ЗАСЕДАНИЕ ТРЕТЬЕ

Вечернее заседание 2 августа 1948 г.

Академик П. П. Лобанов. Продолжаем работу нашей сессии. Слово предоставляется профессору Н. И. Нуждину.

Выступление профессора Н. И. Нуждина

(Институт генетики АН СССР)

Около 20 лет длится дискуссия в области биологической науки, причём основное внимание сосредоточено на проблемах наследственности, изменчивости, а также на проблемах эволюции.

В начале 30-х годов в области философии развернулась борьба с меньшевиствующим идеализмом. Эта борьба не ограничилась только вопросами философии, она затронула и другие отрасли науки и, в частности, биологию. В последней борьба коснулась главным образом генетики, так как здесь меньшевиствующий идеализм нашёл более яростное проявление.

Если вспомнить те вопросы, по которым шла борьба, то легко заметить, что между борьбой с меньшевиствующим идеализмом и дискуссией, развернувшейся в связи с работами академика Т. Д. Лысенко, имеется прямая связь и последующая фаза является логическим продолжением той борьбы, которая была начата с меньшевиствующим идеализмом.

Следует подчеркнуть, что в этот период был отмечен ряд основных ошибок в области генетики, среди них вейсманизм, автогенез, недооценка роли условий среды. Генетики в тот период не отрицали правильности критики и обещали в дальнейшей работе исправить свои ошибки.

В 1932 г. на конференции по планированию генетической науки А. С. Серебровский, выступая с программным докладом, отмечал: "Надо сказать, что до сих пор мы, советские генетики и селекционеры, являемся в значительной ещё мере носителями науки буржуазной... Наша наука должна быть глубочайшим образом реконструирована, чтобы заслуживать название науки советской, науки социалистического общества".

Из этого совершенно ясного, хотя и не лестного признания, неизбежно должны были следовать и соответствующие выводы о необходимости коренным образом перестроить всю генетическую работу, пересмотреть целый ряд теоретических положений генетической науки.

К сожалению, выводы были сделаны, но никакой перестройки, никакого критического пересмотра той буржуазной науки, о которой говорил профессор Серебровский, не произошло. Поэтому, естественно, что дискуссия в области генетики развернулась с новой силой.

Наряду со старыми ошибками были вскрыты новые, были выдвинуты новые проблемы и задачи, стоящие перед селекцией и генетикой нашей страны; указаны пути, по которым должна итти наша генетика.

Последние 15 лет показали одно весьма существенное обстоятельство. Представители формальной генетики не сделали ни одной серьёзной попытки перестроить свою работу, дать критику ошибочных положений формальной генетики в области теории наследственности, на которые им указывали.

Встаёт вопрос, что они или не захотели, несмотря на целый ряд предупреждений, сделать эту критическую перестройки, или они оказались неспособными это выполнить. Мне кажется, что причиной является первое — нежелание перестроиться. Это можно иллюстрировать целым рядом примеров. Достаточно указать на статью профессора Жебрака, опубликованную в журнале "Science", из которой видно, что они, формальные генетики, готовы работать вместе единым фронтом с самой реакционной буржуазной генетической наукой.

Н. П. Дубинин в том же журнале "Science", говоря об успехах советской генетики, не сказал ни единого слова о целом направлении в нашей науке — о мичуринской генетике. Это было стремление подчеркнуть перед всеми буржуазными генетиками, что у нас в Советском Союзе имеется определённая группа, которая не считается с мичуринской генетикой как с научным направлением.

Возьмём для примера попытку организации в системе Академии наук СССР второго генетического института, который представлял бы направление, противоположное тому, которое сейчас развивает руководимый Т. Д. Лысенко Институт генетики Академии наук СССР.

Всё это показывает, что здесь дело заключается не в непонимании, а в нежелании перестроиться, здесь имеется надежда на то, что всё пройдёт, как проходило раньше. Более того, есть стремление к тому, чтобы выйти на передовые позиции биологической науки.

Мы привыкли говорить, что в области генетики идёт дискуссия. По существу дискуссии нет, дискуссия закончилась после совещания в редакции журнала "Под знаменем марксизма". После этого идёт не дискуссия, а ведётся со стороны представителей формальной генетики никуда не годная борьба, направленная против передового мичуринского учения. Здесь нет нужды приводить примеры этой борьбы, но факт остаётся фактом: научной, творческой дискуссии в настоящее время нет; есть групповщина и борьба, которая принимает самые ненормальные, негодные формы. С этим нужно быстро покончить, потому что борьба мешает работать, мешает готовить кадры, тормозит развитие генетики и селекции, а следовательно, наносит огромный ущерб теории и практике.

Невольно встаёт вопрос, чем можно объяснить, что дискуссия в области конкретных проблем науки перешла в открытую борьбу, которую ведут представители формальной генетики. Объясняется это тем, что представители формально-генетического направления оказались не в состоянии дать экспериментальное опровержение основных положений, которые были поставлены в ходе дискуссии мичуринским направлением в генетике. Одно дело выступать с общими декларациями, а другое дело выступить с фактическими данными по проблемам, поставленным в ходе дискуссии. Не случайно, что на протяжении всего периода спора представители формальной генетики не провели ни одного законченного эксперимента по спорным вопросам, которые были поставлены в ходе дискуссии. Это одна из причин того положения, которое сейчас имеет место в генетике.

Другой причиной является успешное развитие мичуринской генетики. В противоположность группе формальных генетиков представители мичуринского направления за этот период накопили большое число экспериментальных данных, которые нельзя отрицать.

Возьмём в качестве примера летние посадки картофеля. Это не просто практический приём. В основе его лежит глубокое теоретическое учение об изменении природы организмов в зависимости от условий воспитания. Выводы из работ о летних посадках картофеля могут быть широко распространены в биологической науке. Поэтому не случайны горячие споры о природе вырождения картофеля и попытки в начале дискуссии свести природу вырождения картофеля к вирусным заболеваниям.

Разрешите привести одну цитату: "Институту следовало бы (имеется в виду Одесский селекционно-генетический институт) серьёзно заняться изучением вирусных заболеваний..., а до тех пор широко введённое в практику полезное мероприятие остаётся пока без научного объяснения", — так писали в своё время П. Н. Константинов, П. И. Лисицын, Д. Костов.

Вся последующая работа показала, что уже в то время летним посадкам было дано правильное глубокое теоретическое обоснование. Летние посадки картофеля позволяют сделать широкие выводы в области теории.

Возьмём другой пример — избирательное оплодотворение у растений. Здесь в своём выступлении тов. Ольшанский уже приводил много примеров по данному разделу работы. Проблема избирательного оплодотворения, поставленная академиком Т. Д. Лысенко в ходе дискуссии, имела не только важное практическое значение, как один из способов обновления сортов (внутрисортовое скрещивание), но и большое теоретическое значение для проблем генетики и эволюционной теории. Достаточно сказать, что если оплодотворение идёт неслучайно, тогда в селекционной работе имеет исключительное значение посемейный анализ гибридных потомств, так как результаты расщепления в F₁ будут различны. Отсюда все суммарные менделевские расчёты, которые часто приводятся формальными генетиками в различных руководствах по селекции, утрачивают своё значение.

Постановка вопроса об избирательном оплодотворении нашла резко отрицательное отношение со стороны формально-генетического направления: "Концепция, что яйцо материнского растения выбирает лучшего сперматозоида из всех возможных пыльцевых зёрен, могущих участвовать в оплодотворении, с их различным генетическим составом, не оправдывается на практике. Успех оплодотворения зависит от быстроты прорастания пыльцевой трубки и ряда других факторов", — это пишут П. Н. Константинов, П. И. Лисицын, Д. Костов.

Б. Вакар писал: "Начав с Дарвина, акад. Лысенко в своей теории внутрилинейных скрещиваний явным образом скатывается на антидарвиновские позиции".

Прошедшие после этого годы показали, кто прав.

В настоящее время мы имеем прекрасную сводку тов. Бабаджаняна, где приведены сотни экспериментальных работ, в которых со всей очевидностью показано наличие избирательности оплодотворения; доказано, что оплодотворение идёт не случайно.

Таким образом, сейчас по этому вопросу нельзя выступить с общими фразами, как это было раньше.

Возьмём, наконец, ещё один вопрос — о вегетативной гибридизации. Среди спорных вопросов едва ли найдётся другой, который бы вызвал такие резкие возражения формальных генетиков. Ещё и до настоящего времени имеются попытки отрицать факт стабильных наследственных изменений при прививках. Несмотря на это, со стороны формальных генетиков не было приведено ни одного эксперимента, который показал бы несостоятельность утверждения о возможности получения наследственных изменений при вегетативной гибридизации.

Огромный материал, накопленный мичуринцами, не оставляет сомнений в том, что прививки являются весьма мощных и интересным фактором изменения наследственности. Сейчас этим методом пользуются не только при решении теоретических вопросов генетики, но и для решения практических задач.

Небезынтересно сопоставить два типа высказываний по этому вопросу. В 1936 г. профессор А. Р. Жебрак писал: "...мы не считаем, что при трансплантации могут получаться какие-либо специфические изменения, которые могли бы быть положены в основу селекционной практики, потому что вопрос о специфическом действии на генотип привоя никем не доказан и всякие спекуляции на эту тему являются беспредметными".

Академик С. С. Канаш, подводя итоги работ по селекции и семеноводству хлопчатника, пишет: "Мы используем методы внутривидовой, межвидовой и вегетативной гибридизации... Вегетативное сближение мы используем и как метод управления природой растений, позволяющий нам сдвигать все процессы развития".

В статье академика Жданова читаем: "Имеющийся фактический материал свидетельствует, что вегетативная гибридизация открывает новые пути управления формообразовательным процессом и должна получить широкое использование при выведении новых сортов масличных культур".

Как далеки эти высказывания людей, непосредственно работающих над созданием сортов, от того, что писал в своё время А. Р. Жебрак.

Я ограничусь только этими тремя примерами, число которых можно значительно расширить. Это показывает, что если в начале дискуссии легко было вести спор в общей, а порой и в издевательской форме, то сейчас положение резко изменилось.

Развитие мичуринского учения, а также правильно намеченный путь борьбы — экспериментальное решение спорных вопросов — явились одной из причин, толкнувших формальных генетиков от метода дискуссии к приёмам борьбы. Мичуринское направление указывает путь прогресса всей генетической науке.

Сами формальные генетики накапливают всё больше и больше фактов, которые уже не могут быть, без серьёзной натяжки, уложены в их собственные схоластические построения, приводимые в учебниках генетики в качестве "непреложных" истин. К числу этих теорий относится теория гена, изменчивость, менделизм и т. п.

В связи с этим я хотел остановиться на двух вопросах, а именно, на проблеме изменчивости и проблеме гена. Нет сомнений в том, что принципиальная разделяющая линия между формальными генетиками и мичуринцами лежит в понимании природы наследственной изменчивости. Мичуринцы исходят из признания единства внешнего и внутреннего. Только на основе противоречивого единства внешнего и внутреннего в изменчивости, внешнее, переходя во внутреннее, становится основой развития. Исходя из этого генетики-мичуринцы, ставя перед собой задачу управления изменчивостью, идут по пути управления процессом развития, а не по пути отыскания специфически действующих мутагенных факторов. Для противной стороны развитие органического мира идёт не на основе единства внешнего и внутреннего. У них внешнее всегда противостоит внутреннему, они считают, что между внешним и внутренним существует только механическая связь, но не диалектическое единство. Среда рассматривается лишь как фактор, способный ускорить мутационный процесс, вполне нормально протекающий и без влияния среды по своим внутренним причинам.

До 1927 г. в генетике беспредельно господствовало самое грубое автогенетическое представление об изменчивости. Считалось, что ген нельзя изменить никаким внешним воздействием. Некоторые генетики утверждали, что ген можно сжечь, можно отравить, но изменить его нельзя.

Работами покойного Филиппова, а затем в 1927 г. работами Мёллера было показано, что путём индуцированного воздействия ген можно изменить, получить наследственное изменение, мутацию.

Значение этих работ заключалось в том, что они сняли грубую форму автогенеза, но не сняли автогенетической теории. В рентгеномутациях генетики усмотрели прототип всей наследственной изменчивости и сделали вывод, что внешние условия не вызывают наследственной изменчивости, а лишь ускоряют мутационный процесс.

В 1929 г. Дубинин писал: "Влияние этих воздействий совершенно неспецифично, и получаются самые разнообразные наследственные изменения. Мутационный процесс ускоряется, но сохраняет все черты нормально идущего процесса". То же он повторил в 1937 г.: "Изменить общую скорость мутационного процесса оказалось очень трудно, и лишь в 1927 г. Мёллер, используя x-лучи, показал, что внешние факторы в состоянии ускорить мутационный процесс".

Как видите, во всех случаях речь идёт о невозможности даже таким сильным фактором, как рентген, получить изменения наследственности. Речь идёт лишь об ускорении постепенно протекающего мутационного процесса.

