Sceptic-Ratio. Вильгельм Штекель

Зигмунд Фрейд и его апостолы

Олег Акимов

6. Вильгельм Штекель

Вильгельм Штекель считался аналитиком-профессионалом, однако Фрейд отзывался о нем крайне нелицеприятно: «Он — всего лишь звонарь». Эта характеристика «папочки» в адрес «шалопутного сынишки» вызвана следующими обстоятельствами. Джонс вспоминает: «Фрейда очень раздражала привычка Штекеля рассказывать на собрании Общества эпизоды из своей жизни, которые, как Фрейд знал по опыту, являлись целиком вымышленными, а затем вызывающе смотреть на Фрейда, как бы провоцируя его на нарушение профессиональной этики опровержением его слов. Однажды я спросил Фрейда, считает ли он Я-идеал универсальным атрибутом человеческой психики, и Фрейд с задумчивым видом отвечал: "Вы думаете, Штекель обладает Я-идеалом?"»
Джонс привел фразы, которые Штекель частенько повторял на заседаниях Психоаналитического общества, собиравшегося по средам в квартире Фрейда. «Только этим утром, — заверял он присутствующих, — я столкнулся с аналогичным случаем…». Далее шло повествование мгновенно сочиненной им истории с «пациентом в среду», как окрестили больного, которого Штекель приводил в качестве примера. Если его просили каким-либо способом доказать сообщенную им странную информацию, он сердито отвечал: «Я нахожусь здесь для того, чтобы делать открытия; другие люди могут их доказывать, если им это заблагорассудится» [10, с. 263].
Понятно, что сообщаемые Штекелем факты, пишет Джонс, «ни у кого не вызывали большого доверия»; «у него полностью отсутствовала научная совесть». Фрейда раздражало, что Штекель не подчинялся заведенным им правилам солидной игры. Фальсификациями занимались многие, но они старались хотя бы создать видимость науки; этот же «паяц» ничуть не беспокоился о приличии. Его вызывающее поведение сильно раздражало психоаналитиков, в том числе и Фрейда. К шутовству добавлялись и другие пороки его испорченного характера. В письме к Ференци от 17 октября 1912 г. Учитель написал: «Штекель — свинья, он постоянно сеет вокруг себя недовольство и мелочную зависть, разжигает возмущение по самым ничтожным поводам». Но «свинство» Штекеля не проистекало от его злонамеренности; в общем, он был добрым и веселым малым. Любимый предмет психоаналитиков — лингвистика; они разложили фамилию Штекеля на два компонента — St. Ekel, что означает «святая дрянь».
Уже неоднократно говорилось, что всякий психоаналитик был, прежде всего, литераторам, мастером слова и, конечно же, большим фантазером. Это железное правило никем не нарушалось, во всяком случае, для психоаналитиков первого призыва, к которым относился Штекель. Не стесняясь, он придумывал такие душещипательные истории, что исповеди Блаженного Августина и Жан-Жака Руссо покажутся блеклыми и недостаточно искренними. Обычно Штекель сочинял малые произведения – новеллы, рассказы и фельетоны, многие из которых носили остро публицистический характер, но были у него и большие романы. Почти во всех его произведениях так или иначе затрагивалась характерная для психоаналитиков сексуальная тематика. Штекель, Гроддек, да и сам Фрейд положили начало литературному течению, которое затем развивалось в тесном взаимодействии с экзистенциалистской философией и сюрреалистическим восприятием действительности. Чтобы получить представление об этой художественной форме, можно порекомендовать прочесть что-нибудь написанное Шницлером, Камю или Сартром.
По поводу литературных дарований Штекеля Джонс пишет: он «писал очень бегло, но небрежно, являлся прирожденным журналистом грубого пошиба, для которого производимый эффект был намного важнее, чем истинность сообщаемых фактов. И действительно, он частично зарабатывал себе на жизнь, постоянно поставляя фельетоны в местную прессу» [10, с. 263]. Лу Андреас-Саломе в письме к Фрейду от 25 февраля 1924 г. обвинила его в «погоне за сенсациями, граничащими с непристойностью». Его излюбленный литературный прием — гипербола; ею он пользовался постоянно и весьма изобретательно. Мекаччи привел большой отрывок его типичного сочинительства, в котором описывается психология некоего «зеркального человека». У читателя, которого больше интересует наука, чем литература, после прочтения этого рассказа непременно возникнет вопрос: существуют ли такие люди на самом деле?
