Мифы и философия

О. Е. Акимов

Философия Аристотеля
Часть 1

• Немного о нём
• Проблемы понимания Аристотеля
• Разбор «Физики» (как пример)
• Критика атомистов
• Теория элементов
• Космология
• Каталог сочинений Аристотеля

Немного о нём

Жизнь Аристотеля (384 — 322 гг. до Р.Х.), уроженца Стагир, делят на три периода: годы проведенные в Академии Платона (с 17 до 37 лет), годы странствий (около 13 лет) и годы зрелой философии. Примечательным фактом его биографии является то, что он учил и воспитывал при Дворе македонского царя Филиппа его тринадцатилетнего сына Александра, впоследствии ставшего великим полководцем Древней Греции. Прославленный завоеватель не забывал про своего наставника и часто слал ему из своих военных походов коллекции растений, насекомых и животных. В 323 г. до Р.Х. тридцатитрехлетнего Александра Македонского убили. В Афинах сложилась неблагоприятная для Аристотеля политическая обстановка; он бежал на остров Эвбея, где вскоре умер.

Но еще в 335 г. до Р.Х. он основал философскую школу — Ликей (по названию храма Аполлона Ликейского, находящегося вблизи школы), которая просуществовала несколько веков. Другое распространенное название аристотелевской школы — Перипатос или школа перипатетиков. Одни утверждают, что это название произошло от греческого слова прогуливаться (ученики прогуливались, беседуя на философские темы), другие — от названия помещения — что-то наподобие галереи, где ученики слушали лекции сидя, в огромном зале со статуями знаменитых людей Греции.

К основным сочинениям на естественную тематику относятся: "Физика", "О небе", "О возникновении и уничтожении", "Метеорология", "О душе", "О частях животных", "О возникновении животных", "История животных". Все они написаны в разное время, например, первые четыре появились скорее всего еще при жизни Платона, "О душе" — вскоре после его смерти, а биологические работы являются набросками и предварительными заметками, которые делал Аристотель в связи с организованным им в конце жизни сбором и систематизацией животного мира.

Существуют более детальные исследования времени написания его сочинений. Так, шведский исследователь Дюринг считает, что "Категории" были написаны Аристотелем до 355 г. до Р.Х., книги 1, 10, 13 и 14 "Метафизики" — после 355 г., книги с 4 по 9 этого же сочинения еще позже — после 334 г. Трактат "О душе", восьмая книга "Физики", где рассказывается о первом двигателе, и "Никомахова этика" написаны незадолго до его смерти, т.е. около 322 г.

Таким образом, первый составитель и систематизатор Corpus Aristotelicum Андроник Родосский (I в. до Р.Х.) представил нам некий сборник разноплановых текстов, которые по стилю написания и содержанию различаются гораздо сильнее, чем отдельные трактаты "Гиппократовского сборника". Авторов "Метеорологии", "Физики", "Второй аналитики", "Метафизики" и даже отдельные части этих сочинений можно называть: Аристотелем I, Аристотелем II и т.д. — настолько они различны. Первоначальную историю рукописей античного философа донес нам античный же историк Страбон.

«Из Скепсиса произошли философы-сократики Эраст и Кориск и сын Кориска Нелей, — пишет этот историк; — последний был не только слушателем Аристотеля и Теофраста, но и получил в наследство библиотеку Теофраста, которая включала и собрание книг Аристотеля. Во всяком случае Аристотель передал свою библиотеку Теофрасту, которому оставил и свою школу. Насколько мне известно, Аристотель первый стал собирать книги и научил египетских царей составлять библиотеку. Теофраст же передал Нелею свою библиотеку. Последний перевез ее в Скепсис и оставил своим наследникам, людям заурядным, которые держали книги под замком и даже небрежно хранили их. Когда же они услышали о том, с каким рвением атталийские цари, под властью которых тогда находился город, разыскивали книги для устройства библиотеки в Пергаме, они спрятали книги под землей в какой-то яме. Позднее их потомки продали наконец испорченные сыростью и червями книги Аристотеля и Теофраста Апелликонту из Теоса за большую сумму. Апелликонт же был скорее любителем книг, чем любителем науки. Поэтому, стараясь восстановить изъеденные червями места, он сличил рукопись с новыми копиями текста, неправильно дополняя их, и выпустил в свет книги, полные ошибок. Оказалось, что древние перипатетики после Теофраста вовсе не имели книг, за исключением только небольшого числа преимущественно эксотерических сочинений, поэтому они не имели возможности основательно заниматься философией, а только риторически напыщенно излагали общие места. Позднейшие представители перипатетиков, напротив, со времени появления в свет этих книг могли лучше тех заниматься философией и излагать Аристотеля, но были вынуждены из-за множества ошибок в тексте Аристотеля часто называть свои выводы только вероятными. Много содействовал такому положению и Рим. Тотчас после смерти Апелликонта Сулла, который захватил Афины, вывез библиотеку Апелликонта в Рим. Когда библиотеку привезли туда, то она попала в руки грамматика Тиранниона, почитателя Аристотеля, благодаря его заискиваниям перед библиотекарем, что делали и некоторые книготорговцы; они пользовались плохими переписчиками и не сличали списков, что случалось и с другими книгами, которые переписывались для продажи как здесь [в Риме], так и в Александрии. Однако об этих людях сказано достаточно» [2].

В целом, в своем творчестве Аристотель уделил немало места наукам о природе; очень многих критиковал; особенно досталось его учителю, Платону. Судя по его сочинениям, авторитетов для него вообще не существовало. Не жалел он никого, даже своих близких по духу логиков — Ксенофана, Мелисса, Парменида и Зенона (первые два вызывали у него особенно сильное раздражение). Критика велась на основе построенной им отвлеченной картины мира, чисто логическими, часто, просто спекулятивными приемами.

Чтобы понять физику и космологию Аристотеля, нужно как следует разобраться с его логикой. Он строит свое естествознание исключительно с помощью силлогизма, то есть формально-логического вывода, не опираясь на арифметико-геометрическое конструирование. То незначительное математическое содержание, следы от которого все же можно обнаружить в его построениях, является уже существенно вторичным продуктом.

Важнейшим руководящим принципом здесь может служить одно из его высказываний: "Математической точности нужно требовать не для всех предметов, а лишь для нематериальных. Вот почему этот способ не подходит для рассуждающего о природе, ибо вся природа, можно сказать, материальна" (Метафизика II, 995 а 15 — 18). Странное суждение для нашего времени: ведь естествознание как наука главным образом существует именно в математической форме. Даже древние, например, Евдокс, Гиппарх и Архимед не согласились бы с этим высказыванием.

Проблемы понимания Аристотеля

Когда нынешние преподаватели на своих лекциях хотят коротка сказать о сути учений первых философов Древней Греции, они говорят примерно так, как говорил Аристотель: Фалес за начала взял воду, Анаксимандр — апейрон (бесконечное), Анаксимен — воздух, Гераклит — огонь, Пифагор — числа, Демокрит — атомы, Платон — идеи, Аристотель позаимствовал у Эмпедокла четыре элемента — огонь, воду, воздух, землю и добавил к ним эфир.

Такая схема постижения философских систем античных мыслителей сохранилась у последующих философов. Например, у Секста Эмпирика, философа-скептика позднего эллинизма, читаем: «Относительно основных и первоначальных элементов существуют две главные точки зрения со множеством оттенков: одни называли элементы сущего телами, другие — бестелесными [идеальными началами]. Из назвавших их телами Ферекид Сирский назвал началом и элементом лишь землю; Фалес Милетский — воду; Анаксимандр, его ученик, — беспредельное; Анаксимен, Идей Гимерийский, Диоген Аполлонийский, Архелай Афинский (наставник Сократа) и, по мнению некоторых, Гераклит — воздух; Гиппас Метапонтийский и, по мнению иных, Гераклит – огонь; Ксенофан — воду и землю ("Все мы произошли из воды и земли"); Гиппон Регийский — огонь и воду; Энопид Хиосский — огонь и воздух; Ономакрит в "Орфиках" — огонь, воду и землю; Эмпедокл и стоики — землю, воду, воздух и огонь:

"Прежде всего бытия четыре основы узнай: // светлый Зевс, жизнеобильная Гера и сам Айдоней // с Нестидой, что мочит слезами смертный источник"; [а об удивительно придуманной некоторыми бесконечной материи, восприятие которой они не знают сами — что и говорить! Ученики перипатетика Аристотеля признают началами огонь, воздух, воду, землю и круговращающееся тело];

Демокрит и Эпикур — атомы (если только не следует признать это учение еще более древним и, как говорил стоик Посидоний, впервые изложенное неким финикийцем Мохом); Анаксагор Клазоменский — гомеомерии; Диодор, прозванный Кроном, — мельчайшие и неделимые тельца; Асклепиад Вифинский — несвязанные массы. Из признававших бестелесные элементы Пифагор называл началом всего числа; математики — границы тел; [физик Стратон — качества]; Платон — идеи» [3, т. 1, IХ, 359 — 364; т. 2, III, 30 — 33].

