Герберт Уэллс: Жизнь и творчество

Олег Акимов

Уэллс в политике

Герберт Уэллс (1866 – 1946)

Английский социализм, зародившись в учении Роберта Оуэна, затем развивался вполне самостоятельно, независимо от учений континентальной Европы. Маркс проповедовал классовую борьбу, у Ленина она принимала самую жестокую революционную форму, что не нравилось английскому среднему классу. Как сообщил нам Энгельс, английский пролетариат жестоко эксплуатировался местной буржуазией. «В конце 80 – начале 90-х годов крупный коммерсант и судовладелец Чарлз Бут решил за свой счет обследовать положение рабочего класса в Англии. Бут ставил себе целью опровергнуть с фактами в руках пропаганду социалистов, утверждавших, что около четверти английских рабочих живет в хронической нищете. Однако обследование дало обратный результат — выяснилось, что пауперов не 25, а 30%. Эти данные были опубликованы в 1901 – 1903 годах в семнадцати томах и произвели огромное впечатление на общественное мнение» [10, с. 183].

Но сами английские рабочие не слишком задумывались о своем тяжелом положении. Гораздо больше о жизни и ее несправедливом устройстве размышляли мелкие лавочники и клерки, то есть те самые слои населения, к которым принадлежали Уэллсы. «Начиная с семидесятых годов, крупные оптовые фирмы постепенно вытеснили мелкую буржуазию из экономической сферы. Джозеф Уэллс мог не читать об этом в книгах — он, как и множество других людей его положения, чувствовал это на своей шкуре» [10, с. 183].

Социалистическая мысль Великобритании одной нагой опиралась на экономические работы Адама Смита, Риккардо и Сэя, другой — на биологию Дарвина, социологию Спенсера и, вообще, на позитивистскую философию и естествознание. Старые английские политэкономисты, вдохновившие Маркса на «Капитал», к концу викторианской эпохи уже вышли из моды, интеллигенция зачитывалась трудами Джона Стюарта Милля, который помимо трехтомника «Основ политической экономики» оставил потомкам увесистый научный труд «Система логики», а также немало этических трактатов либерального толка, чуждого пафосу немецких и особенно русских революционеров.

Никто из социалистов Англии не собирался до основания разрушать мир, как об этом пелось в одной из революционных песен, а только медленно и постепенно менять в сторону большей справедливости. Достичь гармонии в обществе они хотели путем просвещения, обучения естественным наукам и высокому искусству, что марксисты считали полной утопией. В предисловии к изданию сочинений Уэллса в России мы читаем: «Русскому читателю нужно знать, что наш английский социализм во всех отношениях отличается от американского и от континентального социализма. Мы, англичане, парадоксальный народ — одновременно и прогрессивный и страшно консервативный, охраняющий старые традиции; мы вечно изменяемся, но без всякого драматизма; никогда мы не знали внезапных переворотов.

Со времен Норманского завоевания, 850 лет тому назад, у нас менялись династии и церковные иерархии, но чтобы мы что-нибудь "свергли", "опрокинули", "уничтожили", чтобы мы "начали все сызнова" — как это бывало почти с каждой европейской нацией, — никогда. Революционная социал-демократия континента не встречает отклика в широких кругах английского народа. Тем не менее мы все гуще и плотнее насыщаемся социализмом. Наш индивидуализм уступает место идеям общественной организации. Мы парламентарны по природе и по своему социальному развитию, в котором принимают участие все слои и все классы народа. Консерваторы, либералы и отъявленные социалисты ходят друг к другу в гости и за десертом обсуждают те уступки, которые они могут сделать один другому, — все в равной степени не веря в какие-нибудь твердые, непоколебимые формулы и все же молчаливо допуская страшную сложность и запутанность государственных и общественных вопросов. Это чувство, скорее национальное, чем принадлежащее лично мне, я надеюсь, будет замечено в моих социальных этюдах каждым русским читателем» [11].

В учении Маркса Герберта Уэллса не устраивала прежде всего «гегемония пролетариата». Он не считал рабочих своей страны «движущей силой истории». Для него эти неграмотные оборванцы не образовывали социального класса, а только неуправляемую серую массу, которая ни на что не годилась. Уэллс писал: «Маркс был за освобождение рабочего класса, я стою за его уничтожение». Кагарлицкий поясняет: «Рабочий класс, по мысли Уэллса, в ближайшее время исчезнет. Его верхушка в ходе научной революции сольется с технической интеллигенцией. Что же касается тех, кто не сумеет найти себе место в новом индустриальном обществе (здесь Уэллс впервые поднимает одну из проблем современной западной социологии — "проблему неспособных"), то они деклассируются, превратятся в "людей бездны", и по отношению к ним у общества будет лишь одна забота — как прокормить их и тем самым обезопасить себя от них» [10, с. 295].

