Абрам Федорович Иоффе

Иоффе Абрам Федорович родился 29 октября 1880, Ромны Полтавской губернии, советский физик, академик АН СССР (1920; член-корреспондент 1918), вице-президент АН СССР (1926 – 1929, 1942 – 1945), Герой Социалистического Труда (1955). В 1902 окончил Петербургский технологический институт и в 1905 Мюнхенский университет. В 1903 – 1906 работал ассистентом В. К. Рентгена в Мюнхене, где получил учёную степень доктора философии. С 1906 в Петербургском (с 1924 — Ленинградский ) политехническом институте (в 1913—48 профессор). В 1913 ему была присвоена учёная степень магистра физики, а в 1915 за исследование упругих и электрических свойств кварца — степень доктора физики. С 1918 руководитель организованного по его предложению физико-технического отдела Государственного рентгенологического и радиологического института в Петрограде, а затем до 1951 директор Физико-технического института АН СССР, созданного на основе этого отдела. С 1952 директор Лаборатории полупроводников, с 1955 — Института полупроводников АН СССР. С 1932 Иоффе — директор Физико-агрономического института, также организованного по его инициативе. По инициативе Иоффе и при его участии были созданы физико-технические институты в Харькове, Днепропетровске, Свердловске, Томске. В 1913 Иоффе установил статистический характер вылета отдельных электронов при внешнем фотоэффекте. Совместно с М. В. Кирпичёвой впервые выяснил механизм электропроводности ионных кристаллов (1916—1923). Совместно с сотрудниками Кирпичёвой и М. А. Левитской в 1924 получил важные результаты в области прочности и пластичности кристаллов. В исследованиях Иоффе разработан рентгеновский метод изучения пластической деформации. В 1931 он впервые обратил внимание на необходимость изучения полупроводников как новых материалов для электроники и предпринял их всестороннее исследование. Им (совместно с А. В. Иоффе) была создана методика определения основных величин, характеризующих свойства полупроводников. Исследование Иоффе и его школой электрических свойств полупроводников (1931—40) привело к созданию их научной классификации. Эти работы положили начало развитию новых областей полупроводниковой техники — термо- и фотоэлектрических генераторов и термоэлектрических холодильных устройств. В 1942 удостоен Государственной премии за исследования в области полупроводников. Важнейшая заслуга Иоффе — создание школы физиков, из которой вышли многие крупные советские учёные (А. П. Александров, Л. А. Арцимович, П. Л. Капица, И. К. Кикоин, И. В. Курчатов, П. И. Лукирский, Н. Н. Семёнов, Я. И. Френкель и др.). Уделяя много внимания педагогическим вопросам, организовал новый тип физического факультета — физико-технический факультет для подготовки инженеров-физиков в Политехническом институте в Петрограде (1918). Награждён 3 орденами Ленина. В 1961 Иоффе посмертно присуждена Ленинская премия. Почётный член многих АН и научных обществ мира.

За последовательное диалектико-материалистическое освещение достижений современной физики

(О книге А. Ф. Иоффе «Основные представления современной физики»)

И. В. Кузнецов, Н. Ф. Овчинников

Успехи Физических Наук. Т. XLV, вып. 1, сентябрь, 1951 г., c. 113 – 140

Хорошо известно, сколь назрела потребность в высококачественной научно-популярной литературе, освещающей с позиций диалектического материализма важнейшие достижения современной науки. Советский читатель настойчиво требует от наших учёных серьёзных, глубоких книг, в которых он нашёл бы яркую характеристику состояния различных областей знания, разбор экспериментальных основ науки, анализ важнейших теоретических положений, оценку их значения с точки зрения марксистско-ленинского мировоззрения. Расширяя общий кругозор читателя, такие книги служат немаловажным подспорьем для широких кругов советской интеллигенции в деле изучения философских трудов классиков марксизма-ленинизма.

Советские физики ещё в большом долгу перед советским читателем. До сих пор в нашей литературе почти совсем нет таких книг по вопросам современной физики. А между тем эти вопросы привлекают особенно большое внимание нашей советской интеллигенции, партийного и советского актива. И это неудивительно. Последние десятилетия развития физики ознаменовались рядом исключительно важных открытий экспериментального и теоретического характера, приведших к углублению познания законов движения материи, на основе которого сделались возможными новые значительные успехи современной техники.

Изучая произведения Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина, советские читатели видят, какое важное значение придавали классики марксизма-ленинизма, в частности, проблемам физической науки, как широко использовали они её данные для разработки диалектического материализма, какие гениальные прогнозы в отношении её дальнейшего развития они делали. Естественно поэтому желание читателей разобраться в основных выводах современной.

[Далее идет краткий пересказ всего содержания книги, в котором отсутствует критика; мы его опускаем]

* * *

Изложение конкретно-физического материала автор начинает с попытки раскрыть содержание основных законов физики. Этому посвящена часть I его книги: «Теория относительности и основные законы физики». Приходится признать, однако, что эта попытка не удалась автору. Суть основных законов современной физики осталась не раскрытой, более того — она во многом освещена неправильно.

Прежде всего вызывает возражение то обстоятельство, что к основным законам природы автор относит и теорию относительности. Он ставит её в один ряд с таким законом природы, как закон сохранения и превращения энергии. Из его изложения у читателя даже создаётся впечатление, будто теория относительности — нечто более широкое, общезначимое и богатое содержанием, чем закон сохранения и превращения энергии. Между тем это неверно. Закон сохранения и превращения энергии действительно — один из наиболее общих законов природы, не знающих нигде и никогда никаких исключений. Установление его Ф. Энгельс и В. И. Ленин считали выражением коренных положений материализма. Такого значения теория относительности не имеет и не может иметь. Она имеет ограниченную область применимости. По своему характеру она является теорией макроскопической. Её применимость в области микромира, по сути дела, ограничивается случаем так называемых «свободных частиц», разлетевшихся после взаимодействия на большое расстояние или ещё не вступивших во взаимодействие. В случае же частиц, находящихся в процессе сильного взаимодействия друг с другом, положения теории относительности требуют коренного пересмотра. Как именно это надо сделать, ещё остаётся неясным, и такой пересмотр — дело будущего. Но необходимость его сознаётся уже теперь.

Проблематичной является также и попытка распространить теорию относительности на очень большие области макрокосмоса. В противоположность этому закон сохранения и превращения энергии господствует всюду и всегда.

Непомерно выпятив роль теории относительности, как якобы одного из всеобщих законов природы, А. Ф. Иоффе вместе с тем принизил и сузил содержание и значение закона сохранения и превращения энергии. В его книге этот закон освещается только с чисто количественной стороны. В этом законе он подчёркивает только тот факт, что энергия количественно сохраняется. Не случайно всюду, где только в книге заходит речь об этом законе, автор именует его просто законом сохранения энергии (см. стр. 6, 35—41, 78, 84 и др.). А. Ф. Иоффе совершенно обошёл замечательные исследования Энгельса, касающиеся этого закона. Между тем Энгельс особенно подчёркивал, что качественная сторона этого закона имеет исключительно важное значение. Раскрытие качественной стороны закона сохранения и превращения энергии составляет одну из величайших заслуг Энгельса перед наукой. Он доказал, что дело не только в том, что в любых процессах природы энергия количественно сохраняется, но и в том, что она и качественно неразрушима, не теряя своей способности ко всё новым и новым превращениям.

[Примечание. Нередко ещё встречающееся в нашей литературе утверждение, будто второе начало термодинамики есть закон «деградации», «обесценения», «ухудшения» энергии, в действительности не выражает сути второго начала и прямо противоречит энгельсовской трактовке закона сохранения и превращения энергии. Энергия, являющаяся по Энгельсу мерой движения материи, не может потерять свою способность к превращению из одной формы в другую. Как подчёркивал Энгельс, «движение, которое потеряло способность превращаться в свойственные ему различные формы, хотя и обладает ещё dynamis (возможностью), но не обладает energeia (действенностью) и, таким образом, частично уничтожено» (Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1950, стр. 17; курсив наш. — Авт.). Но это невозможно потому, что это означало бы нарушение закона сохранения и превращения энергии. То обстоятельство, что при необратимых процессах (в замкнутых системах) энтропия возрастает, отнюдь не означает, что энергия «деградирует» или «ухудшается» по своему качеству, теряя свою способность к превращениям].

А. Ф. Иоффе не вскрывает глубокого физического и философского содержания понятия энергии, его связи с понятием движения. Он не показывает что закон сохранения и превращения энергии является законом, выражающим неразрушимость и несотворимость движения материи, устанавливающим неугасимую способность движения материи к превращениям из одной формы в другую. И в данном случае оказались обойдёнными важнейшие положения Энгельса. Всё это является одним из серьёзнейших недостатков книги А. Ф. Иоффе.

Автор полностью обошёл важнейший вопрос о законе сохранения материи. Что же сказала современная физика о неуничтожимости материи? Как современная физика подтвердила коренное положение материализма о вечности материи? Читатель напрасно будет искать в книге А. Ф. Иоффе ясного и определённого ответа на эти вопросы. А между тем закон неразрушимости и несотворимости материи является основой основ всей науки и, в частности, физики. И физике принадлежит решающая роль в обосновании этого закона. Чем же объяснить, что ни в главе, специально посвященной «основным законам физики», ни где-либо в другой части рецензируемой книги нет ни слова об этом самом важном из законов естествознания?

Существует ли какая-нибудь внутренняя взаимосвязь между законами, которые автор характеризует как основные законы физики, или же они совершенно независимы друг от друга? В книге А. Ф. Иоффе они описываются как совершенно обособленные и не связанные друг с другом. Между тем ещё Энгельс подчёркивал, что неуничтожимость движения есть неизбежное следствие неуничтожимости, неразрушимости материи. Замечательна мысль М. В. Ломоносова о внутренней взаимосвязи законов сохранения, составившая содержание того положения, которое С. И. Вавилов назвал «законом Ломоносова». Однако всё эта осталось в книге А. Ф. Иоффе совершенно не использованным.

На наш взгляд нельзя было, характеризуя основные законы современной физики, обойти закон причинности. Хорошо известно, что закон причинности составляет основу научного познания. Против материалистического понимания этого закона тысячи раз пытались восставать идеалисты, стремясь подорвать фундамент научного понимания природы. Как бы ни менялись конкретные формулировки закона причинности в физике под влиянием новых революционных открытий, признание объективности причинности остаётся незыблемой основой всех реальных достижений физической науки. Автору книги надо было показать важность и силу этого закона, раскрыть богатство его содержания, уточнение его формулировки в современной физике по сравнению с физикой классической. Между тем закон причинности не нашёл в книге освещения.

Как же быть с этим законом в современной физике? Является ли он для неё важным и существенным или теперь дело изменилось и наука может «обходиться» без него? «Нейтралитет» в этом вопросе советский физик сохранять не может. Учитывая задачи борьбы с идеализмом, А. Ф. Иоффе должен был особенно внимательно отнестись к оценке роли и положения этого закона в современной физике. Раскрывая подлинный смысл и значение закона причинности в физике, автор должен был показать правоту взгляда диалектического материализма на причинность, как на выражение одной из сторон объективной универсальной взаимосвязи явлений, без признания которой ни физика, ни любая другая отрасль естествознания не может быть подлинной наукой.

Возводя теорию относительности до уровня всеобщего закона природы, автор допустил серьёзнейшую ошибку. К этому прибавляется ещё то обстоятельство, что ему не удалось правильно охарактеризовать её научное содержание. Его интерпретация теории относительности носит, по существу, субъективистский характер и, фактически, не отличается от того, что пишут по поводу теории относительности зарубежные буржуазные физики.

С самого же начала, приступая к изложению теории относительности, А. Ф. Иоффе подчёркивает, что главное, что дало возникновение теории относительности, — это коренное изменение представлений об измерении времени и пространства и других физических величин. Он так и пишет: «Эйнштейн показал в 1905 г., что установленная опытом невозможность обнаружить абсолютную скорость движения в пространстве и независимость скорости света от движения источника требуют для своего объяснения радикальной перестройки привычных представлений об измерении времени и пространства, скорости и массы тела — требуют представлений, несовместимых с гипотезой эфира» (стр. 20).

Придав решающее значение вопросу об измерении пространства и времени, автор всё своё внимание сосредоточивает на том, чтобы надлежащим образом «условиться» измерять промежутки пространства—времени. Из его изложения получается, что принятый в теории относительности способ определения положения тел и моментов времени — дело удобства и нашего произвольного соглашения: вообще говоря, можно было бы ввести и другие способы, но способ, основанный на применении световых или радиоволн, является «лучшим».

«Условимся, — пишет автор, —поэтому определять положение тела и момент времени, когда происходит событие, с помощью радиолокации или световыми сигналами. Если сигнал возвратился, отразившись от тела, через t секунд после посылки его, то мы считаем, что момент, когда он достиг отразившего его зеркала, лежит точно посредине между моментом отправления и моментом возвращения сигнала» (стр. 21; курсив наш.— Авт.).

Словом, А. Ф. Иоффе сводит всё обоснование теории относительности к чисто логическому анализу процедуры измерения, к подходящему выбору логически непротиворечивых правил измерения отрезков пространства и интервалов времени.

Дело, конечно, не в том, что следует отрицать необходимость строго-научного определения правил измерения пространства и времени. Такое определение и анализ методов измерения совершенно необходимы. Но в данном случае задача состоит не в том, чтобы как-то условиться об измерении пространства и времени, а в том, чтобы показать, из каких свойств материальных объектов, из каких свойств самих пространства и времени эти «правила» с необходимостью вытекают. А. Ф. Иоффе в своей книге этого не показывает. Формулированные им «правила» измерения пространства и времени, по сути дела, даются как нечто готовое, как результат условного соглашения.

Конечно, теория относительности, понимаемая материалистически, привела к изменению представлений об измерении пространства и времени. Но это — результат производный, являющийся следствием раскрытия новых специфических закономерностей движения материальных объектов при больших скоростях, следствием изменения представлений о свойствах самого объекта, о свойствах самих пространства и времени. Пространство и время— формы существования материи. Их свойства и законы измерения должны вытекать не из процедур измерения, более или менее удачно определённых тем или иным физиком, не из того, как мы условимся определять пространство и время, а из коренных свойств и закономерностей самой движущейся материи. Между тем материя и её свойства в изложении А. Ф. Иоффе основ теории относительности отошли на задний план. Осталась голая процедура измерения и пресловутый «наблюдатель», к манипуляциям которого автор фактически свёл всё содержание теории относительности. Формулировку основных положений теории относительности автор непосредственно и самым тесным образом связывает с наличием «покоящихся» и «движущихся» наблюдателей, а само содержание этих положений он сводит к связи результатов измерений покоящегося и движущегося наблюдателей. «Наблюдатель» прямо-таки пестрит на страницах частей I и VI книги А. Ф. Иоффе. Для примера мы отошлём читателя к стр. 12, 22—24, 30, 31, 326, 340—341. Вот что мы читаем на стр. 30: «Одним из наиболее принципиально важных и в то же время неожиданных выводов теории относительности можно считать утверждение, что не только масштабы и часы дают разные показания при их движении миме наблюдателя, но что даже одновременность двух событий не может быть однозначно установлена». Вот ещё одно такое же утверждение автора, возводимое им в ранг важнейшего положения современной физики: «Поставив реально вопрос об измерении длин и промежутков времени в быстро движущейся системе, мы сразу обнаруживаем невозможность измерить эти величины с одинаковым результатом для различных движущихся друг относительно друга наблюдателей» (стр. 340).

Ещё более резко выраженную формулировку роли «наблюдателя» мы находим на стр. 12; здесь мы читаем: «Размеры предметов, промежутки времени зависят от движения тела по отношению к наблюдателю» (всюду курсив наш.— Авт.).

Возникает вопрос: устанавливает ли теория относительности какие-нибудь положения независимо от наблюдателей? Относятся ли положения теории относительности к самым материальным объектам? Об этом из книги А. Ф. Иоффе читатель не сможет вынести правильного представления. Автор вольно или невольно навязывает читателю ту совершенно неправильную мысль, что в теории относительности главную роль играет сам наблюдатель, процедура измерения, а об объективных закономерностях, не связанных с наблюдателем, в теории относительности речь и не идёт.