Данный текст приведен дважды; здесь процитировано по девятой книге сочинения «Против ученых»; в третьей книге «Пирроновых положений» также имеется этот текст, но с небольшим отличием, которое мы взяли в квадратные скобки; в частности, в третьей книге назван Аристотель, в девятой его почему-то нет, но появляется Платон, которого не было. Впрочем, это сейчас и не так важно.

С чем здесь мы имеем дело? Перед нами что-то напоминающее каталог; на его ящиках наклеены ярлычки, составленные по единообразному принципу: имя философа — первооснова Вселенной. «Первооснова» или «элементы» считаются самым главными атрибутами учения данного философа; предполагается, что в них как бы в концентрированном виде сосредоточена всё мировоззрение философа. Секст Эмпирик, вероятно, намеренно привел этот каталог философских систем, чтобы показать бессилие науки: вот, мол, полюбуйтесь на эту пестроту первоначал; какого начала здесь еще не хватает — предлагайте, только какой в этом прок?

Надо полагать, что нашлись умные люди в древние и новые времена, которые за нас подумали и решили, что, например, Фалес Милетский, проживший долгую и насыщенную размышлениями жизнь, только и думал о воде. Далее от учащегося, будь то античной, средневековой или современной школы, требовалось, ухватившись за эту его «воду», вытащить на свет всё учение. Но ни одной книги, ни одного высказывания Фалеса, ни даже какого-нибудь обрывка его фразы до нас ни дошло. Уже Аристотель не видел и не читал подлинных сочинений милетского мудреца, хотя о «водной» теории Фалеса он сказал немало.

Секст Эмпирик в третьей книге «Пирроновых положений» сказал, что Аристотель и его последователи «признают началами огонь, воздух, воду, землю и круговращающееся тело». Действительно, об этом до сих пор учат и в нынешних университетах. Но давайте откроем последнюю, четвертую книгу его сочинения «Метеорология». Там Аристотель пишет: «... За исключением огня, все остальное подвергается разложению: и земля, и вода, и воздух разлагаются, ибо для огня всё это материя» [Метеор., IV, 1, 379 a 15 — 17]. Отсюда следует, что огонь в его системе четырех элементов занимает особое место.

С самого начала он вводит «четыре причины элементов»: теплое и холодное, сухое и влажное; первая пара причин являются «деятельной», вторая — «страдательной». Эти причины воздействуя на материю, свойства которой не определены: это и не земля, и не вода, и не воздух, и даже не огонь.

Таким образом, — пишет человек, которого все называют Аристотелем, — ясно, что одни [причины, или способности], деятельны, а другие страдательны. Коль скоро это определено, нам необходимо, пожалуй, рассмотреть, какие действия производят деятельные [причины, или способности], и каковы виды страдательных [способностей, или состояний].

Итак, прежде всего эти [деятельные] способности вообще производят простое возникновение и естественное изменение, а также противоположное [им] естественное уничтожение; это касается и растений, и животных, и их частей. Простое, естественное возникновение есть изменение материи, лежащей в основе всякого природного [тела], [осуществленное] деятельными способности, когда они [находятся] в [правильном] соотношении [с материей], а эта материя и есть названные выше страдательные способности. Ведь теплое и холодное плодотворны, когда возобладают над материей, а когда этого не происходит, получается частичное недоваривание и несварение» [Метеор., IV, 1, 378 b 25 — 379 a 3].

Отсюда следует, что Аристотель был материалист, однако здесь ничего не говорится о первоэлементах. Вместо них введены четыре первичных качества, поделенные на активные и пассивные пары. Автор «Метеорологии», как бы его не называть, видно по всему, не имеет достаточного опыта в рассуждениях. Судите сами. В одном месте он написал: «Холод следует понимать в известном смысле как материю, ведь сухое и влажное — материя, так как это страдательные [качества], а воплощают то и другое в наибольшей мере земля и вода (ведь они от охлаждения получают определенность)» [Метеор., IV, 2, 380 a 28 — 32].

Но чуть ниже он начинает колебаться между деятельным и страдательным; после некоторых разъяснений он приходит к выводу: «Холодное поэтому относится скорее к страдательным [способностям], ведь оно содержится [в земле и воде], коль скоро и то и другое мы полагаем холодным. Холод бывает деятельным, поскольку разрушает или выступает как побочное действие... Иногда говорят, что холод обжигает и греет, но не в том же смысле, как [это говорят] о тепле, а потому, что [он] сосредоточивает тепло и, сжигаемая его, вызывает противодействие» [Метеор., 382 b 4 — 10]. Причем он уговаривает себя, что такой переход делается не во всех случаях, условно, «в известном смысле», «относится скорее» или «иногда говорят».

Аналогичные оговорки он использует по отношению к понятиям варение и несварение, которые являются самой большой загадкой данной книги, так как эта странная теория нигде более в сочинениях Аристотеля не встречается. Вот, как он обставляет эти термины: «Теплое дает варение [или пищеварение], у которого [есть три вида]: созревание, кипячение и жарение. Холодное дает несварение, [которое подразделяется] на незрелость, [или сырое состояние], недоварение и обжигание. Следует иметь в виду, что, говоря так, мы используем слова не в обычном их значении. Однако общепринятых названий для вещей подобного рода вообще не существует, и поэтому перечисленные виды надо считать не тем, [что обозначают сами слова], но чем-то сходным» [Метеор., 379 b 12 — 17].

В другом месте он снова делает оговорку: «Созревание в собственном смысле слова относится [только] к плодам, а многое другое, сваренное так же, называется зрелым из-за одного и того же смысла [происходящего], хотя и переносно. Ведь, как уже было сказано ранее, не существует [особых] названий для каждого [вида] завершения того, что получает определенность благодаря природной теплоте и холоду. Созревание нарывов, воспалений и тому подобного — это варение внутренней влаги под действием природного тепла, ибо только то, что подчиняет себе [материю], может придать [ей] определенность. Итак, все созревающее, если [оно] из пневмы, сгущается до жидкого состояния, если жидкое — становится земляным и вообще из разреженного делается всякий раз более густым. При этом природа [тела] одно принимает в себя, а другое извергает» [Метеор., 380 a 16 — 26].

В этом отрывке использован термин пневма, связанный с понятием некой особой первоматерии, которая варят, жарят, остужают, т.е. воздействуют теплом и холодом и, таким образом, получают некий жидкий или земляной продукт, но не чистую воду и землю. В другом месте автор неожиданно вспоминает определение пневмы: «Пневма — это сплошной поток воздуха, [дующий в определенном] направлении» [Метеор., 387 a 30].

Похоже на то, что четвертая книга «склеена» из двух работ примерно на одну и ту же тему. Склейка пришлась на восьмую главу, где в начале тоже провозглашены деятельные (теплота и холод), страдательные (влажность и сухость) способности, но уже вне кухонной альтернативы (варение и несварение) и кулинарной процедур (варить, жарить, остужать), а больше приближены к физическим характеристикам: вещество «твердеющее — не твердеющее, плавкое — не плавкое, размягчающееся — не размягчающееся, намокающее — не намокающее, гибкое — не гибкое, ломкое — не ломкое, хрупкое — не хрупкое, податливое — не податливое, пластичное — не пластичное, сжимаемое — не сжимаемое, растяжимое — не растяжимое, ковкое — не ковкое, колкое — не колкое, секомое — не секомое, вязкое — рыхлое, валяемое — не валяемое, горючее — не горючее, летучее — не летучие» [Метеор., 385 a 10 — 19].

Характерным отличием мышления Аристотеля является то, что он в своих рассуждениях ориентируется на язык. Он не видит реальности, которая не имеет своего собственного названия: вся его философия, физика и, конечно же, логика является продолжением этимологии слов. Последовательно перебирая значения используемых им слов, он выстраивает целые отрасли знаний. Поэтому выглядит странно, когда слова используются им не в общепринятом смысле, а как-то не совсем в прямом своем значении. В любом случае, читателя, который хоть раз открывал «Метафизику», сильно удивит стиль написания «Метеорологии» — больно уж они отличаются.

Когда говорят, что Аристотель брал в качестве первоосновы огонь, воздух, воду, землю и эфир — значит, ничего не сказать о его философии. Складывается впечатление, что «Метеорологию» и, в частности, разбираемую сейчас четвертую книгу, написал совсем другой человек — не тот, что писал «Метафизику» и «Физику». Он хоть и не опытный, однако думает вполне конструктивно. Ему не хватает последовательности в суждениях, до конца выдержать однажды принятые понятия, но он мыслит образно, пытается строить модель объективно существующего мира. Ничего подобного не встречается у автора «Метафизики».