Уэллс был настроен как против деклассированных масс, так и против крупной буржуазии. Являясь мелкобуржуазным социалистом, он просто не хотел их замечать, считал эти главные марксистские силы второстепенными; «он был совершенно убежден, что именно мелкобуржуазному социализму и суждено восторжествовать в ближайшие десятилетия, и в пределах этого течения принадлежал к людям наиболее радикальным» [10, с. 295]. «Понятия пролетариата и буржуазии, — пишет Кагарлицкий в другом месте, — он объявлял "мистическими" и не раз пытался противопоставить теории Маркса свою собственную. Разумеется, для серьезного ученого, каким мечтал стать Уэллс, спор с Марксом подразумевал для начала настоящее с ним знакомство.

И действительно, Уэллс всю жизнь собирался серьезно заняться Марксом — разумеется, чтобы его опровергнуть, — но так и не собрался. Не сохранилось никаких свидетельств того, что он читал "Капитал", хотя, возможно, когда-то слегка его полистал. И тем не менее собственную теорию социализма он начал создавать очень рано. В летние каникулы 1886 года, которые Уэллс провел на ферме у родственника, он размышлял не только о собственной судьбе. Одному из своих университетских друзей он послал карикатуру на себя. Он изображен там задремавшим над бумажками с заголовками задуманных статей: "Как бы я спас страну", "Все о Боге", "Секрет космоса", "Долг человека" и, наконец, "Уэллсовский план новой организации общества". Последнюю статью он и в самом деле писал, переписывал и снова переписывал, пока она не превратилась в реферат о "демократическом социализме", который и был им зачитан 15 октября в Дискуссионном обществе» [10, с. 94 – 95].

Двадцать лет спустя, в 1906 году, ведя переговоры с американским издательством о публикации своей политической книги «Новые миры вместо старых» (вышла в 1908 году), Уэллс предупредил, чтобы в названии не проскользнуло слово «социализм», которое ассоциировалось с марксизмом. Социализм, по его мнению, «это прежде всего план переделки человеческой жизни, замены беспорядка порядком, и главное его, Уэллса, отличие от других социалистов состоит в том, что для него чрезвычайно важен вопрос о самообуздании и добровольном подчинении новым политическим институтам» [10, с. 298]. «И Герберт Уэллс, — пишет Кагарлицкий, — не раз потом объяснял свой политический радикализм тем, что он — сын разорившегося лавочника. К тому же эта "новая экономика" отнюдь не принесла стабильности. В 1873 году разразился один экономический кризис, в 1878 – 1879 годах — другой» [10, с. 183].

По молодости Уэллса тянуло к фабианцам, которые собирались завоевывать власть путем постепенного просачивания в государственные институты. Примером здесь может служить социалист Сидней Оливье — губернатор Ямайки, который впоследствии сделался «государственным секретарем по делам Индии в первом лейбористском правительстве», а заодно и бароном. Какие общие интересы могут быть у пролетариата с бароном, который, возможно и хотел построить социализм на Ямайке или даже в Индии? В разговоре с ним Уэллс убедился, что имеет дело с «законченным бюрократом» Леворадикальные взгляды его сына, с которым Уэллс был дружен, оказались намного ближе писателю. Бюрократическими замашками и снобизмом впоследствии заразились практически все члены «старой банды» нового общественного образования, которое первоначально насчитывало около 700 человек.

Фабианское общество, состоявшее в основном из левых интеллигентов, оформилось в 1884 году. Как это часто бывает со многими только что созданными организациями, после восторженной манифестации, первого призыва и активного обмена мнениями, среди участников обнаружились существенные разногласия, в результате чего первоначальное единение нарушилось, возникла вражда, отдельные группировки начали выдвигать друг другу претензии и обвинять в «политическом идеализме». Бернард Шоу и супруги Уэбб в 1900 году образовали внутри Фабианского общества клуб «Взаимодействие», где объединились наиболее «реалистически мыслящие» социалисты, мечтавшие реально овладеть рычагами власти. К ним и присоединился Герберт Уэллс вместе с Бертраном Расселом.

