Либерализм и тоталитаризм

Хрестоматия

М.С. Горбачёв

«В результате отказа высшего руководства КПСС от проведения тоталитарного курса, благодаря переходу к политике небывалых после Октября 1917 г. реформ возникла принципиально новая общественная ситуация. Она богата надеждами и возможностями избавления от привычных для нас личного бесправия, нищеты, попрания национальных интересов и чаяний» (Из заявления членов Межрегиональной депутатской группы)

1. Политико-экономический кризис.
Приход Горбачёва к власти

В последние годы брежневского режима в различных сферах жизни советского общества всё более заметными становились кризисные явления. Неизбежные, закономерные противоречия тоталитаризма, уже давно миновавшего пик своего могущества, обострились под влиянием более частных, но весьма действенных факторов — идеологических, экономических, внутри и внешнеполитических, социальных, культурных.

«Советские трудящиеся», они же «работяги», весьма ясно понимали, что их интересы и устремления правящей элиты очень различны. Последние всплески энтузиазма, в 1950-е гг. подвигшие многих молодых людей добровольно отправиться на целину, в 1970-е или в 1980-е гг. были уже невозможны. Власть могла рассчитывать лишь на повиновение — из нежелания нарываться на неприятности. В массовом сознании возобладало социальное равнодушие, безразличное отношение как к тем идеологическим догмам, которые по привычке облекались в казённые обороты официальных речей, так и к пафосу противостояния коммунистическому режиму.

На основе удобных — до поры до времени — компромиссов сложился своеобразный общественный договор двух основных слоёв советского социума: привилегированной бюрократии и масс. Внешняя лояльность обеспечивала не то чтобы совсем безбедное, но сносное существование. Сверхусилий от послушных подданных уже не требовалось, но и всерьёз рассчитывать на то, что вот-вот «материальные блага польются полным потоком», как обещала хрущёвская программа КПСС, тоже не приходилось. В брежневские времена была распространена шутка: «Мы делаем вид, что работаем, они делают вид, что платят».

Празднование 1500-летия Киева.
Привычный советский официоз... 1982 г.

Какой-то гарантированный минимум зарплаты получали практически все — и старательные работники, и те, кто только имитировал трудовую деятельность. Уровень безработицы в СССР был довольно низким (в пределах 5%), а «официально» безработицы и вовсе не было; существовали бесплатное обучение и медицина, дешёвые детские сады; признавалось — в принципе — право на получение государственного жилья (после многолетнего ожидания в очереди) и т.п. Возможность мало работать (получая тоже мало) большинство устраивала, но такая система организации труда и распределения неизбежно должна была ухудшить экономическое положение СССР, и без того не слишком стабильное.

Неэффективная экономическая система существовала в СССР на протяжении всех лет социалистического эксперимента и функционирования «общественной» собственности на средства производства. Многочисленные попытки рационально «управлять» промышленностью и сельским хозяйством, не отменяя при этом жёсткого государственного контроля и не допуская частной инициативы, оказались безуспешными.

Принято считать, что в последние годы коммунистического правления отечественная экономика существовала в основном за счёт продажи на Запад сырья, на нефтедоллары. Это отчасти верно, т.к. сырьевой экспорт позволял ввозить в страну и зерно, и товары ширпортреба, и то оборудование, без которого СССР не смог бы поддерживать на должном уровне военное производство. Однако заметную роль в решении экономических проблем, особенно связанных с распределением материальных благ, играл внутренний чёрный рынок.

Формы его существования в последние советские годы были многообразны. Действовали немногочисленные, но довольно эффективные — по сравнению с государственными — подпольные частные предприятия, в основном специализировавшиеся на производстве одежды и обуви. Нелегальные владельцы таких заведений — цеховики — добивались высокой рентабельности благодаря эффективной организации труда и использованию сырья, украденного на государственных предприятиях, а также дешёвой (иногда бесплатной — тоже краденой) электроэнергии.

Празднование 200-летия Георгиевского трактата о «дружественных отношениях между Грузией и Россией». 1983 г. Таких идеологических шоу в 1980-х было немало...

Однако более значимый сектор чёрного рынка был связан не с производством, а с торговлей. Значительная часть дефицитных товаров не поступала на прилавки государственных магазинов; её продавали по повышенным ценам работники торговли. Это было не просто типичной, а почти повсеместной практикой. Возможность купить что-нибудь «с чёрного хода», с переплатой или по знакомству подправляла недостатки, присущие государственной плановой системе распределения.

Нелегальными путями распределялись не только товары, но и услуги. Бесплатное жильё получить можно было лет за десять или пятнадцать — и то далеко не всегда, причём не автоматически, а лишь с позволения начальства. Взятки, обычно немалые, заметно ускоряли процесс. Рядом с бесплатным медицинским обслуживанием, которое могло решить далеко не все проблемы пациентов, существовали и частнопрактикующие (в свободное от официальной службы время, а иногда и прямо в государственных лечебных учреждениях) врачи. Водители государственного транспорта и владельцы собственных автомобилей за деньги занимались таксистским промыслом. Нечто подобное существовало почти во всех сферах.

Парадоксальным образом криминализованные сферы хозяйственной деятельности оказывались не только наиболее прибыльными, но и наиболее эффективными, общественно полезными; без них жизнь не принадлежащего к привилегированным группам советского обывателя была бы намного труднее. Следует также отметить, что советские законы запрещали многое из того, что традиционно считается нормальными формами экономической активности.

Л.И.Брежнев вручает вторую звезду Героя Соцтруда К.У.Черненко. 1981 г.

Государство молчаливо допускало развитие теневого бизнеса; уголовное преследование цеховиков или «расхитителей социалистической собственности» периодически затевалось, но о неотвратимости наказания за подобные деяния говорить явно не приходилось. Судебный механизм запускался по причинам, далёким от стремления к «социалистической законности» (коррупция в правоохранительных органах и судах была повсеместным явлением).

Почти всё население так или иначе зависело от существования нелегальных видов хозяйственной деятельности. Так называемые экономические преступления совершались на каждом шагу. Даже для обеспечения функционирования государственных предприятий, для выполнения пресловутого плана администрации то и дело приходилось нарушать законы.

По некоторым подсчётам, на рубеже 1970—1980-х гг. примерно 30% товаров (в стоимостном выражении) попадало в руки потребителей при посредничестве чёрного рынка (в тех или иных его проявлениях). Следует, правда, иметь в виду, что любые подобные цифры очень приблизительны: во-первых, чёрный рынок по самой своей природе закрыт для статистических исследований; во-вторых, подсчитать реальную стоимость произведённого или распределённого в советские времена невозможно из-за произвольности ценообразования и отсутствия у тогдашних денег функции универсального эквивалента, позволяющего сравнивать по стоимости кирпичи с сапогами, а турбины с джинсами.

Счастливая советская семья.
Официальная пресса не скупилась на подобные снимки.

«Нетрудовые доходы» извлекали очень многие — кто-то благодаря собственной предприимчивости, которая не находила себе легального применения в советских условиях, иные использовали возможность почти бесконтрольно распоряжаться государственным имуществом. Противостоять стихийному и деформированному развитию рыночных (точнее, псевдорыночных) отношений репрессивными методами власть не могла. Более того — не хотела, т.к. весьма многие представители правящей элиты не довольствовались теми льготами и преимуществами, которые считались легальными, и, вовлекаясь в коррупцию, оказывались активнейшими участниками чёрного рынка, наиболее криминальных его секторов.

Таким образом, традиционно неэффективная плановая экономика к концу брежневского правления сосуществовала с экономикой нелегальной (скорее, срасталась с нею, чем конкурировала). Эта проблема была достаточно очевидна более или менее способным к государственному мышлению партийным чиновникам, аналитикам. Менее очевидными представлялись пути выхода из явно неблагополучной ситуации.