«Господин Дж. Л., — пишет Штекель, — тридцать девять лет. Он может совершить половой акт только в том случае, если видит себя за этим занятием [в зеркале]. Интерес к половой партнерше для него вторичен. Самое страстное его желание — покрыть зеркалами стены и потолок своей комнаты. Он влачит жалкое существование, поскольку копит деньги в надежде осуществить свою мечту и сделать это с размахом. В своих фантазиях во время мастурбации пациент всегда видит себя в такой комнате, полной зеркал. Обычно он мастурбирует, глядя на свое отражение в зеркале. Это — "зеркальный человек". Он носит с собой множество карманных зеркал и часто подносит их к своему лицу» [4, с. 101]. Гиперболический эффект возникает в силу зацикливания на одном и том же предмете, в данном случае, зеркале. Автор решил выдать за паранойю выдуманную черту человека, жизнь которого целиком замыкается на этот предмет. Возможно, что толчком для этого рассказа послужил реальный случай, только автор слишком уж усилил и расширил его болезненное пристрастие к зеркалам.
Подобно Фрейду, Штекель ушел из жизни добровольно в 1940 г. В молодые годы он часто мастурбировал, после чего сильно переживал, о чем написал в автобиографии. На этой почве у него развилась импотенция, а затем сильный невроз. Одна из первых работ Штекеля, написанных в 1895 г., т.е. до знакомства с Фрейдом, посвящена странной теме — коитусу в детстве. Таким образом, слишком многое говорит о том, что этого душевно нездорового человека нельзя было подпускать к пациентам, страдающим, как и он, нервно-психическими расстройствами. Однако, не умея помочь себе, психоаналитики смело шли на помощь другим. В принципе, это понятная ситуация: если у врача диабет, он, естественно, будет особенно внимателен к диабетикам. Аналогично поступал и Штекель: у своих пациентов он в первую очередь допытывался, какие проблемы у них с сексом, занимаются ли они онанизмом и не страдают ли от импотенции. Другой дело, что причина заболевания пациента часто лежала совершенно в иной плоскости. Тогда шокирующие вопросы психоаналитика выводили его из равновесия. Как показывает практика, психоанализ часто приводил не к улучшению состояния больного, а к его резкому ухудшению.
Никто не мог длительное время находиться рядом с Фрейдом, чтобы не петь ему дифирамбы и Штекель не был исключением. Например, об «Анализе фобии пятилетнего мальчика» он написал: «я не знаю такого документа, который позволял бы настолько глубоко проникнуть в самую суть жизни ребенка и столь же полно раскрывал бы конфликты человека искренней души». Обманщик обычно подозревает в своем грехе других. Наверняка, Штекель считал Учителя таким же обманщиком, как и себя самого, поэтому его отзыв об «исповеди малыша Ганса» вряд ли был искренним. В «Исходах психоаналитического лечения» Штекель писал: «Каждый невротик бережет тайну своего невроза, как драгоценному сокровище, как золото Рейна, которое он никому не позволит похитить» [20, с. 83]. Обманывая сам, Штекель не верил и своим пациентам, что подавалось под вывеской «закономерного сопротивления» больного лечению. Это антигуманное понятие было введено в психоанализ Фрейдом как раз из-за постоянного неприятия пациентами методов «лечения» врача. В качестве альтернативного понятия у него выступал «позитивный перенос».
Однако Штекель, которому с трудом удавалось вызвать симпатию пациента к своей персоне, сделал ставку на первой, негативной категории. Так, под прикрытием клятвы Гиппократа, обязывающей не разглашать медицинские тайны, он стал буквально мучить своих беззащитных пациентов, при этом заверял своих коллег, что пациент ради обмана врача пойдет на любые хитрости. В частности, больной начинает изучать специальную литературу по психоанализу с целью упредить возможные ответные действия врача. Но, говорит Штекель, «я вполне согласен с Фрейдом, который не советует подготавливать пациентов к пониманию психоанализа и помогать этим лечению», так как «аналитик, подготавливающий своих больных чтением, похож на стратега, раскладывающего перед неприятелем план своих военных действий». По его мнению, из опасения лишиться своего невроза, пациент затевает длительную игру с лечащим его врачом, и так как намерения врача ему становятся известны, он нередко одерживает победу в навязанном им поединке. «Чем глубже я проникаюсь в сущность анализа, — пишет Штекель, — тем тверже мое убеждение, что анализ есть непрерывная борьба с сопротивляющимся больным, который не хочет быть здоровым, хотя он патетически заявляет всегда противоположное» [20, с. 85].
