История науки Атомной эры
Олег Акимов
Сцилард: Не взрывайте бомбы!
Весной 1945 года стало понятно, что Германия проиграла войну и что немцы безнадежно отстали от американцев в разработке атомного оружия. Сцилард стал опасаться за детище, в рождении которого он принимал самое активное участие. Он понимал, что атомная бомба и последующая гонка ядерного оружия несет непоправимые беды всему человечеству. Один неосторожный шаг с чьей-либо стороны и вся планета сгорит в ядерном огне. Поэтому, считал Сцилард, его прямой обязанностью как человека, который знает больше об атомной энергии, чем любой из политиков, не допустить атомного противостояния. Он начал активно выступать за отказ от применения атомного оружия в ходе все еще продолжающейся войны.
В марте 1945 года Сцилард направил на имя президента меморандум, в котором, в частности, говорилось: «Подумайте, что может произойти, если великие державы — США, Англия, СССР, вооружившись чудовищным оружием, будут стоять друг против друга в послевоенном мире! Малейший неосторожный шаг, малейшее необдуманное действие приведут к катастрофе. Только полный отказ от военного применения, только передача новой силы в руки международной организации при участии СССР, Англии и всех прочих стран могли бы спасти положение! Гарантии контроля за возможными злоупотреблениями подразумеваются» [2, с. 214 – 215].
Хиросима после взрыва«В марте 1945 года, — вспоминал Сцилард в интервью журналисту "U.S. News & World Report" от 15 августа 1960 года, — я подготовил меморандум, который должен был представлен президенту Рузвельту. Этот меморандум предупреждал, что применение бомб против городов Японии вызовет атомную гонку вооружений с Россией, и там ставился вопрос, не мог ли уход от такой гонки вооружений стать более важным, чем краткосрочная цель исключения Японии из войны. Я не был уверен, что этот меморандум достигнет президента, если я пошлю его "через каналы". Поэтому я просил о встрече с госпожой Рузвельт, я намеревался через нее передать мой меморандум в запечатанном конверте президенту» [9].
На 8 мая 1945 года Сцилард запланировал (задолго до названной даты) встречу с Элеонорой Рузвельт. Для беседы с женой президента он вновь запасся «письмом от Эйнштейна», написанным им самим и только подписанным родоначальником теории относительности. По проблеме использования атомной бомбы Сцилард встречался с Эйнштейном еще в апреле. Вместе они вспомнили о совместных действиях пятилетней давности, чтобы побудить правительство США начать работы по созданию атомной бомбы. Теперь стояла задача, в известном смысле, обратная: нужно было убедить правительство США не использовать результаты работы, которую они инициировали.
«И Сцилард рассказал, что в декабре 1944 г. Сакс по просьбе группы физиков беседовал с Рузвельтом об атомной бомбе. Среди предложений, встретивших сочувственное отношение президента, был план, выдвинутый физиками: после окончательных испытаний ученые осуществят публичную демонстрацию нового оружия в присутствии представителей союзных и нейтральных держав, затем они опубликуют от своего имени или от имени правительства краткое коммюнике с изложением сущности открытия, правительство США обратится к правительствам Германии (если война с нею не будет закончена) и Японии с требованием капитуляции. В случае отказа дальнейшим шагом явится оповещение о предстоящей бомбардировке с указанием ее места и времени. Противнику следует предоставить столько времени, сколько нужно для эвакуации из угрожаемых районов всех людей и животных» [2, с. 215 – 216].
Авторы книги «А-бомба» передают содержание диалога между Эйнштейном и Сцилардом, который заканчивается так: «"2 августа 1939 г. я просил вас подписать письмо, содержавшее ходатайство действовать как можно скорее... А сейчас — в апреле 1945 г. — я хочу уговорить вас подписать другое письмо к президенту с просьбой воздержаться от поспешных действий!" Сцилард подал письмо Эйнштейну. Тот, прочитав, молча поставил свою подпись» [2, с. 216]. Когда говорят о гуманизме и пацифизме Эйнштейна, нужно иметь в виду, что они проявлялись только через хорошо продуманные действия Сциларда.