Можно предположить, что автором четвертой книги «Метеорологии» является начинающий ученик школы перипатетиков (а может быть, даже и гиппократиков). Три предыдущие книги этого сочинения написаны более или менее зрелым, уверенным в своих знаниях человеком, по крайней мере, в них отсутствую те колебания, о которых говорилось выше. Поэтому и кажется, что «Физику» и «Метафизику» писал совсем другой человек. Ничего, с чем мы имели дело в «Метеорологии», в них нет — ни деятельного и страдательного принципа теплоты, холода, влажности и сухости, нет никакой пневмы и многого другого. Но на этом проблемы начал аристотелевской философии не заканчиваются. В сочинении «О небе» возникает множество вопросов относительно теории элементов, о которых мы поговорим в другой раз.

Разбор «Физики» (как пример)

Основная задача «Физики» состоит в том, чтобы по порядку перебрать все известные значения нескольких общих слов, примыкающих к термину движение (не забудем, что физика изучает главным образом то, что движется в самом широком смысле слова), а также установить между смыслами определенные логические цепи.

В водных главах Аристотель знакомит нас с позицией Парменида и Мелисса, чуть меньше говорится об Анаксагоре и совсем немного об Эмпедокле. Одновременно с этим решается задача о началах физики и сколько их должно быть по числу. Количественный вопрос остается в подвешенном состоянии, примерно в таком: «Итак, очевидно, что не может существовать ни одного-единственного элемента, ни больше двух или трех; решить же, два их или три, как мы сказали, очень трудно» (I, 189 b 28).

На вопрос о началах (в историческом смысле и по содержанию этого термина) Аристотель отвел около 14 страниц текста (I, 184 a 10 – 189 b 30). Далее он говорит о возникновении простых и составных тел примерно на 6 страницах (I, 189 b 30 – 192 b 5); затем немного просвещает нас относительно самого термина физика или природа — это на 5 с. (II, 192 b 8 – 194 b 15); далее, заводит разговор о причинах (началах) случайных и необходимых — на 15 с. (II, 194 b 15 – 200 b 10); говорит только о движении — на 7 с. (III, 200 b 10 – 202 b 30); только о бесконечности — на 14 с. (III, 202 b 30 – 208 a 25); только о месте — на 12 с. (IV, 208 a 25 – 213 a 12); о месте, пустоте и движении — на 12 с. (IV, 213 a 12 – 217 b 30); о времени вперемежку с движением — на 14 с. (IV, 217 b 30 – 224 a 17); о только движении — на 18 с. (V, 224 a 17 – 231 a 20); о движении, изменении и делении в духе спекуляций Зенона Эйлейского — на 25 с. (VI, 231 a 20 – 241 b 20); о движении, в том числе, качественном изменении, а также о сравнении, равенстве и различии — на 15 с. (VII, 241 b 35 – 250 b 10).

Последняя, восьмая книга «Физики» выбивается из общего ряда; она самая объемистая — на 41 с. (VIII, 250 b 10 – 267 b 27) — и несколько отличается по стилю и содержанию текста. В общем, книга представляет собой законченное произведение, включающее в себя небольшую вводную часть, где рассматриваются взгляды Эмпедокла, Анаксагора и Демокрита, и основной текст, посвященный доказательству существования неподвижного, вечного, неделимого, перводвигателя. В книге продолжена тема движения, где также рассматриваются смежные вопросы о его первичности, бесконечности, непрерывности и т.п., а также частные вопросы, вроде: было ли круговое движение вечным или оно когда-нибудь началось и, следовательно, должно закончиться и т.д.

Недостатком всего сочинения в целом является то, что автор свалил в кучу все какие только известны ему формы движения, точнее, все ситуации, при которых так или иначе уместно использование слова движение. Отсюда, в одном классе с понятием движения оказались: механическое перемещение какого-либо предмета из одного места в другое, химическое превращение одного вещества в другое, биологическое развитие, рождение и гибель организма, конкретно, рождение и смерть Гомера, превращение лица человека из бледного в загорелое, а также всевозможные использования слов, типа рост и убыль, например, населения города, похолодание и потепление климата и т.д.

В общем, Аристотель стремится ограничить себя замкнутой группой дефиниций. Вершина этой группы образована тремя формами движения, которые навеяны трактатом «Категории»: «Итак, если категории разделяются на сущность, качество, где, когда, отношение, количество и действие или страдание, то необходимо должны существовать три [типа] движения: [движение] качества, количества и в отношении места» (V, 225 b 6 – 8, а также VII, 243 a 35).

В отношении качества «изменяющееся может изменяться четырьмя способами: либо из субстрата в субстрат, либо из субстрата в не субстрат, либо из не субстрата в субстрат, либо из не субстрата в не субстрат» (V, 225 a 5 – 7). В отношении количества используются термины вроде меньше — больше, рост — убыль. В отношении места движения подразделяются на движения вверх — вниз, влево — вправо, вперед — назад. Однако эта классификация нарушается многочисленными языковыми нюансами. Так возникает подгруппы различной семантической природы, в частности, выше уже назывались сочетания «какое движение какому противоположно» (V, 229 a 8).

Вторая глава первой книги «Физики» начинается так: «И вот, необходимо, чтобы было или одно начало, или многие, и если одно, то или неподвижное, как говорят Парменид и Мелисс, или подвижное, как говорят физики, считающие первым началом одни воздух, другие воду; если же начал много, то они должны быть или ограничены [по числу], или безграничны, и если ограничены, но больше одного, то их или два, или три, или четыре, или какое-нибудь иное число, а если безграничны, то или так, как говорит Демокрит, т.е. все они одного рода, но различаются фигурой или видом или даже противоположны. Сходным путем идут и те, которые исследуют все существующее в количественном отношении: они прежде всего спрашивают, одно или многое то, из чего состоит существующее, и если многое, ограничено ли оно [по числу] или безгранично; следовательно, и они ищут начало и элемент — одно оно или многое» (I, 184 b 15 — 25).

Так в «Физике» после небольшой сортировке известных ему учений (I, 184 b 15 — 25) Аристотель переходит к подробному рассмотрению мнений Парменида, Мелисса, Эмпедокла и Анаксагора. Делает он это на весьма абстрактном уровне, не опускаясь до конкретного выбора каких-либо свойств (теплоты, холода, влажности, сухости) или элементов (земли, воды, воздуха, огня), оставаясь как бы над спором о частных понятиях, оперируя только двумя максимально общими категориями — материей и формой; ими он потом пользуются в дальнейшем, а также в своей «Метафизике».

Об элементах Аристотель начинает говорить в связи с раскрытием смысла таких понятий, как движение, пустота, плотность, разряжение и сгущение. В сочинении «О небе» на первом месте у Аристотеля стоял эфир, на втором — земля и огонь, а воздух и воду он ввел, примерно так же, как и Платон, т.е. через средние отношения и понятие относительности. Основополагающими качествами для небесных тел являются не влажность, сухость, теплота и холод, а легкость и тяжесть, которые свойственны огню и земле, вне каких-либо комбинаций с другими элементами. Три первичных элемента, обеспечивающих все виды движения: эфир вызывал круговое движение, огонь — поступательное движение вверх, земля — поступательное движение вниз; для воды и воздуха в этой схеме места, практически, не нашлось.

Аристотель будто бы издевается над читателем: он никак не хочет назвать, сколько элементов в действительности должно быть, так как названные три элемента его не устраивали. Доказав, что их число не бесконечно и не равно одному, он вдруг оставляет количественный вопрос и решает рассмотреть другой вопрос: вечны они или уничтожаются. В следующей главе он пускается в рассуждения о превращениях элементов и т.д. Кажется, что в третьей книге «О небе» Аристотель решил окончательно разобраться с элементами, но понятия легкого и тяжелого, а также связанные с ними движения никак не позволили ему сделать окончательный вывод.

Четвертую книгу он вновь начинает с понятий легкое и тяжелое, но уже решает ввести разграничения их на два класса абсолютные и относительные понятия. «Одни толкуют более легкое и более тяжелое так, как написано в "Тимее": более тяжелое — как состоящее из большего числа тождественных [частей]...» (IV, 308 b 4 – 6).

Это определение Аристотелю отчего-то не понравилось: «При таком определении ничего не сказано о легком и тяжелом в абсолютном смысле. Факт тот, что огонь всегда легок и движется вверх, а земля и все землеобразные [тела] — вниз и к центру» (IV, 308 b 12 – 15). Затем он критикует понятие пустоты и опять же с точки зрения движения: «... Что есть причина движения? — вопрошает Аристотель. — Конечно же, не пустота: ведь движется не только она, но также и плотное вещество» (IV, 309 b 26 – 27).

