Правда о Фрейде и психоанализе

Акимов О.Е.

12. Друг-враг Флейшль

Теперь остановимся на фигуре Эрнста Флейшля, который нам неплохо знаком по книге «Психологию познания. Удод», точнее, по ее шестой главе «Кокаиновая авантюра». К морфию он пристрастился вскоре после 1872 г., когда поранил большой палец правой руки. Но должен предупредить читателя о существовании одного распространенного явления. Дело в том, что почти каждый наркоман в качестве причины своего порока называет какой-нибудь «веский» повод, заставивший его прибегнуть к наркотику. Для одних это увольнение со службы или уход жены, для других, в частности, для Флейшля, — трагические последствия хирургического вмешательства, перенесение болезненных операций. Однако не всякий, у кого возникают проблемы в области душевного и физического здоровья, становится морфинистом. Понятно, что к этой беде нужно иметь социальные и наследственные предпосылки. У Флейшля, как и у остальных наркоманов, такие предпосылки были. Он вел достаточно беззаботную и рискованную жизнь; морфинизм явился ее следствием.

Флейшль происходил из богатой аристократической семьи старинного австрийского рода и пришел в Физиологический институт, как и его директор, из венского мира живописи, музыки и театра. Чтобы представить, как выглядел этот мир, достаточно назвать лишь одну фамилию — Штраус. Ее носили отец и сын — блистательные композиторы, исполнители и дирижеры бальных оркестров. Отец умер в 1849 г., а пик творчества сына как раз приходится на кипучую молодость Флейшля, которого Штраус-сын пережил на восемь лет. Вечерами Флейшль пропадал на балах, на которых звучала зажигательная танцевальная музыка — «Голубой Дунай», «Сказки Венского леса», «Венская кровь», «Вино, любовь и песни» и «Южные розы». Штраусы — это короли вальса, быстрого и веселого танца. Флейшль любил развлечения, балы и застолье. Не пропускал он и оперетты — «Римский карнавал», «Летучая мышь», «Косынка королевы» и многие другие. «Флейшль был красивым мужчиной, — пишет Стоун, — с темными густыми волосами, тщательно ухоженной бородкой, высоким выпуклым лбом, скульптурным носом, чувствительным живым ртом; он мог цитировать каламбуры на шести языках и уж, конечно, был изысканно одет, когда появлялся около оперного театра в воскресенье утром». Действительно, фотопортрет Флейшля, помещенный в книге «Письма к невесте», выглядит великолепно. По молодому профессору вздыхали все окружающие его женщины. Несомненно, красавица Берта, которая необычайно рано расцвела, приобретя соблазнительные для всякого мужчины формы, составила ему прекрасную пару.

Фрейд обожал Флейшля, тянулся к нему все душой и, наверняка, сопровождал его, куда бы тот ни пошел. Джонс уделил какую-то злосчастную страничку, где рассказал о театральных вкусах и впечатлениях Фрейда, а надо было этой теме отвести не меньше половины первого тома, поскольку у психоаналитика эта сторона жизни была одной из главных. Биограф пишет: «В молодости Фрейд, как истинный житель Вены, часто посещал театр. В Вене представления обычно давались в дневное время». Что же посмотрел Фрейд? Оперы — «Кармен», «Дон Жуан» и «Волшебную флейту». Джонс называл несколько спектаклей, о которых Фрейд писал, находясь по разным поводам за границей. В Лейпциге он смотрел «Эстер» Грильпарцера и «Мнимого больного» Мольера, в Париже во время прохождения полугодичной стажировки он ходил на «Царя Эдипа» с Монетом-Салли в главной роли, «Тартюф» Мольера, «Эрнани» Гюго, слушал оперу «Фигаро».