В СССР к началу 1980-х гг. принятие важнейших решений зависело уже не от воли или капризов диктатора, а от расклада сил в верхних слоях привилегированного номенклатурного слоя, от интриг в партаппарате, от способности тех или иных — довольно аморфных и непостоянных, но влиятельных — чиновничьих группировок добиться своих целей.

12 ноября 1982 г., через два дня после смерти Брежнева, новым генеральным секретарём стал Юрий Андропов. Восемнадцатилетнее правление постепенно дряхлевшего лидера закончилось. Наступал иной период, впоследствии прозванный склонными к метафоричности историками междуцарствием (1982—1985).

Ю.В.Андропов, генеральный секретарь ЦК КПСС
с ноября 1982 до начала 1984 г.

Андропов многим казался лидером, способным и желающим провести достаточно глубокие реформы. Однако скоро выяснилось, что новый глава государства склонен не к кардинальному преобразованию системы, а к «наведению порядка» — вполне в духе многократно затевавшихся в СССР кампаний. При этом большую часть из пятнадцати месяцев своего пребывания на высшем в Советском Союзе посту Андропов провёл не в государственных заботах, а в больничных палатах.

Никаких конкретных преобразований, выходящих за рамки призывов-заклинаний «повышать эффективность экономики» да «улучшать управление», не намечалось. Что же до реальных дел, то они свелись в основном к наказанию некоторых высокопоставленных коррупционеров, к нескольким суровым приговорам по делам о хищении «социалистического имущества» и к карикатурной кампании борьбы за пресловутую дисциплину.

При Андропове, долгое время руководившем КГБ СССР и поэтому обладавшем довольно полной информацией о неблаговидных поступках тех лиц, которые при прежнем генсеке считались персонами неприкосновенными, был дан ход нескольким скандальным делам. Пострадал, например, зять Брежнева Ю.Чурбанов, снятый с поста заместителя министра внутренних дел и отправленный в тюрьму, а также друг Косыгина А.Ишков, бывший министр рыбного хозяйства. Активно поддерживавший в то время Андропова грузинский коммунистический лидер Эдуард Шеварднадзе провёл весьма массовую кампанию борьбы с коррупцией в подведомственной ему республике. Своих постов лишились более 300 высокопоставленных грузинских чиновников.

Было вынесено и приведено в исполнение несколько смертных приговоров (в том числе приговор Соколову, директору крупнейшего в Москве продовольственного магазина — Елисеевского). Подобные строгости, видимо, должны были продемонстрировать серьёзность намерений нового лидера и запугать тех, кто поверил в свою безнаказанность.

Министр внутренних дел СССР Н.А.Щёлоков с женой.
После проверки его деятельности
(по указанию Ю.В.Андропова)
покончил с собой. 1984 г.

Что же до повышения трудовой дисциплины, то здесь всё свелось к показательной кампании. Рабочим и служащим выносили взыскания за опоздания; милиция устраивала проверки документов в банях и в магазинах — дабы выяснить, не посещают ли люди эти заведения в рабочее время; студентов отчисляли из институтов за прогул нескольких лекций…

Понятно, что таким образом заставить людей лучше работать было, мягко говоря, трудновато. Страна отделалась лёгким испугом и, прореагировав на репрессивные меры несколькими анекдотами, благополучно вступила в следующий, тоже очень краткий, период своей истории.

Генсек умер в феврале 1984 г., уступив номинальную власть не менее больному Константину Черненко, одному из брежневских выдвиженцев. Занимавший генсековский пост около года Черненко более всего был занят самонаграждением и организацией славословий. Во время выдвижения «кандидатов в депутаты от нерушимого блока коммунистов и беспартийных», в ходе так называемой предвыборной кампании, всем выступавшим на «собраниях трудовых коллективов» было велено обязательно упоминать дряхлого и смертельно больного лидера, характеризуя его как «пламенного пропагандиста ленинского типа».

К.У.Черненко пробыл у власти всего 13 месяцев

Что собирался пламенно пропагандировать еле передвигавший ноги и не отличавшийся большим умом Черненко, осталось неизвестным, т.к. генсек умер вскоре после своего триумфального избрания на очередной декоративный пост в Верховном Совете СССР.

При Черненко, после того как стало ясно, что Рейгана переизберут президентом США и дело в течение ещё четырёх лет придётся иметь именно с этим жёстким политиком, СССР решил пойти на переговоры.

Министр иностранных дел нашей страны Громыко в конце 1984 и в начале 1985 г. встречался с Рейганом и госсекретарём США Шульцем. Однако реальный прогресс был достигнут позже, уже тогда, когда советская политика, и внешняя, и внутренняя, претерпела существенные изменения, — при Горбачёве.

Михаил Горбачёв стал генеральным секретарём ЦК КПСС 11 марта 1985 г. Почти все наблюдатели и участники политического процесса понимали — или смутно ощущали — что грядут перемены; трудно было, правда, угадать, какими именно эти перемены будут, к каким результатам они приведут.

О своих намерениях новый лидер страны публично заявил на Апрельском (1985 г.) пленуме ЦК КПСС. Признав, что страна находится в непростой ситуации (на первых порах генеральный секретарь говорил о ситуации «предкризисной»), Горбачёв перечислил «главные вопросы», которые предстоит решить в ближайшее время. В речи на пленуме и в других выступлениях того времени упоминаются «решительный перевод производства на рельсы интенсификации», «ускорение» научно-технического прогресса, повышение качества продукции.

1984-й — год самых больших потерь в Афганистане.

Ничего оригинального в таком целеполагании не было; при этом всё ещё оставалось неясным, что именно и как будет делать новый лидер.

Наиболее заметной из первых акций новой власти стала антиалкогольная кампания, начавшаяся 7 мая 1985 г. (постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма»). Довольно традиционные меры, неоднократно применявшиеся в мировой истории борцами за трезвый образ жизни, оказались — как и всегда бывало ранее, во всех странах, во все эпохи — неэффективными и привели совсем не к тем результатам, на которые рассчитывали организаторы кампании.

Понятно, что запретами и пропагандой невозможно было решить давнюю и весьма сложную проблему. Повальное пьянство действительно превратилось в серьёзный социальный и экономический фактор, но попытка рассматривать его изолированно, вне контекста сложившегося в советском обществе отношения к труду и досугу, вне общего кризиса системы выглядела столь же наивно, как и андроповское стремление повысить эффективность народного хозяйства, борясь с прогулами и опозданиями на работу.

Резкое ограничение производства и продажи алкогольных напитков, репрессивные меры, применявшиеся к изобличённым в употреблении спиртного в «общественных местах», породили многочасовые очереди перед винными магазинами, перепродажу водки на чёрном рынке, резкий рост самогоноварения. Из магазинов исчез сахар, который стали распределять по карточкам (талонам). Повышение розничных цен на алкогольную продукцию не компенсировало огромные убытки бюджета. Водку покупали и втридорога (всё равно из-за растущего дефицита товаров широкого потребления в государственных магазинах купить было особенно нечего), при этом далеко не все заплаченные за выпивку рубли и копейки оказывались в государственном кармане.

М.С. Горбачёв в семейном кругу.

Нелегальная торговля спиртным стала делом достаточно прибыльным, и им заинтересовались криминальные структуры мафиозного типа, сложившиеся ещё в брежневские времена. Правда, советская организованная преступность не смогла извлечь из антиалкогольной кампании такой же выгоды, как американская мафия в годы сухого закона. Однако чёрный рынок расширился и стал играть в экономике страны ещё большую роль, чем прежде.

Варварская вырубка виноградников, закрытие винодельческих заводов нанесли заметный ущерб экономике и культуре. Рост потребления алкогольных суррогатов привёл к росту смертности и в целом негативно сказался на здоровье нации. Массовым явлением стала токсикомания; различные одуряющие вещества особенно активно потребляли подростки, которым в условиях «полусухого закона» редко удавалось купить алкогольную продукцию. Потребление наркотиков, бывшее до этого в СССР (за исключением мусульманских регионов) «элитарным» способом самоотравления, приобрело огромные масштабы.