Штекель поделился своим опытом борьбы с уловками пациентов. Однажды он попросил пациента проинтерпретировать свою повышенную чувствительность к скрежету мела по ученической доске. Пациент, знавший о приверженности врача к теории сексуальных символов, не долго думая, выпалил: мел — символ фаллоса, доска — символ влагалища. «Мудрый» врач быстро сообразил, что этим прямолинейным толкованием его хотят ввести в заблуждение. Он решил перехитрить «образованного» больного, предложив несексуальную трактовку указанных предметов: мел — символ кости, доска — символ бархатистой кожи.
И тут, говорит Штекель, пациента неожиданно прорвало; оказывается, кожа и кости сильно беспокоили пациента. Психоаналитик пишет: «Вчера он говорил целый час о каннибализме. Он открыл множество садистских фантазий, которые играли большую роль в его детстве» [20, c. 93]. Пациент рассказал о торговце «сладкой ветчиной», у которого в магазине имелся потайной люк, куда проваливались непонравившиеся ему покупатели («сладкая ветчина» была приготовлена из мяса этих несчастных покупателей). На впечатлительного ребенка, каким был пациент, оказали гнетущее воздействие история о «съеденной возлюбленной», он также верил антисемитским басням о евреях, которые пьют кровь младенцев. Задача психоаналитика, назидательно поучал Штекель, как раз и состоит в том, чтобы избавить больного от подобных «страшилок».
Но давайте задумаемся, о чем, собственно, написал автор. Он утверждает, что все те, кого раздражает скрежет мела о доску или металла о стекло, являются психически ненормальными людьми, заработавшими в детстве упомянутый или похожий на него комплекс. Но на чем обосновывается такой страшный для пациента вывод? По Штекелю получилось, что мел и доска могли символизировать по паре взаимоисключающих вещей; в действительности же вариантов толкования может быть бесконечно много. Создается впечатление, что аналитик, говоря о коже и кости, заранее знал о предметах беспокоящих пациента. Как можно было угадать с этой интерпретацией? Понятно, что плодотворно лечить при наличии многозначности невозможно. Неожиданное попадание в десятку подсказывает нам, что «каннибальскую» историю, как и историю с «зеркальным человеком» Штекель вероятнее всего придумал — уж слишком у него все хорошо сошлось. Теперь представьте на месте его пациента — себя. Что вы почувствуйте, когда из вашего отвращения к скрипу рессор конного экипажа психоаналитик делает следующий вывод: это раздражение вызвано скрипом кровати, когда отец домогался вас в детстве? Сам травмирующий эпизод, уверяет он, стерся из вашей памяти, но чувство отвращения — осталось. Разумеется, вам и в голову не придет, что этот милого вида «доктор» может так бессовестно обманывать.
В 1911 г. Штекель опубликовал главный научный труд своей жизни — «Язык сновидений», где развил свою теорию символов. Книга оказала решающее влияние на формирование психоанализа. В связи со штекелевским тотальным символизмом Фрейд в третьем издании «Толкований сновидений» внес серьезные изменения в интерпретацию некоторых снов. Об этом он написал следующее: «Я обнаружил присутствие символизма в сновидениях с самого начала. Но лишь постепенно, с расширением опыта я по достоинству оценил весь его размах и значение и сделал это под влиянием... Вильгельма Штекеля... [Он] пришел к своей интерпретации символов интуитивно, благодаря особому дару непосредственного их понимания... Продвигаясь вперед в наших психоаналитических исследованиях, мы обратили внимание на пациентов, у которых такого рода непосредственное понимание символизма сновидений было выражено в удивительной степени... Этот символизм не специфичен для сновидений, а характерен для бессознательного формирования и восприятия идей вообще, в особенности в рамках одного народа; его можно обнаружить в фольклоре, народных мифах, легендах, лингвистических идиомах, в мудрых пословицах и широко распространенных остротах в еще большей мере, чем в сновидениях». Фрейд добавил полтора десятка страниц [11, с. 285—302] к пятой главе, где привел обширный перечень расшифровки символов сновидения и дал несколько показательных примеров сексуального толкования снов в свете штекелевского символизма (кое-что я процитировал в девятой главе своей книге [1]).
После ухода Штекеля из Психоаналитического общества Фрейд писал о нем чрезвычайно сдержано. Так, в историческом очерке 1914 г. он написал: «я мог установить символику сновидения гораздо раньше, чем нашел указания на этот счет в сочинениях Шернера. Я оценил в полном объеме это средство выражения сновидения лишь позже, отчасти под влиянием исследований Штекеля, сначала заслуженного в психоанализе деятеля, а затем проявившего небрежность» [21, с. 19] («небрежность», видимо, в толковании снов). За глаза отец-основатель высказывался о книге Штекеля весьма нелицеприятно: она, говорил он, «унижает нас, несмотря на внесенный ею новый вклад». Однако Штекель гордился тем, что оказался полезен своему Учителю. В связи с этим он говорил: «Карлик на плече гиганта может видеть дальше, чем сам гигант». Услышав эти слова, Фрейд ехидно заметил: «Может это и так, только это не относится к вше в волосах астронома» [10, c. 264].