«Уэллс ухватился за их предложение с восторгом. Ему был интересен этот доселе совершенно ему неведомый мир, и его не могла не привлекать возможность пропагандировать свои идеи в таком кругу. Одна из них все больше начинала захватывать его — идея мирового государства. Основой его должна была послужить Британская империя, преобразованная до неузнаваемости. Предполагалось, что она, распространяя английский язык и английскую культуру, послужит более тесному общению разных народов и, в конце концов, приведет к их духовному объединению.

Разочарование во "Взаимодействующих" наступило очень скоро. Уэллс был за империю, им самим придуманную, идеи же свои он пытался втолковать обычным империалистам, стоявшим за Британскую империю, какая она есть. Бертран Рассел, увидев, с кем имеет дело, просто вышел из клуба. Уэллс в нем остался. Он объяснял это тем, что в пределах клуба должен быть слышен "хоть один разумный голос". Но, думается, были и другие причины. Как-никак Уэллс был писателем, и по-человечески члены клуба были ему необычайно интересны. Он теперь знал чуть ли не всех, кто стоял у кормила власти» [10, с. 291 – 292].

Так, например, он познакомился с Уинстоном Черчиллем, которого активно поддержал на выборах в парламент, правда, потом он записал его в свои идейные враги. «Черчилль был тогда либералом, и Уэллс, лично с ним знакомый, восхищался его умом, энергией и политическим талантом, а из противостоявших ему кандидатов социалист Дэн Ирвинг не имел ровно никаких шансов на успех, так что, отдав ему голос, можно было только помочь заядлому реакционеру и тупице консерватору Джонсону Хиксу. Однако в Фабианском обществе словно бы и не заметили, что Уэллс нарушил постановление исполкома. Он был для них ценным приобретением, и ссориться с ним они не собирались» [10, с. 293].

Наряду с Черчиллем Уэллс познакомился с Эдуардом Греем, который в 1914 году стал министром иностранных дел. Мировой войной запахло в Европе еще задолго до наступления нового века. Уэллс был пацифистом, а Грей выступал за войну. После писатель обвинил самого молодого за всю историю Англии министра иностранных дел в разжигании войны. Тогда же он поссорился и с Бернардом Шоу, который «употреблял всю силу своего красноречия в поддержку войны. С его точки зрения, существование малых государств противоречило принципу коллективизма, и чем скорее они будут поглощены крупными державами — тем лучше. Многие тогда отвернулись от фабианцев, в самом Обществе царил совершенный разброд, поговаривали даже об его ликвидации» [10, с. 293].

Одновременно с клубом «Взаимодействующих» образовался «Комитет рабочего представительства, переросший потом в лейбористскую партию. Фабианцы участвовали в его работе, но влияния в нем не имели, и единственным ощутимым для них результатом этого политического шага был окончательный разрыв с либералами, левое крыло которых притязало раньше на то, чтобы защищать интересы трудящихся. Отношения обострились до того, что исполком вынес постановление: всякий, кто поддержит на выборах кандидата либеральной партии, будет немедленно исключен из Общества» [10, с. 292 – 293]. Как раз в соответствии с этим постановлением, Уэллса надо было исключить из Фабианского общества за поддержку на парламентских выборах либерала Черчилля, но фабианцы не стали этого делать, поскольку считали писателя «ценным приобретением».

Общество было практически закрыто для вступления новых членов. «Правила приема были очень строгие, — пишет Кагарлицкий. — Требовались две рекомендации (Уэллсу их дали Бернард Шоу и Грэм Уоллес, профессор основанной Уэббом Лондонской школы экономики и политики, вошедшей позднее в состав Лондонского университета), но каждая кандидатура утверждалась потом исполкомом, и, чтобы отклонить ее, требовался всего лишь один голос против» [10, с. 292]. Уэллс был принят в Общество в 1903 году, когда стал уже известен всему миру как выдающийся писатель. В то время Общество испытывало определенные трудности и нуждалось в новых авторитетных членах. Для Уэллса предложение было лестным, хотя он быстро сообразил, что имеет дело с обыкновенными карьеристами. Во всяком случае, писатель почувствовал, что его «демократический социализм» плохо сочетался с кастово-бюрократической идеологией большинства фабианцев.

