Естествознание: Курс лекций
О. Е. Акимов
Лекция 3. Мифы XX века
Если мы обратимся к стандартному учебнику В.И. Кузнецова, Г.М. Идлиса и В.Н. Гутиной «Естествознание», вышедшему под эгидой Российской Академии наук, Института истории естествознания и техники, а также Международной академии наук педагогического образования, то на первых же его страницах можем обнаружить классификацию: «Четыре стадии познания Природы», где говорится, что всю историю естествознаы:л можно поделить на: 1) стадию натурфилософии (XIII — XV вв.); 2) аналитическую стадию (XV — XVI вв.); 3) синтетическую стадию; 4) интегрально-дифференциальную стадию. Поясняется, что на первой стадии «сформировались общие синкретические (нерасчлененные, недетализированные) представления об окружающем мире» [1, с. 7]. На этой стадии «безраздельно господствуют еще лишь методы наблюдения, а не эксперименты, только догадки, а не точные, опытно воспроизводимые выводы» [1, с. 8].
Вообще-то говоря, о натурфилософии впервые заговорили в Германии в начале XIX в. в связи с философскими системами Шеллинга и Гегеля. Европейская наука Нового времени берет начало с Николая Коперника. Свой труд «О вращении небесных сфер» Коперник увидел на смертном одре 24 мая 1543 г., т.е. приблизительно в середине XVI века. Кто еще до открытия Колумбом в 1492 г. Америки мог проводить «наблюдения, а не эксперименты»? Может быть, Роджер Бэкон (1214 — 1294) и Николай Кузанский (1401 — 1464)? Тогда почему не были приняты во внимание звезды первой величины — Аристотель, Архимед и Птолемей, — жившие намного раньше XIII в.?
На второй, аналитической стадии, утверждают авторы, происходит «мысленное расчленение и выделение частностей»; а «ближе к нашему времени постепенно стало происходить воссоздание целостной картины Природы на основе ранее познанных частностей» — это третья, синтетическая стадия. Временного разграничения между аналитической и синтетической стадиями авторы не делают. На нынешней, четвертой стадии «Природу (Вселенную, Жизнь и Разум)» можно рассматривать, считают они, «как единый многогранный объект естествознания». Авторы уверяют нас, что «ведущая роль в дальнейшем познании Природы принадлежит синтезу знаний, интеграции наук. Прогноз этот обосновывается всей историей и логикой развития естествознания» [1, с. 11].
Авторы учебника считают, что основная задача по созданию «универсальных теорий, стремящихся все бесконечное разнообразие природных явлений вывести из одного или нескольких общетеоретических принципов» выполнена и «что к наиболее впечатляющим примерам такого рода теорий можно отнести созданную Альбертом Эйнштейном (1879 — 1955) для непрерывного макромира так называемую общую теорию относительности и основанную на квантовой гипотезе Макса Планка (1858 — 1947) и на связанных с ней квантовых постулатах Нильса Бора (1885 — 1962) квантовую теорию Вер-нера Гейзенберга (1901 — 1976) для дискретного микромира, а также необходимый синтез этих теорий в концепцию макро-микросимметрии Вселенной, уже утвердившуюся в современной космологии» [1, с. 10].
Перед нами типичный утопический взгляд на мир и его познание, когда человек думает, что он достиг полного знания о мире и теперь ему, как Творцу, остается только восседать на небесном облаке и радоваться плодам рук своих. Такой романтический взгляд на Природу берет свое начало от свидетелей и непосредственных участников Французской революции, в частности, Шарля Фурье, Сен-Симона и Огюста Конта; последний из них считается родоначальником позитивизма — философии, которая породила релятивизм. Для них Природа — это прекрасная женщина (рис. 3.1); познать Природу, значит овладеть ее прелестями и сокровенными тайнами. Между тем, сегодня, как никогда в другую эпоху, на долю науки выпали тяжелые испытания; над Природой жестоко надругались и она лежит теперь неподвижным и холодным трупом. Те, от чьих рук она пала, громко трубят о небывалом расцвете науки. Это похоже на то, как лежащему во гробе мертвому телу пудрят лицо, красят губы и накладывают румяна, чтобы вид усопшей дамы не выглядел слишком омерзительным для близких и любящих ее людей. Читатель сам удостоверится, что такая устрашающая картина вполне отражает реальное состояние дел в естествознании, стоит только ему внимательно ознакомиться с этим курсом лекций.
Рис. 3.1. Аллегория «Природа».
Картина времен Французской революцииДеление науки на стадии производилась во все времена, начиная от древнекитайских мудрецов и Блаженного Августина и заканчивая самыми новейшими исследованиями в области эпистемологии науки. Конт делил всю историю науки на три стадии: мифологическую (теологическую), философскую (метафизическую) и научную (позитивную). Главной чертой этой классификации является ее неизменный прогрессирующий характер, как будто бы наука никогда не испытывала многовекового застоя и полной деградации. История науки неотделима от истории общества; оптимистический взгляд на естествознание всегда был следствием радужных надежд в отношении перспектив развития общества. Итальянский философ, последователь Декарта, Джамбаттиста Вико (1668 — 1744) разбил всю историю человечества на циклы, состоящие из трех фаз: теологической, аристократической и демократической, а французский философ, кумир юного Конта, Жан Антуан Кондорсе (1743 — 1794) разделил ее уже на десять последовательно прогрессирующих эпох, последняя была раем на Земле — счастливая эпоха господства разума, когда человек освободится от всех болезней, нищеты и других бедствий. В эту десятую по счету эпоху, пишет Кондорсе, «средняя продолжительность человеческой жизни должна беспрестанно возрастать», «физические способности, сила, ловкость, тонкость чувств, ..., интеллектуальные и моральные способности человека» будут передаваться по наследству, как передаются по наследству полезные качества у домашних животных». Изобразив «картину человеческого рода, освобожденного от всех цепей, избавленного от власти случая, как и от господства врагов его прогресса, и шествующего шагом твердым и верным по пути истины», Кондорсе заверяет своих доверчивых современников: «Это созерцание является для него убежищем, где память о своих гонителях не может его преследовать; где живя мысленно с человеком, восстановленным в правах как в достоинстве его природы, он забывает современного ему человека, которого жадность, страх или зависть мучат и развращают; именно там он существует подлинно с себе подобными, в некотором раю, который его разум сумел создать и который его любовь к человечеству украсила чистыми наслаждениями» [2, c. 257 – 258].
Эти проникновенные строки он писал в тюрьме, ожидая казни от рук сторонников Робеспьера, обвинившего его в заговоре. Чтобы избежать публичной казни, Кондорсе, как и Сократ, принимает яд; утром 8 апреля 1794 г. он был найден мертвым. Его вера в прогресс человеческого общества и принятие им смерти, причиной которой как раз и послужило это общество, в которое он безгранично верил, являются глубоко символическими. В таком же восторженном тоне выдержано Заключение «О вечном и естественном государстве, наилучшем в каждом из своих видов и установленном Божественным Провидением», которым оканчивается книга Вико «Основания новой науки об общей природе наций», где тот писал о людях «мудрых, чистых, сильных и великодушных, призванных подавлять гордых и защищать слабых», о «превосходнейших формах гражданских правлений», когда исчезнут с лица земли «многочисленные безбожные (так как они не боятся Богов), бесстыдные (так как они часто удовлетворяют свою скотскую похоть), беззаконные (так как они часто удовлетворяют эту похоть с матерями и дочерьми), слабые, бродячие, одинокие» люди [3, c. 463 – 465]. Идеей «Прогресса Человечества» пронизаны и книги Конта (рис. 3.2).
Рис. 3.2. Огюст Конт (1798 – 1857)
Приведем одну из нескольких сот страниц его романтических фантазий о высшей фазе позитивизма: «Жреческая миссия обновленного искусства, — пишет Конт, — выльется еще в третью общую форму, именно, в руководство общественными или частными празднествами, которые составят большую часть обрядов культа. Для выполнения этой службы жрецы Человечества должны будут, на самом деле, применять более свою эстетическую способность, чем свой научный талант. Ибо эта важная функция должна, в сущности, состоять в лучшем выявлении статической и динамической природы Великого Организма путем идеализации его различных характерных черт. Таким образом, нужно будет установить два рода праздников, относящихся к двум необходимым свойствам Великого Существа, и чествовать то его Бытие, то его Деятельность, чтобы развивать два необходимых элемента Истинного Социального Чувства. Статические празднества будут служить для изображения Порядка и тем самым будут возбуждать инстинкт Солидарности; празднества же Динамические будут характеризовать Прогресс, чтобы дать лучше понять Развитие. В этом двояком периодическом пополнении общего образования все устанавливаемые последним принципы окажутся развитыми и укрепленными, но без всякого стремления к поучению, всегда противному истинному гению искусства, который должен просвещать, только услаждая. Впрочем, указанное постоянное содержание этих торжеств не помешает позитивистскому духовенству применять их, при удобном случае, к главным событиям каждого реального положения. Празднества, относящиеся к Порядку, конечно будут менее конкретны и более строги, чем празднества, касающиеся Прогресса. Они должны будут характеризовать статическую солидарность Великого Организма, проявляющуюся в различных основных функциях одушевляющей его Любви. Наиболее же общим и наиболее величественным будет чествование Человечества, которое будет совершаться на всем Западе, в первый день Нового года, который в настоящее время является единственным всеобщим праздником, скрашивающим наше прозаическое существование» [4, c. 159].