Большое удовольствие он получил от игры Сары Бернар в театре «Порт-Сен-Мартен», игравшей главную роль в «Теодоре» Викторьена Сарду. Джонс привел содержание его письма от 7 ноября 1885 г., где Фрейд с восхищением писал: «Как эта Сара играет! После первых же реплик, произнесенных этим проникновенным и чудным голосом, мне показалось, что я знаю ее давным-давно. Никогда еще актриса не поражала меня так сильно; я сразу же был готов поверить всему, что она говорила... Я никогда не видел более комичной фигуры, чем Сара во втором акте, когда она появляется в простом платье, и все же скоро перестаешь смеяться, так как каждая частица ее маленькой фигурки живет и очаровывает. И потом, эта ее манера завлекать, умолять, сжимать в объятьях. Просто невероятно, какие позы она может принимать, как она прижимается к партнеру, в какой гармонии у нее играет каждый мускул, каждый сустав. Удивительное создание! Мне представляется, что в жизни она такая же, как на сцене».

Феррис сообщает любопытную деталь о внешнем виде Фрейда. Он пишет: «Для устного экзамена, который тоже был обязательным для кандидата в приват-доценты, нужен был фрак, белые перчатки и шелковый цилиндр. Фрейду понравилась идея красивой одежды, и он не стал одалживать фрак, а пошел к дорогому портному, чего в принципе не мог себе позволить». Не думаю, что фрак «нужен был» для сдачи экзаменов; здесь явно кто-то придумал лишнее— или автор, или Фрейд. Одно бесспорно, родоначальник психоанализа был настоящим денди, а, как известно, внешние проявления натуры являются продолжением ее внутренней сущности.

Второй ассистент Брюкке, Зигмунд Экснер, был полной противоположностью первому. Он тоже происходил из знатного венского рода, но, будучи ровесником Флейшля, не посещал балов и театров, избегал других развлекательных мероприятий. Он — до мозга костей администратор, мечтающий после ухода Брюкке, занять пост директора института. Экснер, лишенный юмора, некрасивый, лысый, с неухоженной бородой, думал, говорил и вел себя как человек, для которого ничего другого на свете не существовало, кроме науки. В университете среди студентов ходила шутка: «Каждый профессор университета должен стать Экснером, и наоборот». Фрейд относился к нему с большим пиететом еще и потому, что сдавал ему экзамены. Экснер читал медицинскую физиологию и физиологию органов чувств. Флейшль преподавал математику и общую физиологию, но Фрейда не учил, что помогло ему быстро сойтись с ним.

Профессора Экснер и Флейшль были два разноименных полюса магнита, которые по отдельности существовать не могли. Они часто спорили, но редко ссорились, поскольку идеальным образом дополняли друг друга. Флейшль был категоричным человеком, спонтанно принимающим решения, часто оказывающиеся неправильными. Однако в критических ситуациях, когда бездействие становится страшнее любого, даже не совсем верного действия, его поспешность выручала. Экснер же имел совершенно иную психику. Он выжидал, всесторонне изучал сложившуюся обстановку и затем принимал оптимальное решение. Там, где нужна была быстрота принятия решения, что в деятельности врачей не такая уж редкость, он проигрывал, но если условия позволяли выждать, его решения были предпочтительнее. Личность Экснера для молодого Фрейда была малопривлекательной.

В шизотимической натуре Фрейда любовь и ненависть уживались вместе. В этом смысле он был уникальным человеком, действительно злым гением человечества. Он любил Флейшля физически, восхищался его внешностью, аристократичными манерами, но вместе с тем ненавидел лютой ненавистью за его иронию и язвительный язык. Он, наверняка, подшучивал над Фрейдом, когда тот делился с ним своей теорией сексуальности, рассказывал о методе лечения разговором и других выдумках. Представляю себе, как хохотала Берта, когда он истолковывал ее сны, улыбался в усы и пожимал плечами Брейер. Какой нормальный человек будет всерьез воспринимать фрейдовские бредни? Между тем будущий отец-основатель психоанализа мнил о себе, Бог знает что, мечтал о гранитном монументе с золотой надписью, прославлявшей его имя в веках. Обиды он не прощал, злость копилась годами, пока он не наказывал обидчика так, что он умолкал навсегда.