Штекель сочинял пошловатые стишки и пришел к своей теории символического сновидения именно через поэзию, в которой символизм в начале XX в. был одним из самых модных течений в Европейской культуре. Однако многие исследователи культуры, говоря об идеологии символизма, ссылались не на манифесты поэтов-символистов, а на «ученое» сочинение психоаналитика-символиста. Так, исследователь мифов, Джозеф Кэмпбелл, в своем известном труде «Тысячеликий герой» (1948) привел содержание и трактовку нескольких сновидений из книги Штекеля, которые будут интересны и нам, так как позволят проследить, каким образом одна спекулятивная концепция могла оказать воздействие на самые различные культурологические изыскания.
Кэмпбелл пересказал сновидение, взятое из штекелевской книги «Язык сновидений», в следующем контексте: «Специфические психологические проблемы человека очень часто с трогательной простотой и силой раскрываются в сновидении: "Я должен был взобраться на гору. На пути было множество разного рода препятствий. Мне приходилось то перепрыгивать через канаву, то пробираться через густой кустарник, и наконец я вынужден был остановиться, потому что у меня перехватило дыхание"» [22, с. 108]. Какую «специфическую психологическую проблему человека» характеризует это сновидение, т.е. кого имел в виду Штекель? Оказывается, он пересказал сон заики. Теперь снотолкователи решат, что заикам должны сниться подобные «препятствия», которые выдают их внутреннюю «проблему». Данный случай, позаимствованный Кэмпбеллом у Штекеля, — типичный пример ненаучного подхода к предмету исследования.
Разумеется, человеку, потерявшему правый глаз, часто сняться кошмары, будто он теряет и левый глаз. Таким образом, «проблема» дает о себе знать в сновидениях. Однако в пересказанном сновидении препятствия в виде канавы и кустарника могут отражать реальный пейзаж, который сновидец, когда-то видел наяву. Почему всякий раз, когда будут сниться канавы и кустарники их надо привязывать к заиканию? Ответственный психотерапевт должен воздерживаться от высказывания случайно возникшей у него ассоциации, чтобы не травмировать психику обратившегося к нему за помощью пациента. Полагаться же на сновидения как первейший источник для психоаналитических выводов — значит уподобляться гадалке, которая верит в существование связи между картами и судьбой человека. Чтобы убедиться в ненадежности теории Штекеля, нашему читателю предлагается проинтерпретировать содержание восьми сновидений, изначально опубликованных в книге «Язык сновидений», а затем воспроизведенных, как наиболее показательные, в книге «Тысячеликий герой». Попытайтесь по этим сновидениям сказать что-то о людях, которым эти сны приснились.
Сон 1: «Я стояла у озера, которое казалось совершенно спокойным; внезапно налетела буря, поднялись высокие волны, так что все мое лицо забрызгало водой».
Сон 2: «Я следовал за девушкой, которая шла впереди меня по темной улице; я мог видеть ее только сзади и восхищался ее великолепной фигурой. Меня охватило страстное желание, и я побежал за ней. Внезапно луч света, будто бы отпущенный пружиной, пересек улицу и преградил мне путь. Я проснулся с колотящимся сердцем».
Сон 3: «Я сел в машину, но не знал, как ею управлять. Сидящий за мной человек давал мне указания. Наконец все пошло, как следует, и мы приехали на площадь, где стояло много женщин. Мать моей невесты приветствовала меня с огромной радостью».
Сон 4: «Камень разбил лобовое стекло моего автомобиля. Теперь я была открыта ветру и дождю. И я заплакала. Доберусь ли я когда-нибудь до нужного места на этом автомобиле?»
Сон 5: «Я увидел лежащую на земле половину лошади; у нее было только одна передняя нога; лошадь пыталась встать, но ей это не удавалось».
Сон 6: «Меня укусил ребенок».
Сон 7: «Я оказался закрыт в темной комнате вместе со своим братом. У него в руке был большой нож. "Ты сведешь меня с ума и доведешь до сумасшедшего дома", — сказал я ему. Он рассмеялся со злобным удовлетворением, отвечая: "Ты никуда не денешься от меня. Нас сковывает цепь". Я посмотрел на свои ноги и впервые заметил, что меня с братом сковывала толстая железная цепь».