Контовский закон о трех фазах Милль назвал «становым хребтом» позитивизма. Однако если и выделять названные фазы «развития человеческого ума», то нужно делать это не в последовательном их представлении, а в параллельном. «Три фазиса Конта, — заметил Н. Бердяев, — не хронологически сменяют один другой в истории, а сосуществуют в человеческом духе. У каждой живой души есть не только научное, но и метафизическое и мифологическое отношение к миру» [5, c. 40]. Между тем именно последовательное деление истории науки и общества на три фазы — теологическую, метафизическую и научную, — когда все подчинено неизменному прогрессу, является главным для позитивизма. Кому она впервые пришла в голову — Конту или его другу и учителю Сен-Симону — сейчас установить невозможно. Русский исследователь французских утопий Д. Щеглов считает, что эта идея всецело принадлежала Сен-Симону, Литре же, лично хорошо знавший философа, говорит, что Конт при создании своей философской концепции ничего не взял у своего учителя, что скорее всего не так. Сен-Симон в период общения с Контом много писал о «позитивизме» и «о всеобщем тяготении» [5, c. 83 – 120], т.е. о некой ньютоновой силе притяжения, действующей в обществе, о чем неоднократно говорил и Конт, но в менее развернутом виде. Как бы там ни было, авторство идеи деления истории на три фазы философ целиком приписывал себе. Вот как Конт об этом пишет в своем «Курсе позитивной философии»:
«Изучая, таким образом, весь ход развития человеческого ума, в различных областях его деятельности, от его первоначального проявления до наших дней, я, как мне кажется, открыл великий основной закон, которому это развитие в силу неизменной необходимости подчинено, и который может быть твердо установлен либо путем рациональных доказательств, доставляемых познанием нашего ума, либо посредством исторических данных, извлекаемых при внимательном изучении прошлого. Этот закон заключается в том, что каждая из наших главных концепций, каждая отрасль наших знаний последовательно проходит три различных теоретических состояния: состояние теологическое, или фиктивное, состояние метафизическое, или отвлеченное, состояние научное, или позитивное. Другими словами, человеческий разум, в силу своей природы, в каждом из своих исследований пользуется последовательно тремя методами мышления, характер которых существенно различен и даже прямо противоположен: сначала методом теологическим, затем метафизическим и, наконец, позитивным. Отсюда возникают три взаимно исключающих друг друга вида философии, или три общие системы воззрений на совокупность явлений; первая есть необходимый отправной пункт человеческого ума; третья — его определенное и окончательное состояние; вторая предназначена служить только переходной ступенью» [7, c. 2].
В разделе «Четыре глобальные естественно-научные революции и их закономерный характер» авторы указанного нами учебника «Естествознание» отметили четыре других точки в летописи физики, отвечающие: 1) геоцентрической системе мира (здесь называются имена Анаксимандра, Евдокса, Каллиппа, Аристотеля, Птолемея); 2) гелиоцентрическая (названы Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон); 3) «...Третья глобальная (общая) естественно-научная революция, радикально преобразовавшая прежде всего астрономию, космологию и физику, означала принципиальный отказ вообще от всякого центризма» [7, c. 70]; 4) «... Четвертая глобальная естественно-научная революция, предопределяемая явно необходимым и безусловно возможным, но окончательно еще никем не осуществленным синтезом доминирующей в макромасштабах континуальной (непрерывной) общей теории относительности Эйнштейна с выступающими на передний план в микромасштабах и столь же обоснованными тем же Эйнштейном квантовыми (дискретными) представлениями о строении материи в искомую многими единую физическую теорию типа уже создаваемой в настоящее время принципиально единой теории всех фундаментальных физических взаимодействий — гравитационного, электромагнитного, слабого и сильного» [7, c. 72].
Посмотрите, чем заняты наши современные физики! Основная их цель — отыскать такую чудо-формулу, которая бы описывала все виды взаимодействия: гравитационное, электромагнитное, слабое и сильное. Ну, чем же мы лучше средневековых алхимиков, схоластов и утопистов? Пять веков (XVI — XX вв.) как будто вычеркнуты из истории науки. Разве Колумб, Коперник, Галилей, Декарт, Гюйгенс, Ньютон, Эйлер, Максвелл, Больцман не доказали своими трудами, что необходимо всегда отталкиваться от предмета исследования, идти от реальной природы, всецело подчиняясь диктату конкретной вещи, которую мы держим в руках, и гнать, гнать, гнать от себя всякую предвзятость, под какой бы благородной вывеской она не подавалась, в данном случае, общности и универсальности. Человечество уже ставило перед собой цели: изобрести такой двигатель, с помощью которого можно было бы непрерывно совершать полезную работу; создать такое вещество, с помощью которого можно было бы любой металл превращать в золото; приготовить такое снадобье, с помощью которого можно было бы вылечить человека от всех болезней; найти такой логический метод, с помощью которого можно было бы решить любые этические, правовые и жизненные проблемы; установить в обществе такое управление, с помощью которого можно было бы избавить человечество от бедности и преступлений. И вот перед нами новая «благородная цель»: сочинить такую математическую теорию, с помощью которой можно было бы решить любую физическую задачу. Скромности людям не хватает, в погоне за всем они ничего не получат — так и умрут со своими дурацкими иллюзиями в голове.
Теперь по поводу деления истории естествознания на четыре, как сказано, «глобальных» революции. Евдоксову, птолемееву и коперникову модели Солнечных систем отделяют долгие столетия; томсонову, резерфордову и боровскую модели атома отделяют годы. Теоретическая важность и различия в моделях атома и моделях Солнечной системы примерно сопоставимы. Следует ли в отношении моделей Солнечной системы говорить о скачках в науке, если монотонность ее развития, как и в случае атомной модели, по существу нигде не была нарушена? Скачки в естествознании происходят скорее не в результате проведения каких-то отдельных, пусть даже очень важных, экспериментов, например эксперимента Майкельсона — Морли, а по причине внедрения в нормальный ход его развития определенных философских, например позитивистских, или даже религиозных, например христианских, идей, то есть когда естествознание неожиданно испытывает влияние чуждых ему доктрин. Тогда действительно происходит ломка последовательной логики развития науки. Так, последние крупные успехи естествознания — кварковая модель элементарных частиц и расшифровка генетического кода — приходятся на начало шестидесятых годов. Чтобы убедиться в том, что современное естествознание, мягко говоря, не испытывало подъема, достаточно взглянуть на успехи и темпы развития в технических областях (создание единой информационной и коммуникационной сети).
Относительно третьего пункта этой классификации авторы дают важное пояснение: «... Антропоцентризм, казалось бы, окончательно выставленный прочь за наглухо захлопнутые за ним если не Птолемеем, то Коперником врата науки, но постоянно маячивший перед незашоренным взором наиболее глубоко и широко мыслящих ученых, таких, например, как размышлявший о «Воле Вселенной» основоположник современной космонавтики Константин Эдуардович Циолковский (1857 — 1935) или заложивший основы учения о биосфере и ноосфере Владимир Иванович Вернадский (1863 — 1945), а также Пьер Тейяр де Шарден (1881 — 1955) с его «Феноменом Человека», в конце концов, как и следовало ожидать (по библейскому Екклезиасту: все возвращается на круги своя), все-таки вернулся в нее через ее, к счастью, незашторенное окно — в виде возрожденного в современной космологии так называемого антропного принципа, который предвосхищался еще лаконичным пророческим изречением Прота-гора из Абдер (около 490 — 420 до н.э.): «Человек есть мера всем вещам — существованию существующих и несуществованию несуществующих».
В структурно неисчерпаемой Вселенной непосредственно наблюдаемая нами Метагалактика представляет собой, однако, лишь один из бесконечного множества всевозможных квазизамкнутых нестационарных макромиров, которые описываются соответствующими релятивистскими моделями Фридмана. С учетом квантовых представлений о дискретном строении материи каждый из этих, по крайней мере потенциально соприкасающихся друг с другом, квазизамкнутых макромиров, с заведомо доминирующим, во всяком случае в макромасштабах, универсальным фундаментальным физическим взаимодействием — гравитационным (т.е. всемирным тяготением), не только имеет внутреннюю микроструктуру (от которой можно отвлечься именно лишь в макромасштабах), но и снаружи, как бы отпочковываясь от соседних макромиров, при предельном сокращении его внешних размеров и эффективной массы, очевидно, должен представлять собой надлежащий микрообъект типа соответствующих элементарных или даже субэлементарных частиц (античастиц), каждая из которых, с характерными для них и принципиально существенными в микромасштабах специфическими фундаментальными физическими взаимодействиями — электромагнитным, слабым или сильным, в свою очередь, потенциально содержит в себе — или скрывает за собой — целый макромир, т.е. Вселенная в целом должна иметь так называемую макро-микросимметрию» [1, с. 71 — 72].
Дорогой Друг, может быть, ты почувствовал, в каком бредовом состоянии находится сегодняшняя наука о Природе. Так называемый «антропный принцип» есть не что иное, как введение самого автора в содержание фантастической саги о «всевозможных квазизамкнутых нестационарных макромирах». Наша книга повествует о том, как все мы оказались в столь невменяемом состоянии. То, что мы выписали сейчас из стандартного учебника «Естествознание», есть на самом деле неприкрытое фантазирование. В крохотной (состоящей из двух страничек) главе IV «Естествознание с точки зрения физики» приведен так называемый «куб фундаментальных физических теорий» (рис. 3.3), автором которого является А.Л. Зельманов.
Рис. 3.3. Куб фундаментальных физических теорий с другими обозначениями вершин рисовал и М.П. Бронштейн (1906 – 1938). Он вместо непонятного RGM писал ОТО, вместо RM – СТО, вместо QRGM – ЕТВ, т.е. Единая Теория Всего (очень характерное для утопического сознания название) и т.д.