Иногда можно слышать мнение, будто все недостатки такого изложения основ теории относительности, к которому присоединился и А. Ф. Иоффе, можно исправить просто тем, что перестать говорить о «наблюдателе», а на место наблюдателя поставить автоматически действующий прибор, не требующий в момент измерения присутствия живого человека. В действительности это не так. Замена наблюдателя прибором не исправляет сути всей этой концепции, не меняет принципиального толкования теории относительности. По-прежнему при этом пространство и время остаются чем-то вытекающим из процедуры измерения, сводящимся к совокупностям результатов измерения, но не будут объективно-реальными формами бытия материи, чьи свойства вытекают из свойств материи, обусловливаются последней. По-прежнему читателю будет навязываться та мысль, что будто бы требуемые преобразованиями Лоренца изменения интервалов времени и пространственных промежутков следуют не из свойств материи, а из того, как мы условились измерять пространство и время.

Изложение не только специальной, но и общей теории относительности автор пытается «опереть» на пресловутого «наблюдателя». Стремясь разъяснить читателю основные положения общей теории относительности, А. Ф. Иоффе ссылается как на важнейший аргумент на то, что пассажир трамвая, не имеющего окон, не мог бы отличить изменение скорости трамвая от действующей на него внешней силы (стр. 33). И хотя А. Ф. Иоффе вслед за тем и оговаривает ограниченность этой «неотличимости» инерции от изменения скорости, должных выводов из этого он не делает. Он представляет дело так, что будто бы решение вопроса о том, является ли определённое объективное движение материального тела свободным движением «в пространстве особого вида» или же движением в присутствии и под воздействием поля тяготения, всецело зависит от выбора и произвола наблюдателя (стр. 33).

Совершенно формально автор характеризует связь пространства и времени, которая была нащупана теорией относительности при исследовании движения с большой скоростью. В изложении этих вопросов нет и тени конкретно-физического анализа, попытки раскрыть реальный физический смысл этой связи. А. Ф. Иоффе всё дело свёл к тому, что «мы можем мысленно добавить четвёртое измерение — время t» к трём обычным измерениям пространства (стр. 27). Относительность одновременности он «выводит» из условного геометрического построения, совершенно не вскрывающего физической сути дела (стр. 30—32).

Одним из проявлений ошибочности трактовки основ теории относительности в книге А. Ф. Иоффе являются развиваемые им соображения в связи с так называемым «принципом эквивалентности» массы и энергии. Содержание известного физического положения: E = mc^2 автор толкует сбивчиво, противоречиво и нередко даже в духе тех буржуазных физиков, которые пытаются использовать его в качестве «подтверждения» энергетизма.

В книге А. Ф. Иоффе мы находим, с одной стороны, неоднократные утверждения о том, что масса и энергия якобы эквивалентны друг другу (стр. 25, 26, 27, 37 и др.), что «вместо закона сохранения энергии можно применять эквивалентный ему закон сохранения массы. По существу дела, это сводится лишь к измерению энергии в других единицах — в единицах массы, например в граммах вместо эргов» (стр. 37).

С другой стороны, он утверждает, что «масса — мера энергии» .(стр. 37, 86, 354). В ряде случаев А. Ф. Иоффе пишет, что «энергия обладает массой» (стр. 26, 354). Итак, с одной стороны, энергия и масса «тождественны», так как даже основные законы,, которым подчиняются эти величины, «эквивалентны» друг другу и всё различие «сводится лишь к измерению энергии в других единицах». Вместе с тем масса оказывается каким-то особым свойством энергии, ибо энергия обладает массой. Это может дать повод к тому, чтобы ошибочно рассматривать энергию как некую самостоятельную субстанцию. Путаница усугубляется тем определением массы, которое даёт автор в своей книге. Согласно определению А. Ф. Иоффе «под массой т мы понимаем отношение между силой и вызванным ею ускорением: m = f / a» (стр. 24).

Так называемый «закон эквивалентности» массы и энергии в действительности не означает их эквивалентности или равноценности, или, тем более, тождественности, но выражает их тесную, неразрывную взаимосвязь. Этот закон следует называть в соответствии с его реальным содержанием законом взаимосвязи массы и энергии, но вовсе не законом их «эквивалентности». Последнее название закона может привести, и в действительности нередко приводит, к искажённому толкованию взаимоотношения между массой и энергией. Часто встречающиеся в литературе, особенно в зарубежной, заявления о том, что современная; физика якобы доказала «превращение массы в энергию» или даже «превращение вещества в энергию», подкрепляются, в частности, ссылкой на их так называемую «эквивалентность». Если сам А. Ф. Иоффе в своей книге нигде и не говорит о таком «превращении» массы или даже вещества в энергию, то в его изложении закон, устанавливающий неразрывность двух коренных свойств материи, превращается в простое арифметическое правило, позволяющее измерять энергию то в эргах, то в граммах.

Конечно, по величине изменения массы системы можно с полной определённостью судить о величине изменения её энергии. Именно рассматриваемый здесь закон взаимосвязи массы и энергии и позволяет это сделать. Но отсюда совсем не следует, будто масса эквивалентна или тождественна энергии. Сторонники такой неправильной точки зрения обычно ссылаются на опытные данные и, в особенности, на так называемый дефект масс. В действительности не существует ни одного факта, подтверждающего этот взгляд. Во всех опытных фактах мы имеем дело не с «превращением» массы в энергию или их «эквивалентностью», а с тем непосредственно обнаруживаемым обстоятельством, что всякому изменению массы системы соответствует вполне определённое изменение её энергии и, наоборот, всякое изменение энергии необходимо связано с изменением массы системы. Несостоятельный вывод о том, будто масса и энергия эквивалентны друг другу, будто масса превращается в энергию или энергия — в массу, не есть следствие экспериментальных данных физики, а результат идеалистической теоретико-познавательной установки.

Следует, однако, заметить, что при конкретной характеристике энергетической стороны ядерных процессов (стр. 251, 255, 311) А. Ф. Иоффе отходит от своего ошибочного толкования взаимоотношении массы и энергии и правильно говорит о том, что определённому количеству массы соответствует совершенно определенное количество энергии [Примечание. Серьёзные ошибки в освещении основ теории относительности и закона взаимосвязи массы и энергии допускает далеко не только А. Ф. Иоффе. Те же самые ошибки мы находим в книгах и статьях различных авторов в нашей советской литературе. Особенно многочисленны порочные толкования закона взаимосвязи массы и энергии. При этом некоторые авторы пошли значительно «дальше» А. Ф. Иоффе и заявляют о будто бы имеющемся превращении вещества в энергию].

Вызывает удивление стремление А. Ф. Иоффе придать основным законам физики нарочито отрицательную формулировку. Закон сохранения и превращения энергии он представляет как закон невозможности вечного двигателя. Закон сохранения количества движения он выражает как «утверждение» о невозможности изменить скорость движения изолированной системы внутренними силами и т. д. (стр. 39—40). Не говоря уже о том, что такая негативная формулировка чрезвычайно сужает содержание указанных законов, и в особенности содержание закона сохранения и превращения энергии, она придаёт законам науки специфический оттенок, особенно любезный сердцу агностиков и идеалистов. Известно, что многие зарубежные физики, специализирующиеся на извращении данных современной науки в пользу идеализма, сознательно стремятся придать именно такую форму законам физики. Они затем заявляют, что суть научного познания якобы и заключается в установлении всё новых и новых границ для действий человечества: мы не можем создать вечный двигатель первого и второго рода; не можем одновременно с любой точностью измерить скорость и координату электрона; мы не можем превзойти скорость света и т. д. и т. п. Исказив смысл законов физики, они называют их «постулатами бессилия» и к этим «постулатам бессилия» пытаются свести всё содержание науки. Вместо того чтобы дать критику такого рода идеалистических измышлений, автор сам невольно прокладывает им дорогу.

Главное достоинство общих законов физики А. Ф. Иоффе видит в том, что «эти законы предохраняют вновь устанавливаемые теории от грубых ошибок» (стр. 40), что они выполняют «функцию контроля».

Правда, автор здесь же добавляет, что значение общих законов не ограничивается этим отрицательным моментом, и в нескольких строках чрезвычайно бегло и схематично пытается нарисовать картину положительного значения этих законов. Но и тут его выводы весьма односторонни. Оказывается, что «наряду с задачей контроля новых теорий рассмотренные основные законы часто служат источником новых идей» (стр. 41). Только и всего.

Однако в дополнение ко всему этому мы узнаём, что данные законы ставят «определённые количественные рамки для явлений природы» (стр. 40), но что именно имеет в виду автор, насколько вообще правомерно говорить здесь о каких-то рамках — остаётся совершенно неясным. Но, конечно, если бы автор и взялся за разъяснение смысла этих «рамок», ничего вразумительного ему не удалось бы сказать. Представление о каких-то «количественных рамках», которые якобы общие законы физики ставят природе, является совершенно бессмысленным.

В заключительной главе, посвященной «методологическим выводам», А. Ф. Иоффе вновь возвращается к оценке сути и значения общих законов физики. Однако сказанное им здесь нисколько не улучшает дела. Более того, автор к прежним неточностям и ошибкам добавляет здесь новые. Вот образец его высказываний на этот счёт: «На первый взгляд может показаться, что общие законы заранее ограничивают многообразие явлений природы» (стр. 339; курсив наш.—Авт.). И хотя автор поспешно вслед за этим отвергает такое предположение, остаётся чувство крайней неловкости за самую постановку вопроса о том, что законы природы могут «ограничивать многообразие явлений природы».

Ещё большее недоумение вызывает следующее за тем утверждение автора: «Рамки общих законов нисколько поэтому не противоречат возможности беспредельно улучшать научное знание, приближая его к полному познанию реальной действительности» (стр. 339; курсив наш. — Авт.). Каждому хорошо известно, что установление «общих законов» является основой развития научного знания, его углубления. А у А. Ф. Иоффе получается, что эти законы всего-навсего «не противоречат» возможности беспредельно улучшать научное знание! Как же можно себе представить научное познание вне «рамок общих законов» природы?

* * *

Рассмотрение материала второй части книги — «Статистические закономерности классической физики» — даётся вне всякой связи с предыдущим изложением. Читателю остаётся совершенно неясным, с какой целью он изучал страницы, посвященные теории относительности, и в чём именно усвоение положений этой теории должно помочь ему разобраться в содержании второй части книги. Дело здесь не просто в методике изложения, не в том, что автор «позабыл» использовать теорию относительности, а в том, что ложной была его идея отнесения теории относительности к основным, наиболее общим законам физики.

В изложении вопросов молекулярной физики и статистической физики, которым посвящена вторая часть книги, А. Ф. Иоффе также допускает ряд принципиальных ошибок.

Коренным пороком данной части является то, что в ней даётся по существу субъективистская трактовка законов молекулярно-теплового движения. Сам характер этих законов автор выводит не из объективных свойств молекулярно-тепловых процессов, а из некоторых особенностей познающего субъекта. Автор пишет, что «наиболее радикальный путь к пониманию этих законов»—это путь детального прослеживания механического («теплового») движения отдельных молекул. «Этот путь, однако, сразу же оказался недостижимым из-за многочисленности частиц и хаотичности их движения» (стр. 65; курсив наш. — Авт.). К этому прибавляется то обстоятельство, что для нас «отдельные частицы неразличимы». Поэтому детальное прослеживание теплового движения отдельных молекул, как недостижимое, отставляется в сторону и «заменяется установлением средних статистических закономерностей» (там же). Статистические закономерности теплового движения являются, таким образом, не выражением коренных особенностей теплоты, а отражением нашей неспособности отличить молекулы друг от друга и проследить за движением каждой из них.

Автор неоднократно акцентирует внимание читателя на этой «неспособности» исследователя — «невозможности» узнать «общее число частиц в данном объёме», невозможности узнать, «какой кинетической энергией обладает данная молекула», невозможности «проследить за отдельными толчками» молекул (стр. 65).

Ещё яснее это субъективистское понимание законов статистической физики выявляется при рассмотрении автором проблем квантовой статистики.

Пытаясь обосновать эти законы, А. Ф. Иоффе исходит опять-таки из того, как мы воспринимаем микрообъекты, из «неразличимости одинаковых частиц» для нас (стр. 161). Он в этой связи в первую очередь подчёркивает, что при сближении, например, двух электронов «у нас нет никаких средств узнать, с каким из них мы в данный момент имеем дело», что в результате происшедшей диффузии атомов или молекул «мы не можем сказать, входят ли в данную систему те же самые электроны, которые были в ней до встречи, или электроны, перешедшие из второй системы», и т. д. Важнейшее понятие статистической физики—понятие вероятности, сам способ её определения автор ставит в тесную связь с тем, можем ли мы «снабдить отметкой и различать» друг от друга «элементарные» частицы материи, «индивидуализировать их» (стр. 164).

Вероятность лишается таким образом своего объективного значения, значения объективной характеристики явления.

Пытаясь обосновать необходимость статистического метода, А. Ф. Иоффе указывает: «Таким образом, если бы, даже не зная действительного движения всех молекул газа, мы умели определять, как изменяются средние значения, то могли бы правильно предсказать изменение таких свойств, как плотность, температура, давление в отдельных частях тела» (стр. 66). Здесь мы снова видим, что автор считает детальное прослеживание механического движения каждой отдельной молекулы решающим методом исследования тепловых процессов, адекватным самой их сущности. Но, по его мнению, можно удовлетвориться и статистическим подходом, поскольку он так или иначе, в конце концов, позволяет правильно предсказать изменение ряда свойств тел. Такое изложение статистической физики создаёт совершенно ошибочное представление, будто современной физике недоступны методы исследования, адекватные природе и характеру молекулярных процессов. Объявляя же статистический метод «основным приёмом изучения атомных явлений» (стр. 66), А. Ф. Иоффе возбуждает при этих условиях аналогичное сомнение и по отношению к атомной физике.

Статистические законы физики, таким образом, изображаются автором не как нечто объективное, присущее самим явлениям, а как нечто субъективное, обусловленное нашим способом воспринимать явления микромира.

Рассматривая второй закон термодинамики, А. Ф. Иоффе представляет дело так, будто природа с неизбежностью должна придти к некоему конечному «состоянию равновесия». Ничем не ограничивая общности своих утверждений, автор заявляет: «всякая система должна достигнуть своего наивероятнейшего состояния, вблизи которого с небольшими отклонениями будет пребывать подавляющую часть времени. Такое наивероятнейшее состояние и есть состояние равновесия. То обстоятельство, что все эти утверждения не безусловны, а только весьма вероятны, несущественно, так как обычно вероятность их практически граничит с достоверностью» (стр. 76). А. Ф. Иоффе применяет это положение ко всей вселенной, толкуя состояние известного нам звёздного мира только как случайное «отступление от наивероятнейшего состояния» равновесия вследствие некой «флуктуации» (стр. 80, 344).

Итак, в природе существует некое конечное «наивероятнейшее» состояние равновесия, к которому она неизбежно стремится. В этом состоянии всякие процессы прекращаются.

Но как примирить представление о стремлении природы к некоему конечному «состоянию равновесия», вблизи которого мир не развивается, не переживает действительной истории, а беспорядочно и хаотически, по законам чистого случая, меняет своё состояние, с диалектико-материалистическим взглядом на мир как на бесконечный процесс восхождения от низшего к высшему, как на процесс подлинного исторического развития? Такое «примирение» невозможно. Развиваемые в книге А. Ф. Иоффе взгляды являются метафизическими и механистическими. Если ещё учесть то обстоятельство, что А. Ф. Иоффе всюду говорит только о количественной сохраняемости энергии и нигде не показывает важнейшей стороны закона сохранения и превращения энергии— качественной неразрушимости энергии, то станет ясным, что в его книге, по сути дела, открыта дверь для измышлений о «тепловой смерти» вселенной, хотя субъективно автор, несомненно, является их решительным противником.

* * *

Весьма серьёзные ошибки автор допускает при освещении истории атомистики, а также при изложении основных идей современного атомного учения.