Однако исследования последнего времени показали всю нелепость утверждений, что внешняя среда не вызывает специфических изменений.

Я специально остановился на таких факторах внешней среды, которые относятся к категориям абиологических факторов.

Исследования, проведённые за последнее время, показали, что даже рентген обладает определённой спецификой, в смысле его влияния на процесс изменчивости. Наследственные изменения, возникающие под влиянием таких сильно действующих факторов среды, как рентген, ультрафиолет, различные химикалии, всё же имеют свою специфику. Специфичность протекания мутационного процесса возрастает многократно в естественных условиях, в связи с огромным многообразием форм воздействия на самых разных этапах и стадиях жизни организма.

Специфичность воздействия перечисленных выше факторов столь определённа, что формальные генетики начинают рассматривать их как овладение процессом направленной изменчивости. Так, Н. И. Шапиро пишет: "Подводя итоги разделу работ, посвящённых направленному получению определённого типа мутаций, можно с удовлетворением констатировать большие успехи на этом пути. Уже к настоящему времени вскрыт целый ряд существенных особенностей механизма возникновения мутаций, и на основе знания этих особенностей разработаны эффективные методы направленного получения определённого типа мутаций". Речь идёт не о получении наследственных изменений при воспитании в определённых условиях среды, — речь идёт о воздействии такими факторами, как рентген и ультрафиолет. Следовательно, даже на основании этих данных нельзя больше говорить о неспецифичности воздействия. Нельзя оспаривать направленную изменчивость и получение направленных изменений даже тогда, когда воздействуют на организм такими абиологическими факторами, какими являются рентген или ультрафиолет. Однако работы в области изменчивости пошли дальше. Всем хорошо известны результаты, полученные Айвори. Его работы сделаны настолько чисто в генетическом отношении, что не нашлось даже охотников оспаривать его исследования.

В 1918-1924 гг. Гюнер и Смис выполнили свои впоследствии нашумевшие опыты по наследственному изменению дефектов глазного хрусталика. Они брали глазной хрусталик кролика, растирали в физиологическом растворе и иммунизировали им курицу. Затем брали кровь курицы и впрыскивали её сукрольной крольчихе. В результате получали потомство с дефектом глазного хрусталика. Эти опыты приводятся во всех учебниках как пример ошибочных, ламаркистских опытов, которые не состоятельны. При повторении недавно этого опыта американским исследователем Хайдом, полностью подтвердились результаты, полученные Гюнером и Смисом. Об этом сообщил известный генетик Стёртевант.

Тов. Беленький уже приводил здесь результаты опытов, проведённых им в том же направлении, что и опыты Броун-Секара. Сейчас в генетической литературе вы уже не встретите отрицательного отношения к этим опытам. Опыты Броун-Секара, которые так же нашумели, как и опыты Гюнера и Смиса, сейчас принимаются в генетике как научно обоснованные и вполне допустимые. Следовательно, речь идёт не о направленных изменениях просто, речь идёт об адэкватных направленных изменениях. Разрешите по этому поводу процитировать ещё одно место из работы Шапиро: "Признание возможности для отдельных случаев адэкватности в изменении генов и признаков не противоречит всем достижениям современного учения о наследственности и в первую очередь хромосомной теории".

А ведь ещё во время дискуссии в редакции журнала "Под знаменем марксизма" профессор Дубинин говорил об адэкватности следующее: "Я считаю необходимым здесь сказать, что тот путь, на который встал академик Лысенко — получение адэкватно направленных изменений через перевоспитание растений, — мы считаем ошибочным". Адэкватная изменчивость являлась тем жупелом, на котором хотели играть генетики. Как резко изменилось положение в самой генетике — формальная генетика не даёт уже базы для продолжения научной дискуссии нашим генетикам-формалистам. Возьмите вопрос с проблемой гена. Не буду останавливаться на критической части проблемы. Всем известно, что это одна из самых метафизических областей генетики. Но сейчас с проблемой гена в самой генетике не всё благополучно. На протяжении последнего десятилетия такие крупнейшие генетики, как Гольдшмидт, ведут критику проблемы гена. Для примера приведу ряд его высказываний: "Ряд наблюдений показывает, что генных мутаций не существует, поэтому нет генов".., "теория зародышевой плазмы полностью порывает с концепцией гена как самостоятельной единицы". Гольдшмидт, автор "количественной теории гена", сейчас вынужден, под напором фактических данных, ставить под сомнение ген. Критикуя теорию гена, Гольдшмидт допускает много ошибок, — это понятно, потому что он ведёт критику с самых грубых механистических позиций.

Как реагировали наши генетики на критику гена, которую ведёт Гольдшмидт? Вместо того чтобы использовать то рациональное зерно, которое имеется в этой критике, и повести собственную надлежащую критику как гена, так и Гольдшмидта, наши генетики стали на защиту гена от Гольдшмидта.

Тов. Алиханян в 1947 г. в своей работе писал: "Отрицание генов привело Гольдшмидта к отрицанию роли наследственной изменчивости в эволюции. Он целиком отрицает дарвиновский принцип постепенного развития..."

Тов. Алиханян нас пугает, что при отрицании гена обязательно угрожает опасность скатиться в антидарвинизм.

Точно предчувствуя, что появится такая критика, как критика Алиханяна, Гольдшмидт написал, что он встал на позицию антидарвинизма не потому, что отказался от гена, но что ещё в двадцатых годах, т. е. когда он стоял на классических позициях теории гена, он отрицал дарвинизм.

Два примера, приведённых из области изменчивости и проблемы гена, показывают, что генетики силой вещей всё больше и больше вынуждены становиться на позиции мичуринской генетики, правда, не формулируя это как мичуринскую генетику. Они пытаются объяснить все эти явления иначе, но объективные факты природы, от которых они не в состоянии отойти, показывают, что мичуринский путь — это единственно правильный путь. "Мы являемся свидетелями того, что взгляды многих генетиков во всём мире постепенно начинают изменяться, благодаря чему многие принципы, казавшиеся несколько лет назад неизменными законами, теперь в лучшем случае рассматриваются как некоторое приближение или чрезмерное обобщение". Приведённая цитата взята не из работы генетика-мичуринца. Её написал в 1945 г. Худсон, правильно оценивший положение в самой формальной генетике.

Вот где кроются причины, почему вместо научной дискуссии формальные генетики перешли на позиции групповщины, на позиции открытой борьбы. Чем скорее с этим будет покончено, чем скорее генетики перейдут на мичуринские позиции, тем успешнее будет развиваться подлинная научная генетика и тем быстрее мы, учёные, выполним те задачи, которые поставлены перед нами партией, правительством и лично товарищем Сталиным. (Аплодисменты.)

Академик П. П. Лобанов. Слово предоставляется профессору Н. М. Сисакяну.

Выступление профессора Н. М. Сисакяна

(член-корреспондент Академии наук Армянской ССР)

Товарищи! Академик Трофим Денисович Лысенко в своём докладе дал глубокий анализ современного состояния биологии. Те принципиальные установки, которые были развиты в докладе Т. Д. Лысенко, имеют прямое отношение не только к биологии, но и к другим отраслям естествознания. Мичуринские идеи, изложенные Т. Д. Лысенко, правильны, прогрессивны. Они близки, родственны нам, советским биохимикам, ученикам выдающегося представителя советской науки — академика А. Н. Баха.

Для нас, представителей советской биохимической школы, особую ценность представляют указания Т. Д. Лысенко на глубокую связь, которая существует между изменчивостью, наследственностью и процессами обмена веществ (характером и типом обмена в организмах).

Заслуга школы Баха и Опарина заключается в том, что в работах этой школы впервые ферменты стали мощным орудием изучения обмена веществ и управления ферментативными процессами при переработке сырья, растительного или животного происхождения. До работ Баха, Опарина и их учеников действие ферментов изучалось на их растворах, искусственно выделенных из разрушенных растительных или животных тканей. Полученные таким путём данные, конечно, представляют ценность для установления химической природы ферментов, изучения кинетики ферментативного действия, а также для исследования активности ферментов в автолитических смесях.

Но эти данные не могут дать представление о работе ферментов в живой клетке, где мы имеем гораздо более сложные условия, чем в автолитических смесях, в разрушенных, убитых тканях. Для биолога ферменты представляют громадный интерес не только сами по себе, но, по образному выражению Алексея Николаевича Баха, и как ключ к познанию химизма жизненных явлений.

Касаясь непосредственных причин, вызывающих колебания ферментативной активности животного организма, А. Н. Бах 25 лет тому назад писал, что изменчивость в действии ферментов можно объяснить только с точки зрения непостоянства концентрации ферментов или же изменения их активности, в известные моменты, — под влиянием тех или иных условий.

Исходя из представлений Мичурина и Лысенко и основываясь на принципах биохимической школы А. Н. Баха, нами, в Институте биохимии имени А. Н. Баха Академии наук СССР, были предприняты исследования, которые привели к установлению целого ряда новых фактов, свидетельствующих о глубоких переменах в биохимической деятельности организмов под влиянием яровизации и вегетативной гибридизации.

Ещё в 1936 г. нам удалось установить связь, что, при яровизации семян по методу Т. Д. Лысенко, в вегетирующих растениях возникают коренные сдвиги биохимического характера.

В данной серии опытов перед нами стояла задача — проследить происходящие под влиянием яровизации изменения процессов ферментативного образования и распада сахарозы в живой клетке.

Опыты с озимой пшеницей Украинка показали, что у неяровизированных растений процесс ферментативного образования сахарозы превалирует над процессом гидролиза, распада этого вещества. В яровизированных же растениях мы наблюдаем диаметрально противоположную картину. Процесс яровизации обусловливает смещение ферментативного равновесия в живых листьях растения — в сторону гидролиза.

Впрочем, необходимо отметить, что высокая продуктивность растения связана с преобладанием гидролитических реакций в его вегетирующих органах.

Следует указать, что при яровизации изменяется не только направленность ферментативного образования сахарозы, но и баланс растворённых сахаров. Яровизация приводит к увеличению количества моносахаридов.

Для полноты и достоверности суждения о полученных результатах, мы провели опыты, аналогичные вышеописанным, на различных сортах хлопчатника, растения, отличного от пшеницы как по своей природе, так и по факторам, нужным для прохождения стадии яровизации. Результаты опытов с хлопчатником полностью подтвердили данные, полученные нами в опытах с пшеницей. У хлопчатника, так же как и у пшеницы, яровизация обусловливает коренной сдвиг в направленности процессов ферментативного образования и распада сахарозы.

Наши исследования действия ферментов в живой растительной клетке, под влиянием яровизации, привели к следующим основным выводам.

Яровизация семян коренным образом сдвигает соотношение между ферментативным синтезом и гидролизом веществ в растении. В листьях яровизированных растений резко повышается процесс ферментативного распада веществ.

В результате этого при яровизации понижается отношение между синтезом и гидролизом сахарозы. Следует отметить, что и в естественном состоянии у этих растений скороспелость связана с преобладанием гидролитической способности фермента.

Необходимо указать, что соотношение между синтезом и гидролизом в растительных тканях является довольно характерным видовым признаком, хотя оно и изменяется закономерно в жизненном цикле растения. Однако сдвиги в биохимической деятельности растений в результате яровизации носят совершенно иной характер, чем те, которые мы получаем, воздействуя, например, эфиром или обезвоживая, намачивая и т. д. живые ткани.

В указанных случаях мы получаем изменения местного, локального характера. Изменения эти носят характер обратимости и, после снятия этих воздействий, исчезают, не оставляя никаких следов в последующей жизни организма. При яровизации же сдвиги, возникшие в биохимической деятельности растения, имеют необратимый характер и сохраняются в последующем ходе развития организма.

Для большей ясности я хотел остановиться здесь ещё на одном существенном факте. При сравнении озимых и яровых форм пшеницы академику А. И. Опарину удалось показать, что озимые всегда характеризуются более высоким отношением ферментативного синтеза к гидролизу, т. е. относительным преобладанием синтетического направления реакции над гидролитическим. У яровых же это отношение сдвинуто в сторону гидролиза. При яровизации семян озимых растений соотношение между синтезом и гидролизом в них смещается, приближаясь к типу, обычному для яровых растений, причём вызванный яровизацией сдвиг ферментативного равновесия, как это было показано нами, сохраняется в растениях до конца вегетации.

Придавая огромное значение внешней среде в смысле её влияния на ход развития гибридного сеянца и на качество выводимого сорта, И. В. Мичурин, как известно, считал метод ментора наиболее сильным средством воздействия на стадийно молодые организмы.

Работы, проведённые нами совместно с Б. А. Рубиным, с целью выяснения биохимической деятельности организмов, возникающей под влиянием вегетативной гибридизации, привели к установлению определённых закономерностей.

Мы стремились выяснить, отражается ли на активности ферментов стадийно молодого привоя его прививка в крону стадийно старого дерева, т. е. связана ли эта активность с природой ментора. Для изучения данного вопроса мы, с любезного согласия С. И. Исаева, использовали результаты опытов, проводившихся в отделе селекции Центрального научно-исследовательского института имени И. В. Мичурина в гор. Мичуринске.

