Sceptic-Ratio. Ленард: Наугеймская дискуссия. О принципе относительности, эфире и тяготении.
 
 

Филипп Ленард

О принципе относительности, эфире и тяготении
(Критика теории относительности)
Приложение

Наугеймская дискуссия

Текст, написанный Ленардом
спустя два дня после состоявшегося у него
с Эйнштейном диалога

В то время как готовилось это новое издание, на наугеймском съезде естествоиспытателей 25-го сентября этого (1920) года состоялась дискуссия о принципе относительности. При этом г. Эйнштейн сделал попытку рассмотреть указанные в настоящей книге трудности теории и ответить на вытекающие из них вопросы. Поводом для этого послужили в особенности доклады гг. Вейля и Ми об электричестве и тяготении.

Общее впечатление от дискуссии, в которой, кроме названных ученых, приняли участие и другие представители математики и физики, подтвердило, по моему мнению, что действительно в указанных в настоящей статье пунктах теория наталкивается на трудности и сомнения, удовлетворительное разрешение которых не так легко может быть достигнуто, и, следовательно, постановка этих вопросов была вполне правомерной. Казалось вполне ясным, что преодоление препятствий, мешающих дальнейшей разработке указанных вопросов, привело бы к дальнейшему развитию теории и устранению ее нынешних слабых сторон. К такому же развитию теории стремился в своих работах в особенности г. Ми, не без частичного при этом уклонения от первоначального пути г. Эйнштейна.

Препятствием к исчерпывающему рассмотрению выдвинутых мною затруднений и вопросов служит, как это еще раз обнаружилось во время дискуссии, та пропасть, которая обычно разделяет сторонников двух различных методов построения картины природы, указанных на стр. 31. Приверженцы первого метода, к числу которых в особенности надо отнести г. Эйнштейна, большей частью, по-видимому, не склонны стать на точку зрения второго метода, хотя бы ради того, чтобы наилучше видеть все те затруднения и вопросы, которые именно с этой точки зрения отчетливее могут быть распознаны. Но, несомненно, что на какой бы метод представления, первого или второго рода, ни опиралась теория, безупречной она может быть признана только тогда, когда нельзя выставить против нее возражений ни с той, ни с другой из указанных точек зрения. Ибо развитие естествознания показало, что обе точки зрения вполне законны, и до сих пор все испытанные теории представлялись свободными от противоречий с точки зрения обоих методов. Кто провозглашает и отстаивает "упразднение эфира", тот, значит, отказывается от построения картины природы по методу второго рода (ср. стр. 31). Но тогда для него закрыт путь исследования проблем с точки зрения этого метода, и потому от него не приходится ожидать ни разрешения возникших трудностей, ни связанного с последним прогресса.

Было бы бесполезно пытаться подвергнуть указанные вопросы дальнейшему рассмотрению, и вполне кстати наугеймекая дискуссия в этом пункте оборвалась сама собой. Ибо здесь нас заставляет быть скромными сознание тех огромных требований, которые в этом пункте развития предъявляются к умственным силам естествоиспытателя. Не часто, как кажется, встречается сочетание крупного математического дарования, позволяющего легко овладеть картиной мира первого рода, со способностью к тому внутреннему динамическому и физическому созерцанию, которое ищет построения мира по второму способу, и обратно. Едва ли можно устранить при этом подозрение в умышленном характере такой односторонности ради пущей сенсации, которую она вызывает. Это факт, достойный сожаления. Но он, тем не менее, имеет место, и было бы нездоровым и в качестве такового, конечно, еще более прискорбным признаком, если бы он не встречал противодействия. "Релятивисты" должны были бы спокойно отнестись к такому противодействию, ими же самими вызываемому.

"Упразднение эфира" вновь было декларировано в Наугейме на торжественном заседании открытия конгресса (раньше это было сделано в Зальцбурге самим г. Эйнштейном, см. цитату в примеч. 17 на стр. 34). Никто при этом не рассмеялся. Я не знаю, впрочем, не встретили ли бы таким же образом провозглашение упразднения воздуха.

Уже по одному этому можно судить, насколько нецелесообразно преподносить широкой публике одностороннее изложение принципа относительности в популярных брошюрах и докладах.

Что касается отдельных вопросов, то дискуссия дала приблизительно следующее.

Примечание. Вопрос о понятии пространства четырех измерений был сразу поставлен вне обсуждения. Пред лицом столь многочисленных математиков (часто придающих математике, этому вспомогательному средству, такое же значение, как физическому смыслу явлений) было бы бесцельно настаивать на той точке зрения в этом вопросе, которая мне, как естествоиспытателю (не закрывающему, однако, глаз и на вопросы, лежащие вне материального мира), представляется единственно приемлемой (ср. примеч. 7 на стр. 17). Можно ведь считать делом вкуса, в каких пределах кто-либо готов пожертвовать свободой своего мышления в угоду "признанию относительности времени".