Однако запланированная встреча с женой президента сорвалась, так как 12 апреля Франклин Рузвельт умер. Сцилард стал искать встречи с новым президентом, Гарри Трумэном. «Новый президент, Г. Трумэн, — писали авторы книги "А-бомба", — не знал о существовании Манхэттенского проекта, о подготовке атомной бомбы. Трумэн услышал об этом от военного министра Г. Стимсона, обрисовавшего проект в общих чертах» [2, с. 189]. Тогда, 28 мая 1942 года, Сцилард встретился с Джеймсом Бирнсом (James Byrnes), будущим госсекретарем Соединенных Штатов. К сожалению, их взгляды по этому принципиальному вопросу разошлись, ни о какой встрече с президентом не могло быть и речи. В интервью журналисту "U.S. News & World Report" от 15 августа 1960 года Сцилард сказал:
«Ознакомившись с меморандумом, первое, что рассказал нам Бирнс, что генерал Гровс сообщил ему, будто Россия не имеет урана. Конечно, если Россия не имеет никакого урана, то она не сможет участвовать в атомной гонке вооружений, но мне казалось, это крайне маловероятным. Россия, возможно, и не имела высококачественных урановых месторождений. Единственный известный запас урановой смоляной обманки, контролируемый Россией, находится в Чехословакии, и он не считается большим. Но мне было трудно поверить, что на обширных просторах России нет никаких ураносодержащих месторождений, которые не могли быть использованы для получения урана.
Когда я встретился с господином Бирнсом, то был очень обеспокоен тем фактом, что ни одна правительственная политика не была направлена на решение вопроса, как справиться с проблемой, которую создала бомба для всего мира. Я поднял вопрос: может быть целесообразно выиграть время для разработки такой государственной политики, перенеся испытания бомбы. Мне казалось, что после того, как бомба была апробирована, ее существование не может сохраняться в тайне в течение длительного времени. Бирнс не считал, что отсрочка испытаний была очень хорошей идеей, и, оглядываясь назад, я склонен согласиться с ним. Оглядываясь назад, я не думаю, что, отложив испытания, мы решили бы наши проблемы.
Бирнс был обеспокоен тем, что Россия захватила Польшу, Румынию и Венгрию, и я тоже. Бирнс считал, что наличие у Америки бомбы сделает россиян более управляемым в Европе. Я же не понимал, как сидя на бомбовых запасах, которые в сложившихся обстоятельствах мы не смогли бы использовать, запасы будут оказывать действие. И я подумал, что эти запасы, скорее всего, будут иметь только обратный эффект» [9].
Бирнс был обеспокоен не только продвижением российских войск в восточно-европейские страны и убедительной демонстрацией атомной мощи Соединенных Штатов, чтобы заставить Советскую Россию вывести свои войска из восточно-европейских стран. Надо было еще убедить самих американцев, что, потратив за 1943–1945 гг. 2,3 миллиарда долларов на Манхэттенский проект, правительство США не выбросило деньги на ветер. Бирнс спросил Сциларда: «Каким образом Вы убедите Конгресс ассигновать дополнительные деньги на научные исследования атомной энергии, если Вы не показали результаты работы, на которую уже потрачены деньги?» [7].
«Иными словами, — замечает Ольга Гуревич, — если Сцилард смотрел на бомбу с моральной точки зрения, то Бирнс считал ее всего лишь еще одним джокером в карточной игре, неким дополнением к американской военной мощи. Сцилард был очень разочарован беседой с ним» [7]. Возвратившись в Чикаго, он узнал, что Джеймса Бирнса назначили госсекретарем. Авторы «А-бомбы» добавляют: «Бирнс дал Сциларду понять, что ученые сделали свое дело, а остальное их не касается. Впоследствии Бирнс так описал свое впечатление от беседы с ученым: "Вся его манера держаться и его желание участвовать в решении вопросов высокой политики произвели на меня крайне неблагоприятное впечатление"» [2, с 217].
Тайный агент генерала Гровса выследил Сциларда в Спартанбурге, где он вел переговоры с Бирнсом, и узнал содержание их конфиденциальной беседы. Так обычно рассказывается историками тех событий, но я лично не исключаю другого варианта. Скорее всего, Бирс сам рассказал Гровсу о своей беседе с «секретным физиком», который лезет не в свое дело. Иначе, Гровс не поднял бы большой шум, если бы этот физик беседовал с доверенным лицом президента, который на следующий день был назначен госсекретарем США? Руководитель Манхэттенского проекта, расценив действия Сциларда как угрозу государственной безопасности, распорядился освободить его от участия в проекте.
В конфликт вмешался непосредственный начальник Сциларда, Артур Комптон. Он предложил организовать Комитет по политическим и общественным проблемам Манхэттенского проекта, точнее, по «Металлургической лаборатории» Чикагского университета, где велась основная теоретическая работа. 11 Июня 1945 года этот комитет представил военному министру США, Генри Стимсону (Henry Stimson), документ, который назывался «Отчет Франка».