Сон 8: «Человеку снится, что он находится совершенно один в глубоком подвале. Стены помещения, в котором он находится, становятся все уже и уже, так что он не может шевельнуться».
Я лично считал бы следующие ответы близкими к истине.
Сновидец 1 — скорее всего мы имеем дело с девушкой, у которой глаза, что называется, на мокром месте.
Сновидец 2 — это сексуально озабоченный мужчина, которому однажды помешал луч света (возможно, свет автомобильной фары) реализовать свое вожделенное желание, отчего он и напугался.
Сновидец 3 — неопытный водитель, который опозорился перед матерью невесты и многими другими женщинами; после этого случая горе-водитель взял урок вождения у более опытного шофера; сновидение является компенсацией испытанного унижения, хотя в реальности ничего подобного, по-видимому, не происходило.
Сновидец 4 — девушка, попавшая в небольшую автомобильную аварию, которая ее напугала; возможно, в это время лил дождь и дул сильный ветер; с тех пор она страдает гидрофобией (боязнью воды) и не любит, когда ветер обдувает ее лицо (порывы воздуха, вероятно, напоминает ей о неприятном происшествии).
Сновидец 5 — видел (возможно, в детстве) страшную картину: лошадь (может быть, собака, кошка или другое животное) попала под поезд, в результате чего туша животного оказалась сильно покалеченной; очевидно, лошадь пыталась встать или совершала какие-то другие беспомощные движения.
Сновидец 6 — мать, которая не любит своего ребенка; укус — мщение ей за эту нелюбовь.
Сновидец 7 — брат когда-то (быть может, в детстве) создавал большие проблемы для пациента, но родственные «цепи» мешали освободиться от проблем, которые, возможно, как-то связаны со свободой перемещения. Очень вероятно, что брат запирал будущего пациента в чулане или другой «темной комнате», отчего тот приобрел страх перед замкнутым пространством (клаустрофобия).
Сновидец 8 — человек явно страдает клаустрофобией. По мнению психоаналитиков, причина страха замкнутого пространства может быть любой, но обычно она сексуально окрашена. Возможно, сновидец в юности мастурбировал в закрытом помещении, когда некто неожиданно вошел и увидел, чем он там занимался. С тех пор пациент боится остаться один в закрытом помещении, так как подсознательно ему кажется, что другие непременно обвинять его в «страшном грехе».
На самом деле Штекель привел сны следующих сновидцев.
Сновидец 1 — «девушка, которая боялась краснеть, когда она краснела, ее лицо покрывалось испариной».
Сновидец 2 — «гомосексуалист; луч света является фаллическим символом».
Сновидец 3 — «импотент, нашедший в психоаналитике своего учителя».
Сновидец 4 — «девушка, которая потеряла свою девственность, и это беспокоило ее».
Сновидец 5 — «поэт, которому приходилось зарабатывать на жизнь, работая журналистом» (похоже на самого Штекеля).
Сновидец 6 — «человек, страдающий психосексуальным инфантилизмом».
Сновидец 7 — «в роли брата выступала сама болезнь пациента».
Сновидец 8 — по мнению Штекеля, это сновидение связано с ощущением материнской утробы, хотя не исключены абсолютно противоположные мотивы, связанные со страхом перед могилой.
Этим небольшим экспериментом, я хотел показать читателю, что интерпретация сновидений непременно сталкивается с проблемой неопределенности. Снотолкование порождает ошибочную методику диагностики психических расстройств, так как по ним совершенно невозможно установить причины заболеваний. Если бы пациент начал возражать против предложенной психоаналитиком трактовки, врач счел бы это за сопротивление лечению. Вот почему Штекель так много говорил о сопротивлении больных его лечению: очевидно, пациенты часто и активно сопротивлялись его интерпретации снов.
Мой скептический вывод относительно научности психоанализа снов, конечно, не разделяет Кэмпбелл. Этот атеистически настроенный исследователь мифов уверен, что методика снотолкования является вполне научной и отличается от снотолкования древних «спасителей душ», поскольку, говорит он, основывается преимущественно на естественном символизме, а не на религиозных и мистических знамениях. После цитирования сновидений из книги Штекеля Кэмпбелл обнадеживает своего читателя следующим заявлением: «Не может быть никакого сомнения в том, что психологические проблемы, которые предшествующие поколения решали с помощью символов и ритуалов своего мифологического и религиозного наследия, сегодня мы… должны решать самостоятельно или, в лучшем случае, лишь с пробным, импровизированным и зачастую не очень эффективным направляющим руководством. В этом наша проблема как современных, "просвещенных" индивидуумов, для которых вследствие рационализма все боги и демоны перестали существовать. Тем не менее в том множестве мифов и легенд, что дошли до нас и собраны со всех уголков земли, мы по-прежнему способны узреть за общими начертаниями нечто такое, чем отмечен и наш человеческий путь. Однако для того чтобы внять и последовать ему, человек должен каким-то образом пройти очищение и отречение. И наша проблема отчасти состоит в том, как это сделать» [22, с. 109].