Эти исследования показали, что прививка в крону ментора вызывает, в большинстве случаев, весьма резкие сдвиги в активности окислительных ферментов привитого стадийно молодого организма, причём направление этих изменений определяется природой самого ментора. Поздние сорта яблони, используемые в качестве ментора, как правило, вызывали повышение активности пероксидазы сеянца, тогда как прививка его в крону раннего сорта обычно приводила к снижению этой активности. Так, например, в гибридной комбинации Грушовка/Бельфлёр-китайка, судя по показателям пероксидазы, часть сеянцев уклоняется в сторону Бельфлёр-китайки, а часть в сторону Грушовки. Аналогичные изменения были установлены нами и у других гибридных комбинаций.

Подобного же типа картину мы наблюдали и в другой серии опытов, когда в крону менторов окулировались глазки, взятые от гибридных сеянцев. Нами было показано, что поздние сорта имеют более активную пероксидазу и менее активную инвертазу. Оказалось, что под влиянием свойств ментора происходит перестройка ферментной системы окулянтов. Окулянты поздних сортов имеют более активную пероксидазу и менее активную инвертазу.

Таким образом, эти данные полностью подтверждают высказывания И. В. Мичурина по вопросу о взаимоотношениях между стадийно старыми и стадийно молодыми организмами. Вызывая у сеянца позднеспелость, мы одновременно повышаем его ферментативную активность, и наоборот.

Естественно, что подобные взаимоотношения между биохимическими признаками могут иметь место лишь при условии их физиологической взаимообусловленности.

О том, что обнаруженные нами сдвиги носят не случайный, а закономерный характер и обусловливаются сложными взаимоотношениями, возникающими при гибридизации, свидетельствуют те результаты, которые нами были получены в совместной работе с И. Е. Глущенко.

Мы произвели сравнительно-биохимические исследования семенного потомства вегетативных и половых гибридов томатов.

Опыты с семенным потомством вегетативных гибридов по комбинациям: Гумберт / Золотая королева, Фикарацци / Золотая королева, Мексиканский 353 / Гольден, Плановый / Жёлтый грушевидный, с очевидность показали, что те морфологические изменения, которые возникают в семенном потомстве вегетативных гибридов, определённым образом отражаются как на биохимии самих плодов, так и на биохимической деятельности ассимиляционного аппарата растения. Часто, в результате вегетативной гибридизации, возникает новое качество, отсутствовавшее в исходных парах, а также происходит усиление полезных признаков. Так, например, в листьях F₄ семенного потомства гибридной комбинации Гумберт/Золотая королева создаётся высокая способность ферментативного синтеза сахарозы, способность, которая полностью отсутствует в исходных формах. В другом случае, в плодах семенного потомства (F₁) гибридной комбинации Гумберт/Фикарацци происходит удвоение количества витамина C, по сравнению с родительскими парами.

Таким образом, в результате прививки происходит не только мобилизация потенциальных возможностей гибридных пар, но, что особенно важно, создаётся новое качество, происходит перестройка характера и типа обмена веществ.

Как правило, в семенном потомстве вегетативного гибрида, судя по биохимической деятельности организма, проявляются признаки того компонента, в сторону которого совершаются морфологические изменения.

В F₂ и F₄ семенного потомства комбинации Фикарацци / Золотая королева обнаруживается сходство с Золотой королевой по следующим показателям: сумма и форма сахаров, активность пероксидазы и каротиноидов. По количеству же аскорбиновой кислоты, по общей кислотности и по активности полифенолоксидазы, мы обнаруживаем влияние Фикарацци.

В плодах семенного потомства комбинации Мексиканский / Гольден два показателя свойственны подвою: активность пероксидазы и содержание аскорбиновой кислоты. В остальных же признаках, а именно в составе сахаров, общей кислотности, количестве каротиноидов и активности полифенолоксидазы, сказывается влиянием привоя.

Таким образом, свойства потомства зависят не только от присущих раздельно каждому из родителей свойств, но и от определённого их сочетания.

При вегетативной гибридизации очень часто получаются такие растения, которые дают плоды, различные не только по форме, но и по окраске. Это свойство особенно выражается в семенном потомстве. Мы подвергли исследованию состав различных плодов, которые отличались между собой по окраске плодов, в пределах кисти. При этом оказалось, что плоды, неодинаковые по окраске, существенно отличаются и по своему химическому составу.

В другой серии опытов мы исследовали биохимические показатели семенного потомства вегетативных и половых гибридов Золотая королева и Спаркс, Гумберт и Фикарацци.

Было обнаружено, например, что в F₃ вегетативных гибридов при комбинации Золотая королева / Спаркс в жёлтых плодах активность пероксидазы выражается величиной 16,1, т. е. значительно превышает активность фермента у Золотой королевы и приближается по этому признаку к типу Спаркса.

В жёлтых же плодах F₃ полового гибрида Золотая королева × Спаркс активность пероксидазы равна 13,6. Как видно, сходство весьма близкое.

Примерно таков же характер изменения общей кислотности. Таким образом, как при вегетативной, так и при половой гибридизации изменение активности окислительных ферментов в жёлтых плодах резко сдвигается в сторону типа Спаркса.

Следовательно, в плодах семенного потомства как вегетативных, так и половых гибридов изменения биохимических признаков носят закономерный и идентичный характер.

Товарищи! Деятели советской биологической науки имеют все основания гордиться славной плеядой учёных великой эпохи Ленина-Сталина. Тимирязев, Павлов, Мичурин, Вильямс, Бах — гиганты мысли, сделавшие, каждый в своей области, переворот в науке.

Для нас, биохимиков, ценность наследия великого учёного И. В. Мичурина, действенность и преобразующий характер мичуринской теории, получившей дальнейшее развитие в работах Т. Д. Лысенко, определяются не только великолепными свойствами созданных ими сортов, не только выдающимся вкладом, внесённым ими в биологическую науку, но и тем, что мичуринское учение открыло новые перспективы, создало широкие возможности и для биохимических исследований. (Аплодисменты.)

Академик П. П. Лобанов. Слово предоставляется профессору С. Г. Петрову.

Выступление профессора С. Г. Петрова

(Научно-исследовательский институт птицепромышленности)

Существенным моментом в работах Мичурина было широкое использование исходного селекционного материала. Для получения новых сортов он использовал не только местные сорта, приспособленные к данным конкретным внешним условиям, но и зарубежные, заморские, чужие сорта. По этому пути пошёл в своё время знаменитый зоотехник М. Ф. Иванов. В 1925 г. он для метизации низкопродуктивного асканийского стада овец выписал из-за границы тонкорунных овец. На основе полученных метисов он вывел замечательных асканийских мериносов.

Этот метод после М. Ф. Иванова был необычайно широко использован овцеводами. Из-за границы завезли более ста тысяч мериносов, которые были использованы для метизации. Теперь, по существу, большинство наших овец "сменило свою шерсть". Раньше шерсть была грубой, непригодной для тонких тканей, а сейчас она мягкая, хорошая. СССР освободился от импорта мериносовой шерсти.

По пути использования лучшего в племенном отношении мирового материала в своё время пошли птицеводы. Это та группа зоотехников, с которой я связан. Я работаю с ними как генетик и селекционер. Почему мы пошли по линии использования иностранных пород? Очень просто. До Октябрьской революции в России не было крупных промышленных птицеводческих хозяйств, было только приусадебное птицеводство. Когда стали создаваться совхозы и колхозы и в них птицеводческие фермы, то вскоре оказалось, что поднять продуктивность беспородной птицы выше 50-60 яиц крайне трудно. И, например, большой опыт, накопленный таким совхозом, как "Борки" под Харьковом, где перед войной было 50 тысяч несушек, показал, что нельзя тратить время на селекционирование "простушек".

По инициатива Б. А. Михалкова, на Северный Кавказ были завезены леггорны. Тогда встал вопрос, стоит ли возиться с такой нежной, деликатной породой, которая могла погибнуть в тогдашних наших хозяйствах. Михалков на это остроумно ответил: "Только имея высокопродуктивных животных, можно научиться работать с ними, освоить их; не имея же высокопродуктивных животных, нельзя освоить высокую технику животноводства, в частности птицеводства".

После нескольких лет акклиматизации леггорнов в колхозных фермах, Зайцевский — соратник, ученик и продолжатель дела Михалкова — собрал лучших кур в Пятигорский рассадник и успешно повёл не только размножение, но и совершенствование их.

Пятигорский селекционный рассадник до войны был лучшим птицеводческим хозяйством в СССР. Средняя яйценоскость кур за год составляла там 212 яиц. Из этого рассадника племенные яйца распространялись по всему Советскому Союзу. И в Ленинградской области, и в Белоруссии, и в Средней Азии — всюду находили спрос пятигорские леггорны, уже не американские, а леггорны, приспособленные к нашим условиям.

По пути пятигорского рассадника пошёл ряд других хозяйств. Я могу упомянуть некоторых из них — участников Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, отмеченных наградами. На первом месте стоит совхоз "Красное" в Крыму; он имел 100 тысяч несушек и ежегодно отправлял в Москву и другие места 14 миллионов яиц. В совхозе была образцово поставлена селекционная работа. К этой группе хозяйств относится совхоз "Ударное", Воронежской области, подмосковные совхозы и др. Селекционеры этих хозяйств улучшили зарубежных леггорнов путём метизации с местной птицей.

В 1941 г., накануне войны, в этих хозяйствах имелись куры-долголетки. Мы так называли кур, которые неслись в течение 5-6 лет, не снижая продуктивности. Многие из этих кур за свою жизнь снесли более тысячи яиц.

Поучительно, что в ряде хозяйств стали возникать новые, оригинальные разновидности птицы. В совхозе "Красное" появилась группа кур без больших маховых перьев; эта группа не могла летать. А такая птица именно и нужна хозяйству. Продуктивность выведенных кур не уступала продуктивности рекордисток.

С леггорнами — лучшей мировой породой по яйценоскости — случилось у нас то же самое, что и со многими другими иностранными породами, — они стали иными. Если несколько лет назад нас ещё упрекали в привязанности к иностранщине, то 1945-1946 гг. и последующие годы работы показали, что это неправильно, что упрёки не обоснованы.

В 1945 г. первый мирный груз из Америки состоял из инкубационных яиц, перевезённых через Сибирь на самолётах. Когда мы вывели цыплят и сопоставили их с нашими леггорнами, то оказалось, что они резко отличаются друг от друга. Американские леггорны крайне капризны, нежны. Наши же леггорны не предъявляли повышенных требований. Следовательно, мы переделали в течение 10-12 лет американских леггорнов.

Война нанесла сильный ущерб птицеводству. Многие селекционные хозяйства погибли. В частности, в Пятигорске в племенном рассаднике осталось только 500 несушек и ни одного петуха. Я потом узнал, как это произошло. Это хозяйства было передано одному эсэсовцу, который считал его своим имением. Когда стала приближаться Советская Армия, то он ничего не мог придумать лучшего, как сжечь селекционные архивы и перерезать всех петухов. Остались одни куры, и этих высокопродуктивных несушек пришлось скрещивать с простыми, беспородными петухами, полученными из находящихся поблизости колхозных ферм.

Последствия войны в птицеводстве быстро ликвидируются. В 1948 г. подмосковные хозяйства дали невиданные в мире показатели по инкубации. Из каждых ста яиц наши инкубаторщики выводят более 85 цыплят, тогда как в США процент вывода не превышает 70. В Пятигорске уже имеются куры, которые несут по 200 яиц в год.

Сейчас мы осваиваем новую форму птицеводства — мясную. До войны мы в основном ориентировались на яйценоское направление птицеводства. Сейчас мы хотим получить мясных кур, причём с мясом деликатесным. Можно сказать, что через несколько месяцев москвичи, может быть немного, но попробуют специально выращенных тяжёлых мясных вкусных цыплят. А пройдёт год-два, и москвичи и зимой и летом будут иметь свежую птицу.

Какими же методами работали мы, советские птицеводы? На нашей деятельности сказывается вся история генетики. В тридцатых годах над нами довлеют тогдашние генетические установки. И никто иной, как Михалков, выпускает настолько формалистскую работу, что даже в то время она была осуждена. Профессор А. С. Серебровский провёл колоссальную организационную работу, пытаясь направить птицеводство по линии близкородственного разведения. Но это не прошло, хотя инбридинг мы и применяли для "округления" лучших семей.

Ряд формалистских мест можно найти и в моей книге, изданной, кажется, в 1934 г. Это было веяние эпохи.

Но освоение диалектического метода, вдумчивое отношение к работам зоотехников, настоящих зоотехников, развернувшаяся дискуссия не только в этих стенах, но и в печати, быстро сказались на нашей работе и на наших теоретических подходах. Мы по достоинству оценили указания М. Ф. Иванова о том, какое большое влияние на создание породы оказывает среда и, в частности, кормление. Конечно, человеку, воспитанному на формальной генетике, работающему над построением карты хромосом курицы, не легко разобраться в том, какая тесная, неразрывная связь имеется между организмом и внешней средой, связь породы с той средой, в которой она живёт и создаётся.