Слово «амбивалентность», введенное в психологию швейцарским исследователем Эйгеном Блейлером, наставником Карла Юнга, больше всего подходит к Зигмунду Фрейду. Любовь и ненависть к одному и тому же человеку у него проявлялись особенно часто. К Берте он испытывал страстные чувства; к Марте — более сдержанные, несмотря на ярко выраженную ревность по отношению к Фрицу. Марту он любил тихо, а потом тихо ненавидел. В пору любви он слал ей в Вандсбек, где она жила до свадьбы, немало книг. Джонс называет книги, которые ему особенно понравились, в частности, «Дон Кихот» и «Искушение святого Антония» («Искушение» он прочитал по дороге в Гмунден, когда ехал туда на отдых в обществе Брейера). Джонс цитирует письмо к Марте, в котором Фрейд делится с ней впечатлениями от чтения «Дон Кихота»: «Не находишь ли ты крайне трогательным читать о том, как великий человек, сам идеалист, выставляет на смех свои идеалы? Пока нам не посчастливилось понять великие истины в нашей любви, мы все время походили на знаменитых рыцарей, живущих в призрачном мире, неверно истолковывающих самые простые вещи, превращающих банальности во что-то величественное и редкое и поэтому представляющих собой печальный образ. Поэтому мы, мужчины, всегда с уважением читаем о том, какими однажды были и какими частично остаемся по сегодняшний день».

Я ни на секунду не сомневаюсь, что Фрейд заметил красавицу Берту еще в мальчишеские годы, полюбил ее, хотел на ней жениться, но она отдала предпочтение Флейшлю. Он присоединился к компании Берты, Марты и Фрейда, по-видимому, где-то в конце 1876 — в начале 1877 г., когда Фрейд появился в лаборатории Брюкке. Молодой профессор был на десять лет старше Фрейда, но по характеру гораздо мягче его, веселее и уступчивее. Флейшль был душой компании, Фрейд же — ее неформальным руководителем, поскольку он всегда был инициатором различных, преимущественно рискованных, мероприятий. И хотя Фрейд обожал Берту, она не могла не влюбиться во Флейшля, а он в нее. В сексуальном плане Фрейд вел себя, по меньшей мере, странно; Берту это не могло не оттолкнуть. Да и зачем ей какой-то бедный и безродный вечный студент, который отхаркивается прямо на чистую лестницу и ходит в грязных сапогах по ковру, когда рядом находится титулованный аристократ из старинного венского рода, неженатый, привлекательной наружности, безупречных манер, остроумный и добрый, богатый и образованный, профессор университета с прекрасной перспективой на будущее. Один только факт, что он знал шесть языков, заставил бы Берту, целыми днями слушать его и слушать. В ближайшем окружении Фрейда больше всего ценились знания иностранных языков. Флейшль в этом смысле перещеголял всех. Поскольку близкий друг Фрейда, Игнац Шёнберг, был крупным специалистом по санскриту, Флейшль приступил к изучению и этого экзотического языка.

Посмотрите, чем занималась Берта после своего выздоровления. В конце 1880-х годов она уехала во Франкфурт, чтобы защищать права женщин. В то время существовала жесточайшая дискриминация: женщины не могли получить одинаковое с мужчинами образование и специальность. Например, за равный труд с мужчинами они получали гораздо меньшую заработную плату, женщины не могли учиться на большинстве естественно-научных отделений европейских университетов и т.д. Чтобы эффективно бороться за равные с мужчиной права, Берта изучала юриспруденцию, судебное и избирательное право. Она презирала покорных домохозяек, которые беспрекословно слушались своих мужей и не хотели участвовать в общественно-политической жизни. Психоаналитики пытались на свой сексуальный манер проинтерпретировать ее яростные выступления против проституции. В действительности же она считала этот вид занятия унизительной эксплуатацией женщин мужчинами. В силу своих убеждений она дала обет безбрачия, чтобы целиком посвятить себя высокой исторической миссии. В Германии Берта Паппенхейм активно включилась в движение за эмансипацию женщин и разъезжала по всему свету как феминистка. Побывала она и в России, когда в нашей стране разразился голод. Берту отличали острое чувство долга, высокие моральные качества, гуманное отношение к людям, бескомпромиссная позиция в вопросах справедливости.