Джеймса Франка, лауреат Нобелевской премии за 1925 год по физике за исследование столкновений электронов с атомами, назначили председателем комитета, куда входил Сцилард и еще 5 его единомышленников. Отчет содержал политические и экономические доводы. В нем, в частности, говорилось: «Мы знаем об огромной опасности, угрожающей будущему Соединенных Штатов и других стран, о которой еще не ведает человечество…» [2, с. 218]. Заключительная часть звучала так: «Развитие ядерной энергии не только составляет важное дополнение к технологической и военной мощи Соединенных Штатов, но также создает серьезные политические и экономические проблемы для будущего этой страны» [4].
В Отчете Франка было сказано, что атомные бомбы долго не останутся секретным оружием, так как научные факты, на которых они основываются, известны ученым других стран. А раз так, то неминуемо начнется «гонка ядерных вооружений». В документе использовался именно этот термин (a race of nuclear armaments), который используется сейчас. Не пройдет и десяти лет, как атомное оружие появится в других странах. Были названы Великобритания, Китай и Советский Союз. Если Соединенные Штаты применят атомное оружие против Японии на данном этапе, то тем самым они нанесут себе ущерб в возможности достижения международного соглашения по будущему контролю такого оружия. Для возможного достижения соглашения были бы созданы намного более благоприятные условия, если бы действие ядерных бомб было сначала продемонстрировано миру в какой-нибудь безлюдной области.
«Демонстрацию нового вида оружия лучше всего провести в пустыне или на необитаемом острове в присутствии представителей всех стран... Если бы Соединенные Штаты оказались первыми, применившими это новое средство слепого уничтожения, они потеряли бы поддержку мирового общественного мнения, ускорили бы гонку вооружений и потеряли бы возможность заключения международного соглашения относительно будущего контроля над подобным оружием... Условия, необходимые для заключения такого соглашения, значительно улучшились бы, если бы весь мир сначала был поставлен в известность о существовании ядерных бомб путем проведения демонстрационного взрыва на надлежащим образом выбранной необитаемой территории» [2, с. 218] (полный английский текст этого документа можно найти на сайте [4]).
Позднее в интервью журналисту "U.S. News & World Report" от 15 августа 1960 года Сцилард разъяснил: «Мы могли бы сообщить Японии через регулярные дипломатические каналы — скажем, через Швейцарию, —…что не хотим никого убивать, поэтому предлагаем эвакуировать всех жителей одного из городов, скажем, Хиросиму. Затем прилетел бы один бомбардировщик и сбросил одну бомбу. Но опять-таки, я вовсе не считаю, что проведение такой демонстрации было какой-то реальной проблемой; в определенном смысле она просто аморальна, в силу внезапного прекращения войны путем угрозы применения насилия, с помощью насилия. Моя позиция состоит в том, что применять насилие не было нужды, если бы мы были готовы вести переговоры. В конце концов, Япония была заинтересована в мире». [4].
Таким образом, члены комитета и в первую очередь, конечно, Сцилард, предвидели будущую гонку ядерного вооружения еще до применения первых атомных бомб. На нескольких страницах своего доклада они убеждали правительство США отказаться от бомбардировки японских городов, которая впоследствии действительно перевела Вторую мировую войну из горячей фазы в холодную. Не «пацифист» Эйнштейн, а именно Сцилард, постоянно озабоченный мировыми проблемами, умолял, чтобы американцы первую бомбу взорвали где-нибудь в безлюдном месте. Если после этого Япония не капитулирует, то уже вторую бомбу можно было бы сбросить прямо на головы упрямых милитаристов. К сожалению, его никто не услышал, в результате погибли сотни тысяч мирных граждан, и была развязана изматывающая всё население земли ядерная гонка вооружений.
Военные непременно хотели повергнуть и тем самым унизить своего противника. Они не хотели ничего слышать о переговорах, тем более, затяжных и взаимовыгодных. Журналисту "U.S. News & World Report" Сцилард сказал, что ошибка политики правительства Соединенных Штатов заключалась в том, что оно настаивало на безоговорочной капитуляции Японии. Оно рассматривало лишь два варианта — либо вторжение американских войск на японские острова, либо использование бомб — другие варианты не рассматривались. «В общем и целом, правительство руководствовалось соображениями целесообразности, а не морали. И это, я думаю, является всеобщим законом для правительственных действий.
До войны я тешил себя иллюзией, что американское правительство чувствует определенную грань. Эта иллюзия прошла после Хиросимы. Возможно, вы помните, что в 1939 году президент Рузвельт предупредил, воюющие страны не использовать бомбы против населения городов, и это, на мой взгляд, вполне уместно и естественно. Затем, во время войны, без каких-либо объяснений, мы начали использовать зажигательные бомбы против городов Японии. Это встревожило меня и многих моих друзей. Это было концом иллюзии. Но, вы видите, здесь все еще имеется разница между использованием зажигательных бомб и использованием новых сил природы в целях уничтожения» [4].
