Либерализм и тоталитаризм

Хрестоматия

Н.Б. Чичерин

«Подчиняясь государству, как высшему целому, человек не перестает быть свободным лицом, то есть, самоопределяющимся центром своей личной жизни...»

В среде большевиков-ленинцев излюбленной темой была: кого считать правоверным марксистом, а кого нет; кто «уклонился» и насколько именно влево, вправо от ортодоксального марксизма. При чтении книги «Либерализм в России» (М., 1996) мы тоже наткнулись на подобную псевдопроблему. В.Ф. Пустарнаков зачислил Н.Б. Чичерина в «оппортунисты» либерально движения. На это хочется возразить: и Милюков, и Чичерин, и Бердяев стояли на очень различных позициях, но все они были «классиками» русского либерализма. Прежде чем продолжить эту мысль, приведем цитату из статьи В.Ф. Пустарнакова:

“В отечественной и зарубежной литературе тип мировоззрения Чичерина определялся с разными оттенками: дворянский либерал, истинный либерал (Хаттер Д.), правый либерал (Бенсон С.), либеральный консерватор или консервативный либерал (Струве П.), просто консервативный либерал (Леонтович). Но в последние годы "либеральный статус" Чичерина стал неожиданно повышаться. Особенно меня удивило то, что А. Валицкий изменил свою квалификацию Чичерина: если в книге "Русская философия и общественная мысль от просвещения до марксизма" (1973) А. Валицкий квалифицировал Б.Н. Чичерина как идеолога правого крыла дворянского либерализма, исходя из того, что тот соединял, в частности, гегелевский культ сильного государства и правового порядка с экономическим либерализмом вульгарной политической экономии, то теперь польский ученый назвал Чичерина самым крупным либералом к востоку от Германии. Подхватывая эстафету, В.И. Приленский стремится доказать, что в лице Чичерина "русский либерализм получил своего самого яркого выразителя (по крайней мере в XIX в.)". Познавательную причину расхождения я усматриваю в разном понимании самой сути либерализма как доктрины, и поэтому я попытаюсь измерить либерализм Чичерина по изложенным выше критериям и в первую очередь по критерию сочетаемости экономического и политического либерализма.” (с. 235)

Затем В.Ф. Пустарнаков делает вывод:

“Чичерин одним из первых начал возрождать в России теорию естественного права и учение о правах личности как естественных правах, что со временем высоко оценили некоторые русские либералы начала XX в. Этот факт свидетельствует о том, что в сфере философии, в том числе философии права, Чичерин придерживался либеральных принципов. Но и это — лишь еще один либеральный фрагмент в нелиберальном в целом мировоззрении Чичерина. Чичерин занял в истории русского либерализма почетное место. Но все-таки типичным либералом ни в классическом, ни в постклассическом варианте он не стал; он не вышел за рамки дворянского либерализма, т.е. паралиберализма.” (c. 237).

Нельзя осуждать либерала за то, что его убеждения носят «дворянский», «правый» или «консервативный» оттенок; либералы должны быть «разными». Именно тот либерал, кто действует по-своему, абсолютно свободно, без оглядки на других; кто не принадлежит никакой, в том числе, «либеральной» партии по существу. Либерал может состоять в рядах либеральной партии, платить членские взносы и выполнять другие формальности, но думать и действовать он обязан исключительно самостоятельно, иначе он не либерал. Наше основное замечание в адрес П.Н. Милюкова как раз и состояло в том, что его критика веховцев была слишком нетерпимой; это внесло разлад в несторойные ряды русских либералов. Для В.Ф. Пустарнакова скажем, политические убеждения, как национальность человека или его религиозные убеждения, определяются только самоуказанием: «Я — либерал». Если человек имеет темный цвет кожи, жесткие курчавые волосы, родился у истоков Нила, но говорит: «Я — русский», мы должны принять его за такового. Точно так же обстоит дело и с самоидентификацией религиозных и политических убеждений.

Б.Н. Чичерин (1828 — 1903) — юрист, историк, мыслитель

Однако мы отвлеклись от Чичерина. Для первого знакомства с ним предоставляется слово Н.О. Лосскому:

“Б.Н. Чичерин (1828 — 1903) родился в семье богатого и родовитого помещика. Образование Чичерин получил в Московском университете, где изучал право. Ученик профессоров Редкина и Грановского, Чичерин познакомился с философией Гегеля еще в молодости. В 1861 г. Чичерин был назначен профессором Московского университета, но в 1868 г. он вышел в отставку в знак протеста против нарушения правительством университетской автономии. В 1881 г. он был избран московским городским головой. Однако после того как Чичерин произнес речь, в которой подчеркнул необходимость увенчать здание сельского и городского самоуправления народным представительством, Александр III потребовал его отставки. Чичерин был вынужден оставить пост, на котором пробыл в течение двух лет. Замечательные русские ученые и писатели, такие как И.В. Киреевский, А.С. Хомяков и Б.Н. Чичерин, вызывали подозрение у правительства, которое боялось всех тех, кто защищал свободу мысли и отличался духом независимости. А все-таки многие из них, как, например, Чичерин, в состоянии были образовать партию умеренных и либеральных консерваторов. Отстаивая свободу в рамках закона, такая консервативная партия могла бы осуществить необходимые реформы в то время, когда для них созрели бы благоприятные условия. Вместо этого просвещенного консерватизма в России торжествовал нелепый и грубый консерватизм, известный под названием «черносотенство».

Основные философские работы Чичерина: «История политических учений», в 5 томах, 1877; «Наука и религия», 1879; «Мистицизм в науке», 1880; «Положительная философия и единство науки», 1892; «Основания логики и метафизики», 1894; «Очерки философии права», 1901; «Вопросы философии и психологии», 1904. [Кроме того: «Курс государственной науки», 1894 – 1898 гг. Ч. 1 – 3; «Философия права», 1900; «Воспоминания», 1929 – 1934; Т. 1 – 4.]

Большой интерес представляют три тома воспоминаний Чичерина. Его работы «Положительная философия» и «Единство науки и метафизики» переведены на немецкий язык и опубликованы в 1899 г. в Гейдельберге под заглавием «Philosophische Forschungen» («Философские исследования»)” (2, с. 176 – 177).

“Чичерин поднял индивидуальное личное бытие человека на ту высоту, которую она заслуживает, и признал его вечным и свободным творцом. Однако теории Гегеля и Чичерина страдают односторонностью универсализма и индивидуализма. Для Гегеля характерно преобладание универсализма, так как он был пантеистом и в связи с этим преувеличивал значение цельности мира. И наоборот, Чичерин не вполне сознавал органическую цельность мира. Как показал Г.Д. Гурвич в своей статье о Чичерине («Philosophic und Recht». II, 1922), он был склонен к преувеличению индивидуализма. В этой статье Гурвич противопоставляет Чичерина Соловьеву и находит в работах последнего более высокий синтез принципов универсального и индивидуального. Расхождение в этических воззрениях Чичерина и Соловьева наглядно нашло свое выражение в поднявшейся между ними полемике по поводу соловьевской книги «Оправдание добра». Рассматривая проблемы социальной этики, Соловьев подверг критике две крайности философской мысли. С одной стороны, он боролся против нравственного субъективизма, считавшего, что для осуществления добра необходима лишь нравственная воля личностей. С другой стороны, «Соловьев подверг критике социальный реализм, поборники которого придавали первостепенное значение общественным институтам, а нравственную волю личности считали второстепенной ценностью (гл. XIII). По Соловьеву, личность, нравственная воля необходима для достижения добра. Однако необходимо так совершенствовать общественную жизнь и общество, чтобы они стали «организованной нравственностью», Одна из задач такого развития общества предусматривает обеспечение всем и каждому некоторого минимума благополучия, необходимого для поддержания жизни и человеческого достоинства. В учении Соловьева об обществе Чичерин видел тенденцию к «достижению Царства Божиего посредством насильственных мер и правительственных мероприятий. Все это, — говорил он, — может привести к полному отрицанию человеческой свободы» («Принципы этики», ВФП, 1897, с. 640)” (2, с. 184 – 185).