В одном из хозяйств мы разработали своеобразный метод семейно-групповой селекции. В селекции птиц считалось обязательным скрещивать каждую самку с одним определённым самцом. Но для промышленного производства этот приём несуразен, так как здесь самка никогда не спаривается с одним самцом, а всегда с десятками, сотнями самцов. Нам удалось разработать метод семейно-групповой селекции, который был проведён на практике, и сейчас, по существу, индивидуальные скрещивания становятся уже пережитком.

Работником Загорского института птицеводства М. В. Орловым проводится интереснейший опыт. Он работает над тем, чтобы повысить продуктивность птицы за счёт воздействия внешними факторами на эмбриональное развитие. На определённой стадии развития эмбриона изменяется внешняя среда и благодаря этому изменяется организм.

Мне хочется остановиться на очень интересном вопросе, который здесь затронул академик Н. Г. Беленький: о курсах и учебниках. Я был оторван от педагогической работы с 1938 г., когда пошёл в докторантуру, но в прошлом году вновь получил возможность вести педагогическую работу. Правда, мне пришлось преподавать не по своей специальности. Я птицевод, а преподавал генетику в Рыбном институте.

Во время чтения этого курса я понял две вещи. Первое: имеющиеся учебники, конечно, устарели. Было крайне трудно их рекомендовать студентам. Со многими студентами приходилось очень долго беседовать и разъяснять, как надо понимать то или другое, написанное в учебниках. Многие страницы учебников приходилось просто зачёркивать. Ведь они были написаны лет 10-12 назад, когда мы были ещё "мальчишками", а теперь мы уже взрослые люди, и за это время наука ушла вперёд.

Академик Т. Д. Лысенко. Разве тогда не было взрослых людей?

С. Г. Петров. Вот эти взрослые и писали.

Академик Т. Д. Лысенко. Ведь книга Рокицкого всегда была неправильна.

С. Г. Петров. Абсолютно верно, но ведь когда-то люди верили в бога, верили, что солнце вертится вокруг земли. Так и мы.

Академик С. С. Перов. Это не оправдание.

С. Г. Петров. Второе, что я увидел, — это привлекательность построения курса генетики на широкой концепции дарвино-мичуринского учения. Я, в частности, начал свою первую лекцию с определения, что такое генетика, и выдвинул два определения. Одно определение Лысенко, а другое формальных генетиков. Возникла дискуссия, народ заинтересовался. При этом я привлёк обширный материал, связанный с практикой.

На каждом примере я старался показать, как надо уметь выделять положительное. Вспомните отношение Тимирязева к менделевской теории, когда он говорил, что работа Менделя ликвидировала ахиллесову пяту учения Дарвина. Вот пример положительного и отрицательного отношения к менделевской теории. Эта небольшая работа показала мне, что нужно и должно менять учебники, нужно и должно менять самый характер преподавания генетики и, наконец, как можно заинтересовать людей, не имеющих к генетике прямого отношения.

Голос с места. Писать учебники по генетике надо с ахиллесовой пятой или без оной?

С. Г. Петров. Конечно, без оной. Мне кажется, что преодоление теоретических ошибок, правильное воспитание молодых кадров, без сомнения, ещё более ускорят нашу работу по совершенствованию животных в наших хозяйствах и тем самым помогут быстрейшему разрешению задачи максимального обеспечения населения высокоценными калорийными животными продуктами.

Академик П. П. Лобанов. Слово предоставляется профессору С. С. Перову.

Выступление академика С. С. Перова

Дорогие товарища академики! Единственно верным течением в биологической науке является мичуринское направление, выраженное в чётких словах нашего великого советского преобразователя природы И. В. Мичурина: "Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у неё — наша задача".

В области земледелия такое же направление было создано нашим академиком В. Р. Вильямсом. Его травопольная система есть основа основ благополучия социалистического хозяйства.

В области животноводства академик М. Ф. Иванов разработал методы управления воспитанием сельскохозяйственных животных, создав новые породы животных — асканийского мериноса и белой степной свиньи.

Наиболее яркое обобщение всех мичуринских принципов дано в теоретических работах и практических достижениях академика Т. Д. Лысенко, нашего Президента, которого я считаю истинным основателем и обоснователем советского дарвинизма. Эту мысль я высказал на первом заседании сессии нашей Академии более десяти лет назад.

В современной биологической науке главнейшими являются два вопроса:

1) что является факторами эволюции как всеобщего биологического процесса и

2) что является материальным носителем живого, т. е. того же биологического процесса со всеми его особенностями и прежде всего с явлением наследственности, ибо это особая отличительная черта живого; в неорганическом мире наследственности нет или имеются только её зачатки.

На первый вопрос дал прекрасный ответ К. А. Тимирязев в своей замечательной статье: "Факторы органической эволюции". Он писал: "А этих факторов мы знаем пока только три: среду — изменяющую, наследственность — накопляющую эти изменения, и отбор — приспособляющих, организующий, налагающий на живые формы ту печать совершенства, которая представлялась назойливой загадкой с той минуты, как человек только начал мыслить" (Соч., т. 5, стр. 141).

Благодаря работам главным образом представителей мичуринского направления в агробиологии, в частности работам академика Т. Д. Лысенко и его сотрудников, эта формула Тимирязева развернулась в диалектическую формулу, обогащённую современным опытом. Эта формула такова: факторами органической эволюции являются — наследственная изменчивость при условии примата внешней среды, изменчивая наследственность как производное от этой среды, и отбор-подбор как фактор направленный и направляющий весь биологический процесс в органической природе.

В противовес этим позициям реакционные школы, формальные генетики-морганисты выдвинули идею автогенетического фактора эволюции. Этот фактор является будто бы формой некоего начала, обусловливающего весь процесс развития живого, независимо от внешней среды и даже от сомы самого организма.

Представителем этих школ ныне является академик И. И. Шмальгаузен. Свою систему взглядов он опубликовал в книге "Факторы эволюции", где открыто изрекает следующее: "Эволюция шла в общем под знаком освобождения организма из-под власти случайных явлений во внешней среде". И что "освобождение организма от детерминирующей роли факторов среды именно и означает установление системы внутренних факторов развития, определяющих специфическое течение формообразовательных процессов" (стр. 11).

Отсюда явствует, что академик Шмальгаузен занимает в биологии позицию автогенетика-индетерминиста, которая, конечно, принадлежит к реакционным течениям науки. Академик Шмальгаузен относит себя к мутационистам в теории эволюции. Он говорит: "Всякое же изменение нормы реакции означает мутацию. Таким образом эволюция строится всё же только на мутациях" (стр. 92). А о мутациях академик Шмальгаузен говорит следующее: "Возникновение отдельных мутаций имеет все признаки случайных явлений. Мы не можем ни предсказать, ни вызвать произвольно ту или иную мутацию" (стр. 68). Такое заявление указывает, что Шмальгаузен окончательно занял индетерминистскую реакционную позицию и в методологии.

С академиком Шмальгаузеном в конце концов происходит, выражаясь его же языком, следующее: прогрессивное усложнение системы морфогенетических корреляций, создаваемых в нём (академике Шмальгаузене) за счёт элементарных выражений плейотропизма, окончательно приняло автономно-регуляторный характер. Этим, конечно, в психике академика Шмальгаузена достигается максимальная эволюционная пластичность организма, за счёт скрытого резерва его, Шмальгаузена, изменчивости, мобильности, приспособляемости к каким угодно формам мышления в биологии. Но всё-таки этим не достигаются в нём, академике Шмальгаузене, максимальные темпы эволюции высших организмов в направлении диалектического материализма, ибо академику Шмальгаузену мешает индивидуальная приспособляемость и слишком автономное развитие, хотя у него и сохраняется высоко развитая система регуляций.

Может быть, это и лишило академика Шмальгаузена лидерства в области формальной морганической генетики, ибо новая звезда, воссиявшая в созвездии МГУ, профессор Алиханян объявил на недавней дискуссии по книге Шрёдингера "Что такое жизнь с точки зрения физика?" плюсквамперфектумом всё, что было основой для академика Шмальгаузена в области формальной морганической (мендельянской по выражению Тимирязева) генетики.

Оказалось, что за короткое время произошла колоссальная ревизия классической формальной генетики, и новый пророк её пишет уже о химической природе гена, а МГУ и "Успехи современной биологии" (хорошие, видимо, успехи!) печатают. По этой теории ген есть лишь средоточие, где встречаются внешние и внутренние факторы развития организма. Ген, действительно, существует в хромосоме реально, но он связан с признаками и влияет на них лишь через геногормоны, испускаемые генами, очевидно, внутрь организма, как это полагается для гормонов. Как известно, в биохимии гормоны являются очень сложными соединениями, которые создаются специальными органами — железами внутренней секреции. Додуматься до представления о гене, как органе, железе, с развитой морфологической и очень специфической структурой, может только учёный, решивший покончить с собой научным самоубийством. Представлять, что ген, являясь частью хромосомы, обладает способностью испускать неизвестные и не найденные вещества и заявлять, не будучи биохимиком, что эти вещества — гормоны, значит заниматься метафизической внеопытной спекуляцией, что является смертью для экспериментальной науки. Подобно тому, как Шрёдингер попробовал объяснить жизнь при помощи физики, Алиханян пытается объяснить её при помощи химии. Но участь обоих бесславна, а в особенности Алиханяна, ибо Шрёдингер всё-таки сам физик, а Алиханян в химии понимает ровно столько же, сколько Шрёдингер в области биологии. Огромная литература иностранного и довольно странного происхождения, приведённая Алиханяном в статье о химической природе гена, хоть и показывает раболепие его перед заграницей, однако вынуждает с самого начала признать, "что прямая помощь, которую оказывает химия в освещении генетической и биологической эволюции, пока довольно ограничена, но она обещает оказаться в дальнейшем всё более значительной" ("Химическая природа гена", стр. 105). То-то и оно-то! Не от хорошей жизни генетик забрёл в чуждую и тёмную область, из которой его попросят сами химики.

В другой своей статье — "Проблема гена в современной генетике" — автор Алиханян совершенно бессовестно пытался подкрепить многочисленными цитатами из классиков марксизма явно метафизические положения вроде следующих: "Гена не зародыш признака и не единственная ответственная материальная частица клетки, определяющая образование признаков или развёртывающаяся в признак. Признак — это результат развития всей клетки, взаимодействия клеток и, наконец, результат взаимодействия с внешней средой (чего же в конце концов? — С. П.). Гена определяет специфическое развитие признака, определяет направление, в котором должен развиваться признак" (стр. 11). Правильно говорил академик Шмальгаузен, что представление о гене "приблизилось к вейсмановскому представлению о детерминанте" (стр. 53), т. е. самому реакционному и ненаучному представлению в биологии.

Ещё большую смелость, так сказать, проявляет Алиханян, когда авторитетно заявляет, что "на синтез триптофана влияют два разных гена. Один из них требует для роста или индол или атраниловую кислоту, другой — только индол. Оба эти вещества являются предшественниками триптофана, а атраниловая кислота — более раннее звено в цепи реакций", что "возможно сведение действия генов к простым химическим реакциям" и что "количество генов, связанных с синтезом какого-либо вещества, приближается к количеству звеньев в реакции" (см. рис. 9 и стр. 10, 11).

Таковы рассуждения человека, очевидно мало знакомого с органической химией, ибо он антраниловую кислоту упорно именует атраниловой.

Подобными рассуждениями наполнена вся статья. Ясно, что новый уклон в формальной генетике ещё хуже, чем прежний!

Главный принцип вейсманистов — отрицание передачи по наследству приобретённых признаков. Господство этой концепции в науке всегда приводило в дореволюционное время к трагическим развязкам. Так, например, крупный материалист биолог профессор Шимкевич, мой учитель по теории эволюции, в своей в общем очень хорошей книге "Биологические основы зоологии" писал по поводу Вейсмана не то, что он говорил нам в узком кругу, причём он довольно цинично заявлял, что не хочет терять кафедры из-за этого вопроса и не хочет попадать в положение Сеченова, на которого, в своё время, за его материалистические взгляды ополчилась не только светская, но и духовная власть. Шимкевич, боясь в условиях дореволюционной России преследований, забросил и свои интересные опыты по влиянию на процесс инкубации ряда веществ, вызывающих резкие изменения в ходе онтогенетического развития организма, остановку филогенетического повторения и направление онтогенеза по иному руслу.

Нападки формальных генетиков на теоретические опыты Е. А. Богданова с мясной мухой, выводы из которых противоречили менделизму-морганизму, на работы М. Ф. Иванова в племенном животноводстве были настолько ожесточёнными, что подчас создавали невыносимые условия для их работы.