Наконец, в предпоследней главе последней книги он решается сделать окончательный выбор: «Таким образом, то, что имеет материю одного вида, легкое и [движется] всегда вверх, то, что противоположную, — тяжелое и всегда вниз, а [то, что между ними, имеет материи], отличные от этих, но по отношению друг к другу являющиеся тем же, чем эти абсолютно, и способные двигаться как вверх, так и вниз; вот почему воздух и вода имеют и легкость и тяжесть каждое и вода оседает во всех телах, кроме земли, а воздух поднимается на поверхность всех тел, кроме огня. Поскольку же имеется только одно тело, которое поднимается на поверхность всех [остальных], и одно, которое оседает во всех [остальных], то по необходимости должны существовать два других, которые оседают в одних и поднимаются на поверхность других. А следовательно, и материй по необходимости должно быть столько же, сколько этих [тел], — четыре, но только в таком смысле четыре, что общая [субстанция] у всех одна (особенно если они возникают друг из друга), а бытийно они различны. Ибо ничто не мешает тому, чтобы промежуток между противоположностями был и единым и множественным [одновременно] (как в цветах), поскольку [термины] промежуток и середина многозначны» (IV, 312 a 22 – 312 b 3).

Мы видим, как автор решается рассказать нам о первоэлементах, увязывая их с тремя видами движения: круговым и двумя поступательными — вверх и вниз. Для кругового движения всё сложилось гладко, если не считать странных выпадов в область божественного, что диссонирует с общим атеистическим настроем сочинения. Всякий, кто хорошо знаком с текстами Аристотеля, скажет, что религиозная коннотация, для него абсолютно несвойственна. Эта вставка сделана человеком, живущим в христианскую эпоху.

Научить читателя критически мыслить, чтобы он мог выявлять подобного рода фальсификации, — одна из приоритетных задач Sceptic-Ratio. Внимательно проанализировав тексты фрейдовских книг «Исследование истерии» и «Толкование сновидений», тексты первых эйнштейновских статей и прочие тексты, мы узнаем много нового об авторах их написавших. В частности, к нам приходит уверенность, что какая-то часть текстов, порой очень внушительная, писалась вовсе не Фрейдом и Эйнштейном, как это было принято до сих пор, а людьми рядом с ними находившимися. Так мы узнаем правду о Йозефе Брейре и Милеве Марич, сыгравшими важную роль в творчестве отцов-основателей школы психоанализа и релятивистской школы, соответственно. Вместе с выявлениями фальсификаций важнейших научных сочинений мы начинаем более глубоко понимать глобальную историю и законы развития науки как социального института, функционирующего наряду с политикой, религией, искусством и прочими духовными отраслями жизнедеятельности человека.

В сочинении «О небе» Аристотель много и охотно рассуждает на излюбленные спекулятивные темы о бесконечности и конечности Вселенной, о равномерности и неравномерности круговращения неба, о возникновении и уничтожении, о центре Вселенной и тому подобных вещах. Одновременно с темой неба, кругового движения и эфира, возникает параллельная ей тема поступательного движения вверх — вниз и других первоэлементов, в отношении которой, однако, автор еще ничего не решил. И вот однажды автору приходит на ум идея использования понятий абсолютного и относительного. Они позволили ему выйти из сложившейся тупиковой ситуации. Предпоследняя, пятая глава четвертой книги объемом всего-то в две страницы рассказывает нам о найденном в муках решении. Писать больше не о чем; пора заканчивать сочинение, но в голове крутится еще один небольшой вопрос, связанный с известным автору фактом.

Последняя глава посвящена вопросу удержания на поверхности воды крохотных металлических предметов, например свинцовых дисков, или землистой пыли в толще воздуха. «Форма [тел] не может быть причиной движения вниз и вверх как такового, но [может быть причиной] более быстрого или более медленного [движения вниз и вверх]» (IV, 313 a 15). В следующем отрывке содержится, пожалуй, больше физики, чем во всем сочинении «Физика».

Автор разъясняет: «... Плоские [тела] охватывают большое количество [сплошной среды] и потому остаются на поверхности, так как большее количество труднее поддается разрыву, а тела противоположной формы охватывают малое количество и потому падают вниз, так как легко [его] разделяют. Причем в воздухе — намного скорее, поскольку он легче рассекается, чем вода. Так как и тяжесть обладает некоторой силой, сообразно которой она движется вниз [быстрее или медленнее], и сплошные среды — [силой] сопротивления разрыву, то необходимо эти силы между собой сравнить: если сила тяжести превосходит силу сопротивления разрыву и разделению, [действующую] в сплошной среде, то [тяжесть] прорвется вниз с быстротой, пропорциональной превосходству, а если — слабее [ее], то останется на поверхности. Таково наше решение вопроса о тяжелом и легком и их акциденциях» (IV, 313 b 12 – 20).

Критика атомистов

Начиная с палеолита, перед человеческим взором разворачивались два естественных процесса — количественное деление целого предмета на части и качественное изменение вещества. Идея первого процесса легла в основу учения об атоме; понятие о качественных превращениях вещества реализовано, главным образом, в учениях об элементе. Первые физики-элементники имели в виду это свойство элемента, однако, настоящего, законченного для своего времени химического учения они не создали.

Во времена Аристотеля были известны технологии получения мыла, красителей для ткани, выплавка металлов (меди, свинца, олова, серебра, золота), а также приготовление всевозможных пищевых продуктов, которые, как правило, были связаны с качественными превращениями вещества. Зная об этом, Аристотель хорошо осознал слабость тогдашних атомистических теорий, которые, конечно же, не могли объяснить превращения вещества под действием тепла и холода, сушки и вымачивания. Превращением вещества и изучением его свойств занимается наука химия, поэтому Аристотеля мы должны назвать первым химиком-теоретиком, который, «разгромив» учения атомистов, дал человечеству на многие века вперед новое мировоззрение, определившее естествознание в форме алхимии.

К алхимической теории Аристотель пришел поздно. Наиболее развернутое учение об элементах он изложил в последней, четвертой книге своего последнего (из ряда естественнонаучных) сочинения — "Метеорологии" (иногда это название переводится как "Метеорологика"), — хотя об элементах так или иначе он говорит в каждом своем произведении, посвященном естествознанию. Читая их последовательно, видишь, как через спекулятивную и запутанную логику прорастает могучее, полное здравого смысла учение об элементах. В этом учении нет ни грана от мифа, мистики или другой формы религиозности (как это было у Платона). Оно вполне оригинально и законченно; все построено на естественных основах чувственного опыта.

На первом месте у Аристотеля стоит чувственно воспринимаемая материя (непосредственные ощущения), на втором — ее свойства (полуотвлеченные сущности), на третьем — элементы (абстрактные теоретические понятия), (О воз. и ун., 329 а 33). Такова окончательная и концептуально оправданная иерархия онтологических сущностей. В "Метафизике" или где-то еще в более ранних произведениях мы можем найти другую последовательность философских категорий, но принимать за окончательную мы должны именно эту, так как она в максимальной степени отвечает общему онтологическому замыслу зрелого философа.

Кроме того, и об этом мы говорили в начале раздела, следует придерживаться истинного положения дел, а не того, который нам внушает автор или кто-либо другой. Аристотель, рассматривая вопросы естествознания был добросовестным естествоиспытателем и, конечно, прежде всего верил в свои чувства, потом, как физик-элементник, выделял в них изменчивые свойства и, наконец, связывал эти свойства с концептуальными элементами.

Он считает: "как субстрат не должен иметь определенного вида и формы — это наилучшее условие для того, чтобы "всевосприемлющее начало", как написано в "Тимее", могло нужным образом оформиться, — так и элементы надо рассматривать как своего рода материю для сложных тел; именно потому, что они не имеют формы, элементы и могут свободно переходить друг в друга, утрачивая свои качественные различия" (О небе, 306 b 15 — 23).

Свою чисто феноменологическую теорию элементов он строит как ортогональное дополнение к двум конструктивным дискретным теориям Демокрита и Платона. Оценивая теории предшественников, Аристотель старается держаться золотой середины между телеологией Платона и детерминизмом Демокрита. Это свое строительство он начал с высказываний критических замечаний в адрес представителей почти всех основных философских школ, причем его критика не была систематической, на первом плане, и прорывалась случайно то в одном сочинении, то в другом.

В третьей книге "О небе" возражений против дискретной онтологии особенно много, выпишем их.