3 Июля 1945 года Сцилард написал петицию непосредственно президенту, в которой привел этические доводы против использования атомного оружия. Кроме инициатора, петицию подписали еще 58 ученых и ответственных лиц. В петиции Сциларда, в частности, говорилось: «Атомные бомбы — прежде всего средство для безжалостного уничтожения городов. Как только они будут введены в качестве инструмента войны, трудно будет сопротивляться искушению такого их использования в дальнейшем.
Прошедшие годы показали тенденцию к ужесточению. В настоящее время наши воздушные силы, бомбящие японские города, используют те же самые методы войны, которые были осуждены американским общественным мнением несколько лет назад, когда немцы бомбили английские города. Наше использование атомных бомб в этой войне проложило бы длинную дорогу жестокости.
Ядерная энергия обеспечит народы новыми средствами разрушения. Атомные бомбы в нашем распоряжении представляют только первый шаг в этом направлении, и нет почти никакого предела разрушительной мощи, которая станет доступной в ходе этого развития. Таким образом, народ, который устанавливает прецедент их использования, будит силы природы для целей разрушения. Наверняка, придется нести ответственность за открытие двери в эру опустошения невообразимого масштаба.
Ввиду вышесказанного, мы, нижеподписавшийся, с уважением подаем прошение, дабы Вы применили Вашу власть главнокомандующего для того, чтобы Соединенные Штаты не использовали атомные бомбы на существующей стадии войны» [4].
Это обращение не было отослано президенту сразу, Сцилард направил свою петицию по официальным каналам только 17 июля, немного расширив ее текст и доведя число подписей до 70. Однако Гарри Трумэн, положившись на военных, проигнорировал петицию Сциларда, он даже не вскрыл конверта: «И только спустя 18 лет Сцилард узнал, что президент Трумэн так и не увидел посланных ему петиций» [2, с. 220].
Между тем к Трумэну поступил «также документ, подписанный учеными Ок-Риджа, которые хотели, чтобы, "перед тем как это оружие будет неограниченно использовано в настоящем конфликте, его сила была убедительно описана и продемонстрирована и чтобы японский народ получил возможность взвесить последствия отказа капитулировать". Там был еще один документ, подписанный 18 чикагскими учеными. Они в общем соглашались со Сцилардом» [2, с. 219].
Одна из комнат Медицинской школы в японском городе Нагасаки, целиком заставленная 2000 урн с человеческими останками, которые были собраны после атомного взрыва (фото сделано 24 сентября 1984 года).
А что делал летом 45 Энрико Ферми? Он вместе с тремя товарищами, Робертом Оппенгеймером, Артуром Комптоном и Эрнестом Лоуренсом, поставил подпись под позорным документом, который обрек сотни тысяч ни в чем неповинных японцев на гибель или пожизненные мучения. Приведем полный текст «Рекомендации на немедленное использование ядерного оружия», которую подписали четыре названных физика 16 июня 1945 года.
«Мнения наших коллег относительно использования первой атомной бомбы не единодушны. Имеются различные предложения, в том числе о чисто технической демонстрации нового вида оружия и о военном его применении с целью заставить противника капитулировать.
Те, кто выступает за чисто техническую демонстрацию, хотят объявить применение атомного оружия вне закона и боятся, что в случае применения оружия сейчас в будущих переговорах о капитуляции мы не сможем быть объективными. Другие подчеркивают возможность спасения жизни американцам путем немедленного применения оружия и считают, что это улучшит международное положение США. Они более озабочены предотвращением войны, чем запрещением оружия специального вида. Мы ближе к взглядам последних; мы не можем предложить какой-либо технической демонстрации, которая могла бы положить конец войне; мы не видим приемлемой альтернативы кроме прямого военного применения [курсив — У. Л.].
Что касается общих аспектов атомной энергии, то ясно, что мы, ученые, не обладаем на нее правом собственности. Правда, мы находимся в числе тех немногих граждан страны, кто имел возможность размышлять над этими проблемами в течение последних лет. Однако мы не настаиваем на особой компетенции в решении политических, социальных и военных проблем, возникших в связи с появлением атомной энергии» [3, с. 150–151] (английский текст документа можно прочесть на сайте Гина Даннена [4]).
