Психология познания. Удод

Акимов О.Е.

Глава 8. Лечение разговором

Скептик: Возможно, следующее мое высказывание покажется Вам, уважаемый Удод, несколько категоричным, тем не менее оно верно. Психического заболевания, над излечением которого Фрейд бился 15 лет (с 1885 по 1899 гг.) и в результате чего возник психоанализ, просто не существует. Я имею в виду истерию. В сегодняшних психиатрических лечебницах практически нет пациентов, о которых говорил Фрейд. Это объясняется, по крайней мере, двумя причинами. В качестве первой причины, утешительной для фрейдистов, можно было бы назвать социальный фактор. Фрейд жил в период больших общественных потрясений, которые породили что-то среднее между модой и «панической эпидемией». Армия неврастеников обслуживалась многочисленной группой врачей типа Фрейда, которые наживались на стрессовых состояниях людей с неопределенными симптомами нервно-психических расстройств. Но этот фактор не является главным. Все же основной причиной следует назвать неудовлетворительное развитие психиатрической науки, которая в конце XIX – начале XX вв. попала в руки схоластов. Универсальная теория, изобретенная им, претендовала на излечение всех нервно-психических расстройств. Поэтому под диагноз истерическии попадал широкий круг заболеваний, которые сегодня разнесены по самым различным группам. Почти каждое из этих заболеваний лечится медикаментозными средствами. Это намного дешевле и эффективнее, чем лечение методом гипнотического внушения или психоанализа.

Добавим сразу же, что прогресс фармакологии однозначно свидетельствует о материальных причинах большинства психических расстройств и сводит на нет сексуальную теорию Фрейда. Разумеется, истерическая амнезия как избирательное вытеснение из памяти определенных фактов и событий после психической травмы осталась. Психика людей как раньше, так и теперь стремится избавиться от фактов сексуального насилия, ужасов войны, поступков, резко контрастирующих с моральными установками. Но не Фрейд открыл это явление и не он первый заставил людей в гипнотическом состоянии вспоминать о «подавленных идеях и представлениях». При лечении истерического невроза помимо гипноза можно использовать и кокаин, о котором говорил Фрейд, так как внушение в состоянии наркотической интоксикации проходит более успешно. Только все эти способы малоэффективны и охватывают небольшую группу диссоциативных и соматоформных расстройств, куда традиционно также включают ипохондрию и легкие формы паранойи. Шизофрения, маниакально-депрессивный психоз и тяжелые формы нервно-психических заболеваний не лечатся внушением.

Если имя Фрейда принадлежит истории, то почему оно не сходит с уст современных психотерапевтов, спросите Вы. А потому, уважаемый Удод, что культ Фрейда и его психотерапии поддерживается специальными организациями, заинтересованными в дорогостоящем «лечении разговором». В действительности, такое лечение если небесполезно, то уж, во всяком случае, малоэффективно. Из-за его дороговизны никто не станет сегодня держать в муниципальных диспансерах для душевнобольных пациентов, страдающих истерическими припадками, параличом или контрактурой, тем более ипохондриков, жалующихся на плохой аппетит или слабую память. Все эти «болезни» возникли от мнительности, которая, между прочим, тоже лечится дешевыми лекарственными средствами быстро и эффективно. Однако существует какое-то количество нервно-психических больных, которые хотели бы, чтобы с ними как следует повозились. Им непременно хочется излить на кого-нибудь свой поток жалоб, они просто жаждут, чтобы им сказали, как серьезно они больны, им нравится быть больными — это их здоровое состояние. Для частных психоаналитических клиник и кабинетов клиенты с этими жалобами являются желанными, особенно если они — состоятельные люди. Психоаналитики обнаружат у них такие «психические комплексы», что им не избавиться от них в течение многих и многих лет.

Раньше под истерию подпадали делирий и деменция, связанные с нарушением памяти, внимания и понимания. Оба заболевания, как и истерическая амнезия, могут привести к тому, что больной утрачивает, например, ориентацию на местности, которая до того ему была хорошо знакома. Такая форма забывчивости очень распространена и в рамках психоаналитической теории получила бы какую-нибудь сексуальную интерпретацию. Психоаналитик назначил бы больному многомесячный курс лечения, который в итоге оказался бы абсолютно безрезультатным. Между тем делирий обусловлен именно органическим очаговым поражением головного мозга, а не психической травмой как при истерической амнезии. Он может возникнуть вследствие энцефалита, менингита, инсульта, сердечной и легочной недостаточности, дефицита тиамина или отравления бромидами.

Деменция, в отличие от делирия, часто связана с дегенеративными процессами в головном мозге. Если делирий встречается одинаково часто у детей и стариков, то деменция намного чаще встречается у стариков: в США деменцией болеет 10% 65-летних и 20% 80-летних людей. Клиническая картина деменции примерно такая же, что и при делирии: либо избыточная активность (больные беспокойны, неусидчивы, пытаются уйти из дома), либо, напротив, крайне пассивны и сонливы. В обоих случаях они теряют способность формулировать мысли, выбирать из нескольких вариантов один, теряют краткосрочную и среднесрочную память, у них снижается темп речи, в нее внедряются мысли, не относящиеся к данной теме. Внешне отличительных симптомов немного; в частности, характерным признаком делирия является скоротечность его развития, наличие зрительных, реже слуховых и тактильных галлюцинаций. Но главное отличие делирия от деменции состоит в другом: деменция является прогрессирующим заболеванием, которое разрушает всю сеть нейронов, так что эта болезнь практически не поддается исцелению (ее течение можно только затормозить). Между тем активное медикаментозное лечение делирия с помощью галоперидола, молиндона, фторфеназина или тиотексена, как правило, дает положительный эффект.

В период Перестройки и вскоре после нее в нашей стране были учреждены Психоаналитическая ассоциация (1989), Фонд возрождения русского психоанализа (1993), Восточноевропейский институт психоанализа (1994), Русское психоаналитическое общество (1995), Профессиональное психоаналитическое общество (1996). Знаковым событием для всего психоаналитического движения послужил Указ от 19 июля 1996 г. Президента РФ Б.Н. Ельцина «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа». Однако психоанализ плохо прижился на российской земле: психоаналитических кабинетов создано немного. Это связано в основном с тем, что на рынке псевдонаучных услуг он неизменно проигрывает доморощенным лекарям, докторам магических академий и прочим шарлатанам. Подавляющая масса не хочет доверять свое психическое здоровье психоаналитику, хотя люди и почитают Фрейда за врача и ученого. В случае нервно-психического расстройства или тяжелого невроза человек скорее начнет искать соответствующий лекарственный препарат, чем запишется на прием к психоаналитику и, между прочим, правильно сделает. Сегодня существуют десятки эффективных препаратов, снимающих депрессивные и тревожные состояния (антидепрессанты и транквилизаторы). В частности, препараты, содержащие литий (карбонат лития и цитрат лития), весьма эффективны при маниакально-депрессивном психозе, пимозид рекомендуется в качестве средства для лечения двигательных и голосовых тиков и т.д. В целом население нашей страны больше доверяет лечению «пилюлями», чем «разговорами». Но нам сейчас предстоит ответить не на вопрос, какой способ лечения предпочтет россиянин, а какое он выберет мировоззрение. И вот здесь-то фрейдизм неизменно побеждает в схватке с прозрачным материалистическим воззрением на структуру и работу мозга. Из двух теорий наш обыватель непременно выберет экзотическую, спекулятивную, ему лично плохо понятную.

Мне кажется, уважаемый Удод, Вы просто щадите Фрейда, хотя неплохо осведомлены о нелицеприятных фактах его биографии. Уже из того, что Вы сказали, любому непредвзято мыслящему читателю станет ясно, что он не был ученым. Вы, собственно, признались, что он в своей врачебной практике ориентировался на больных, которых Брейер назвал «бродячей группой неврастеников, бегающих от врача к врачу в надежде на чудесное излечение мнимой болезни». Такие «больные» действительно лечились обычным «разговором», и подобное лечение помимо немалых денег приносило громкую славу врачу-кудеснику. Со всей Вены и ее окрестностей больные с «мигрирующей болью» приходили на квартиру по адресу Берггассе, 19, где принимал чудесный доктор, лечивший по древней методике заговора и толкования сновидений, но вместе с тем окончивший медицинское отделение Венского университета и стажировавшийся в крупнейшем медицинском центре Европы. Нынешние психоаналитики вместе с лекарями-ясновидцами тоже не преминут заявить об окончании психологического факультета университета или медицинского отделения престижного вуза. С самого начала, когда Фрейд еще не проживал по указанному адресу, он разместил в газете «Neue Freie Presse» от 25 апреля 1886 г. объявление об открытии кабинета частнопрактикующего врача, где указал все необходимые рекламные атрибуты, эффективно действующие на обыденное сознание. В нем он написал: «Доктор Зигмунд Фрейд, приват-доцент невропатологии Венского университета, вернулся после шестимесячного пребывания в Париже и ныне проживает по адресу Ратхаусштрассе, 7». На это объявление клюнуло немного взбалмошных истеричек, но только потому, что Фрейд был еще молод, а в Вене таких кабинетов было огромное количество.