Куб построен в пространстве трех осей G, 1/c, h, где G – гравитационная постоянная, c – скорость света, h – постоянная Планка. Вершинами куба являются следующие восемь теорий: M (0, 0, 0) – механика, GM (G, 0, 0) – гравитационная механика, RM (0, 1/c, 0) – релятивистская механика, QM (0, 0, h) – квантовая механика, RGM (G, 1/c, 0) – релятивистская гравитационная механика, RQM (0, 1/c, h) – релятивистская квантовая механика, QGM (G, 0, h) – квантовая гравитационная механика, QRGM (G, 1/c, h) – квантовая релятивистская гравитационная механика. Куб фундаментальных теорий напоминает тетраэдры пифагорейцев (рис. 3.4).
Рис. 3.4. Тетраэдры всех пифагорейских наук (верхний), тетраэдр математики (средний) и тетраэдр акусматики (нижний)
Тайное общество, возглавляемое Пифагором (570 — 496 до Р.Х.), делилось на математиков и акусматиков. Порфирий в своем сочинении «Жизнь Пифагора» сообщает: «Беседуя со слушателями, [Пифагор] наставлял их либо дискурсивно [т.е. путем размышлений и обоснований], либо символически, поскольку форма преподавания его была двоякой. Из слушателей одни назывались математиками, другие — акусматиками. Математиками назывались те, кто изучил более обстоятельную и скрупулезно разработанную научную теорию, акусматиками — те, кто прослушал сжатые наставления в науке, без более подробного и точного изложения» [8, c. 159].
Слова «математика», «математик», «математическая» и т.д. именно в таком звучании впервые стали употреблять пифагорейцы. «Математика» происходит от греческого maqhmatikh – наука, познание. Этимологически близкие к нему maqhma – наука, знание; maqanw – учусь, изучаю, понимаю; maqhsiz – изучение, обучение, познание; maqhthz – ученик. Греческое слово akousma означало священное изречение и образовано оно от глагола akouw слушать, слышать; отсюда хорошо знакомые современные слова акустика и акустический. Математика — это нечто зримое, акусматика — нечто слышимое; математикам был свойствен конструктивный взгляд на мир, все знания они получали через представления; акусматики мыслили понятиями, формально-феноменалистскими категориями и все знания получали преимущественно в символической форме. Гений Пифагора проявился еще и в том, что он «давал жить» как тем, так и другим. Сегодня же вся власть сосредоточена в руках акусматиков, т.е. формалистов-символистов. Они не познают мир, а пользуются им, изображая его в виде причудливых мифологем, красивых аллегорий и ярких метафор. Наряду с математиками и акусматиками в пифагорейское общество входили также философы и культовые жрецы, отсюда все знания пифагорейцы делили на четыре области — математику, акусматику, философию и религию. Этим четырем областям знаний отвечали четыре вершины тетраэдра — любимой геометрической фигуры пифагорейцев (рис. 3.4а). Математику в свою очередь пифагорейцы опять же представляли тетраэдром (рис. 3.4б), в вершинах которого располагались четыре матемы: арифметика (учение о числах), геометрия (учение о фигурах), гармония (учение о музыке), астрономия (учение о звездах и планетах). Одновременно с наукой в стенах пифагорейской общины процветали мистика чисел, религия геометрических фигур, магия музыкальных гонов и астрология небесных явлений. Акусматика также делилась на четыре отрасли: этику, эстетику (поэтику), священный ритуал и медицину (куда входили правила соблюдения диеты, гигиена, гимнастика и общая профилактика психосоматических заболеваний).
Мы потому так подробно рассказываем о пифагорейцах, ибо замечаем, какое глубокое сходство существует между гимнософистами и нынешними релятивистами. Почитатели Пифагора прославляли его имя в священных гимнах, где рассказывали, «как он безошибочно предсказывал землетрясения, быстро останавливал повальные болезни, отвращал ураганы и градобития, укрощал реки и морские волны»; «он унимал и душевные недуги, и телесные, ..., умел слышать даже вселенскую гармонию, улавливая созвучия сфер и движущихся по ним светил, чего нам не дано слышать по слабости нашей природы» [9, c. 454 – 455]. Эмпедокл сочинил о нем такие стихи:
Жил среди них некий муж, умудренный безмерным познаньем,
Подлинно мыслей высоких владевший сокровищем ценным,
В разных искусствах премудрых свой ум глубоко изощривший.
Ибо как скоро всю силу ума напрягал он к Познанью,
То без труда созерцал все несчетные мира явленья,
За десять или за двадцать людских поколений провидя.Созерцая «Солнце» и от этого впадая в религиозный экстаз, один из современных гимнософистов пишет: «Эйнштейн вписал несмываемой краской свое имя в летопись науки; эта краска не поблекнет до тех пор, пока на Земле живут люди. Полученные им результаты настолько законченны, что им уже не грозит опровержение. Теории приходят и уходят. Эйнштейн не просто создавал теории, он удивительно чутко прислушивался к негромкому голосу Вселенной и с поразительной точностью записывал ее сигналы» [10, c. 8]. Автор этого восторженного гимна приписывает Эйнштейну удивительные свойства ума: «Ситуация, с которой пришлось начинать Эйнштейну, была совершенно иной. Следовало использовать общие свойства пространства и времени... И из этих самых общих соображений Эйнштейн неожиданно пришел с логической неизбежностью к своим уравнениям. Это была игра не по правилам. Скорее это была черная магия, чем что-либо другое. Вглядываясь в пустоту и вытягивая результаты из ничего, получать их как результат простых рассуждений, подобно тому, как это делали греческие философы, — такая процедура со времени Галилея отвергалась, как абсолютно бессмысленная. Сначала нужно произвести эксперименты и посмотреть, что получится. Затем уже следует систематизировать эти эксперименты с помощью математических уравнений. Таково было железное правило, освященное столетиями. А вот Эйнштейн осмелился бросить вызов этой процедуре и вернулся к тому, о чем мечтали в древности: раскрывать тайны природы на основе логического дедуктивного метода, а не описывать ее на основе разумно поставленных экспериментов. Здесь Эйнштейн проявил себя как маг и волшебник, потому что ему удалось добиться того, чего так и не смогли добиться в древности» [10, c. 19].
«Для него наука, — говорит гимнософист, — не была "прежде всего эксперимент", как не была и "прежде всего теория". У него на первом месте было глубокое благоговение перед всеобъемлющей закономерностью, которая проявляет себя во Вселенной. Он был скорее мечтателем, пылко восхищавшимся величественностью мироздания, чем трезвым ученым. ...В идеях Эйнштейна столько же религии, сколько и науки. В них наряду с наукой есть и поэзия, и музыка, и философия. Не удивительно, что многие великие современники Эйнштейна, чьи интересы были очень далеки от физики, не прошли мимо новой широкой манеры мышления» [10, c. 126]. «И в какой степени, — продолжает тот же автор, — нас ободряет мысль о том, что в наше трезвое и однообразное время жил человек, полный вдохновения и глубочайшего уважения к Вселенной, человек, который отважно размышлял и умел добиваться чудесных результатов. Как скучно выглядела бы сейчас картина нашего физического мира, если бы он не смог отойти от трезвых ограничений современной науки и не воздвиг бы великолепное здание своей теории» [10, c. 134]. Это — сущая правда, с Эйнштейном не соскучишься.
После таких слов, действительно, «ньютонова вселенная падет замертво». Этот гимнософист, пожалуй, как никто лучше передал правду о нем. Многие историки науки и теоретики познания пытаются понять эйнштейновский способ обдумывания, а дело, оказывается, в его религии, магии и волшебстве, в поэзии, музыке и философии. Одним усилием мысли он мог разгадать все секреты бытия. Разве он не религиозный провидец? Получается, что ничего искать не нужно, просто внимательно читайте его пламенных поклонников и они вам сами расскажут, в силу каких распрекрасных талантов он им нравится. Когда говоришь, что Эйнштейн — это не ученый, а новый Будда, релятивисты обижаются, мол, он не был экзальтированной личностью, он-де — серьезный ученый. Вот они и ошиблись, сумасшедшие романтики разглядели в нем родного человека, и чутье их, похоже, не обманывает. Релятивисты скрутили голову «метафизике», дабы на позитивистской платформе поставить обелиск дыму и миражу, своей новой эфемерной науке, которую создал пророк. Писатель Бернард Шоу ничего не смыслил в физике, но сказал, как в воду глядел: «Эйнштейн не спорил с научными фактами, он поднял руку на аксиомы науки, и наука не устояла перед его напором». Какая уж тут наука устоит, когда все «результаты вытягивают из ничего»; ведь наука не совместима с «черной магией».
А.Л. Зельманов, чей куб фундаментальных теорий мы привели, был довольно известным релятивистом в нашей стране. Его идеи широко пропагандировались в научно-популярных журналах на протяжении многих лет. Приведем один из его мифов, демонстрирующих уровень деградации теоретического сознания современного человека. Речь в нем идет о строении нашей Вселенной. «Есть области, — разъясняет один из популяризаторов научных идей космолога А.Л. Зельманова, — в которых время течет с бесконечно большой быстротой. Для наблюдателя, оказавшегося в такой области, целая вечность от бесконечно далекого прошлого до бесконечно далекого будущего длилась бы всего лишь какое-нибудь мгновение. Иными словами, здесь нет ни будущего, ни настоящего, ни прошлого, т. е. фактически не существует времени... Можно указать такие области, в которых пространство стягивается в точку, т. е. пространство фактически не существует... Есть зоны, где происходят явления, которые даже трудно себе представить: здесь временные координаты меняются ролями с одной из пространственных, т.е. время как бы превращается в расстояние, а расстояние — во время. Подыскать аналогию из реальной жизни трудно. Что почувствовал бы шофер, ведущий автомобиль по шоссе, вдруг обнаружив, что шоссе превратилось в течение времени, а течение времени — в шоссе?.. Здесь вы можете встретиться с незнакомцем, кого-то вам мучительно напоминающим. Перейдя «на время» в мир обратного течения времени, вы возвращаетесь и застаете уже пережитое вами утро, где вы можете встретить самого себя» [11].