Два вопроса были обсуждены особо друг от друга, но существенная их связь настолько была выявлена, что ради краткости мы можем рассмотреть их здесь частью совместно. Первый вопрос был следующий (ср., стр. 18— 20): можно ли в случае заторможенного поезда признать невозможным установить, что именно находится в состоянии неравномерного движения, как этого требует общая теория относительности, несмотря на то, что последствия неравномерного движения односторонне обнаруживаются только внутри поезда. Второй вопрос касается логически недопустимого эксперимента (ср. примеч. 10, стр. 19—20): с точки зрения общей теории относительности, равноценны между собой оба допущения, как то, что Вселенная вращается вокруг Земли, так и то, что вращается Земля, Вселенная же находится в покое; но, так как в первом случае пришлось бы принять для движения Вселенной скорость, превышающую скорость света, — то не означает ли это допущения внутреннего противоречия общей теории относительности, поскольку она же сама исключает возможность скоростей, превышающих скорость света?

Г. Эйнштейн ссылался, как на само собой разумеющееся, на поля тяготения, которые в его теории должны сопровождать каждый случай неравномерного движения. Тем не менее, выходило так, что гипотеза этих полей тяготения только для того и выдвигалась, чтобы установить всеобщее значение принципа относительности и получить возможность применения его ко всем случаям. Но отсюда еще не следовало, чтобы эти поля имели какое-то отношение к действительности, делающее необходимым их признание, несмотря на связанные с ними теоретические затруднения (ср. стр. 27).

При всем этом оставалось вне сомнения, что каждое наступление неравномерного движения сопряжено с известными состояниями окружающего его эфира (или, как предпочитает выражаться сторонники теории относительности, "пространства", ср. стр. 36). И пока эйнштейновские поля тяготения не удовлетворяют запросам здравого рассудка, до тех пор всегда позволительно будет сомневаться в том, насколько правильно они отражают указанные состояния эфира.

Напрасно здесь г. Эйнштейн пытается вызвать недоверие к здравому рассудку. Теория, которая оказывается не в силах дать на такие простые вопросы, как два приведенных выше, столь же простые и удовлетворительные с точки зрения здравого рассудка ответы, не может считаться безупречной. Она может приводить к успешным результатам, заслуживающим удивления; способной к исправлению и даже, пожалуй, проявлять признаки совершенствования, но она не должна выступать с теми обычными чересчур повышенными претензиями, которые вызвали наше осуждение в настоящей статье.

Менее же всего она должна была выступать с такими претензиями пред лицом широкой публики, которая по своей неосведомленности легко может быть введена в заблуждение. Было бы правильнее или знакомить широкую публику, наряду с достижениями теории, также и с вызываемыми ею сомнениями, чтобы таким образом показать ей всю серьезность исследуемых вопросов, или же вовсе ей ничего не сообщать.

Но что касается второго из приведенных вопросов, то на него и вообще не было дано никакого решительного ответа и потому можно определенно утверждать, что вытекающие из логически недопустимого эксперимента скорости, превышающие скорость света, представляют для общей теории относительности действительное затруднение.

И в других случаях я был, в конце концов, изумлен, до чего мало, казалось, был подготовлен г. Эйнштейн к ответу на мои вопросы, хотя уже два года, как они появились в печати, о чем ему было известно. Несмотря на это, и он, и еще один специалист с совершенной определенностью создавали среди газетных читателей впечатление о безусловном превосходстве его теории по сравнению с выдвинутым мною кругом идей. Так как я не являюсь ни приверженцем, ни противником какого-либо принципа, но хотел бы быть просто естествоиспытателем, как это уже было выяснено на стр. 14, то я принял бы, как известный плюс, всякое доказательство недостаточной основательности моих рассуждений в каких-либо пунктах, если бы только такое доказательство было приведено (ср. также примеч. к на с. 28), и притом было бы сделано по существу дела, т. е. так, как вообще протекала наугеймская дискуссия. Во всей дискуссии только у г-на Ми извлек я единственное разъяснение, которое указываю дальше в тексте.

Достаточно принять во внимание, что для любого случая вращения на земле какого-либо тела, хотя бы оно проделывало один оборот в 6000 лет, придется допустить скорость, превышающую скорость света, уже для созвездия Ориона, и во много сот раз большую скорость для во много сот раз более далеких туманностей, если только мы решительно отказываемся приписать вращение исключительно нашему телу и считаем возможным приписывать его окружающему данное тело миру.

Это, во всяком случае, означает, что в теории самой по себе, совершенно независимо от ее согласования или несогласования с действительностью, т.е., следовательно, с логической стороны, не все в порядке. Внутреннее противоречие, которое она содержит, отпадает, если, согласно предложению г-на Ми, признать преимущественными некоторые, называемые им "рациональными", системы координат, а другие возможные системы исключить (Ср. G. Mie., Physik. Zeitschr., 18, S. 551, Б74, 596. 1917 и Armalen d. Physik, 62, S. 46, 1920.).