Гротескно-бессмысленную кампанию, разорявшую и без того находившееся в кризисном состоянии государство, раздражавшее подданных и подрывавших авторитет власти, пришлось свернуть.

Постановление ЦК КПСС 25 октября 1988 г. фактически поставило точку в попытках справиться с вековой проблемой примитивными полицейскими мерами. Отметив по давнему советскому обыкновению «успехи», высшая партийная инстанция констатировала «перегибы» и прочие несуразности, порождённые неуёмной борьбой за трезвость. Виноватыми, как всегда, были объявлены исполнители, местные власти и прочие «забежавшие вперёд».

Кампания была потихоньку свёрнута, что не вызвало ни особого ликования, ни огорчения. Общество и власть к тому времени оказались перед необходимостью решать проблемы куда более глубинные и насущные, связанные с социально-политическим переустройством и поиском выхода из экономического кризиса.

Антиалкогольная кампания 1985—1988 гг. разворачивалась в те же годы, когда на глазах расширялись пределы гласности (персонаж тогдашнего анекдота замечал: «Конечно, мы многое прочитали; но сколько же мы недопили!»). Одним из результатов этого совмещения двух разных процессов стало появление официально не признанных, самодеятельных борцов за трезвость. Многие из них создавали легенды о якобы не пившей при Сталине стране, иные искали и находили «виновных в спаивании русского народа».

Подобные теории чаще всего катились по наезженной колее мифа о «всемирном заговоре» (масонском, «жидо-масонском», просто еврейском, западном и т.д.). Из романа «Всё впереди», написанного талантливым прозаиком, склонным к крайне националистическим взглядам, Василием Беловым, можно было, например, узнать, что «президент Кеннеди запрещал журналистам писать о нашем пьянстве. Зачем, дескать, мешать? Пусть пьют, скорее развалятся, выродятся, не надо никакой водородной войны».

2. Схватка с КПСС. Гласность

Продуманной программы преобразований у Горбачёва и его приверженцев не было. Было понимание необходимости перемен, было стремление эти перемены контролировать и направлять, было желание сделать экономику эффективной, а политическое и социальное развитие стабильным. А ещё существовало вполне отчётливое убеждение, что важнейшим условием проведения любых реформ является укрепление власти реформаторов — и, конечно, главного реформатора.

Пути упрочения власти в рамках существовавшей в СССР системы Горбачёв, сделавший карьеру в партийном аппарате, знал очень хорошо. На первых порах новому генеральному секретарю оказалось вполне достаточно подобных знаний, чтобы нейтрализовать своих противников и расставить на ключевых постах тех, кому лидер доверял.

Уже в июле 1985 г. в отставку был отправлен Романов, недавно считавшийся конкурентом Горбачёва в борьбе за пост генсека. Вскоре настала очередь и иных партийных руководителей брежневского времени, слывших противниками преобразований. В конце 1985 г. своих постов лишился Тихонов, в начале следующего года — Гришин, долгие годы возглавлявший московскую организацию КПСС; в 1986—1987 гг. Горбачёв избавился от Алиева (азербайджанского партийного лидера) и Кунаева (казахстанского руководителя).

Осенью 1988 г. Горбачёв весьма существенно обновил Центральный комитет КПСС. Громыко, Соломенцев, Долгих, десятки менее заметных деятелей брежневской эпохи, которую стали называть периодом застоя, покинули свои кабинеты. Туда въехали руководители помоложе, до поры до времени поддерживавшие генсека-преобразователя (Шеварднадзе, Рыжков, Зайков, Яковлев и др.). Главой Московского комитета КПСС стал Борис Ельцин, быстро прославившийся как непримиримый борец с привилегиями номенклатуры, а затем заслуживший репутацию одного из наиболее радикальных в партийной среде лидеров перестройки.

Горбачёв не ограничился заменой прежних функционеров «своими людьми». Укрепление личной власти было для нового генсека не единственной целью. Была и иная — реформы; предполагалось, что их можно осуществить, опираясь на структуры КПСС, которые казались единственной реальной силой в стране.

Насколько можно судить по довольно путаным (порой явно конъюнктурным и, конечно, не всегда искренним) высказываниям Горбачёва, а также по его поступкам, до 1988 г. лидер КПСС надеялся решить внутренне противоречивую задачу: использовать партийный аппарат, привыкший повиноваться генсеку, как орудие осуществления тех реформ, в которых аппаратчики в большинстве своём были совершенно не заинтересованы.

Иными словами, предполагалось, что хорошо отлаженный механизм может исполнять функции, этому механизму чуждые по определению. Чтобы заставить пресловутые «колёсики и винтики единой партийной машины» (выражение Ленина) вращаться в нужном ритме, нужны были новые «приводные ремни» (одна из излюбленных Горбачёвым метафор — в первые годы его пребывания у власти).

Генсек был не настолько наивен, чтобы думать, будто замкнутая, спаянная корпоративными связями структура начнёт изменяться и поворачиваться безо всякого давления извне. Одного давления сверху (указаний самого партийного лидера) было мало; Горбачёв решил использовать и давление снизу. Но для этого нужно было, во-первых, пробудить «созидательную энергию масс», о которой часто упоминали в годы перестройки; во-вторых, проследить, чтобы созидалась именно та конструкция, которую в своём воображении уже выстроил «архитектор перестройки».

Массам была предложена гласность. Постепенно расширялся круг тем, обсуждать которые было дозволено в печати. Преступления сталинизма, недоразоблачённые в хрущёвскую оттепель, стали излюбленной темой перестроечных публицистов уже в 1986 г. В 1985—1986 гг. были опубликованы литературные произведения, авторы которых (Валентин Распутин, Даниил Гранин, Виктор Астафьев, Анатолий Рыбаков) весьма нелицеприятно писали о советской действительности. Вскоре в толстых и тонких журналах началась публикация текстов, считавшихся в прежние времена не просто крамольными, а криминальными (за их чтение, хранение и распространение сотни людей получили лагерные сроки). Самиздат и тамиздат, хлынувшие на страницы легальных журналов, на протяжении нескольких лет оставались основным чтением наших соотечественников — наряду с газетными разоблачениями.

Тематика этих разоблачений тоже расширялась. Не только неприглядное советское прошлое, но и события более актуальные становились предметом обсуждения на страницах прессы. Понятно, что в годы антиалкогольной кампании немало и вполне реалистично писали о последствиях неумеренного потребления спиртного — последствиях не только медицинских, но и социальных. Ещё одна тема — преступность, в том числе организованная.

Очень скоро появились не только дозволенные, но и инспирированные властью публикации о привилегиях номенклатуры, о коррупции (нашлось верное средство не только припугнуть функционеров, но и доказать массовому читателю, что новая власть заботится о «простом человеке»).

При Горбачёве сложился жанр отечественной экономической публицистики. Отсутствие очевидных решений проблем народного хозяйства, различия в концепциях и подходах, неясность намерений властей, коснувшиеся каждого экономические трудности — подобные факторы обеспечивали этому жанру неизменную популярность на протяжении всех перестроечных лет.

Рядом со словом гласность вскоре появились иные слова: плюрализм, демократизация. С начала 1987 г., когда лидер коммунистической партии впервые заговорил (причём на пленуме ЦК) о возможности идеологического плюрализма, марксизм-ленинизм всё чаще рассматривали не как бесспорную «методологическую основу» любых научных изысканий, политических решений и экономических теорий, а как одно из учений, создатели которого вполне могли ошибаться и заблуждаться.

Горбачёв всё ещё говорил о социализме, о его совершенствовании и очищении от «деформаций»; прямые обвинения коммунистическому режиму как таковому проникали в печать весьма редко и вызывали отповедь властей — в той или иной форме. Однако полностью контролировать процесс гласности ни Горбачёв, ни иные партийные руководители не могли.

Попытки раз и навсегда запретить «подрыв основ социализма» и объяснить обществу, до каких пределов простираются дозволенные свободы, предпринимались при Горбачёве несколько раз. Наиболее известной из таких попыток была публикация в «Советской России» статьи «Не могу поступаться принципами». Многие местные коммунистические газеты перепечатали статью.