Если отбросить всю сложившуюся вокруг Фрейда мифологию о великом враче и ученом, то необходимо признать, что успех пришел к нему именно как к «народному целителю», которых во все времена и во всех странах было бесчисленное множество. Однако, в отличие от рядовых врачей-шарлатанов, Фрейд имел в своем распоряжении удивительно аморальную методологию, создававшую ему очень шумную рекламу сначала в городе, потом в стране и, наконец, по всему свету. Никто до него еще не додумывался спекулировать на сексуальной тематике. Обычно использовалась откровенно мистическая методология заговоров или снятия порчи с использованием православного креста, игральных карт, горящей свечи и стеклянного шара. На свою золотую жилу Фрейд напал не сразу. Вначале он, как и многие начинающие врачи-шарлатаны, занимался традиционным лечением невротиков, которых ему поставлял, между прочим, сам Брейер и знакомые врачи-профессионалы, которые не хотели заниматься с мнимыми больными. Вот что о самой первой пациентке Фрейда пишет Стоун: «Первой пришла пухленькая, миловидная сорокалетняя фрау Хейнцнер. У нее была кожная сыпь, и дерматолог Фрейд вылечил ее с помощью мазей. Через несколько дней она пожаловалась на негнущуюся шею, вследствие чего ее голова склонялась набок. Физиотерапевт Фрейд расслабил мускулы ее шеи с помощью электроразрядов. При следующем посещении она жаловалась уже на острые боли в желудке. Терапевт Фрейд провел массаж брюшины и снял судороги. "Доктор Фрейд, — сказала она, — вы чудесный врач. Вы можете вылечить меня от всех болезней"».

На следующем этапе своей врачебной практики Фрейд начал все чаще вступать со своими пациентами в долгие и откровенные беседы. Если полистать необъятную психоаналитическую литературу, то основным ее содержанием будут бесконечные пересказы диалогов «врача» и «больного». Образцовыми диалогами считаются те, в которых «врач» убеждает «больного», что ему известно нечто, выуженное им из сновидений или рассказов о детстве «больного», что позволит ему излечить душевный недуг. Пациенты, страдающие мнительностью, лечатся любым «заговором», в том числе, основанном на сексуальной тематике. Разумеется, литературный дар Фрейда и других психоаналитиков здесь стоит на первом месте. Драматические сцены душевного исцеления он описывал подчеркнуто сухим, наукообразным языком, как пишутся протоколы лабораторных испытаний над крысами. Тем не менее, обязательными атрибутами таких «медицинских романов» были «сексуальные домогательства», «сцена у гроба» и «тяжелые муки». Здравомыслящему читателю обычно с самого начала становится понятно, что он имеет дело не с научной литературой, а с театральной пьесой, в которой оба героя исполняют драматические роли «врача» и «больного» и разыгрывают между собой спектакль под названием: «Счастливое исцеление тяжелобольного психопата мудрым доктором, владеющим чудодейственной наукой». Потом философствующие психологи (такие же фальшивые, как и практикующие врачи) начинают расхваливать метод свободных ассоциаций, подробно рассказывая о тяжести душевного заболевания и замечательном искусстве врачевателя. Наконец, миллионы обывателей припадают к книгам, где наряду с интимными сценами необычной любви и страшными эпизодами насилия родителей над своими несчастными детьми даются вполне тривиальные толкования, в которых используются завораживающие термины: Verdichtung, Gegenbesetzung, Fehlleistung, Hemmung, Ichlibido, Widerstand, Deckerrinerungen. В этих книгах как бы мимоходом сообщается о насильственной смерти, тяжелых муках и неестественных симптомах заболеваний, с которыми подозрительно часто имел дело автор.

Вся эта экзотика пленила чувствительные сердца и инфантильные умы скучающих фрейлин, и те толпою повалили записываться на прием к доктору Фрейду, несмотря на то, что многим из них приходилось ожидать своей очереди месяцами. Эта грандиозная афера принесла баснословные барыши, на которые потом строились крупные психоаналитические центры, поддерживались международные общественные организации и устраивались многотысячные форумы, куда съезжались психоаналитики со всего света.

Прежде чем закрутились колеса этой очень прибыльной машины, Фрейду пришлось пойти на ряд обманов. Случай с Анной О. был одним из первых в этом ряду. Брейер, похоже, тоже замешан в этой лжи, но каково его личное участие, сейчас трудно установить. В «Исследовании истерии», о которых Вы, уважаемый Удод, рассказали, его перу принадлежит немалая часть объема книги. Но не исключено, что поскольку имя Брейера имело в городе большой вес, Фрейд каким-либо образом склонил его поставить свою фамилию под текстом, который был либо скорректирован, либо частично написан им самим. После провала «Афазии» с посвящением Брейеру Фрейд, возможно, предпринял усилия по включению его фамилии в соавторы. Что именно Фрейд предпринял, нам никогда уже не узнать, но известно, что он ничем не брезговал на пути к своей цели. Поэтому я не стал бы слишком доверять расстановке авторства по разделам «Исследования». Верно, что Фрейд сначала говорил, что психоанализ — дело рук Брейера. Это было выгодно, поскольку его старший товарищ имел авторитет в медицинских кругах Вены. Но когда психоанализ утвердился, Фрейд перестал связывать его с именем Брейера. Наоборот, отход от теории истерии Брейера, говорил он, приблизил его к психоанализу.

В очерке «Об истории психоаналитического движения» автор в отношении Брейера заметил: «Он предпочитал еще, так сказать, физиологическую теорию, хотел объяснить раскол психики у истерических больных разобщением между различными душевными состояниями (или, как мы тогда говорили, состояниями сознания) и создал, таким образом, теорию гипноидных состояний, после которых в душе остается неассимилированные чуждые тела, как бы застревающие в бодрствующем сознании. Я объяснил все это менее научно, предполагая всюду тенденции и наклонности, аналогичные явлениям обыденной жизни, видя в самом психическом расколе результат процесса отталкивания, который я тогда назвал отражением, а позже вытеснением. На время я пытался допустить одновременное существование обоих механизмов, но так как опыт обнаруживал всегда одно и то же, т.е. вытеснение, то вскоре гипноидной теории Брейера я противопоставил учение об "отражении"».

Здесь Фрейд сильно искажает ход развития и суть теоретических воззрений в отношении истерии и гипноза. Вы, уважаемый Удод, в предыдущей главе засвидетельствовали, что в «Теоретической части» Брейер развил теорию вытеснения и гипноидных состояний, которая была намного глубже и последовательнее взглядов Фрейда. Создается впечатление, что Брейер действительно заложил теоретические основы психоанализа, который у Фрейда представлен более неопределенно через комментарии к конкретным случаям. По всему чувствуется отменная подкованность Брейера в тогдашних психофизических теориях. Он весьма обоснованно ввел в методику катарсиса модное тогда теоретическое понятие «бессознательное», логично увязав его с истерией и гипноидными состояними психики. И, вообще, из «Теоретической части» написанной Брейером, ясно видно, что автор выступает абсолютно самостоятельно, чего не скажешь о Фрейде.

Вы, уважаемый Удод, справедливо отметили, что Фрейд колебался в отношении методики гипноза. Сначала (пп. 1 – 5 перового тома «Стандартного издания») он приветствовал гипноз; затем (пп. 6 – 9) он отрицал его; далее (пп. 10 – 15) он снова оправдывал гипнотический метод, но в итоге вновь ополчился на него. Эти колебания происходили потому, что своей собственной теории истерии и гипноза Фрейд не имел. Он занимал позицию то Шарко, то его оппонента Бернхейма, то своего друга Флисса, то переходил на теоретическую платформу Брейера. В поверхностных курсах по истории психоанализа рассказывается о непрерывно восходящем пути развития этой теории. На самом деле Фрейд всегда держался каких-то очень неопределенных, половинчатых и нелогичных позиций. Он мог говорить о ложности гипноза и одновременно применять его в своей практике; в другой раз он поступал прямо противоположным образом: хвалил гипноз, но не использовал его на практике. Отказ от гипноза обычно связывают с возникновением метода «лечения разговором», однако именно Брейер начал использовать этот прием в лечении Анны О. В четвертой части «Исследования истерии» (второй том «Стандартного издания», с. 255 и далее), которая называлась «Психотерапия истерии», Фрейд ничего нового и существенного не сказал. Он по-прежнему вращался вокруг методики катарсиса, предложенной Брейером, которая впоследствии трансформировалась в психоаналитическую методику в основном путем смены вывески.