Тем самым бил бы также разрешен первый из поставленных нами вопросов; нам надо бы только устранить систему координат, связанную с поездом, из числа систем, которые мы можем считать покоящимися, и, напротив, применить систему координат, связанную с Землей, в качестве рациональной системы, чтобы вопрос потерял свою трудность. Но этот выход означает не спасение, а упразднение принципа относительности в его наиболее общей форме, в той форме, в которой он был выдвинут г. Эйнштейном, дал отвечающий простому и в то же время всеобъемлющему закону природы, и в которой он поэтому и вызвал к себе исключительный интерес с философской точки зрения. Ибо в этой форме принцип утверждал, что течение всего совершающегося в природе, следовательно, формулирование общих законов природы, не зависит от выбора исходной системы, вследствие чего ни в одном случае нет возможности абсолютно решить при помощи каких-либо наблюдений природы, что именно покоится и что двигается.

В этом действительно и заключался, согласно происхождению принципа, его простой смысл, если таковой вообще имеется, в философском отношении было не к чему вводить более сложную и обставленную оговорками формулировку. Если она, тем не менее, необходима, то, хотя принцип и сохранит свою возможную ценность, как вспомогательного средства в естествознании, он должен будет отказываться от притязаний на свою важность для общего мышления, для понимания природы в целом.

А тогда и все исходные системы должны быть совершенно равноценны по вытекающим из них выводам, поэтому-то г. Эйнштейн неуклонно стремится представить, как принципиально равноценные, различные системы координат, даже и такие, которые ведут или к совершенно очевидным трудностям или к внутренним противоречиям. Но в действительности, такая равноценность не имеет места, как это было выяснено на примере двух наших вопросов и в более строгой форме — исследованиями г. Ми.

Только практические, а не принципиальные основания должны, по заявлению г. Эйнштейна, удержать нас от выбора некоторых систем координат. Но в этом содержится указание, что некоторые, самим принципом совершенно не обозначаемые, системы координат ведут к заблуждениям, т.е. именно признание (хотя и в скрытом виде) неосновательности высших теоретических притязаний принципа. Это, конечно, отнюдь не умаляет его возможной эвристической ценности, содействующей успехам исследования.

Итак, при теперешнем положении вопроса общий принцип относительности не может быть принят в качестве закона природы в строгом смысле слова. При этом из исследований г-на Ми, по-видимому, вытекает (считаю необходимым особо здесь отметить, что это не вошло в мое предшествующее изложение), что общий принцип относительности даже и в том случае не может быть признан законом природы, если приписываемую ему общезначимость ограничить только случаями действия сил, пропорциональных массе (принцип тяготения, см. стр. 25).

Неограниченный общий принцип относительности, проводимый строго последовательно, обнаруживает свою несостоятельность на обоих изложенных нами вопросах. Напротив, принцип тяготения (представляющий предложенное мною ограничение общего принципа относительности) не связан ни с какими трудностями по отношению к первому вопросу (так как к этому случае он совершенно не относится), но и по отношению ко второму вопросу он оказывается внутренне противоречивым. Опасность такого внутреннего противоречия, как теперь кажется, грозит каждой попытке применения принципа относительности к неравномерному движению, если только не пытаться избегнуть ее при помощи соответственных искусственных приемов. Таким образом, можно было бы сказать, что принцип тяготения представляется в большей мере свободным от возражений, нежели общий принцип относительности, но что и он со своей стороны не может быть, безусловно, признан вполне безупречным. Все же различие в дефектах обоих принципов достаточно велико для того, чтобы оправдать эту трактовку и то подчеркивание принципа тяготения, которое было сделано в настоящем изложении.

И если мы хотим избегнуть ложных выводов, то мы можем его принять только в качестве эвристического принципа. При его применении для устранения возможности ложных выводов (ср. примеч. 11, стр. 21), придется прибегать к допущению не вытекающих из самого принципа условий, или же ему должно сопутствовать особое искусство или счастье в дополнительных гипотезах. Таким образом, при известных обстоятельствах, он может дать нам правильное и ценное познание совершенно новой зависимости наблюдаемых явлений. Но действительное доказательство правильности сделанных таким путем предсказаний может дать только дополнительная проверка их опытом, как бы математически безупречно ни были они выведены из принципа.

Здесь мы замечаем различие по сравнению с другими физическими принципами, например, с принципом сохранения энергии. Заключения, математически точно выведенные из этих принципов, при правильной трактовке соответствующих понятий, могут непосредственно считаться столь же верными, как и вся совокупность данных опыта, лежащих в основе принципа, уже доказавших его правильность. Это различие может быть обусловлено новизной принципа относительности, не позволившей еще с достаточной ясностью установить границы его приложения, или дополнительные условия, которые подлежат соблюдению при его применении и потому должны быть отнесены к существу принципа.