Перед нами современный миф, на котором выросло не одно поколение нынешних физиков. Сегодня они крепко держат власть над поруганной наукой физикой. Прав был Страбон, слова которого мы приводили выше, что мифы сочиняются людьми, представляющими определенную силу в обществе. В самом престижном отечественном журнале по физике профессор Новиков И. Д. опубликовал супернаучную статью с комичным названием «Анализ работы машины времени» (ЖЭТФ, т. 95, вып. 3, с. 769), где использовал математическую символику. И этот же самый теоретик сочинил сказку для детей и подростков под названием «Как взорвалась Вселенная», которая быстро разошлась 150-тысячным тиражом, так как вышла в «Библиотечке «Квант»» — печатном органе Академии наук. Перескажем одну из сюжетных линий книги Новикова. Автор задается вопросами: «Что же произойдет с наблюдателем и его кораблем, упавшим в черную дыру? Назад, как мы знаем, они выбраться не смогут. Сила тяготения будет неумолимо тянуть их в глубь черной дыры. Какова их судьба?» Сначала ученые думали, — рассказывает далее Новиков, — что проскочив горловину черной дыры, наблюдатель вместе с ракетой вынырнет из белой дыры, но, как показывают математические расчеты, белые дыры не существуют в природе. «А жаль! — восклицает писатель, Если бы они существовали, то наблюдатель, нырнув в черную дыру и вынырнув затем из белой, попал бы в далекое прошлое «нашей» Вселенной! Это было бы конкретным воплощением «машины времени» Г. Уэллса, движущейся в прошлое».
Так что же произойдет с путешественниками в действительности? А произойдет вот что. Силы тяготения засосут их в такую область, где существуют бесконечно большие напряжения. Эти области автор называет «сингулярными», а мощные напряжения — «приливными силами» (ассоциация с морскими приливами, вызванными Луной). Приливные силы в сингулярных точках любое тело или частицу разорвут так, что они «перестанут существовать». «Пройти сквозь сингулярность и не разрушиться не может ничто». Эта катастрофа приведет к исчезновению не только обломков корабля, кусочков мяса и костей наблюдателя, но и к исчезновению времени. «Теория утверждает, пишет Новиков, — что в сингулярности свойства времени изменяются настолько сильно, что его непрерывный поток обрывается, оно распадается на кванты... Точной теории этого явления пока нет. Мы можем указать лишь самые общие черты того, что должно происходить». И чуть ниже: «Все сказанное о сингулярности в черных дырах — пока только выводы теоретиков, хотя и опирающиеся на всю современную физику. Это передний край науки, и многое еще будет уточняться» [12, c. 130–131].
Квант времени Новиков оценил как период, равный 3 ґ 10–44 с, который он назвал «планковским», так как он связан с постоянной Планка. «Не столь уж удивительно, что может существовать и квант времени. XX век приучил нас к научным чудесам [это — да!]. Заметим, что такое представление о природе времени связано с принципиальной необходимостью квантовых проявлений буквально всех процессов в сингулярности». Поскольку время и пространство в теории относительности связаны, план-ковскому периоду соответствует планковская длина 10–33 см. Расширение Вселенной началось с планковского времени и длины; вся она была «космологической сингулярностью». В масштабах 3 ґ 10–44 с, и 10–33 см возникает «пена» квантов пространства-времени. «Рождаются и тут же исчезают маленькие «виртуальные» замкнутые миры и виртуальные черные и белые дыры [их вроде не должно быть?]. Это микроскопическое «кипение» пространства-времени в некотором отношении аналогично рождению и умиранию виртуальных частиц, о которых мы говорили, описывая квантовую природу вакуума» [12, c. 133].
У Новикова появляется образ мыльных пузырей (рис. 3.5); каждый пузырь — это какая-нибудь из вселенных, где число измерений может быть больше трех (три развернутых измерения, остальные находятся в свернутом виде). Он рисует схемы эволюции мини-вселенных, когда квантовые свойства преобладают. За счет случайных квантовых флуктуации одни мини-вселенные имеют огромную плотность материи, другие — малую, «в некоторых из них одни физические законы, в других — другие». «Не правда ли — более чем странная картина, более чем странная Вселенная!» — восклицает наш автор. «... Вселенная в целом вечно юная, сама себя воспроизводящая из «вакуумной пены» и поэтому нестареющая. Подавляющая часть объема ее всегда находится в состоянии сверхплотного «кипящего» вакуума. И из этого состояния изредка отпочковываются «пузыри», которые развиваются в системы, подобные «нашей» Вселенной. Таково, возможно, воплощение идеи антропного принципа [!], требующего, чтобы природа «пыталась создать» множество вселенных с самыми разными свойствами. В этой модели взрыв Вселенной происходит вечно. Вечно продолжается фейерверк рождения новых миров. Образующиеся вновь мини-вселенные, раздуваясь, быстро теряют возможность обмена сигналами друг с другом, развиваясь, по существу, изолированно и независимо. Из-за флуктуирующих начальных условий история каждой из них не похожа на историю другой» [12, c. 157 – 158].
Рис. 3.5. «Схема эволюции вечно воспроизводящей себя Вселенной» (по И.Д. Новикову).
Перед нами картина коммунистической физики — не в смысле того, что ее автор придерживается коммунистических идей в социологии и экономике, а в смысле крайнего романтизма и беспочвенного фантазирования, оформленных в наукообразную смесь специальных терминов (квант, постоянная Планка, флуктуирующие начальные условия и т.д.) и понятных для широких масс бытовых слов, взятых из повседневной жизни (приливы, пузыри, пена и т.д.). Малообразованный человек испытает крайнюю степень удивления, восхищения и преклонения, если пропустит через свое сознание следующий набор абсолютно бессмысленных слов: «Черные дыры «испаряются». Этот процесс чрезвычайно медленный. Черная дыра с массой в 10 масс Солнца «испаряется» за 1096 лет, а сверхмассивная черная дыра в десять миллиардов раз массивнее Солнца (такие черные дыры есть, по-видимому, в центрах больших галактик), испарится за 1096 лет» [12, c. 166]. Юноша с неокрепшей психикой или бабушка-пенсионерка могут после этих слов плохо провести ночь: они будут много часов ворочаться, пытаясь вообразить массу в 10 Солнц или число 1096 лет, на что, собственно, коварный сочинитель мифов Новиков и рассчитывал.
В древнеиндийских мифах большие временные эпохи называются югами; считается, что день Брахмы состоит из тысячи периодов в четыре юги: Сатья (золотая), Трета (серебряная), Двапара (бронзовая) и Кали (железная). Сатья-юга длится 1728 тыс. лет, в Трета-юге 1296 тыс. лет, в Двапара-юге 864 тыс. лет. Кали-юга началась в 3102 г. До Р.Х. и будет длиться 432 тыс. лет. Мифотворцы проявляют особую любовь к большим числам, которые, конечно же, берутся не с потолка, а являются плодом долгих и сложных их вычислений. Новиков превзошел своих древнеиндийских коллег. «Когда нашей Вселенной будет 10100 лет, — пишет он, — в мире останутся практически только электроны и позитроны с устрашающе ничтожной плотностью, рассеянные в пространстве. Одна частица будет приходиться на объем, равный 10185 объемам всей видимой сегодня Вселенной!.. Напомним, что в самом начале расширения «нашей» Вселенной, когда температуры были, например, 1027 K и происходили процессы рождения вещества, текли бурные реакции, продолжительность которых исчислялась 1034 с, а масштабы 10 см» [12, c. 167].
То, что можно называть «утопической физикой», дух которой нам был передан французскими революционерами в лице Фурье, Сен-Симона и Конта, характеризуется крайней формой эмоционального возбуждения, связанной с необоснованными ожиданиями наступления весьма сомнительных событий в чрезвычайно отдаленной перспективе. «Еще пару десятилетий назад, — пишет Новиков, — мы практически ничего не знали о самом начале нашего мира. Сегодня мы начинаем с уверенностью разбираться в самых загадочных процессах природы. Пока человек лишь начал выходить за пределы своей колыбели — планеты Земля. Мы не можем пока влиять на движение миров. Но автор принадлежит к тем крайним оптимистам, которые верят, что добываемые знания о Вселенной превратят человечество в богов, смело поворачивающих штурвал эволюции нашей Вселенной» [12, c. 168]. Человеческая цивилизация существует уже 10 тыс. лет, но Новиков надеется, что именно в последние 20 лет ему открылось нечто такое, что должно облагодетельствовать все человечество на 10 тыс. лет вперед. Он зовет нас в свой клуб крайних оптимистов-провидцев, где бы мы могли, слившись в общем религиозном экстазе, предаться веселью по поводу его чудного научного открытия.
Зельманов и Новиков — это наши доморощенные былинники и по совместительству крупные физики-теоретики. Сейчас мы познакомим читателя с одним из зарубежных фантазеров — Полом Девисом. В 1978 г. в нашей стране вышла его книга «Пространство и время в современной картине Вселенной», позднее, в 1985, была переведена его же книга «Случайная Вселенная», а в 1989 г. еще одна — «Суперсила (Поиски единой теории природы)». Кратко перескажем содержание последней. Она построена по законам приключенческого жанра; начинается книга так: «Рассказы о приключениях любят все. Одна из самых захватывающих приключенческих историй всех времен развертывается ныне в таинственном мире фундаментальной физики. Действующие лица ее — ученые, а цель их поисков превосходит самое смелое воображение: речь идет не больше и не меньше, как о «ключе» к Вселенной» [13, c. 10].