«Принципы» Нины Андреевой, чьё имя значилось под текстом, были ортодоксально-коммунистическими. Долгое — трёхнедельное — отсутствие официальной реакции на вполне откровенную пропаганду квазисталинистских идей многих напугало. Казалось, эпоха гласности закончилась.

Возможно, Горбачёв, пытавшийся лавировать между чересчур радикальными, с его точки зрения, приверженцами реформ и куда более «консервативными» функционерами, на поддержку которых генсек всё еще рассчитывал, умело выдержал паузу. «Радикалам» было наглядно продемонстрировано, что разрешённую гласность можно при случае свернуть и запретить, что свободами своими общество обязано генсеку; коммунистическим «консерваторам» убедительно ответила коммунистическая же газета «Правда», в редакционной статье осудившая взгляды «Нины Андреевой».

Подобные манёвры были полезны генеральному секретарю перед XIX партийной конференцией (лето 1988 г.). Большинство делегатов на словах поддержало Горбачёва и затеянную им перестройку, пожурило чересчур радикальных деятелей вроде Бориса Ельцина (в то время уже опального: в октябре 1987 г. его с молчаливого согласия Горбачёва лишили поста главного партийного лидера Москвы), поаплодировало коммунистам поортодоксальнее, вроде Егора Лигачёва.

Было вполне ясно, что КПСС отнюдь не спешит становиться инструментом демократизации общества. Ведь результатом подобной демократизации неизбежно должно было стать большее или меньшее ограничение всё еще сохранявшегося — несмотря на гласность — всевластия партии.

Подспудное сопротивление коммунистов, недовольных реформами, не было неожиданностью. Вероятно, и Горбачёв был готов к такому повороту событий. Лидер коммунистов по-прежнему верил, что советское общество, очищенное от всяческой скверны, придёт к некоему идеальному состоянию, понимаемому в духе «социализма с человеческим лицом», «демократического социализма» и т.п. КПСС явно не торопилась вести народ в указанную генсеком сторону. Но был, как казалось Горбачёву, и другой вожатый.

Вынужденный — сопротивлением функционеров — отказаться от ставки на КПСС, генсек предложил партийной конференции одобрить проект конституционной реформы. Её реализация должна была привести к возникновению рядом с партией ещё одной силы — советов, которые уже постепенно превращались из чисто декоративных органов в некое подобие власти.

Политическая благонадёжность публикуемых в Советском Союзе книг, статей и прочих произведений до 1989 г. оценивалась цензурным ведомством — Главлитом. Но и после отмены политической цензуры говорить о свободе слова в СССР не приходилось.

Границы гласности при Горбачёве никогда официально не устанавливались. Во время встреч с сотрудниками различных периодических изданий генеральный секретарь неоднократно подчёркивал, что подбирать материал для публикации, оценивать его «идеологическую правильность» и уместность должны сами редакторы.

Журналисты и издательские работники, за годы советской власти приученные точно ощущать пределы дозволенного, с успехом применяли подобный навык и во времена гласности. Обычно главные и не очень главные редакторы вполне точно дозировали количество негативной информации в публикациях — дабы не подвергать опасности своё дело.

Рой Медведев, известный диссидент, марксист, приверженец идей демократического социализма, рассказывал о перестроечной практике: «Я сейчас начал публиковать свои статьи и с удивлением вижу, что редактор — не цензор, а ещё редактор — решительно вычёркивает самые скромные критические замечания в адрес Ленина, приговаривая: “Не будем задевать Владимира Ильича”».

В годы перестройки были опубликованы воспоминания Владимира Набокова «Другие берега» (русский писатель-эмигрант не слишком доброжелательно относился к большевистской власти и к её лидерам; его произведения вовсе не публиковались в догорбачёвском СССР). Цензура вычеркнула из мемуаров упоминания о Ленине, о «мерзком ленинском режиме» и т.п.

Горбачёв весьма ревностно следил за тем, чтобы в печати не появлялись критические суждения о личности «архитектора перестройки», о его деятельности.

В 1989 г. еженедельник «Аргументы и факты» опубликовал результаты опроса 165 тысяч читателей, высказывавших свои суждения о деятельности народных депутатов. Были названы рейтинги пятидесяти депутатов, вызвавших наибольшие симпатии читателей (А.Сахаров, Г.Попов, Б.Ельцин, Ю.Афанасьев заняли первые места). Генеральный секретарь узнал, что читатели «Аргументов…» отвели главе государства предпоследнее место среди 600 депутатов (на последнем был заместитель Горбачёва по Верховному Совету, Лукьянов).

В результате Горбачёв обвинил еженедельник в публикации «провокационных» материалов. Главному редактору «Аргументов…» Старкову было предложено подать в отставку. Характерной приметой новых времён было то, что Старков отказался, коллеги его поддержали, а Горбачёв не стал настаивать.

В 1986—1988 гг. в советских журналах появилось немало произведений, ранее известных лишь в машинописных копиях и в западных изданиях. Отечественные читатели смогли познакомиться с «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицына, с «Реквиемом» Ахматовой, с произведениями Набокова и Кёстлера, с политическими сатирами Оруэлла, с мемуарами эмигрантов и иных «антисоветчиков».

Когда эти публикации уже готовились к печати, провинциальные суды всё еще рассматривали обвинения, предъявленные людям, распространявшим некоторые из этих произведений, содержащих, по мнению прокуроров, «сведения, порочащие советский государственный и общественный строй»…

3. Вся власть советам.
Демократизация общества

Задолго до XIX конференции КПСС Горбачёв — а вслед за ним и многочисленные пропагандисты, партийные функционеры разного ранга да журналисты — говорили и писали о том, что важным средством демократизации политической системы должно стать «восстановление полновластия советов». Слово восстановление здесь было, конечно, не совсем уместным, т.к. с июля 1918 г. возникшее на развалинах Российской империи коммунистическое государство только называлось советским, а реальная власть неизменно принадлежала единственной правящей партии.

До поры до времени разговоры и печатные дискуссии о власти советов, о расширении возможностей народного самоуправления, о том, что КПСС должна управлять обществом именно через выбираемые всеми гражданами СССР органы, а не через аппаратные структуры, и т.п. казались пропагандистским ходом. Но с того момента, как лидер коммунистов решил внести в Конституцию 1977 г. серьёзные изменения, способные придать советам некоторый вес, политическая реформа в её горбачёвском варианте стала обретать конкретные очертания.

Конституционные изменения после предельно краткого и чисто формального обсуждения «широкой общественностью» в октябре 1988 г. были одобрены Верховным Советом СССР и стали законом.

Новые статьи Конституции касались вопросов, на первый взгляд, организационно-технических — порядка формирования высших органов власти. Полномочия этих органов чётко не очерчивались. О разграничении ветвей власти или о многопартийной системе речи не шло. На полновластие КПСС, которая по-прежнему именовалась «ядром политической системы», формально никто не покушался.

Тем не менее в намерения Горбачёва явно входило создание альтернативы Центральному Комитету КПСС. Не без оснований рассчитывавший возглавить новый Верховный Совет генеральный секретарь сохранял в своих руках всю полноту власти. После этого вразумительно не разрешённый вопрос о разграничении полномочий двух подчинённых одному лицу органов терял свою остроту.

В 1988 г. высшим органом власти в СССР был провозглашён Съезд народных депутатов (2250 человек, из которых 750 человек не избирались населением, а назначались руководством КПСС, ВЛКСМ, официальных профсоюзов, общественных организаций). Съезд формировал из своего состава действующий на постоянной основе Верховный Совет (544 депутата). Его председатель (которым, естественно, стал Горбачёв) до марта 1990 г. был высшим должностным лицом государства.

15 марта 1990 г. Съезд народных депутатов избрал Михаила Горбачёва на новый пост, теперь ставший самым главным в СССР; так Советский Союз обрёл своего первого и последнего президента.