Во введении оба автора отметили важность высказанного больным слова. Оно свидетельствует о переходе обозначенного этим словом психического состояния из области бессознательного в область сознательного. В заключительной части Фрейд снова напомнил, что истеричные признаки исчезают, когда события, с которыми они связаны, перенесены в сознательную память. Это может произойти только в диалоге врача с пациентом. Врач ищет выход эмоциям больного через ассоциативные связи, умело пользуясь внушением. Он отмечает, что методика катарсиса может стать непригодной из-за того, что не все пациенты поддаются гипнозу. Катарсис, т.е. очищение во время общения с врачом, наступает скорее спорадически, чем систематически, поэтому необходимо уделять большее внимание этиологии неврозов, в основе которых лежит сексуальность. Различие в сексуальных факторах дает и различие в неврозах — других причин Фрейд не допускает. Проблема состоит в том, что в течение жизни сексуальные факторы и ответные реакции на них накладываются друг на друга, образуя сложную картину невроза. Но если удается распутать ассоциативно-символические цепи, то очистительный метод ликвидирует каждое подавленное воспоминание одно за другим и непременно приведет к успеху. Метод катарсиса может быть описан как «симптоматическая терапия», которая возможна при ясной этиологии. Особенностью этого метода является его исключительная трудоемкость. Фрейд заявил, что катарсис не применим к индивидуумам, уровень интеллекта которых ниже некоторого уровня. От пациента, как и врача, требуется концентрация внимания, понимание и вера в методику лечения. Но даже в этом случае сопротивление со стороны пациента неизбежно. Это связано с тем, что недопустимые идеи обладают рядом «универсальных характеристик», в частности, они всегда вызывают тревогу и чувство стыда, доставляют моральные муки. Поэтому в отношении этих идей начинают действовать защитные механизмы в виде цензуры, которая ничего не знает о недопустимых идеях.

Далее Фрейд говорит о подавлении этих идей, от которых, тем не менее, остается след в виде соматической иннервации, телесной трансформации. Он пишет о переносе, о зависимости больного от врача и т.д., о чем Вы, уважаемый Удод, уже рассказывали, но что является с точки зрения современной науки чистейшей схоластикой. Любопытно, что в другом месте (ответ на критику Лауэнфельда, т. 3, п. 135) при перечислении причин, вызывающих невроз беспокойства, Фрейд прибегает к аристотелевской схеме классификации причин. Эта схема использовалась схоластами Средневековья и неосхоластами XIX – XX вв., прежде всего, Францем Брентано. По Аристотелю, причины делятся на предварительные, особенные, сопровождающие и ускоряющие, или освобождающие, действие. Предварительные причины, или условия, — те, которые сами по себе никогда не вызывают действие. Особенные причины должны непременно существовать при совершении действия. Сопровождающие, или конкурирующие, причины — это необязательные факторы. Они воздействуют на ситуацию параллельно с предварительными и особенными причинами, внося свой вклад в этиологию невроза. В качестве предварительных причин Фрейд назвал наследственную предрасположенность, истощение нервной системы, наркотическую интоксикацию. В частности, прогрессивный паралич, обусловленный сифилисом, возникает не только из-за наследственных факторов. Данная каузальная схема выглядит старо, громоздко и искусственно, вместе с тем она свидетельствует о том, что Фрейд знал и пользовался схоластическими и неосхоластическими теориями, которые были популярны в Европе на рубеже веков и о которых сегодня уже никто не помнит.

Чтобы правильно оценить метод катарсиса, который у Брейера был связан с гипнотическим внушением, нужно отдавать себе отчет в том, что такое гипноз. Известно, что гипноз может обеспечивать эффективную анестезию и, следовательно, снимать сильные боли, например, при родах и хирургических операциях. Это происходит за счет гипнотического транса, который частично или полностью блокирует внимание гипнотизируемого. При сноподобном состоянии торможением охвачена только часть коры головного мозга, «сторожевые центры» продолжают бодрствовать, обеспечивая контакт с раздражителями. Существует так называемая парадоксальная фаза сна, когда слабые раздражители воздействуют эффективнее сильных. В этой фазе человек обладает высокой степенью внушаемости, что можно использовать не только в лечебных целях. Однако нужно помнить, что если установка гипнотизера существенно расходится с установками гипнотизируемого, то феномен гипнотического транса не наступает. Такое возможно, в частности, при резко критическом отношении гипнотизируемого к гипнотизеру и тому, что он делает. В случае проявления готовности подчиниться гипнотизеру гипнотический транс наступает практически неизбежно, поскольку всякий гипноз является одновременно и самогипнозом. При гипнотическом внушении важно создать доверительную атмосферу. Она быстрее наступает в коллективе, где получается, что каждый гипнотизирует каждого. Вот почему гипнотизеры часто прибегают к массовым сеансам: с большой группой людей им бывает намного проще работать, чем с отдельно взятым человеком.

Гипнабельные люди могут войти в транс от обычного чтения книги или просмотра кинофильма. В этом состоянии они не замечают ничего из того, что происходит вокруг них, и не контролируют ход времени. При серьезных психических заболеваниях, например при шизофрении, тяжелой форме депрессии, параноидном бреде, а также при интоксикации психотропными средствами, включая снотворные, гипнабельность резко падает. Но с навязчивыми и тревожными состояниями, различными фобиями и практически со всеми видами истерии гипноз эффективно справляется. Существует бесчисленное количество истерий, связанных с болями в конечностях, животе, прямой кишке, одышкой в состоянии полного покоя, с нарушением функции глотания или потерей памяти, которые возникают как результат самовнушения. Следовательно, их снятие тоже возможно с помощью внушения, но уже со стороны врача. Боязнь воды (аквафобия), крови (гемофобия), лошадей (гиппофобия), дневного света (фенгофобия), темноты (ахулофобия), замкнутого пространства (клаустрофобия), иностранцев (ксенофобия), змей (офиофобия), микробов (бациллофобия), машин (механофобия) и еще многих десятков вещей тоже развиваются самопроизвольно, без всякой сексуальной подоплеки.

Через внушение или самовнушение можно легко ликвидировать первоначальные стадии ипохондрических и параноидных состояний. Ипохондрик испытывает страх за свою жизнь и здоровье, что неизбежно сопровождается тревожным ожиданием, принятием посторонних ощущений за симптомы очередной болезни. Запущенную ипохондрию сопровождает целый букет соматических расстройств: рвота, онемение, слабость, паралич, тремор, слепота, глухота, афония, абазия и т.п. Если упустить первоначальную фазу, то подозрения в наличии одного или двух заболеваний, возникшие в молодые годы, в зрелом возрасте развиваются в серьезный недуг, который придется лечить медикаментозными средствами, так как при длительной психопатологической установке вырабатываются соответствующие ферменты, приводящие к органическим изменениям мозговой и нервной ткани. Это касается и параноидных состояний, которые на начальных стадиях ничем не отличаются от ипохондрических. На начальных стадиях параноик выказывает осторожность, опасение, лишний раз страхуется, прежде чем что-то сделать. Потом эти, в общем-то нормальные реакции, перерастают в излишнее недоверие и подозрительность, крайнюю озабоченность своим «особенным статусом». Человек начинает думать, что его незаслуженно обошли, обидели, унизили, против него замышляют недоброе, преследуют, хотят обмануть, изнасиловать, убить. В ответ на это появляются характерные поведенческие признаки: раздражительность, вспыльчивость, агрессивность; или, в зависимости от выбранной человеком психологической защиты: апатия, уход в себя, отшельничество, затворничество. Как и при ипохондрии, первые фазы паранойи устраняются внушением, а при запущенной болезни уже могут не помочь и самые сильные лекарственные средства. Все зависит от того, хочет ли сам больной излечиться. Подобно алкоголизму и наркомании, ипохондрия и паранойя в первую очередь лечатся самим больным, а уже во вторую — врачом.