Слишком шумно формальные генетики проявляют себя в СССР и ныне. Достаточно им было собраться в стенах Московского университета и оказаться в случайном большинстве, как они тотчас же отлучили от дарвинизма мичуринское течение, тотчас же сделали попытку изгнать из Ленинградского университета тов. Презента и тов. Турбина. Особенно усердствовал в стремлении уничтожить мичуринцев профессор Поляков из Харькова. Для характеристики этого профессора я прочту документ, относящийся ещё к 1927 г. Этот самый Поляков пишет профессору Козо-Полянскому:

Уважаемый товарищ Козо-Полянский! По поручению группы товарищей информирую Вас о следующем. На-днях окончился Всесоюзный съезд зоологов, анатомов и гистологов. Биологи-диалектические материалисты, бывшие на съезде, решили сорганизоваться и положить начало существованию Всесоюзного объединения биологов-марксистов. Пока что мы решили не замыкаться в рамки общества, а установили личные связи, переписку и включили в план нашей работы за 1928 г. Всесоюзную дискуссионную конференцию и обмен докладчиками. В наше объединение решено привлечь лишь узкий круг товарищей, стоящих на позиции последовательного диалектического материализма.

Организаторы-корреспонденты по Москве — Левин, Завадовский Б. М. и Агол, по Ленинграду — Куразов, Харькову — Финкельштейн и я (т. е. Поляков. — С. П.), Ташкенту — Бродский. Ленинградским товарищам поручено привлечь в наше Объединение ботаников, которые приедут на Всесоюзный ботанический съезд. От нас будут тт. Рыжков и Коршиков. Думаю, что Вы не откажетесь присоединиться к нам. С товарищеским приветом И. Поляков. Харьков, ул. Артёма, 46, кв. 2, 27/XII 1927 г." Мы не будем говорить, что вышло из затеи. Сегодня это не столь важно.

Как видно, это — функционер уже не первого года. Через 20 лет у него вновь вспыхнуло в крови желание объединиться методом оппозиции.

А платформа попрежнему самая ортодоксальная! Формальная генетика под красным флагом! Таковы попытки менделистов-морганистов в настоящее время сорганизоваться в биологической науке под флагом дарвиновской конференции в Московском университете. И, конечно, не ради биологии — "не очень много шили там и не в шитье была там сила".

Но какими бы жупелами ни пугали меня эти меньшевиствующие идеалисты — и разговорами об ортодоксальном дарвинизме, и намёками на анархизм, и обвинениями в ламаркизме, и т. д., и т. п., я всё-таки думаю, что положение о передаче по наследству приобретённых признаков есть несомненный, истинный факт материальной природы, ведущий за собой эволюцию организмов.

Вторым вопросом огромного значения является вопрос о материальном носителе живого как процесса. Формальные генетики нашли его в мистическом, мифическом и по существу не материальном гене, находящемся в половой клетке. Я не буду полемизировать с ними, разбирая нелепость этого положения с точки зрения биохимии.

Академик Т. Д. Лысенко совершенно правильно говорит: "Под наследственностью мы понимаем свойство живого тела требовать определённых условий для своей жизни, своего развития и определённо реагировать на те или иные условия. Под термином наследственности мы понимаем природу живого тела" (Агробиология, 1946, стр. 328). В этом высказывании кратко охарактеризовано то, что называется жизнью, и материальным фактором её названо "живое тело". Этот биологически правильный термин мы, биохимики, расшифровываем биохимически, или, правильнее, агробиохимически, в названии "живой белок", созданный из "мёртвого протида", "протеина".

Энгельс устанавливает, что жизнь это форма существования белковых тел и эта форма существования заключается преимущественно в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел.

Следовательно, разгадку живого, а тем самым эволюционного процесса в целом необходимо искать в белке. Советская наука может гордиться тем, что сущность белка, его микромолекула дана нашими крупнейшими учёными — академиком Н. Д. Зелинским и профессором Н. И. Гавриловым, в теории и опыте установившими дикетопиперазинное строение белка. Работа этих учёных "Современное состояние вопроса о циклической природе связей аминокислот в молекуле белка" в 1947 г. удостоена Сталинской премии. Академик Зелинский и профессор Гаврилов пишут, что и вторая часть проблемы строения белка — структура микромолекулы тоже решена советскими учёными. А именно: "Микромолекула построена из центральной циклической группировки или пиперазина или дигидропиперазина, со вторым и пятым углеродами которого амидинообразно связаны через свой α-аминный азот различное количество аминокислот или разной длины полипептиды. Карбоксил последней аминокислоты является конечной функциональной группой белка, что и обусловливает главную характеристику белка, как кислоты, выдвинутую в своё время С. С. Перовым" (Академик Н. Д. Зелинский и профессор Н. И. Гаврилов, Современное состояние вопроса о циклической природе связей аминокислот в молекуле белка, стр. 80).

Итак, исследователи белка, решая с разных сторон структуру белка, сходятся так же, как две группы, работающих над туннелем и с двух сторон ведущих бурение, при правильном расчёте встречаются и пожимают друг другу руки.

Проблема макроструктуры белка решена в недрах нашей Академии. И сущность её изложена в книжке "Казеиновая белковая протокислота". Это впервые в мире, как пишут академик Зелинский и профессор Гаврилов, данный стандарт белка, а также доказательство его кислотной функции. Правильное решение макроструктуры белка позволяет нам, биохимикам и, лучше сказать, агробиохимикам, управлять жизнью, а значит, и понимать и объяснять её. Примерами могут служить работы Перова и Чукичева над искусственной плазмой крови, когда ещё в 1931 г. Перовым был приготовлен чистейший белок из молока — протокислота и введён Чукичевым интравенозно в кровь кролику с положительным результатом освоения чуждого белка организмом кролика. Эффектен был опыт Перова и Иорданского, когда у собаки из рациона был совершенно исключён белок и введён в форме казеиновой протокислоты, т.е. белок молока, интравенозно, причём собака жила 90 дней и была снята с опыта потому, что явление освоения чужеродного белка было доказано, несмотря на принятое правило анафилактогенности и предсказание формалистов биохимии, что собака должна была погибнуть через 2-3 часа после применённого опыта.

Не менее интересными являются и опыты академика Н. Г. Беленького, который преобразовал очень простым способом сыворотку крови коровы и ввёл её многими литрами в организм человека. Превосходная работа Беленького утверждает единство белковых субстратов при известных условиях их обработки и принадлежит к факторам, управляющим жизнью.

Мне в нашей Академии удалось решить не только проблему об единстве белковых веществ, но и проблему специфичности белков, а тем самым подойти к вопросу о специфике наследственности и, в частности, специфике, если можно так выразиться, полового белка, да, кстати сказать, и белка любой сомы, ибо в ней есть специфичность.

Специфичностью в нативном белке является некоторый ингредиент его, состоящий противовесом кислому единому белку, или, как выражаемся мы иначе, белковой протокислоте, которая обща если не всем растениям и животным, то многим. Этот ингредиент, выделяемый мною из растительных и животных субстратов, относится уже к щелочным веществам, чаще всего протидного типа. Я назвал его пока белковым антикомплексом. Он несомненно различен в разных нативных белках как половой клетки, так и сомы. Вероятно, в нём можно будет найти обоснование различия для сортов растений и пород животных, а тем более видов их. Пока он констатируется в целом ряд семян и животных плазм золевых и гелевых и резко отличается по составу, принадлежа главным образом к гистоноподобным белкам. Некоторые антикомплексы обладают замечательными свойствами. Так, удаление антикомплекса из семян овса даёт возможность повысить на 50% количество и качество спермы производителя, удаление антикомплекса из некоторых белковых кормов вызывает повышение усвояемости белка после удаления на 50-60%. Ягнята, выкормленные чистым белком-протокислотой из овса, без антикомплекса, дают привесы вдвое большие, чем в контроле, в то же время и с теми же, по существу, рационами. Крысы, которым чистый белок вводится per os и одновременно интраперитониально, дают привес в 260% при 100% контроля.

Опытов и примеров подобного рода возможно теперь привести большое количество. Все они говорят за то, что наука уже может управлять жизнью, может управлять мёртвым и живым белком. Но сказать окончательно, "что такое белок" и "что такое жизнь", как производное от него, наука пока ещё не может. Почему? В своё время Энгельс прекрасно сказал в "Анти-Дюринге", что для того, чтобы действительно исчерпывающе узнать, что такое жизнь, мы должны бы пройти все формы её проявления от самых низших до самых высших.

Так вот, для того, чтобы понять и узнать, "что такое белок", необходимо тоже пройти все формы его проявления от низших до высших. А для этого требуется эксперимент, эксперимент и ещё раз эксперимент, т. е. то, чем и замечательно мичуринское направление, а не спекуляция формалистов, которые имеются во всех науках.

Необходимо создание большой экспериментальной базы для изучения мёртвого и живого белка и привлечение знатоков к этому делу, что Академия и совершает и будет совершать в дальнейшем.

Да здравствует Академия, носящая имя гения человечества — Ленина, Академия Мичурина, Вильямса, Иванова и Тимирязева, Академия, руководимая лучшим представителем мичуринского агробиологического направления академиком Т. Д. Лысенко, Академия, направляемая гением нашего великого учителя товарища Сталина. (Аплодисменты.)

Академик П. П. Лобанов. Слово предоставляется академику В. П. Бушинскому.

Выступление академика В. П. Бушинского

Постановлением Совета Министров СССР от 15 июля текущего года перед Всесоюзной академией сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина выдвинут ряд крупных и сложных задач. Они вытекают из послевоенного пятилетнего плана и перспективного плана развития народного хозяйства. Долг каждого работника Академии и её системы — будь то академик или рядовой научный сотрудник — итти постоянно вперёд. Для успешного осуществления этой цели нужно быть вооружённым передовой прогрессивной теорией, нужно осваивать все достижения науки и техники на основе марксистско-ленинской методологии.

Ещё в своё время К. А. Тимирязев сказал, что растение составляет центральный предмет деятельности земледелия: "...культурное растение и предъявляемое им требование — вот коренная научная задача земледелия".

В созвучии с ним наш другой крупнейший учёный, академик В. Р. Вильямс считал, что между растением и почвой, между растением и внешней средой существует теснейшая взаимосвязь. Отсюда перед почвоведением и агробиологией в широком смысле стоит задача — обеспечивать создание условий, способствующих непрерывному росту урожайности наших социалистических полей. Требуется создавать в почве её прочное плодородие, обеспечивающее в ней в достаточном количестве факторы, необходимые для роста и развития растений (вода, воздух, пища, полезные микроорганизмы и т. п.).

В докладе академика Т. Д. Лысенко достаточно полно рассказано о состоянии современной биологической науки. Докладчик остановился главным образом на генетике — этой существенной отрасли биологической науки. Но и на примере генетики с исчерпывающей ясностью представляется та борьба двух идеологий, какая идёт сейчас в биологической науке.

В этой борьбе нам, советским научным работникам, надо опираться на основное марксистское положение: проявлять в науке партийность, принципиальность, новаторство, идеологический подход, патриотизм. Нельзя в борьбе двух мировоззрений занимать среднее положение.

Важнейшей в агробиологической науке является проблема изменения природы растения, природы животных и, естественно, природы почвы. Успешное решение этой проблемы позволяет получать прогрессивно возрастающую продукцию, откроет перед социалистическим сельским хозяйством огромные возможности.

Основоположники марксизма-ленинизма с исчерпывающей полнотой доказали, что, переделывая природу и её законы, человек может регулировать темпы и направление природных процессов, изменять их в свою пользу. Не географические условия, не природа служат определяющим моментом в развитии человеческого общества, а, наоборот, влияние географической среды определяется развитием человеческого общества, воздействием его технических и общественных условий. Сама наука представляет собой теоретическую основу производственного процесса.

Тимирязев, Мичурин и Вильямс в своих работах блестяще показали, что ни в природе растений, ни в почве не заложено никаких ограничений для получения всё возрастающих урожаев. Производительность растений и почвы определяется состоянием земледелия и степенью применения новых приёмов агротехники.

В работах академика В. Р. Вильямса и его школы достаточно ясно развито биологическое направление. Это направление в учении о почве является наиболее перспективным. Передовое биологическое направление в науке о почве возникло в нашей стране в противовес господствовавшим в то время в Западной Европе и Америке отсталым направлениям — агрогеологическому и агрокультурхимическому. Биологическое направление в почвоведении получило блестящее развитие в трудах академика В. Р. Вильямса и академика В. И. Вернадского. Это направление основано на правильном представлении о почве, как особом теле природы, являющемся промежуточным образованием между живой и мёртвой природой. Только это направление в состоянии дать правильное представление о почве как основном факторе сельскохозяйственного производства.

Казалось бы, биологическое направление в науке о почве, широко развитое трудами академика В. Р. Вильямса и его школы, не вызывало сомнения и по праву должно было входить в общий комплекс биологических наук. Так считали мы. Так, очевидно, считают и многие присутствующие здесь на сессии.