За год до этих событий страну волновали, однако, другие выборы. Впервые в советской истории они были альтернативными и почти свободными. (Местные выборы в 1987 г. могли быть альтернативными; такая возможность была использована менее чем в 1 % случаев; правда, тогда некоторые партийные функционеры ухитрились проиграть и в условиях, когда их фамилии оказывались в бюллетенях единственными — большинство голосовало против…)

Почти свободными выборы были не только потому, что треть мест заранее была отдана отобранным высшей партийной властью кандидатам, но и из-за того, что избирательные комиссии создавали препятствия для выдвижения неугодных лиц. В результате образовалось «агрессивно-послушное большинство» депутатов Съезда. Агрессивность проявляли они по отношению ко всем тем, кто был готов пойти хоть на шаг дальше, чем предусматривалось горбачёвской утопией демократического социализма и народного представительства, контролируемого «обновлённой партией». Чтобы не оставить принципиальным политическим противникам никаких шансов, приходилось проявлять послушание Горбачёву…

Тем не менее и выборы, и первый Съезд народных депутатов СССР оказались важными событиями в жизни страны. Люди некоммунистических убеждений получили возможность говорить об этих убеждениях в «парламенте» — пускай несколько пародийном и донельзя деформированном, но всё-таки органе представительной власти. Депутаты от некоторых союзных республик открыто и недвусмысленно отстаивали интересы своих народов. Наконец, на съезде к концу его работы образовалась Межрегиональная депутатская группа — первая за долгие годы легальная оппозиция коммунистическому режиму. Её лидеры — Андрей Сахаров, Борис Ельцин, Юрий Афанасьев, Гавриил Попов и другие — стали выразителями мнений тех, кого не устраивали пределы демократических политических реформ, очерченные Горбачёвым.

Демократизация страны сверху в 1989 г. почти достигла этих пределов. Оставались некоторые штрихи — упомянутое уже превращение Горбачёва в президента, формальный отказ Коммунистической партии от монополии на власть, очередное обновление ЦК в апреле 1990 г. и на состоявшемся в том же году XХVIII съезде КПСС, обновление состава и структуры Политбюро (теперь в него по должности входили республиканские коммунистические лидеры), постепенное «перетягивание» власти в Президентский совет.

Ещё одна парадоксальная черта перестройки (роднящая её, кстати, с хрущёвской оттепелью) — аресты по политическим мотивам, шедшие одновременно с освобождением (по амнистии, без реабилитации) политических заключённых.

Амнистия была инициирована Горбачёвым после того, как в тюрьме во время голодовки умер известный диссидент Анатолий Марченко, автор книги о хрущёвских лагерях и других произведений (декабрь 1986 г.).

Это было как раз в те дни, когда Горбачёв велел вернуть из административной ссылки, из города Горького (Нижнего Новгорода), академика Сахарова (предварительно позвонив опальному правозащитнику по телефону; жест в духе Сталина, любившего сходным образом демонстрировать расположение к преследуемым известным людям).

Сахаров вернулся в Москву. В первой половине 1987 г. постепенно, под сурдинку, — несмотря на гласность — стали амнистировать политических заключённых...

В октябре 1985 г. на пленуме ЦК КПСС Горбачёв представлял проект новой партийной программы (впоследствии утверждённый XXVII Съездом). В программе говорилось, в частности: «…Национальный вопрос, доставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решён».

По официальным данным, приведённым министром внутренних дел Бакатиным, в 1988—1989 гг. «в ходе межнациональных беспорядков» на территории СССР были убиты 292 человека, ранены 5200. Стали беженцами около 360 тысяч армян, азербайджанцев, турок-месхетинцев.

В сентябре 1989 г. на пленуме ЦК КПСС, посвящённом «национальной политике партии», Горбачёв назвал ситуацию «весьма сложной».

4. Экономические реформы.
Распад Советского Союза

Между тем реформированная власть столкнулась с двумя проблемами, от разрешения которых зависело само дальнейшее существование страны под названием СССР. В 1990—1991 гг. перманентный экономический кризис грозил перерасти в крах; обострение межэтнических отношений и ослабление влияния московских властей в союзных республиках приблизили советскую империю к той черте, за которой уже был только развал.

В июне 1985 г. недавно избранный генеральный секретарь ЦК КПСС утверждал, что основное направление реформирования экономики СССР вполне очевидно. Имелось в виду вскоре почти забытое «ускорение научно-технического прогресса». Через два с половиной года Горбачёв заметил, что прошедшее с его избрания время было потрачено в основном на разработку той «концепции перестройки», которая вот-вот начнёт реализовываться.

Между тем в 1985—1988 гг. в экономической сфере было предпринято немало шагов, на которые руководство страны возлагало нешуточные надежды.

В мае 1986 г. появилось постановление о госприёмке. Вся продукция теперь подвергалась оценке независимыми от предприятия контролёрами. В 1987 г., по официальным данным, такие контролёры забраковали от 15 до 18 % всего произведённого советской промышленностью. Поскольку независимость работников госприёмки была несколько иллюзорной, особенно в небольших городах, количество не слишком удавшихся нашим мастеровым изделий, вероятно, было ещё большим.

Росту эффективности производства должен был способствовать принятый в июне 1987 г. Закон о государственном предприятии (на части предприятий стал действовать с января 1988 г., на всех остальных — годом позже). Авторы этого правового документа предполагали, что удастся, сохраняя государственную собственность, обеспечить самофинансирование и хозяйственный расчёт на предприятиях (эти идеи безуспешно пытались реализовать ещё разработчики «косыгинской» реформы в 1965 г.). В горбачёвское время решили, впрочем, пойти дальше.

Трудовым коллективам предприятия предоставлялось право избирать руководителей (обычно из двух одобренных парткомом кандидатур). «Спускаемый» центральными экономическими ведомствами план перестал быть основой хозяйствования — на смену ему пришёл государственный заказ. Выполняя его, предприятие само могло планировать свою деятельность, устанавливать связи с другими производителями, искать поставщиков сырья и покупателей продукции. Однако на практике подобные горизонтальные связи упорно не хотели устанавливаться: выполнение государственного заказа в некоторых отраслях загружало около 95 % производственных мощностей, и свобода манёвра у якобы самостоятельных предприятий была незначительной.

Государственный сектор экономики оставался в горбачёвское время столь же неэффективным, как и ранее. В 1989—1990 гг. показатели роста производства оказались почти нулевыми, в первой половине 1991 г. — отрицательными.

С первых лет перестройки экономические советники будущего президента СССР предлагали варианты расширения частного сектора — в легальных формах. Когда дело доходило до принятия решений, оказывалось, однако, что государство собирается контролировать частного производителя товаров и услуг, а заодно и обирать его, причём в такой степени, что легальный мелкий бизнес терял экономический смысл.

19 ноября 1986 г. был принят Закон об индивидуальной трудовой деятельности. Такой деятельностью можно было заниматься в свободное от работы на государственном предприятии время, не более четырёх часов в сутки. Допускалась частная инициатива примерно в тридцати сферах производства. Наёмный труд применять было нельзя. Налог составлял 65 % дохода (в 1988 г. налоги были снижены, но их размеры окончательно определялись местными органами власти).

Помимо прочих напастей занимавшимся индивидуальной деятельностью грозило применение норм Закона о борьбе с нетрудовыми доходами. Удобное для властей взаимное противоречие двух законов вовсю использовалось для того, чтобы ставить частников на место. Несмотря на это, патенты или разрешения получили около миллиона людей.

Менее издевательским был Закон о кооперации. Кооператоры получили право не состоять в государственной службе. Они платили высокие налоги — но зачастую получали и немалые доходы. Разрешены были далеко не все виды деятельности; их перечень несколько раз менялся.