Когда врач не находит оснований для жалоб, истерический больной — будь то женщина или мужчина (мужчин-истериков не меньше, чем женщин, но они редко идут на прием) — отправляется к следующему врачу, которого ему порекомендовали как «чудного исцелителя». Так возникают те самые брейеровские больные, путешествующие из клиники в клинику, из одного кабинета в другой в надежде обрести понимание и успешное излечение от приобретенной паранойи, истерии, депрессии, невротического или психопатического расстройства. Разумеется, причиной их заболевания может быть, что угодно. В первую очередь здесь виновата слабая психика, которая достается нам по наследству. Потом, несомненно, на психическое здоровье существенно влияет воспитание. Между прочим, здесь часто виноваты родители, которые излишне беспокоятся о здоровье детей, что передается последним сначала в форме слабых фобий, о которых дети ничего не говорят, потом серьезных неврозов. Сказываются также физические и моральные травмы, неудачи в семейной жизни и разочарования в избранной профессии, тяжелые болезни и многое другое, что до сих пор остается малоисследованным. Естественно, сексуальная тематика занимает какое-то место в этих расстройствах, но полагать, что все без исключения психические и невротические болезни обусловлены сексуальной этиологией — значит ничего не понимать в психофизике человека.

Когда же Фрейд объявил, что всему виною является секс, все ипохондрики, невротики и психопаты, которых намного больше, чем действительно душевнобольных, и которых безжалостно изгоняют из всех клиник, устремились к нему в кабинет на Берггассе, 19. Добрый и внимательный доктор, внушающий доверие самым застарелым истеричкам и запуганным неврастеникам, умеющий заинтересованно выслушать и тактично сказать, гостеприимно распахнул перед ними двери. Теперь они нашли свободные уши, которые готовы были часами, месяцами и даже годами слушать их бесконечные жалобы. «Вы были со мной откровенны, — говорил он им, — я отплачу вам той же монетой». Далее мнительным людям ничего не стоило внушить мысль, что во всех бедах виноваты их гениталии, страх перед кастрацией, тоска по оргазму, оральная фаза детства или стыд за извержение семени во время сексуального сновидения. Эти нелепости излагались спокойным и уверенным тоном, не терпящим возражений. Чувствовалось, что человек, говоривший об интимных вещах, твердо знал истинную причину тревоги, беспокойного томления или безотчетного страха. Он наглядно, что называется, на пальцах, разъяснял механизмы сексуальных процессов, в результате которых возникла бессонница, головная боль, страх перед улицей или заворот кишок. Несчастные люди верили ему и несли радостную весть о мудром спасителе их истерзанных душ другим людям. Отчего не лечить ложные болезни ложными же методами.

Биографы изображают жизненный путь Фрейда как мученический подвиг непризнанного гения, который в поисках единственно правильной теории глубинных психических процессов и действенного метода исцеления безнадежных больных сначала сильно пострадал от врагов науки, но после был признан всем человечеством как величайший ученый. Между тем этот «Коперник» психологии все вечера напролет играл в карты, любил вкусно поесть, модно одеться и прошвырнуться по шумным улицам Вены, а летом в обязательном порядке выехать подальше от дома на пару месячишек для комфортного и беспечного времяпрепровождения — посидеть где-нибудь в шезлонге с дорогой сигарой в зубах и с наслаждением, неторопливо, через соломинку выпить стаканчик душистого вина. Фрейд ни за что на свете не променял бы партию игры в тарок в компании со своими закадычными «неучеными» друзьями — Йозефом Панетом, Леопольдом Кенигштейном, Людвигом Розенбергом и Оскаром Рие — на самую великую истину психиатрии, поскольку наука как раз и должна была обеспечить его беззаботное существование. Если он и был готов пожертвовать своим счастливым досугом, то только ради славы и богатства.

Каких-то больших и тяжелых испытаний, вопреки расхожему мнению, Фрейд не испытывал. Чтобы деньги потекли рекой, достаточно было в кабинете врача повесить разрисованные маски американских индейцев, обставить его древнекитайскими вазами, вавилонскими статуэтками, мраморными бюстами римских императоров, барельефами греческих богов. Эта обстановка располагала к тому, что богатые простаки, ложась на кушетку, покрытую красивым персидским ковром, начинали беззастенчиво рассказывать самые неприличные истории из своей личной жизни, сексуальные сны далекого детства и фантазировать по методике свободных ассоциаций относительно своих родителей и родственников.

Бруно Гётц, вначале молодой поэт, а позже преподаватель Рижского военно-морского училища так вспоминал о Фрейде: «Это один из тех чудо-лекарей, подобных которому можно встретить в Индии. Ему не нужна никакая методика, он может произносить какую-то абракадабру, но ты при этом начинаешь чувствовать себя все лучше и лучше и становишься практически здоровым». От общественного возмущения, критики серьезных врачей и ученых-профессионалов он был надежно защищен плотным кольцом преданных ему друзей, психоаналитическим обществом и еврейской ассоциацией «Бнайт Брит». Эти крепостные стены могли выдержать любой ураган, дующий извне, одновременно они выполняли функцию удобных инструментов воздействия на враждебную и чуждую ему социальную среду. Медленно, но верно Фрейд отстраивал Великую Империю Психоанализа, которой предрекал многовековое существование. С этой целью он разработал структуру движения психоаналитиков, написал устав и проводил тщательный отбор кадров, которые должны были после его смерти возглавить начатое им дело. Но пока что ему нужно было всему учиться. К счастью, на его жизненном пути повстречался человек, который воплотил его юношескую мечту в жизнь.

В разгар кокаиновой авантюры Фрейд на полгода уехал в Париж на стажировку к Жану Мартену Шарко. Он смог увидеть, как его французский коллега демонстрировал на сцене больных с мужской истерией: 25-летнего извозчика, у которого правое плечо и рука от падения с повозки перестали ощущать боль и изменение температуры, 22-летнего каменщика с частичной эпилепсией, 17-летнего каменщика с параличом левой руки, 16-летнего парня с припадками ярости, 32-летнего золотильщика со спастическими приступами. Ни у кого из них не было заметных физических повреждений органов, следовательно, заключил Шарко, все болезни вызваны психическими расстройствами. Судя по тому, как этот французский врач демонстрировал больных с мужской истерией и давал сеансы гипноза, его смело можно причислять к театральным деятелям, которые совмещали в одном лице сценариста, режиссера и актера.

Шарко сразу понравился Фрейду, ибо он сам хотел стать именно таким ученым. Он заворожено наблюдал за выступлением французского коллеги, когда тот демонстрировал свое «искусство» гипнотизера на четырех хорошеньких пациенток, которые выступали уже не раз и, очевидно, имели с выступления какое-то денежное вознаграждение. Спектакль начинали разыгрывать два ассистента Шарко — доктора Бабински и Рише. В другое время в представлении участвовал и третий доктор, Мари, которого не было, когда на сеансе присутствовал Фрейд. Ассистенты крутили перед глазами девушек стеклянный шар и блестящие предметы, что-то говорили им на ухо и те засыпали. Ряд проделанных над ними экспериментов должен был убедить зрителей, что девушки надежно загипнотизированы.

Стоун пишет: «Первой пациентке сказали, что перчатка, брошенная к ее ногам ассистентом,— змея. Она ужасно завопила, задрала юбку до колен и отпрянула назад. Убрали перчатку, и молодая женщина сказала, что она вновь счастлива. Она широко улыбнулась, а затем захихикала. Второй пациентке дали бутылку с раствором аммиака и сказали, что это душистая розовая вода. Она с большим удовольствием вдыхала аммиак. Затем убрали бутылку и сказали женщине, что она в церкви и должна молиться. Она опустилась на колени, сложила руки и прочитала молитву. Третьей пациентке дали древесный уголь и сказали, что это шоколад. Она откусывала кусочки и смаковала их. Четвертой молодой женщине было объявлено, что она собака; она встала на четвереньки и принялась лаять. Ей приказали встать и сказали, что она превратилась в голубя. Женщина стала размахивать руками, пытаясь взлететь».