Но в среде фабианцев вращались и Томас Хаксли, и Уильям Моррис, а также множество других творчески одаренных личностей, например, супруги Сидней и Биатриса Уэбб, которых никак нельзя было назвать бюрократами или карьеристами. Уэллс с большой симпатией смотрел на своих единомышленников и всеми доступными средствами пытался внести свою лепту в общее дело. Будучи еще студентом Нормальной школы и не являясь членом Фабианского общества, двадцатилетний Уэллс вместе с товарищами основал научно-литературный и общественно-политический журнал, вполне адекватно отражающий фабианский дух. В декабре 1886 года вышел первый номер "Журнала научных школ", которому была уготована долгая и счастливая жизнь.

В студенческие же годы Уэллс впервые увидел в то время еще не очень знаменитого драматурга и театроведа Бернарда Шоу. В доме Уильяма Морриса Герберт не решался с ним заговорить, но позже, когда они стали коллегами по перу и были сотрудниками «Сатерди ревью», он превратился для него в самого главного оппонента и собеседника. Их знакомство произошло 6 января 1895 года, когда «в Сент-Джеймском театре давали первую и последнюю пьесу Генри Джеймса "Гай Домвил" — плохо построенную и еще хуже сыгранную мелодраму». Уэллс «подошел к Шоу, представился, и они вместе вышли из театра, рассуждая о неоцененных достоинствах стиля Генри Джеймса. "Он разговаривал со мной на своем дублинском английском как старший брат, и я полюбил его на всю жизнь", — сказал потом об их встрече Уэллс. Слова эти тем весомее, что произнесены после множества недоразумений, ссор, а то и настоящих баталий, разгоравшихся между ними. Но что бы ни стояло потом между Уэллсом и Шоу, в чем-то они все равно оставались близки» [10, с. 157 – 158].

Одна из ссор между двумя писателями возникла вскоре после вступления Уэллса в Фабианское общество. Кагарлицкий пишет: «В 1904 году совершенно для всех неожиданно он заявил, что в знак протеста против брошюры Шоу "Фабианизм и налоговая проблема" выходит из Общества. Когда ему объяснили, что в построенной на демократических началах организации, каковой является Фабианское общество, всякий вправе высказывать свою точку зрения и несогласные могут просто оспаривать ее, он, хотя и не сразу, и не без больших капризов, взял свое заявление обратно. Уэббам пришлось приехать на два дня в Сендгейт и долго его уговаривать. В знак примирения был устроен торжественный обед, на котором кроме Уэллсов, супругов Шоу и супругов Уэбб присутствовали еще автор нескольких философских работ премьер-министр Артур Балфур и один из епископов. Беатриса Уэбб записала в своем дневнике, как ей в этот раз понравился Уэллс. Секретарь Фабианского общества Эдвард Пиз (в "Опыте автобиографии" Уэллс не забыл его упомянуть, обозвав квакером, сухарем и педантом) получил в эти же дни письмо, в котором Уэллс сообщал ему, что терпеть не может фабианцев» [10, с. 295].

«"Я собираюсь взорвать Фабианское общество изнутри и выбросить его в мусорный ящик", — писал он Форду. Надо, наконец, считал он, вместо расплывчатых разговоров о социализме как царстве справедливости сформулировать конкретные цели, которые ставит перед собой Фабианское общество. Целей этих должно быть, по его мнению, три: национализация земли и крупной промышленности, уравнивание в правах мужчин и женщин и обеспечение одиноких матерей. Последние два пункта должны были очистить английское общество от остатков викторианской морали и оздоровить его. Что касается суфражисток, считавших, что эти вопросы решаются предоставлением женщинам доступа к избирательным урнам, то над ними он смеялся» [10, с. 296 – 297].

9 Февраля 1856 года на заседании Общества Уэллс прочитал доклад «Пороки фабианцев», в котором указал, что «Общество больше всего напоминает гостиную, где люди обмениваются непонятными для посторонних домашними шутками и ведут левые разговоры. Если фабианцы ставят своей целью пропаганду социализма, пусть всерьез его пропагандируют. Для того чтобы англичане повернулись к социализму, надо, чтобы они сперва побольше о нем узнали. Пора кончать с кастовым духом фабианцев! Надо довести число членов до семи тысяч, открыть местные отделения, достать деньги и начать издавать собственный орган» [10, с. 297].

Прочитанный Уэллсом доклад имел успех у жаждущей деятельности молодежи, которая с восторгом приняла критику «старой банды» за их нерешительность и бездействие. «Особенно его подбадривало то, что он пользовался теперь поддержкой молодежной группы, именовавшей себя "Кембриджское университетское фабианское общество"». Группу называли «Фабианской детской», поскольку в нее входило несколько отпрысков «старой банды», в частности, сын Сиднея Оливье. «Шоу по-дружески предупредил Уэллса, чтобы он не связывался "со стариками". Он как-никак совершеннейший дилетант в политической игре, а восстанавливает против себя опытных профессионалов» [10, с. 298].