Фактически кооперативы стали почти легальными частными предприятиями, но, действуя в советских условиях, могли преуспевать, только постоянно выходя за рамки закона. Покупать многие виды сырья по оптовым ценам запрещалось; поэтому использовали то, что удавалось скупить в государственной розничной торговле или украсть на государственных же предприятиях. В первом случае себестоимость и конечная цена продукции чрезмерно возрастала, во втором разворовывание разрушало и так не слишком эффективный государственный сектор.

Многие кооперативы использовались для отмывания денег, полученных предпринимателями на чёрном рынке, в том числе и в откровенно криминальных его сегментах.

В сельском хозяйстве упорно сохранялась колхозно-совхозная система; столь же упорно отвергалась сама мысль о частной собственности на землю. Правда, в марте 1988 г. колхозам было разрешено самостоятельно определять размеры приусадебных участков и количество скота в индивидуальных хозяйствах.

Разрешалась и долгосрочная аренда земли, но её условия были предельно невыгодны крестьянам (местные власти, например, могли в одностороннем порядке расторгнуть договор в любой момент); отсутствие на селе капиталов и трудности с получением ссуд делали ведение хозяйства весьма затруднительным. По арендным договорам к концу горбачёвского правления обрабатывалось не более 2 % пахотных угодий; арендаторам принадлежало лишь 3 % поголовья скота.

Реформы Горбачёва в экономической сфере были более решительными, чем попытки преобразований, предпринятые его предшественниками, — но уж точно не менее разрушительными. Затронувшее почти все отрасли снижение производства, рост дефицита государственного бюджета, достигший фантастических размеров государственный долг, нулевой золотовалютный запас и инфляция, составлявшая к концу 1991 г. 20—25 % в неделю, стали итогом экспериментов, очень мало похожих на рационально продуманное реформирование экономики.

Незавершённость, непоследовательность и явная недостаточность горбачёвских политических реформ, глубочайший экономический кризис, снижение уровня жизни значительной части населения, неумение властей смягчать межэтнические противоречия породили многочисленные социальные потрясения.

В 1990—1991 гг. по стране прокатилось несколько волн забастовок, в том числе и политических. Лозунг «Горбачёва — в отставку» приобретал всё большую популярность.

Оформились оппозиционные движения и партии самого разного толка, в том числе — особенно в некоторых союзных республиках — весьма влиятельные, пользующиеся поддержкой большинства населения. В крупных городах прошли массовые демонстрации, участники которых отнюдь не скрывали, что не только пресловутые «консерваторы», «тормозящие перестройку», но и сам перестроечный генсек-президент является, с их точки зрения, препятствием на пути развития страны.

Когда академик А.Сахаров на Первом съезде народных депутатов СССР говорил о настоятельной необходимости подписания нового федеративного договора, ещё, пожалуй, существовала возможность сохранить — в той или иной форме — распадавшуюся империю. Однако ни Горбачёв, ни коммунистические руководители даже в 1989 г. не видели, насколько реальна угроза этого распада.

Между тем уже в 1986 г. проявления кризиса межэтнических отношений трудно было не заметить. Смещение с поста главного казахстанского коммуниста Кунаева и его замена — по приказу из Москвы — русским, Колбиным, вызвали двухдневные беспорядки в Алма-Ате и в некоторых других городах республики. Чуть позже произошли кровавые стычки и погромы в Новом Узене, в Ферганской долине, в Сумгаите; перешли в активную стадию давние конфликты: армяно-азербайджанский, грузино-абхазский, грузино-осетинский, осетино-ингушский… Из-за Нагорного Карабаха (Арцаха) началась настоящая война (в вялой, латентной форме она длится до сих пор).

С конца 1985 г. в украинской и прибалтийской печати всё чаще появлялись протесты против русификации. В Латвии, Литве, Эстонии, Молдове были созданы народные (национальные) фронты, которые с 1989 г. открыто выступили за независимость своих стран. На Украине всё большей поддержкой пользовалось умеренно националистическое движение («Рух»).

Московские власти не знали, как реагировать. В «окраинных» республиках (где даже часть коммунистических функционеров с 1990 г. выступала против сохранения Советского Союза) при поддержке горбачёвского «центра» действовали приверженцы сохранения империи, объединённые в интерфронты и другие не слишком популярные, но крикливые и задиристые группировки.

Невооружённых (хотя, по некоторым свидетельствам, настроенных весьма агрессивно) тбилисских демонстрантов в апреле 1989 г. разогнали советские солдаты; пролилась кровь. Деятели армянского комитета «Карабах» были арестованы. Москва (вероятно, по идее Анатолия Лукьянова, сменившего на посту председателя Верховного совета СССР подавшегося в президенты Горбачёва) принялась поощрять «малые национализмы», натравливая гагаузов на молдаван, абхазов на грузин. И вновь — бессистемное и бессмысленное, но ведущее к кровопролитию применение военной силы: в Баку в 1990-м, в Вильнюсе и Риге в 1991-м.

Горбачёв то говорил об «экстремистах», то распускал слухи о своей непричастности к актам насилия, то затевал абсурдную экономическую блокаду объявившей о своей самостоятельности Литвы. Тем временем шли переговоры с республиканскими лидерами (а почти все союзные республики вслед за Литвой, Латвией и Эстонией объявили если не о своей независимости, то о «суверенитете»).

Горбачёв и его советники затеяли то, что вошло в историю как «новоогарёвский процесс» (по названию резиденции президента СССР под Москвой). 23 ноября 1990 г. московские власти представили союзным республикам очередной проект договора. Прибалтика и Грузия отказались даже обсуждать предложения Горбачёва, лидеры других государств не хотели ссориться с центральным правительством, но более размышляли не о сохранении единого государства (теперь под названием «Союз Советских Суверенных Республик»), а о торге с горбачёвской Москвой.

Тем временем в том же ноябре Москва Ельцина, избранного главой Верховного Совета РСФСР, заключила с Украиной и Казахстаном соглашения о взаимном признании суверенитета и о сотрудничестве. Бывший руководитель Московского комитета КПСС, уже демонстративно вышедший из своей бывшей партии, утверждал, что в этих договорах — основа будущего союза.

Улицы крупных городов подвергались усиленному патрулированию, в Литве и Латвии юноши открыто сопротивлялись призыву в Советскую армию, в нескольких республиках в ходе референдумов и парламентских голосований была подтверждена независимость от СССР.

И всё-таки 23 апреля 1991 г. Горбачёв и девять из пятнадцати республиканских лидеров подписали заявление о намерении заключить новый союзный договор. Понимался смысл этого договора по-разному: кто-то желал создать конфедерацию, кто-то соглашался сохранить федеративное государство. Почти все тянули время.

Ударом по союзной власти стало убедительное всенародное избрание Ельцина российским президентом (12 июня 1991 г.). Теперь в Москве было два президента…

Сторонники наведения порядка по старым советским рецептам, желая сорвать намеченное на 20 августа подписание горбачёвского, довольно компромиссного и не совсем внятного, союзного договора, затеяли «странный путч». Высшие должностные лица СССР (вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов, министр внутренних дел Пуго, председатель КГБ Крючков и др.) объявили уехавшего отдыхать Горбачёва недееспособным и провозгласили создание нелегитимного органа власти — Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). В Москву были введены войска, которые не получили, однако, внятных приказов. Путчисты медлили; возможно, они ждали какого-то заявления Горбачёва (причастность президента к путчу — лишь гипотеза). Единственной легитимной властью в Москве оказались Ельцин и подчинённые ему государственные структуры РСФСР, находившиеся ещё в процессе становления.

Ельцин возглавил стихийное движение против путчистов. Заговорщики бездействовали, некоторые высшие армейские офицеры заявили о неподчинении приказам ГКЧП. Неудавшиеся путчисты вылетели в Форос, к Горбачёву. Ельцин и его сторонники праздновали победу.

Горбачёв вернулся в столицу, но о подписании новогарёвских соглашений уже никто, естественно, не вспоминал. Вместо этого произошло публичное подписание совсем другого документа — указа Ельцина о приостановке деятельности всех структур КПСС на российской территории. Горбачёв сложил с себя полномочия генерального секретаря распадавшейся и растерявшейся партии.