“Следует отметить, что Чичерин был выдающимся мыслителем. К сожалению, современники не оценили его по заслугам. Среди широкой публики он нашел признание как большой специалист по конституционным вопросам. В 1897 г., находясь под впечатлением горячей полемики с Соловьевым, острые ответы которого были вызваны, пожалуй, самим Чичериным, последний писал, что он работал в меру своих сил и способностей, сделал все от него зависящее, чтобы с большей пользой использовать данный ему от бога талант. Пройдя свой жизненный путь, писал Чичерин, я могу спокойно сойти в вечность и предстать перед господом богом. Чичерин, несомненно, заслужил это право и мог умереть спокойно, с сознанием исполненного долга.” (2, с. 187).

Кстати, Владимир Соловьев в своей заметке «Письмо В.С. Соловьева к автору (Вместо предисловия <к книге Ф.Б. Геца “Слово подсудимому!”>)» 5 марта 1891 г. приводит любопытный фрагмент из письма Чичерина:

“По моему убеждению, — пишет мне Борис Николаевич Чичерин, — нет народа в мире, которому человечество было бы обязано такой благодарностью, как евреям. Достаточно сказать, что из среды их вышло христианство, которое произвело переворот во всемирной истории. Какого бы мы ни были мнения насчет религиозных вопросов, нет сомнения, что книга, которая служит насущною духовною пищею многих и многих миллионов людей, принадлежащих к высшему цвету человечества, Библия, — еврейского происхождения. От греков мы получили светское образование, но греки исчезли, а евреи, несмотря на неслыханные гонения, рассеянные по всей земле. сохранили неприкосновенными свою народность и свою веру. В этом я вижу залог великого призвания. Думаю также, что государство обязано оказывать защиту и покровительство всем подданным, которых Провидение поставило под его руку... В практическом отношении могу сказать по собственному опыту, что, управляя в течение двадцати лет двумя имениями, одним в Тамбовской губернии, где нет ни одного еврея, а другим в Полтавской, где все ими полно, я вижу, что в последнем крестьяне денежнее и состоятельнее, хотя в первом они, пожалуй, смышленее и деятельнее, да и условия лучше... Вообще, я с глубокой скорбью вижу, что многие мои соотечественники стоят в этом вопросе не на точке зрения христианской любви к ближнему, а на точке зрения чисто языческой и даже варварской. Антисемитическое движение составляет позор нашего времени. Дорого бы я дал, чтобы смыть с своего отечества это пятно.” (3, с. 299).

Курс государственной науки

Часть II. Социология

Книга первая.

Существо и основные элементы общества

Глава I. Понятие об обществе

В Общем Государственном Праве было выяснено юридическое отличие государства от гражданского общества. Мы видели, что это два разные союза, из которых один представляет общество, как единое целое, а другой заключает в себе совокупность частных отношений между членами. Одни и те же лица входят в состав обоих, но в разных отношениях, почему эти два союза управляются разными нормами: один публичным, другой частным правом.

Но юридическая сторона далеко не исчерпывает содержания государственной жизни. Это не более как форма, в которую вкладывается совокупность жизненных интересов, составляющих предмет государственного управления. И в этой области существует тоже противоположение частных интересов и государственных, а вместе с тем двоякого рода отношения между лицами.

Образуя единое целое, входя в состав государства, как члены союза, граждане остаются раздельными единицами, состоящими между собой в многообразных юридических, экономических, умственных и нравственных отношениях. Совокупность этих отношений образует между ними связь, которая есть нечто совершенно иное, нежели связь государственная. Последняя исходит от целого и делает отдельные лица органами и носителями интересов этого целого; первая, напротив, исходит от отдельных лиц и представляет переплетение возникающих между ними частных взаимодействий. Эта область заключает в себе всю частную жизнь людей, их семейные и общежительные отношения, их экономические связи, а также все сферы духовного творчества, в науке и искусстве, наконец, нравственное влияние людей друг на друга. Сюда же относятся и все те частные союзы, в которые люди вступают во имя своих частных целей. Очевидно, все это совершенно отлично от отношений политических. Подчиняясь государству, как высшему целому, человек не перестает быть свободным лицом, то есть, самоопределяющимся центром своей личной жизни, в качестве свободного лица он вступает в сношения с другими, из чего и образуется между ними совокупная связь. Эта совокупность частных отношений между людьми, подчиняющимся общей политической власти, и есть то, что называется обществом. С юридической стороны насколько оно управляется нормами частного права, настолько оно получает название гражданского общества.

Понятие об обществе, как области отличной от государства искони было присуще юридической практике народов. На нем основано различие между частным, или гражданским правом и государственным. Но в науке это понятие осознано и сформулировано сравнительно недавно. Гегелю принадлежит честь философского различения гражданского общества и государства. Эта плодотворная мысль получила дальнейшее развит у его последователей. Она была принята и выдающимися юристами, которые пришли к этому понятию, исходя не из метафизических построений, а из фактического изучения различных областей правоведения. Такое совпадете обоих путей исследования, сверху и снизу, доказывает правильность взгляда. Однако, до сих пор еще понятие об обществе установилось не вполне. Иные, например Эшер, ограничивают его экономической областью. Друпе, как и Штейн, называют обществом происходящее под влиянием экономических условий распределение духовных общественных благ, именно, власти и чести. Третьи, как Роберт Моль, дают название общества совокупности постоянных частных союзов, стоящих посредине между государством, как единым целым, и областью частных отношений, управляемых гражданским правом. Четвертые, наконец, безмерно расширяя понятие об обществе, делают из него совокупный организм, обнимающий самое государство, которое является только одним из органов или функций этого цельного тела. На такую точку зрения становятся некоторые экономисты, например Шеффле, и реалистические философы, как Герберт Спенсер. Весь современный социализм основан на смешении государства и общества или, лучше, на поглощении последнего первым. Лицо теряет здесь свою частную сферу деятельности, оно становится только органом и орудием целого, как бы ни называлось это целое, государством или обществом. Последняя точка зрения должна быть безусловно отвергнута. Она вся коренится в смешении понятий. Различение двух отдельных областей человеческой деятельности, частной и политической, а вместе и различение государства и общества, составляет основное начало всей государственной науки. Это — элементарное понятие, без которого нельзя сделать ни шага в научном исследовании общественных явлений, вне которого водворяется только полнейший хаос мыслей. Но признавая это основное деление, не следует ограничивать понятие об обществе, как делают указанные выше ученые. Нельзя понимать общество исключительно как область экономических отношений и столь же мало можно ограничивать это понятие распределением духовных благ. Общество, как совокупность частных отношений, заключает в себе и то и другое, ибо человек есть существо физическое и духовное вместе взятые, взаимодействие людей представляет обмен, как материальных благ, так и мыслей и чувств. Точно также невозможно под именем общества разуметь только постоянные частные союзы, с исключением чисто личных гражданских отношений. Свободно образующиеся союзы принадлежат к области общественных явлений, совершенно так же, как и личные связи. Те из них, которые становятся органами государства тем самым получают, как мы видели, смешанный характер; но из этого не образуется отдельная, самостоятельная область общественных отношений: в промежуточных формах выражается только взаимодействие двух смежных областей, ведущее к смешанным явлениям. Общество не есть нечто отличное и от частных отношений и от государства. Совокупность частных отношений, заключающая в себе и частные союзы, противополагается государству, как единому целому. Такова единственная теоретически правильная точка зрения. Она лучше всего была выяснена Трейчке в его критике понятий об обществе.