1. По теории Платона не все элементы возникают друг из друга путем разложения на плоскости (исключение составляет земля). То, что один элемент не переходит в другие, лишено разумного основания и не наблюдается в чувственном опыте, который показывает, что все элементы в равной мере превращаются друг в друга. Следовательно, он говорит о вещах, которые противоречат фактам. Цель творческих наук — искусственно созданные произведения, цель же физических наук — то, что в каждом конкретном случае подтверждается ощущением (306 а 2 — 17).
2. Перестройка посредством треугольников невозможна, поскольку они не смогут образовать все названные Платоном правильные многогранники (299 а 4).
3. При взаимопереходах элементов получается нерациональный излишек треугольников; ведь различные многогранники содержат различное число треугольников. Куда же девается этот излишек и чем он будет в наших ощущениях (306 а 21 — 24)?
4. Поскольку огонь подвижен и способен греть и жечь, одни приписали ему форму шара (Демокрит), другие — пирамиды (Платон): по их мнению, эти фигуры наиболее подвижны, так как имеют меньше всего точек касания и наименее устойчивы. Однако и те, и другие допустили ошибку в том, что касается движения. Даже если эти фигуры самые подвижные из всех фигур, то это не означает, что они подвижны в смысле движения огня вверх по прямой; эти фигуры скорее приспособлены к колебаниям на месте (307 а 1 — 7).
5. Если земля — куб на том основании, что она устойчива и покоится (покоится же она не где-нибудь, а в своем собственном месте; из чужого места — при отсутствии препятствий — она будет двигаться; то же самое справедливо для огня и остальных элементов), то ясно, что и огонь, и земля, и каждый из элементов в чужом месте будет шаром или пирамидой, а в своем собственном — кубом (307 а 8 — 13).
6. Если огонь греет с помощью углов, то все элементы будут иметь нагревающую способность, хотя, вероятно, одни — в большей степени, другие — в меньшей: все они имеют углы — и октаэдр, и додекаэдр, и икосаэдр, а по Демокриту, даже шар, как своего рода угол, режет благодаря своей подвижности. Поэтому различие между элементами будут чисто количественные, а то, что это противоречит опыту, очевидно (307 а 14 — 19).
7. Одновременно с физическими окажется, что и математические тела жгут и греют, так как они также имеют углы и среди них также имеются неделимые сферы и пирамиды, особенно если, как они утверждают, существуют неделимые величины. Если же физические способны, а математические нет, то надо указать, в чем различие, а не утверждать безотносительно (307 а 20 — 24).
8. Почему многогранники рассыпаются на плоскости, но плоскости не рассыпаются дальше — на линии, а линии — на точки? Ведь нет никаких оснований считать, что плоскости и линии неделимы, а вот многогранники делимы (299 а 8 -12).
9. Точка не имеет тяжести; следовательно, линия, плоскость и весь многогранник не будут иметь тяжести. Как же тогда согласовать теорию с опытом, при котором мы наблюдаем нечто противоположное: земля тяжела, огонь легок, вода и воздух с точки зрения веса занимают промежуточные положения (299 а 25, 300 а 5)?
10. Пусть тяжелое есть нечто плотное, а легкое — разреженное, как утверждают многие атомисты. Все равно это не добавит ясности: что такое "нечто", как не точка или какой-то другой геометрический объект, который не обладает весом. Как, вообще, можно согласовать чистую математическую форму, с которой только и имеют дело атомисты, с физическими свойствами: легкое — тяжелое, мягкое — твердое и т.д. (299 b 10)?
11. Аналогично предыдущему можно выставить аргументы против пифагорейцев, которые учат, что Вселенная состоит из чисел: разве единица что-нибудь весит (300 а 15)?
12. Попытка придавать определенные конфигурации простым телам абсурдна в целом, потому что мировое пространство окажется в результате этого незаполненным; среди плоских фигур, способных сплошь заполнить пространство, имеются три — треугольник, квадрат и шестиугольник; среди телесных — только две: пирамида и куб. Между тем они вынуждены принимать больше двух фигур, так как допускают большее число элементов (306 b 3 — 9).
13. Наблюдения показывают, что все простые тела, и особенно вода и воздух, принимают форму того вместилища, которое их содержит. Стало быть, форма элемента-корпускулы при этом сохраняться не может: иначе совокупная масса корпускул не касалась бы содержащего ее вместилища во всех точках. Но если элемент переоформится, то он уже не будет водой. Отсюда ясно, что конфигурация не может быть определяющей для элемента (306 b 10 — 15).
14. Если сжигаемое превращается в огонь, а огонь — это шар или пирамида, то сжигаемое должно превращаться в шары или пирамиды. То, что фигуре огня свойственно резать и разделять, можно считать разумно обоснованным; но то, что, рассекая, пирамида по необходимости производит пирамиды или шар — шары, лишено всякого разумного основания и ничем не отличается от утверждения, что нож разрезает вещи на ножи, а пила — на пилы (307 а 25 — 30).
15. Атомисты считают, что различие между простыми телами сводится, в частности, и к величине атомов. Отсюда "вода", "огонь", "воздух" и "земля" не абсолютны, а относительны. Например, одно тело в отношении другого будет считаться "огнем", а в отношении третьего — уже "воздухом" и т.д. (303 b 30 — 304 а 7, 304 b 10).
16. Число форм атомов не должно быть равно бесконечности и вот почему. По учению Левкиппа и Демокрита все фигуры состоят из пирамид: прямолинейные фигуры — из пирамид с плоским основанием, а шар — из восьми пирамидальных секторов со сферическим основанием. Тогда число истинных начал оказывается конечным, а не бесконечным (303 а 30 — 303 b 4).
17. Время и пространство делимы до бесконечности. С введением атомов как неделимых тел мы неизбежно должны войти в конфликт с математическими науками и фактами чувственного опыта (303 а 20).
18. Пусть атомы неделимы, тогда воздух, вода и прочие элементы не смогли бы превращаться друг в друга, коль скоро их атомы различаются только по величине и форме (303 а 25).
19. Атомисты должны признать, что физическое тело не везде делимо, раз уж они говорят об атомах как неделимых. Почему же тогда вот здесь тело делится, а там — нет? И действительно, те, кто принимает особую конфигурацию для каждого элемента и через нее определяет сущность элемента, по необходимости вынуждены принять их неделимость. Ведь если пирамиду или шар разделить на части, то эти части уже не будут являться пирамидами или шарами. Откуда следует, что часть огня не является огнем и что существует нечто первичное по отношению к элементу (306 а 30 — 35).
20. Число простых перемещений равно двум: вверх и вниз. Каждое простое перемещение отвечает своему началу. Отсюда мы с неизбежностью приходим к отрицанию бесконечного числа начал, о котором говорят атомисты (303 b 5 -8).
21. Левкипп и Демокрит, говоря о движении в пустом и бесконечном пространстве, не указали конкретно, каково их движение — естественно оно или насильственно. То же самое касается и Платона, который сказал в "Тимее", что до возникновения космоса атомы двигались беспорядочно. Ведь если атомы до соударения друг с другом первоначально перемещались естественным образом, то космос, получается, уже существовал в силу существования перводвигателя (300 b 10 — 25).
22. Как так могло получиться, что атомы за счет случайных соударений образовывали столь правильные пропорции, какие мы наблюдаем, например, в костях, мясе и т.д.? Откуда это постоянство в пропорциях (300 b 25 — 30)?
23. Каким образом может возникнуть мясо, кость и прочие подобные тела? Они не могли бы возникнуть ни из элементов (так как в результате составления многогранников непрерывности не получишь), ни из составляемых вместе плоскостей (так как в результате составления плоскостей возникают только чистые элементы, а не сложные тела) (306 b 23 — 27).
24. Если перводвигатель у атомов один, то и вид движения всех атомов должен быть один; откуда следует, что движение не может быть хаотическим. Если же число двигателей бесконечно, то и форм движения должно быть бесконечно много; в этом случае не будет упорядоченного движения. Мы же наблюдаем, что огонь движется всегда вверх, земля — вниз. Как это объяснить с точки зрения атомной теории (300 b 30 — 301 а 5)?
25. Природа — это нечто естественное, упорядоченное, существующее в гармонии по крайней мере большую часть своего времени. Атомисты же все природное объясняют беспорядочным движением, которое длится целую вечность. Таким образом, у этих мыслителей получается, что беспорядок природосообразен, а порядок и космос противоестественны (301 а 5 — 10).
26. Если допустить существование движущегося тела, у которого нет ни легкости, ни тяжести, то оно должно двигаться только под действием какой-то вынуждающей силы, причем это насильственное движение должно быть бесконечным. Однако земля и огонь занимают свои определенные места в конечной Вселенной и бесконечных прямолинейных движений мы в природе не наблюдаем (всякое падение вниз или поднятие вверх всегда заканчиваются). Поэтому любое заданное по величине тело должно быть либо тяжелым, либо легким (301 а 20 — 301 b 17).
27. Левкипп и Демокрит не смогли указать конфигурации атомов воды, воздуха и всех прочих веществ, за исключением разве что огня, который имеет шарообразные атомы. Но приняв бесконечное число форм для атомов, они совершили ошибку, так как все наблюдаемое многообразие свойств вещества можно объяснить исходя из конечного числа начал, как это делал Эмпедокл (303 а 10 — 17).
28. Эмпедокл, Демокрит и их сторонники утверждают, что каждый элемент, "содержится" в другом. Один элемент "выделяется" из другого так, как будто возникновение происходит из сосуда, а не из материи; они отрицают возникновение элементов путем их превращений. Предположим, что вода содержится в воздухе и способна "выделиться" из него. "Выделившаяся" из воздуха вода окажется тяжелей, чем вода, пребывающая в воздухе. Согласно же общепринятому мнению, тело не должно изменить своего веса, если его сжать, что как раз и происходит с водой (305 b 1 — 10).
29. Когда воздух возникает из воды, он занимает больший объем. Из опыта мы знаем, что при выпаривании жидкости, то есть при "выделении" воздуха из воды, сосуды, содержащие жидкие массы, взрываются от тесноты. Поэтому, если нет абсолютно никакой пустоты и тело не расширяется, как утверждают сторонники этой теории, то невозможность выделения очевидна. Если же есть пустота и расширение, то абсурдно то, что отделяющееся тело должно занимать больший объем: одно из двух смешанных вместе тел не должно после отделения занимать больший объем, чем до отделения (305 b 10 — 20).
30. Возникновение элементов друг из друга должно иссякнуть, если только в конечном объеме не содержится бесконечное число атомов. В самом деле, всякий раз, когда из земли возникает вода, от земли отнимается некоторый объем, поскольку возникновение происходит путем выделения, как утверждают атомисты. То же самое повторится вновь, когда вода возникнет из оставшейся земли. Если эту процедуру повторить бесчисленное число раз, то получится, что в конечном объеме содержится бесконечное число атомов, что невозможно (305 b 20 — 25).
31. Смешно наделять огонь фигурой, предназначенной только для разделения. Огонь скорее соединяет и сводит вместе, чем разделяет: разделяет он разнородное, а соединяет однородное, так как огню свойственно сплавлять (например, золотой песок в слиток золота). Поэтому надо было наделить огонь фигурой, предназначенной либо и для того и для другого, либо предпочтительно для соединения (307 а 31 — 307 b 5).
32. Поскольку горячее и холодное противоположны по способности, то холодному невозможно приписать какую-либо конфигурацию, так как конфигурация, которая ему приписывается, должна быть противоположна конфигурации частиц горячего, но, однако, ни одна фигура не противоположна другой фигуре. Вот почему холодное они все обошли молчанием, хотя следовало либо все свойства определить через конфигурацию частиц, либо ни одного. Некоторые, правда, попытались объяснить свойства холодного, но сами себе противоречат. Они утверждают, что холодным является то, что состоит из крупных частиц, так как оно оказывает стискивающее действие и не проходит через поры. Ясно, что горячим будет то, что проходит через поры, а таково во всех случаях состоящее из мелких частиц. Откуда следует, что горячее и холодное различаются размером геометрической величины, а не конфигурацией (307 b 6 — 15).