Разумеется, такую бумагу не мог бы подписать Нильс Бор, лауреат Нобелевской премии и, между прочим, член Манхэттенского проекта. «После встреч с учеными в Англии и США он понял, что бомба становится делом ближайшего будущего, стоит лишь преодолеть чисто технические трудности. И его уже волнуют другие проблемы: мирное использование атомной энергии после войны. Как человек, проложивший путь к использованию энергии ядерных процессов, Бор чувствовал огромную ответственность за судьбу этого открытия. Он прилагал большие усилия к тому, чтобы не допустить атомной гонки вооружений после окончания войны. Гонку вооружений он считал неизбежной, "если только не будут приняты срочные меры по установлению нового, более прогрессивного порядка в мире". С такой же настойчивостью и упорством, как и при проведении научных исследований, Бор добивался встреч с "великими мира сего", пытаясь объяснить им всю глубину опасности военного использования атомной энергии и отвратить нависшую над миром угрозу.
Бор был, по сути, первым, кто оценил зло и безнравственность атомной бомбы, всю бесчеловечность нового оружия.
Бор считал необходимым предотвратить возможное соперничество в области атомной энергии, направить ее в полезное для всех русло. Гонку вооружений, говорил он, можно предотвратить, лишь заблаговременно начав переговоры, к которым надо привлечь и Советский Союз — союзника по борьбе против фашизма. Ведь со своими ресурсами Советский Союз также очень быстро создаст атомную бомбу. Бор считал, что главное — это найти разумные возможности для преодоления возникающих трудностей. И он ставил перед своими оппонентами вопрос: не сможет ли этот невиданный ранее уровень научных достижений, этот неожиданный скачок создать беспрецедентную возможность для международного сотрудничества? Исключительный прогресс, доказывал Бор, ведет к исключительным возможностям. Появление атомной энергии может способствовать сотрудничеству, о котором в прошлом нельзя было и мечтать. Альтернатива — сотрудничество либо ненадежное существование под постоянной угрозой уничтожения — должна была, по его мнению, усилить позиции тех, кто по-настоящему стремится к контактам» [2, с. 194–195].
В отличие от Сциларда, который воздействовал на американское правительство, непосредственно располагавшего атомной бомбой, Бор сначала воздействовал на английское правительство, у которого такой бомбы не было. Он с трудом добился приема у Черчилля, но премьер министр Англии оказался очень недоволен встречей с ним. «Премьер был раздражен: он согласился на беседу скрепя сердце и зря потратил время. Мемуары Черчилля позволяют судить о том, что еще до встречи с великим ученым английский премьер выступал против тех идей, которые защищал Бор. У Бора просто не было шансов на успех его миссии. Черчилль категорически возражал против всего, что так или иначе влекло за собой изменение статус-кво, ослабление секретности или было направлено на контакты с Советским Союзом» [2, с. 198].
«Услышав историю встречи Бора с Черчиллем, Рузвельт отбросил голову назад, как он делал это в минуту веселья, и расхохотался — подумать только, кто-то осмелился убеждать Черчилля в момент, когда тот находился в одном из свойственных ему приступов раздражительности! События в Лондоне заинтриговали президента, и он выразил пожелание поговорить с Бором, предварительно попросив, чтобы тот подготовил для него памятную записку с изложением последствий открытия атомной энергии» [2, с. 201].
В семистраничной записке Бор, как и Сцилард, обратил внимание президента на опасности гонки вооружений и сделал упор на контроле нового типа оружия: «Если только в должное время не удастся достичь соглашения о контроле над использованием новых активных материалов, любое временное превосходство, каким бы значительным оно ни было, может оказаться менее весомым, чем постоянная угроза безопасности человечества...
Инициатива, направленная на предупреждение этого рокового соревнования, должна, не мешая достижению ближайших военных целей, исключить возможность появления недоверия между нациями, ибо только на основе гармоничного сотрудничества между народами должна строиться судьба будущих поколений...
В самом деле, немало причин оправдывают нашу уверенность в том, что мероприятия, направленные на установление системы общей безопасности от ужасной угрозы... и дающие возможность всем странам принимать участие в промышленном прогрессе, который неминуемо последует за осуществлением проекта, будут восприняты с большим удовлетворением. Ответом па них будет честное сотрудничество в практическом осуществлении далеко идущих и необходимых мер контроля» [2, с. 201 – 202].
«26 Августа [1944] Рузвельт принял Бора. Беседа длилась полтора часа. Президент, выслушав ученого, сказал, что разделяет положения, изложенные в памятной записке, и попросил Бора в ходе беседы расширить аргументацию.