6 сентября СССР — под давлением США и российского президента — официально признал независимость стран Балтии. Длилось состояние неопределённости. Экономическая разруха, пустые полки магазинов, ожидание неизбежных, но пока ещё непонятно каких перемен…

В начале декабря жители Украины на референдуме высказались за независимость своей страны. Сохранявшийся ещё СССР стал анахронизмом.

6 декабря 1991 г. Горбачёв дал интервью французским тележурналистам, показанное вечером 8-го числа. Президент говорил: «Центр — это я; я не буду участвовать в развале Союза». В этот момент Советский Союз уже развалился — без участия Горбачёва.

8 декабря лидеры России, Украины и Белоруссии, собравшись в Беловежской пуще, объявили о денонсации договора 1922 г. — правовой основы образования СССР — и о создании Содружества Независимых Государств. 21 декабря к этому странному и эфемерному образованию — международной организации, на время притворившейся государством, — присоединились ещё 8 республик.

25 декабря президент распавшейся империи объявил о сложении с себя полномочий. Над Кремлём был поднят российский триколор.

5. Конец холодной войны

В середине 1980-х гг., как и на протяжении предшествовавших десятилетий, СССР и США воспринимались как две сверхдержавы. На излёте формального правления Константина Черненко, в конце 1984 — начале 1985 г., возобновились контакты между высшими должностными лицами этих сверхдержав. Переговоры были предварительными, никто не решался брать на себя серьёзных обязательств в предвидении неизбежных перемен в советской политической элите. Тем не менее и рейгановская Америка, и советская Россия явно были заинтересованы в нормализации отношений, обострившихся на исходе брежневского времени и в недолгое правление Андропова. Самым важным вопросом тогда небезосновательно считался вопрос о разорительной гонке вооружений.

На XXVII, первом и предпоследнем горбачёвском, съезде КПСС (1986) были определены — в числе прочего — задачи советской внешней политики. Сформулированы они были вполне традиционно:

обеспечить всеобщую безопасность;

способствовать разоружению;

поддерживать взаимовыгодное экономическое сотрудничество с западными странами;

укреплять «социалистическую систему» в целом и в особенности «социалистическое содружество» (т.е. союз тех стран, которые были связаны с СССР Варшавским договором или тесным военно-политическим сотрудничеством; к числу таковых относили в то время — вне Европы — Кубу, Монголию, Вьетнам, Лаос);

упрочивать тесные связи со странами «третьего мира», в особенности с теми из них, которые объявили о своей «социалистической ориентации»;

содействовать усилению «международного коммунистического и рабочего движения».

Сходные задачи формулировались при Брежневе («Программа мира», «Программа дальнейшей борьбы за мир»), однако при Горбачёве реальная политика уже не могла сводиться к съездовским формулам-заклинаниям, предназначенным в основном для ритуальной пропаганды (утратившей всякую действенность ещё при предшественниках генсека-президента).

В июльском номере 1988 г. журнала «Коммунист», официального издания ЦК КПСС, были опубликованы «тезисы для обсуждения» под названием «Социальный прогресс в современном мире». Тезисы были столь же путаными и невразумительными, как сформулированная на ХХ съезде КПСС программа хрущёвской внешней политики, — и при этом столь же решительно порывавшими с устоявшейся коммунистической догматикой.

Ноябрь 1985 г. Советско-американская встреча в Женеве

Авторы тезисов (несомненно одобренных и — скорее всего — вчерне набросанных самим Горбачёвым) писали о взаимосвязанном современном мире, о том, что традиционное деление этого мира на три части (капиталистический, социалистический и «третий»), равно как и противостояние «двух систем», не отменяется, — но противостояние неизбежно должно сочетаться с сотрудничеством, что конфликтные ситуации следует разрешать не на пути гонки вооружений, а политическими средствами.

Эта программа была, по мнению одного из западных советологов, «идеологическим обоснованием отнесения соревнования двух миров в отдалённое будущее». Иные оценивали идеи Горбачёва и его советников как «малоубедительные импровизации». Э. Мандель писал, что текст, опубликованный в журнале «Коммунист», — это «решительная ревизия марксистской теории империализма».

Почти сразу после прихода к власти Горбачёва стало ясно, что новое советское руководство решило сделать ставку на нормализацию двусторонних отношений с США и пойти на уступки Западу. Восстановление безвозвратно улетучившегося «духа Хельсинки» было задачей нереальной (хотя бы потому, что Запад по второму разу не стал бы признавать нерушимость границ в Европе, зыбкость которых становилась с каждым годом горбачёвского правления всё более очевидной), но договориться о сокращении обременительных для всех расходов на стратегические ракеты бывший голливудский актёр и бывший ставропольский комбайнёр вполне могли. В итоге такая договорённость была достигнута.

Лидеры сверхдержав встречались в ноябре 1985 г. в Женеве, в октябре 1986 г. в Рейкьявике. Обозначилось сближение позиций, были подписаны многие важные соглашения, но шаги к реальному прекращению холодной войны в первые два года правления «архитектора перестройки» были прочерчены лишь пунктирными линиями.

В Вашингтоне 8 декабря 1987 г. Рейган и Горбачёв наконец подписали соглашение об уничтожении ядерных ракет средней и меньшей дальности. Был принят так называемый нулевой вариант, который американцы предлагали ещё в начале 1980-х гг. Стороны взяли на себя обязательство демонтировать все ракеты упомянутых типов. (До этого СССР, обладавший 1752 такими ракетами, не желал уничтожить их в обмен на демонтаж 869 аналогичных американских единиц.)

Октябрь 1986 г. Встреча М.С.Горбачёва и Р.Рейгана в Рейкьявике.

Впервые в истории холодной войны было заключено соглашение, инициировавшее реальный процесс разоружения (договоры 1970-х гг. предусматривали по преимуществу лишь отказ от производства нового оружия — при сохранении уже имевшегося).

Впрочем, история холодной войны уже заканчивалась — благодаря твёрдой позиции американского руководства и доброй воле Михаила Горбачёва. СССР был не в состоянии продолжать гонку вооружений — бессмысленную политически и обременительную экономически. США уже не рассматривали Советский Союз как возможного противника в войне, понимая, что такая война может быть только ядерной, а следовательно, ведущей к взаимному уничтожению всех народов Земли — воюющих и невоюющих.

Рейган, не скрывавший своей нелюбви к Советскому Союзу и коммунистической идеологии, предпочёл договариваться с «империей зла», а не длить конфронтацию с нею. Новые руководители советской внешней политики (Э. Шеварднадзе, сменивший на посту министра иностранных дел А. Громыко, и А. Яковлев, заведовавший отношениями с зарубежными странами в аппарате ЦК КПСС) хорошо понимали, что в условиях затеянных в нашей стране реформ невозможно по-прежнему тратить огромные суммы на обеспечение военного паритета (равенства) с богатейшими странами мира. Более того, по мнению Горбачёва и его сотрудников, СССР нуждался в западных кредитах, в поставках товаров и передовых технологий из США, Японии, Западной Европы.

В советской внешней политике возобладал здравый смысл. Горбачёв и его советники отказались от ставки на силу — отчасти потому, что средств для дальнейших ставок не было, отчасти из-за того, что поостыл соревновательный азарт, подпитывавшийся расчётом на якобы гарантированный выигрыш «сил социализма и прогресса» в их историческом противостоянии «миру насилия и чистогана».

Генеральный секретарь КПСС провозгласил, что теперь внешнюю политику Советского Союза будет определять новое мышление. Это звучное словосочетание, понравившееся западной общественности, отнюдь не предполагало какой-то принципиальной новизны. Речь шла всего лишь о завуалированном признании бесперспективности старой политики советского руководства. Однако и это было прорывом.

8 декабря 1987 г. в Вашингтоне подписан Договор между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности.