В этих словах нет ни грана правды, хотя автор нисколько нас не обманывает, когда утверждает, что «Впервые за всю историю человечества мы располагаем разумной научной теорией всего сущего.» Девис искренне верит, что с его приходом в мир наступит конец истории, наука достигнет предела и человечеству, если не сегодня, то уж точно завтра, удастся приручить некую абсолютную, универсальную силу, с внедрением которой он связывает какие-то пока малопонятные, но очень оптимистические надежды. В недавнем прошлом в роли «суперсилы» должна была выступать энергия термоядерного синтеза, до нее — энергия расщепленного урана, еще раньше — электрическая энергия, до нее, во времена промышленной революции, такой силой считался пар. Светлое учение, дарующее людям радость познания и счастливую перспективу, по мнению Девиса, основывается на двух физических теориях: теории великого объединения и теории суперсимметрии. Учение о суперсиле, «проявляющейся в различных «ипостасях»», вбирает в себя обе теории как частные случаи. Эта волшебная силища создала Вселенную, «наделила ее светом, энергией, материей и придала ей структуру».
У Девиса блестяще реализована идея всех утопических доктрин. От начала и до конца в книге выдержан принцип сведения всех существующих в природе сил к одной всеобщей и универсальной. Верить в такую силу можно, но в опыте и серьезной теории она себя никак не проявляла. Утопическое сознание всегда было склонно сочинять сказки про манну небесную. Девис — видимо, крайне религиозный человек — выдумал для своего Высшего Существа, в которое он верит, одно из имен — «Суперсила». Но настоящий ученый не должен вводить в сферу науки ничего сверхъестественного. Он только тогда двигается вперед по пути познания, когда изучает отдельные явления, исследует отдельные проблемы и создает отдельные отрасли знаний. Синтез и единение в науке время от времени происходят, но всегда там, где к этому специально не стремятся. Всеобщность и универсальность должны появляться в том или ином учении естественным образом, без насилия со стороны познающего субъекта. Как только универсализм провозглашается целью учения, тут же возникают спекуляции; ученые начинают рапортовать об открывшихся им тайнах мироздания; свои концепции, которые, как правило, носят эзотерический характер, они объявляют единственно верными. Девис замечает: «Популярность космологии как среди ученых, так и среди широкой публики обусловлена ее своеобразной таинственностью. Многие вообще не видят серьезного различия между научной космологией, мистицизмом или сенсационными сторонами парапсихологии» [13, c. 226].
Помилуйте, да разве не видно, что эти три овоща выросли на одной грядке. Обыкновенные конструктивные теории никогда не претендуют на первенствующее значение, они терпимо относятся к чужим моделям и всегда готовы внести обоснованные изменения в свои конструкции. Естественной формой проявления универсализма для конструктивных теорий являются математический формализм и модельные конструкции, а не эфемерные принципы. Но опять же, поиск математического уравнения и пространственной модели не должны производиться во имя сохранения какой-то общности; теоретик должен идти скорее обратным путем, т. е. он должен взять некую общую формулу и попытаться приспособить ее к объяснению конкретного явления; при этом исходная формула может потерять часть своей общности.
Добавим к сказанному, что обычно авторы универсальных доктрин при их создании впадают в «транс» или, во всяком случае, испытывают весьма нездоровое возбуждение, часто граничащее с сумасшествием; они прозревают такие «трансцендентные истины», которые выводят их психику из состояния равновесия. Между тем наука должна делаться с холодной головой, а добытые истины должны быть понятны любому нормальному человеку, т. е. необходимо добиваться того, чтобы для усвоения результатов поиска не нужно было кому-то снова погружаться в «транс». Трезвый подход к науке исключает искусственное нагнетание атмосферы приключенчества, сказочности, таинственности и быстро проходящего энтузиазма. По-настоящему эффективные научные учения во всех этих уловках не нуждаются. Все не так у Девиса. В подведении общего знаменателя под все явления природы он видит высшую цель науки: «Назначение науки по существу заключается в поиске единства. Связывая различные явления в общую теорию или общее описание, ученый как бы соединяет части окружающего нас необычайно сложного мира. Последние открытия в физике вызывают энтузиазм потому, что позволяют охватить в теории все явления природы в рамках единой описательной схемы» [13, c. 11]. Он трижды прав, когда сказал, что утопический маяк универсализма в XX столетии зажег Эйнштейн; именно он своими пионерскими работами по единой теории поля дал зеленый свет новой религии естествознания, уничтожившей старую, как сейчас презрительно говорят, механистическую физику.
Бездельники, не желающие тратить свои силы на решение земных задач, заглядывают либо в далекое будущее на 10100 лет вперед, либо в далекое прошлое на 1010 лет назад — пойди проверь, что тогда будет и что тогда было. Они рисуют фантастические картины сотворения мира и здесь наши релятивисты-романтики, конечно, неоригинальны. Все космогонические мифы учат: космос (т. е. гармония) возник из хаоса или пустоты; релятивистский миф — не исключение.
«Современные астрономы считают, — пишет Девис, — что Вселенная возникла внезапно, в результате Большого взрыва — чудовищного катаклизма, когда температура и давление значительно превосходили их предельные значения, наблюдаемые во Вселенной в наши дни. В мгновение ока пространство заполнилось материей необычных форм, управляемых силами, которые с того времени остались навсегда подавленными. Именно тот первоначальный краткий миг бытия ознаменовался безраздельным господством суперсилы... Одно за другим из суперсилы выделились четыре фундаментальных взаимодействия. Одна за другой частицы, из которых построено все вещество Вселенной, обретали свое нынешнее обличие. Тогда же, на той ранней стадии развития Вселенной сформировались галактики. Можно сказать, высоко упорядоченная и тонко организованная Вселенная, которую мы наблюдаем сегодня, образовалась в результате «отвердевания» бесформенного однородного сгустка, рожденного Большим взрывом... Чем был вызван Большой взрыв — всегда являлось величайшей космической тайной. До последнего времени на этот вопрос предлагались лишь метафизические ответы. Ныне стали вырисовываться первые наброски подлинно научного объяснения Большого взрыва, основанного на действии суперсилы. Согласно новейшим представлениям, переход Вселенной буквально из ничего в физическую реальность произошел самопроизвольно наподобие извержения. Даже пространство и время возникли только в момент Большого взрыва. Тайну этого «беспричинного» космического события хранит квантовая физика... Обретая существование, управляемая суперсилой Вселенная эволюционировала чрезвычайно быстро. По мнению некоторых теоретиков, наблюдаемая ныне инфраструктура Вселенной сформировалась в первые 10–32 c, и эта мгновенная ее упорядоченность включала переход от десяти пространственных измерений к трем, сохранившимся до настоящего времени. Именно в ту эпоху Вселенная могла оказаться запертой в «космической ловушке», что обеспечило генерацию из ничего огромных количеств энергии. Если это так, то из первичной энергии в дальнейшем возникла вся материя, из которой построена Вселенная, и вся энергия, которая по сей день питает Вселенную... Тот факт, что наблюдаемая ныне Вселенная ведет свое начало от Большого взрыва — а именно это предначертано законами физики, — убедительно свидетельствует о том, что и сами эти законы не случайны или бессистемны, а содержат элемент целесообразности. Несмотря на снижение роли религии, люди продолжают искать высший смысл за пределами бытия. Новая физика и новая космогония установили, что наша упорядоченная Вселенная — это нечто гораздо большее, чем последствие гигантского катаклизма. Я убежден, что изучение недавнего революционного переворота в физике и космологии станет источником глубокого вдохновения в поисках смысла жизни.... Я убежден, что впервые за всю историю человечества мы стоим на пороге построения полной научной теории Вселенной в целом — теории, в которой ни один физический объект, ни одна система не выпадут из сферы воздействия небольшого числа фундаментальных научных принципов» [13, c. 13 – 15].
Евдокс, Архимед, Коперник, Кеплер, Фарадей, Максвелл — словом, все конструктивисты, когда-либо жившие на нашей планете, никогда бы не позволили себе столь примитивное теоретизирование. Только в пещерные времена, в самые глухие годы гонения на науку рождались подобные вымыслы. Вернее будет сказать так: подобный бред существовал всегда, поскольку всегда существовали взбалмошные люди вроде Девиса, Новикова, Зельманова, но лишь в эпохи мракобесия он выходит наружу. Сейчас такое время настало. Примечательно, что все эти утописты-романтики, с пафосом излагающие свои теории, крайне нетерпимы и раздражительны, если кто-нибудь берется с трезвых конструктивных позиций критиковать их бредовые рассуждения. Вот и у Девиса мы находим несколько язвительных замечаний в адрес здравомыслящих физиков. «Я часто получаю письма, — пишет он, — и даже целые рукописи от физиков-дилетантов, где предпринимаются попытки построить, скажем, новую теорию элементарных частиц исключительно на основе здравого смысла. По утверждению авторов этих посланий, заняться таким делом их побудила мысль, что физики-профессионалы, должно быть, заблуждаются, поскольку никак невозможно понять, о чем они толкуют. Ни один глубокий принцип природы, заявляют эти люди, не может быть столь абстрактным и непонятным. Небезынтересно, что, кажется, никто не осуждал абстрактное искусство в столь бранных выражениях» [13, c. 31].