Бор говорил, что, как ему кажется, русские сами исследуют атомную проблему и к концу войны с Германией будут иметь свободные руки, чтобы полностью развить успех; весьма вероятно, что в конце войны они станут также обладателями немецких секретов. Если США и Великобритания не расскажут им ничего до того, как бомба будет использована, это возбудит справедливые их подозрения и создаст большой риск роковой гонки атомных вооружений. США и Великобритания утратят счастливую возможность сближения с Советской Россией для установления взаимного доверия и превращения триумфа науки и инженерии в непреходящее благо для всего мира» [2, с. 202 – 203].
Альберт Эйнштейн и Нильс Бор (для увеличения рисунка нажмите на него)
Очевидно, Бор начал действовать раньше Сциларда и его влияние на Рузвельта было более успешным, чем Сциларда, единственным козырем которого был Эйнштейн — человека достаточно индифферентного к проблемам мира, хотя и очень известного. Что же касается трех вышеупомянутых лауреатов Нобелевской премии, Ферми, Комптона и Лоуренса, то они выступили в лучшем случае в роли бездумных статистов, а правильнее было бы сказать, соучастников преступления американской военщины. Комптон еще пытался как-то противостоять, он сочувственно относился к позиции Сциларда. Но сопротивляться, в общем-то, было бесполезно: решение по использованию атомного оружия было уже принято без них. Нобелевские лауреаты понадобились лишь для того, чтобы часть вины военных переложить на плечи прославленных ученых.31 Мая 1945 года три человека — военный министр правительства США Генри Стимсон, начальник штабов сухопутных войск генерал Джордж Маршалл и военный руководитель Манхэттенского проекта Лесли Гровс — решили исход Второй мировой войны по-военному просто:
«1. Необходимо сбросить бомбу на Японию, причем как можно быстрее.
2. Бомба должна быть сброшена на двойную цель — т. е. на военный объект или военный завод, окруженный жилыми домами и прочими легко поддающимися разрушению постройками.
3. Бомбу следует сбросить, не предупреждая противника о характере данного оружия».Для отвода глаз 1 июня министр Стимсон собрал так называемый «Временный комитет», который, конечно, единогласно проголосовал за данную директиву. «Выводы комитета, — писал Стимсон, — совпадали с моими выводами. Я считал, что, для того чтобы принудить японского императора и его военных советников к капитуляции, Японию следует подвергнуть такому удару, который явился бы убедительным доказательством нашей силы и способности уничтожить империю. Подобный эффективный удар спас бы во много раз больше жизней, как американских, так и японских, чем погубил бы» [2, с. 214], [3, с. 150].
Авторы книги «А-бомба» состав, функцию и работу Временного комитета подробно анализируют в 12-й главе. В ней они выносят следующую оценку: «"Великим решением" любят называть сейчас в США рекомендацию Временного комитета о применении атомного оружия против Японии. Об этом упоминают всякий раз, когда хотят подчеркнуть, как "объективно" и "осторожно" подходило правительство США к вопросу об атомной бомбардировке.
Вопрос, применять или не применять атомную бомбу, вообще не поднимался членами комитета. Еще до того, как комитет начал работать, было известно, что бомба будет сброшена. Членам комитета фактически предлагалось присоединиться к уже принятому в высших сферах решению» [2, с. 210].
Стимсон действовал с согласия Трумэна, с которым по вопросу использования бомбы он встретился еще 25 апреля. При встрече военный министр сказал: «Бомба будет иметь решающее значение для определения дальнейших отношений США с другими странами» [2, с. 192]. Он предложил взорвать бомбу не только с целью добиться капитуляции Японии, но и как инструмент шантажа Советского Союза, коммунизм которого выдвинулся на первый план после разгрома фашизма. «Трумэн не видел причин для отказа от применения атомной бомбы. Он считал, что это не только усилило бы позиции США в послевоенный период и оправдало бы затрату 2 млрд. долл. на создание атомного оружия, но и дало бы возможность отплатить японцам, как выразился позже Трумэн, "за Пёрл-Харбор и убийства американских военнопленных"» [2, с. 193].
Да, с новым президентом Соединенным Штатам не повезло. «Кто знает, как обернулось бы дело [с использованием атомной бомбы], если бы Рузвельт был жив. Он не оставил никаких указаний по этому вопросу. Что же касается Трумэна, то для всех было ясно, что он как человек и как политик отнюдь не соответствовал роли преемника Рузвельта. Недаром покойный президент, будучи невысокого мнения о способностях своего преемника, не утруждал его государственными заботами. Лишенный достоинств своего предшественника, Трумэн не ведал и его сомнений. Что можно было сказать о Трумэне?