Во всяком случае, при таком положении вещей, мне представляется, что в вопросе о перемещении перигелия Меркурия "выведенная" Гербером правильная количественная зависимость (пусть даже ее вывод не был безупречен), по-прежнему — в виду того, что она была уже установлена значительно раньше — заслуживает внимания наряду с формулой Эйнштейна, которая тоже, как следует из сказанного, лишь кажется строго выведенной из одного принципа (ср. стр, 11—14 ). Таково мое мнение об открытии Гербера совершенно независимо оттого, что мне представляется абсолютно недопустимым, как это имело место, упрекать в "негодной стряпне" или в чем-либо подобном давно умершего человека, который установил некоторую зависимость (а именно, конечное уравнение перемещения перигелия), признаваемую нами правильной, т. е. совершил, таким образом, нечто полезное (хотя бы он неудачно присоединил к этому спорное доказательство, без всякого, однако, намерения выставлять его напоказ). Я думаю, что, если бы Пифагор только опубликовал, но не доказал своей теоремы, мы все же и сейчас еще называли бы ее по его имени, — принимая во внимание, что она с достаточной быстротой стала широко известной, в виду того, что теорема оказалось правильной и ценной.

Принцип относительности, возможно, имеет некую практическую ценность, но не такую, на которой можно было бы построить новое мировоззрение. Это не тот принцип который был бы призван разом упразднить испытанные, но несколько иначе идущие пути исследования природы. Он дает хотя и новый, но в данный момент весьма оспариваемый путь.

Можно также сказать, что в обобщенном принципе относительности мы имеем дело с системой угадывания процессов природы, системой, облеченной в форму математических количественных отношений. Такое предсказание с помощью достаточно обширного математического аппарата вообще играет в современной физике значительную роль по сравнению с прежним временем. Укажем, например, на построения теории квантов. Метод этот оказался чрезвычайно полезным в случаях, когда возможно было наряду с ним прибегнуть к контролю посредством наблюдения.

Но было бы ошибкой видеть, по примеру некоторых математиков, конечную цель развития физики в ее превращении в одну из побочных отраслей математики. Природа, исследование которой составляет задачу физики, не так скоро исчерпает свои чудеса, которыми она не перестает поражать даже самых глубоких исследователей. Конечно, дело вкуса —принимать ли те или другие положения, заслуживающие дальнейшей опытной проверки, пользуясь при этом математическими выводами, или нет, в тех случаях, когда вывод не дает точной связи этих положений с данными опыта или с посылками, имеющими простой физический смысл.

Возможное практическое значение принципа должно быть тем выше оценено, что он помог, быть может, правильно указать новые соотношения в области учения о тяготении, т.е. в области применения той силы, к познанию которой со времени Ньютона и Кавендиша, т.е., в течение промежутка времени, превышающего сто лет, не удавалось систематически приблизиться на шаг дальше (К чему же, раз дело идет о таких достижениях, выставлять еще преувеличенные,— при строгом анализе, — притязания.)

В этом отношении, как известно, мы имеем пред собой три результата: уравнение перемещения перигелия (указанное уже Гербером), искривление световых лучей и смещение под действием центров тяготения спектральных линий к красному концу спектра. Теперь следует проверить их на опыте, который и должен решить вопрос о большей или меньшей ценности теории.

Что касается перемещения перигелия и искривления световых лучей, то уже раньше было указано, в каком положении находится в настоящее время проверка их на опыте, в чем по самой сути вещей здесь не так скоро можно ждать повторения возможности такой проверки. Напротив, более подвигается третий вопрос о смещении спектральных линий по направлению к красному концу спектра (ср. примеч. стр. 24). При этом, все наблюдения, произведенные авторитетнейшими исследователями и наилучше обставленные, по-видимому, до сих пор согласно приводили к отрицательному результату (Содержательный обзор опубликованного по этому вопросу материала дан в указанной на стр. 47 и только что появившейся в Annalen d. Physik работе Г. Вихерта.).

Во всяком случае, для этого вывода теории представлялось неблагоприятным то обстоятельство, что на наугеймской дискуссии только боннские наблюдатели могли сделать сообщения в его пользу (с положительным результатом). Причем, насколько известно, их наблюдения были обставлены менее совершенно, чем у американских наблюдателей, пришедших к отрицательным результатам, также, как это было я в новых недавних опытах Юлиуса в Утрехте (W. Н. J u 11 i u s u. P. H. van С i 11 е г t, Kon. Akademie лап Wettenschappen te Amsterdam, 29 Mai 1920,).