Говоря о физических воззрениях 19 в., А. Ф. Иоффе указывает: «Прямых доказательств атомного строения тел до начала 20 в. не было. Атомы являлись немногим более, чем средством для объяснения наблюдаемых явлений. Поэтому им часто не приписывали реальности, а пользовались лишь как рабочей гипотезой для нахождения новых закономерностей. Истинное содержание естествознания видели в установлении количественных соотношений между наблюдаемыми величинами, а не в нахождении скрытого механизма явлений. Более того, наиболее влиятельная среди естествоиспытателей философия, в лице, например, Дю Буа-Реймона и Оствальда, утверждала, что атомного механизма и нельзя никогда узнать, что мы навсегда должны отказаться от этой задачи, как и вообще от познания реального внешнего мира. Одни только формальные законы термодинамики представлялись образцом научного знания» (стр. 94 — 95).

Приходится только удивляться, до какой степени неверно рисует здесь автор состояние физики и химии в 19 в.

Конечно, прямых доказательств существования атомов в 19 в. не было. Но нельзя говорить о всех учёных этой эпохи, будто для них «атомы являлись немногим более, чем средством для объяснения наблюдаемых явлений». Такие взгляды разделяли естествоиспытатели, скатывавшиеся к агностицизму. Но им противостояли прогрессивные воззрения таких учёных, как Бутлеров, создавший теорию химического строения органических соединений, исходя из твёрдого признания реальности атомов и молекул; как Менделеев, считавший реальность атомов опорой научного знания; как Фёдоров, создавший основы научной кристаллографии именно потому, что он был убеждённейшим сторонником признания объективности существования атомов. Бутлеров, Менделеев, Марковников, Фёдоров никогда не рассматривали атомы просто как «средство для объяснения наблюдаемых явлений», всего лишь как условную «рабочую гипотезу». Нелепую и, по сути дела, идеалистическую точку зрения, согласно которой атомы являются лишь удобным средством для объяснения, фикцией, с поразительной меткостью раскритиковал ещё Герцен, назвавший её «цинизмом в науке».

Признавали реальное существование атомов Джоуль, Крёниг, Максвелл, Клаузиус и другие крупные зарубежные учёные.

Как же автор мог «скинуть со счётов» взгляды всех этих учёных, пытаясь характеризовать состояние атомистики 19 в.? Не заметить их — значит не заметить главного.

Не соответствует действительности и утверждение А. Ф. Иоффе, будто естествоиспытатели 19 в. «истинное содержание естествознания видели в установлении количественных соотношений между наблюдаемыми величинами, а не в нахождении скрытого механизма явлений». Такая точка зрения разделялась некоторыми из них, но не она была главной, ведущей у крупнейших учёных эпохи, определявших состояние науки того времени. Достаточно сослаться хотя бы на имена вышеуказанных учёных, кому принадлежат наиболее важные достижения науки 19 в.., и как раз исходивших из идеи необходимости раскрытия внутреннего механизма явлений.

Вызывает самые решительные возражения утверждение автора, будто «наиболее влиятельной» философией среди естествоиспытателей была антинаучная философия Дю Буа-Реймона и Оствальда. Агностицизм и субъективизм Дю Буа-Реймона и идеалистическая энергетика Оствальда никогда не были и не могли быть «наиболее влиятельной среди естествоиспытателей философией». Достаточно вспомнить указание В. И. Ленина о том, что такого рода реакционные воззрения захватили только некоторую незначительную часть естествоиспытателей, подавляющее большинство которых оставалось на позициях стихийного естественно-исторического материализма.

Наконец, в приведённом выше высказывании А. Ф. Иоффе обращает на себя внимание и неправильная оценка термодинамики. Её законы он неизвестно почему считает «формальными».

Расплывчата и неопределённа характеристика, которую даёт автор сути махистской философии в связи со своими попытками охарактеризовать атомистические воззрения 19 в. Критикуя махизм, А. Ф. Иоффе замечает, что согласно махистской философии задачей естествознания является «лишь наиболее удобное описание накопленного опыта» (стр. 95). Но дело в том, что сам опыт махисты понимают чисто субъективистски, а не так, как его понимают естествоиспытатели и философы-материалисты. Поэтому задачей науки по Маху, и иже с ним, является описание и упорядочение всего лишь наших собственных переживаний, ощущений. Этого нельзя было не указать, характеризуя реакционную махистскую философию.

В книге А. Ф. Иоффе не нашёл правильного освещения вопрос о роли периодической системы элементов Д. И. Менделеева в развитии современного атомного учения. Автор, правда, указывает, что «в течение 80 лет система Менделеева являлась основой наших химических знаний и в настоящее время остаётся этой основой» (стр. 189). Но историю развития современных атомистических представлений в физике он излагает таким образом, что получается совершенно неверное представление, будто периодическая система не имела сколько-нибудь существенного значения в развитии представлений о строении атома, будто эти представления складывались помимо и независимо от менделеевской периодической системы. Автор явно недооценивает то обстоятельство, что периодическая система элементов явилась подлинной основой развития всех современных представлений о строении материи.

Именно вследствие этого возникновение боровской модели атома А. Ф. Иоффе рисует не только как нечто независимое от периодической системы, но, более того, как нечто «осветившее» периодическую систему Менделеева «с новой стороны» (стр. 325). Конечно, после того как квантовая теория атома была создана, она чрезвычайно многое дала для понимания самой периодической системы элементов. Но неоспоримым является тот факт, что именно закономерности периодической системы послужили отправным пунктом и путеводной звездой в создании современных представлений о строении атома и, в частности, в возникновении важнейшей идеи распределения электронов в атоме по закономерно расположенным группам и слоям. Точно так же как нечто совершенно независимое от периодической системы А. Ф. Иоффе рисует и установление одного из важнейших положений современной теории атома — так называемого «принципа Паули» (стр. 208). Этот принцип автор рисует только с одной стороны — со стороны того, что он дал для понимания периодической системы. Но автор ничего не говорит о том, что само открытие этого принципа было возможно только на основе периодической системы. Как совершенно правильно указывал С. И. Вавилов, «основным источником» принципа Паули была именно периодическая система Менделеева.

В противоречии с действительностью А. Ф. Иоффе показывает периодическую систему элементов не как могучее орудие научного исследования, не как общ}ю основу развития современных физических представлений о строении атома, а просто как пассивный эмпирический материал, ждущий от физики своего объяснения и истолкования.

Характерно, что, изложив вопрос о распределении электронов в оболочке атома на основе принципа Паули, автор затем пишет: «Сравним (курсив наш. — Авт.) с этими выводами построенную Д. И. Менделеевым периодическую систему элементов» (стр. 211). Как будто речь идёт о чём-то совершенно независимом от периодической системы и не выросшем на её основе

* * *

В обширной третьей части книги А. Ф. Иоффе приведён значительный экспериментальный материал, характеризующий открытые современной физикой свойства атомов и так называемых «элементарных» частиц—атомизм заряда, спин, квантование магнитного момента, наличие волновых свойств. Однако правильного теоретического обобщения всего этого материала автор не смог дать. Основные идеи современной атомной физики, изложению которых он посвятил один из наиболее значительных разделов своей книги, в целом освещены с ошибочных позиций.

Главное, в чём, по мнению А. Ф. Иоффе, современная физика отличается от классической, это — иное решение вопроса об измерении физических величин, иное решение вопроса о точности измерения.

Вопрос об измерении в классической физике ставился, по мнению А. Ф. Иоффе, «абстрактно, не учитывая результатов опыта, а иногда и не думая о том, как можно было бы измерить интересующую нас величину» (стр. 340). А. Ф. Иоффе считает, что в классической физике будто бы многие понятия «принимались на веру»; в частности, принималось на веру такое основное понятие, как понятие измерения. Решающий шаг, который сделала современная физика по сравнению с классической, и состоит, по утверждению А. Ф. Иоффе, в «углублённом анализе» понятий, и в особенности понятия измерения.

Характеризуя представления классической механики о возможности точного задания начальных данных, определяющих состояние системы, и точного предсказания движения системы в последующее время, автор считает эти представления «ошибкой», «произвольным предположением», «незнанием свойств изучаемого объекта» (стр. 146).

Но дело, конечно, не в мнимой «ошибке» классической механики, не просто в «произвольности предположений» или «незнании свойств изучаемого объекта». К объекту, изучаемому классической механикой, выработанные ею представления вполне применимы. Они — не произвольны и не ошибочны и основаны именно на знании реального объекта — макроскопического тела. Именно поэтому классическая механика до сих пор верно служит нуждам практики, являясь теоретическим фундаментом ряда областей современной техники. Этого никогда не могло бы быть, если бы её важнейшие понятия были произвольными, ошибочными, не отражали бы свойств реальных объектов, были бы основаны на «незнании свойств изучаемого объекта», не учитывали бы «результатов опыта». Ясно, что дело не в «ошибке» классической механики, а в том, что в области микромира был найден принципиально новый объект, для изучения которого средств макроскопической механики совершенно недостаточно.

К каким же общим результатам пришла современная физика в вопросе об измерении? А. Ф. Иоффе пишет: «Раньше предполагалось, что хотя измерительные приборы и не идеально точны, но в принципе прибор может дать измеряемую величину с любой точностью. Это оказалось не вполне верным. Существуют пределы точности наших измерений, которых не может превзойти ни один реальный прибор, пределы, зависящие от свойств изучаемого объекта, отличных от свойств материальной точки классической механики» (стр. 146).

Итак, в качестве важнейшего вывода из достижений современной физики следует, по мнению автора, вывод о существовании некоего непереходимого предела для точности измерения. Этот вывод автор пытается подтвердить так называемым «мысленным экспериментом» с определением местоположения микрочастицы при помощи облучения этой частицы световой волной (стр. 146 — 147). Всё дело здесь, по А. Ф. Иоффе, в том, что для максимально точного измерения положения частицы требуется волна максимально короткой длины. Но фотон коротковолнового света обладает большой энергией (и количеством движения) и поэтому при измерении положения частицы он сильно изменяет скорость частицы и притом так, что мы не можем точно сказать, сколь велико будет это изменение. Правда, квантовая механика позволяет определить, какова будет величина произведения погрешностей в измерении положения и скорости. Эта величина, по мнению А. Ф. Иоффе, задаётся так называемым «соотношением неопределённостей», смысл которого он как раз и видит в установлении определённой корелляции между ошибками измерения во всех вообще случаях, «каким бы совершенным прибором мы ни воспользовались» (стр. 147).

Существование соотношения неопределённостей, устанавливающего, по мнению А. Ф. Иоффе, связь между ошибками измерения положения и скорости микрочастицы, к объясняет статистический характер законов квантовой механики» (стр. 148).

Вся эта концепция вызывает самые резкие возражения. Сводить суть теоретических достижений современной атомной физики к установлению неких пределов измерения — значит толковать современную физику в агностическом духе.

Совершенно неверно, как это делает А. Ф. Иоффе, объяснять характер законов квантовой механики существованием в области микроявлений некоего предела точности измерений, существованием корреляции между ошибками измерения. Характер законов природы — а законы квантовой механики являются законами, объективно присущими явлениям микромира, — не может зависеть от того, как и с какой точностью мы измеряем те или иные физические величины. Субъективная трактовка статистического характера законов квантовой механики перекликается, таким образом, с субъективистской трактовкой законов классической молекулярной физики.

В действительности так называемое «соотношение неопределённостей» относится не к процедуре измерения, не к погрешностям которые характеризуют количественный результат измерения, не к нашим сведениям о микрообъекте, а к свойствам самого микрообъекта. Оно выражает важнейшие особенности состояния совокупностей ансамблей микрообъектов. Дело не в том, что для совокупностей микрообъектов существуют состояния с одновременно точным значением координаты и импульса, но только мы не в состоянии их точно измерить в силу, например, взаимодействия объекта с прибором, а в том, что совокупности микрообъектов не обладают таким свойством — одновременно совершенно строго определённым значением импульса и координаты. Неопределённость в величинах импульса и координаты — вовсе не ошибки измерения, а выражение объективных черт квантовых ансамблей в отличие от ансамблей классических. В «соотношении неопределённостей» не только не содержится ничего неопределённого, но, напротив, оно даёт вполне определённый закон корреляции средних квадратичных отклонений р и q во всяком квантовом ансамбле.

А. Ф. Иоффе, желая отмежеваться от идеалистов и агностиков, делает специальную оговорку о том, что соотношение неопределённостей нельзя связывать с неспособностью измерить те или другие величины и выводить отсюда пределы познаваемости внешнего мира (стр. 163). Но это — именно словесная оговорка, не вяжущаяся со всей его концепцией в целом, ни в коей мере не могущая исправить эту концепцию. Автор не оставляет её и при разборе конкретных физических проблем, рассматриваемых в его книге. Помимо воли автора агностические выводы навязываются читателю, например, при изложении явления прохождения микрообъектов через потенциальный барьер (стр. 156). Здесь автор опять-таки выпячивает то, что мы не можем сказать, где именно находится частица в определённый момент времени, что мы не могли бы знать скорость частицы в момент подхода её к вершине барьера и т. п.

Источник этих ошибок заключается в том, что автор неправильно представляет себе соотношение квантовой и классической механики. Говоря о наличии у микрообъектов волновых свойств, А. Ф. Иоффе вместе с тем фактически представляет дело так, будто они, несмотря на это, обладают классическим импульсом и координатой. Дело заключается якобы лишь в том, что их состояние задаётся уже не раздельными импульсом и координатой, а их произведением, называемым, как указывает автор, количеством действия. Принцип неопределённости показывает, по его мнению, просто то, что количество действия изменяется только дискретно на целую величину h. «Однако действительные объекты обладают и волновыми свойствами. Их состояния определяются не заданием координат и импульсов в отдельности, а их произведением, измеряемым целым числом А» (стр. 146). Аналогичное мы находим и на стр. 148, 153, 355.

По мнению А. Ф. Иоффе, квантовая механика не отказывается от представления о классическом траекторном движении в применении к микрообъектам, но сохраняет его. Вот что мы читаем на стр. 153: «В одних случаях проявляются свойства отдельных частиц, движущихся по определенным орбитам.

В других явлениях проявляются волновые свойства, тогда можно однозначно предсказать весь ход распространения волны, но в применении к отдельным частицам получается только вероятность нахождения частиц в определённом месте и в определённое время. Наблюдаем же мы всегда только эти частицы: фотоны, электроны, атомы, фононы.

Квантовая механика — синтез этих двух взаимно противоположных методов изучения явлений природы. Она не отвергает, но обобщает их, охватывая обе стороны атомных явлений. Квантовая механика — более высокая ступень познания мира по сравнению с односторонней, классической механикой Ньютона и столь же односторонней волновой теорией Гюйгенса» (курсив наш. — Авт.),

Итак, в квантовой механике сохраняется представление о классическом траекторном движении по определённым орбитам. Квантовая механика — простой синтез механики классической и волновой теории Гюйгенса, недостаток каждой из которых в отдельности состоял в их односторонности. Дополнив одну другой, мы и получаем лишённую односторонности квантовую механику.

Однако такое представление о квантовой механике совершенно неправильно, лишено основания. Являясь действительно более высокой ступенью познания мира, отображая дискретно-корпускулярную и волновую стороны движения микрообъектов, квантовая механика, однако, не является синтезом классической механики и волновой теории. Состояние квантовых объектов не задаётся произведением их импульсов и координат, а характеризуются с помощью особой ψ-функции, не известной ни в классической механике, ни в классической волновой теории.

Именно потому, что автор так или иначе, явно или не явно, стремится сохранить представление о классическом траекторном движении микрообъектов, у него и получаются выводы о том, что мы не знаем координату электрона, нам неизвестна его скорость и т. п. Отсюда и его толкование соотношения неопределённостей как правила, определяющего величины ошибок в измерении импульса и координаты.

В книге А. Ф. Иоффе соотношение неопределённостей, истолковываемое, как мы видели, агностически, возведено в самый важный, коренной закон микромеханики. В действительности оно такого положения в квантовой механике не занимает и не может занимать. Оно само является следствием некоторых более общих положений. Раздув значение соотношения неопределённостей и неверно охарактеризовав его физический смысл, А. Ф. Иоффе вместе с тем отказался от рассмотрения действительно основных законов квантовой механики, управляющих движением микрообъектов. В книге почти совсем не анализируется физическая сущность новой характеристики состояния микрообъектов (пси-функции), ничего не говорится о законе, которому однозначно подчиняется изменение состояния (так называемое уравнение Шредингера). Этим самым автор лишил себя возможности раскрыть с необходимой глубиной и точностью своеобразие законов микромира.