Теория элементов

Таким образом, из анализа ошибок атомистов Аристотелю стало ясно, что различия между элементами определяются не их конфигурациями; "поскольку важнейшие различия между телами суть различия в свойствах, действиях и способностях (а мы утверждаем, что у каждого естественного тела имеются действия, свойства и способности), то, прежде всего, надо говорить об этом, чтобы, исследовав их, мы постигли специфические отличия каждого элемента" (там же, 307 b 20 — 25). Отсюда видно, как резко противопоставил Аристотель два прежде плохо различимых понятия — атом и элемент.

В списке элементов Аристотель не был оригинален и принял систему, так или иначе признанную всем тогдашним ученым сообществом: огонь, воздух, воду и землю. Этому материальному тетрексу отвечал тетрекс свойств — теплое, холодное, сухое и влажное. За счет сочетания этих свойств элементы получали свою определенность:

огонь = теплое + сухое,
воздух = теплое + влажное,
вода = холодное + влажное,
земля = холодное + сухое.

В состав окружающих нас веществ входят в тех или иных пропорциях исходные элементы. Понятно, что многие твердые материалы при прокаливании их на огне плавятся. Согласно химической теории Аристотеля, это означает, что они состоят из затвердевшей жидкости или, как он говорил, воды. Земля же при сильном нагреве, считал он, может только улетучиваться в форме дыма. Таким образом, холод и тепло являлись первичными свойствами; сухость и влажность — вторичными. В зависимости от нагрева и охлаждения все тела, в основном, вели себя либо водоподобно, либо землеподобно.

Отсюда становится ясно, что под водоподобностью следует понимать жидкую фазу вещества, под землеподобностью — твердую, под воздухоподобностью — газообразную и, наконец, под огненноподобностью — некую плазменную фазу. Почти во всех случаях термины огонь, воздух, вода и земля нужно понимать как четыре фазы вещества. Отличие этих понятий от соответствующих современных заключается в том, что все эти фазовые состояния могли существовать одновременно при одном и том же нагреве. Поэтому они для древних естествоиспытателей выступали скорее как химические элементы, а не физические состояния.

Последнее обстоятельство следует подчеркнуть особо. Любое из двух противоположных качественных состояний имело два аспекта — относительный и абсолютный. Понятно, что каждое свойство могло иметь различную количественную степень интенсивности: одно тело может быть нагрето больше другого и тогда мы говорим "второе тело холоднее первого" и т.д. Но Аристотель делал и качественное различие между теплом и холодом, а также другими противоположными парами свойств. Получалось, что сухость — это не отсутствие влажности, а присутствие сухости в действительности и присутствие влажности в возможности. То есть материя одновременно обладает всеми противоположными свойствами, но одни свойства существуют потенциально, другие — актуально. Здесь начали работать гносеологические (метафизические) категории Аристотеля, но они, однако, выступают отнюдь не на первых ролях: ядро его онтологии — это элемент.

Вот выдержка из "Метеорологии", где говорится о химическом составе сложных веществ (золота и т.д.): «Из воды состоят золото, серебро, медь, олово, свинец, стекло и многие не имеющие названия камни, ибо все они плавятся от тепла. Из воды, кроме того, состоят некоторые вина, моча, уксус, щелок, молочная сыворотка и сукровица, ибо все они от холода застывают. Железо, рог, ногти, кость, жилы, древесина, волосы, листья и кора состоят скорее из земли. Кроме того, сюда надо отнести янтарь, смирну, ладан, а также так называемые слезы, сталактиты и плоды, например, стручковые и злаки, ведь все они, одни в большей, другие в меньшей степени, состоят из земли, ибо одни только размягчаются, другие улетучиваются; образовались же они все не при охлаждении. К этому можно добавить соду и соль, а также те виды камней, которые были образованы не при охлаждении и, следовательно, не могут быть расплавлены на огне. Кровь и семя состоят из земли, воды и воздуха. В крови, содержащей волокна, больше земли (поэтому она и не сворачивается на холоде и не растворяется водой), а кровь, лишенная волокон, состоит в основном из воды (поэтому-то она и сворачивается). Семя при охлаждении твердеет, когда вместе с теплом уходит и влага» (Метеор. , 389 а 8 — 23).

Итак, Аристотель большинство металлов отнес к застывшей жидкости, хорошо понимая, что разница между расплавленным и твердым металлом такая же, как между водой и льдом. Почему железо у него не попало в разряд металлов, сказать не трудно. Скорее всего, это было связано с тогдашней несовершенной технологией, при которой Аристотель не смог увидеть его в жидком состоянии, а только в размягченном (точка плавления железа намного превышает точку плавления перечисленных металлов). Что касается других материалов, относить ли их к воде или земле, то здесь Аристотель целиком и полностью опирался на опытные факты, связанные с их реакцией на прокаливание на огне. Не исключено, что он сам проводил эксперименты.

Удивительно, какое огромное число различных свойств смог выделить Аристотель. В восьмой главе четвертой книги "Метеорологии" он насчитал 36 свойств вещества (18 противоположных пар); в следующей главе он детально характеризует каждое из них. Во второй главе второй книги "О возникновении и уничтожении" он называет только 14 свойств (7 противоположных пар), которые можно различить на ощупь: теплое — холодное, сухое — влажное, тяжелое — легкое, твердое — мягкое, вязкое — хрупкое, шероховатое — гладкое, грубое — тонкое. Здесь же первые две пары он выделил в качестве основных, не делая между ними специального различия (как это он сделает позднее); пару тяжелое — легкое он отбрасывает, так как она "не способна ни действовать, ни испытывать воздействие" (329 b 21), хотя в предыдущем своем сочинении — "О небе" — этим двум свойствам он посвятил почти всю четвертую книгу. В "Физике" он почти не анализирует свойства элементов. Таким образом, на содержании четырех сочинений можно проследить за ходом развития естественнонаучных воззрений Аристотеля.