Что касается меня, то я сомневаюсь в том, что приведенные Штекелем и вновь воспроизведенные Кэмпбеллом сновидения достоверны. Если Штекель не выдумал их сам, то уж точно выбрал их самым предвзятым образом из множества чужих сновидений. И это помимо того, что было сказано о неоднозначной трактовке всякого снотолкования. Кроме книги Штекеля, Кэмпбелл пользовался также сборником сновидений психоаналитика Глемента Вуда, который во введении к своему сборнику написал: «Материал сновидений, представленный в этой книге, взят мною более чем из тысячи сновидений, присылаемых мне каждую неделю для анализа, в связи с моей постоянной рубрикой, которая появляется в ежедневных газетах страны. Он был дополнен сновидениями, анализ которых я проводил в ходе своей частной практики» [22, с. 52].
Подобными сборами сновидений занимались и авторы книги [23]. Лаберж и Рейнголд отмежевались от психоаналитических интерпретаций. Свои исследования они проводили на базе Стэнфордского университета, в лабораториях которого проводились вполне научные наблюдения за физиологией и психологией сна. В их книге рассказывается о теории и практике так называемого осознанного сна («сон при не полностью выключенном сознании»), который помогает самореализации человека. Британские ученые не обещают излечить своих клиентов (в большинстве своем физически и психически здоровых людей) от каких-то тяжелых заболеваний. Их задачи по сравнению с целями психоаналитиков выглядят достаточно скромно – «повысить качество бодрствующей жизни». Осознанные сновидения, по утверждениям испытуемых, «бывают необычайно яркими, насыщенными, приятными и радостными». Они «рассматриваются как щедрый источник творческих идей в науке, искусстве, бизнесе и частной жизни. Многочисленные примеры демонстрируют, как осознанные сновидения помогли людям подобрать имя своему будущему ребенку, сменить машину, разобраться в абстрактных математических понятиях и т. д.». Что ж, подобного рода катарсис осредсвом самовнушения представляется достаточно реалистичным. Однако по своей эффективности осознанный сон, видимо, не далеко ушел от древней техники медитации и религиозного бдения.

Мишель Фуко в своем многотомном исследовании «История сексуальности» [25] подробно рассматривает содержание «Сонника» Артемидора Далдианского, жившего в I – II вв. («Сонник» переводился на русский язык [26], однако все нижеследующие цитаты даются по Фуко.) Артемидор «почитал делом чести добыть любую книгу о снотолкованиях». «Я много лет, пренебрегая клеветой, водился с теми оболганными рыночными гадателями, которых люди важные и надменные обзывают нищими, обманщиками и шутами; и в эллинских городах и на праздничных сборищах, и в Азии, и в Италии, и на самых больших и людных островах я терпеливо выслушивал рассказы о древних вещих снах и их исполнении, ведь в таких исследованиях нельзя было и действовать иначе» [25, с. 15; из вступления]. Опираясь на книги античных авторов, Артемидор «стремился написать сочинение методическое и методологическое: с одной стороны, пособие, руководство, которое бы направляло рутинную повседневную практику, а с другой, — теоретический трактат, обосновывающий интерпретативные процедуры» [25, с. 12]. «Главное для него, — пишет Фуко, — объяснить читателю, как нужно действовать: разложив сон на элементы, раскрыть его "диагностический" смысл, а затем истолковать целое, исходя из элементов, и, памятуя о целом, расшифровать каждую часть» [25, с. 13]. Эта мысль была одной из основных и у психоаналитиков. Артемидор «не занимают чудеса, и в отличие от большинства текстов данного жанра его книга не опирается на практику культовой терапии» [25, с. 14].
Таким образом, автор «Сонника», как и нынешние психоаналитики, претендовал на некую научность своих изысканий. «Его волнует прежде всего здоровье», — пишет Фуко, — но он беспощадно критикует экзальтированных снотолкователей, которые ищут чудесного исцеления, идущего якобы от Асклепия. … Голому изложению выводов Артемидор предпочитает хорошо продуманное исследование и дискуссию о методе. … Автор, владеющий всей наличной информацией, сопоставляет ее с данными, полученными из других источников, проверяет собственной практикой, анализирует и подкрепляет доказательствами: таким образом, все обосновано, а не взято "наудачу, что кому придет в голову» [25, с. 15 – 16].