Уэллс рвался к власти на первых порах в среде фабианцев. Он старался заработать как можно больше очков. Выиграв однажды на одной политической теме, он потом эксплуатировал ее не раз. Так, «в декабре 1905 года Уэллс напечатал в "Индепендент ревью" большую статью "Беда с башмаками", где среди прочего издевался над теми, кто, "именуя себя социалистами, старается уверить вас, будто разговоры о понижении муниципалитетами цен на воду и газ это и есть социализм, и считает, что мельтешить где-то между консерваторами и либералами значит пролагать путь к Золотому веку"» [10, с. 297].

«У Шоу был свой способ оттеснить Уэллса. Надо было выступить с собственным планом реформы Общества и тем самым переманить на свою сторону радикалов, поддерживающих Уэллса. По существу, этот план был очень похож на уэллсовский. Шоу предлагал создать социалистическую партию, опирающуюся не столько на рабочий класс, сколько на средние слои общества. Если Шоу чем-то существенным и отличался здесь от Уэллса, так прежде всего — пониманием механики избирательной борьбы. Было ясно, что в ближайшее время политические шансы лейбористов и буржуазных партий должны сравняться и успех тех или других будет зависеть от поддержки средних слоев, не имевших пока своей политической организации. Повести их за собой становилось практической необходимостью» [10, с. 304 – 305].

С этой программой Шоу блестяще выступил на заседании Общества 7 декабря 1906 года. Забегая вперед, скажем, что отдельной левой партии ему создать не удалось, но позже активные фабианцы влились в ряды лейбористской партии и там возглавили правое крыло, представляющее интересы среднего класса. На его фоне речь Уэллса выглядела бледно. Кагарлицкий пишет: «Выступал он плохо, "словно приказчик, обращающийся к покупателю", как сказал Шоу, и даже самых горячих его сторонников охватило сомнение: годится ли этот человек на роль политического лидера? Уэллс то утыкался в бумагу, то поднимал голову к потолку, то начинал бормотать неразборчиво себе под нос, то вдруг выкрикивал что-то визгливым голосом. Он понимал, что проваливается, и все равно целый час не мог остановиться — все говорил и говорил, пока окончательно не сломился. Он потерпел поражение еще до того, как ему успели возразить хоть единым словом.

Когда же Шоу выступил со своей речью, Уэллсу пришел конец. В спокойной, корректной манере, ни на минуту не забывая следить за реакциями публики, выверяя с чутьем подлинного музыканта модуляции собственного голоса, то развлекая присутствующих непринужденной шуткой, то подчиняя их своей внутренней силе, он оставил от Уэллса мокрое место. Для того, чтобы разделаться с Уэллсом в этот день, не нужно было быть великим оратором, но Шоу, выступая перед публикой, становился им в любом случае» [10, с. 305]. Несмотря на провальное выступление Уэллса большинство «Кембриджских фабианцев» осталось ему верно. Шоу считал, что все разногласия у него с Уэллсом возникают в основном по причине психологической, а не идеологической. Жена «избаловала мужа до безобразия», говорил он, вот тот и капризничает как малое дитя.

Уэллс объективно был неважным политиком, так как плохо контролировал себя и не умел поддерживать ровные отношения с людьми. Шоу часто писал ему письма-примирения — «насмешливые, чуть издевательские, но неизменно доброжелательные. Написанные немного в той манере, в какой взрослые пишут детям. И в самом деле, Бернарду ли Шоу — великому оратору и изощренному политику — было бояться Уэллса с его истеричностью и — в минуты волнения — сбивчивой речью и голосом, поднимавшимся до визга? Но Уэббов он предупреждал, что сбрасывать со счета Уэллса нельзя. Он пользуется огромной популярностью в стране, и сами по себе его взгляды вполне разумны и найдут поддержку в среде молодых фабианцев» [10, с. 296].

«Английская политика тех времен — дело профессионалов, а Уэллс был в ней любителем. Уэллс на политической трибуне всегда был импровизатором, даже если он и подготовился к выступлению заранее. Ему так дорог был предмет спора, и он всегда так остро реагировал на любое возражение, что сразу начинал сбиваться, запинаться и скоро уже не говорил, а визжал. Не хуже мистера Полли [один из героев его романа] путал ударения и звуки. От него так и разило раздражительным лавочником… Терпя поражение, он терял над собой контроль, впадал в панику или начинал осыпать противника оскорблениями» [10, с. 345].