Говоря о соотношении корпускулярных и волновых свойств микрообъектов, А. Ф. Иоффе характеризует их как дополнительные. При этом он не противопоставляет своей точки зрения так называемой «концепции дополнительности» Бора — Гейзенберга, не критикует её. Между тем в популярной книге, рассчитанной на широкие круги читателей, это было бы особенно важно. Даже простое внешнее совпадение терминов может в этом случае ввести в заблуждение.

Антинаучная «концепция дополнительности» Бора — Гейзенберга, использующая противоречивый характер природы микрообъектов для необоснованного отказа от принципа причинности и признания существования микрообъектов в пространстве и времени, должна была найти в книге А. Ф. Иоффе самый суровый отпор. К сожалению, автор не использовал опыт борьбы советских физиков и философов против реакционной «концепции дополнительности» и совершенно обошёл этот вопрос.

* * *

Серьёзную ошибку, на наш взгляд, допустил автор при отборе материала для своей книги. Он чрезмерно сузил рамки отбора и нарушил соответствие между названием книги и её фактическим содержанием. По своему фактическому содержанию книга А. Ф. Иоффе посвящена проблеме строения вещества. Однако тема <книги — основные представления современной физики — обязывала автоpa уделить не менее значительное место также вопросам строения и законам движения и другой основной формы материи (наряду с веществом) — поля, и в частности электромагнитного поля. По сути дела, поле оказалось за пределами внимания автора и эта коренная проблема не нашла сколько-нибудь удовлетворительного освещения. Весьма характерно с этой точки зрения то обстоятельство, что А. Ф. Иоффе в своей таблице основных свойств «элементарных» частиц (стр. 323) совсем упускает из виду такую реальную «элементарную» частицу материи, как фотон.

Нельзя ни в коей мере признать правильным игнорирование проблемы поля и относящихся к ней основных понятий в книге, перед которой стоит задача дать картину состояния современной физики в целом. Нельзя последовательно провести точку зрения материализма в физике, если отказаться от истолкования ноля как особой формы материи, хотя и неразрывно связанной с веществом, но в то же время обладающей специфическими законами движения. В книге А. Ф. Иоффе совершенно не рассматриваются принципиальные проблемы теории поля как особой формы материи, не анализируются важнейшие вопросы взаимоотношения поля и вещества. Уход от этих вопросов создаёт неправильное представление, будто вещество —. это вообще синоним материи и что материя существует в одной единственной форме — в форме вещества.

В этой связи мы хотели бы отметить также тот факт, что во многих местах своей книги А. Ф. Иоффе даёт неправильное определение «элементарных» частиц. Так, на стр. 111, 118, 318 электрон и позитрон определяются просто как «заряд» того или иного знака, а не как материальные частицы, обладающие определёнными свойствами, в том числе и определённым электрическим зарядом.

Существенны изъяны и в структуре книги. Части первая и вторая оторваны друг от друга и от остальных частей. Слитное целое образуют, по сути дела, только части третья, четвёртая и пятая, посвященные непосредственно вопросам строения атома и атомного ядра. Оторвана от остальных частей шестая часть книги — «Методологические выводы». Эти «выводы» в действительности не являются выводом из фактического содержания книги, а охватывают ряд вопросов, вовсе не затрагивавшихся в ней. Таковы, например, вопросы о физических моделях, о роли математики и математического метода в современной физике. «Методологические выводы» представляют собой ряд кратких фрагментов по различным философским вопросам физической науки, мало связанных друг с другом. Порядок изложения отдельных философских вопросов в заключительной части книги более или менее случаен.

Хотя автор значительную часть своих «методологических выводов» стремится направить против «физического» идеализма и метафизики, сам он не преодолевает тех существенных теоретических ошибок, о которых шла речь выше, . оставаясь в толковании основ теории относительности, статистической физики и квантовой механики на порочных позициях. Более того, в ряде отношений ошибки книги в «методологических выводах» даже усугубляются; ряд ошибок в этих выводах уже разбирался выше.

Здесь мы находим чрезвычайно неряшливую попытку охарактеризовать коренную черту материалистической диалектики, под которой автор понимает не единство и борьбу реальных противоположностей, а «синтез противоположностей» — «таких сторон явления, которые сначала представлялись противоречивыми, а иногда и взаимно исключающими друг друга» (стр. 330). При таком изложении основной закон материалистической диалектики лишается своего подлинного содержания: исчезает главное в этом законе — борьба противоположностей, а сами противоположности превращаются из реальных, действительно противоположных и взаимно исключающих сторон явлений в такие стороны явлений, которые только «сначала представлялись противоречивыми».

В ряде случаев возражения автора против аргументации «физического» идеализма носят непоследовательный характер и не укрепляют позиций материализма. Так, например, имея в виду физических идеалистов, А. Ф. Иоффе пишет: «Волновые законы распространения, заменившие для микромира механику Ньютона, они превращают в идею о волновой природе вещества. В действительности, как мы видели, волновая картина определяет лишь распределение частиц в пространстве и времени. Самые же частицы никак нельзя заменить расплывающимися с течением времени волновыми пакетами» (стр. 355). Здесь спутаны совершенно различные вещи. Действительно, микрообъекты совершенно невозможно заменить расплывающимися волновыми пакетами. Это было установлено уже сравнительно давно, и идеалисты на такой «замене» отнюдь не настаивают. Кстати говоря, и в момент своего появления идея замены частиц волновыми пакетами вовсе не носила идеалистического характера. Чем же порочна мысль о волновой природе вещества? Разве волновые свойства микрообъектов — не факт? Разве наличие волновых свойств у микрообъектов противоречит диалектическому материализму? Как же можно считать, что движение микрообъектов подчиняется «волновым законам», а сами они «волновой природой» отнюдь не обладают?

Против чего же здесь воюет автор? Это остаётся совершенно неясным. Об этом можно только догадываться. Но во всяком случае, отрицание наличия волновых свойств у микрообъектов, их волновой природы, не есть путь последовательного материализма. И, конечно, прав автор, когда он в других местах своей книги говорит о волновой природе микрообъектов, об их волновых свойствах, как о чём-то совершенно несомненном.

А. Ф. Иоффе совершенно справедливо возражает против идеалистического термина «аннигиляция материи». Но сама его аргументация носит половинчатый, не вполне последовательный характер. Он пишет: «превращение двух противоположных электрических зарядов в два электромагнитных фотона называют аннигиляцией материи, несмотря на то, что при этом процессе полностью выполняются законы сохранения энергии, количества движения и вращательного момента» (стр. 356). Во-первых, весь процесс аннигиляции здесь рисуется как превращение двух зарядов в фотоны, при этом нигде в книге фотоны чётко и ясно не относятся к числу частиц материи; точно так же нельзя просто отождествить электрон и позитрон с «зарядом». Во-вторых, автор подчёркивает, что в этом процессе сохраняется энергия, количество движения и вращательный момент, но ни слова не говорит о том, что же здесь делается с самой материей, сохраняется ли она. Таким образом, этот процесс не рисуется автором с полнейшей ясностью как процесс превращения одних форм материи в другие.

Внимательный читатель книги А. Ф. Иоффе не может не обратить внимания на то обстоятельство, что автор рисует современные физические теории в известной степени догматически. Он показывает только их положительные стороны, их достижения. И хотя автор в общей форме, декларативно говорит о неизбежности более глубокого проникновения в структуру материи, он чётко и ясно не ставит вопрос о необходимости в связи с этим дальнейшей перестройки физических представлений, углубления существующих физических теорий. В книге не показываются трудности современных физических теорий, их ограниченность, рамки их применимости. А без этого картина состояния современной физики оказывается неизбежно односторонней, искажающей перспективы дальнейшего развития науки; у читателя складывается ошибочное представление о мнимой «завершённости» физической науки.

Одним из существенных недостатков книги А. Ф. Иоффе является то обстоятельство, что в ней не дано правильного освещения вопроса о соотношении современной и классической физики. Автор в ряде мест своей книги отрывает современную физику от так называемой классической физики, противопоставляет их как нечто, отвергающее одно другое. Современная физика рисуется им как нечто, несовместимое с классической физикой. Во введении к своей книге А. Ф. Иоффе пишет: «Если в 19в. атомные области знания мирно сосуществовали с непрерывным эфиром и теорией упругости, то дальнейшее развитие атомной физики вскрыло такие глубокие противоречия, которые нельзя было совместитьни с эфиром, ни со всей классической физикой» (стр. 6, курсив наш. — Авт.).

К этой же мысли автор возвращается в «Методологических выводах». Здесь он пишет: «Корни новых понятий легко найти в новых фактах, но их нет в представлениях классической физики» (стр. 326).

Такая характеристика развития физики создаёт ошибочное представление, будто новые воззрения в науке возникают в полном отрыве от старых, будто классическая физика полностью отвергается современной физикой, будто в классической физике не было такого объективного содержания, которое составляет незыблемую опору, фундамент современной физики. Такое представление противоречит хорошо известным фактам. Достаточно сослаться, например, на закон сохранения и превращения энергии, периодический закон Д. И. Менделеева, законы электродинамики, без которых немыслима современная физика в любых её разделах. Отрыв современной физики от физики классической противоречит диалектико-материалистическому представлению о развитии науки как о всё более и более глубоком познании мира, каждый из этапов которого даёт нам частицу абсолютной истины.

* * *

Выпуская в свет свою книгу «Основные представления современной физики», А. Ф, Иоффе пытался решить вполне назревшую, важную и трудную задачу. В работе над ней выявилось, что автор за последние годы сделал известный шаг вперёд в философской трактовке проблем современной физики. В частности, он отказался от своего прежнего ошибочного отрицания незыблемости закона сохранения и превращения энергии и правильно ставит его в ряд основных законов физической науки. Он верно квалифицирует общефилософские взгляды Гейзенберга, Эйнштейна, Шредингера, Дирака, Эддингтона и Джинса, как идеалистические (стр. 356—357). Однако в изложении конкретных вопросов физической теории А. Ф. Иоффе не сумел освободиться от влияния их порочных воззрений. В силу этого его интерпретация основных физических теорий и представлений во многом оказалась неверной и, по сути дела, противоречащей большому экспериментальному материалу, собранному автором в его книге.

Чтобы книга А. Ф. Иоффе могла решить ту важную задачу, которая перед ней стояла и которую автор хотел решить, она должна быть коренным образом переработана.

К вопросу о философских ошибках моей книги «Основные проблемы современной физики»

(Письмо в редакцию)

А. Ф. Иоффе

Успехи Физических Наук. Т. LIII, вып. 4, август, 1954 г., c. 589 – 598

В «Вопросах философии» и в «Успехах физических наук» за конец 1951 года и 1952 год опубликован ряд статей, в которых критикуются ошибочные с философской точки зрения положения моей книги «Основные проблемы современной физики», вышедшей в 1949 г.

Многие замечания я считаю совершенно правильными. Не только для меня, но и для читавших мою книгу, будет полезно выяснить, в чём заключались её ошибки и как нужно их исправлять, а также в чём, быть может, ошибаются мои критики.

В дальнейшем изложении я буду ориентироваться в основном на наиболее полный и систематический разбор книги И. В. Кузнецовым и Н. Ф. Овчинниковым в УФН за сентябрь 1951 г.

Совершенно верно, что теория относительности изложена в моей книге неудовлетворительно как с дидактической, так и с философской стороны: систематическое привлечение наблюдателя и методики измерений в движущейся среде, как обоснование теории во всех изложениях, в том числе и в моём, затемняет её физическое и философское содержание как учения об обусловленности пространственно-временных свойств материальной средой. Это, впрочем, относится к общей теории, которую я едва лишь затронул.

Нельзя не признать, что изложение частной теории относительности носит также формальный характер. Показано, как нужно пользоваться фактом независимости скорости света от состояния движения системы, применяя, например, приёмы радиолокации. Показано, как наблюдатель, находящийся в одной системе, должен изучать явления, происходящие в другой, движущейся с некоторой скоростью относительно первой. Но читателю остаётся неясным, как же протекают процессы в движущихся по отношению к нам системах: не сокращаются ли размеры предметов в направлении движения, не замедляется ли ход часов внутри самой системы, как многие думают. Как следует понимать закон сложения скоростей? Каков физический смысл увеличения массы с приближением к скорости света?

Вместо всего этого описывается, что может увидеть, наблюдатель в движущейся мимо него системе, если в ней действуют те же законы как и в нашей инерциальной системе.

Такой способ изложения одинаково возможен и для идеалиста, интересующегося только ощущениями и их систематизацией, и для материалиста, видящего в наблюдениях результат воздействия на наши органы чувств или приборы объективно вне нас существующего внешнего мира.

Для книги, ставящей своей задачей показ на примере физики XX в. правильности положений диалектического материализма, такой общепринятый метод изложения, пестрящий ссылками на наблюдателя, неправилен. Авторы рецензии ставят мне в вину «выпячивание» роли теории относительности, которую они и некоторые другие философы считают необходимым называть теорией быстрых процессов. Думается, что меня скорее можно упрекнуть за недостаточный интерес к теории относительности, за то, что теории относительности, созданной в XX в., так же как и законам сохранения, приписывается роль контроля, позволяющего обнаружить ошибочность физической теории, и тем самым принижается её творческая инициативная роль.

Такой характер изложения в некоторой, степени оправдывается местом всей этой главы. Её задача — напомнить общеизвестные законы физики и кратко сформулировать то, что потребуется в дальнейшем при изложении атомной и ядерной физики. Следовало сказать об этом хотя бы в предисловии.

Вряд ли было необходимо, как требуют некоторые критики, в этой вспомогательной главе попутно анализировать гносеологический смысл общей и частной теорий относительности, повторять глубокий анализ Энгельса закона сохранения и превращения энергии, связи его с принципом неуничтожаемости материи, добавлять к законам физики основные положения философии.

Теория относительности за последний год вновь стала ареной философских споров. Тт. Кузнецов и Овчинников, как и некоторые другие философы, считают её неприменимой ни к микрофизике, ни к астрономическим проблемам.

Что здесь имеется в виду? Быть может, непригодность аналогии между тяготением и ускорением для любых конечных объёмов? Но ведь эта аналогия — не теория относительности. Быть может, смущает выдвинутая Эйнштейном равноправность теорий Птоломея и Коперника? Но ведь это только результат махистской философии Эйнштейна, а не его теории. А на самом деле система Птоломея, приводящая к бесконечно большим скоростям звёзд, неприемлема в теории относительности, как и в действительности. Или, наконец, неспособность теории относительности объяснить разумно растущее с удалением от нашей галактики красное смещение линий? Всякий, кто знаком с современной физикой, знает также, что именно в атомной и ядерной, т. е. в микрофизике, и в проблемах астрономии теория относительности оказалась наиболее плодотворной и лучше всего проверена на опыте.

Физика стоит перед задачей сочетания теории относительности с квантовой теорией, дальнейшего развития релятивистской квантовой динамики. Но физика не установила границ применимости теории относительности ни в большом, ни в малом. Это — ошибка рецензентов.

Основное место в дискуссии по теории относительности, в частности и в упрёках по моему адресу, занимает поставленный теорией относительности вопрос о соотношении массы и энергии.

Двадцать лет тому назад я высказал несомненно ошибочное предположение о том, что, поскольку и материя и энергия одинаково неуничтожаемы и поскольку масса определяет весь запас энергии данной системы, не может ли она измерять и количество материи. Такое сближение материи и энергии, далёкое от постановки вопроса Энгельсом, напоминает идеи энергетиков. Этой ошибки я с тех пор больше не повторял. Она и тогда, впрочем, не выражала моих воззрений, далёких от энергетизма Оствальда, который я всегда считал ложным и вредным заблуждением. Сейчас мне напомнили о моей ошибке. Я её признаю и сожалею о ней.

Но в книге 1949 г. такого отождествления материи и состояния её движения нет. Речь идёт о связи не материи, а массы любой системы, массы, определяющей её инертность и весомость, с совокупностью всех видов энергии той же системы.