Разделение этих двух сфер тем необходимее, что они не совпадают ни по объему, ни по содержанию. Область частных отношений, сама по себе, не имеет определенных границ. И физическое и еще более духовное общение людей простирается на весь земной шар. Государство в эти отношения вносит юридическую обособленность; оно каждой отдельной группе придает известное единство. Как юридическое лицо, государство составляет единое целое, с точно определенной территорией, с явными признаками принадлежности к нему тех или других лиц. Общество подчиняется этому высшему, господствующему над ним единству, но при этом сохраняет òe внешние связи, который постоянно выводят его из пределов, положенных государством. Так, в материальной области, происходит постоянный торговый обмен с другими странами, даже с отдаленными частями света. Граждане одного государства живут в другом, приобретают там собственность, занимаются промышленностью и торговлей, не принадлежа к политическому порядку, но составляя существенный элемент общественной жизни. Еще большее общение происходит в сфере умственной. Обмен мыслей, влияние иностранных литературных произведений имеют громадное значение для общественного развития отдельных народов. Политические сношения касаются совокупных интересов, общественные же сношения несравненно шире и многообразнее. Наконец, и в религиозной области члены одного и того же церковного союза могут быть рассеяны по разным странам. Граждане одного государства могут подчиняться власти, находящейся в другом. Наглядный тому пример представляет католицизм. Таким образом, общество, подчиняющееся известной государственной власти, связывается с другими такими же обществами многообразными связями, устанавливающимися помимо государства, и эти связи составляют существенный элемент его жизни.

Из этого можно видеть, что и по содержанию эти две сферы не совпадают. Государство управляет совокупными интересами народа, но вся область личной деятельности человека (материальной и духовной: в науке, искусстве, промышленности) лежит вне его. Государство может иметь на нее большее или меньшее, во всяком случай, косвенное влияние; но самый источник деятельности, ее производящая сила, а вместе с этим цели и побуждения, заключаются в лице человека, который, как свободное существо, составляет самостоятельное начало жизни и деятельности. Из взаимодействия свободных единичных сил образуется то, что называется обществом.

Спрашивается: в какой мере из этого взаимодействия свободных сил и вытекающих отсюда отношений взаимной зависимости может составиться нечто цельное и единое? Единство, налагаемое на общество государством, в сущности для него внешнее; оно стоит над ним. Но постоянное тесное общение между лицами неизбежно устанавливает и постоянную внутреннюю их связь. Какого же рода эта связь? Многие исследователи общественной жизни прямо называют общество организмом; возможно ли в точной науке придать ему это название?

Всматриваясь в явление, мы замечаем, что в обществе действительно есть черты, сходные с организмом. Таково разделение труда и проистекающая отсюда взаимная зависимость частей. С этой точки зрение, различные группы, на которые само собою разбивается общество, представляются как бы органами и функциями единого общественного тела. Это подобие получает особенную яркость, когда это распределение подчиняется юридической организации и становится более или менее прочным. Такова система каст. Однако эта аналогия остается весьма поверхностной. Свойственная человеку свобода разбивает эти искусственные деления и дает человеческим обществам строение, совершенно несходное с физическими организмами. Органическая клетка составляет элемент ткани, который самостоятельного значения не имеет, а служит только целям того целого, в которое она вплетена. Человек, напротив, является самостоятельным центром жизни и деятельности; он, в сущности, составляете, цель, для которой существует самый общественный организм. Он по собственному изволению может переходить не только из одной части организма в другую, но и из одного организма в другой. В силу этой присущей лицу свободы, вся общественная жизнь представляется взаимодействием самостоятельных и самоопределяющихся единиц, и если между ними устанавливается распределение функций, то оно совершается тем же свободным взаимодействием, а отнюдь не внешней, наложенной сверху организацией. Человек выбирает какое-нибудь одно занятие, потому что это ему выгодно и согласно с его личным призванием или с его личным положением; а так как экономическая выгода лица состоит в том, что оно делает то, что нужно другим, то этим удовлетворяется и общественная потребность. Отсюда рождается взаимная зависимость частей, проистекающая из отношений свободных единичных сил. Но эта зависимость отнюдь не ограничивается частями юридически обособленного организма; она простирается и на другие организмы, иногда даже в большей степени. Так, английские хлопчатобумажные фабрики состоят в гораздо большей зависимости от производства хлопка в Америке, нежели от земледельческих продуктов собственной страны. Самое продовольствие в странах, не производящих достаточно хлеба для внутреннего потребление, зависит от внешнего ввоза, который играет такую же роль, как и внутреннее производство; он определяет цены производимого в стране хлеба, следовательно и выгоды земледелия.

Очевидно, что тут есть многообразное сплетение интересов и зависимостей, простирающееся на весь земной шар. Если государство выделяет некоторые группы из других, то это юридическое обособление не влечет за собою соответствующего экономического, умственного и нравственного обособления. Общество через это не становится единичным организмом. Подчиняясь государству, как единому целому, оно не перестает быть сплетением частных зависимостей и взаимодействий, не представляющих никакого организованного единства.

Еще менее можно признать общество организмом духовным, то есть личностью, имеющею общие цели и общую волю. Когда говорят, что общество чего-нибудь требует от лица, то это не более как фигуральное выражение, ведущее к путанице понятий. Общество, как целое, ровно ничего не требует, потому что не имеет ни общего разума, ни общей воли. В обществе есть различные слои, в которых господствуют известные нравы и понятия, и принадлежащее к ним лицо, в большей или меньшей степени, подчиняется общему направлению, ибо, живя с другими, необходимо соображаться с их образом мыслей и действий. Но эти нравы и понятия суть нравы и понятия известной суммы единиц; в других слоях могут господствовать совершенно другие взгляды. Поэтому и то, что называется общественным мнением и общественными потребностями, в действительности есть только мнение и потребности известной суммы единиц. Никакого другого явления жизни они нам не представляют; ни на что другое не указывает и строгая наука, исследующая свойства человеческой личности и существо тех союзов, к которым она принадлежит. Все остальное не более как метафоры.

Между тем, во имя этих метафор пытаются перестроить весь человеческий быт. Не только чистые социалисты, как Родбертус, но и социалисты кафедры, как Шеффле, утверждают, что в исследовании экономических отношений надо отправляться не от отдельного лица, а от общества, как цельного организма, в котором лицо играет только служебную роль, являясь страдательной клеткой, вплетенной в общественную ткань. На этом основании весь существующий порядок объявляется построенным на ложных началах. Вместо него, в воображении воздвигается здание будущего, в котором человек перестает быть самостоятельным источником жизни и деятельности, а становится лишь одним из бесчисленных мелких колес громадной машины. Нечего говорить о том, что подобные измышления составляют плод чистейшей фантазии. Противореча действительности, они равно противоречат и здравой теории. Ими могут увлекаться только люди, не умеющие ясно различать понятия. К государству, а не к обществу приложимо понятие о целом, владычествующем над частями; в исследовании общества надо исходить от лица. Смешение этих двух сфер было причиной самых крупных ошибок в истории философии права.

Но отличаясь, по своему существу, от государства, как союз, основанный на свободном взаимодействии лиц, общество тем не менее находится с последним в самой тесной связи. Оба состоят из одних и тех же лиц, а потому между ними устанавливается постоянная взаимная зависимость. Мы видели, что в юридическом отношении гражданское общество подчиняется государству, сохраняя однако свою неотъемлемо принадлежащую ему самостоятельность. Общество, как совокупность всех частных отношений, экономических, умственных и нравственных, не только образует свою самостоятельную область, но и само воздействует на государство. Физическое лицо, которое является в нем основным началом, составляет в реальном мире единственный источник всякого сознания и всякой деятельности, а потому государство все свои силы и средства почерпает из общества. Органами и орудиями государства могут быть только физические лица, а они берутся из общества. Без сомнения, государство может выбирать наиболее способных, и в этом состоит одна из существенных его задач. Оно может даже готовить людей для различных политических поприщ; но все-таки материал получается от общества. Создавать людей по своей воле государство не в силах, и чем более развивается общественная жизнь, чем более начало свободы водворяется в общественных отношениях, тем более государство принуждено опираться на общественные элементы и употреблять те орудия, которые общество ему дает.