В другом месте он пишет: «Замедление времени в движущейся системе отсчета особенно раздражает непосвященных, видимо, задевая их глубже, чем другие странности современной физики. Примерно половина статей, поступающих в физические журналы от таких адресатов, касается проблемы времени и относительности, и авторы упорно ищут изъян в рассуждениях Эйнштейна или противоречия в теории относительности. Они не принимают мысль о том, что время «упруго» и его ход может меняться в зависимости от наблюдателя. С особыми ухищрениями они пытаются опровергнуть знаменитый «парадокс близнецов». Он состоит в следующем: если один из двух близнецов отправляется на ракете в космическое путешествие, то по возвращении он обнаружит, что его брат оказался старше его, скажем, на десять лет. Явление, которое физики склонны рассматривать как курьез, вызывает у дилетантов абсолютное неприятие. Отчасти это объясняется тем, что у каждого вырабатывается собственное представление о времени и люди воспринимают манипуляции со временем как посягательство на нечто глубоко личное. Но нравится им это или нет, замедление времени вполне реально» [13, c. 42].
Никогда, никогда не обращайтесь к этим снобам с просьбой ознакомиться с вашим анализом или прокомментировать вашу конструктивную модель. Всякий релятивист, особенно тот, кто ухитрился занять некое положение в обществе (Девис — ведущий научно-популярных программ на Би-Би-Си) есть первый ваш враг — враг благоразумного и взвешенного подхода к любой физической проблеме. Девис, похоже, не улавливает даже, в чем, собственно, смысл противоречия парадокса близнецов, а вы хотите, чтобы он разобрался в его решении. Ему невдомек, что людей возмущает не само замедление времени, а как оно было введено, какие противоречия оно порождает. Тот, кто хвастает, что в состоянии вообразить «искривленную пустоту», на самом деле не понимает, о чем он говорит; у такого хвастунишки каша в голове, он обречен жить с противоречиями и не мешайте ему находиться в его счастливом неведении. «Не подлежит сомнению, что новая физика несет на себе весьма сильный отпечаток таинственности... — После этих слов Девис вопрошает: — Что такое электрон — волна или частица? Каждое из этих представлений соответствует ясному мысленному образу, но их нельзя связать в единое целое, которое было бы «и тем и другим». Столь же трудно представить себе искривленное или расширяющееся пространство. Дело в том, что пространство обычно ассоциируется с пустотой, а представить себе искривление пустоты по силам лишь немногим» [13, c. 45].
Если какой-нибудь конструктивист предложит модель электрона, в котором исчезнет противоречие между его свойствами как частицы и волны, Девис будет крайне разочарован и скорее всего откажется принять такую модель по одной лишь причине, что она не содержит противоречий. Релятивисты живут в причудливом, противоречивом мире, в котором нет места здравым теориям. Они не устают любоваться его парадоксами, которые они сами же нагородили; с неуемным восторгом и умилением они принимают свои нелепости за нечто реально существующее. Больше того, релятивисты гордятся и выставляют напоказ свои умственные безобразия, как выставляют напоказ нищий свои грязные лохмотья или калека свои протезы. Если какой-нибудь физик предложит непротиворечивую теорию, они никогда не возьмут его в свою компанию: пьяная шайка не потерпит в своей среде трезвенника.
«Из всех вопросов, занимавших великих мыслителей всех времен и народов, — сказал 28 февраля 1979 г. на торжественном вечере, посвященном 100-летию со дня рождения Эйнштейна, советский академик И.М. Франк, — ни один не может претендовать на большую значимость, чем вопрос о происхождении Вселенной. И ничей вклад в решение этой проблемы не был более содержательным, не внес большей ясности, чем вклад Эйнштейна». Космогония и космология — это физические теории ленивых людей, которые не хотят скрупулезно исследовать близлежащий мир, — он им скучен; они гадают, как появилась Вселенная, как она устроена, — не отдельная звезда или галактика, — а именно Вселенная как целое. Естественно, у них всегда будет получаться, что все появляется из шляпы. Прочных и конкретных знаний о вещах простых и доступных изучению такому мифотворцу, как правило, недостает, зато верхоглядства, эквилибристики модными терминами — этого у него с избытком. Но главным признаком мифа было и остается присутствие пустых фантазий, причем в самых крайних их формах.
Разве мог ученый с трезвой головой или даже просто нормальный человек написать такое, что написал Девис: «Дав свободу воображению, можно представить, что однажды человечество овладеет суперсилой. Если бы это случилось, то мы обрели бы власть над природой, поскольку суперсила в конечном счете порождает все взаимодействия и все физические объекты; в этом смысле она является первоосновой всего сущего. Овладев суперсилой, мы смогли бы менять структуру пространства и времени, по-своему искривлять пустоту и привести в порядок материю. Управляя суперсилой, мы смогли бы по своему желанию создать или превращать частицы, генерируя новые экзотические формы материи. Мы даже смогли бы манипулировать размерностью самого пространства, создавая причудливые искусственные миры с немыслимыми свойствами. Мы стали бы поистине властелинами Вселенной!» [13, c. 180 – 181]. Утопическое сознание буйствует там, где разум дремлет. Сказочная физика наших дней оставила далеко позади мечты искателей философского камня, создателей эликсира молодости и изобретателей вечного двигателя. Мы хотим, чтобы сам Господь Бог был у нас на посылках.
Древние мифы антропоморфны: это значит, что наблюдаемые в природе явления их анонимными авторами квалифицируются как разумные, добрые действия воображаемой личности или злонамеренные, страстные поступки какого-нибудь мифического персонажа. Вселенная превращается в проекцию человеческих качеств, становится пристанищем эмоциональных, волевых, рациональных или чувственных характеристик. В нынешних мифах действует тот же самый антропоморфный принцип. Внешне все выглядит как будто бы пристойно: нет рая и преисподней, добрых и злых духов, никто не варит эликсиров жизни и смерти, но от этого они не становятся менее сказочными. Главный герой современных мифов — бесстрашный наблюдатель, который по причине своей любознательности смело ныряет в черные дыры или вглубь атома. Как и в древних мифах, антропоморфизм нынешних мифов не скрывается за какими-либо поэтическими метафорами и аллегориями, а выставляется на откровенный показ в виде антропного принципа. Это весьма любопытный принцип, заслуживающий с нашей стороны самого пристального внимания. Коротко его можно было бы сформулировать так: мир должен быть таким, чтобы в нем мог существовать наблюдатель. Иначе говоря, если вас, например, спросить: почему наш мир трехмерен? Ответ будет один: потому что в таком виде он удобен для проживания в нем человека. А зачем пчелы приносят мед? Затем, чтобы человеку сладко кушалось. Вообще-то мир многомерен, убеждает нас Девис, но другие измерения мы просто не можем наблюдать. Вселенная такая, а не какая-нибудь другая только потому, что человек ее познает; «другую» Вселенную человек не в силах был бы познать. В действительности, утверждает Девис, вселенных бесчисленное множество, огромный и пестрый ансамбль самых невероятных сочетаний, но человеку досталась та, которая больше всего ему подходила. Не спрашивайте у него, откуда ему известно о существовании других вселенных — он гуру и свои знания черпает непосредственно из космоса. Телеологические учения Платона и Галена о предначертанных функциях отдельных органов человеческого тела — это пустоцвет по сравнению с плодами, которые вырастили современные релятивисты на своем огороде.
В «Суперсиле» Девис приводит слова некоего Ральфа Эстлинга, который, как нам представляется, наилучшим образом выразил суть антропного принципа; приведем их: «Рассуждения о сверхъестественном и сверхразумном основаны на антропном принципе, утверждающем, что реализуется именно та Вселенная, которая пригодна для человека, и нам следует поразмыслить о тех бесчисленных совпадениях, которые абсолютно необходимы для существования человека и самой жизни. Единственное небольшое отклонение в одном из тысяч важных совпадений резко (возможно, даже полностью) изменило бы Вселенную. Однако абсолютно во всем, начиная от постоянных, определяющих гравитационные, электромагнитные, сильные и слабые ядерные взаимодействия, и вплоть до основных биологических предпосылок, мы обнаруживаем, что космос в целом, наше Солнце в частности, и в особенности Земля, настолько точно подогнаны к нам, что неизбежно напрашивается вопрос: «А не Бог или кто-то еще с аналогичным именем создал все это, прежде всего имея в виду нас? Это слишком много для совпадения, даже для чуда, чтобы назвать это чистой случайностью» [13, c. 261]. Сам Девис твердо уверен в существовании «плана»; свою последнюю книгу он заканчивает на том же телеологическом аккорде, что и книгу «Случайная Вселенная»: «Законы, обеспечивающие спонтанное возникновение Вселенной, по всей вероятности, сами рождены каким-то остроумнейшим планом. Но если физика — продукт подобного плана, то у Вселенной должна быть конечная цель, и вся совокупность данных современной физики достаточно убедительно указывает на то, что эта цель включает и наше существование» [13, c. 266].
Свой телеологический взгляд на макромир сторонники глобальной теории относительности с ее «антропным» наблюдателем переняли у тех, кто занимался вопросами микромира. «Макромир и микромир, — замечает Девис, — оказываются тесно связанными... Большое и малое сосуществует». Вы думаете, разум — «это активность головного мозга», некая «серия электрохимических процессов»? Такое представление является «крайне упрощенным материалистическим взглядом». «В отличие от этого новая физика восстанавливает центральное положение разума в природе. Квантовая теория в обычной интерпретации приобретает смысл с введением того или иного наблюдателя. Акт наблюдения в квантовой физике является не побочным обстоятельством, а средством получения информации, уже существующей во внешнем мире... Стоит только «взглянуть» на атом, как тот совершает характерный переход, не воспроизводимый обычным физическим взаимодействием. Здравый смысл, возможно, и сложил оружие перед лицом новой физики, но во Вселенной, какой рисуют ее последние достижения физической науки, снова нашлось место для человека» [13, c. 46 – 47].