Из-за своего капризного характера Уэллс превратился в политического неудачника. В 1909 году он вынужден был оставить Фабианское общество, так как имел любовную связь и внебрачного ребенка от Эмбер Ривс из «Фабианской детской», молодой последовательницы его политических идей и поклонницы его литературного таланта. В сентябре 1913 году он познакомился с двадцатилетней Сесили Фэрфилд, носившей псевдоним Ребекка Уэст, у которой через год родился сын от Уэллса. Жена писателя, Джейн, закрывала на всё это глаза, так как отлично знала влюбчивую натуру своего мужа. Кроме того, она сама когда-то отбила его у первой жены (о взаимоотношениях писателя с женщинами читайте следующий раздел Уэллс в любви).

Ребекка Уэст косвенно повлияла на его ссору с супругами Рузвельт. Произошло это следующим образом. «Когда Ребекка Уэст, против которой Уэллс затаил глубокую обиду, возглавила комитет защиты немецких евреев, в Уэллсе взыграл бромлейский лавочник, и он отказался присоединиться к воззванию этого комитета, уже подписанному всеми ведущими английскими писателями и общественными деятелями, добавив при этом, что евреи сами виноваты, что их преследуют. Через несколько дней он получил краткую телеграмму от Элеоноры Рузвельт: "Позор, мистер Уэллс" — и пришел в исступление, а узнав, что телеграмма стала достоянием гласности, принялся оправдываться — как всегда неловко и неубедительно. На этом кончилось его знакомство с Рузвельтами, которым он так гордился. Ни Франклин, ни Элеонора Рузвельт просто не желали больше о нем слышать» [10, с. 402].

Понятно, что помимо амурных дел, проявленной бестактности и неуклюжести в публичных высказываниях (антисемитом он, по-видимому, всё-таки не был) ему мешало сосредоточиться на политике еще и литературное творчество. Поэтому, сколько ни старался Уэллс влиять на политические решения внутри Фабианского общества, ему так и не удалось выйти на политическую авансцену за его пределами. В 1922 году он вступил в лейбористскую партию и выставил свою кандидатуру на парламентские выборы. В тот год из всех кандидатов он набрал меньше всего голосов и в парламент, естественно, не прошел. На следующих выборах он также с треском провалился.

Тем не менее политика всегда стояла у него на одном из первых мест. Именно она привела его в Россию, причем в нашей стране он побывал трижды. Первый раз он приехал 13 января 1914 года и пробыл в России 12 дней. Чтобы его не заподозрили в симпатии к реакционному царскому самодержавию, эту поездку он хотел осуществить инкогнито, но у него ничего не получилось, так как писатель к тому времени был слишком известен россиянам. Вторая поездка состоялась в 1920 году и продолжалась 15 дней. Главным событием этой поездки была встреча с Лениным. В третий раз он приехал в 1934 году на 11 дней и беседовал уже со Сталиным. «Его совершенно не тянуло осматривать памятники старины, но он с жадностью впитывал впечатления от современной жизни страны» [10, с. 354]. Это сказано про первую поездку, но то же самое можно сказать и про остальные две. Уэллса в первую очередь интересовали люди и государственное устройство, а потом уже все остальное.

В свой первый приезд он побывал в Государственной думе, этой, как он потом про нее сказал, «ленивой говорильне». Из Петрограда Уэллс поехал в Москву через деревню Вергежа, что находилась близ Новгорода. Там он ходил по крестьянским избам, а также посетил сельскую школу-четырехлетку. В Москве он побывал на двух спектаклях в Художественном театре, где посмотрел «Гамлета» и «Трех сестер». Кроме того, Уэллс съездил в Загорск, чтобы посетить Троице-Сергиеву лавру, заглянул на Хитровый рынок и ходил по ночным чайным.

Первую поездку Уэллсу устроили посол России в Великобритании, Константин Бенкендорф и их общий товарищ, Морис Беринг. Вторая поездка получилась так: «В сентябре 1920 года в Лондон приехала советская торговая делегация во главе с Л. Б. Красиным, и ее член Л. Б. Каменев пригласил Уэллса посетить Советскую Россию. Уэллс откликнулся мгновенно. В конце сентября он уже был в Петрограде. Остановился он у Горького, в доме 23 на Кронверкском проспекте (теперь проспект Горького), в огромной, соединенной из двух, квартире, вечно набитой людьми — и теми, кто постепенно в ней оседал в эти голодные годы, и теми, кто просто засиделись допоздна и остались на ночь» [10, с. 373].