Что касается боннских наблюдений, то вызываемые ими сомнения напоминают мне о двух случаях, показывающих, что спектрально-аналитическим наблюдениям в Боннском Физическом Институте отнюдь не сопутствует традиционная удача. Вспомним совершенно неверные указания относительно пространственного распределения спектрального излучения в пламени вольтовой дуги с электродами из щелочных металлов. Еще и в настоящее время эти исследования служат источником заблуждений в недостаточно критически обработанных сочинениях (см, по этому поводу Heidelb. Akad. 1914 А 17. сноска 94, S. 64, также Starks Jahrb., 13, S. 234, 1916). Так же было и с наблюдениями над распределением в спектре лучистой энергии, возбуждающей полосы спектра фосфоресценции, поведшими к ложным выводам, в виду предполагавшейся большей точности их по сравнению с прежними опытами (см. Heidelb. Akad., 1915 А, 19 примеч. 1, S. 3).

Таким образом, в настоящее время еще не приходится говорить об экспериментальном подтверждении выводов, касающихся смещения спектральных линий к красному концу спектра. В двух других вопросах выводы теории, правда, подтвердились, но, однако, таким образом (как это было разъяснено на стр. 23—24), что остается еще под вопросом, можно ли вообще отнести это подтверждение к принципу тяготения. Дальнейшее покажет только будущее. Тогда можно будет видеть, насколько принцип тяготения доказал, но крайней мере, свою эвристическую ценность, между тем как общий принцип относительности уже опровергнут простейшим повседневным опытом.

*
*   *

Филипп Ленард Эрнст Герке Густав Ми Альберт Эйнштейн Герман Вейль

Участники Наугеймской дискуссии (слева направо): Филипп Ленард, Эрнст Герке, Густав Ми, Альберт Эйнштейн и Герман Вейль. Основной диалог состоялся между двумя спорщиками — Эйнштейном и Ленардом. Три других участника выступали в роли союзников: Герке и Ми заняли позицию Ленарда, Вейль — Эйнштейна. Текст диалога между ними не сохранился. Владельцы печатных изданий, симпатизировавшие Эйнштейну, постарались его надежно "потерять". Сейчас в Интернете можно найти статью Германа Вейля, в которой приведено несколько реплик, которые, однако, не соответствуют действительности. Историки науки знают, что Вейль попытался сгладить скандальный провал Эйнштейна. Он вложил в уста Эйнштейна такие ответы на вопросы Ленарда, которые скрывали некомпетентность оппонента Ленарда в области основ элементарной физики. В этих дебатах Эйнштейн "поплыл" как двоечник на экзамене у строгого учителя.

симпатичный портрет Эйнштейн   несимпатичный портрет Вайленда

Сравните симпатичный портрет Эйнштейна того периода (слева) с несимпатичным портретом Вайленда (справа). Здесь мы имеем дело с типичным пропагандистским приемом, которым широко пользовались, тогда и теперь, релятивисты. В чём тут дело?

Обыкновенный журналист, инженер и химик по образованию Пауль Вайленд 6 августа 1920 года написал статью "Berlin Einstein Killer". На его фотопортрете в верхнем левом углу видна дырка, проколотая обычным канцелярским дыроколом. Дырка символизирует отверстие от пули. К нижней губе Вайленда пририсована, вытекающая изо рта слюна, как у человека, получившего смертельное ранение. Смысл фотографии таков: "Не Берлин, а ты, жалкий антисемит, убил нашего мудрого, доброго гения. Так знай же, пуля отмщения когда-нибудь убьет и тебя, мерзавца". Других фотографий Вайленда вы не найдете. В Сети имеются фотографии, сделанные из этой путем наложения ретуши на дырку и слюну (их аккуратно замазывают).

Чем конкретно Вайленд прикончил Эйнштейна? В названной статье и других публикациях, которые были разосланы во все крупные издания, он рассказал берлинской публике о воровстве у Зольднера и Гербера основных формул по ОТО, которые, однако, выводились из соображений классической физики. В начале августа Вайленд создал "Ассоциацию немецких естествоиспытателей для сохранения чистоты науки", основной целью которой провозглашалась борьба с теорией относительности. Автор сам неплохо разобрался в спекулятивных хитросплетениях Эйнштейна. Тем не менее, он привлек на свою сторону еще десятка два ученых, критически относящихся к релятивистской концепции. Кроме Ленарда, с которым Вайленд предварительно переговорил перед тем как выступить 24 августа в большом зале Берлинской филармонии, рассчитанной 1600 мест, основным критиком стал крупнейший немецкий физик-экспериментатор Эрнст Герке. Вместе с Вайлендом он выступил с докладом «Теория относительности Эйнштейна как научный массовый гипноз».

Первым за Эйнштейна вступился Макс Лауэ, который сказал, что в выводах указанных теоретиков имелись неточности. На что Ленард резонно ответил: если бы Пифагор что-то напутал в доказательстве формулы, носящей его имя, от этого формула не стала бы менее ценной. Вайланд пригласил Лауэ посетить запланированную на 24 августа лекцию.