Считать, что существует внешний мир, не зависимый от нашего сознания, — глупо. «Подобный взгляд на природу, — говорит Девис, — можно с полным основанием назвать наивным реализмом. Квантовая физика ниспровергла столь упрощенную классическую взаимосвязь целого и его частей... В отсутствие наблюдателя квантовая система каким-то образом существует и развивается. После того как произведено наблюдение, поведение системы становится совершенно иным. Чем именно вызвано изменение в поведении системы, не ясно, но некоторые физики утверждают, что это изменение явно обусловлено вмешательством экспериментатора» [13, c. 56 – 57]. Физик-классик всеми доступными путями стремится исключить свое вмешательство в физический процесс, но физик-феноменалист, напротив, будет всеми доступными ему средствами вводить свое «я» в канву теории. Он будет уверять вас, что от субъективной составляющей нельзя отстроиться, она должна входить в теорию наряду с объективным компонентом. Феноменалист доказывает, что «уши» наблюдателя всегда будут торчать над квантовой механикой. Как релятивист придумал себе трудность — синхронизовать часы световым лучом, так микрофизик создал себе проблему макроприбора. В электротехнике токи и напряжения измеряются амперметрами и вольтметрами, которые сами отнимают энергию от измеряемой электрической цепи и, тем самым объективно внося в нее искажения. Но Ому не пришла в голову идея ввести в свой закон, связывающий ток, напряжение и сопротивление, поправку на прибор. Сегодня микрохирурги работают на молекулярном уровне, и что же, им тоже прикажите сочинить биологическую теорию, в которой скальпель будет являться неотъемлемой функцией работы сердца, почек или печенки?
Последняя, пятая глава книги Девиса «Случайная Вселенная» так и называется «Антропный принцип». В предыдущих главах автор фиксировал множество «случайных» совпадений (на самом деле никакие это не «случайности»). Для объяснения этих «чудесных особенностей», «удивительных совпадений физики микромира» нужно ввести некий всеобщий космологический принцип, до которого эти недотепы, физики-классики, не додумались. «Обычно в физике «наблюдатель» не принимается во внимание, — пишет Девис. — Как правило, полагают, что мы здесь просто «на прогулке». Некоторые ученые подвергли сомнению это предположение, считая, что строение физического мира неотделимо от обитателей, наблюдающих его, в самом фундаментальном смысле. Они утверждают, что действительно существует некий принцип, осуществляющий невероятно тонкую подстройку Вселенной. Но это не физический, а антропный принцип» [13, c. 148].
Теория относительности, пройдя несколько промежуточных фаз, с помощью антропного принципа превращается в лебединую песню релятивистов. Это закономерное видоизменение схоластической догмы можно сравнить с известными метаморфозами одного насекомого. Все знают, как неповоротливая, жирная гусеница трансформируется в легкую, красивую бабочку. Гусеница — это специальная теория относительности; этого жалкого червячка враги релятивизма сначала пытались раздавить. Но обернувшись куколкой, т. е. никому не понятной общей теорией относительности, насекомое успешно перезимовало тяжелые времена. Теперь из куколки выпорхнула неуловимая бабочка — современная космология, которой жить да жить. Будет она весело летать над миром физики еще не одну сотню лет. Антропный принцип придал теории относительности воистину крылья. Сейчас никого не интересуют частности: геометрическая интерпретация преобразований Лоренца, характер изменения эталонов длины и времени — все принимают первую эйнштейновскую теорию за истину в последней инстанции. Но современная космология — это фантастический миф (а мифы, как известно, живут долго), неугасаемый красочный фейерверк из причудливых образов, который преломляется в сознании каждого человека тысячами радужных оттенков.
Любопытно узнать, как появляются на свет мифы. Фритьоф Капра, автор книги «Дао физики», так описывал историю своего озарения: «Однажды летом я сидел на берегу океана и, прислушиваясь к ритму своего дыхания, смотрел, как волны набегают на берег и отступают назад. Внезапно мне открылось, что все, что окружает меня, участвует в грандиозном космическом танце. Будучи физиком, я знал, что песок, камни, вода и воздух вокруг меня состоят из вибрирующих молекул и атомов, а последние — из частиц, при взаимодействии которых появляются и исчезают другие частицы. Кроме того, я знал, что атмосферу Земли постоянно бомбардируют потоки космических лучей-частиц с высокой энергией, претерпевающих многочисленные превращения при прохождении через воздух. Все это было известно мне благодаря моим исследованиям в области физики высоких энергий, но до этого момента я воспринимал эту информацию только в виде графиков, диаграмм и математических теорий. Когда я сидел на берегу, в моем сознании всплыли ранее приобретенные знания; я «увидел» каскады энергии из открытого космоса, в которых с ритмической пульсацией возникали и исчезали частицы; «увидел», как атомы различных элементов и моего собственного тела участвуют в космическом танце энергии; я почувствовал ритм этого танца и «услышал» его звучание, и в этот момент я узнал, что это и есть танец Шивы — Владыки Танца, почитаемого индуистами.
Я долго изучал теоретическую физику и несколько лет занимался исследованиями. Одновременно с этим я заинтересовался восточным мистицизмом, и вскоре стал обнаруживать параллели с современной физикой. Особенно меня заинтересовали дзен-задачи, напомнившие мне о парадоксах квантовой теории. Тем не менее, сначала объединение этих двух направлений было просто интеллектуальным упражнением. Мне всегда было сложно преодолевать пропасть между рациональным, аналитическим мышлением и медитативным переживанием мистического откровения» [14].
В 1957 г. Хью Эверет придумал миф о квантово-механическом ансамбле вселенных, который подхватили Капра, Девис, Новиков и авторы учебника «Естествознание». Девис, к примеру, рассуждал следующим образом. Всякое измерение нуждается в измерительном приборе. Прибор не должен быть частью системы, где производится измерение. Теперь представьте себе, что эта система охватывает Вселенную. Где должен находиться прибор? Вот вам и парадокс, говорит Девис. А как вам такой его парадокс: электрон ударяется о протон, но электрон является волной и в момент удара происходит его дифракция? Далее цитируем: «Волна рассеивается как влево, так и вправо. Но электрон лишь один, и он не способен разделиться. Поэтому он может рассеяться либо влево, либо вправо с определенной вероятностью. Измерение покажет, какая из возможностей осуществилась, но после измерения структура волны тотчас должна измениться, ибо, если электрон обнаружен справа, то вероятность найти его слева равна нулю. В таком случае распространяющаяся влево волна должна внезапно исчезнуть» [13, c. 148]. В этом, по мнению Девиса, состоит парадокс, а парадоксы надо решать.
Для его решения «измеряемую» Вселенную делят на две части: «одна из них содержит электрон, движущийся вправо, а другая — электрон, движущийся влево. Каждый мир одинаково реален. Оба мира сосуществуют, но, по крайней мере на макроскопическом уровне, не взаимодействуют друг с другом. Мыслящий наблюдатель также расщепляется на две копии, и в каждом мире обитает одна из них» [13, c. 149]. Далее все это число умножается на число существующих электронов. Отсюда возникают «пузыри» и «пена» Новикова или «квантоворожденный ансамбль миров» Девиса. В каждой вселенной свои физические законы и даже различные «значения фундаментальных постоянных». «... Наблюдаемая Вселенная — это лишь один пример из бесконечного многообразия реально существующих вселенных». Мы выбрали нашу Вселенную из бесконечного ансамбля вселенных «самим фактом своего существования». Отсюда у него появляется антропный принцип: «Подавляющее большинство вселенных не обладает условиями, подходящими для жизни. Только те редкие вселенные, которые обладают ими, наблюдаемы». В нашей Вселенной «любая физическая теория, которая противоречит существованию человека, очевидно, неверна в любом случае» [13, c. 150 — 154].
Перед нами модель и можно сказать конструктивного свойства, но сработана она безудержной фантазией, которая свойственна только сказочникам. Основная черта древнего космогонического мифа — это прямое проецирование природных явлений на семейные отношения или повседневные предметы. Практически у всех первобытных народов земля олицетворяла женское, пассивное, материальное начало, а небо — мужское, активное, духовное начало. В соответствии с этими двумя первоначалами отдельно выделялись разумная и неразумная, добрая и злая компоненты мира, которые носили явно антропоморфный оттенок. В индийских Ведах мы находим, например, миф, где говорится, что Луна и Солнце — это глаза Брахмы, леса — его волосы, реки — его слезы и т.д. Но человек и его семейные отношения не обязательно служили прототипом для реального мира. Существует миф, в котором утверждается, что мир — это яйцо. Задача мифотворца состояла в том, чтобы провести параллель между этим хорошо знакомым небольшим предметом и огромной вселенной: чем будут в реальном мире желток, белок, скорлупа, жгутики яйца. Потом по ходу развития мифологического сюжета яйцо раскалывается, из него вылупляется какое-то существо; всему этому в реальном мире мифотворец подыскивает необходимые соответствия. Девис тоже рассказал миф, где в качестве прототипа для Вселенной взята, причем достаточно прямолинейно, известная ситуация с электроном. Та вероятностная интерпретация квантово-волновых событий, которая существует в современной физике, один к одному перенесена на Вселенную. Автор непосредственно применяет ко всей Вселенной представления о волновой функции электрона.
Так, он спрашивает: «... Как может Вселенная совершить переход от суперпозиции многих возможных миров к одному, конкретному, фактическому миру?» [13, c. 148]. От того, что в своей теории Девис взял в качестве модели для Вселенной современный квантовый объект, не делает его теорию более научной, она все равно остается мифом. Новиков не захотел пользоваться аналогией с электронами; при описании мира он оперировал бытовыми представлениями о «пузырях» и «пене». Возможно, при написании своей книги он увидел, как его жена стирает ему рубашку; пузыри и пена в тазике навели его на мысль о строении Вселенной. Оба рассказа — и Девиса, и Новикова — являются сказками. Антропоморфизм космологического мифа Девиса введен через антропный принцип, с помощью которого проекция частей мироздания на познавательные возможности человека осуществлена в глобальном масштабе. Наблюдатели Эйнштейна — это сиротские дети по сравнению с вездесущим и вечно живущим наблюдателем Девиса, который имеет черты Творца. Навязчивая идея релятивистов о необходимости наблюдателя здесь реализована с максимальной полнотой. Теперь наблюдатель не просто пассивно измеряет отдельные физические параметры, а предопределяет свойства всей Вселенной.