Но доклад Т. Д. Лысенко показал, что, к сожалению, не всё, что идёт от разума, всюду признаётся и разделяется. Сравнительно недавно возникла дискуссия в связи с тем, что учение В. Р. Вильямса о плодородии почвы, об её эволюции, о травопольной системе земледелия вызывает, якобы, у некоторых учёных сомнение. Возник у этих учёных вопрос: должно ли учение В. Р. Вильямса находиться в общем комплексе биологических наук или должно быть отнесено к геолого-географическим наукам. Вам покажется этот вопрос праздным, но это факт.

И вообще любая отрасль биологической науки, если она идёт вперёд, если она представляет собой явление перспективное и прогрессивное, до сих пор в некоторых кругах и группах учёных берётся в штыки. Под различными "учёными" предлогами передовое в биологической науке начинает оспариваться.

Пути борьбы с этим передовым выбираются разные. Иногда просто замалчивают, иногда упрекают в отсталости, в никчёмности, иногда говорят о сугубой практичности и тогда отыскивают место, куда можно направить такую науку.

В некоторых кругах у нас всё ещё встречаются отсталые установки деления наук на сугубо "академические", теоретические и прикладные. При этом существует такая точка зрения, что прикладным наукам место во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. Но ведь и эта Академия должна иметь не меньшую теоретическую базу, чем, например, Академия наук СССР. Задача Академии сельскохозяйственных наук разрабатывать теоретические основы получения высоких и устойчивых урожаев. Но, скажите, можно ли разрабатывать теоретические основы сельскохозяйственной науки, если не развить широко те отрасли знаний, которые служат биологическими основами для обеспечения получения высоких и устойчивых урожаев. Вот почему не случайно на этой сессии поставлен доклад о положении в биологической науке.

Вернусь к вопросу о почве. Будучи природным телом, почва в то же время является носителем плодородия. Почва — основное средство производства, почва является продуктом труда, и это самое существенное. Но почву нельзя рассматривать только как "косное", неживое вещество биосферы, аналогичное горным породам, подпочвам, различным химическим соединениям. Почва в отличие от мёртвых пород представляет собою "биокосное тело" и является продуктом взаимосвязи жизни и среды.

В результате развития биологических и биохимических процессов любая горная почвообразующая порода в верхних своих частях под влиянием совокупного действия высших и низших организмов приобретает новые свойства и признаки. Вот такие верхние слои или горизонты, ранее "косные" части биосферы, постепенно переходят в почву, в "биокосные тела".

Такая концепция создана В. Р. Вильямсом и выражается в учении о едином процессе почвообразования, в учении о плодородии, в обосновании учения о травопольной системе земледелия.

Кажется, здесь всё ясно, однако и в этом направлении приходится выдерживать борьбу. В. Р. Вильямс совершенно ясно показал, что на современном этапе развития сельского хозяйства необходимо предложить определённого типа систему земледелия. Такой системой явилась, как известно, травопольная система. В ней теоретические вопросы теснейшим образом переплетаются с глубоко практическими вопросами. И мы знаем, что на современном этапе развития агробиологической науки учение о травопольной системе начинает занимать уже прочное место. В нашем сельскохозяйственном производстве травопольная система земледелия становится обязательным и неотъемлемым звеном.

В. Р. Вильямс показал, что окультуривание почвы нельзя считать, как это раньше представляли, простым агротехническим приёмом. Это широкий почвообразовательный процесс, меняющий любую почву. И развивая учение В. Р. Вильямса, мы считаем, что окультуривание почвы представляет собой процесс, совершающийся под резким воздействием производства и хозяйственной деятельности человека. Почва есть продукт человеческого труда, и, стало быть, почву можно сделать. Всё это подводит нас к серьёзной задаче почвоведения — к коренной переделке природы почвы. Наша задача заключается теперь в изучении не статического состояния почвы, как она есть, а той динамической среды, которая получается под влиянием развития культурных растений, севооборотов. Наш путь должен итти к переделке почв, к развитию в почве новых процессов, обеспечивающих получение высоких устойчивых урожаев, высокого и устойчивого плодородия.

Травопольная система земледелия — это не только комплекс агромероприятий, но и сочетание отдельных отраслей растениеводства и животноводства. На данном этапе развития науки учение о плодородии почвы и травопольной системе земледелия будет помогать решению основных задач, стоящих перед нашим сельским хозяйством — повышению урожайности сельскохозяйственных культур, росту и поднятию продуктивности животноводства.

К этому надо добавить, что в травопольной системе земледелия предусматриваются и технические мероприятия: механизация и химизация сельского хозяйства и мелиорация — мероприятия, способствующие созданию благоприятных условий роста и развития растений.

Развивая учение В. Р. Вильямса, мы на фоне травопольной системы земледелия разработали добавочное мероприятие, так называемую коренную переделку природы почв. Я не буду здесь касаться всех сторон этой проблемы, но отмечу, что, меняя природу почв более решительно, мы можем в течение ряда лет почвы северной нечернозёмной полосы, с самыми отрицательными их свойствами в верхних горизонтах, превратить в высокоплодородные. Исходя из биологического положения, что почва есть результат взаимодействия растительных формаций и мёртвого субстрата, мы можем создавать новые почвы, выгодно отличающиеся от дерново-подзолистых почв.

Для науки о почве открываются широкие возможности. Наша задача быстро использовать эти возможности. Не всегда это легко достигается, и очень часто мы встречаем вместо поддержки косность, инертность. Но жизнь идёт вперёд, и, конечно, все препятствия будут преодолены.

Победа социализма в нашем сельском хозяйстве создаёт неисчерпаемые творческие возможности для подчинения сил природы человеку, для достижения самой высокой производительности труда, самой высокой культуры земледелия. Колхозы и совхозы — единственно возможная база для претворения в жизнь всех величайших замыслов и дерзаний науки и техники. И мы, научные работники, должны во всей своей повседневной деятельности помнить, что только в глубокой и всесторонней связи с практикой социалистического земледелия советская сельскохозяйственная наука достигнет новых, ещё более крупных успехов.

Наша наука, вместе со стахановцами — передовиками сельского хозяйства, передовыми колхозами и совхозами, быстро претворяет в жизнь идеи Дарвина-Тимирязева-Мичурина-Вильямса. Целеустремлённость нашей науки высока, как нигде в мире, ибо стимулом её является борьба за коммунизм. (Аплодисменты.)

Академик П. П. Лобанов. Слово предоставляется доктору биологических наук И. А. Рапопорту.

Выступление д.б.н. И. А. Рапопорта

(Институт цитологии, гистологии и эмбриологии Академии наук СССР)

Происходящая сейчас сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина ставит перед советскими учёными очень ответственные требования. Мы являемся представителями науки советского государства. Мы несём теорию в практику, построенную на новых невиданных ещё доселе формах общественной жизни.

Естественно, что наша теория, идущая в советскую действительность, в деревню, должна стоять на большой высоте. Наша наука и наша практика должны быть выше науки и практики капиталистических государств. Мы должны отдавать со всей ясностью отчёт в правильности тех принципов, которые мы избираем для нашей практической деятельности, и не бояться критики, не бояться признания ошибок, не становиться на путь огульного прославления своих достижений или переоценки того, что имеется.

Президент Академии здесь сделал доклад на очень широкую тему, являющуюся программой для большого периода нашей деятельности в будущем. Это доклад о положении советской биологической науки и о тех перспективах, которые открываются на очень большой промежуток времени. Мы должны поэтому очень внимательно отнестись к той критике, которой подверг тов. Лысенко отдельные отрасли советской биологической науки, в частности общую теорию эволюции и теорию наследственности, т. е. современную генетику.

Уже сама необходимость каких-то механизмов, которые закрепляли бы достигнутые изменения, чем бы они ни вызывались, требует очень точного научного эксперимента. Генетика посильно пытается разрешить этот вопрос, ставя опыты и подсчитывая те материалы, которые получаются в эксперименте и соответствующем контроле. Естественно, что различные гипотезы, которые родятся в голове экспериментатора, и те теории, которые имеются на широком поприще науки, часто связаны с противоречиями. В борьбе рождается истина.

Так, современная теория света является плодом борьбы двух теорий — волновой и корпускулярной. Борьба эта развивалась так, что побеждало то одно, то другое убеждение, и какое-нибудь подавление возможностей и применение слишком жёсткого отношения к теории принесло бы вред науке. Мы в советской теории далеки от того, чтобы подавлять какую-либо точку зрения, являющуюся плодотворной.

Основой генетики, как показывает само название, является ген, материальный носитель наследственности. И основной спор, который в теории идёт по этому вопросу, конечно, касается гена.

Родоначальник современной теории гена — Чарлз Дарвин. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочесть несколько глав его книги "Происхождение видов", глав, являющихся не случайным плодом воображения великого человека, а результатом 27-летних исследований. Без признания материальной базы теория естественного отбора, конечно, не могла бы существовать.

Напрасно считают, что Бетсон является сторонником генетической теории. Я позволю себе сослаться на печатные работы Бетсона 1926 г. Он говорил там, что не верит в теорию гена, не признаёт реальности гена.

То же самое высказал Иогансен, заявив совершенно определённо, что теория гена ничего реального под собой не имеет.

На этой же точке зрения стоял Лотси, который совершенно категорически сказал, что мутации не существуют и что ген как материальная единица тоже не существует.

Многие из этих авторов полностью отрицают связи гена с хромосомами. Естественно, что всякому идеалисту, на каком бы поприще конкретной науки он ни подвизался и какое бы кредо философской науки ни излагал, надо дать что-то взамен той теории, которая порой напрасно подвергается поспешной критике. И действительно, есть другие предложения. Таково, например, предложение объяснять наследственность психическими факторами. Эта теория принадлежит ряду западных учёных — Земону и другим. Она же свойственно многим идеалистам типа Дриша, многим ламаркистам типа Копа и другим учёным, стоящим на почве последовательного ламаркизма.

Теорию памяти и требований принимает идеалистический философ Мах, который занимался вопросами наследственности и даже ставил эксперименты на многих животных. Он говорил, что наследственность можно объяснить только требованиями, выходящими за пределы материи, с чем согласен новый академик Презент.

Ген является материальной единицей с огромным молекулярным весом порядка сотен тысяч и даже миллионов единиц. Гены имеются в ядре клетки в совершенно определённых точках, которые называются хромосомами. Эти единицы стали известны нам в результате настойчивых и трудоёмких экспериментов. Мы убедились, что можно искусственно перемещать единицы из одной хромосомной системы в другую. Мы убедились, что эти наследственные единицы — гена — не являются неизменными, а, наоборот, способны давать мутации.

Мутации являются огромным завоеванием советской науки и в смысле открытия могущественного действия внешних физических факторов и в смысле действия агрохимических факторов. В работе, о которой академик Перов здесь сказал так пренебрежительно, преодолены большие трудности и имеются определённые достижения. Эти достижения заключаются в том, что нами, советскими генетиками, найдены химические агенты, которые позволяют произвольно получать наследственные изменения во много тысяч раз чаще, чем это было ранее. Имеются химические соединения, вызывающие в каждой проросшей грибковой клетке наследственные изменения.

В результате этой работы можно сказать, что мы полностью отвергли положение Вейсмана о том, что зародышевые клетки заключены в особом футляре. Этого футляра нет потому, что зародышевые клетки изменяются с той же частотой, как и телесные.

Этого футляра нет, и мы в состоянии переделывать материальный субстрат жизни, активно делать гены такими, какими они должны быть. Этого футляра нет ещё и потому, что эмбриология точно показала, что половые клетки не отличаются от клеток телесных.

Мы сейчас находимся на грани крупных открытий в области генетики. Многие из вас помнят факт открытия существования фагов — мельчайших вирусов, паразитирующих на бактериях. Многие учёные отрицали существование фагов до последних дней, несмотря на большое количество фактов. Теперь колоссальное развитие микроскопической техники позволяет нам видеть фагов дизентерийной клетки, фагов холерных, фагов, вызывающих различные кишечные заболевания домашних животных. Таким образом, и ветеринарный и медицинский микробиологи могут видеть, что постулированное на основе не прямо ещё доказанных положений утверждение о существовании особой, невиданно малой материальной единицы оправдывается: эта единица, действительно, есть. Можно видеть мельчайшую структуру фагов; видеть, как они проникают в клетку, размножаются, разрывают её оболочку и вызывают её гибель.

Ген — это единица ещё более таинственная, ещё более далёкая от возможности наглядного показа, но во всяком случае это — единица материальная, в отношении которой имеется возможность притти к большим практическим успехам. И мне кажется большой практической ошибкой стремление нацело и огульно отказывать советской генетике в огромных успехах. Советскую генетику мы обязаны отличать от буржуазной генетики. Советские генетики никогда не стояли на неправильных антидарвиновских позициях. Они связали в единый величайший принцип естественный отбор, который объяснил разумно и рационально явление развития органической жизни.