Самым болезненным ударом, обрушимся на Эйнштейна, был сделан в сторону нравственной позиции недавнего всеми любимого триумфатора. Это поняли все, даже далекие от науки журналисты. В итоге, в Берлине разразился неслыханный доселе скандал. Вайланд стыдил газетчиков, авторов дешевых брошюрок, которые до небес восхваляли отца-основателя нового учения, при этом ничего не понимали ни физике, ни в математике. Эти "незнайки" сравнивали Эйнштейна с Галилеем, Кеплером, Ньютоном, вопили о наступлении новой научной эры, но фактически они рукоплескали мошеннику.

Эйнштейн был взбешен, но внешне сохранял спокойствие. Он сделал вид, будто за карикатурной разоблачительной кампанией стоит Ленард, хотя прекрасно знал, что это не так. В то время нобелевского лауреата интересовала одна только наука, общественные дрязги он всячески избегал. Тем не менее, Эйнштейн решил пальнуть именно по нему. В задиристой газетной заметке он писал, дескать, как экспериментатор Ленард, может быть, и силен, но в теоретическом плане ничего не сделал; его возражения против теории относительности смешны и не заслуживают того, чтобы на них отвечать.

Берлинская научная и околонаучная общественность возмутилась такой неуважительной реакцией, в общем-то, провинившегося физика. Потребовала от автора злой, саркастической заметки извинений за оскорбительный тон и разъяснений по существу.

В то время у руля Немецкого физического общества стоял Арнольд Зоммерфельд, давнишний друг Эйнштейна. Он по-дружески посоветовал ему извиниться перед Ленардом. Эйнштейн согласил было пойти на примирение, но так ничего и не сделал для этого.

Призыв председателя Общества к Ленарду тоже не имел успеха. Прощать человека, который публично назвал его невеждой, он не намерен. Впрочем, можно было бы еще и подумать, если бы тот принес извинения публично, через газету, где была опубликована оскорбительная заметка.

Эйнштейн часто оскорблял коллег и своих близких, но никогда не извинялся перед ними. Этот случай не стал исключением. Свойственная ему грубость и беспардонность была у него в крови. Поэтому возникшая межличностная напряженность не только сохранилась, но и возросла. Ленард порвал всяческие отношения не только с Эйнштейном, но и с его дружками из Общества немецких физиков, вроде видного еврейского националиста, Макса Борна, у которого Эйнштейн жил в ожидании 86-го заседания Немецкого общества естествоиспытателей и врачей в Бад - Наухайме. Общество проводило научную политику в спекулятивном духе релятивистской физики. Ленард демонстративно хлопнул дверью и вышел из него.


*
*   *


А. Эйнштейн



МОЙ ОТВЕТ.
По поводу антирелятивистского акционерного общества

27 августа 1920 года (СНТ, т.1, с. 693-695)

Под претенциозным названием «Рабочее объединение немецких естествоиспытателей» собралось пестрое общество, ближайшая цель которого заключается в том, чтобы развенчать теорию относительности в глазах нефизиков, а вместе с ней и меня как ее основателя. Недавно господа Вейланд и Герке выступили с этой целью в филармонии с первыми лекциями, на которых был и я. Я отлично понимаю, что оба оратора не заслуживают письменного ответа: ведь у меня имеются все основания считать, что в основе этой затеи лежит отнюдь не стремление к истине. (Будь я по национальности немцем со свастикой или без нее, а не евреем со свободными, интернациональными взглядами, то...). Отвечаю я только потому, что мои друэья не раз настойчиво просили меня высказать свою точку зрения.

Прежде всего замечу, что, насколько мне известно, сегодня вряд ли можно найти ученого из тех, кто внес заметный вклад в теоретическую физику, который не признавал бы, что теория относительности является логически вполне замкнутой и что она согласуется со всеми твердо установленными данными опыта. Наиболее выдающиеся физики-теоретики — я назову Г. А. Лоренца, М. Планка, А. Зоммерфельда, М. Лауэ, М. Борна, Лармора, А. Эддингтона, П. Дебая, П. Ланжевена, Т. Леви-Чивиту — стоят на почве теории относительности и сами активно работают над ней. Среди физиков, заслуживших мировое признание, к открытым противникам теории относительности можно причислить лишь одного Ленарда. Я восхищаюсь Ленардом как искусным физиком-экспериментатором однако в теоретической физике он пока ничего не совершил, и его возражения против общей теории относительности настолько поверхностны, что до сих пор я не считал нужным подробно отвечать на них. Придется наверстать это упущение.