Вот что мне ставят в вину авторы рецензии: И. В. Кузнецов и Н. Ф. Овчинников указывают, что некоторые, особенно зарубежные, авторы говорят о превращении массы в энергию и что эти заявления они подкрепляют ссылкой на эквивалентность, и далее: «если сам А. Ф. Иоффе в своей книге нигде не говорит о таком превращении массы или даже вещества в энергию, то в его изложении закон..., превращается в простое арифметическое правило, позволяющее измерять энергию то в эргах, то в граммах». «Следует, однако, заметить, что при конкретной характеристике энергетической стороны ядерных процессов А. Ф. Иоффе... правильно говорит о том, что определённому количеству массы соответствует совершенно определённое количество энергии».

Однако в некоторых высказываниях меня присоединяют даже к физикам, говорящим о превращении вещества в энергию.

Авторы рецензии, как и другие философы, считают неправильным утверждение об «эквивалентности» массы и энергии, которую они тут же подменяют тождественностью и противоставляют ей их взаимосвязь как правильное выражение соотношения между ними.

Несмотря на искреннее желание понять смысл спора об эквивалентности или взаимосвязи, я не вижу его значения ни для физики, ни для философии. Однако, поскольку и в моей книге и в критических по её поводу замечаниях постоянно фигурирует вопрос о массе и энергии, я считаю своим долгом перед читателем определить своё отношение к этой проблеме. По отношению к тому виду материи, который мы называем электромагнитными волнами или фотонами, не обладающими массой покоя и движущимися со скоростью света, с несомненностью установлено, что общий запас энергии любой такой системы определяет её весомую и инертную массу.

По отношению к материи, которую принято называть веществом и которая отличается своей способностью двигаться по отношению к окружающей среде со скоростью, отличной от скорости света, и, в частности, с нулевой скоростью, такая универсальная связь всей массы со всей энергией — ещё только допущение. Пока опыт не установил ещё условий образования антипротона, нет и прямого доказательства того, что энергия протона целиком соответствует его массе.

Однако трудно думать, что это не так. Есть, наоборот, основания утверждать, что не только изменение энергии связано с изменением массы, но что и весь запас энергии тем же соотношением связан со всей массой системы. Такое положение я, как мне кажется, правильно выразил в книге утверждением, что масса тела — это мера всех видов заключённой в нём энергии. (Это вовсе не значит, что масса — только мера запаса энергии тела.)

Если масса тела изменилась, то соответственно изменилась и его энергия, а изменение энергии тела эквивалентно изменению его массы.

Протон, влетая в ядро лития с небольшой сравнительно кинетической энергией, перестраивает его в два быстро разлетающихся ядра гелия. «Масса покоя» новых ядер меньше «массы покоя» первоначальных на величину, соответствующую возрастанию кинетической энергии. Но общая масса всех частиц, измеренная с учётом их скорости, конечно, не изменилась, потому что не изменился общий запас энергии.

Как следует излагать подобные явления? Пользуясь величиной массы, как её выражает теория относительности, следует утверждать, что при этом процессе сохранилась масса всей системы до и после процесса, как сохранился во всей замкнутой системе общий запас энергии.

Но если бы мы стали всегда пользоваться таким приёмом, то осложнили бы понятие кинетической энергии. Оно основано на отделении тех видов энергии, которые охватываются «массой покоя», от дополнительного вида энергии, который мы называем кинетической. Выделение кинетической энергии и приводит к утверждению; что изменение массы покоя «эквивалентно» изменению кинетической энергии.

Взвешиванием мы измеряем массу тела независимо от его химической природы, и индивидуальных свойств. Масса ничего не говорит о конкретных видах энергии, а только об общем её количестве. Масса, определяя инертные и гравитационные свойства тела, качественно отлична от энергии этого тела, измеряющей определённый вид присущего телу движения.

Термин «эквивалентность» закрепился за соотношением двух различных, видов энергии, например тепловой и кинетической. Можно сомневаться в его пригодности для отношения величины, характеризующей общий запас энергии, к отдельному её виду. Однако термин «взаимосвязь» кажется ещё более неудачным и даже более двусмысленным. Взаимосвязь, например, правильно характеризует соотношение электрического и магнитного поля. Взаимный переход электрического поля в магнитное и, обратно, магнитного в электрическое в периодических процессах создаёт взаимосвязь между ними. Но именно против такой «взаимосвязи» и борются авторы рецензии.

В вопросе о связи массы и энергии, как он изложен в моей книге, и в слове «эквивалентность» я не вижу философских ошибок. Конечно, неудачна фраза «энергия обладает массой». Верно, что не всегда ясно в моём изложении, о какой массе идёт речь, даже тогда, когда я имею в виду «массу покоя». Совершенно бессодержательно и, пожалуй, наивно было доказывать, что рамки законов сохранения не ограничивают наших технических возможностей, несмотря на то, что их можно выразить, как неосуществимость вечного двигателя I и II рода, достижения абсолютного нуля и т. п. Именно овладение законами природы открывает путь к их использованию и освобождает от бесцельных попыток осуществления вечного двигателя и других подобных химер.

«Люди могут открыть законы, познать их, овладеть ими, научиться применять их с полным знанием дела, использовать их в интересах общества и таким образом покорить их», — говорит тов. Сталин.

От времени до времени вспоминается ещё обвинение в неправильном отношении моём к закону сохранения энергии. История этого обвинения связана с работой братьев Алихановых, экспериментально и убедительно опровергших опыты Шенкланда и лежащую в их основе теорию Бора и Слетера о неприменимости законов сохранения энергии к квантовым процессам или о том, что закон справедлив лишь статистически. Ряд авторов считал закон сохранения энергии, например, неприменимым к ядерным процессам в звёздах и даже договаривался до создания энергии звёзд из ничего.

И тогда, и сейчас я считаю, что законы природы, отражающие объективные её свойства, познаются как обобщение опыта, что конкретное содержание закона сохранения энергии даётся опытом же. Из кажущегося нарушения закона сохранения энергии при бета-распаде появился нейтрино. Нельзя было заранее исключить возможности новых, еще не изученных видов энергии при квантовых процессах, как ни казалось это маловероятным.

Опыты Алихановых доказали отсутствие таких неведомых форм энергии при образовании двух фотонов и отвергли всякую ревизию закона сохранения энергии. Хорошо, что мы могли противопоставить теории Бора и Слетера утверждение: «этого нет, это противоречит фактам» вместо «этого не может быть, исходя из неуничтожаемости движения, не стоит и доказывать», как мне предлагали поступить некоторые философы. Вопрос бы повис надолго в воздухе, тогда как опыт Алихановых устранил его раз навсегда.

Значение и универсальную справедливость положения о сохранении, и превращении энергии я понимаю так же, как мои критики. В этом нет и не было разногласий. А опыт, всё же следовало провести. В этом я и сейчас убеждён.

Более серьёзные недостатки имеются у меня в изложении квантовой теории.

Помимо неудачных классических аналогий к квантовому процессу проникновения частиц сквозь энергетический барьер, в книге нет последовательного изложения своеобразия микрочастицы с помощью её волновой функции и не раскрыт смысл волновой функции.

Свою книгу я писал, впрочем, в 1947 г., когда ещё не существовало того понимания волновой функции, которое выдвинули за последние годы советские физики Фок, Блохинцев и Александров. Тогда советские физики приводили такие же примеры своеобразия квантовых законов, как и иностранные авторы, но, разумеется, делая из них другие, материалистические выводы.

Так поступил и я, излагая положение неопределённостей как предел измеримости (а не применимости, как следовало бы) классических характеристик объекта (координаты, импульса), я непрестанно подчёркивал, что предел этот характеризует новые свойства микрообъекта, существенно отличные от классического шарика, что положение неопределённостей ни в какой степени не ограничивает познаваемости внешнего мира. В книге подробно разъясняется, что волновая природа микрочастиц делает бессмысленным самый вопрос о точной координате волны, движущейся с заданной скоростью в пространстве. Нельзя сказать, в какой точке находится волна, не потому, что мы не можем этого узнать, а потому, что волна не может находиться в точке, потому, что на бессмысленный вопрос не может быть и ответа, и привожу в качестве иллюстрации нелепый вопрос о механизме полёта ужа, который, как заметил Горький, летать не может.

Объективное же содержание положения неопределённостей иллюстрируется в книге, например, не зависящей от нашего экспериментального искусства или от воздействия наблюдателя шириной спектральных линий, которая согласно положению неопределённостей связана с длительностью существования квантовых состояний электрона в атоме. Смысл положения неопределённостей можно изложить лучше, чем это сделано в книге. Но обвинение, что я изложил «принцип неопределённости» в духе агностицизма, я считаю необоснованным. Более того, вся моя книга посвящена наглядному доказательству беспредельной познаваемости мира в его непрерывно раскрывающемся многообразии.

Я стремился показать и, думается, убедительно доказал в своей книге, что сочетание в микрообъекте корпускулярных и волновых свойств с железной необходимостью вытекает из приведённых опытных фактов, что оно выражает объективное своеобразие микромира. Если исходить из этих фактов, то квантовые законы микромира так же несомненны и естественны, как законы классической физики XIX в., являющиеся предельной формой физики XX в.

Весь мой 50-летний опыт, мои размышления над возникавшими за это время проблемами, мои личные попытки разрешить их и выводы, полученные в результате исследования, — всё это неизменно убеждало меня в безусловной справедливости положений диалектического материализма, какими их сформулировали Энгельс и Ленин, как их творчески развил тов. Сталин.

Я видел, что физика идёт по путям, которые предвидел В. И. Ленин, что каждое новое открытие в корне опровергает, а не подтверждает идеалистические концепции агностицизма, отрицания причинности, явлений вне времени и пространства.

Сопоставляя такие идеалистические выводы с действительным содержанием физических законов, я ясно видел лживость этих выводов, видел, что распространение идеализма облегчается непривычностью и отсутствием наглядности в новой физике.

Это препятствие я хотел устранить своей книгой, показав широким кругам читателей, что за непривычными понятиями не скрывается ни малейшего повода для идеализма. Думаю, что это мне удалось доказать. Но авторы рецензии показали, что встречаются фразы, которые при желании можно понимать «в духе агностицизма». Таких, видимо, двусмысленных выражений, конечно, не должно быть в популярной книге.

Изложив пути развития физики за последние 50 лет, я пытался проиллюстрировать на этом материале, как всесторонне подтверждаются положения диалектического материализма. В последней главе в виде сводки сопоставляются данные из истории физики XX в. с соответственными положениями диалектического материализма.

По мнению тт. Кузнецова и Овчинникова, это сделано неудачно. Верно, во всяком случае, что задача правильного философского толкования квантовых явлений в моей книге не решена.

Я и сам вижу теперь недостатки изложения квантовой механики в моей книге, которых не замечал тогда. Такой сдвиг можно отметить и по всему физическому фронту. В этом я усматриваю результат настойчивой борьбы нашей партии за идеологический рост научных кадров, за овладение и развитие ими философии диалектического материализма.

Успех, достигнутый за последние 5 лет, можно оценить, если сравнить изложение квантовых явлений в моей книге (довольно типичной для 1947—1948 гг.) с более поздними формулировками Фока, Блохинцева, Александрова.

Хотя сейчас многие ошибки вскрыты и устранены из учебников физики, мы всё ещё не имеем, как мне кажется, безупречной формулировки квантовых законов. Меня не удовлетворяют ни ансамбли Блохинцева, ни понимание Фоком волновой функции как полного описания свойств микрообъекта. Ведь существуют же реальные явления движения отдельных электронов или фотонов, которые не укладываются ни в одну из формул. Ещё хуже предлагаемая Блохинцевым и Френкелем теория квантового поля — она перекликается с идеалистическими идеями Шредингера об отсутствии длительно существующих объектов наблюдения. Я не считаю ещё безнадёжными попытки Бома, Вейцеля и др. развить теорию с однозначной причинностью.

Но всё это нисколько не оправдывает ряда недостатков в изложении квантовых явлений и положения неопределённостей, отмеченных тт. Кузнецовым и Овчинниковым. Разумеется, в 1954 г. можно и нужно требовать более последовательного описания своеобразия микрофизики и уж, конечно, ни тогда, ни сейчас нельзя говорить о синтеза представлений (это одна из действительных моих философских ошибок; я, очевидно, не представлял себе тех выводов, которые можно сделать из этой фразы).

Кое-где мне приписывают взгляды, которых я не высказывал, например, что «в квантовой механике сохраняется представление о классическом траекторном движении по определённым орбитам». Достаточно открыть стр. 200—201, где рассматривается этот вопрос, чтобы увидеть: «представление о движении электрона по определённой замкнутой орбите внутри атома несовместимо с принципом неопределённости и с волновыми свойствами движения» и дальше, иллюстрацию этого положения на примере атома водорода и статистическое толкование волновой функции.

Совершенно верно замечание, что в моей книге нет электромагнитных волн и, я бы добавил, физики колебаний и волн вообще. Этими областями «физики я никогда не занимался и вряд ли мог бы сказать о них что-нибудь своё, чего нет в других книжках. В предисловии, отмечая узкий выбор рассматриваемых в книге тем, я обратился к оптикам с предложением рассказать об основных идеях в их области. К сожалению, этот призыв не был услышан, и аналогичных книг в других областях физики всё ещё нет, хотя авторы рецензии признают их полезность. Видимо, односторонняя критика моей книги со стороны философов не вызвала желания продолжить начатое дело.

Но соотношение электромагнитной волны и фотона меня давно и глубоко интересует. В 1907 г. я указал, как фотоэффект с щелочных металлов может проверить идею фотонов. В течение четырёх лет я проводил эти опыты, но в публикации их был опережён Милликеном. В 1911 г. я построил теорию лучистой энергии как статистику фотонов и, в частности, пришёл к заключению, что для получения правильного вида формулы чёрного излучения необходимо изменить статистику в направлении, которое было предложено Бозе спустя 12 лет.

Ю. А. Крутков развил и доказал эту мою мысль несколько позже. В 1913 г. появилась моя статья о теории лучистой энергии в курсе физики Хвольсона.

В 1912—1913 гг. я провёл опыты по элементарному фотоэффекту с целью выяснить возможность накопления энергии фотона из электромагнитного поля. В 1924 г. появились опыты с одиночными фотонами рентгеновских лучей, проведённые мною с Н. И. Добронравовым.

В своей книге я не раз останавливаюсь на этих опытах, которые, однако, не принесли мне решения вопроса о том, как энергия шаровой электромагнитной волны целиком поглощается в небольшом объёме, где поглотился фотон.

Нельзя сказать поэтому, что я в своей научной жизни и в своей книге, которая её отражает, прошёл мимо электромагнитного поля. Пытаясь построить фотонную теорию света по аналогии с кинетической теорией газов, я пришёл к выводу, что наряду с аналогией имеется существенное различие между частицами вещества и фотонами, различие, которое не позволяет мне, как это предлагают авторы статьи, отнести фотон (а вместе с ним пришлось бы назвать и фонон и экситон) к элементарным частицам наряду с электроном и протоном.,

Здесь я расхожусь с авторами статьи, но думаю, что моя точка зрения более обоснована.

Авторы рецензии спрашивают: чем же порочна мысль о волновой природе вещества? Эту мысль в той форме, против которой я возражал, А. А. Жданов назвал чертовщиной. А с ней приходилось и приходится встречаться.

Не думаю также, что читатель может вынести из моей книги впечатление о «завершённости» физической науки, поскольку книга излагает её динамику.

В познании природы имеются обобщения, которые в пределах всего накопленного опыта остаются прочными завоеваниями науки. Относительный же характер познания законов природы и пределы справедливости наших современных знаний я постоянно подчёркиваю, но, вероятно, дело в том, что границы я провожу не там, где их видят авторы статьи.

Они считают, что граница применимости теории относительности — макромир, но не слишком большой; я этого не думаю. Авторы, вероятно, хотят видеть границы квантовой теории не на её переходе в релятивистскую, а в пределах атомных явлений. Для этого, по-моему, нет оснований.

С другой стороны, авторы не видят загадочности электромагнитного поля одиночного импульса, не видят существенного различия между электроном или протоном, с одной стороны, и фотоном и фононом — с другой, несмотря на сходство многих свойств.

Вероятно, и в понимании роли заряда в строении вещества, соотношения электрона и мезонов, самопроизвольного распада нейтрона — мы далеко расходимся.

Но это-то и показывает, что о завершённости физики не может быть и речи, даже в известных уже явлениях природы. А что можно сказать о ядерных силах, о нейтрино, нейтретто и других ещё мало известных объектах?