Генетика описала некоторые механизмы получения в известной мере направленных изменений при повторении определённой экспериментальной процедуры. Благодаря этому генетика может служить продуктивно нашему социалистическому сельскому хозяйству. Она может служить и тем, что в состоянии на огромной площади, занятой кукурузой, использовать метод гетерозиса, который, к нашему стыду, несмотря на обязывающее постановление февральского Пленума ЦК ВКП(б) (1947 г.), недостаточно применяется в сельскохозяйственной практике. Этот метод позволяет на 25% повысить продуктивность кукурузы. Это является не выдумкой, а точным фактом, и указанный метод должен быть нами использован. Этот метод можно распространить и на целый ряд других растений. Сахарный тростник, клещевина и другие растения положительно отвечают на этот метод. Метод гетерозиса позволяет получить усиленный выход белков, жиров и углеводов, необходимых для нашего народного хозяйства.

Метод искусственной полиплоидии, который мы обывательски называем колхицинным методом и с помощью которого достигается удвоение единиц наследственности, нами тоже недостаточно использован. Можно видеть кок-сагыз, тау-сагыз, подсолнечник, коноплю и ряд других растений, которые по своим размерам в два раза превышают исходные диплоидные растения. Можно назвать сотни таких примеров по декоративным растениям. Тем не менее мы не видим всей той настойчивости, которая необходима для того, чтобы выжать всё из метода полиплоидии. Этот метод велик своими практическими возможностями, но и теоретическое значение его велико. На его примере видно, что можно воспроизвести человеческими руками виды, создававшиеся в природе в течение огромного времени (табак, слива).

Генетика может сослужить огромную службу ветеринарной микробиологии тем, что позволяет получить виды с нарушением патогенной системы. Мы можем получать виды бактерий, которые не будут вызывать болезненных явлений, но будут побуждать иммунитет ("живые вакцины"). Это сделано многими учёными, которые годы своих трудов отдали для предохранения человечества от туберкулёза, бешенства и ряда других страшных болезней. Тогда это были примеры случайных находок. Сейчас возможности этого рода гораздо шире. Теперь микробиология, если она будет критически воспринимать положительное ядро, которое имеется в генетике, поставит это на службу нуждам нашего социалистического общества.

Я думаю, что биология будет развиваться на основе широкого применения принципа естественного отбора, который несовместим с ламаркизмом, который противоречит ламаркизму. Ламаркизм в той форме, в какой он опровергнут Дарвином и принимается Т. Д. Лысенко, — это концепция, которая ведёт к ошибкам. Мы в десятках тысяч точных экспериментов убедились, что переделка животных и растений в результате только нашего желания не может быть достигнута. Мы должны знать механизмы, которые находятся в основе определённых морфологических и физиологических свойств. Только знанием этих механизмов мы можем добиться переделки организмов. И Мичурин, имя которого мы так часто здесь повторяем, неоднократно указывал, что нельзя ограничиваться только воспитанием в широком смысле, а нужно пользоваться также более активными методами — отбором, гибридизацией. И вся армия советских биологов стоит на основе теории отбора, которой Мичурин пользовался во всех своих трудах.

Мичурин неоднократно указывал на возможность широкого применения генетики не только в садоводстве, но и в полеводстве. Он обязывал молодёжь заниматься генетикой.

Это было давно, генетика с того времени ушла далеко вперёд, и нельзя согласиться с теми товарищами, которые требуют изъятия курса генетики из программ наших учебных заведений, требуют отказа от тех принципов, на основе которых созданы и сейчас создаются ценные сорта и породы.

Мы не должны итти по пути простого обезьяничания, но мы обязаны критически и творчески, как учил нас В. И. Ленин, осваивать всё созданное за границей. Мы должны бережно подхватывать ростки нового, чтобы росли новые кадры, которые смогут двигать науку вперёд.

Только на основе правдивости, на основе критики собственных ошибок можно притти в дальнейшем к большим успехам, к которым нас призывает наша Родина. (Редкие аплодисменты.)

Вопрос с места. Может ли быть адэкватное изменение сомы мутацией? Как вы сейчас отвечаете на вопрос о наследовании приобретённых свойств?

И. А. Рапопорт. Я полагаю, что внутренний механизм генного действия заключается в том, что ген, каждый ген, в сущности, соответствует одному определённому энзиму, одной определённой энзимной системе. Это сейчас показано в ряде опытов на некоторых организмах низшего порядка — на бактериях и грибках. Эти исследования сейчас имеют большое практическое значение, и в этом направлении сделан большой шаг вперёд.

Можно показать, что в результате мутации изменяется и физиологический признак, потому что формы, оторванной от материалистического содержания, конечно, не существует. Можно получить изменения в определённую сторону, которая связана с тем, что исключается та или другая энзимная система. И вот энзимы и являются непосредственно ответственными за те или другие модификации. Эти энзимы хорошо известны биохимикам, с которыми генетики поддерживают тесную связь и несомненно будут поддерживать ещё более тесную. Это школа академика А. Н. Баха и академика А. И. Опарина. Здесь совершенно отчётливо видно, что если действовать на организм, например, ферментативным ядом, то получается определённое модификационное изменение, что вызывает новый признак. Так что механизм модификации — это механизм действия на ферменты или на другие какие-нибудь соответствующие по важности единицы. Эти признаки получаются с большой лёгкостью, потому что молекулярная связь здесь совершенно особая.

Мутации — это другая вещь, это изменения необратимые. Здесь устанавливается новая молекулярная связь, и то изменение, которое получается, передаётся по наследству. В связи с этим надо отдавать ясный отчёт, что можно действовать на систему внешнюю, на оболочку, на ферментативную схему и легко получить изменение признаков, ненаследственную систему, но нет никаких связей между изменением гена и модификацией в таком роде, как это постулирует ламаркистская теория.

Таким образом, надо признать, что существует особо система модификации и система мутации. Обеими системами мы в состоянии управлять, и в дальнейшем это будет ещё более доказано, ибо генетика стоит на пороге великих открытий.

Академик П. П. Лобанов. Слово имеет тов. Г. А. Бабаджанян.

Выступление Г. А. Бабаджаняна

(директор Института генетики Академии наук Армянской ССР)

Товарищи! По сравнению с предыдущими ораторами я нахожусь в более благоприятных условиях — мне не придётся цитировать по книгам. Я буду говорить непосредственно по выступлению доктора Рапопорта.

Доктор Рапопорт говорит: "Советские генетики не стояли и не стоят на антидарвиновских позициях". На что рассчитывают наши морганисты, делая такое заявление? Ведь это всё равно, как если бы они говорили, что наши морганисты-генетики не стояли на позициях моргановского учения. Кто же иной, как не Морган, в своих произведениях считает дарвинизм системой спекуляции по вопросам эволюции, системой, якобы, лишённой экспериментального основания?

Кто не знает, что Иогансен, один из основоположников моргановской генетики, являлся самым типичным примером антидарвиниста? С полной откровенностью Иогансен в своих произведениях выступал против Дарвина. Но дело не в выступлениях, а в сущности учения Иогансена. Кому не известна природа метафизического учения Иогансена о чистых линиях?

Более крупного антидарвиниста, чем Вейсман, выдумать невозможно. По существу, хромосомная теория наследственности это и есть идеалистическая теория Вейсмана о бессмертной зародышевой плазме. Но здесь говорили, что и вейсмановские взгляды не разделяются морганистами, а между тем всё выступление Рапопорта было основано как раз на вейсмановских доводах. Академик Т. Д. Лысенко в своём докладе напомнил, что Н. К. Кольцов, руководивший тем учреждением, где работают Дубинин и Рапопорт, утверждал полную противоположность сомы, т. е. телесных клеток, половым клеткам, говорил, что смертное тело является лишь футляром для зародышевых клеток. Конечно, сотрудник может и не разделять взглядов своего руководителя, но из ответа Рапопорта на вопрос о наследуемости приобретённых свойств вытекает, что организмы имеют особую систему мутации и особую систему модификации. И после этого он заявляет: "Кто утверждает, что мы вейсманисты?". А разве то, что сказал Рапопорт о мутациях и модификациях не есть вейсманизм? Это же чистейший, неприкрытый вейсманизм. Особая система мутации, особая система модификации — кому не известно, что это и есть антидарвинизм? Ведь представление о наличии особой системы хромосомного "аппарата" (морганистское определение), отличного от "аппарата" модификации, — такое представление и является антидарвинистским, вейсманистским определением. Менделизм-морганизм полностью опирается на антидарвиновское по своей природе учение Моргана-Иогансена-Вейсмана.

Рапопорта было довольно трудно местами понять. В одном месте он развивает мысль, что ген является пока ещё предполагаемой материальной единицей, что не доказано физическое существование этого вещества наследственности. А в другом месте он же говорит, что ген находится в наших руках. Получается интересно: ген невидим, а в руках морганистов он есть... (Смех. Аплодисменты.)

Рапопорт говорил, что морганистскую генетику поспешно критикуют, что делают, мол, поспешные выводы о морганизме. Ну, знаете ли, хорошенькое понятие о поспешности и терпении у этих людей! Двадцать лет обсуждается в нашей стране вопрос о природе столкнувшихся друг с другом направлений и после всего этого говорят, что делаются "поспешные" выводы о морганизме-менделизме. На что рассчитаны такие заявления? На то, чтобы выиграть время. С этой целью и делаются всё новые и новые обещания открыть новые мутагенные вещества. А одно из них, как говорил Рапопорт, уже найдено.

С мутагенными веществами мы давным-давно знакомы. Мы помним, с каким апломбом, с какой уверенностью говорили морганисты, когда впервые применили в качестве мутагенного фактора рентген, ультрафиолетовые лучи, аммиак, формалин и т. п. Чего вы хотите? Ещё 20 лет подождать, чтобы узнать, какова природа вашего нового очередного химического мутагенного вещества? Говорят, что это химическое вещество уже вызывает в большом количестве мутации. Это как будто хорошо: большое количество мутаций. А ведь по существу, что это такое? Если бы этого "большого количества" вообще не существовало, было бы ещё лучше, потому что все организмы, полученные этим путём, — один лишь брак, уроды! Ведь Рапопорт не мог здесь доказать, что вновь полученные мутанты чем-нибудь принципиально отличаются от бесчисленных мутаций, полученных ими раньше. В книге академика Шмальгаузена "Факторы эволюции" даётся сводка огромного количества нежизнеспособных мутаций. Какое основание думать, что новые мутации, полученные под влиянием нового мутагенного вещества, другой природы? Наоборот, есть все основания думать, что они той же природы.

Наконец, допустим на одну минуту, что на самом деле получено небольшое число не вредных и не летальных мутаций, и полезных мутаций. Кому они нужны? Кому нужны по своей природе бесполезные дрозофилы?

И. А. Рапопорт. Но есть полезные мутации, и их много. Почему вы на них закрываете оба глаза?

Г. А. Бабаджанян. Во-первых, это — полезные мутации на бесполезном объекте. (Аплодисменты.)

И. А. Рапопорт. У нас есть средства против туберкулёза и других болезней.

Г. А. Бабаджанян. Вы даёте только обещания.

И. А. Рапопорт. А вы даёте обещания выводить сорта в два года, но не выполняете этих обещаний и своих ошибок не признаёте.

Г. А. Бабаджанян. Мы несём нашу теорию в практику, говорит Рапопорт. Какую теорию вы несёте в практику? Ваша теория по своей внутренней природе направлена против практики. Ваша "теория" относится к практике не только безразлично, не только нейтрально. В этом отношении странно звучат выступления даже некоторых мичуринцев, которые говорят, что менделизм-морганизм "оторван от практики", "не связан с практикой". Надо сказать со всей резкостью: менделизм-морганизм является теорией, враждебной практике. Самой основой менделизма-морганизма служит принцип непознаваемости биологических законов. Менделисты-морганисты не протяжении 20 лет выступали против всех открытий, против всех достижений мичуринской агробиологии, против всех начинаний академика Лысенко. Менделисты — противники не только установленных, доказанных успехов, но и потенциальные противники всех будущих успехов. (Аплодисменты.)

Менделизм-морганизм с этой точки зрения есть носитель идеалистического агностицизма в биологии (аплодисменты.), признающий принципиальную непознаваемость биологических законов.

Академик Т. Д. Лысенко в своём докладе дал глубокий анализ состояния биологической науки. Дарвинизм из науки, разъясняющей эволюционные пути возникновения органического мира, в нашей стране на основе развития мичуринского учения превратился в мощный теоретический фундамент биологической науки, в стройную систему действенных, плодотворных знаний о развитии живого мира. Только мичуринская биологическая наука, опирающаяся на принципы диалектического материализма, могла поставить вопрос, перед которым остановился дарвинизм и который менделизм-морганизм признал неразрешимым, — вопрос о причинах изменчивости, о закономерностях возникновения наследственных изменений, о путях направленного изменения наследственности организмов. И мичуринская наука достигла значительных успехов в этой самой трудной, но самой важной проблеме биологии.

Теоретические положения мичуринской биологии вытекают из огромного количества экспериментальных данных и проверены широкой практикой производства. Этим объясняется то, что эти теоретические положения являются действительно научными, не надуманными, объективно и верно отражающими естественные законы и обладающими огромной созидательной творческой силой.