После этого на сцене появился главный маг-целитель — это был Шарко. Наряженный во фрак фокусника, белоснежную сорочку и черный цилиндр, он продемонстрировал три фазы гипноза. С этой целью, пишет Стоун, «ввели пациентку, приятную брюнетку с собранным назад шиньоном, в легком лифе, свободно спадавшем на грудь. Ее сопровождали две медицинские сестры. Амфитеатр замолк, когда Шарко начал пояснять, что гипнотизм — это искусственно вызванный невроз, который свойствен неуравновешенным лицам с повышенной чувствительностью, что он первый из неврологов изучил, проследил его развитие и разработал научную теорию, описывающую его многочисленные стадии. …Ассистент внушил девушке первую стадию гипноза — ввел ее в дрему. Шарко рассказал о соотношении между дремой и подлинным сном, высказал свои суждения о различиях между ними. Затем с помощью яркого луча, направленного на глаза пациентки, он продемонстрировал вторую стадию гипноза — каталепсию. Ее руки и ноги перестали гнуться, потеряли чувствительность даже к уколам булавки, кожа побледнела, а дыхание замедлилось. Шарко привлек внимание к физическому состоянию тела, показав то, что стало известно как "иконография Сальпетриера". Он мог заставить девушку принять любую паралитическую позу: со скрюченными руками, ногами, спиной, шеей и даже выгнуться дугой — наклониться назад с закрытыми глазами настолько сильно, что любой человек давно бы упал. Затем Шарко вывел пациентку из каталепсии и ввел в третью стадию гипноза — стадию расслабленного сна. Когда она вышла из этого состояния, то были налицо признаки летаргии, а признаков паралитического состояния не наблюдалось. Она бегло отвечала на вопросы. …Аудитория наградила Шарко громом аплодисментов. Он поклонился налево, направо, надел цилиндр и исчез в дверях».

От этого аттракциона Фрейд долго не мог прийти в себя. И хотя ему сказали, что пациентки никогда не страдали истерией и были специально обученными актрисами, много раз демонстрировавшими трюки, Фрейд все же отправился в Нанси к двум знаменитым гипнотизерам Франции — Льебо и Бернхейму, чтобы научиться у них волшебному искусству. Однако сколько бы Фрейд не смотрел за работой этих гипнотизеров, а также за сеансами Шарко и Брейера, ему никак не удавалось овладеть гипнозом. Мешало и другое: против использования гипноза в медицинской практике существовал устойчивый протест ученых, с которым Фрейд не мог не считаться. За сто лет до этого доктор Франц Антон Месмер, учившийся, как и Фрейд, в Венской клинической школе, нажил огромное состояние и приобрел мировую известность за счет гипнотических сеансов. Он создал теорию «животного магнетизма», который якобы излечивает от многих тяжелых недугов. Впоследствии Месмера и последователей «месмеризма» изгнали из Вены, обвинив их в шарлатанстве. Они бежали в Париж, где продолжили свои сеансы, но уже без прежнего триумфа. Комиссии Французской Академии наук пришлось вторично осуждать месмеризм как «игру воображения».

Жульническая методика обладала поразительной живучестью. Несмотря на многократные разоблачения врачей-гипнотизеров и даже избиение этих «актеров-иллюзионистов», месмеризм возрождался в Европе вновь и вновь то в одном месте, то в другом. Шарко как раз и был одним из последователей Месмера, который, однако, прекрасно знал, чем могут закончиться его гипнотические трюки. Греческий термин «гипноз», который переводится как «сон», был введен в 1842 г. шотландским врачом Джеймсом Брейдом для того, чтобы сбить с толку европейскую публику, наслышанную о месмеризме и магнетизме. Однако людей с научным складом ума невозможно ввести в заблуждение новым термином, поскольку они всегда стараются ухватиться за суть дела. Они понимают, что гипноз — это никакое не лечение, а обыкновенное внушение в полудреме. Любому нерелигиозному человеку понятно, что сказанное слово не способно избавить мозг и нервную систему от органической патологии. Но жаждущий чуда и мечтающий о славе Фрейд верил в псевдонаучные трюки и чудодейственное слово. Как известно, легче всего одурачить мага и мистика, но в то же самое время, эзотерики не гнушаются подлога и обмана. Вся методика Фрейда как раз и основывалась на приемах, к которым прибегали маги и мистики, эзотерики и обыкновенные фокусники.

Трудно простить современного врача-психоаналитика за незнание того, что, например, при делирии (ранее это заболевание относили к истерии) наблюдается изменение состава крови. Поэтому при подозрении на эту болезнь назначается исследование крови на барбитураты и фенциклидин, определяется уровень глюкозы, аммиака, парциальное давление кислорода и углекислого газа. Навязчивые состояния, бессонница, депрессия, тревожные состояния, тики, а тем более тяжелые формы маниакально-депрессивного психоза и шизофрении непременно протекают на фоне физиологических отклонений, фиксируюемых на молекулярном или гистологическом уровне. Например, тревожное состояние часто сопровождается болью в груди, спазмами живота, тошнотой, учащенным сердцебиением и дыханием, нервной дрожью, поносом, обмороками, потливостью, расширением зрачков, сухостью во рту. Этим симптомам не могут не соответствовать определенные материальные причины. Сегодня обращаться к либидо, эдипову комплексу и тому подобному вздору — значит совершать преступление. Вот уже несколько десятков лет нейролептические препараты прекрасно помогают больным, страдающим широким спектром нервно-психических заболеваний — от легких тревожных состояний до глубоких шизофренических кризов. Современная фармацевтическая промышленность выпускает два-три десятка нейролептиков (клозапин, рисперидон, локсапин, молиндон и т.д.), которые назначаются врачом в зависимости от результатов проведенного лабораторного физико-химического анализа. Успехи фармакологии, кажется, не оставляют шансов для спекуляций на психоанализе, но не так-то просто избавиться от общественных предрассудков, чем и пользуются недобросовестные врачи.

Вернемся, однако, к Фрейду и Брейеру. Их разрыв, как написал Фрейд в очерке «Об истории психоаналитического движения», обусловлен не столько теоретическими, сколько «более глубокими причинами», которые замкнулись на брейеровской пациентке Анне О. Фрейд писал: «Брейер сказал о своей знаменитой первой пациентке, что сексуальные моменты у нее были удивительно неразвиты и никогда ничего не привносили в богатую картину ее болезни». Между тем, Брейер «должен был открыть … сексуальную мотивировку», так как в эпизоде с псевдородами имело место «перенесение». Но от Брейера «ускользнул общий характер этого неожиданного явления, так что он, как пораженный, на этом месте оборвал исследование. Я не получил от него по этому вопросу никаких прямых указаний, но в различное время он дал мне достаточно оснований для вышеизложенных предположений. Когда я впоследствии все решительнее настаивал на значении сексуальности в этиологии неврозов, он первый проявил по отношению ко мне то неприязненное отношение, которое мне впоследствии стало так хорошо знакомо, но которое я тогда еще не понимал, как роковую судьбу».

Все, что вышло из-под пера Фрейда, нужно подвергать сомнению. Он изобразил Брейера трусом, спасовавшим перед «научной правдой», которая открылась в психоанализе пациентки Анны О., заочно проведенном мужественным Фрейдом. Иногда очень сложно убедить собеседника в том, что автор нас обманывает, тем более, когда собеседник считает данного автора гениальным ученым и великим практиком. К счастью, в данном конкретном случае мой скепсис легко получает подтверждения. Тот же Руткевич, которого я критиковал за изображение Фрейда рациональным ученым, привел вопиющие факты, касающиеся лечения пациентки Анны О. Мне только непонятно, уважаемый Удод, как он мог в одной своей лекции прославлять Фрейда, в другой — обвинять в мошенничестве. Тем не менее, мы все должны быть благодарны Руткевичу за предоставленный им любопытный материал об Анне О. Ниже приводятся выдержки из раздела «Открытие» курса лекций «Психоанализ. Истоки и первые этапы развития» Руткевича, где автор цитирует работы, опубликованные на Западе, но малоизвестные российскому читателю.

«В 1972 г., — пишет Руткевич, — канадский историк Г. Элленбергер написал статью, в которой впервые обратил внимание на факты, полностью опровергающие ранее представленные Брейером в его истории, которая затем с добавлениями Фрейда рассказывалась чуть не в каждой книге по психоанализу. Элленбергер отыскал историю болезни Берты Паппенхейм (Анны О.). С этой историей болезни она отправилась в санаторий Бельвю в Кройцлингене после лечения у Брейера. Дальнейшие записи были сделаны врачами Бельвю. По ним Элленбергер установил, что ни о каком "успешном излечении" не было и речи, да и сам факт применения "катарсического лечения" оказывался под вопросом, поскольку основной проблемой, с которой столкнулись психиатры в санатории, была сильнейшая наркотическая зависимость Б. Паппенхейм от морфия. Сохранились у нее и те симптомы, от которых ее, якобы, исцелил Брейер.

О том, что мы имеем дело с явной фальсификацией, в дальнейшем [1986] писал X. Т. Эршенредер, указавший на то, что именно Брейер пичкал Анну О. гигантскими порциями морфия и в результате сделал пациентку морфинисткой. "Истерия" была изначально ложным диагнозом, а пресловутый катарсический метод не дал никаких сдвигов — в результате Б. Паппенхейм вынуждена была в течение трех лет реабилитироваться от последствий лечения, от обретенного морфинизма.