Лучше всего о нем говорила формула, которую он провозгласил в самом начале второй мировой войны: "Будут брать верх русские, поможем немцам. Возьмут верх немцы, поможем русским. Пусть они больше убивают друг друга — в этом и есть наш выигрыш". Может быть, мы воспроизводим эту формулу не буквально, но смысл точен. До такой степени цинизма никогда не доходил даже Черчилль.
Вера президента Рузвельта в возможность и полезность для США сотрудничества с Советским Союзом умерла вместе с президентом. Недовольный тем, что развитие событий в Центральной и Восточной Европе, занятой советскими войсками, может пойти по нежелательному для американцев пути, Трумэн с первых дней своего президентства выступил за жесткую линию по отношению к СССР и за фактический отказ от Ялтинских решений» [2, с. 190 – 191].
После варварской бомбежки Хиросимы и Нагасаки Сцилард решил навсегда забросить свои исследования в области смертоносной ядерной физики. Он занялся проблемами молекулярной биологии, стараясь постичь тайны жизни. В период с 1947 по 1953 год Сцилард вместе с Ароном Новиком (Aaron Novick, 1919 – 2000), пионером молекулярной биологии, разработал «chemostat» — устройство для поддержания жизни в колонии бактерий. Изучал искусственную и спонтанную мутацию бактерий. Писал статьи «О природе процесса старения», об «Анти-мутации» и т.д. Финансирование на эти исследовательские программы Сцилард получал из Управления военно-морских исследований и Национального консультативного совета по здравоохранению, с которыми он тесно сотрудничал. Сначала Сцилард и Новик работали в Чикагском университете. Но в 1959 году Новик открыл при Университете штата Орегон первый Институт молекулярной биологии.
В 1946 Сцилард попросил Альберта Эйнштейна стать почетным членом Чрезвычайного Комитета ученых-атомщиков (Emergency Committee of Atomic Scientists). Он открыто выступил против создания водородной бомбы, для чего организовал мощную оппозицию конгрессменам, лоббирующим законопроект Мейя–Джонсона (May-Johnson bill) о контроле атомной энергии одними военными. В 1947 году Сцилард опубликовал открытое письмо Сталину, в котором призвал его и других мировых лидеров к открытому обмену идеями и ослаблению противостояния в Холодной войне. В письме он никого не обвиняет за возникшую напряженность, так как в гонке вооружений виноваты обе страны. В 1954 году он становится членом Американской академии искусств и наук, а также Национальным Изобретателем зала Славы (National Inventors Hall of Fame). Его именем назвали лунный кратер (34.0° с.ш., 105.7° в.д., диаметр 122 км). Он также является основателем Совета «Мир, пригодный для жизни» (Council for a Livable World), который действует до сих пор.
В середине 1950-х годов Сцилард вновь призывает Альберта Эйнштейна, а также Бертрана Рассела принять участие в международных конференциях по разоружению и миру во всем мире. Первая конференция состоялась в 1957 году в Новой Шотландии, в городе Пагуош (Pugwash). Эта организованная Сцилардом совместная конференция ученых Запада и Востока оказалась весьма успешной: она вызвала так называемое Пагуошское движение «Ученые за мир». После нее Сцилард развернул активную политическую деятельность по снижению напряженности между США и СССР. В частности, он основал Совет за Отмену Войны (Council for Abolishing War).
В период с октября 1959 года по октябрь 1960 года он несколько раз побывал в Москве, где вел переговоры с правительством Советского Союза, которые завершились в Нью-Йорке большим двухчасовым интервью с Н.С. Хрущевым. Первоначально советский руководитель планировал потратить на интервью 15 минут, но Сцилард его разговорил [8]. Интервью состоялось перед президентскими выборами; тогда еще не было известно, кто станет очередным президентом — Кеннеди или Никсон. В беседе с Хрущевым Сцилард предложил лидерам двух мировых держав наладить горячую телефонную линию Москва – Вашингтон для снятия острых моментов в международной политике, что и было сделано впоследствии. За вклад в укрепление мира между двумя странами он был назван «Гуманистом года» (1960).
С избранием Джона Кеннеди на пост президента США Сцилард в марте 1961 года переселяется из Нью-Йорка в Вашингтон, чтобы наставлять правительственных чиновников новой администрации на «путь истинный» и отучать их мыслить категориями холодной войны. Он, не стесняясь, критикует президента за его программу строительства бомбоубежищ, за провал кубинской авантюры в бухте Кочинос, бездарно спланированной ЦРУ. Во время Берлинского кризиса 1961 года он лично просил Хрущева содействовать его урегулированию. Но осенью этого же года Сцилард с грустью сказал о столице Соединенных Штатов: «В этом месте мудрость не имеет никаких шансов выжить».