В такой же зависимости состоит государство и относительно материальных средств. В средние века князь имел свои отдельные имущества, которые служили главным источником для удовлетворения правительственных потребностей. Но с развитием государственной жизни казенные имущества отходят на задний план. Главным источником государственных доходов становятся подати, а они получаются из частного достояния. Податное бремя, волей или неволей, должно соразмеряться со средствами плательщиков. Богатство государства всецело зависит от богатства народа, а народное богатство создается не государством, а трудом и сбережением частных лиц. Не юридическое, а физическое лицо является источником экономической деятельности. Поэтому экономическая сфера, по существу своему, составляет область общественных отношений. Государству же принадлежит здесь только содействие.

То же самое имеет место и в сфере духовных интересов. Государство связано теми умственными, нравственными и религиозными убеждениями, которые разлиты в обществе. Оно не может идти им наперекор, не подрывая собственных духовных основ, на которых зиждется вся его сила. Все умственное развитие народа есть существенно дело общества; государство, еще более нежели в материальной сфере, ограничивается здесь косвенным содействием. Что касается религии, то это — дело совести, которая не подлежит принуждению со стороны государственной власти. Если, преступая свои пределы, государство вторгается в эту область, то и в этом случай оно тогда только может рассчитывать на некоторый успех, когда оно опирается на убеждение значительной части общества. Без этого оно остается бессильным.

Сознание этой зависимости государства от общества составляет отличительную черту новейшей политической науки. Прежде мыслители, за немногими исключениями, слишком склонны были исходить от чисто теоретических начал на которых они строили государство, воображая, что эти создания чистой логики могут целиком прилагаться ко всякому обществу. В особенности в этом заблуждении повинна была либеральная школа. Но горькие опыты жизни разрушили эти мечтания. Они показали, что государственный быт тогда только имеет прочные основы, когда они покоятся на господствующих в обществе убеждениях и потребностях. Теоретически, идея государства одна, но приложение ее в жизни может быть разное. Государство состоит, как мы видели, из разнообразных элементов; полное их развитие и гармоническое их соглашение составляют не более как отдаленную цель политического развития. В действительности же, преобладание того или другого элемента, а вместе с тем строение и деятельность государства, зависят от местных и временных условий, то есть, от состояния общества. Каждый народ, в каждую эпоху своего развития, имеет свой политический быт, соответствующий присущим ему на этой ступени потребностям. Там, где этого соответствия нет, политическое здание висит в воздухе. Это сознание все более и более проникает в современные умы; оно составляет прочное достояние науки.

Однако и это совершенно правильное воззрение может страдать односторонностью. Взятое в своей исключительности, оно ведет к отрицанию идеальной стороны государственной жизни. Между тем, эта идеальная сторона составляет самое существо государства. Как единое целое, господствующее над частями, как юридическое лицо, имеющее власть над членами, государство является осуществлением известной идеи. Государственное единство, которое связывает не только существующие одновременно лица, но и следующие друг за другом поколения в постоянный союз, не есть нечто физическое, подлежащее внешним чувствам; это — чисто умственное представление, которое однако имеет силу в действительности, ибо люди руководствуются им в своих действиях. Государство есть не физическое, а метафизическое лицо; но это метафизическое лицо живет и действует в реальном мире. Оно является одним из важнейших факторов в истории и жизни.

Причина этого явления заключается в том, что человек, по самой своей природе, есть метафизическое существо, которое руководствуется не только тем, что дают ему внешние чувства, не одними физическими влечениями и нуждами, но и сознанием высших начал, присущими ему потребностями свободы, правды, порядка. Эти духовные потребности заставляют его подчиняться государственной власти и видеть в государстве осуществление высшей, господствующей над ним идеи. Это сознание может быть более или менее ясно, но оно всегда присуще народу. Оно выражается в том, что государственная власть считается установлением Бога. Оно же проявляется в идее отечества, которому человек жертвует своим достоянием и самой своей жизнью. Ничего подобного в животном мире не замечается. У животных нет ни права, ни нравственности, ни отечества, ни Бога, ибо у них нет сознания сверхчувственных начал. Один человек, как разумное существо, из физической области возвышается в область метафизическую.

Это разлитое в обществе сознание может принимать различный формы, смотря по свойствам и степени развития общества, и это различие влияет на самое строение государства. Идея государства, то есть умозрительная его природа, одна; но так как в нее входят различные элементы, то сочетание их может быть разное. Местные и временные условия и потребности дают перевес тому или другому, чем определяется и самое строение государства, которое, таким образом, становится в указанную выше зависимость от взглядов и направлений общества. Но и со своей стороны, государство воздействует на общество. Идея государства, осуществляясь в действительном мире, становится реальным лицом, которое властвует над физическими лицами. Оно разрозненные стремления общества связывает в единое целое и направляет к общей цели. Этим видоизменяется, как состояние, так и сознание общества, которое действием государственной власти возводится на высшую ступень развития. Лучшим тому примером служит переход европейских государств от средневекового порядка к новому. Действием государственной власти средневековой порядок, основанный на частном праве, постепенно разрушался; политическое тело приобретало силу и единство; идея государства все больше и больше осуществлялась в действительной жизни. Точно также у нас, в преобразованиях Петра Великого, выразилось могучее действие государства на весь общественный быт. Но эти примеры доказывают вместе с тем, что всякое преобразование сверху должно сообразоваться с действительным состоянием общества. Оно тогда только может быть успешно, когда общество достаточно к нему подготовлено. Иначе самая безграничная власть остается бессильной.

Таким образом, мы имеем здесь взаимную зависимость двух противоположных общественных сфер, из которых в одной господствует единство, а в другой различие. С одной стороны, центральная сила действует на подчиненные ей единичные силы, с другой стороны, единичные силы воздействуют на центральную. Это противоположение центральной силы частным составляет явление общее физическому и духовному миру. Но только в области духа оно образует две противоположные сферы деятельности. В физическом мире целое и части связаны непреложным законом, который делает из них совокупную систему, роковым образом подчиняющую единичные силы центральной. Такова, например, солнечная система. В духовном мире, напротив, есть начало, которое делает единичные силы самостоятельным источником жизни и деятельности. Это начало есть свобода, или самоопределение разумного существа. Оно ведет к тому, что единичное лицо, подчиняясь целому во имя разумно осознанных начал, сохраняет однако свою самостоятельную сферу деятельности и вступает в свободные частные отношения к другим таким же лицам. Отсюда противоположение двух сфер; отсюда и такие свойства общественного союза, которые делают всякие аналогии с физическим организмом совершенно неуместными и даже превратными.

Эта независимость общества от государства есть факт, не подлежащий ни малейшему сомнению. Если социалисты и социологи, смешивая совершенно различный понятия, хотят в экономической области превратить общественные силы в чистые органы государства, то никто еще не пытался сделать тоже самое в области духовной. Никому не приходило в голову утверждать, что наука, искусство, религия суть функции государственной власти и должны вырабатываться повелениями сверху. А пока этого нет, пока все высшие духовные интересы являются плодом самостоятельной деятельности единичных сил, де тех пор общество, представляющее совокупность этих частных сил, остается независимым от государства, как принудительно организованного целого. Если же человек в области духовной является самобытным и самоопределяющимся источником жизни и деятельности, то таковым он необходимо должен быть и в области экономической, которая представляет отношение духовных сил к окружающей природе. Для покорения природы люди могут соединять свои силы и образовать этим путем всевозможные союзы, но живым источником деятельности и отношений является все-таки свободное лицо, а никак не центральная власть, которая здесь, как и везде, может только оказывать содействие и частью давать направление, а не заменять собой частный почин. Независимость общества во всех сферах человеческой деятельности составляет непреложный закон духовного мира, вытекающий из свободы человека.

Задача науки состоит в исследовании существа, свойств и взаимодействия этих двух противоположных областей общественной жизни. Исследование общества в его составных элементах и влияние его на государство составляет предмет Науки об Обществе, или Социологии в тесном смысле; наоборот, исследование воздействия государства на общество составляет предмет Политики. Последнее предполагает первое, ибо действие государства на общество не может быть объяснено без определения существа и свойств последнего. А так как политика вместе с государственным правом составляет часть государственной науки, то и наука об обществе должна войти сюда же. Общее Государственное Право ей предшествует, ибо без этого нельзя определить различные типы человеческих союзов и установить отличие общества от государства. Политика, как сказано, должна за ней следовать, ибо деятельность государства существенно зависит от состояние общества. Таков именно порядок нашего изложения...