Утром 6 октября Уэллс встретился с Лениным. Они говорили о плане ГОЭРЛО, но главная тема их беседы касалась «возможности построения социализма в стране, основную часть населения которой составляет неграмотное крестьянство, и о будущем ходе истории. Потрясенный открывшейся ему картиной разрухи, Уэллс настаивал на том, что социалистическая революция — крайнее средство и что капитализм может в результате длительной воспитательной работы перерасти в "коллективистское общество". Ленин доказывал ему, что предварительным условием построения нового общества должно быть падение капитализма. "Не скрою, что в этом споре мне пришлось туго", — признался Уэллс. … "Благодаря ему я понял, что коммунизм, несмотря на Маркса, все же таит в себе огромные созидательные возможности"» [10, с. 376].

«Едва выехав за пределы нашей страны, Уэллс сразу же занялся продовольственной помощью и посылкой научной литературы советским ученым (в этом ему помогал Ричард Грегори). Первую партию книг он получил уже в Ревеле, а вернувшись в Англию, организовал комитет при Королевском обществе для снабжения русских ученых книгами и начал в этих целях сбор пожертвований. О подобной деятельности Уэллса, очевидно, знал Ленин. Во всяком случае, в письме Горькому от 6 декабря 1921 года он просит Горького написать Уэллсу, чтобы тот взялся помогать сбору средств в помощь голодающим Поволжья. Но главная польза от поездки и книги Уэллса [«Россия во мгле»] была, конечно, в том, какое воздействие на общественное мнение Запада они оказали» [10, с. 385].

При расставании вождь мирового пролетариата сказал писателю: «Приезжайте через десять лет, и тогда посмотрите нашу страну». Уэллсу представился случай приехать в Советский Союз через 14 лет. Главная цель — встреча со Сталиным, которому встреча с известным английским писателем тоже была нужна. «Сталин встретился с Уэллсом 23 июля 1934 года — на другой день после его приезда в Москву. Он был очень предупредителен, прост, приветлив. Он не мог не понимать, что в лице Уэллса перед ним предстает общественное мнение Запада, и Уэллс, до этого высказывавшийся о Сталине достаточно неблагоприятно, ушел от него очарованный им, — несмотря на спор, который между ними возник. Уэллс упорно втолковывал Сталину, что понятие классовой борьбы устарело и не отражает реальность. Сталин, возражая ему, спокойно излагал свою собственную точку зрения на этот вопрос. Говорил он убедительней, и опубликованный текст беседы вызвал комментарии, в большинстве своем неблагоприятные для Уэллса» [10, с. 404].

«Сталина как "сильную личность" он не переставал почитать до последних своих дней. Среди портретов, висевших над диваном, на котором он умер, была и фотография Сталина» [10, с. 406]. Однако, когда начались московские процессы и массовый террор, Уэллс говорил о Сталине «как о человеке, нанесшем огромный ущерб идее социализма, и ждал от него новых проявлений жестокости. В 1940 году Уэллс предсказал уже "дело врачей". Предсказал он даже и то, что эта позорная акция не успеет завершиться ввиду смерти ее организатора. Однако в 1937 году гнев Уэллса обратился не только против Сталина, но и против людей, нисколько в происходящем не виноватых» [10, с. 414].

Свои представления о политическом устройстве общества Герберт Уэллс не раз излагал в своих произведениях. По ним можно проследить эволюцию его политических взглядов. В предисловие к собранию сочинений, вышедшему в России в начале ХХ века, автор писал: «Прежде чем описывать жизнь тех или других личностей, мне понадобилось самому для себя, так сказать, для своего собственного назидания изучить те условия общественной жизни, в которых мы плаваем, как рыба в воде. Я написал книгу под названием "Предвидения", которая, принимая мир как некую развивающуюся систему, представляет собою попытку предсказать то, что может случиться через сорок — пятьдесят лет.

Еще я не окончил этой книги, а уже почувствовал, что мне необходимо писать другую и представить прогресс мира как воспитательный процесс; это я выполнил в книге "Создание человечества". Эта книга привела меня к более общим вопросам, которые я пытался решить в "Современной утопии". Но в то самое время, когда мною писались эти книги, из них, как две боковые ветви, выросли два фантастических романа: "Пища богов", где открытая учеными пища увеличивает все предметы до гигантских размеров и таким образом изменяет масштаб всех человеческих дел, и другой роман — "В дни кометы", где представлены все последствия внезапного роста нравственных чувств в человечестве.