В четвертой книге "Метеорологии" дана, пожалуй, самая первая и вместе с тем весьма оригинальная химическая теория сварения. "Сварение" понималось Аристотелем не узко кулинарно, а как естественный внутренний химический процесс изменения свойств природных тел. Всякую химическую реакцию он связывал с поглощением или выделением тепла. Если тепловой обмен проходил в присутствии воды, то этот процесс назывался кипячением; если без воды — жарением. Но был еще один естественный процесс — созревание, который объединил чисто химические процессы с биологическими.

Аристотель отчетливо понимал, что процессы, происходящие в органическом мире, ничем принципиальным не отличаются от процессов, протекающих в неорганическом. Его теория химических свойств материи полностью лишена какого бы то ни было витализма. Органические вещества — мясо, кости, дерево, молоко, гной — у него постоянно соседствуют с землей, металлами, водой и т.д. Все эти вещества были из одного ряда. Такого трезвого взгляда на вещи не было даже у большинства химиков XVIII века.

Космология

Однако эта же химическая теория, распространенная на астрономические явления, оказала резко отрицательное воздействие на развитие естествознания. Неспособность Аристотеля мыслить механическими категориями особенно губительно сказалась на анализе динамических систем наподобие Солнечной. К этому следует добавить незнание им математики и желание использовать вместо нее логику, которая, как не раз уже говорилось, сводилась к бесплодному толкованию слов. Вселенную он рассматривал как законченную, раз и навсегда данную совокупность состояний.

В своем первом естественнонаучном сочинении — "Физике" — Аристотель, главным образом, занят размышлениями над предметами, которые в свое время занимали Зенона. Многие страницы посвящены длинным, скучным, малоубедительным и сильно запутанным рассуждениям о бесконечности. Роль логического анализа при этом была огромна. Исходя из гносеологии, решение многих задач он видел на путях обыкновенного толкования слов. Этому поиску он посвятил не одну страницу "Физики". Так, глава третья пятой книги целиком посвящена разъяснению слов "вместе", "раздельно", "касание", "промежуточное", "следующее по порядку", "смежное" и "непрерывное". В следующих своих сочинениях чисто лингвистический подход уступает место непосредственному чувственному опыту. В "Метеорологии" почти вся аргументация основывается на знаниях эмпирических фактов.

Химическая теория в "Физике" практически полностью отсутствует, хотя имеется одна существенная деталь, которая впоследствии сыграла определяющую роль в будущем развитии естествознания. Имеется в виду теория места, согласно которой каждый элемент, наряду с какими-то своими свойствами — тяжестью, нагретостью, влажностью и т.д. — обладал еще одним свойством — конкретным местом пребывания. Естественное место земли — низ (центр мира), огня — верх (периферия Вселенной), вода и воздух имели свои промежуточные места. Принадлежность тела тому или иному месту целиком определяла его динамические свойства, исключив, тем самым, механику как науку.

«Тело, снаружи которого находится какое-нибудь другое объемлющее его тело, находится в некотором месте; тело, у которого нет этого объемлющего тела, нигде находиться не может: оно начинает двигаться. Поэтому если этим телом является вода, то частицы ее начнут движение, так как они объемлются друг другом; все в целом в одном отношении будет двигаться, в другом — нет: как целое — оно не будет менять место; как имеющее части — будет двигаться; причем некоторые части будут двигаться только по кругу, другие же, способные сгущаться и разрежаться, наряду с круговым движением будут опускаться вниз и подниматься вверх.

Как уже было сказано, одни тела занимают место в возможности <потенциально>, другие же — в действительности <актуально>: если тело представляет собой монолит, то его части будут занимать потенциальные места <то есть эти части всегда будут способны изменить свое место в случае своего отделения>; если же части уже отделены и просто касаются друг друга (как в куче), то они займут свои действительные места.

Каждое тело занимает то место, которое отвечает его природе; поэтому всякое тело, способное к перемещению или увеличению само по себе, находится в некотором месте; однако небесный свод, как было сказано, в целом нигде не находится, для него не определено место, так как его ничто не объемлет. Движение может быть относительным, то есть перемещаться будут не совпадающие, а прилегающие друг к другу части. Но движение может быть по совпадению, например движение души человека, а также движение Вселенной. Ведь все части Вселенной находятся как бы в одном месте: одна часть Вселенной охватывает другую (то есть внутренняя часть объемлется сферой внешней части). Поэтому то, что вверху, вращается, но про всю Вселенную даже нельзя сказать, что она покоится, так как она <как целое> нигде не находится: она уже ничем не объемлется, рядом с ней нет никакого тела.

Земля помещается в воде, вода — в воздухе, воздух — в эфире, эфир — в небе, а небо уже ни в чем другом находиться не может (Небо и есть Вселенная). Место Вселенной не небесный свод, а его крайняя, касающаяся подвижного эфирного тела, покоящаяся граница» (Физ., 212 а 30 — 212 b 22).

Понятие места настолько удивительно для физики Аристотеля, что его своеобразие можно сравнить лишь с современным релятивистским понятием "здесь" и "теперь". В общей теории относительности Эйнштейна динамика тел зависит от структуры пространства-времени. Очень похожую теорию, во всяком случае, по духу и внутренней логике, предложил и античный философ. Относительность понятия места тела, зависимость его от присутствия других (объемлющих) тел, а также определяющая роль пространственного расположения тел для их динамики в данном случае очевидна.

Особо следует сказать о первом двигателе (перводвигателе) Вселенной, о котором говорит Аристотель в конце своей "Физики". Казалось бы, зачем он нужен, если "механику" физических тел он изложил в теории относительного пространственного местоположения тел? Этой общей теорией относительности он широко пользовался и никогда от нее не отступал. В Средние века под перводвигателем стали понимать бога. Но в оригинальном аристотелевском тексте нет и намека на божественную личность. Говоря о движении, он особо отмечает, что причиной его не могут служить любовь и вражда Эмпедокла, ум Анаксагора, пустота Демокрита, душа Платона (Физика, 265 b 20 — 35), т.е. какие-то антропоморфные характеристики. Он понимал его в механистическом смысле.

Под первым или истинным двигателем Аристотель, как и Ньютон, понимал логически первый принцип движения — первотолчок, который состоял в том, что точка пространства, откуда идет движение, не должна иметь частей. Она не имеет также геометрической протяженности или, как говорил Аристотель, величины. Вызывая движение, она вместе с тем покоится и никуда не движется. В самом деле, рассуждал он, предположим, что эта сингулярная точка начала движение. Значит, на нее что-то подействовало, значит, есть двигатель более "первичный", чем указанный. Действия точки-перводвигателя по сообщению телам того или иного движения (движение вверх, вниз, по кругу) — неиссякаемо, то есть точка-перводвигатель должна работать вечно. Таким образом, идея абсолютного перводвигателя логически дополняет идею относительного места для каждого первоэлемента.

Тяготение элементов к своему естественному месту рассматривалось им с анти-механических позиций. Известно, что всякое механическое перемещение происходит под действием внешних (по отношению к телу) сил. У Аристотеля же "тяготение" является внутренним, можно сказать, химическим свойством тел. Причем здесь не было никакой мистики: все объяснялось вполне естественно, через реально наблюдаемые факты. Огонь не обладал душой, как у Гераклита, которая бы «звала» его наверх, но он обладал природным качеством, которое не было объяснено атомистами с точки зрения движения, формы и размеров атомов. Поэтому летучесть огня он принял за данность, которая не требовала от естествоиспытателя ни геометрических, ни механических доказательств. Безапелляционное постулирование эмпирически наблюдаемых явлений, характерное отличие современной физики, оказывается, впервые проявилось еще на заре развития естествознания. Аристотель, быть может, один из самых ярких формалистов-феноменалистов.

Аналогичный "полухимический" образ мысли проявился при разработке Аристотелем теории кругового вращения эфира. Религиозность и эстетика бесконечного вращения по кругу здесь были на последнем месте. На первом же стоял эмпирический фактор — все звезды совершают равномерное круговое движение. Точно так же, как земля совершает поступательное движение вниз, а огонь — поступательное движение вверх, эфир совершает равномерное вращательное движение по кругу. Он нужен был Аристотелю для естественного объяснения движения звездного неба, а не для населения его богами, как у мифотворцев. Пятый элемент с конкретными свойствами по местонахождению и характеру движения нужен был , как предыдущие четыре элемента, совершающие продольно-поступательные движения. Его божественность — метафорична, житейская дань принятой в Греции мифологизированной идеологии.