Большой раздел критической статьи посвящен статистическому методу, Я согласен с рецензентами, что следовало не обосновывать неизбежность статистических приёмов в физике, а показать их адекватность изучаемым проблемам.

Но то, что они возражают против статистического толкования второго начала термодинамики, как оно изложено в книге, показывает, что они не поняли отличия статистического метода от классической термодинамики. Вот как они, например, излагают его: «Итак, в природе существует некое конечное наивероятнейшее состояние равновесия, к которому она неизбежно стремится. В этом состоянии всякие процессы прекращаются». Это — изложение второго начала формальной термодинамики, да и то неправильное. По отношению же к статистическому пониманию второго начала здесь всё неверно: во-первых, речь идёт о замкнутой системе, а не о природе вообще; во-вторых, система пребывает не в наивероятнейшем состоянии, а в отличных от него постоянных флуктуациях; в-третьих, в этом состоянии процессы не прекращаются, а непрерывно продолжаются и в сложных системах от времени до времени развиваются в как угодно большие флуктуации, за которыми вновь следует длительный период приближения к более вероятным состояниям. Таково содержание учения Больцмана, которое я пытался разъяснить в своей книге без вульгаризации. Оно заслуживает более серьёзного анализа, чем это сделано моими критиками. Тогда, думается, они поняли бы, почему я называю положения термодинамики формальными. Тогда они заметили бы, что статистическое понимание второго начала исключает идею тепловой смерти мира и в корне подрывает религиозные представления о вмешательстве в судьбы мира потусторонних сил.

Статистический, анализ молекулярных процессов даёт ясное понимание законов термодинамики в этой области. Существуют ли в области биологии или в мировых процессах основания для иной постановки вопроса, покажет будущее.

Тт. Кузнецов и Овчинников отвергают моё утверждение, что агностицизм Дю-Буа-Реймона и энергетизм Оствальла, его отрицание реальности атомов принимались в конце XIX в. большинством физиков, не связанных с кинетической теорией газов или с химией. Так мне описывали ситуацию современники этой эпохи: Ланжевен, Рентген и Лоренц. Мало кто из физиков того времени выступал в печати с изложением своих философских взглядов. А в частных беседах физики, видимо, высказывали модные тогда скептические взгляды. Мои сведения заимствованы лишь со слов названных выше и некоторых других физиков. Возможно, что они, а вместе с ними и я ошибались в оценке распространённости таких настроений.

В опровержение моего мнения авторы рецензии приводят, однако, как раз представителей химии, в отношении которых у нас нет расхождений, и именно передовых русских химиков: Бутлерова, Марковникова, Менделеева. Я бы мог добавить из иностранных учёных представителей кинетической теории газов — Больцмана, Кнудсена и ряд других. Но разве не факт — самоубийство Больцмана, которого философия Оствальда пыталась изолировать от основных путей развития физики, самоубийство накануне торжества его идей и накануне провала всех предсказаний Оствальда?

Вздорность энергетизма Оствальда была разоблачена физиками и философами ещё в первой декаде нашего столетия, в особенности убедительно В. И. Лениным. Сейчас, видимо, кое-кто пытается гальванизовать энергетизм, используя связь энергии с массой. Поскольку энергетизм — течение идеалистическое, его ошибочность нужно разоблачать. Но наряду с борьбой с вновь ожившими историческими течениями прошлого следовало бы больше внимания уделить разоблачению воинствующего идеализма современных физиков, борьбе с предпринятым нашими современными зарубежными идеологическими врагами походом против материализма на базе квантовой теории.

По мере обострения противоречий между лагерем мира и демократии, с одной стороны, агрессии и реакции, с другой, всё определённее и враждебнее становятся идеалистические высказывания многих зарубежных физиков. Вместо отдельных, часто только попутных, идеалистических замечаний всё громче звучит сознательная пропаганда махрового идеализма и стремление опровергнуть основы материализма.

Когда я писал книгу, я не знал речи Гейзенберга 1945 г. о Планке, в которой он решительно отрицает понятие действительности и самую возможность протекания явлений во времени и пространстве. Не было ещё выпуска журнала «Диалектика», в котором во всей своей реакционной сущности проявился принцип дополнительности Бора. Махистские взгляды Эйнштейна не получили ещё такого развития, как в статьях его апологета Ф. Франка. Хотя давно уже выявились идеалистические установки всех этих авторов, расизм Иордана, идеалистические взгляды Дирака и Шредингера, но никогда они ещё не принимали такого воинственного характера, как в последней книжке Шредингера «Наука и человечество. Физика наших дней», где он объявляет «задачей своей жизни»: 1) борьбу с материализмом и 2) убеждение «западного» читателя в том, что единственная цель науки ответить на вопрос, кто мы и для чего явились в мир. Здесь «западные» идеи автора со всей остротой и полемическим задором противопоставляются материалистическому миропониманию и стремлению, чтобы наука приносила пользу человечеству (отсюда недалеко до оправдания применения атомной бомбы).

Достаточно, однако, противопоставить туманным фразам Шредингера фактическое содержание законов физики, хотя бы так несовершенно изложенное, как это сделано в моей книге, чтобы убедиться в несостоятельности всего построения. Однозначная причинность волновой функции ставит на место статистическую причинность корпускулярной картины как одну из форм общего принципа причинности. Конкретное сочетание корпускулярных и волновых свойств микрочастицы, даваемое опытом, делает её таким же реальным объектом внешнего мира, как макрообъекты классической физики. Не материя исчезла в квантовой физике, а расширились пределы и формы, в которых мы её знали раньше.

Все подобные попытки отрицания материи каждый раз, когда открываются новые её стороны, разоблачил и разбил В. И. Ленин. Аргументация Шредингера является перепевом тех же мотивов на новый лад.

Тем не менее на каждом повороте физики вновь появляются разгромленные остатки воителей, идущих в бой против материи с тем же негодным оружием. Нужно рассеивать туман, под покровом которого распространяется не раз уже разбитый идеализм.

Туман ещё усиливается, когда он сочетается с научным авторитетом жреца науки, который считает себя в праве прорицать, не приводя доказательств, как это делает в своём памфлете Шредингер, рассчитывая на доверие аудитории.

Необходима решительная борьба с идеалистическими теориями, в каком бы виде они ни появлялись. В моей книге нет такой борьбы. В 30-х годах я не предвидел развития идеалистических замечаний авторов теории относительности и квантовой теории в систему идеалистических концепций. Я недооценил враждебности этих концепций и тогда, когда писалась моя книга. Это — моя ошибка.

Решительно осуждая и разоблачая философскую позицию Эйнштейна, Бора, Гейзенберга и Шредингера, не следует, однако, как это делают, к сожалению, некоторые советские философы, отвергать их теории, проверенные и подтверждённые опытом.

Зарубежные идеалисты стараются убедить, что отрицание действительности, агностицизм, отрицание причинности — неизбежные выводы из современных физических теорий, а у нас находятся философы, которые, поддавшись на эту удочку, отвергают столь опасные теории и, таким образом, невольно льют воду на их мельницу.

На самом деле, как раз наоборот, растущее познание явлений природы, выражающееся в наше время и в теории относительности и в квантовой теории, всё больше и несомненнее подтверждает правильность диалектического материализма. Это блестяще показал В. И. Ленин по отношению к теориям начала столетия, это остаётся справедливым и для проверенных обширным опытом теорий настоящего. Их нужно правильно понять с позиций диалектического материализма, а не отвергать потому, что за рубежом ими пользуются для идеалистических рассуждений.

В моей книге нет острой борьбы с идеализмом западных физиков. Но я думаю, что всех непредубеждённых читателей она убедила, что всем ходом своего развития современная физика подтверждает философские положения диалектического материализма, что она не даёт ни малейшего повода для идеалистических концепций. Такова была задача книги. Мои критики показали, что её можно разрешить лучше.

Состояние наших знаний о полупроводниках и предстоящие задачи

А. Ф. Иоффе

Успехи Физических Наук. Т. LX, вып. 2, Октябрь, 1956 г., c. 173 – 177

...

Я не сомневаюсь, что мы не пожалеем усилий, чтобы оправдать, большие надежды, возлагаемые на эту именно область знания. Полупроводники могут вскрыть природу процессов, протекающих в твёрдом теле, а овладев ими, мы поставим их на службу нашей, основной задаче — построению коммунистического общества.

...

Я не стану перечислять другие немаловажные успехи науки о полупроводниках и те поразительные технические новшества, к которым она привела.

Интереснее и важнее отметить слабые стороны и наметить пути их устранения. Здесь я выскажу своё мнение, с которым быть может не все согласятся.

Теория полупроводников создалась как развитие теории металлов, как её экстраполяция. Мне кажется, что в этой экстраполяции теория вышла далеко за пределы своей применимости. Проходя свободный путь от одного столкновения до другого, электрон движется с некоторой средней скоростью и ускорением, которое характеризует его эффективную массу. Но как быть, если длина пробега оказывается меньше длины волны, меньше междуатомных расстояний; о какой скорости может итти речь, если неопределённость в величине энергии в десятки раз превышает самую величину энергии. А таковы именно условия во многих полупроводниках.

Здесь неприложимы все привычные средства — не только аналогия с кинетической теорией газов, но и кинетическое уравнение, функция распределения скоростей и время релаксации. Циклотронный и парамагнитный резонансы также неприменимы к полупроводникам с небольшой длиной свободного пробега.

Не стоит ли перейти к вероятностям перехода из одного состояния в другое, из одного участка в соседний?

Квантовая теория пслупроводников, понятие эффективной массы строится на периодических свойствах поля в кристалле. А как же жидкие, аморфные, стекловидные полупроводники? Они лишены теории, хотя они не хуже других полупроводников.

Опыт связывает свойства полупроводников с ближним порядком, теория — с дальним. Видимо это только участок теории, частный её случай, а не вся теория. Не следовало бы испытать другой подход, не предполагающий периодического поля, например взять за исходную точку теорию плазмы?

Нельзя считать выясненным вопрос о пределах допустимости замены многоэлектронной задачи одноэлектронной. Нет теории полупроводников с различными типами связи, с различной структурой периодического поля.

Идея экситонов была выдвинута Я. И. Френкелем для объяснения поглощения света без фотопроводимости. А данные Е. Ф. Гросса скорее говорят за прямую связь фоточувствительности с экси-тонами.

Немало и других недочётов в теории полупроводников: термоэлектродвижущие силы при низких температурах, ход подвижности с температурой плохо согласуются с теорией, в особенности там, где подвижность мала. Эта критика теории со стороны потребителя. Перейду к самокритике экспериментатора.

Ещё больше провалов в опытах данных.

Основой полупроводника являются действующие в нём силы связи, которые прежде всего проявляются в прочности, в сдвигах, а о механических свойствах полупроводников физики забыли и на конференции нет ни одного доклада на эту тему. Всю проблему прочности мы сдали металловедам!

Источником, освобождающим заряды, и препятствием, рассеивающим их, является тепловое движение атомов. А кто им интересуется? Только мой доклад о теплопроводности прямо связан с тепловым движением.

Что мы знаем о молекулярных, о дипольных решётках, сколько типов полупроводников ещё не изучено? Поразительно, что столь обещающая область, как тугоплавкие полупроводники, совсем не исследована.

Как мало мы ещё знаем о связи физических свойств с ближним порядком, с характером химических сил, со структурой.

Слишком мало работ в области низких температур, когда тепловой фон отступает на задний план и выступают важнейшие квантовые свойства вещества. Лучший пример значения таких исследований — циклотронный резонанс, который впервые дал полную количественную теорию эффективных масс.

Много общих слов, но слишком мало конкретных исследований посвящено различным типам искажений и примесей.

Существующая теоретическая и экспериментальная базы недостаточны для всестороннего развития полупроводниковой техники.

Перспективы применений полупроводников поистине грандиозны.

В области энергетики перед нами задача использования громадных количеств тепла, пропадающих бесцельно в топках, в тепловых машинах, в металлургических печах, в естественных условиях, несмотря на наличие значительного перепада температур.

Простота полупроводниковых термоэлементов ставит на очередь использование всех видов топлива и, в первую очередь, солнечных лучей, доставляющих на землю за одни сутки столько же энергии, сколько её заключено во всех запасах угля и нефти вместе взятых.

Велики перспективы фотоэлементов, сегнетоэлектриков как преобразователей энергии и ферритов, как средства концентрации высокочастотной магнитной энергии.

Нет сомнения, что полупроводники займут видное место в разрешении проблемы тепла и холода.

Ни в ком уже не возбуждает сомнения прогрессивная роль полупроводников в радиотехнике, в автоматике, телеуправлении и телевидении, несмотря на то, что полупроводниковым диодам, триодам и генераторам ещё нет и 10 лет от роду.

Количественные преимущества в габаритах, прочности, в потреблении электроэнергии, в дешевизне и массовости изготовления перерастают здесь в качественно новые возможности .

Необходима ещё большая и дружная работа физиков, химиков, геологов и инженеров, чтсбы претворить в реальные достижения богатейшие возможности, заложенные в полупроводниках.

Памяти Альберта Эйнштейна

А. Ф. Иоффе

Успехи Физических Наук, Т. LVII, вып. 2, октябрь 1955 г. с.186 – 193

Умер Эйнштейн — Ньютон XX века, каким он был для самой широкой общественности. Кроме Рентгена, открытие которого поразило воображение возможностью заглянуть во внутрь непрозрачных для глаза предметов, один только Эйнштейн из всех физиков нашего времени достиг такой же широкой популярности.

[Напомним, с 1903 по 1906 Иоффе учился в Мюнхене и работал в лаборатории Рентгена.]

Как бы ни толковали понятие «относительности», о ней говорили все, ею заинтересовались во всём мире. Но в отличие от рентгеновых лучей, воспринятых как новый путь познания вещей и как подарок науки здоровью людей, идеи Эйнштейна сделались ареной ожесточённой борьбы.

Для физиков всего мира и прежде всего для советских физиков не существует вопроса о справедливости теории относительности — этот вопрос давно решён: это наилучшее обобщение законов движения, доступное на том этапе физики, который достигнут в наше время. Задачей физиков является применение теории к реальным проблемам, дальнейшее углубление её содержания и лучшее понимание её философских выводов.

Эйнштейн — это автор теории относительности, гениальный преобразователь и продолжатель начал Ньютона и только — таково представление далёких от физики слоев интеллигенции.

Для физиков же, и в особенности для физиков моего поколения — современников Эйнштейна, незабываемо появление Эйнштейна на арене науки. В 1905 г. в «Анналах физики» появилось три статьи, положившие начало трём наиболее актуальным направлениям физики XX века. Это были: теория броуновского движения, фотонная теория света и теория относительности. Автор их — неизвестный до тех пор чиновник патентного бюро в Берне Эйнштейн – Марити (Марити — фамилия его жены, которая по швейцарскому обычаю прибавляется к фамилии мужа).

Статья о броуновском движении вскрыла физическую природу теплового движения и привела вскоре к экспериментальному определению числа Авогадро и к опытному доказательству атомного строения вещества. После работ Больцмана и Максвелла, Эйнштейн сделал следующий решающий шаг в этом направлении.

Через несколько лет, рассматривая диффузию сахара в воде, Эйнштейн смог оценить геометрические размеры отдельных молекул. Он установил универсальную связь коэффициента диффузии D с подвижностью и в электрическом поле

D/u = kT/e       (1)

Ещё через три года, в 1911 г., исходя из квантового характера обмена энергии в твёрдом теле, Эйнштейн объяснил температурный ход теплоёмкости. Он показал, как из хода теплоёмкости можно определить частоту собственных колебаний частичек, из которых построено твёрдое тело.

В этой работе заложены были основы всего дальнейшего развития квантовой теории твёрдого тела. Через год теория резонаторов Эйнштейна была развита Борном и Карманом для кристаллической решётки, а ещё год спустя — Дебаем для непрерывного упругого тела. В этой последней форме теории теплоёмкости суждено было стать классической на протяжении ряда десятилетий.

Статистическая теория теплового движения получила новое направление в работах Эйнштейна по теории вырожденного газа и по новому виду статистики Бозе – Эйнштейна.

Каждая из перечисленных здесь работ Эйнштейна открывала новую страницу в учении о тепловых свойствах физических тел. Каждая из этих работ становилась исходным пунктом нового направления исследования.