Свой анализ Артемидор начинает с «простых» сновидений: «"так, естественно, что влюбленный видит себя во сне с предметом своей любви, испуганный видит то, чего он боится, голодающему снится, будто он ест, жаждущему — будто он пьет, а объевшемуся — что его рвет или что его душат из-за возникшей преграды трудно-перевариваемой пищи... " (I, 1). Такие сновидения диагностировать легко: они суть "воспоминания о настоящем" и, демонстрируя сновидцу состояние ("переживания") его тела и души, указывают в первом случае на недостаток или избыток чего-либо, а во втором — на его страхи или желания ("надежды")» Не таков вещий сон. Он «"действует тем, что ведет нас к осуществлению предсказания" и после пробуждения "становится толчком к делу", преображает душу, формирует ее и лепит». Таким образом, простое сновидение «говорит об индивидууме, второе [вещий сон] — о событиях в мире; первое отражает состояние тела и души, второе — предвосхищает развитие [событий] в цепи времен; одно представляет игру недостатка и избытка в плане влечений и отвращений, другое шлет душе знамения, одновременно формируя ее. И если сновидения желаний указывают на реальность души в ее актуальном состоянии, то бытийные сны говорят о будущих событиях, которые сбудутся в соответствии с мировым порядком» [25, с. 17 — 18].
Далее Артемидор различает сновидения «ясные, не требующие расшифровки или интерпретации, и иносказательные, образы которых наделены смыслом, отличный от внешнего проявления». «Среди вещих снов <...> различаются прямосозерцательные и аллегорические. Прямосозерцательные сны — это те, содержание которых схоже с тем, что в них привиделось. Аллегорические сны <...> знаменуют одно через другое, и во время этих снов душа естественным образом намекает на что-то» (I, 2). Перед современными снотолкователями стоят все те же проблемы, что и перед Артемидором, а именно: «Как узнать в каждом данном случае, имеешь ли дело со сновидением состояния [тела и души] или же с событийным сном [сон о событиях в мире]? Как установить, означает ли видение именно то, что в нем "привиделось" [прямосозерцательный сон], или же следует предположить, что оно лишь "знаменует одно через другое" [аллегорический сон]?» [25, с. 17 – 19]. Надо ли говорить, что на эти вопросы по сей день не найдены ответы.
Артемидор рассуждал ровно так, как рассуждают и нынешние психоаналитики. Для античного психоаналитика «сновидения состояний, коль скоро они возникают, могут принимать две формы: большей частью желание или отвращение у человека проявляется прямо и открыто, и тогда он "видят во сне именно то, чего желает или боится". Но людям "опытным и искушенным в толкованиях" их желания являются "в символической форме", — при этом душа снотолкователя может сыграть с ним "ловкую шутку". Ведь если обычному человеку снится, например, женщина, которую тот вожделеет, или же долгожданная смерть хозяина, то искусная и недоверчивая душа человека опытного в снотолковании никогда не покажет ему просто состояние желания, в котором он пребывает, а прибегнет к хитрости, в результате чего сновидец увидит не самое возлюбленную, но нечто, ее обозначающее: "лошадь, зеркало, корабль, море, животное женского пола, женскую одежду..."» [25, с. 19 – 20].
В основе расшифровки аллегорий лежит принцип сходства, причем аналогии ищутся по всем направлениям — образным, языковым и символьным. Например, «снится грязь — значит, тело наполнят вредоносные субстанции; и отождествление имен: "баран" (krios) означает "хозяина, правителя, царя" в силу игры слов krios/kreion; и символическое родство: лев снится атлету в знак победы, барс же знаменует несчастье; и отсылка к поверью, пословице, мифу: медведица, ассоциируемая с аркадской Каллисто, — знак женщины; и принадлежность к одной категории существования: так, свадьба и смерть могут "намекать друг на друга" во сне постольку, поскольку и та, и другая суть telos, или "предельные события" жизни; и сходство в действиях: больному жениться на девице — к смерти, потому что с женихом "происходит все то же, что и с покойником» [25, с. 22; II, 12, 49, 65].