Элеаты и атомисты, говоря о движении, имели в виду, главным образом, механическое движение. В "Физике" Аристотеля наметилось важное отклонение от этой традиции. Он обратил внимание на то, что видов движения, по крайней мере, три: механическое перемещение в отношении места, количественный рост или убыль и, наконец, качественное изменение состояния тела. Будучи по своему духу химиком-элементником, он, естественно, заинтересовался последней формой движения больше всего, но не сразу. Во втором сочинении — "О небе" — он еще усиленно разрабатывает тему вращательного звездного эфира (первые две книги) и тему элементов (последние две книги). В третьем сочинении — "О возникновении и уничтожении" — Аристотель вплотную подошел к рассмотрению качественного изменения (первая книга) и развил основное ядро теории элементов (вторая книга).

Понятия возникновения (рождения) и уничтожения (гибели) были вынесены автором в название сочинения не случайно; они дают ключ для понимания сути происходящих в природе процессов. Аристотель, конечно, не отрицал тезиса элеатов: нечто не может возникнуть из ничего и нечто не может превратиться в ничто. Но он категорически возражал против тезиса атомистов, которые учили, что все изменения в природе, включая качественные, происходят за счет количественного роста и убыли, а также в результате перемещений относительно места. В первой книге своего третьего сочинения он доказывает, что свойства веществ могут возникать практически из ничего и исчезать бесследно, но при этом должна сохраняться материя — носительница этих свойств. Отказавшись от структурного анализа вещества, он тем самым получил свободу концептуального маневра. На смену количественно-геометрического метода атомистов пришел качественно-логический метод Аристотеля.

Теорию качественного изменения он сначала представил в общефилософском, онтологическом аспекте, как, впрочем, и теорию элементов. Прикладную теорию качественных превращений (теорию сварения) он дал в четвертой книге четвертой работы — "Метеорология". Три первые книги этого сочинения посвящены атмосферным явлениям, кометам, землетрясениям, то есть тем традиционным вопросам, которые рассматривали все естествоиспытатели того времени. Это — наименее оригинальная часть созданного Аристотелем учения, хотя и здесь есть своеобразные авторские находки. Имеется в виду, прежде всего, теорию пневмы, которая выполняла роль огня как элемента.

Пневма выступила уже в качестве конкурирующего понятия, так как она некоторым образом заслоняла собой теорию четырех элементов. Идея пневмы, собственно, не принадлежит Аристотелю. Впервые об этом огнеподобном агенте заговорил Гераклит. Он тоже, как и Аристотель в "Метеорологии", рассуждал о двух потоках сухого (светлого) и влажного (темного) испарения. Причем гераклитов огонь носил, видимо, и какой-то идеально-духовный аспект, а не только физический. Ему приписывалась разумность в форме логоса. К сожалению, это сторона учения Гераклита остался для нас навсегда скрытой в мраке веков.

Однако важность теории пневмы нельзя недооценивать. Стоики выставляли ее как альтернативу к эпикурейскому атомизму: ведь теория элементов Аристотеля не нашла продолжателей в Античном мире и только в Средние века она получила признание. Античный же мир вооружился гераклитовской пневмой как делокализованной, непрерывной и изменчивой субстанцией в борьбе с квантованными и дискретными понятиями атомистов. Но зачем она понадобилась Аристотелю?

Строение Вселенной, по Аристотелю, нам хорошо известно: в центре находится земляной шар, омываемый водой океана, затем шел слой атмосферного воздуха, а за ним сразу же располагался пятый элемент — эфир; для огня места, кажется, не находилось. Между тем, Аристотель нуждался в активной энергии огня. Кроме того, была нарушена стройность космоса. Поэтому он и ввел суррогатный элемент пневму-огонь, который мог раздувать огонь и проявляться в виде молний, грома, урагана, вулканических извержений и землетрясений. Таким образом, с помощью этого скрытого активного агента Аристотель смог создать теоретическую метеорологию.

Каталог сочинений Аристотеля

Взято из сочинения Диогена Лаэртского [5, V 22 – 27, с. 212 – 213]
О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов
Цифра, стоящая после наименования, означает
число книг в данном трактате Аристотеля.

1. О справедливости 4.
2. О поэтах 3.
3. О философии 3.
4. Политик, или О государственном деятеле 2.
5. Грилл, или О риторике.
6. Неринф.
7. Софист.
8. Менексен.
9. О любви.
10. Пир.
11. О богатстве.
12. Поощрение.
13. Евдем, или О душе.
14. О молитве.
15. О знатности.
16. О наслаждении.
17. Александр, или В защиту поселенцев, и О случайном.
18. О царской власти.
19. О воспитании.
20. О благе 3.
21. Извлечения из "Законов" Платона 3.
22. Извлечения из "Государства" Платона 2.
23. О домоводстве.
24. О дружбе.
25. О том, что значит страдать или пострадать.
26. О науках.
27. О спорных вопросах 2.
28. Разрешение спорных вопросов 4.
29. Софистические разделения 4.
30. О противоречиях.
31. О родах и видах.
32. О присущем.
33. Записки об умозаключениях 3.
34. Предпосылки о добродетели 2.
35. Возражения.
36. О различных выражениях.
37. О страстях, или О гневе.
38. Этика 5.
39. О началах 3.
40. О науке.
41. О первоначале.
42. Разделения 17.
43. К Разделениям.
44. О вопросах и ответах 2.
45. О движении.
46. Предпосылки.
47. Спорные предпосылки.
48. Силлогизмы.
49. Первая аналитика 8.
50. Большая вторая аналитика 2.
51. О задачах.
52. Методика 8.
53. О лучшем.
54. Об идее.
55. Определения к топике 7.
56. Силлогизмы 2.
57. К Силлогизмам (определения).
58. О предпочтительном.
59. К Топике.
60. Топика к определениям 2.
61. Страсти.
62. К Разделениям.
63. О математике.
64. Определения 13.
65. Умозаключения 2.
66. О наслаждении.
67. Предпосылки.
68. О добровольном.
69. О прекрасном.
70. Положения к Умозаключениям 25.
71. Положения о любви 4.
72. Положения о дружбе 2.
73. Положения о душе.
74. Политика 2.
75. Политические беседы наподобие теофрастовых 8.
76. О справедливом 2.
77. Сборник руководств 2.
78. Руководство по риторике 2.
79. Руководство.
80. Другой сборник руководств 2.
81. О методе.
82. Сокращение теодектова руководства, или О приложении.
83. Разработка руководства по поэтике 2.
84. Риторические энтимемы.
85. О большом.
86. Разделение энтимем.
87. О слоге 2.
88. О советовании.
89. Сборник 2.
90. О природе 3.
91. К Природе.
92. Об архитовой философии 3.
93. О спевсипповой и ксенократовой философии.
94. Извлечения из "Тимея" и из "Архита".
95. Возражение против Мелисса.
96. Возражение против Алкмеона.
97. Возражение против Горгия.
98. Возражение против Ксенофана.
99. Возражение против Зенона.
100. О пифагорейцах.
101. О животных 9.
102. Анатомия 8.
103. Выборка из "Анатомии".
104. О сложных животных.
105. О баснословных животных.
106. О бесплодии.
107. О растениях 2.
108. Физиогномика.
109. Врачевание 2.
110. О единице.
111. Признаки бури.
112. К Астрономии, "Старший бог, святой дальновержец".
113. К Оптике.
114. О движении.
115. О музыке, "Матери дочь благодетной".
116. К Мнемонике.
117. Гомеровские вопросы 6.
118. Поэтика.
119. Физика (основы) 28.
120. Рассмотренные вопросы 2.
121. Круг знаний 2.
122. К Механике, наименований.
123. Демокритовы вопросы 2.
124. О магните.
125. Примеры.
126. Смесь 12.
127. Исследования по родам 14.
128. Притязания.
129. Олимпийские победители.
130. Пифийские победители.
131. О музыке.
132. К Пифийским играм.
133. Опровержение о пифийских победителях.
134. Дионисийские победители.
135. О трагедиях.
136. Театральные списки.
137. Пословицы.
138. Застольные порядки.
139. Законы 4.
140. Категории.
141. Об истолковании.
142. Государственные устройства (158 городов).
143. Письма к Филиппу.
144. Селимбрийские письма.
145. Письма к Александру 4.
146. К Антипатру 9.
147. К Ментору.
148. К Аристону.
149. К Олимпиаде.
150. К Гефестону.
151. К Фемистагору.
152. К Филоксену.
153. К Демокриту.
154. Гекзаметры, начинающиеся.
155. Элегические стихи, начинающиеся.

---

1. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. — М.: Искусство, 1975.
2. Страбон. География. — М., 1994, XIII, I, 54.
3. Секст Эмпирик. Сочинения в двух томах. — М., 1976.
4. Аристотель. Сочинения в 4-х томах. — М., 1975.
5. Диогена Лаэртского. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М.,1979.