Вторая из статей 1905 г. посвящена была новому пониманию свойств света. Хорошо известно, что ещё в 1900 г. Планк, исправляя данное им прежде выражение для энтропии излучения, пришёл к статистике процесса излучения в виде отдельных квантов с энергией hv, где v — частота, а А — универсальная постоянная Планка. Планк считал полученный им результат выводом из своего выражения для энтропии и только Эренфест показал позднее, что кванты — гипотеза, положенная в основу вывода формулы чёрного излучения, а не вывод из неё. Планк стремился по возможности сузить новизну своей теории, ограничив её специфическими свойствами излучения света атомами.

Эйнштейн, научная мысль которого, в противоположность Планку, требовала радикальных решений, выражающих подмеченную им новую сторону в явлениях природы, увидел в квантах не удачный математический приём, а средство вскрыть существо света.

От излучающего механизма Эйнштейн перенёс квантовую природу в излучаемую телом лучистую энергию. Сам свет состоит по Эйнштейну из фотонов, энергия которых Av целиком определяется частотой. Во всех процессах взаимодействия света с веществом Эйнштейн сумел подметить фотонную структуру света.

Для вырывания электронов светом (внешний фотоэффект) Эйнштейн выводит фундаментальное соотношение между кинетической энергией электронов и частотой света в виде закона Эйнштейна

½mv² = hν – P       (2)

где P — работа, затрачиваемая на переход через границу тела.

В 1907 г. мне удалось показать соответствие фотонной теории с опубликованными тогда измерениями Ладенбурга, которые тот связывал с теорий резонанса Ленарда. Тогда же я приступил к прецизионной проверке закона Эйнштейна на натрии и калии. Но эти результаты были опубликованы Миликеном раньше моего и, по-видимому, точнее.

В 1909 г. я попытался вывести все законы равновесной лучистой энергии из теории фотонов и их аналогии с молекулами кинетической теории газов. При этом оказалось, что для получения правильной формулы спектрального состава излучения абсолютно чёрного тела необходимо применить видоизменённую статистику. Ю. А. Крутков доказал это положение; статистика, как оказалось позже, совпадает со статистикой Бозе – Эйнштейна.

На этом примере я мог убедиться, как различны научные методы Эйнштейна (сторонником которого я был в этом вопросе) и Планка. Последний, познакомившись с моей статьёй, которую он затем всё же опубликовал в своём журнале — Анналах физики, убеждал меня в необходимости оставаться на почве классических представлений Максвелла и не идти дальше, чем это крайне необходимо, ограничиться своеобразием механизма излучения, допускать, если это окажется неизбежным, своеобразие в поглощении света электроном и ряд других частных гипотез, но не порывать с теорией электромагнитного поля и не посягать на самый свет. «Классическая теория дала нам столько полезного, что к ней надо относиться с величайшей осторожностью и охранять её»,— говорил Планк.

В 1905 г. для формулы (2) не было ещё экспериментального подтверждения, но установлено уже было важнейшее, парадоксальное с классической точки зрения, свойство внешнего фотоэффекта — независимость скорости фотоэлектронов от интенсивности света. Этот факт нашёл естественное объяснение в теории фотонов.

Другая область явлений — люминесценция — подтверждала идею Эйнштейна о качественном росте фотонов с частотой. Эмпирическое правило Стокса утверждало, что частота поглощённого света всегда больше частоты света, излучаемого при флуоресценции и фосфоресценции. В правиле Стокса Эйнштейн увидел новое подтверждение идеи фотонов.

Третье обширное поле для проверки теории представляла фотохимия. Та же независимость наступления фотохимической реакции от интенсивности света и прямая связь с его частотой, та же градация эффекта с ростом частоты, как и во внешнем фотоэффекте, как в люминесценции.

Статья Эйнштейна была насыщена таким ярким физическим содержанием, таким глубоким проникновением в механизм явления, что она убедила многих физиков — преимущественно тех, кто имел дело с электронными явлениями. Но оптики ещё долго противились теории, посягнувшей на резонансную теорию дисперсии, на достижения дифракционной теории оптических приборов. Только объяснение оптических серий на основе теории атома Бора примирило оптиков с квантовыми идеями.

Статья 1905 г. о лучистой энергии не осталась изолированной в творчестве Эйнштейна. Достаточно вспомнить ставшую классической его теорию равновесного излучения как результата излучения и поглощения при нарушении равновесия. Установленные этой теорией законы излучения послужили примером для вычисления процессов обмена энергией при элементарных процессах.

Не приходится тратить много слов на теорию относительности — её историю знает каждый физик. Переход от преобразований Лоренца и от гипотезы Лоренца — Фицджеральда к частной теории относительности Эйнштейна, законы сложения скоростей, проблема одновременности, знаменитое соотношение между массой т и запасом энергии тела U:

U = mc²       (3)

где c — скорость света, которая становится предельной скоростью распространения энергетических процессов, — всё это вошло в кровь и плоть современной физики.

Известно так же как за частной теорией последовало в 1911 г. обобщение её на ускоренное движение, а в 1915 г. общая теория относительности, включившая теорию тяготения и связь геометрии с наличием массы.

Эйнштейн поставил перед собою дальнейшую задачу — единую теорию поля, сочетающую электромагнитное поле с тяготением. Одна за другой следовали попытки создать единую теорию, но все они одна за другой оказывались несостоятельными и отвергались критикой.

Единая теория поля означала решительный перелом в научной деятельности Эйнштейна. До неё Эйнштейн поражал богатством и разносторонностью своих интересов вплоть до теории, объясняющей, почему правые берега рек выше левых, до изобретательства новых конструкций полиграфических машин.

Единая теория поля сделала из Эйнштейна узкого специалиста, стремящегося к широким горизонтам. Почти 40 последних лет своей жизни Эйнштейн отдал этой теории. Мимо него шла бурная эпоха «новой квантовой механики», ядерная физика, возрождение физики твёрдого тела на полупроводниках.

Мне кажется, можно понять причины, оставившие Эйнштейна в стороне от главных путей развития физики последних десятилетий. Ещё 30 лет тому назад Эйнштейн говорил мне, что он ничего больше не сделает в жизни, если не решит проблемы единой теории поля. Спустя 5 лет, во время нашей совместной поездки на конгресс Сольвея, я пытался рассказать ему, кто такой Эйнштейн как физик и в чём его долг перед физикой. В ответ я получил заверение, что он сделает всё, что в его силах, чтобы углубиться в физику сегодняшнего дня и попытаться разрешить её затруднения, но что он заранее сомневается в удаче. Пока нет единого поля, для меня нет физики — таков был смысл его слов.

Чтобы понять такое умонастроение, нужно представить себе научную личность Эйнштейна. Для него вся природа и тем более вся физика представлялась единым целым, внутри которого не может существовать неразрешённых противоречий. Он упорно искал корни видимых противоречий и смело строил физическую картину, лишённую внутренних несовершенств, выдвигал эвристические пути объединённой теории.

Я часто вспоминаю случай, показавший, как Эйнштейн строит своё миропонимание: как-то он заинтересовался моими исследованиями свойств кристаллов и просил изложить их ему. В 3 часа дня я приступил к этой задаче и через 2 часа закосил её. Тогда начался поразительный процесс освоения новых фактов и идей, сопоставление их с самыми разнообразными сторонами существовавшей у Эйнштейна физической картины, и этот процесс продолжался в течение 9 часов — до 2 часов ночи. Всё это время Эйнштейн до того был поглощён своими мыслями, что всё окружающее им почти не воспринималось: ужинал он, например, так, что по команде жены брал на вилку пищу и отправлял её в рот, вряд ли сознавая, что он ест.

Возможно, что таким же односторонним сосредоточием мысли объясняется расплывчатость политических и философских взглядов Эйнштейна и непоследовательность в его повседневной жизни.

Эйнштейн был передовым учёным и высоко ценил построение социализма в нашей стране, осуществляющего заветные мечты лучших людей всех времён. В борьбе двух миров коммунизма и капитализма он был на нашей стороне и на мой прямой вопрос дал недвусмысленный ответ. Однако в философских высказываниях Эйнштейна можно встретить наряду с чёткими материалистическими установками махистские и идеалистические идеи и переход "релятивизма" от физической теории к философскому агностицизму. ... Я видел его изобретающим вместе с одним зубным врачом новый тип печатного станка ...

Черные дни академика Иоффе

А.С. Сонин

Вестник РАН, 1994, т.64, №5, с.448-452

Хочу рассказать о злоключениях в 30-е и 50-е годы крупного физика и организатора науки академика Абрама Федоровича Иоффе. В его судьбе нашли достаточно яркое отражение все методы морального террора, с помощью которого власти пытались отлучить от науки многих крупных ученых или даже уничтожить их как личности.

Иоффе никогда не конфликтовал с властями. Более того, он всегда подчеркивал свою лояльность и даже преданность системе. Это давало ему возможность занимать крупные административные посты в науке и непосредственно влиять на государственную политику в этой области. Но власти чувствовали, что по духу он им чужой. Ему нельзя было доверять как, скажем, академику А.В. Топчиеву или министру С.В. Кафтанову, которые без рассуждений рьяно поддерживали любую политическую или идеологическую кампанию. Во-первых, Иоффе прежде работал в Мюнхене, у Рентгена, и впитал в себя дух классической науки, независимой ни от чего, кроме истины. Поэтому он считался "трудно управляемым", всегда имел собственное мнение и не боялся его открыто высказывать. Во-вторых, Абрам Федорович, хотя и был членом КПСС с 1942 года, но активно не участвовал в выборных партийных органах и политических мероприятиях. Ну, и в-третьих, Иоффе был евреем, а власти, особенно в годы борьбы с космополитизмом, "забывали" о пятом пункте только в том случае, когда у них не было выбора – без помощи ученых-евреев трудно было решать важнейшие оборонные задачи. Вспомним хотя бы атомную проблему или проблему создания ракетного оружия.

* * *

Нападки на Абрама Федоровича Иоффе начались еще в 30-е годы. В то время как, впрочем, и после войны, группа философов, исповедующая ортодоксальный диалектический материализм, вместе с физиками, стоящими на позициях классической науки, боролась против так называемого физического идеализма. Последний якобы интерпретировал методологические результаты современной физики в идеалистическом духе. На самом же деле это была попытка дискредитировать гносеологические выводы новой физики, не укладывающиеся в рамки марксистской философии [1].

"Физическими идеалистами" были объявлены почти все ведущие физики страны, в том числе и Иоффе. Особенно усердствовали в этой кампании коллеги по академии – академик В.Ф. Миткевич и член-корреспондент А.А. Максимов. Первый затеял в 1936 г. "философскую" дискуссию на страницах журнала "Под знаменем марксизма". Он защищал "фарадее-максвелловскую установку", представляющую собой возврат к классической физике XIX века с ее неизменным атрибутом – эфиром [2]. Против выступали ведущие теоретики – И.Е. Тамм, Я.И. Френкель и В.А. Фок. Их поддерживали С.И. Вавилов и А.Ф. Иоффе.

Максимов вроде бы осуждал классический механицизм Миткевича, но зато рьяно поддерживал его в борьбе с "физическими идеалистами". "Особое внимание заслуживает также то обстоятельство, — писал он в одной из своих статей, — что подпавшие под влияние идеализма советские физики составляют компактную группу (Френкель, Тамм, Фок, Бронштейн, Шпильрейн, идущие за ними А.Ф. Иоффе и С.И. Вавилов и некоторые другие)". И тут же добавлял: "Поэтому ученый СССР, попавший под влияние буржуазной идеологии, (...) может при упорном отстаивании своих ошибочных взглядов стать рупором враждебных СССР сил и сомкнуться с контрреволюционными элементами" [3, с.51–53]. В 1937 г. это был публичный донос. И он сработал — арестовали Фока, Бронштейна и Шпильрейна. Двое последних погибли.

Ответ Максимову дал Иоффе [4]. Он аргументирование показал, что группа Миткевича-Максимова в своем непризнании новой физики смыкается с наиболее реакционными кругами западных ученых (Ленард, Штарк, Томсон и др.). Она объявляет "весь диалектический ход развития современной физики и достигнутый на его основе синтез волновой механики сплошным идеализмом, а всех советских физиков — раболепными подражателями Запада. Это недостойная клевета, и ее нельзя оставлять без ответа. Ведь, зачеркнув теоретическую физику Фока, Френкеля, Тамма, Мандельштама, Ландау и их учеников, мы вычеркнем без остатка всю советскую теоретическую физику" [4, с.135].

Особое беспокойство выразил Абрам Федорович по поводу попыток группы Миткевича-Максимова создать в МГУ "центр реакционной физики", где в главной роли — профессор А.К. Тимирязев, всю жизнь боровшийся с теорией относительности и квантовой механикой. Эта группа стремилась также подчинить своему влиянию журнал "Успехи физических наук", призванный пропагандировать новую физику.

Ответная статья Максимова [5] начиналась с шельмования Иоффе. Как утверждал автор, он прежде всего хотел показать, что "странности" в статье акад. А.Ф. Иоффе, непонятные читателю, впервые читающему произведения акад. А.Ф. Иоффе, имеют свой глубокий корень и стоят в тесной связи с некоторыми особенностями его деятельности вообще [5, с.158]. Эта особенность, по мнению Максимова, — "самохвальство академика А.Ф. Иоффе (...) приписывающего себе заслугу, принадлежащую всему коллективу советских физиков и достигнутую под руководством партии и правительства (...) стиль хвастовства, сенсации, преувеличений, прямого очковтирательства" [5, с.159].

Основанием к таким обвинениям якобы послужила мартовская сессия АН СССР, одной из задач которой было продемонстрировать оторванность от практических нужд и бесплодность работы Ленинградского физико-технического института (ЛФТИ), дискредитировать его директора [6]. Однако, если судить по стенограмме сессии и резолюции [7], такая сверхзадача организаторам не удалась — ничего похожего на "стиль хвастовства" в деятельности ЛФТИ и его директора сессия не вскрыла.

Однако Максимову не до объективности — начав с шельмования, он кончает подтасовкой. В своем выступлении [8] в 1934 г. в Комакадемии Иоффе высказался в том смысле, что махизм был философским отражением феноменологии, господствующей в физике середины XIX века. В 20–30-е годы она вновь занимает в физике главное место, поскольку время достоверных микроскопических моделей еще не пришло. Поэтому, заключает Иоффе, феноменология является необходимым этапом в развитии физики. Как же эту мысль трактует Максимов? Он занимается откровенным передёргиванием, утверждая, что "феноменология (= махизм) — философия описания". И далее: "Как видим, академик Иоффе утверждал (...) что феноменология, то есть идеализм, снова занимает ведущее место в физике". И отсюда следующий вывод: "Антиленинским, в корне враждебным марксизму является и то положение акад. Иоффе, что феноменолизм есть необходимый этап в развитии науки на определенной стадии развития, в данном случае на современной стадии развития физики" [5, с.166].

Вот таков "физический идеализм" Иоффе. А причины этого, по Максимову, уже чисто политические. "Акад. А.Ф. Иоффе, — пишет он, — не понял и не усвоил указаний товарища Сталина по вопросу о теории и практике (...) Акад. А.Ф. Иоффе не хочет знать и не понимает того, что товарищ Сталин является продолжателем дела Ленина и в области философии, что указания товарища Сталина о единстве теории и практики тоже относятся к области философии, как и к любой другой области науки" [5, с.190]. Согласитесь, что в 1937 г. это было страшное обвинение.

На Иоффе обрушился и профессор физического факультета МГУ А.К. Тимирязев [9]. Он обвинил Абрама Федоровича в клевете на физфак и выступил, по сути, с доносом: чтобы показать, кому "покровительствовал" Иоффе, сообщил, что декан физфака МГУ и зам. главного редактора журнала "Успехи физических наук" Б.М. Гессен арестован как враг народа, а с ним и член редколлегии журнала А.О. Апирин. "Надо надеяться, — закончил свою статью Тимирязев, — что советская общественность до конца вскроет, где враги и где друзья советской физики, и по достоинству оценит клеветнические заявления акад. Иоффе" [9, с.147]. Это уже прямой призыв к расправе.

Но Иоффе не арестовали ни тогда, ни позже. Видимо, его высокий международный авторитет и в целом лояльная позиция по отношению к властям спасли его от репрессий.