И вот представьте себе, рядом с этим человеком, обладающим возвышенной душой и красивым телом, появляется самовлюбленный и настырный Фрейд. Он наблюдал за ней, как я предполагаю, почти всю сознательную жизнь, отвел ей в своем дневнике сотни страниц вдохновенного текста, которые потом уничтожил (так он, по крайней мере, сказал, но верить ему нельзя). Берта не придавала их отношениям серьезного значения. Возможно, она его полностью игнорировала, возможно, они были хорошими знакомыми, но это знакомство она умело контролировала — здесь трудно что-либо предполагать. Когда душевное расстройство Беры еще не давало о себе знать и ничто не предвещало серьезных осложнений, возле нее находился только «светило психиатрии», Фрейд. Состояние больной он не улучшил, а лишь ухудшил. Чуть раньше или чуть позже этих событий у отца Берты обнаружилось какое-то неизвестное легочное заболевание. Дом Паппенхеймов охватил страх за жизнь двоих людей. Вот тогда-то и поспешили на помощь Фрейду его друзья-коллеги по Институту физиологии Брейер и два ассистента Брюкке — Флейшль и Экснер. Этот переломный момент как раз и отражен в сновидении об Ирме, т.е. о Берте.

Формально четырехзвенная система (Берта, Марта, Флейшль и Фрейд) находилась в равновесии, поскольку Фрейд автоматически переключился на Марту, к которой тоже испытывал симпатию. Но внутри него все клокотало: он не мог смотреть, как кокетливая Берта преобразилась, расцвела, начала строить глазки профессору и всякий раз радоваться его приходу. Веселая компания ходила по венским театрам, концертам и балам, гуляла в парках, каталась на лошадях, плавала на лодках по Дунаю. Со стороны казалось, нет более дружной компании, все были счастливы, за исключением озлобившегося Фрейда; ревность измучила его. Мы знаем, каким коварным он мог быть; в нем проснулась чудовищная мстительность и темные силы ненависти. Ему не надо было включать голову, строить хитроумные планы, поскольку в таких людях обычно начинают действовать животные инстинкты, диктующие поведение самца, у которого увели самку. Он делал все автоматически, как запрограммированный робот. Сидя, например, в ресторане, он мог подливать вина Флейшлю больше, чем себе, чтобы его развезло, внушаемой Берте мог сказать о существовании у нее серьезного заболевания и т.д.

К сожалению, до сих пор информация о Флейшле остается скудной. Известно, что Флейшля, как и Брейера, интересовал гипноз. Брейер гипнотизировал голубей, а Феррис сообщил: «До своей болезни Флейшль на дружеской вечеринке усыпил цыпленка и заставил краба встать на голову». Все это похоже на басни, которые сочиняет подвыпившая компания для иллюстрации гипнотических способностей. Ничего нового из книги Ферриса о Флейшле, игравшего в жизни Фрейда ключевую роль, мы не узнаем.

Опережая события, скажу: произошла трагедия. Фрейд при «лечении» истерии Берты использовал морфин и сделал ее фактически морфинисткой. Думаю, и Флейшль стал морфинистом не без его помощи. Он мстил обоим за отнятую у него любовь. Флейшль погибал медленно, в течение нескольких лет. Фрейд начал дистанцироваться от него, давая понять, что он с ним близко не знаком, но что восхищается им. После того, как Берта Паппенхейм крепко сдружилась с Флейшлем (конец 1879 — начало 1880) и они полюбили друг друга, компания распалась; Фрейд отошел от своего друга. Но после своего ухода из Института Брюкке (июль 1882 г.) он приблизился к Флейшлю вновь, чтобы прикончить его кокаином, вред от которого он осознавал с самых первых дней. В жизнеописании Фрейда Джонс высказывает недоумение по поводу того, как его учитель с самого начала рекомендовал Флейшлю вводить кокаин внутривенно. Но впоследствии он не хотел признаться в этом (о кокаиновой авантюре подробно рассказывается в книге «Психология познания. Удод»).