Таковы исторически развивающиеся отношения общества к государству. Из этого очерка ясно, что для строго научного их определения необходимо изучить порознь каждый из общественных элементов, исследовать внутреннюю его природу, его взаимодействие с другими и те исторические формы, через которые он проходит в своем развитии. В этом и состоит задача социологии. Нечего говорить о том, что ничего подобного нет в социалистической литературе, которая строит только фантастические здания, лишенные всякой реальной почвы. Можно сказать, что современный социализм весь построен на невежестве. Недостаток знаний заменяется необузданностью воображения, которое прикрывается извращенными нравственными понятиями. Не в нем можно обрести идеал, к которому стремится человечество (с. 3 — 42).

Книга пятая. Историческое развитие

Глава IV. Общественные идеалы

Во всяком развивающемся обществе есть свои идеалы. Человек живет не одним настоящим днем; он простирает свои взоры на будущее, и притом не для себя одного, но и для потомства. Он принадлежит к союзу, который имеет свои корни в далеком прошлом и многовековое существование впереди. Он работает для этого союза, и чем пламеннее он ему предан, тем дороже для него идеалы, способные возвести отечество на высоту человеческого совершенства. Сознание этих идеалов и стремление к их достижению составляют высшую нравственную красоту жизни. Они поднимают дух человека и дают ему нравственные силы для плодотворной деятельности.

Эти идеалы одушевляют и целые народы или, по крайней мере, высшую, образованнейшую их часть. Общественное сознание ценится теми идеалами, которые в нем разлиты. Чем они уже и одностороннее, тем ниже умственный и нравственный уровень общества и тем скуднее плоды его деятельности. Наоборот, чем выше и шире его идеалы, чем более они имеют общечеловеческое значение, тем выше поднимается сам дух народный, и тем способнее он становится быть историческим деятелем.

У христианских народов в особенности, общественные идеалы необходимо носят общечеловеческий характер, ибо христианство, по существу своему, есть религия общечеловеческая; для нее нет Эллина, ни иудея, а есть только общее братство людей, которым всем возвещается слово искупление. Поэтому, исключительность вероисповедной точки зрения, отрицающей все остальное, всегда является умалением христианского идеала, простирающегося на все человечество. Ему равно противоречат властолюбие папства, нетерпимость узкого православия и ограниченность протестантских сект.

Но христианский идеал есть только идеал нравственный, а потому чисто личный. Общественный же идеал гораздо шире. В нем к свободному влиянию нравственных начал присоединяется юридическое, то есть принудительное устройство общества, а вместе с тем и умственное образование и экономическое преуспевание. Все это является плодом светского развития, совершающегося в аналитические периоды. Мы видели, что оно составляет совокупное дело новых народов. Они общими силами вырабатывают общественные идеалы. Ни один из них не может устраниться от этого процесса, не обрекая себя на бессилие и бесплодие. Только приобщаясь к общим для всех идеалам, народ становится историческим народом.

Но подлежа развитию, идеалы естественно меняются. Каждая новая ступень приносит новые точки зрения. Исследование законов исторического развития показало нам, что не всегда эти точки зрения ведут к возвышению и очищению идеалов. Идеализм возносит их на высоту, иногда даже чрезмерную; напротив, реализм их принижает. В этом отношении, важнейшую роль играет философия. От точек зрения, на которые она становится, от тех горизонтов, которые она открывает мысли, от влияния ее на умы зависит общественное настроение, а с вместе тем и высота тех идеалов, которые усваиваются обществом и проводятся им в жизнь. В период живого философского развития, могучий дух, веющий из высших умственных сфер, охватывает все общество и увлекает его с неудержимой силой, иногда в совершенно одностороннее направление. В такие эпохи совершаются крупные дела; возгорается борьба нового со старым; в обществе происходят глубокие перевороты, за которыми следует реакция, тем более законная, чем одностороннее было прежнее направление.

Величайший пример такого увлечения односторонними идеями представляет XVIII век. На нем можно изучить и силу и слабость этих умственных течений. Философия этого времени во всех сферах мысли пролагала новые пути. Она смело обнаруживала всю несостоятельность порядка, унаследованного от средних веков; она провозглашала свободу неотъемлемым правом человека и открывала ему перспективу бесконечного совершенствования. Какое-то упоение мысли охватило все народы Европы и даже сами правительства. Все преклонялись перед всемогущим авторитетом французских мыслителей. Современные реалисты, как Тэн, для которых смысл философии, следовательно, и истории, есть закрытая книга, видят в этом движении только действие ложного классического духа, витающего в отвлеченностях, вместо того чтоб исследовать реальные условия жизни. Но именно это метафизическое направление, при всей своей односторонности, дало самый могучий толчок общественному сознанию. Воспитанные философией идеальные стремления придали революционной Франции несокрушимую силу; они дали ей возможность побудить старую Европу и сделать начала свободы и равенства существенными элементами всей европейской жизни. И когда это направление, вследствие своей односторонности и крайности, пало от внутреннего разлада, а не от внешних врагов, совершенное им дело не погибло. Наполеон презирал идеологов, но он сам был служителем той же идеи и сознательно или бессознательно содействовал ее успеху. Тот подъем духа, который обнаружился в Революции, был опорой и его побед. И когда великий полководец, в свою очередь, пал вследствие презрения к свободе и народности, тот же философский дух взял в руки его наследие, поставив себе идеалом уже не одностороннее развитие свободы, а сочетание ее с порядком в системе разумно уравновешенных учреждений.

Однако, при всей своей духовной мощи, при той производительной силе, которую он выказывал в истории, отвлеченный идеализм беспрестанно спотыкается о действительность, часто вовсе не подготовленную к восприятию его идеалов. Для того чтоб идеи нашли благодарную почву и могли пустить прочные корни, необходимо изучение реальных условий их осуществления. В этом и состоит плодотворная задача реализма. Именно поэтому человеческий ум с идеальной высоты спускается в низменность и принимается за изучение фактической стороны общественной жизни. Но здесь его ожидает другая опасность. Поставленный в реальные условия места и времени, идеал неизбежно принижается, а при одностороннем развитии эмпиризма он даже вовсе затмевается. Это и составляет естественный плод чисто реалистического направления науки и жизни. Тогда умы постигает разочарование; в них поселяется недоверие к идеальным стремлениям, а наконец даже равнодушие к жизни, лишенной высших начал, сообщающих ей красоту. Пессимизм становится господствующим настроением; а те, которые не хотят отказаться от идеалов, воодушевляются ненавистью к существующему общественному строю и на место его стремятся поставить безумный бред своего расстроенного воображения.

Таково современное положение умов. Не смотря на различие направлений, в обеих отраслях умственного и общественного реализма обнаруживается также духовная скудость, проистекающая от принижения духа, прикованного к низменной области реальных отношений.

Нравственный реализм несомненно заключает в себе более духовной силы, нежели реализм демократический. Об этом свидетельствуют его победы. Он сохранил в себе предания прежнего идеалистического периода, и это составляет основание его могущества. Но спустившись на землю, втесненные в узкие рамки национальных интересов, прежние идеалы потеряли свое возвышающее значение. Погрузившись в эмпиризм, дух науки, столь высоко стоявший в Германии, понизился и опошлился. Особенно в общественных науках всякие твердые точки опоры исчезли; водворилась всеобщая шаткость умов, среди которой один социализм, как зловещая сила, выдвигается вперед, пользуясь умственной слабостью своих соперников. В политической же области, после неслыханных военных успехов, оказалось полное бессилие совладать с внутренними задачами. Как противодействие либеральным стремлениям средних классов, вызвано было демократическое начало всеобщей подачи голосов; но оно послужило только на пользу социализма. С другой стороны, поход против клерикалов кончился полным поражением. Шаткость на верху и шаткость внизу, — вот все, чего достигла объединенная и торжествующая Германия. И, как внешняя связь этой плохо слаженной системы, над всем воздвигается напряженный до крайности милитаризм, развитие которого не может служить утешением обществу, достигшему высокой степени образования и некогда со славой носившему знамя общечеловеческих начал. Мудрено ли, что в нем неудержимо распространяется пессимизм?