Я всегда был социалистом, еще со времен студенчества; но социалистом не по Марксу, а скорее по Родбертусу, — и вот однажды меня соблазнила мысль: взять все положения социализма, развить их по-своему до последней степени и посмотреть, что из всего этого выйдет; так создались еще две мои книги — "Новые миры вместо старых" и "Первое и последнее"» [11].

Наиболее существенным изменениям они подверглись в конце двадцатых годов. Книга «Открытый заговор» (1928) «суммировала социально-политические теории Уэллса, вызревавшие на протяжении многих лет и получившие наиболее развернутое выражение в вышедшем за год до этого обширном романе-трактате "Мир Уильяма Клиссольда". Послевоенный Уэллс все больше становится кейнсианцем, иными словами, сторонником регулируемого капитализма. В это же время у него начинает складываться предчувствие грядущей "революции менеджеров".

"Революция менеджеров" — так назвал Бернхем свою опубликованную в 1940 году книгу, где он зафиксировал далеко зашедший процесс размежевания между собственником и управителем собственности. Книга Бернхема была воспринята как своеобразное открытие. Между тем уже Маркс в "Капитале" отметил различие между капиталом-собственностью и капиталом-функцией и предсказал возможное преобладание функции над собственностью. Однако марксисты из II Интернационала оставили эти слова без внимания, что и дало потом возможность правым социал-демократам использовать Бернхема против Маркса. В "революции менеджеров" они увидели качественную общественную перемену, чего Маркс, конечно, в виду не имел.

Но в "Открытом заговоре" Уэллс предсказал еще одно направление буржуазной общественной мысли. Совсем как это сделает несколько десятилетий спустя Джон Кеннет Гелбрейт в книге "Новое индустриальное общество", он пытается объединить идеи "революции менеджеров" с кейнсианской идеей регулируемого капитализма. Так теперь выглядит уэллсовское представление о "творческой революции" — эволюционном преобразовании буржуазного общества. "Компетентным восприемником власти" должна в результате стать интеллектуальная элита, связанная с наукой, техникой и экономикой. Эти перемены, согласно Уэллсу, приобретут всемирный характер и сделаются основой для построения мирового государства, объединенного общей научной идеологией и общими экономическими интересами. Отсюда, кстати, и дружба Уэллса с Мондом, который оказался даже одним из героев "Мира Уильяма Клиссольда".

В тот же год, что "Открытый заговор", появляется фантастический роман Уэллса "Мистер Блетсуорси на острове Ремпол", исполненный такого негодования против существующего общества, что делается ясно — мир, каков он есть, Уэллс по-прежнему не принимает. Он просто надеется, что этот мир удастся преобразовать без тех катаклизмов, какие он предсказывал перед войной и которые в ходе войны и после нее стали реальностью.

Чем сам он мог помочь преобразованию и объединению мира? Уэллсу казалось, что его личным вкладом в это великое дело должна быть проповедь общечеловеческого. Первый шаг в этом направлении он сделал "Очерком истории". Теперь он задумал популярную книгу по биологии под названием "Наука жизни". Выполнить эту задачу в одиночку он не решился и взял себе в помощники Джипа и Джулиана Хаксли. Последний вспоминал об этом периоде своей жизни с ужасом. Уэллсом он восхищался. Он в жизни не встречал человека, способного работать в таком бешеном темпе, с таким напряжением сил. Но, к сожалению, он требовал того же и от помощников и начинал скандалить, когда они не укладывались в намеченные сроки. Как и "Очерк истории", "Наука жизни" печаталась двухнедельными выпусками, и через тридцать одну неделю читатели получили все три тома этой огромной книги. Завершена она была в 1930 году, а в 1934 – 1937 годах переиздана в девяти томах. Эта книга тоже имела большой успех. Но когда в 1931 году Уэллс выпустил третью часть своей "образовательной трилогии" — "Работа, благосостояние и счастье человечества", его постигла неудача: в период мирового экономического кризиса само название книги звучало насмешкой» [10, с. 398 – 399].

Идеи «Открытого заговора» породили в Европе и Америке целое политическое движение, к которому, между прочим, примыкал Лео Сцилард, один из разработчиков атомной бомбы (см. Лео Сцилард).