* * *

Послевоенные идеологические кампании по борьбе с "физическим идеализмом" и космополитизмом не могли не задеть Иоффе самым серьезным образом. На заседаниях оргкомитета по подготовке Всесоюзного совещания физиков (декабрь 1948–март 1949) Иоффе часто поминался как один из самых опасных "физических идеалистов" [10]. А ведь он был заместителем председателя оргкомитета! Правда, хотя Иоффе и участвовал почти во всех заседаниях оргкомитета, но линию директивных органов на разгром "физических идеалистов" и "космополитов" не поддерживал; более того — стремился нейтрализовать наиболее рьяных борцов за "советскую физику".

Но самому ему приходилось выслушивать о себе множество гадостей. Вот характерный пример. Выступает профессор физфака МГУ В.Н. Кессених: "Нынешний академик-секретарь отделения физико-математических наук А.Ф. Иоффе повинен в покровительстве группам, боровшимся против подлинного участия советских физиков в социалистическом строительстве, и в поощрении неправильного отбора и воспитания новых кадров физиков и в щедрой раздаче заведомо ложных обещаний (...) уводивших советскую физику от наиболее быстрой и полной реализации открытых в ней возможностей" [11, с.162–163]. Или: "Роль его (Иоффе. — А.С.) — явилась ролью безродного космополита, который на советской почве приобрел блестящие условия для развития своих способностей, своей школы и который направил значительную часть того, что давалось ему в руки советским народом, не на пользу советского народа, который привел к замораживанию, выхолащиванию значительного количества усилий, которые сюда были направлены" [12, с.31].

Абрама Федоровича "отметили" даже в проекте решения оргкомитета: «Некоторые физики (Ландау, Иоффе), раболепствуя перед Западом, заявляли, что наша физика имела "провинциальный" характер, что физика в Советском Союзе к моменту революции фактически не существовала».

Тучи явно начали сгущаться. Кампания по борьбе с "безродным космополитизмом" набирала силу. Везде разоблачали космополитов — в литературе, кино, живописи, музыке, в литературной, музыкальной и кинокритике, в технике, в юридической и историко-правовой науках, в философии, эстетике, географии, почвоведении, медицине, машиностроении и даже в обучении глухонемых. (Этот список я составил, просматривая лишь одну "Литературную газету" за 1949 год.)

Началась и кампания по борьбе с космополитизмом в физике [13]. Все чаще среди "безродных" упоминалось имя Иоффе. В октябре 1950 г. его вызвал к себе президент АН СССР С.И. Вавилов и после продолжительной беседы предложил уйти с поста директора ЛФТИ [14]. Абрам Федорович написал заявление с просьбой освободить его от должности директора и перевести заведующим лабораторией в том же институте. 8 декабря 1950 г. Президиум АН СССР утвердил это решение и назначил директором ЛФТИ А.П. Комара.

Однако обстановка в институте оставалась тяжелой. Новое руководство открыто третировало Иоффе, и хотя он все трудное время ощущал моральную поддержку друзей-коллег, его положение порой оказывалось невыносимым. Атмосферу, в которой жил и работал Иоффе в тот период, хорошо передает история обсуждения его книги "Основные представления современной физики" [15].

Книга вышла в Гостехтеориздате в конце 1949 г., ее хорошо приняли читатели. Это была первая послевоенная книга, в которой достаточно популярно и строго излагались основы современной физики: теория относительности, статистическая, атомная и ядерная физика.

Абрам Федорович, конечно, знал на что шел — ведь изложить современную физику без того, чтобы не затронуть связанные с ней философские вопросы, было невозможно. Поэтому в конце книги он поместил специальную часть под названием "Методологические выводы", где пытался показать, что новая физика подтверждает основные положения диалектического материализма. Более того, он покритиковал и "физических идеалистов" Гейзенберга, Эйнштейна, Эддингтона и Джинса, которые "видели в научном знании лишь приведенные в систему наши переживания" [15, с.357].

Первые отзывы были весьма благожелательны. Книгу обсуждали на заседании Ученого совета ЛФТИ 21 апреля 1950 г., то есть до ухода Иоффе с поста директора института [16]. Председательствовал П.П. Кобеко. В своем вступительном слове Иоффе сказал, что целью написания этой книги он считал популяризацию новой физики и "борьбу с ложной методологией зарубежных идеалистов". Здесь Абрам Федорович явно счел необходимым "подстраховаться", сразу признав, что "почти не ставил себе задачу дать классовый анализ развития физики, связать ее не только с производительными силами, но и с производственными отношениями различных эпох" [16, с.17]. Он признал и второй недостаток — "не удалось избавиться от выдвижения наблюдателя и описания явлений природы через наблюдателя" [16, с.18]. Речь идет об использовании традиционного приема изложения теории относительности с точки зрения покоящегося и движущегося наблюдателя. Несмотря на самокритичный тон выступления автора, его книга получила полное одобрение коллег. В поддержку выступили В.М. Кельман, А.И. Ансельм, А.Р. Регель, С.Е. Бреслер, Я.И. Френкель, Д.Н. Наследов, М.С. Соминский, Г.А. Гринберг. Конечно, были сделаны и некоторые частные замечания.

Но вот Иоффе снят с должности директора ЛФТИ, и в журналах "Успехи физических наук" [17] и "Вопросы философии" [18] почти одновременно появляются разгромные рецензии. Случайное совпадение? Большая рецензия И.В. Кузнецова и Н.Ф. Овчинникова открывается утверждением, что "книга страдает серьезнейшими идейно-политическими ошибками, сильно снижающими ее ценность" [17, с.117]. У авторов вызывает возражение тот факт, что Иоффе поставил теорию относительности в ряд с основными законами природы. Кузнецов и Овчинников поучают Иоффе, что теория относительности имеет ограниченное применение как в области микромира, так и в области макрокосмоса. "Возведя теорию относительности до уровня Всеобщего закона природы, — писали рецензенты, — автор допустил серьезную ошибку (...) Его интерпретация теории относительности носит, по существу, субъективистский характер и, фактически, не отличается от того, что пишут по поводу теории относительности зарубежные буржуазные физики" [17, с.120].

В чем же еще "ошибки" Иоффе? Оказывается, он много говорит о роли измерения времени и пространства в теории относительности, о точке зрения наблюдателя, а не "объективно-реальных формах бытия материи" [17, с.122]. Не сказал ничего ученый и о законе причинности. "Нейтралитет в этом вопросе советский физик сохранять не может (...) Раскрывая подлинный смысл и значение закона причинности в физике, автор должен был показать правоту взгляда диалектического материализма на причинность" [17, с.120]. Идеализмом считают рецензенты и некоторые "отрицательные" утверждения автора, например, о невозможности построить вечный двигатель, невозможности изменить скорость движения изолированной системы внутренними силами и т.п. Такие формулировки, по мнению Кузнецова и Овчинникова, придают "законам науки специфический оттенок, особенно любезный сердцу агностиков и идеалистов" [17, с.125]. В области квантовой физики Иоффе инкриминируется "раздувание значения соотношения неопределенности" и отсутствие критики "реакционной концепции дополнительности" [17, с.136].

Еще более "обличителен" в своей оценке книги М.Э. Омельяновский [18]. По его мнению, Иоффе не стал на путь последовательного проведения марксистско-ленинского принципа партийности в философии и науке, не руководствуется словами Ленина, которые следовало бы поставить в качестве эпиграфа к каждой работе советских авторов по новой физике: "Современная физика лежит в родах. Она рожает диалектический материализм". Иоффе щадит буржуазных физиков, он не прослеживает и не анализирует той непримиримой борьбы между материализмом и идеализмом, не показывает конкретно, что диалектический материализм одержал победу в физике над идеалистическими теориями, доказательством чего может служить развитие физики в Советском Союзе [18, с.204]. И в заключение Омельяновский делает вывод, что все ошибки книги "являются следствием того, что А.Ф. Иоффе (...) не применил последовательно диалектический материализм как живой творческий метод исследования вопросов физики" [18, с.207].

Неудивительно, что Ученый совет ЛФТИ оперативно прореагировал на эти рецензии и создал специальную комиссию в составе Л.Н. Добрецова, А.А. Сливы, А.Р. Регеля, Д.Н. Наследова [19]. 3 марта 1952 г. Ученый совет под председательством А.П. Комара специально обсуждал вопрос о книге Иоффе. Вначале Добрецов зачитал рецензию, которая мало чем отличалась от статей Кузнецова, Овчинникова и Омельяновского. Она вызвала у многих резкие возражения. Бреслер сказал, что рецензия оставила неприятное чувство — авторы ее не нашли ни одного доброго слова о книге. Их главный аргумент — книга не решает задачи освещения современной физики с позиций диалектического материализма — не выдерживает критики. Иоффе не ставил себе такой цели, да она и не под силу одному человеку. Бреслер отметил, что, по его мнению, книга написана мастерски и читается с интересом. Конечно, есть и недостатки, но авторы только на них и сосредоточиваются, для них главное — "разделать книгу под орех".

Бреслера поддержали Ансельм, Тер-Мартиросян и Шмушкевич. Собрание явно пошло не в ту сторону, куда его направляло руководство. Поэтому срочно взял слово новый директор А.П. Комар. "Вот товарищи выступают, — начал он, — и говорят, что книжка Абрама Федоровича написана очень хорошо, талантливо, со знанием дела и т.д. Слов нет, Абрам Федорович — крупный ученый, никто этого не собирается оспаривать, но товарищи согласны с тем, что критика Кузнецова и Овчинникова правильна, и поэтому они должны были бы сказать, что книжка написана плохо" [19, с.88]. Комар согласен с рецензентами, что принцип относительности изложен в книге "субъективистски", а квантовая статистика — "в духе субъективного идеализма".

Далее Комар продолжал: "Позвольте посмотреть с исторической точки зрения на то, что написано в книге Абрама Федоровича, с учетом особого положения Абрама Федоровича как советского физика в Советском Союзе. Почему особого? Потому, что Абрам Федорович является родоначальником действительно большого коллектива физиков... Но есть особое положение Абрама Федоровича и с другой точки зрения. Абрам Федорович воспитывался за границей. Абрам Федорович очень часто бывал за границей. Почти каждое лето (как он пишет в автобиографии) он ездил за границу, общался с зарубежными физиками, и это не могло не сказаться на всем мировоззрении Абрама Федоровича. И потому очень часто у Абрама Федоровича очень крупные идейные срывы, заключающиеся в том, что Абрам Федорович просто повторял то, что говорили за границей, и то, что абсолютно не вяжется с диалектическим материализмом" [19, с.89–90].

Затем Комар совершил эдакий исторический экскурс, припомнив Иоффе, что в 1934 г. он якобы сомневался в законе сохранения энергии, защищал "идеалиста Бора", Шредингера, Френкеля и др. Комар призвал теоретиков института показать, что "все идеологические ошибки у Абрама Федоровича не являются случайностью, а логическим следствием поведения Абрама Федоровича и его развития" [19, с.92]. И далее: «То, что западноевропейский дух свойствен Абраму Федоровичу, следует хотя бы из его мелких замечаний. Например, в биографии Вильгельма Рентгена Абрам Федорович, хлопая по плечу Лебедева, говорит, что "это — русский Кундт". Это мог сказать чистый немец, а не советский физик, руководящий советской физикой (...) Я повторяю, что книга Абрама Федоровича для широких кругов советской интеллигенции не годится» [19, с.94].

Вот такой тон позволил себе новый директор, ничем, кстати, физику не обогативший и вскоре замененный на этом посту академиком Б.П. Константиновым.

Иоффе выступил с традиционным признанием ошибок. С позиций сегодняшнего дня его выступление можно было бы считать непринципиальным, но кто знает, какие чувства испытывал в те дни опальный академик, какую тактику защиты он выбрал? Он объяснил свои философские ошибки тем, что книга писалась в 1947 — 1948 гг. Но если бы он писал ее сейчас, то многое бы изложил иначе. "Недостаточно острая критика зарубежных физиков-идеалистов, — сказал Иоффе, — проистекала из недооценки во время написания книги той агрессивной позиции, которую они заняли в борьбе двух миров, и незнакомства с боровской концепцией дополнительности (...) Я должен был подвергнуть резкой критике философскую концепцию дополнительности. Следует провести четкую грань между передовой советской марксистской наукой и идеологическим туманом, под которым скрывается научная реакция, под покровом которой ведется идеологическая война против сил мира и демократии" [19, с.107–108].

В то же время Иоффе резко отрицательно отозвался о рецензии "наших товарищей". Ее правильнее было бы озаглавить "Какие недостатки нам удалось выискать в книге" [19, с.108]. Вся рецензия — это набор цитат, "за которыми можно, если очень захотеть, усмотреть научный или философский проступок. Большинство упреков вытекает из непонимания или нежелания понять, что написано, или из искажения смысла там, где это возможно" [19, с.108].

Закончилось заседание вяло. По-видимому, многие чувствовали себя неудобно — коллеги, друзья, ученики, еще недавно боготворившие своего директора, опустив глаза, голосовали за резолюцию Ученого совета: "Признать, что в книге акад. А.Ф. Иоффе, несмотря на имеющиеся достоинства, имеется ряд ошибочных положений как философского, так и физического характера. Автор не решил задачу создания книги, последовательно освещающей вопросы физики с позиций теории познания диалектического материализма для широкого круга читателей. В этом отношении критику книги акад. А.Ф.Иоффе, данную в статье Кузнецова и Овчинникова в УФН, нужно признать правильной" [19, с.61].

Через три недели Иоффе совсем ушел из института — Президиум АН СССР организовал для него специальную лабораторию полупроводников, выделил штат и помещение. А еще через год умер "величайший гений всех наук", и идеологические кампании пошли на убыль.

ЛИТЕРАТУРА

1. Ахундов М.Д., Баженов Л.Б. Философия и физика в СССР. М.: Знание, 1989.
2. Горелик Г.Е. Натурфилософские проблемы физики в 1937 году // Природа. 1990. № 2. С. 93–102.
3. Максимов А.А. О философских воззрениях акад. В.Ф. Миткевича и о путях развития советской физики // Под знаменем марксизма. 1937. № 7. С. 25-55.
4. Иоффе А.Ф. О положении на философском фронте советской физики // Под знаменем марксизма. 1937. № 11–12. С. 131–143.
5. Максимов А. Л. О физическом идеализме и защите его акад. Иоффе // Там же. 1937. № 11–12. С. 144–156.
6. Визгин Вл. П. Мартовская (1936 г.) сессия АН СССР: Советская физика в фокусе // Вопросы истории естествознания и техники. 1990. № 1. С. 63–84.
7. Резолюция по докладу акад. А.Ф.Иоффе // Изв. АН СССР. Серия физ. 1936. № 1–2. С. 403–405.
8. Иоффе А.Ф. Развитие атомистических воззрений в XX в. // Под знаменем марксизма. 1934. № 4. С. 52–68.
9. Тимирязев А.К. Еще раз о волне идеализма в современной физике // Там же. 1938. № 4. С. 124.
10. Сонин А.С. Совещание, которое не состоялось // Природа. 1990. № 3. С. 97–103; № 4. С. 91–98; № 5. С. 93–99.
11. ЦГАОР. Ф.9396. Оп.1. Ед. хр. 261.
12. ЦГАОР. Ф.9396. Оп.1. Ед. хр. 246.
13. Сонин А.С. Несколько эпизодов борьбы с "космополитизмом" в физике // Вестник АН СССР. 1990. № 8. С.122–133.
14. Соминский М.С. Абрам Федорович Иоффе. М.: Наука,1965.
15. Иоффе А.Ф. Основные представления современной физики. М.: Гостехтеориздат, 1949.
16. Архив ЛФТИ. Ф.3. Оп.1. Ед. хр. 195.
17. Кузнецов И.В., Овчинников Н.Ф. За последовательное диалектико-материалистическое освещение достижений современной физики (О книге А.Ф. Иоффе "Основные представления современной физики") // Успехи физических наук. 1951. Т. 45. № 1. С.113–140.
18. Омельяновский М.Э. О книге академика А.Ф. Иоффе "Основные представления современной физики" // Вопросы философии. 1951. №2. С.203–207.
19. Архив ЛФТИ. Ф.3. On.1. Ед. хр. 210.