Уже в 1917 г. Эйнштейн в работе «Космологические соображения по поводу общей теории относительности» закладывает основы для новой науки о Вселенной как целом. Именно эта чисто умозрительная работа послужила толчком для работ Фридмана, де Ситтера, Леметра, Вейля и многих других. Эйнштейн задался вопросом, нельзя ли все пространство Вселенной сделать замкнутым. В классической физике пространство считается бесконечным и плоским (евклидовым); в специальной теории относительности появились локальное («местное» или «координатное») замедление времени и сокращение длины (псевдоевклидово); в общей теории относительности была введена «пространственная кривизна» (риманова геометрия). Непосредственно из эйнштейновских уравнений не вытекала замкнутость всего пространства. Тогда Эйнштейн решил ввести в них дополнительный лямбда-член, который, как он надеялся, впоследствии будет обнаружен при астрономических наблюдениях. Поскольку величина лямбда-члена ничтожно мала, поправка не давала о себе знать в масштабах Солнечной системы, зато позволяла замкнуть Вселенную в сферу или эллипсоид, если расстояние измерялось миллиардами световых лет.
В том же 1917 г. де Ситтер показал, что Вселенную можно не только замкнуть, превратить в «пузырь», но и заставить пульсировать. Для этого необходимо только, чтобы весь мир в среднем на очень огромных расстояниях был пустым. В 1922 г. появилась и работа Фридмана, который так же, как и де Ситтер, предложил нестационарное решение, при котором Вселенная имела вид сферы, а радиус являлся функцией времени. Через два года он уже показывал Эйнштейну гиперболическое расширяющееся пространство. Фридман умер в 1925 г., его дело продолжил Ж. Леметр, который в 1927 г. независимо от Фридмана пришел к аналогичному нестационарному, сферическому решению.
Введенный Эйнштейном лямбда-член мог принимать любые значения: положительное, отрицательное или нулевое, в зависимости от этого получались эллиптические, параболические или гиперболические вселенные. Поскольку его введение было продиктовано исключительно умозрительными причинами, в лагере релятивистов вспыхнула ожесточенная война по поводу конкретного значения лямбда-члена. Тогда Эйнштейн совместно с де Ситтером неожиданно выступили за полное исключение лямбда-члена из уравнений общей теории относительности. Но космологов уже нельзя было остановить: они, как малые дети, стали «пускать пузыри-вселенные». Дальнейшее развитие моделей вселенных в основном шло без непосредственного участия Эйнштейна; великий мечтатель сосредоточился на новой универсальной идее — единой теории поля. Он не был удовлетворен своей общей теорией тяготения, поскольку она, во-первых, не касалась электромагнитных явлений и, во-вторых, ее недостатком было то, что она не могла описывать частицы.
Любая элементарная частица (в частности, электрон) вызывала математический скачок, «сингулярность» в монотонно изменяющихся характеристиках поля, что не нравилось создателю теории относительности. Затратив титанические усилия, продираясь через логико-математические препоны, Эйнштейну, Вейлю, Эддингтону, Картану, Калуце, Розену и другим, наконец, удалось выйти на калибровочные поля с кручением и большим числом измерений, а также на супергравитацию. Так удалось объединить макротеорию тяготения и микротеорию квантов. Бозоны и фермионы удалось объединить в одну суперсимметричную теорию, в которой бозонам разрешено переходить в фермионы, и наоборот. Однако в реальности такие переходы никто и никогда не наблюдал. В 1967 г. Салам и Вайнберг объединили электромагнитное и слабое взаимодействия, а в 1974 г. Глэшоу и его сотрудники к этой гибридной теории добавили сильное взаимодействие, после чего она стала называться «теорией великого объединения».
В 1953 г. умер Хаббл, открывший явление «разбегания галактик». Это явление известно также как «красное смещение». Релятивисты зачислили его в свой актив, посчитав доказательством расширяющейся Вселенной, хотя доплеровское изменение частоты лишний раз подтверждает наличие мировой среды, противоречащей теории относительности: галактики могут совершать любое движение, однако, это вовсе не означает расширение пространства. В 1955 г. умер Эйнштейн, который сдерживал неугомонную фантазию космологов. Но дурное семя, брошенное в навоз, дало пышную ботву: теперь «разбегание галактик» стали трактовать как следствие Большого взрыва. Через 10 лет после смерти Эйнштейна в космическом пространстве был обнаружен изотропный (равномерный) тепловой фон в 2,7 К, который релятивисты вновь отнесли на свой счет, интерпретировав его как «память» или «реликт», оставшийся нам от Большого взрыва; отсюда его название: «реликтовое излучение».
Загадок в природе существует масса; фоновое излучение и «покраснение» спектра звезд и галактик относятся к их числу. Однако надо быть крайне наивным человеком, чтобы поверить релятивистам, будто существующие загадки подтверждают их сумасбродные теории. Тепловое излучение не может существовать в пустом пространстве; оно может свидетельствовать только об одном: мировая среда немного нагрета. В принципе, ничего сверхъестественного в этом нет. Например, температура человеческого тела равна 36,6°С, но это вовсе не означает, что все люди появились в результате какого-то «Большого биологического взрыва». Они появились оттуда, откуда им положено появляться. Так и в физике космоса температура мировой среды не обязательно доказывает существование в далеком прошлом какого-то Большого взрыва.
После смерти Эйнштейна релятивисты перешли от строительства изотропно-гомогенных космологических моделей к анизотропно-гетерогенным моделям типа «космической пены». Все они появились в результате проецирования идей квантовой механики на космологию. Жизнь получает тот миф, который вызывает максимальный шок у нормального человека, знакомого с классической физикой и придерживающегося здравой логики. Например, Дж. А. Уилер лозунгом для своей модели взял нарочито вызывающее утверждение: «Все есть ничто». Согласно его теории, «Материя есть возбужденное состояние динамической геометрии» [15, c. 15], а «Динамическая геометрия так же мало связана с материей, как электродинамика с зарядом» [15, c. 20]. Эйнштейн хранил в глубинах своей души дерзкое желание объяснить все природные явления чисто геометрическими средствами, путем искривления пустого пространства, однако юношеские «предрассудки» тянули его в сторону классических представлений. Уилер в этом плане никакими психическими комплексами не страдал; он с чистой совестью мог написать: «Геометрия переносит энергию через пустое пространство» (с. 20) или «Геометрия с новым типом возбуждения дает магический материал — пространство — для построения элементарной частицы. И ничего инородного, «физического» в этом пространстве нет. Все, что есть в мире, состоит из геометрии. Не это ли воплощенная в плоть и кровь мечта Эйнштейна?» [15, c. 64]. — Она самая.
Если приглядеться повнимательнее к брызгам воды, то можно заметить, что они имеют маленькие «ручки»: «Структуры, оснащенные ручками, — пишет Уилер, — гораздо более многочисленные, чем 3-геометрии, обладающие простой топологией. Другими словами, пространство «резонирует» между многими пенообразными структурами. Пространство квантовой геометродинамики можно сравнить со слоем слегка волнующейся пены. Слабо изменяющаяся поверхность этого пенного ковра соответствует классической детерминистской геометродинамике. Беспрерывные микроскопические изменения внутри пенного ковра, где все время исчезают пузыри пены и возникают новые, символизируют квантовые флуктуации геометрии. Эти микрокосмические флуктуации геометрии непрерывно меняют связанность пространства. Теперь нельзя больше говорить о том, что пространство на малых расстояниях евклидово» [15, c. 54]. Цитировать дальше Уилера нет смысла: миф о пене нам уже рассказал Новиков. Читатель, может быть, еще не подозревает, какая тесная связь существует между этими «пенистыми» теориями и древними мифами об Океане или Посейдоне. Стереотипы мышления мифотворцев во все времена удивительно схожи.
Цитируемая литература
1. Кузнецов В.И., Идлис Г.М., Гутина В.Н. Естествознание. — М, 1996.
2. Кондорсе Ж.А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. — М. – Л., 1936.
3. Вико Дж. Основания новой науки. — М. — Л., 1994.
4. Конт. Общий обзор позитивизма / Родоначальники позитивизма. Вып. 5. – СПб, 1913. 5. Бердяев Н.А. Философия свободы. — М.: Правда, 1989.
6. Сен-Симон. Очерк науки о человеке. Часть 2. О всеобщем тяготении // Родоначальники позитивизма. Вып. 3. — СПб., 1911.
7. Конт. Общий обзор позитивизма // Родоначальники позитивизма. Вып. Вып. 4. – СПб, 1912. 8. Фрагменты ранних греческих философов. Част 1. – М.: Наука, 1989.
9. Порфирий. Жизнь Пифагора II Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М.: Мысль, 1979.
10. Ланцош К. Альберт Эйнштейн и строение космоса. —М: Наука, 1967.
11. Комаров В. Геометрия Вселенной // Знание – сила, № 2, 1968.
12. Новиков И.Д. Как взорвалась Вселенная. — М.: Наука, 1988.
13. Девис П. Суперсила. — М.: Мир, 1989.
14. Из Предисловия к первому изданию книги Капра Ф. «Дао физики». — СПб., 1993.
15. Уилер Дж. А. Предвидение Эйнштейна. — М.: Мир, 1970.
|
|
|