Такое же разочарование постигло Италию. Народный дух, в борьбе с иноплеменниками, призванный к защите отечества, временно поднимается до необыкновенной высоты и может порождать великие подвиги самоотверженности; но для прочного развития нужно иное содержание. Сознание государственной силы и одержанных побед недостаточно для удовлетворения высших потребностей человека. Сам этот подъем духа, который составляет последствие успешного напряжения сил, нередко ведет к тому, что народ, задержанный в своем развитии, в борьбе с врагами, стоящими на высшей степени культуры, заимствует у последних новые идеалы. История Наполеоновских войн представляет тому не один пример. Государственная сила, составляющая плод народного самосознания, есть все-таки не цель, а средство. Она дает народу возможность играть всемирно-историческую роль, но для исполнения этой роли нужно быть носителем всемирно-исторических идей.

С своей стороны, демократический реализм с первого же шага ниспал с своей идеальной высоты. Оторвавшись от прошлого, он тут же наткнулся на реальные условия жизни, обнаружившие полную неподготовленность массы к управлению государством. Вместо свободы, он обрел деспотизм. И если временно сознание военной славы могло служить некоторым вознаграждением за утрату других, высших начал, то окончательный, позорный разгром цезаризма доказал, что презрение к идеалам никогда не обходится людям даром.

Менее всего народная масса, призванная к политическим правам, могла найти в них удовлетворение своих потребностей. Участие в верховной власти не улучшает экономического быта, которого условия не зависят от государства; а между тем, именно в этом улучшении заключается вся цель пролетариата. При невозможности ее достижения в существующем общественном строе, он хватается за самые крайние учения и во имя их стремится к разрушению установленного порядка. Это идеал своего рода, но не разумный идеал человеческого общежития, а фантастическое представление, которое обращается в орудие самых низменных страстей.

Социализм, по существу своему, не может быть идеалом человеческих обществ. Человек, по природе, есть существо свободное, и таким он остается во всех союзах, в которые он вступает. Свободным он является и в гражданском порядке, где свобода и равенство суть основные начала, и в отношении к нравственным требованиям, которые обращаются к его внутренней свободе, не подлежащей принуждению, наконец в государстве, которое есть союз свободных лиц во имя совокупных интересов, а не машина, подавляющая всякую личную самостоятельность. Между тем, социализм отрицает свободу в самом ее корне; он превращает человека в страдательное колесо всеохватывающей машины, подводящей всех к одному уровню. Тот призрак свободы, который дается гражданину в государстве участием в совокупных решениях, служит лишь к тому, чтобы подавить лицо деспотизмом большинства, не знающего ни сдержек, ни границ. Идеалом человеческого общежития может быть только свободное общество в свободном государстве, а никак не порабощение лица во всех сферах его деятельности. Чем более в политической области расширяется власть большинства, тем необходимее человеку иметь убежище в частной сфере, где он остается полным хозяином. А именно тут ему отрезаны все пути; по выражению Иеринга, он становится вьючным скотом общества. Таков результат социализма. В погоне за материальными благами, он уничтожает в человеке то, что делает его человеком, — самостоятельную и самодеятельную личность. Социализм не потому неосуществим, что он для человеческой природы слишком высок, а потому, что он слишком низок. Это — система годная для рабочего скота, а не для людей. Но и умеренная демократия не может быть идеалом человеческих обществ. Устанавливая господство численного большинства, она тем самым вверяет верховную власть наименее образованной части общества, а такое отношение общественных сил не может быть высшей целью человеческого развития. Здесь мы имеем дело с теми свойствами человека, которые зависят от условий его земного существования. Как физическое существо, человек может жить на земле, только покоряя природу своим целям. Для этого требуется масса физического труда, который и составляет постоянное призвание огромного большинства людей. Но физический труд не дает того высокого развития, которое дает труд умственный, составляющий призвание образованного меньшинства. На самых высоких ступенях развития этот закон остается неизменным. Воображать, что когда бы то ни было рабочая масса может стоять на одном уровне с образованными классами, есть совершенно праздная мечта. Мы имеем здесь лежащее в самой природе вещей отношение количества к качеству, или экстенсивности к интенсивности. Во всех сферах бытия, в физической природе, также как и в человеке, чем выше качество, тем оно реже. Количественный перевес есть свойство посредственности. Качество состоит именно в том, что в нем сливается во едино то, что в количестве рассеянно во многом. Но именно поэтому, оно, а не количество, должно господствовать в нормальном состоянии человеческих обществ. Владычество числа может быть только переходной формой, низшей ступенью развития, над которой должен воздвигнуться высший порядок.

Однако демократия имеет и свою идеальную сторону. Не только лежащее в оснований ее начало свободы составляет существенный элемент всякого истинно человеческого союза, но есть область, в которой свобода, равная для всех, действительно является идеалом общежития. Эта область есть гражданское общество. Мы видели, что общегражданский порядок, основанный на свободе и равенстве, представляется завершением юридического развития общества. Индивидуализм составляет коренное начало гражданского союза, в отличие от государства, которое основано на понятии о единстве целого, Поэтому, далее этих норм в гражданской области идти невозможно. Установлением строя, основанного на свободе и равенстве, идеал достигнут.

Но утверждением правильного юридического порядка в гражданской области не завершается развитие человеческих обществ, Напротив, оно составляет только начало нового, высшего развития. Формальный юридический строй есть не более как почва, на которой проявляются иные, высшие силы. Мы видели, что свобода естественно и неизбежно ведет к неравенству. На предшествующих ступенях, в родовом и сословном порядке, неравенство устанавливалось искусственными мерами, вследствие чего оно далеко не всегда соответствовало естественному отношению сил. С водворением общегражданского строя, все искусственные преграды падают и естественное превосходство одних сил над другими выступает уже беспрепятственно. Оно обнаруживается во всех сферах, и в экономической, и в умственной. Высшее развитие общества, освобожденного от старых пут, состоит именно в том, что эти высшие силы получают в нем должное значение. Это и есть то возрождение аристократии, о котором говорено выше, как о существенном требовании современной жизни и необходимом результате законов развития человечества.

Мы видели, что аристократия распадается на три главные отрасли? родовую, или поземельную, денежную и умственную. Первые две представляют два противоположных, но оба равно необходимых и восполняющих друг друга элемента экономической, общественной и политической жизни народов: элемент устойчивости и элемент прогресса. Родовая аристократия, по существу своему, есть хранитель преданий и усмиритель движения; это — сословие политическое по преимуществу. Там, где она сознает свое значение и занимает подобающее ей место в общественном организме, там политическая жизнь представляет наибольшую крепость и постоянство, при неуклонном сохранении свободы. Римская аристократия и английская представляют величайшие в истории примеры политической мудрости. Наоборот, родовая аристократия, не понимающая своего призвания и лишенная политического значения, аристократия, преследующая свои частные цели вместо общественных, составляет величайшую помеху всякому совершенствованию. Со своей стороны, денежная аристократия, носительница капитала, не только является естественным руководителем промышленного мира, но и в политической области она представляет начало движения и прогресса. Мы видели, что все развитие человечества состоит в накоплении материального и умственного капитала, передаваемого от поколения поколению. Земля остается все та же; она не увеличивается и не уменьшается, не изменяет своей формы, а подложит только более или менее разумному пользованию. Капитал, напротив, умножается безгранично и принимает самые разнообразные формы, составляя послушное орудие изобретательности человека. Поэтому, владелец капитала есть главный носитель прогресса. Силой капитала совершаются те чудеса промышленного развития, которые покоряют природу целям человека и дают ему неведомые дотоле орудия совершенствования. Но и тут следует заметить, что эта сила представляет оружие обоюдоострое. Обращенное исключительно на материальные блага, оно возбуждает самые низменные стремления и вместо возвышения, содействует унижению человечества.