В своей книге Джонс цитирует письмо Фрейда от 27 июня 1882 г., написанное на нескольких листках, вырванных из журнала протоколов хода экспериментов. Мы уже знаем, что в июне месяце Брейер, знавший, видимо, Бинсвангеров, решил поместить Берту в Крёйцлингенскую лечебницу, расположенную на границе Германии и Швейцарии. Марта должна была, как я предполагаю, сопровождать ее, для чего и приезжала из Гамбурга в Вену. В гамбургской фальшивке от 23 июля, неуклюже состряпанной Фрейдом, автор пытается ввести в заблуждение будущих своих биографов относительно его отъезда из Вены. Я говорил уже, что он не был в Гамбурге: по моим предположениям, он ездил скорее всего Крёйцлинген, на что указывает и сон об Ирме, но об этом позже.

Джонс привел только часть фрагмента, касающегося Флейшля, ниже приводится полный фрагмент, который заменил первоначальный текст письма к невесте, вошедшего в сборник, составленный сыном Фрейда. Биограф не смог распознать в оставленном его учителем послании дезинформацию и написал: «Фрейд вначале восхищался Флейшлем на расстоянии, а после ухода из Института Брюкке узнал его ближе». В этом утверждении нет никакой логики. Работая в лаборатории Брюкке демонстратором, Фрейд виделся с Флейшлем, который сидел в той же лаборатории, чуть ли не каждый день. Выражение «восхищаться Флейшлем на расстоянии» ошибочно. Фрейд был устроен таким образом, что сначала он любил человека, привязывался к нему, а потом ненавидел его и мстил ему, но никак не наоборот. Кого бы мы ни взяли — Флисса, Адлера, Юнга, — Фрейд влюблялся в них с самой первой встречи, а потом со скандалом порывал с ними. То же самое происходило и с Флейшлем, и с Брейером, и со всеми другими друзьями-врагами. Не было ни одного случая, чтобы Фрейд много лет кого-то не замечал, а потом воспылал бы к нему любовью. Надо отчетливо понимать, что высокая оценка качеств Флейшля, данная автором письма от 27 июня, вызвана мотивами переделки его биографии. За лестными словами о нем стоит разъедающая зависть и жуткая ревность, что, собственно, видно из фрейдовского послания. После цитированного нами отрывка о «высокой науке», которую Фрейд оценил ниже, чем любовь к Марте, неожиданно следует длинный пассаж, относящийся к Флейшлю.

«Вчера я был у своего друга Эрнста фон Флейшля, — пишет Фрейд, — которого я до сих пор не представлял тебе. Раньше я во всех отношениях завидовал ему. Теперь у меня есть преимущество. Он десять или двенадцать лет был помолвлен; она была его ровесницей и готова была сколь угодно ждать его, а он поссорился с ней по неизвестной мне причине».

Слова «Флейшля, которого я до сих пор не представлял тебе», пожалуй, самые главные. Фрейд хочет дезориентировать биографов, будто Марта его не знала. Два предложения «Раньше я во всех отношениях завидовал ему» и «Теперь у меня есть преимущество» повисают в воздухе. Но, зная историю двух подруг, мы понимаем, что первое предложение подразумевает Берту, второе — Марту. Срок, в течение которого был помолвлен Флейшль с Бертой (10—12 лет), завышен примерно в два раза. Подобным приемом он пользуется постоянно в книге «Толкование сновидений», когда с помощью «снов» кодировал реальные факты жизни. Не возможно также представить, чтобы любопытный Фрейд не узнал имя невесты своего лучшего друга; конечно же, он прекрасно знал, что его невеста — Берта. В процитированном Джонсом отрывке ничего не говорится о возрасте его невесты; в сборнике писем сына Фрейда, указывается, что Флейшль и его невеста одного возраста, что тоже неправда. Типичный для Фрейда прием сокрытия невыгодной для него информации: он пишет, что не знает причины разрыва между Флейшлем и Бертой. Эта причина Фрейду хорошо известна — морфинизм. Между прочим, их общий друг, Шёнберг, когда заболел туберкулезом, демонстративно объявил о своей размолвке с Минной, дав ей возможность найти другого жениха. Благородный Флейшль мог поступить аналогичным образом. В общем, непонятно, зачем Фрейд сообщал Марте приведенные сведения, но все встает на свои места, если учесть истинные его намерения. Это относится не только к процитированному абзацу, но и ко всему фрагменту, затрагивающему Эрнста Флейшля.