Меня упрекают в том, что я занимаюсь пошлой рекламой теории относительности. Могу лишь заявить, что всю жизнь я любил хорошо обдуманные, трезвые фразы и лаконичный стиль. Высокопарвые фразы и слова, будь они о теории относительности или о чем-либо другом, бросают меня в дрожь. Я часто смеялся, читая излияния, которые теперь относят на мой счет. Впрочем, я охотно предоставляю это удовольствие господам из Акционерного общества.

Теперь о лекциях. Г-н Вейланд — по-видимому, совсем неспециалист (Врач? Инженер? Политик? Мне не удалось это выяснить.)— не сообщил ничего существенного. Он разразился неуклюжими грубостями и низкими обвинениями. Второй оратор, г-н Герке, частично высказывал просто неправильные утверждения, частично пытался создать неверное впечатление у несведущих людей, односторонне отбирая и излагая материал. Это можно доказать следующими примерами.

Г-н Герке утверждает, будто теория относительности ведет к солипсизму; подобное утверждение каждый знаток сочтет за шутку. При этом он опирается на известный пример двух часов (или близнецов), из которых одни проделывают замкнутый путь относительно инерциальной системы, а другие покоятся. Он утверждает, хотя лучшие знатоки теории уже неоднократно опровергали это устно и письменно, будто теория ведет в этом случае к действительно бессмысленному результату: каждые из двух покоящихся рядом часов отстают относительно других. Я могу это рассматривать только как попытку намеренно ввести в заблуждение слушателей из неспециалистов.

Г-н Герке далее намекает на возражения Ленарда, многие из которых относятся к примерам механики из повседневной жизни. Они не имеют силы уже вследствие моего общего доказательства, что высказывания общей теории относительности в первом приближении совпадают с высказываниями классической механики.

Однако то, что г-н Герке сказал об экспериментальном подтверждении теории, для меня является самым убедительным доказательством, что ему не было никакого дела до выяснения истинного положения вещей.

Г-н Герке хочет заставить поверить, что движение перигелия Меркурия .можно объяснить и без теории относительности. Тогда существуют две возможности. Либо изобретают особые межпланетные массы такой величины и с таким распределением, чтобы обеспечить наблюдаемую величину смещения перигелия; это, конечно, в высшей степени неудовлетворительный выход по сравнению с результатом теории относительности, объясняющей движение перигелия Меркурия без каких-либо специальных предположений. Либо же обращаются к работе Гербера, который указал правильную формулу для движения перигелия Меркурия еще до меня. Однако специалисты единодушно считают, что не только вывод Гербера абсолютно неправилен, но и что эту формулу вообще нельзя вывести из основных предположений, принятых Гербером. Поэтому работа Гербера не представляет никакой ценности и является неудачной и ошибочной теоретической попыткой. Я констатирую, что общая теория относительности дала первое истинное объяснение движения перигелия Меркурия. Я не упомянул сперва работу Гербера уже потому, что не читал ее, когда писал свою работу о движении перигелия Меркурия; однако у меня не было бы повода упоминать ее, если бы она и была мне известна. Настоящие специалисты считают непорядочными личные выпады против меня господ Герке и Ленарда, использующих подобные аргументы.

Г-н Герке в своем докладе пытался поставить под сомнение надежность мастерски выполненных английскими учеными измерений отклонения световых лучей Солнцем: из т р е х независимых серий снимков он упоминает лишь об одной, которая должна была привести к ошибочным результатам вследствие искажения зеркала гелиостата. Он умолчал о том, что в своем официальном сообщении английские астрономы сами объявили свои результаты блестящим подтверждением общей теории относительности.

В вопросе о красном смещении спектральных линий г-н Герке умолчал о том, что выполненные до сих пор измерения противоречивы и что окончательного решения этого вопроса еще не существует. Он привел только аргументы, свидетельствующие против существования предсказанного общей теорией относительности смещения спектральных линий, но умолчал о том, что благодаря новейшим исследованиям Гребе и Бухема, а также Перо все прежние результаты лишились доказательной силы.

Наконец, замечу, что по моей инициативе в Нойгейме на собрании естествоиспытателей состоится дискуссия о теории относительности. Каждый, кто захочет, сможет высказать там свои возражения перед форумом ученых.

За границей, особенно на моих коллег по науке Г. А. Лоренца и А. Эддингтона, которые обстоятельно занимались теорией относительности и многократно выступали с лекциями об этой теории, произведет странное впечатление, когда они увидят, что теория и ее основатель подвергаются таким нападкам в самой Германии.


Примечания редакции СНТ А. Эйнштейна

1) Теория Гербера была изложена в докладе «Скорость распространения тяготения» в 1902 г. Этот доклад был перепечатан в 1917 г. Дискуссия, связанная с этими работами, описана в книге В. Паули «Теория относительности» (М., 1947) на стр. 245.