Очевидно, что эти две противоположные друг другу аристократии тогда только в состоянии исполнит свое общественное назначение, когда они стоят на высоте современного просвещения; а для этого необходима связь их с аристократией умственной. Последняя не составляет собственно политического элемента. Мечты Платона о владычестве философов, мечты, которые разделялись некоторыми новейшими социологами, как-то Сен-Симоном и Огюстом Контом, противоречат природе вещей. Призвание умственной аристократии не практическое, а теоретическое. Весьма редки примеры людей одинаково сильных и в научных исследованиях и в управлении практическими делами. Но теоретическое призвание умственной аристократии делает ее руководительницей умственного движения. Она исследует законы общественной жизни; она указывает и разрабатывает общественные идеалы. Она же служит связью между аристократией родовой и денежной. Только живой союз этих трех элементов способен дать обществу ту стройность жизни и то всестороннее и гармоническое развитие, которые составляют для него высшую цель. Это — те независимые общественные силы, которые служат первым и главным залогом, как внутреннего порядка, так и общественной свободы. Где нет независимых сил, способных стоять на собственных ногах и не поддающихся всякому течению, там общество, лишенное устоев и не скрепленное внутри себя, носится по воле ветра и волн; оно не представляет никакой преграды ни деспотизму сверху, ни деспотизму снизу. Там невозможны ни прочная свобода, ни правильное развитие. Эти-то силы и составляют аристократический элемент общества. Где их нет, или где они расшатались, там необходимо их создать или обновить.

Но для того, чтобы аристократия могла быть действительной общественной силой, надо, чтобы она не отделялась от общества, а состояла с ним в живой и постоянной связи. Прежние общественные порядки, родовой и сословный, грешили именно тем, что они ставили искусственные грани, которые мешали свободному передвижению элементов. И это было неизбежно, пока средние классы, связывающие высшие общественные ступени с низшими, не получили надлежащего развития. Только в новое время, вследствие свободы промышленного труда, этот связующий элемент общественной жизни разросся во все стороны и занял подобающее ему место в общественном организме. Общегражданский порядок составляет плод и выражение того начала личной свободы, на котором зиждется вся деятельность и все значение этих классов. В них заключается залог и всего будущего развития человечества, ибо они составляют не только опору, но и главный источник аристократических элементов. Из средних классов выходит, как денежная, так и умственная аристократия. Самая родовая аристократия не в состоянии держаться, если она не обновляется постоянно приливом свежих сил из средних классов.

Начало равной для всех свободы, господствующее в общегражданском порядке, не означает однако, что и в политическом строе аристократическим элементам не должно быть предоставлено никаких преимуществ. Напротив, если в обществе они фактически получили преобладающее значение, то несомненно, что и в государстве им должно быть предоставлено соответствующее их положению место. Государство не есть только свободное отношение единичных сил, как гражданское общество. Оно дает одним власть над другими. Очевидно, что во имя общего блага, власть должна быть предоставлена тем, которые наиболее способны ею пользоваться. Если в свободном обществе никто не должен быть исключен из политических прав, то установление прав одинаковых для всех противоречит требованию способности. Вручить верховную власть в государстве численному большинству, то есть наименее образованной части общества, значит идти наперекор всем высшим требованиям государственной жизни и человеческого развития. Если в области гражданской демократической строй представляется высшим идеалом, то в области политической он может быть только переходной ступенью. Сила современной демократии заключается главным образом в слабости ее соперников. Во Франции, которая является главным представителем этого начала в Европе, монархические партии имеют свой идеал в прошлом; ничего не забывая и ничему не научившись, они упорно держатся принципа, давно отжившего свой век и похороненного под развалинами истории. Клерикальная партия идет еще далее назад; ее идеал лежит в средних веках. В тех и других обнаруживается полное непонимание современной жизни и ее условий. Со своей стороны, радикализм точно также имеет свой идеал в прошлом, только не в прочном порядке, а в минутных потребностях революционной борьбы. Деспотизм массы, не знающей сдержек и руководимой демагогами, представляется им нормальным состоянием человеческого общежития. Наконец, и социализм заимствует все свои идеалы у отжившего свой век утопического идеализма, который обращается в орудие разрушения. Перед всеми этими представителями пережитых моментов человеческого развития современная уравновешенная демократия имеет неоспоримые преимущества. Она стоит на твердой почве настоящего общегражданского строя и заключает в себе залог будущего развития. Из недр господствующих в ней средних классов могут и должны выработаться те аристократические элементы, которым принадлежит первенство в будущем. Но владычество их может установиться не путем насильственных переворотов и не подогреванием начал, отживших свой век, а признанием в политической области того фактического превосходства, которое вырабатывается свободным действием общественных сил.

Мы не раз уже указывали на то, что гражданская свобода естественно и неизбежно ведет к фактическому неравенству положений и влияний. Это неравенство составляет основание идеального политического строя, в котором все общественные элементы получают подобающее им место и значение в целом. Как было объяснено в Общем Государственном Праве, в гражданской области должно господствовать равенство числительное, в области политической равенство пропорциональное. Этим способом высшие требования государственной жизни связываются с демократическим порядком, господствующим в гражданской области. Но пока это фактическое превосходство образованных элементов не получило надлежащего развития и признания, демократия составляет нормальный порядок политического строя. Тщетно толковать о монархическом начале, пока не выработалась аристократия, в особенности умственная, которой принадлежит верховное руководство в области идеалов. Пока умы погружены в эмпиризм, нечего говорить о высших началах жизни. Только умственное развитие может проложить путь развитию общественному.

Потребность этого дальнейшего развития заключается в неустойчивости демократии, как политической силы. Поставленная между двумя направлениями, из которых одно прямо ей враждебно, а другое старается сбить ее с правильного пути, она держится только склоняясь попеременно то на ту, то на другую сторону. Господствующие в ней средние классы не имеют в себе ни крепкой внутренней связи, ни твердых начал, на который бы они могли опираться. Это расплывающаяся масса, которая служит посредствующей стихией, склейкой общественных элементов, но сама нуждается в высшем руководстве. Она то готова с испуга броситься в объятия деспотизма, то склонна делать уступки неразумным требованиям народных масс. Последние же, поставленные на высоту, совершенно несоответствующую их внутреннему содержанию и их способностям, с одной стороны поддаются влиянию клерикализма, который один дает им нравственные начала жизни, с другой стороны увлекаются проповедью социализма, который говорит их страстям. Последний является самым опасным врагом демократии; толкая ее на ложный путь, он готовит ей падение. Демократия может быть более или менее прочна там, где социализм не имеет корней; но как скоро он усиливается, конец ее представляется лишь вопросом времени. Он может быть ускорен социальными переворотами, которые, грозя разрушением всему общественному строю, заставят все здоровые элементы общества сплотиться против буйных сил, выступающих с бессмысленными требованиями. Но прочная победа лучших элементов может быть подготовлена и обеспечена только высшим умственным развитием, обличающим всю нелепость социалистических стремлений, а вместе и несостоятельность такого порядка вещей, который низшие силы ставят наверх и вручают верховную власть классам наименее способным ею пользоваться. Не в общественных порядках, а в хаотическом состоянии умов заключается язва современной жизни. Излучить ее может только высшее развитие науки.

Только умственным развитием может быть подготовлено и то царство Духа, которое представляется венцом и завершением всего исторического процесса.

Высказывая это ожидание, мы должны спросить себя: не уносимся ли мы, в свою очередь, в область утопий? Стоя на научной почве, можно говорить о современных идеалах человечества, ибо эти идеалы существуют; можно обсуждать и большую или меньшую возможность их осуществления; но пытаться определить тот порядок вещей, который должен быть конечной целью всего человеческого развития, не будет ли слишком смело? Не есть ли это тоже праздная мечта, лишенная всякой реальной почвы?