Недавно [1995] к этой теме обратился известный датский (живущий в США) историк психоанализа М. Борк-Якобсен, который выяснил еще ряд подробностей этого "случая". Он оценил его как гигантскую мистификацию. До того как Б. Паппенхейм начал лечить Брейер, у нее вообще не было истерических симптомов, выявлены были лишь кашель и лицевая невралгия, вызванная заболеванием зубов. Кстати, от лицевой невралгии страдала одна из пациенток Фрейда, который упорно выводил наблюдаемые симптомы из истерического невроза (случай "Цецилии М." — Анны фон Либен). Сам Брейер говорил о том, что это была "инкубационная фаза", во время которой шло развитие невроза. Но Борк-Якобсен установил, что лишь вместе с началом гипноза у пациентки появились "гипноидальные состояния", соответствующие теории Брейера, а вместе с ними и шлейф тех истерических симптомов, которые обычно приводятся в этой истории как то, с чем изначально столкнулся Брейер. Иначе говоря, симптомы были вызваны самим лечением. Нечто подобное происходило в Сальпетриер, где пациенты Шарко играли свою роль по правилам, которые устанавливались в этом "театре" терапевтом-гипнотизером. Даже если Борк-Якобсен ошибается в своем предположении, будто Б. Паппенхейм просто приняла эту "игру" и свою роль в "приватном театре" (лишь бы вырваться из несносных условий мещанской семьи), симптомы у нее возникли в результате гипноза, но никак не были символическими воспроизведениями ее прошлого.

История была опубликована Брейером в 1895 году, то есть через 13 лет после самого лечения. Рассказ этот, пишет Борк-Якобсен, "слишком хорош, чтобы быть правдоподобным". В психиатрическую лечебницу в Кройцлингене Берта Паппенхейм была помещена по совету и при содействии Брейера, который прекрасно сознавал неудачность всех своих попыток излечить пациентку. В лечебнице сохранилась медицинская карта, переданная Брейером Роберту Бинсвангеру (отцу Людвига Бинсвангера). В ней содержатся записи самого Брейера, а потом записи врача из лечебницы, д-ра Лаупуса. По ним видно, что у больной была сильнейшая лицевая невралгия, что в 1881 г. прошла неудачная операция, что она привыкла к большим дозам морфия, который ей давал Брейер, а заодно, так как она не могла спать, еще и к большим дозам хлорала. В "Исследовании истерии" нигде не упоминаются ни невралгия, ни морфинизм. Никакого излечения не было — все истерические симптомы сохранились. Они фиксируются и в другой карте — с 1883 по 1887 гг. Берта Паппенхейм трижды была в лечебнице Инценсдорф. (Впервые она побывала там в 1881 г.). Брейер отказался ее лечить после того, как она была в Кройцлингене, а не до того. Он долго сопротивлялся публикации этого явно неудачного для врача случая лечения — публикации, в которой описывается happy end. Фрейд знал, какова была реальная ситуация, Брейер не скрывал от него неудачности "катарсического" лечения (об этом говорится в письме Фрейда невесте от 5 августа 1883 г., Марта Бернайс была знакома с Бертой). Тем не менее Фрейд настаивал на публикации — этот "случай" был необходим, чтобы подчеркнуть первенство перед "французами".

Не удивительно, что сама Берта Паппенхейм была противницей психоанализа. Но выступать публично она не могла, занимаясь активной общественной деятельностью — и о длившейся годами истерии, и о морфинизме вспоминать не следовало. Но можно себе представить, каким было ее отношение к медикам, которые пользовались этим молчанием и беззастенчиво врали о своих "успехах". Скверно то, что даже область общественной деятельности Берты Паппенхейм Фрейд и его биограф Джонс ухитрялись связывать с "сексуальным интересом", который, мол, определял ее невроз. Она спасала малолетних от проституции, а это — в духе этой теории — выводили из вытесненной сексуальности. Как замечает Борк-Якобсен: "Словно психоаналитики никак не могли простить Берте Паппенхейм того, что она выздоровела без их участия". Фрейдом было выдумано и бегство Брейера — будто он вместе с женой спешно уехал из Вены. Ложью в этой истории было и то, что результатом этой поездки был ребенок — Дора Брейер родилась за три месяца до предполагаемого рассказом отъезда и собственного зачатия. Не было у Паппенхейм "ложной беременности" — это чистейшая выдумка Фрейда.

В узком кругу психоаналитиков некоторые знали, что лечение было неудачным. Об этом как-то прямо сказал Юнг, уже порвав с Фрейдом. Легенда становится истинным мифом после публикации книги Джонса. Трудно возложить за все это ответственность на Джонса — не сам он все это выдумывал, но исполнительно повторял за Фрейдом. В письме С. Цвейгу от 2 июня 1932 г. Фрейд сам рассказывает эту историю в том же духе; так он преподнес и случай М. Бонапарт в 1927 г. (сохранилась сделанная ею запись). Фрейд ухитрился даже выдумать свой визит к Берте Паппенхейм после "бегства" Брейера, хотя он только через полгода впервые услышал об этом случае. Выдумано то, что накануне смерти Брейер признавал правильность теорий Фрейда и будто бы они накануне смерти встречались. Вымыслом оказываются и сведения относительно угрозы самоубийства жены Брейера, и относительно вообще какой-либо роли сексуальности в отношениях Брейера и пациентки. И все это придумывалось только для того, чтобы, во-первых, оттенить неудачность лечения, а во-вторых, объяснить отход Брейера из-за его "трусости" — лечение не удалось до конца только потому, что Брейер "бежал", да и от психоанализа ушел по той же неблаговидной причине. Борк-Якобсен прослеживает начальный момент всех этих инсинуаций. Еще в письмах невесте Фрейд начинает придумывать "роман" между доктором и пациенткой, но тут еще нет центральных пунктов легенды, нет никакой "трусости" и "бегства" Брейера.

Но еще важнее для разоблачения легенды то, что лечил Брейер вовсе не в духе позднейших теорий — лечение еще напоминало магнетические сеансы конца XVIII в., а сам Брейер в 1882 г. никак не осмыслял его в духе теории психической травмы. Фрейд стал истолковывать этот случай подобным образом тоже далеко не сразу, но примерно с 1888 г., то есть после стажировки в Сальпетриер и выхода статей Жане. Случай был нужен исключительно для того, чтобы отстоять приоритет перед Жане — мол, Венская "школа" раньше и независимо от "французов" совершила все открытия.

Стоит отметить, что Брейер публиковал приукрашенную историю неохотно, он не хотел превращать в неподражаемый образец явную неудачу. Фрейд был лишен таких "предрассудков". Мало того, что Фрейд часто путал свои фантазии и действительность, но и человеческие качества видны здесь не самые лучшие. Даже не касаясь явной лжи (переходящей в клевету, когда речь идет о Брейере), можем ли мы доверять ученому, который придумывает и подгоняет все под нужные ему схемы? … Фрейд создал не только легенду, но и "движение", так сказать, материальный носитель самовоспроизводящегося мифа. … Можно сказать, что Фрейд является образцом для немалого числа "интеллектуалов" XX в., которые в меньших масштабах повторяли те же процедуры самовозвеличения.

Даже если мы допустим, что Фрейд верил Брейеру на слово и не заглядывал в историю болезни Анны О., мы уже не можем принимать этот случай в качестве первого успешного применения психоаналитического метода. Известны и другие мистификации, когда за блестящими описаниями Фрейда скрывается принятие желаемого за действительное. Так, история "маленького Ганса" — сына Макса Графа, музыкального критика, посещавшего заседания психоаналитического общества, — оказалась безусловной фальсификацией. Это по "свежим следам" выяснил еще швейцарский философ и психолог Хэберлин, хорошо знакомый и с Фрейдом, и с отцом "маленького Ганса". Вряд ли мы имеем дело с сознательной подтасовкой. В то время Макс Граф был истовым поклонником Фрейда (он отошел от него позже, во время изгнания из ассоциации Адлера). Он расспрашивал ребенка, по существу, подсказывая ему ответы. Сложнее всего оказалось растолковать сыну желание овладеть матерью и ревность к отцу — тот долго не понимал, чего от него хотят и каковы функции половых органов. Не была придуманной только боязнь по отношению к лошадям, но такой страх можно объяснять и менее экзотическими причинами, чем проекция на коня образа отца».