Однако Сцилард никогда не опускал руки. Разочаровавшись в правительственных чиновниках, он обратился к студенческой молодежи. Он начал трехмесячный тур по восьми крупнейшим учебным заведениям Америки, где прочел лекции студентам о пользе глобального сотрудничества между народами. Свою первую лекцию, прочитанную 17 ноября 1961 года в Гарвардской Школе Права (Harvard Law School Forum), он озаглавил вопросом: «Мы на пути к войне?» («Are We On the Road To War?») [8]. В ней он предупреждал, что война станет реальностью, если Америка и Россия не изменят свое агрессивное поведение на мировой арене.
В этом же году он опубликовал футуристическое художественное произведение «Голос дельфинов и другие истории» («The Voice of the Dolphins, and other stories»), переведенное на многие языки мира (кроме русского). Книга состоит из пяти новелл, в которых автор рассказывает о своей роли в разработке атомного оружия, о борьбе против его использования, об этических проблемах, возникших в связи с холодной войной. Цель книги — предупредить Конгресс и американскую общественность о возможной ядерной войне. Автор наметил пути к ядерному разоружению и эффективному контролю всех видов вооружения.
При написании этой книги Сциларду был поставлен страшный диагноз — рак мочевого пузыря. С помощью радиационной и химической терапии он начал яростно бороться за свою жизнь. У него получилось, он выжил. Во время прохождения лечебных процедур в Мемориальном госпитале Нью-Йорка он диктовал на магнитофон главы из этой книги.
Сцилард обладал удивительным политическим чутьем. Он предсказал, что с такой политикой, которую реализует Белый Дом и Пентагон, в 1962 году в США разразится невообразимый кризис. Так оно и случилось. В октябре 1962 года произошел опасный ракетный кризис на Кубе, мир оказался на пороге ядерной войны. Разочаровавшись в политиках, Сцилард пытался наладить широкие общественные связи между простыми гражданами Соединенных Штатов и Советского Союза (он назвал этот социальный проект «Ангелы»).
В июле 1963 года его пригласили в Ла-Джолла в качестве почетного сотрудника Калифорнийского биологического института Солка (Salk). Когда-то, в 1950-х годах, Сцилард помогал директору этого учреждения, Джонсу Солку, разрабатывать концепцию института. Надо сказать, что Сцилард умел выбирать друзей. Он дружил не только с Эйнштейном и другими крупнейшими физиками ХХ столетия, но и учеными, работающими в других отраслях знаний. Здесь уже называлось имя Арона Новика, к нему можно добавить, например, имя Дэнниса Габора (Dennis Gabor), получившего Нобелевскую премию (1971) за изобретение голографии. Джонс Солк стоит в этом же ряду. К нему в институт Сцилард приехал в феврале 1964 года. Но вместе они проработали недолго. 30 Мая того же года 66-летний Сцилард во сне тихо скончался от сердечного приступа.
Лео Сцилард был необычным человеком. Даже в детстве он заметно выделялся среди своих сверстников: сначала внешне — одеждой, потом внутренне — оригинальным мироощущением. В гимназии он увлекался диаметрально противоположными областями знаний — биологией и электротехникой. Источая множество самых разнообразных идей, которыми пользовались и прославленные ученые, и крупные международные организации, Сцилард не был привязан ни к одному университету или общественному институту. Он всегда находился в гуще событий, на острие истории. Поэтому ему некогда было писать обширные статьи или учебники по физике.
Вместе с тем он жил скромно, без семьи, в основном в гостиницах. Это был энергичный, но мягкий человек, стремящийся не попадать в кадр, под свет ярких прожекторов. Обладая удивительно чутким и отзывчивым характером, Сцилард, однако, мог оказывать колоссальное давление на искушенных дипломатов и политиков мирового уровня. Про него нельзя сказать ни что он сильный мира сего, ни что он серый кардинал, так как он придерживался слишком высоких нравственных критериев.
Психологические и социальные предпочтения — это ключ к пониманию исторических событий. Своим поведением Сцилард ломал тогдашние стереотипы, сложившиеся в отношении Эйнштейна как великого гуманиста и ученого. Он не попал в анналы истории ХХ века, поскольку его научные, организационные и моральные достоинства возвышались над соответствующими качествами, принадлежащими отцу теории относительности. Его нельзя было ставить рядом с ним: негоже строить городские здания выше святого храма. Это правило распространяется и на людей. Индивидуальные достоинства обыкновенного смертного по определению не могут превосходить достоинства великого и гениального, иначе померкнет святость последнего.
|
|