На самом деле, кому не известно, что, пока природа озимости и яровости изучалась в отрыве от запросов селекции, в отрыве от желания овладеть управлением вегетационным периодом растений, до тех пор действительно нельзя было познать причины изменчивости растений по свойству озимости и яровости? Практическая же постановка вопроса о природе озимости привела к величайшему научному открытию, к открытию законов стадийного развития растений.

Наши отечественные менделисты-морганисты, а вместе с ними и физиологи факториального направления, как и полагается настоящим консерваторам, не хотели и не хотят мириться с тем положением, что если до открытия теории стадийного развития невозможно было направленно изменять наследственность озимых растений в яровые и обратно, то теперь это направленное изменение наследственности вполне возможно.

Вместо того чтобы, как достойно настоящим, прогрессивно мыслящим учёным, ухватиться за новые факты, чтобы с надлежащим уважением и объективностью подойти к завоеваниям отечественной науки, наши менделисты-морганисты объявили войну всему новому. Они ведут её даже тогда, когда огромное количество экспериментов, подтверждающих истинность открытых закономерностей, казалось бы, должно было убедить их в заблуждении.

Между тем, теория стадийного развития открыла блестящие возможности для биологических исследований. Она подвела прочную теоретическую базу под огромное количество накопленных, но прежде не понятных фактов в физиологии, селекции, генетике и открыла широкие возможности для развития этих наук.

Менделисты-морганисты пошли против фактов потому, что теория стадийного развития академика Лысенко, являющаяся величайшим открытием мичуринской биологии, разоблачает идеалистический принцип независимости, автономности живого организма от окружающих условий, разоблачает хромосомную теорию наследственности, эту просто переименованную идеалистическую теорию Вейсмана о бессмертной зародышевой плазме. Менделисты-морганисты против теории стадийного развития, потому что она разоблачает все гипотезы и "теории", направленные на доказательство невозможности познания причин изменчивости, невозможности направленного изменения природы организма.

Наши менделисты-морганисты не хотят считаться с фактами и предпочитают оставаться в плену у идеалистического вейсманизма, у идеалистической биологии, предпочитают сохранить себя как воинствующий агрессивный отряд господствующих за границей реакционных биологических направлений.

Известно, что менделизм-морганизм с практической точки зрения никчёмен, бесполезен, бесплоден. Известно, что поэтому морганисты-менделисты и те научные учреждения, где они работают, не связаны с практикой, оторваны от жизни, от производства. Но менделизм-морганизм у нас не просто оторванное от производства, от запросов сельского хозяйства направление, нейтральное и безразличное. Менделизм-морганизм агрессивно направлен против достижений мичуринской биологии, враждебен ему.

В этом смысле странно звучит, когда говорят, что менделизм-морганизм отрицает возможность управления так называемым "расщеплением". А что не отрицает менделизм-морганизм? Он всё отрицает. Отрицает и после того, как факты получены, и заранее, наперёд отрицает возможность получения таких фактов. Невозможность, непознаваемость, абсолютный агностицизм — вот что является внутренней природой менделизма-морганизма, причиной его абсолютной бесплодности.

Иначе чем объяснить, что, как только делается очередное открытие, наши менделисты-морганисты ополчаются против него, ополчаются против новых знаний, новых приёмов. Сперва они просто отрицают, потом стремятся объяснить по-своему и, в конце концов, упорно, настойчиво добиваются получения эффекта, обратного тому, какой возник под тем или иным влиянием. И начинаются многочисленные исследования по "разъяровизации", и даже вырастает целая "проблема" обратимости биологических процессов.

Чтобы дать хотя бы небольшое представление о географической распространённости исследований такого рода, должен сказать, что и у нас, в Армении, имеются физиологи, исчерпавшие все возможности "разъяровизации". Один из них, наиболее упорный, решил просто яровизированные семена ошпарить горячей водой с целью разъяровизации. И чтобы всему этому, с позволения сказать, "исследованию" придать научный вид, он определил свою работу как исследование "обратимости стадий яровизации под влиянием водно-воздушного потока". Над этим он проработал много лет. А будь он воспитан в среде, где как достижение науки преподносится не разъяровизация, а теория яровизации, будь он свободен от давления авторитета людей, приобрёвших себе громкое имя в борьбе против академика Лысенко, он знал бы простую вещь о том, что необратимость стадийных процессов является законом, что эта необратимость — величайшее достижение органической эволюции, обеспечивающее качественное постоянство форм в изменчивых условиях жизни.

Менделисты-морганисты выступили против метода внутрисортовых скрещиваний, на базе которых выросла теория избирательного оплодотворения. Эта теория, являющаяся органической частью учения Мичурина-Лысенко, оказала и оказывает огромную услугу нашей селекции и нашему семеноводству. Теория избирательного оплодотворения пролила свет на важнейшие генетические проблемы о материнской и отцовской наследственности, о так называемом "расщеплении", или явлении гибридного многообразия, о путях получения константных гибридов, о природе гетерозиса, или явлений гибридной мощности, и на многие другие коренные вопросы генетики.

Исходя из теории избирательного оплодотворения, были разработаны и внедрены в практику такие приёмы работы, как межсортовое скрещивание, массовое получение межсортовых гибридов, искусственное опыление растений-перекрёстников и многие другие приёмы улучшения селекционно-семеноводческой работы.

Чем больше проходит времени, тем больше мы убеждаемся, что идеи Т. Д. Лысенко об оплодотворении, о половом процессе имеют огромное познавательное значение и помогают вскрывать основные пути и средства для управления этим важнейшим биологическим процессом. Приведу один пример из работы Института генетики Академии наук Армянской ССР.

В Армении широко распространены популяциии пшениц, состоящие из разновидностей, исторически пригнанных друг к другу и к условиям постоянной культуры. Условия оплодотворения пшеницы в популяции, видимо, отличаются от условий оплодотворения чистых линий. Изучение гибридных растений, отобранных с целью выведения сортов в таких условиях опыления и оплодотворения, дало положительные результаты. Четырёхлетние данные сортоиспытания по одному сорту и двухлетние данные по двум сортам показывают, что новые сорта всегда превосходят местные стандартные; в отдельные году это превосходство доходит до 6-14 ц с гектара. Это наши первенцы селекционной работы, полученные методами гибридизации. Они получены на основе теории избирательного оплодотворения и подтверждают большую практическую значимость этой теории.

Только зная, что оплодотворение не является случайным комбинированием одиночных гамет, зная об общности половой и вегетативной гибридизации, зная, что оплодотворение, как и другие процессы жизнедеятельности, является процессом ассимиляции и диссимиляции, иначе говоря, зная учение Мичурина-Лысенко об оплодотворении, можно в таких исследованиях открыть новые явления, новые закономерности.

Рожь является, как известно, строгим перекрёстником, изоляция её приводит к полному бесплодию, а инцухт — к депрессии в потомстве. В одном из опытов нашего Института, который продолжается четвёртый год, самооплодотворяющимся растениям ржи под изоляторами была дана пыльца яровой пшеницы. В ряде опытов это приводило к повышению завязывания зёрен. В 1948 г. одно растение при таким методе дало 20% завязывания, а при чистом инцухте — только 1%; другое растение дало 22% зернообразования при наличии чужой пыльцы и нуль — при чистом инцухте; третье растение дало 24% и нуль, далее получились 33% и 2%, 39% и нуль, 54% и нуль. Больше этого не получали. Таким образом, такие строгие перекрёстники, как рожь, которые при обычном инцухте не дают семян, под влиянием чужой пыльцы их образуют.

Но не это главное, хотя само по себе это и говорит об ослаблении депрессии самооплодотворения. Важно, что у растений, полученных этим путём, депрессия инцухта ослабляется, а во многих случаях в потомстве исчезает. Такие исследования приводят к парадоксальным с точки зрения менделистов-морганистов явлениям.

Разрешение проблемы инцухта должно итти не через абсолютную изоляцию растений, а через нарушение этой изоляции путём использования чужой пыльцы, принимающей неполное участие в акте самооплодотворения. Природа не терпит изоляции и бесконечными путями создаёт смеси пыльцы на рыльцах растений. Это взаимовлияние в акте оплодотворения играет свою роль в поддержании сортов и популяций от разрушающего действия чистого самооплодотворения, инцухта.

В соответствии с учением Мичурина-Лысенко о менторах и имея в виду сходство взаимовлияния вегетативных и половых клеток, это явление можно привести как результат действия полового ментора. Ещё 12 лет назад Т. Д. Лысенко предупреждал против применения метода абсолютной изоляции и разоблачал морганистскую теорию инцухта, на протяжении многих лет тормозившую разрешение этой проблемы. Известно, что, согласно этой теории, инцухт — лишь невинный сыщик, очищающий генотип от смертоносных и полусмертоносных генов, по непонятным причинам имеющих нелепое назначение убивать организмы — своих собственных носителей.

Вместо того чтобы признать факты, говорящие о пользе перекрёстного опыления и вреде длительного самооплодотворения, вместо того, чтобы порадоваться новым открытиям, помогающим налаживать семеноводство, повышать урожайность, разрешать труднейшие проблемы генетики, менделисты-морганисты с поразительной тенденциозностью выступили против мичуринцев-биологов, против академика Лысенко. Выступили они потому, что новые факты противоречили взглядам австрийского любителя опытов с растениями Менделя, противоречили мнению английского консерватора от науки Бетсона, метафизическому учению антидарвиниста Иогансена, американским учёным Исту, Шеллу, Джонсу, создавшим сумасбродную, с позволения сказать, "концепцию" инцухта.

Но ярче всего реакционная сущность "теории" неодарвинистов выявилась в вопросе о внутривидовой конкуренции. Достаточно было академику Лысенко на основании своих экспериментов с гнездовыми посевами поставить вопрос о необходимости освобождения дарвинизма от ошибок Дарвина, от мальтузианства, от реакционной идеи внутривидовой конкуренции, поддержанной в биологии ненаучными соображениями, как со всей организованностью вновь поднялись против него наши отечественные неодарвинисты.

Так, шаг за шагом, упорно и вполне планомерно менделисты-морганисты на протяжении 20 лет выступают буквально против всех открытий мичуринской биологии, буквально против всех начинаний академика Лысенко. В этой борьбе они опираются на своих многочисленных представителей в учебных заведениях и научных учреждениях, начиная от отдельных лабораторий и кончая академиями.

У нас, в Армении, имеется государственная селекционная станция, Институт технических культур, Институт земледелия, Институт животноводства, Институт виноградарства, зональная плодоовощная станция, учреждения по агрохимии, почвоведению и т. д. Но они организационно не объединены, лишены единого научно-методического руководства. Нет и единого направляющего центра, который бы координировал и контролировал деятельность этих многочисленных учреждений, тратящих на свою работу миллионы рублей. А главное, нет единого руководства научной тематикой, диктующейся особенностями экономики.

Неудивительно поэтому, что так называемые "академические" учреждения стоят в стороне от таких прикладных учреждений, как селекционная станция или Институт технических культур. Это безразличие сохраняется даже тогда, когда выясняется, что эти учреждения не справляются своими силами со своей работой. И так проходят годы. К сожалению, и центральные учреждения, которым некоторые из указанных научных организаций подчинены, повидимому, не могут оперативно руководить ими. Всё это создаёт условия, допускающие неправильное направление работ этих учреждений и произвольный выбор тематики, иногда лишь по личному вкусу учёного.

Подобная организационная разобщённость в Академии наук Армянской ССР выражается в том, что самостоятельно существуют два отделения: биологическое и сельскохозяйственных наук.

В интересах дальнейшего развития сельскохозяйственной науки в нашей республике надо объединить все эти учреждения в единой системе филиала Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. Этот филиал и должен стать руководящим центром мичуринской агробиологии в Армянской ССР.

Настоящая сессия Академии, обсуждая доклад академика Т. Д. Лысенко, может констатировать огромные успехи нашей мичуринской биологии. Но нет сомнений, что эти успехи были бы гораздо больше, если бы против них не были направлены на протяжении многих лет все усилия менделистов-морганистов, неодарвинистов и прочих представителей реакционной идеалистической лжебиологии. Нет сомнения, что сессия своим постановлением откроет новые возможности для дальнейшего развития советской сельскохозяйственной науки. (Аплодисменты.)

Вопрос с места. Если вы считаете самоопыление вредным, то как можете объяснить наличие в природе высокоразвитых самоопыляющихся видов?

Г. А. Бабаджанян. Не только я считаю вредным самоопыление. Накоплено достаточно большое количество фактов, говорящих о вредности самоопыления. Дарвин в результате своих экспериментов получил огромное количество фактов, доказывающих это положение. Мичуринскими биологами также накоплено огромное количество фактов о вредности длительного самоопыления. Наличие же в природе самоопыляющихся форм является полезным биологическим фактором, хотя можно будет направить эксперименты в сторону доказательств, что и у этих видов если не происходит полного перекрёстного опыления, то влияние чужой пыльцы до некоторой степени нейтрализует вредность длительного самоопыления.

Академик П. П. Лобанов. На этом сегодняшнее заседание сессии заканчиваем. Завтра заседание сессии открывается в 11 часов.

( Заседание закрывается )