После этой обвинительной тирады в фальсификации эмпирических данных, на которых возник психоанализ, Руткевич умудряется сохранить веру во Фрейда как ученого и в его психоанализ как истинно научную теорию и эффективный метод. Так как «значение совершенных Фрейдом открытий сегодня не отрицают даже многие принципиальные противники психоанализа», Руткевич склонен закрыть глаза на любые «моральные качества» его личности. Он готов довериться «всем психоаналитикам». «Ссылки всех психоаналитиков на эмпирический опыт, — пишет он, — следует учитывать, поскольку чаще всего они не заняты выдумками и сознательными фальсификациями». Такая вопиющая непоследовательность в суждениях является характерной чертой не только курса лекций Руткевича или биографии Джонса, но и всей литературы, касающейся психоанализа. Авторы ловят за руку Фрейда, отмечают множество отдельных случаев жульничества у других психоаналитиков, но отказаться от сумасбродной теории они не в силах. Им кажется, что за единичными фальсификациями стоит большая наука и правильный метод лечения. Фанатичные поборники фрейдизма не хотят верить в масштабное мошенничество, осуществляемое по всему миру национальными и международными обществами психоаналитиков.

Фрейду был оказан «холодный прием», когда в середине октября 1886 г. он прочитал доклад «Об истерии у мужчин», где рассказал о достижениях школы Шарко. Мужская истерия еще признавалась венскими врачами, но лечение гипнозом — ни в коем случае. Старик Шарко из-за опасения быть осмеянным не говорил о гипнозе как о методе лечения, хотя, вероятнее всего, верил в него. Аналогично вели себя Брейер и Фрейд, которые гипнотическим обманом занимались почти что «подпольно». Поэтому Фрейд и сделал доклад об истерии, хотя ему хотелось рассказать о лечении разговором — методике, которая у него возникла сразу же после знакомства с Брейером, когда тот рассказал о чудесном исцелении Анны О. Позиция большинства венских врачей того периода по вопросу об истерии и смежных темах отражена в выступлении Теодора Мейнерта, которое привел Жан-Поль Сартр в своем киносценарии. Возможно, именно этих слов он не произносил, но что-то близкое наверняка звучало.

«В сообщении доктора Фрейда, — говорил Мейнерт, — я нахожу много идей новых и много идей верных. К сожалению, верные идеи стары, а новые идеи ложны. Верно, например, что отдельные больные обнаруживают нервные расстройства, схожие с теми, которые описал наш коллега. Но я обращаюсь здесь к тем из собратьев, кто достиг моего возраста или немного постарше: разве эти симптомы не были известны давным-давно, во времена, когда мы впервые переступили порог медицинского факультета? Напротив, ново лишь то, что доктор Фрейд произвольно объединил все эти симптомы, чтобы наполнить содержанием ту мифическую болезнь, которую он именует истерией. Нам всем, дорогие коллеги, известно, что после внезапной травмы, например аварии на железной дороге, больной может какое-то время обнаруживать тот или иной из этих симптомов. Эмоциональный шок, страх вызывают в нервах тончайшие повреждения, которых пока не разглядишь в наши микроскопы. Однако эти крайне быстро проходящие расстройства, как то: гемианопсия, психическая глухота, похожие на эпилепсию припадки, галлюцинаторный бред и даже параличи, принадлежат ведению неврологии и всегда оказываются последствиями психического хаоса, вызванного несчастным случаем. Я не считаю необходимым продолжать спор. Мне, господа, никогда не попадались мужчины-истерики, но я вынужден признать, что если истерия — болезнь, то мне не выпало удачи нашего молодого оратора, и я также не встречал женщин-истеричек, если не называть этим именем тех несчастных, которые пытаются вызвать к себе внимание врачей ложью и нелепыми кривляньями. Истерии не су-ще-ству-ет! (Аплодисменты. Один Брейер не хлопает).

Несколько слов в заключение. Я не отвергаю существования гипнотизма, напротив. Но я рассматриваю гипнотизера и гипнотизируемого как пару больных, из которой серьезнее болен отнюдь не гипнотизируемый. И мне жаль коллег, которые, пусть из чувства альтруизма, опускаются до того, чтобы играть при больных роль нянек при младенцах. Господа и дорогие коллеги, вернемся к нашей профессии врача, самой прекрасной из профессий. Пока исследования в физиологии не откроют нам новых свойств нервной системы, давайте придерживаться испытанных методов лечения. Массаж, душ, электротерапия — эти методы могут вызывать улыбку у нашего молодого собрата, но все-таки опыт доказывает, что без них излечение невозможно. Будем терпеливы и, главное, будем скромны! В чем и состоит первейший долг врачей и ученых».

Язвительная критика Мейнерта заставляет Фрейда вновь заняться электротерапией с помощью массажной установки Эрба, но гипноз он бросать не желает. В зависимости от обратившихся к нему больных, он пробует применять то физическую, то гипнотическую терапию. Случай с Анной О. не дает ему покоя. Трудно поверить, что он не знал тогда всей правды, которую рассказал нам Руткевич. Клубок вранья, который распутали западные исследователи, лишний раз подтверждает, что Фрейд все прекрасно знал и сознательно шел на обман. Только с причинами, указанными Руткевичем трудно согласиться. Надо не знать Фрейда, чтобы сказать, что он действовал исключительно во имя Венской школы: «мол, Венская "школа" раньше и независимо от "французов" совершила все открытия». Фрейду не было никакого дела до академической науки Вены, которую в то время представлял Мейнерт, он работал только на себя и прославление своего имени. Ради этого он слишком часто шел на обман. Написанная им «Автобиография» (1925) и очерки «Об истории психоаналитического движения» (1914), как и «сугубо научные работы», почти не содержат достоверных фактов. Все, написанное им, относится к своеобразному беллетристическому жанру. Чтобы ознакомить Вас, уважаемый Удод, с технологией фрейдовских фальсификаций, перескажу небольшой эпизод, связанный с обсуждаемой нами темой.

Уже говорилось, что будущий психоаналитик никак не мог определиться в отношении гипноза. Затрагивая эту тему, Джонс пишет: «Фрейд выступил в защиту гипнотизма с присущим ему пылом». Далее биограф сообщает, что в 1887 г. он сделал книжный обзор по этой теме, где рассказал о двух книгах Бернхейма. В связи с этим Джонс привел слова Фрейда: «Чтобы усовершенствовать технику гипноза, летом 1889 года я поехал в Нанси, где провел несколько недель. Я наблюдал трогательного старика Льебо, когда он работал с бедными женами рабочих, был свидетелем удивительных экспериментов Бернхейма с больничными пациентами… Я имел с ним [Бернхеймом] много вдохновенных бесед и взял на себя перевод на немецкий язык двух его книг о внушении и его лечебном воздействии на пациента». После этой цитаты Джонс высказывает свое недоумение: «Здесь содержится любопытная ошибка, ибо Фрейд уже опубликовал год назад первую из двух названных книг под заголовком "Гипноз, внушение и психотерапия" и снабдил ее обширным предисловием. Он даже опубликовал большой отрывок из этой книги в "Wiener Medizinsche Wochenschrift". В декабре 1887 года, за 18 месяцев до того, как он посетил Бернхейма, он договорился об издании этого перевода». Удивившись «любопытной ошибке», Джонс продолжил свое повествование. Ну, а мы, уважаемый Удод, давайте подумаем: зачем Фрейд изменил датировку событий?

Совершенно невозможно представить себе, что Фрейд просто забыл очередность важных для него событий и потому случайно перепутал годы. Вообразите себе Фрейда, который восхищается теорией и практикой гипноза Бернхейма. Он делает обзор его книг в венском журнале, переводит на немецкий язык и затем публикует в соответствии с договоренностью лучшую его книгу. Подобно тому, как он искал знакомства с Флейшлем, он ищет встречи с Бернхеймом. Наконец, он получает от известного ученого, швейцарца Огюста Фореля рекомендацию и отправляется в Нанси, чтобы познакомиться с Бернхеймом лично. Именно в этой последовательности и никакой иной должны были отложиться указанные события в голове Фрейда. И вот, непонятно зачем, он пишет сначала о посещении Бернхейма, а потом о своих обязательствах по переводу его книг. Возникает вопрос: кто заинтересован в этом обмане, который на первый взгляд представляется абсолютно ненужным.