Далее Фрейд пишет: «Эрнст — отличный человек, по натуре и воспитанию он принадлежит к числу лучших. Его физическое совершенство, развитое упражнениями, сочетается с глубоким умом и многими дарованиями. Красивый и благородный, наделенный всеми талантами и прилежанием, имевший оригинальное суждение о большинстве вещей, он был моим идеалом. Когда мы стали друзьями, я искренне радовался его достоинствам.

На этот раз поделился с ним мнением об одном памфлете, а он учил меня японской игре "Гоу". Он поразил меня тем, что изучал санскрит. Я обещал держать это в тайне [почему?], но сразу же знал, что расскажу Марте эту тайну [зачем?], как и другие, более важные тайны [здесь и ниже обратите внимание на конструкцию предложений, которые не обращены непосредственно к Марте].

Я думал о друге, который превосходит меня во многих отношениях, и меня вдруг пронзила мысль, как он мог бы поступить с такой девушкой, как Марта, какое сияние он мог бы придать такому алмазу, как Марта? Ведь ты уже привела в восторг наш бедный Каленберг. И Альпы и водный путь в Венецию, и великолепие собора святого Петра в Риме меркнут по сравнению с тобой. Наверное, это прекрасно — ощущать значимость и влияние любимого, такого мужчины, как Эрнст, у которого не мало преимуществ предо мною [очень неестественно адресовать такой текст невесте; по-моему, этот плач относится к Берте; я допускаю, что часть "покрывающего" текста была взята из дневниковых записей, относящихся именно к ней, а не к Марте]. И, возможно, девять лет ее счастливой жизни резко контрастировали бы с девятью годами моего скромного бытия [не совсем понятно, почему девять лет; Джонс говорит, что это срок, который установил Фрейд от помолвки до регистрации брака с Мартой; сомнительно]. Но я умею ждать, и Бог вознаградил меня, послав такое сокровище, как ты, Марта. Я испытал настоящее мучение, живо представив себе, как легко могла бы случиться твоя встреча с Эрнстом. Ведь он ежегодно проводит два месяца в Мюнхене, вращается в обществе образованных людей. Его вполне могла бы увидеть Марта, например, у своего дяди [Михаэле Бернайсе]. Хотел бы я знать, какое впечатление произвела бы на него она [надо бы сказать "ты"].

Затем я отбросил прочь мрачные плоды своего воображения. Мне стало ясно, что я не уступлю свою возлюбленную, если даже она поступит неверно по отношению ко мне. Часть счастья, от которого Марта добровольно отреклась в час нашей помолвки [о чем это он?], мы еще наверстаем. Девушка должна обещать оставаться довольно долго молодой, бодрой и свежей, и даже спустя девять лет так прелестно удивляться всему новому и прекрасному, как она делает теперь [опять девять лет; нетерпеливый Фрейд никогда бы не стал уговаривать невесту ждать свадьбы девять лет]. Надеюсь, Марта все-таки не уйдет с головой в домашние заботы, ведь Марта — не Лизетта [литературная героиня].

Должен ли я в будущем иметь нечто лучшее, если заслужу? Мечтаю только об одном: Марта станет моею [Марта ли?].

Сердечный привет моей дорогой от Зигмунда».