Фуко интересует история сексуальных отношений, поэтому он детально разбирает сексуальные сновидения, которым Артемидор посвящает три главы (с 78 по 80) книги I своего «Сонника», состоящего из пяти книг. Французский исследователь пишет: «Артемидор выводит общее правило, согласно которому образы женщин в сновидении суть символы ("подобия") "того, что приключится со сновидцем": каковы "обстоятельства" привидевшейся женщины, какова она "видом и поведением, таковы и обстоятельства его [сновидца] ждут"» [25, с. 25 – 26]. Рассматриваются три категории женщин: жена, любовница, гетера. Если снится "соединение" с супругой, это благоприятный знак, поскольку оно признанно и законно, а "жена есть для сновидца его ремесло и занятие, доставляющее ему удовольствие, или же то, над чем он начальствует и властвует". Поэтому "сон означает что от всякого такого будет ему [сновидцу] выгода, потому что и от выгоды людям приятно, и от любовных соединений приятно". В этом отношении нет никаких различий между супругой и любовницей. Иное дело гетеры. Анализ, предлагаемый Артемидором, весьма любопытен: гетеры должны были бы сниться к добру: во-первых, видеть женщину, то есть источник наслаждения, вообще благоприятный знак, а во-вторых, они "прозываются податливыми и отдаются без отказу". В конечном счете, "соединение с гетерами в блудилище означает малый стыд и малый расход", — ведь и посетители таких домов испытывают и стыд, и расход", — что, несомненно, несколько понижает ценность события, о котором говорит сон, изображающий этих женщин.
Но особенно отрицательно влияет на значение сна место встречи с гетерами; тому есть две причины. Одна лингвистическая: хотя слово, которым именуют "блудилище", — ergasterion, — обозначает также и мастерскую, и лавку, что придает ему положительное оттенок, его, равно как и кладбище, зовут еще "местом для всех", "общим местом", короче говоря, публичным домом. Вторая причина касается мотива, весьма распространенного в сексуальной этике философов и медиков, — речь идет о пустой трате спермы, о ее потере без "прибыли", то есть без потомства, которое должна приносить женщина: в блудилище же "семя человеческое" погибает зря. Ввиду такого двойного основания сон о посещении гетеры может предвещать смерть.
В дополнение к классической триаде "жена/любовница/ проститутка" Артемидор упоминает и случайных, или "незнакомых", женщин. Смысл такого сна зависит прежде всего от социальной значимости представленной в нем женщины: если она "хороша собой, приятна, в дорогих тонких платьях и с золотыми ожерельями, а в любви податлива", тогда сон к добру. Если же она "стара, некрасива, отвратительна, дурно одета, бедственно живет и неподатлива", тогда предсказание неблагоприятно.
Домочадцы — слуги и рабы — составляют другую категорию возможных сексуальных партнеров. Здесь мы оказываемся вовлечены в порядок прямого обладания: раб свидетельствует о богатстве не по аналогии, но составляют его неотъемлемую часть. Таким образом, само собою разумеется, что удовольствие, которое дает сновидцу "соединение" с партнерами этого типа, означает, что в будущем он получит удовольствие от своего имущества, которое, "очевидно, сделается больше и богаче". Здесь осуществляют законное право, извлекают выгоду из собственности. Следовательно, в силу своей "статусности" и законности это сон благоприятный. Причем, пол партнера, — девушка это или юноша, — конечно же, не имеет значения; главное, что он раб…
К добру видеть "соединение" со знакомой женщиной, незамужней и богатой, "ибо кто кому предлагает свое тело, тот как бы предлагает и то, что при этом теле имеется": одежду, драгоценности и прочие материальные блага. Сновидение, напротив, неблагоприятно, если женщина замужем и пребывает во власти супруга: закон запрещает вступать с ней в связь и карает прелюбодеев, а значит, в будущем сновидца ждет наказание того же толка…
Отметим, что безусловно признавая инцест "мать/сын" достойным морального порицания, он часто толкует его в благоприятном смысле, поскольку видит в образе матери некую модель, своего рода "матрицу" множества социальных связей и форм деятельности. Так, "ремесло — это мать-кормилица", следовательно, соитие с ней предвещает "обилие работы и заработка от ремесла". Родина — тоже мать, поэтому сон о "соединении" с ней благоприятен "для демагогов и политиков" и сулит возвращение домой изгнанникам. Мать еще и плодородная земля, из которой мы вышли; обладание ею снится к добру, если сновидец "судится из-за земли, хочет купить землю, заниматься земледелием", но для больного это сон зловещий, поскольку "проникновение" в землю-мать означает смерть» [25, с. 26 – 30].
Этих фрагментов, по-видимому, достаточно, чтобы почувствовать сходство теорий снотолкования, разработанных фрейдистами и античным психоаналитиком.

Цитируемая литература