Это недоумение разрешается тем, что указанная цель человеческого развития составляет логически необходимый вывод из чисто научного исследования законов исторического процесса. История удостоверяет нас, что раскрывающийся в ней дух не есть только мечта воображения, а реальная сила, действующая в действительном мире, по законам, вытекающим из ее природы. Фактически ход идей и событий дает нам возможность определить эти законы, а вместе с тем и те конечные цели, к которым клонится весь процесс. Чтобы придти в этом отношении к совершенно точным выводам, нужно только свести к общему итогу все сказанное доселе.

Повторим, что дух не есть только собирательное имя для обозначения известной группы единиц. Это не есть также слово, которым обозначается общее направление, вытекающее из их взаимодействия. Дух есть общая сущность, связывающая единичные разумные особи в одно живое, развивающееся целое. В области человеческих отношений эта сущность не существует помимо особей, а живет и действует в них и через них. Сознание и воля принадлежат только единичным существам, которые являются органами и носителями руководящих историей идей. Тем не менее, это общее начало не простая фикция, а реальная сила, выражающаяся в явлениях. Человеческая действительность, в ее историческом развитии и современном положении, представляет тому неоспоримые доказательства.

В истории мы находим двоякого рода духовную сущность: частную и всеобщую, народность и человечество.

В народности мы можем наглядно исследовать отношение единичных существ к живущей в них общей духовной субстанции. Народ очевидно не есть простое собрание единиц, находящихся во взаимодействии. Он образует единую духовную личность, имеющую свои специальные свойства, рассеянную в пространстве и развивающуюся во времени, как единичная особь, изнутри себя, при постоянном взаимодействии с другими. Как единичная особь, народ имеет свои возрасты: свое младенческое состояние и свой период полного развития сил; многие имеют и свою старость. Как единичная особь, он вступает в отношения к другим и играет роль в истории. На этой реальной духовной основе зиждется вся государственная жизнь. Государство потому есть лицо, имеющее права и обязанности, что оно является представителем этой общей духовной сущности, действующей в реальном мире и на историческом поприще. Но народность шире государства. Она обнимает области духа, которые не поддаются государственной связи: таковы наука и искусство. Она существует и там, где вовсе нет политической связи или где она перестала существовать. Итальянцы сознавали себя единым народом, прежде нежели установилось у них государственное единство; последнее вытекло именно из этого сознания. Евреи продолжают сознавать себя единым народом, хотя они в течении более полутора тысячи лет рассеяны по всей земле и не связаны никакой юридической связью.

Но образуя единую духовную личность, живущую и развивающуюся в течении тысячелетий, народность все-таки не имеет иных органов сознания, кроме отдельных, преходящих единиц, которые являются носителями этого духа, передавая его от поколения поколению. А с другой стороны, сознанием и выражением этой общей народной сущности не исчерпывается содержание личности. Являясь членом единого целого, носителем общих идей и интересов, человек остается самостоятельным и свободным существом. Только такие существа и могут быть органами духа. Поэтому, он общую духовную сущность видоизменяет сообразно со своими личными свойствами. Он воспринимает из нее то, что ему приходится. Он может примыкать и не примыкать к общему движению, охватывающему общество в известные времена. В силу своей свободы, он может даже совершенно оторваться от своей народности и примкнуть к другой, или же, воспринявши чуждые начала, пытаться внести их в народную жизнь. Одним словом, если народность несравненно шире лица, ибо она обнимает многие лица и поколения, то, с другой стороны, лицо, в силу свободного самоопределения, шире народности: оно принадлежит всему человечеству. Это живое взаимодействие между общей духовной стихией и личным началом составляет существо духовного процесса, который происходит путем сознания и свободы.

В человечестве это отношение видоизменяется тем, что органами его являются не только отдельные лица, но и целые народы, которые играют каждый свою роль в совокупном развитии. Поэтому, отрешаясь от своего народа, лицо не может отрешиться от человечества, которое заключает в себе всю полноту доступных человеку начал и свойственного ему развития. Оно представляет дух в том совершенстве, которое полагается границами земного бытия. Выведенные выше законы исторического развития раскрывают природу этого духа, как единой сущности, развивающейся изнутри себя и излагающей в действительности всю полноту своих определений. От первоначальной слитности развитие идет к положению противоположностей, и затем эти противоположности оно сводит опять к высшему единству. Первая половина процесса состоит в том, что отдельные области духа выделяются из общей основы, получают самостоятельность и развивают каждая свой собственный мир, на основании собственных, присущих им, начал. Вторая половина процесса состоит в том, что эти самостоятельные сферы, находясь во взаимодействии, постепенно приводятся к высшему соглашению. Первый есть путь разложения, второй есть путь сложения. Последний совершается по тем же ступеням, как и первый, только в обратном порядке, но результат его не есть простое возвращение к точке исхода. Отдельные сферы сохраняют свою относительную самостоятельность, подчиняясь только высшему единству; а так как высшие из этих сфер, те, которые дают направление другим, не подлежат принуждению, то и единство их должно быть не принудительное, а свободное, не внешнее, а внутреннее. Совершенство есть согласие разнообразия; в нем полнота развития должна совмещаться с высшим единством. В области духа это согласие может происходить только на почве свободы, ибо органами духа являются не слепые силы природы, а разумные и свободные существа. Это и есть то царство духа, которое представляется необходимым логическим результатом и завершением всего исторического развития человечества.

Но мы видели, что этот конечный синтез должен быть синтезом религиозным. Религия одна способна связать в одно живое, духовное целое всю совокупность сил человеческого духа, возводя их к абсолютному началу всего сущего. Поэтому, мы от человеческого духа должны взойти выше, к абсолютному Духу, составляющему определение Божества. Религия человечества, которую проповедуют некоторые мыслители, есть ничто иное как пустая фантазия, обличающая полное непонимание существа и значения религии. Ничто относительное и преходящее не может быть предметом религиозного поклонения, которое относится только к незыблемому и вечному. Человеческий дух, связанный условиями земной планеты, имеющий начало и предвидящий свой конец, может быть только отдельным, преходящим явлением Духа Божьего, вездесущего и всему дающего жизнь. Присутствие Божьего Духа в человечестве и есть то что понимается под руководством судеб человеческих божественным Промыслом. Оно полагает человеческому развитию непреложные законы, которые скрытым для него путем ведут его к конечному совершенству. Но наша земля, с существующим на ней человечеством, есть только песчинка в мироздании. На бесчисленных других мирах, существующих, существовавших и могущих образоваться в будущем, без сомнения, действуют такие же духовные силы, совершающие свой путь в пространстве и времени и приводящие единичные разумные существа к высшему, возможному для них совершенству жизни и сознания Абсолютного. Все эти бесчисленные миры связываются присущим им единым Духом Божьим, который составляет конечную цель всего сущего и совершенство всякого бытия. В Божестве разлитый в мире Дух, который в частных своих проявлениях сознается только единичными существами, находит высший, абсолютный центр сознания, без которого нет абсолютного и совершенного бытия. Таково убеждение, которое с неотразимой силой вытекает, как из метафизических начал человеческого мышления, так и из развития этих начал в истории человечества. Оно составляет основание той религии Духа, которая представляется завершением исторического процесса и восполнением религии Силы, познаваемой в природе, и религии Слова, открывающегося в нравственном мире. В этом состоит высшая задача будущего. Опираясь на прошлое, мы можем с уверенностью ожидать ее разрешения.

Но если Дух действует путем свободы, то какова же в этом процессе роль государства?

Призвание и способы действия государства в исполнении исторических целей и в осуществлении народных и человеческих идеалов принадлежит к области Политики. К ней мы теперь и переходим (1, с. 418 — 432).

Источники

1. Б.Н. Чичерин. Курс государственной науки. Часть II. Социология. — М., 1896. — 434 с.
2. Лосский Н.О. История русской философии. — М.: Высш. шк., 1991, с. 176 — 187.
3. Соловьев В.С. Сочинение в двух томах. Философская публицистика. Т. 2. — М.: Правда, 1989. — 736 с.