Мне кажется, уважаемый Удод, все дело в том, что Фрейд часто придумывал фабулу своей работы в соответствии с художественным развитием замысла. Он был целиком погружен в придуманный им мир иллюзий и выступал в качестве мифотворца, который сочинял не только романтические теории, но и придумывал себе красивую жизнь, которой он никогда не жил. Возможно, при написании процитированного Джонсом текста он вспомнил, как неприглядно суетился с переводом и публикацией книги, как настойчиво искал встречи с Бернхеймом, для чего побеспокоил уважаемых коллег, в частности, Фореля. Теперь же ему не хотелось вспоминать эти мелкие хлопоты. Он посчитал, что два события его и без того неспокойной биографии расставлены во времени не совсем правильно. Биография будет выглядеть чуть-чуть лучше, если он скажет сначала о встрече с автором, а потом о переводе и публикации его книги. Возможно, вопреки заверениям Джонса, он перевел и опубликовал книгу Бернхейма без его разрешения; после этого разразился скандал и сейчас он хотел как-то загладить неприятный инцидент. Возможно, у него промелькнула мысль, что эту невинную подгонку событий никто не заметит. Сказать что-либо определенное здесь очень сложно. Но, очевидно, что в течение жизни подобных крохотных подчисток биографии накопилось такое огромное количество, что жизнь «венского бунтаря и мученика» превратилась в один сплошной миф. Самым печальным результатом его писательской деятельности явилась, конечно, не его биография, а само учение. Стремясь к успеху, Фрейд легко шел на фальсификацию фактов: важно, чтобы теория внешне смотрелась красиво и всем нравилась, а соответствуют ли она действительности — это не должно волновать влюбленного в миф почитателя.

Представьте себе, уважаемый Удод, скучающего Фрейда, который любит красиво пожить и которому к тому же нужно как-то содержать семью. Зимой и летом в его кабинет почти никто не заходит; осенью и особенно весной наблюдается небольшое оживление. Так продолжается в течение долгих десяти лет. Имея литературный дар и неуемные амбиции, разве ж здесь удержишься от фантазий! Разумеется, в начале своей карьеры каждая заглянувшая в его кабинет дамочка была для него событием. Впоследствии, особо выделившихся среди них, он отметил как своих учителей, которые осветили ему путь к психоанализу. В их числе, прежде всего, нужно назвать фрау Эмми фон Нейштадт (второй после Анны О. случай из «Исследования истерии», 1895). Ее настоящее имя — Фанни Мозер, девичья фамилия — Зюльцер-Варт. Фрейд принял ее 1 мая 1889 г. после «безуспешного» шестинедельного лечения Брейером. Фрау страдала галлюцинациями, желудочным расстройством, испытывала боли в ноге, не могла глотать, а главное, странно прищелкивала языком при разговоре. Время от времени она начинала истерически кричать: «Стойте! Не говорите ничего! Не трогайте меня! Господин доктор, представьте, одна из крыс была в моей постели!» Фрейд решил применить к ней методику катарсиса, которая была впервые опробована на Анне О. Он давал фрау выговориться, после чего она испытывала облегчение. По описанию Фрейда, в котором столько же правды, сколько в словах гадалки на картах, у нее постепенно исчезали истерические симптомы, депрессия пошла на убыль, а речь восстановилась, исчезло прищелкивание языком. Но удалось ли Фрейду ее вылечить? — Конечно, нет. Это признавал и он сам! Однако лечением разговором Анны О. занимался только Брейер; лечением же разговором Эмми фон Н. занимался уже Фрейд. Поэтому все, что он делал, было тщательно запротоколировано, а дата 1 мая 1889 г. стала днем рождения психоанализа, который отмечается «всем прогрессивным человечеством» и по сей день. И хотя Фрейд применял к этой больной и физическую, и гипнотическую терапии, улучшение ее состояния он связывал только с лечением разговором, в котором, правда, еще отсутствовала сексуальная тема.

Другой выдающейся пациенткой, вошедшей в анналы психиатрии, была 24-летняя фрейлин Элизабет фон Рейхардт (пятый случай из «Исследования истерии», 1895). Она пережила смерть отца, сестры и операцию на глаза у матери, после чего развились истерические боли в ногах, которые иногда не давали ей ходить. Эта истерия продолжалась уже два года, когда она в 1892 г. перешагнула порог кабинета на Берггассе, 19. К тому времени хозяин кабинета уже выбросил установку Эрба для электротерапии и в основном сосредоточился на доверительном собеседовании. Сначала он попытался применить к ней гипноз, но безуспешно: фрейлин никак не хотела засыпать. Из приватных бесед с пациенткой он не улавливал никаких сексуальных мотивов. Тогда он положил ей на лоб свою ладонь и попросил рассказывать все, что ей взбредет в голову. Она заговорила о молодом человеке, который провожал ее поздним вечером. «Пробка выскочила!» — радостно воскликнул Фрейд. Таким образом, открылась первая сексуальная страница психоанализа. По свидетельству Фрейда, когда она начинала рассказывать о своей любви, боли в ее ноге неожиданно усиливались. Для него это был верный знак сексуальной подоплеки истерии.

Однажды Элизабет фон Р. не пришла на сеанс к Фрейду, и он решил навестить ее дома. По внезапной реплике фрейлин: «Прервемся. Это мой свояк. Я слышу, он спрашивает обо мне» Фрейд догадался, где собака зарыта. Он сказал Элизабет фон Р.: «Вы стараетесь оградить себя от вызывающего страдание убеждения, что любите мужа сестры, навязывая себе взамен физические мучения. В тот момент, когда это убеждение возвращается к вам, возникают боли вследствие успешного перевоплощения. Если вы сумеете противостоять истине, тогда ваша болезнь будет поставлена под контроль». Элизабет кричала: «Это неправда! Вы заговорили меня! Это не может быть правдой! Я не способна на такую безнравственность. Я никогда не прощу себе». Фрейд спокойно ей отвечал: «Дорогая фрейлин Элизабет, мы не отвечаем за свои чувства. Тот факт, что вы заболели при таких обстоятельствах, говорит достаточно ясно о вашем высоконравственном характере».

Фрейд понял так, что когда свояк пришел в дом фон Рейхардта, он спутал Элизабет с сестрой, на которой ему предстояло жениться (она впоследствии умерла). Тогда сестра сказала ей, что они «прекрасно подходят друг другу». Когда Элизабет стояла у гроба своей сестры, ей, предположил Фрейд, неизбежно пришла в голову мысль: «Теперь он свободен, и я могу стать его женой!» Эти домыслы и вывели Элизабет из равновесия, она обвинила Фрейда во лжи, что таких низких мыслей у нее сроду не было. Он разъяснил ее «сопротивление» следующим образом: «Основой для самого подавления может быть лишь чувство неудовольствия, несовместимости идеи, которая должна быть подавлена, и господствующей массы идей, образующих Я. Однако подавленная идея берет реванш, становясь патогенной». В общем, здесь просматривается механизм вытеснения, который описывался многими психологами, в том числе и Гербартом, но в изложении Фрейда все выглядит иначе. Дальше с ней произошло чудо: нога после тяжелого разговора с лечащим врачом у Элизабет фон Р. внезапно прошла. Фрейд видел ее, когда она весело вальсировала на балу.

Мне кажется, уважаемый Удод, вся эта love story представляется крайне надуманной. Во-первых, у меня нет никакой уверенности в том, что боли в ноге возникли от любви. Во-вторых, я никогда не соглашусь, что одним указанием причины можно поставить на ноги человека, который до этого болел целых два года. В-третьих, нет доказательств того, что после бала нога Элизабет фон Р. не заболела снова. Наконец, в-четвертых, после разоблачения истории с выздоровлением Анны О. никакой веры в выздоровление Элизабет фон Р., а также других пациенток у меня нет. Я думаю, что эта душещипательная история, описанную в «Исследовании истерии» и живо пересказанная в исторических сборниках по психоанализу, придумана автором от начала и до конца. Выведенные в ней образы Любви и Смерти были столь ярки и впечатляющи, что все последующие поколения психоаналитиков поверили во фрейдовский миф.

«Пятый случай» лег в основание теории психоанализа. Теперь будущие психоаналитики выучивают этот текст наизусть, чтобы держать наготове гениальный ход мысли своего учителя. Считается, что здесь Фрейд впервые раскрыл механизм сопротивления, в основе которого лежит вытесненное желание, основанное на любви. Кроме того, лечебный эффект здесь был достигнут исключительно путем разговора, без всякого гипнотического воздействия. Данный случай выделяется среди прочих еще и тем, что автор впервые использовал термин «психический анализ». Впрочем, рассказанные здесь случаи еще не демонстрируют психоанализ в полный рост, поскольку считается, что Фрейд до 1895 г. еще не овладел методом свободных ассоциаций. Суть этого метода я предлагаю Вам, уважаемый Удод, обсудить на примерах, взятых из книги Фрейда «Толкование сновидений».