2) С 1919 г. в Германии началась жестокая кампания против Эйнштейна. В августе 1920 г. в зале Берлинской филармонии собралось «Рабочее объединение немецких естествоиспытателей для поощрения чистой науки», одним из вдохновителей которого был Филипп Ленард. Последний выступил в 1918 г. с нападками на теорию относительности в своей книжке «О теории относительности, эфире и тяготении». В марте 1918 г. она вышла вторым, а в октябре 1920 г. и третьим изданием. К третьему изданию приложен обзор дискуссии в Нойгеме, о которой говорится в статье Эйнштейна. Это издание было переведено на русский язык в 1922 г.

3) После собрания в Филармонии в Берлине распространился слух об отъезде Эйнштейна из Германии. Действительно, он был приглашен занять кафедру в Лейдене. Однако Эйнштейн не смог покинуть своих друзей — Макса фон Лауэ, Нернста, Рубенса — самоотверженно боровшихся на его стороне. Он уехал из Германии лишь через 14 лет, когда угроза его жизни стала весьма реальной.


Мой комментарий

Итак, из ОТО как будто бы следовали две формулы:

1) для величины угла отклонения луча света, идущего от звезд мимо солнечного диска во время его затемнения Луной (приблизительно 1,7").
2) для величины угла векового сдвига перигелия Меркурия в 43".
Однако Филипп Ленард установил, что первую формулу вывел Иоганн Зольднер в 1801 году; вторую — Пауль Гербер в 1898 году. Позже 1915-1916 гг. обе формулы появились в статьях Эйнштейна. Причем Зольднер и Гербер выводили эти формулы на основе классической физики, в то время как Эйнштейн выдал их за релятивистские.

В августе 1920 года в актовом зале Берлинской филармонии, рассчитанной на 1600 мест, при огромном стечении журналистов, представителей научной и околонаучной общественности, произошло разоблачение постыдного поступка Эйнштейна. В сентябре того же, 1920, года, между Эйнштейном и Ленардом состоялась дискуссия (т.н. Наугеймекая дискуссия). Ленард задал Эйнштейну два вопроса, касающихся ОТО.

Первый вопрос. Можно ли в случае торможения поезда узнать, что именно находится в состоянии неравномерного движения, а что остается в покое. Ленард отвечает: да можно. Практика показывает, что падение чемодана с верхней полки свидетельствует о торможении именно поезда. Если заставить неравномерно двигаться платформу и оставлять в покое поезд, то чемодан с верхней полки не упадет, хотя, стоящая рядом с платформой колокольня может и развалиться.

Этот пример демонстрирует, что принцип относительности для неинерциальных систем не срабатывает. Поля тяготения, созданные гравитирующей массой и ускоренным движением, — это разные по своей природе поля. Мировая среда (эфир), где эти поля возникают, реагирует на них по-разному.

Второй вопрос. Если в ведро с водой подвесить на веревке и начать раскручивать его, то вода начнет подниматься по стенкам ведра, образуя поверхность параболоида вращения. Если ведро с водой оставить в покое, а заставить вращаться Вселенную вокруг него, то вода не поднимется по стенкам ведра. Это, во-первых, говорит о неравноправии неинерциальных систем отсчета; во-вторых, говорит Ленард, в такой вращающейся Вселенной скорость звезд превысит скорость света, что противоречит постулату его теории.

После дискуссии Эйнштейн не появлялся на публике. Последний раз он выступил 5 мая 1920 года по случаю избрания его почетным профессором Лейденского университета. В тот день он произнес речь "Эфир и теория относительности", в которой под напором критик вернул физике понятие эфира. Далее, планировалось переехать в Лейден, чтобы преподавать в университете. Но планы пришлось изменить; он туда не поехал.

Таким образом, теория относительности просуществовала ровно год: 22 сентября 1919 года Лоренц послал телеграмму, в которой сообщил, что наблюдения Эддингтона подтвердили справедливость ОТО, а 23 сентября 1920 года Эйнштейн с треском провалился на Наугеймекой дискуссии с Ленардом. После нее он больше никогда не выступал в Германии с какими-либо лекциями или докладами, но только за ее границами, особенно, часто в Соединенных Штатах.

Сейчас раковая опухоль гравитационной теории Эйнштейна дала многочисленные метастазы, превратившись в образец математического фундаментализма. Так, например, Торн утверждал, что "внутри черной дыры нет ничего, кроме пространства и времени", а В.Б. Брагинский сказал: "Гравитационная волна — это рябь на поверхности кривизны пространства-времени". Геометризация физики привела к исключению из нее весомой материи. Интересно, релятивисты научились вызвать пространственно-временной дух Эйнштейна, лишенного материального тела. Пройдет 2-3 столетия, и наши потомки будут страшно удивляться: и как можно было верить в эту чушь.


Снимки участников 86-го заседания Общества
немецких естествоиспытателей и врачей

кадр 1
кадр 2
кадр 3
кадр 4
кадр 5

Крайний справа А. Зоммерфельд, председатель
Общества немецких естествоиспытателей