Вот так выглядит фрейдовское послание своей невесте, написанное якобы десять дней после помолвки. Данная фальшивка составлена по тем же законам литературного жанра, что и «гамбургское письмо» или десятки «сновидений», приведенных в «Толковании сновидений». Не надо думать, что в апреле 1885 г., когда Фрейд уничтожил свои дневники и письма, произошло какое-то важное событие в его жизни. В том письме к Марте он сообщил об обычном для него деле — о заметании следов. Да, вероятно, в тот момент он что-то сжег, но это не главное. Главное надо помнить, что Фрейд всегда был сценаристом, режиссером и актером спектакля, который разыгрывал с людьми, его окружавшими. Нужно вспомнить о его «свадебной оде», написанной по случаю выхода замуж Гизелы Флюс. Тогда в сочиненный Фрейдом миф поверил лишь один человек — получатель письма, Зильберштейн. Теперь он разыграл спектакль мирового масштаба, когда в его театрализованную постановку, не без помощи Джонса, поверили миллионы читателей.

В процитированном фрагменте сильно озадачивает число девять. Для Фрейда нумерология была священной наукой. В «Психологии познания. Удод» я приводил несколько характерных сновидений нумерологического плана. Числа, фигурирующие в его текстах часто несут важнейшую информацию о его жизни (возьмите, например, сон о пятилетнем сроке). Считать, как это сделал Джонс, что Фрейд просит Марту подождать девять лет, было бы, по крайней мере, наивно. Биограф абсолютно не учитывает каббалистско-хасидский склад ума своего героя, который, наверное, знал, что число зверя, 666, написал никакой не дьявол, а автор библейского текста, который, таким образом, зашифровал от римских властей имя ненавистного ему тирана, императора Нерона.

Имея некоторый опыт расшифровки фрейдовских текстов, я могу выдвинуть следующую гипотезу. Фрейд-озорник при написании процитированного фрагмента имел перед глазами дневниковые записи, относящиеся непосредственно к Берте, так как горький плач по якобы соблазненной Флейшлем Марте слишком уж напоминает плач по Берте. Фрейд обожал играть образами; в процессе написания фрагмента лик Марты он менял на лик Берты. Этим приемом он постоянно пользуется в «Толковании сновидений». В случае, если он сжег старые дневники, то следующие утверждения все равно остаются в силе: фрагмент, относящийся якобы к 1882 г., был написан Фрейдом после смерти Флейшля, которая произошла в 1891 г. Разность между этими годами дает девятилетний срок. Если имя Марта поменять на имя Берта, то предпоследнее предложение фрагмента будет выглядеть так: «Мечтаю только об одном: Берта станет моею». Таким образом, автор покрывающего текста лелеет надежду, что через девять лет, когда умрет Флейшль, Берта будет принадлежать ему. Разумеется, это не нужно воспринимать буквально, просто автору письма доставляло удовольствие фантазировать на эту тему. Фактически, он всю свою жизнь занимался подобным фантазированием.

Магия символа проявляется в его повторении. Так, в письме от 15 ноября 1883 г. Фрейд пишет Марте: «Вспоминаю подробности нашей первой встречи: это было 17, в субботу. Какое совпадение: в этом месяце 17 число тоже выпадает на субботу! Мое сватовство мне не нужно повторять, не так ли?» Число 17 для него было священным: о нем он не раз вспоминал, обращая внимание на самые пустяковые совпадения. В «Психологии познания. Удод» я рассказывал, как Фрейд пытался определить год своей смерти. Словом, магия чисел, что на практике означает их повторяемость в жизни, — важнейший компонент нумерологического мышления венского психоаналитика. Поэтому число 9 должно ему встретиться, по крайней мере, дважды, чтобы превратиться в магическое. Предполагаю, что число 9 нужно не только прибавлять к году 1882, но и отнять от него, тогда 1873 — это год начала его серьезных отношений с Бертой. Во всяком случае, этому году нужно отдавать предпочтение перед всеми остальными.

Если влезть в шкуру автора письма, становятся понятны и многие другие предложения, например, это: «Часть счастья, от которого Марта добровольно отреклась в час нашей помолвки, мы еще наверстаем». По-видимому, Фрейд уговорил Марту отказаться от дружбы с Фрицем, а может быть, и с Бертой, которая в июне 1882 г. находилась в невменяемом состоянии. Я сказал слово «дружба», но известные мне факты дают право заключить, что между Бертой и Мартой существовали более близкие отношения, которые можно было бы назвать лесбийской любовью.