Переведённая на многие языки брошюра Горбачёва «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира» зафиксировала готовность лидера СССР вести диалог с Западом на основе осторожного сотрудничества.

Сотрудничеству, помимо уже упомянутого соглашения об уничтожении ракет средней и меньшей дальности, способствовали и другие шаги советского руководства. Ещё в августе 1985 г., в сороковую годовщину бомбардировки Хиросимы, СССР заявил о введении моратория на ядерные взрывы (в ответ американцы предложили советским наблюдателям присутствовать на своих испытаниях атомного оружия).

15 января 1986 г. Горбачёв выступил с заявлением «В двухтысячный год без ядерного оружия». Поэтапный план ликвидации оружия массового поражения к началу XXI в. был не слишком реалистичным, но, несмотря на свой несколько пропагандистский характер, позволял западным политикам сделать вывод о миролюбивых намерениях СССР

В 1987 г., во время вашингтонской встречи Горбачёва и Рейгана, наметилось и продвижение к нормализации ситуации в Афганистане. Американский президент пообещал прекратить военную помощь моджахедам, сражавшимся против кабульского правительства, а советский лидер заявил о готовности вывести из сопредельной страны наши войска. К февралю 1988 г. вывод «ограниченного контингента» был завершён. В 1989 г. Первый съезд народных депутатов СССР признал вторжение в Афганистан политической ошибкой.

Нормализации отношений с западным миром способствовало и подписание СССР Венской декларации Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Наша страна взяла на себя обязательства привести свои законы и правоприменительную практику в соответствие с международными нормами. СССР пообещал уважать права и свободы человека. Через несколько месяцев были подготовлены проекты Закона о свободе совести и религиозных организаций и Указа о выезде из СССР и въезде в СССР советских граждан.

Весной 1989 г. Президиум Верховного совета принял указ «О сокращении Вооружённых сил СССР и расходов на оборону в течение 1989—1990 гг.».

В 1985—1988 гг. отношения США и СССР перестали быть враждебными. Сохранялась взаимная подозрительность, сохранялось и соперничество, однако холодная война, предполагавшая взаимное сдерживание и стремление пользоваться малейшими промахами и неудачами конкурентов, ушла в прошлое.

В 1989—1991 гг. СССР, переживавший масштабный кризис, продолжал активное сотрудничество с Западом. Горбачёв, установивший хорошие отношения с лидерами ведущих стран НАТО, рассчитывал на то, что внешнеполитические успехи (объективно несомненные, но не слишком убедительные для внутренней оппозиции) упрочат положение генсека-президента внутри страны.

15 февраля 1989 г. завершён вывод советских войск из Афганистана.

Одновременно с нормализацией советско-американских (и вообще советско-западных) отношений началось урегулирование давнего конфликта Москвы и Пекина. Вывод советских войск из Афганистана и Монголии создал условия для первой за долгие годы встречи советского и китайского лидеров. Успеху визита Горбачёва в Пекин способствовали также предварительная договорённость об урегулировании пограничной проблемы (возникшей еще в XVII столетии) и усилия советской стороны, направленные на вывод вьетнамских войск из Камбоджи (эта операция была закончена к концу 1989 г.).

Визит Горбачёва в Пекин в мае 1989 г. совпал с активизацией антикоммунистической оппозиции в Китае. Многие из лидеров и участников тамошнего демократического (правозащитного) движения выразили своё сочувствие лидеру перестройки.

Китайские власти некоторое время терпели открытые выступления своих «идеологических противников», но почти сразу после торжественных проводов советского лидера учинили кровавую расправу над оппозиционерами, собравшимися на пекинской площади Тяньанмынь.

В Москве предпочли не заметить эту акцию китайского руководства. СССР и Китай договорились о налаживании экономического сотрудничества и о сокращении приграничных контингентов войск.

Изменения в СССР не могли не повлиять на ситуацию в странах-сателлитах. Руководители так называемых социалистических государств держались у власти, уповая на поддержку «старшего брата». После того как «брат» стал себя вести как дальний родственник, после того как нормализовались отношения СССР с Западом, стала очевидной невозможность военного вмешательства СССР в дела соседних европейских стран. Коммунистические правительства оказались лицом к лицу со своими народами, не слишком доверявшими этим правительствам.

Советские солдаты покидают Восточную Европу. Первый танковый полк, дислоцировавшийся в чехословацком городе Миловице, отправляется домой. 1990 г.

Лидеры стран «социалистического содружества» подписали — без особого, правда, энтузиазма — составленную в Москве Берлинскую декларацию, которая предлагала одновременно распустить НАТО и Организацию Варшавского договора (1987). Упомянутые лидеры внешне радушно — хотя тоже без воодушевления — принимали советского лидера в своих столицах. Горбачёва уважительно выслушивали, но не спешили следовать советскому примеру, который казался чересчур заразительным в странах, где подавляющее большинство населения недолюбливало как российских, так и собственных коммунистов. Наиболее дальновидным из числа последних было ясно, что ослабление советского контроля очень скоро приведёт — в Чехословакии, или в Венгрии, или в Польше — к краху коммунистических режимов.

В 1989 г. начался вывод советских войск из ГДР, ВНР, ЧССР и ПНР. Эти аббревиатуры очень скоро были заменены нормальными, исторически привычными названиями стран…

В августе 1989 г. завершился период коммунистического правления в Польше. Во второй половине 1989-го и в начале 1990 г. структуры коммунистической власти были мирным путём демонтированы в Чехословакии, Венгрии, Болгарии. Декабрьская революция 1990 г. в Румынии привела к свержению диктаторского режима Николае Чаушеску. Декоммунизация затронула и Монголию.

В Югославии начался процесс распада федеративного государства. В 1991 г. провозгласили независимость Словения, Хорватия, Босния и Герцоговина, Македония. Новые власти этих республик придерживались явно некоммунистической ориентации. Попытки сербских коммунистов, постепенно превращавшихся в националистов, сохранить единство страны военным путём оказались безуспешными.

Первый тост за объединённую Германию. 12 сентября 1990 г. в Москве подписан договор об окончательном урегулировании Германского вопроса

В июле 1990 г. Горбачёв дал принципиальное согласие на объединение ГДР и ФРГ. 12 сентября 1990 г. в Москве был подписан Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии. Лидеры держав, в 1945 г. принявших капитуляцию Третьего рейха, наконец-то сумели договориться о статусе единой Германии. Германская демократическая республика прекратила своё существование и вошла в состав ФРГ (3 октября 1990 г.).

Горбачёва неоднократно упрекали в том, что он согласился на объединение Германии, не выторговав у западных стран никаких уступок, «развалил» социалистическое содружество и «отдал страны народной демократии» Западу. Уже будучи в отставке, бывший президент СССР возражал таким обвинителям: «А что и кому я отдал? Польшу — полякам, Венгрию — венграм, Германию — немцам…»

В 1991 г. были распущены Организация Варшавского договора и Совет экономической взаимопомощи. Советская «внешняя империя» прекратила своё существование.

Текст написан Анатолием Головатенко и представлен здесь несколько в сокращенном виде и в иной компоновке.

6. Фрагменты из официальных документов,
а также из выступлений и работ Горбачёва

Из речи Генерального секретаря ЦК КПСС товарища М.С. Горбачева на Пленуме ЦК КПСС
(Правда. 1985. 12 марта.)

Стратегическая линия, выработанная на XXVI съезде, последующих Пленумах ЦК при деятельном участии Юрия Владимировича Андропова и Константина Устиновича Черненко, была и остается неизменной. Это — линия на ускорение социально-экономического развития страны, на совершенствование всех сторон жизни общества. Речь идет о преобразовании материально-технической базы производства. Речь идет о совершенствовании системы общественных отношений, прежде всего экономических. Речь идет и о развитии самого человека, о качественном улучшении материальных условий его жизни и труда, его духовного облика.

Нам предстоит добиться решающего поворота в переводе народного хозяйства на рельсы интенсивного развития. Мы должны, обязаны в короткие сроки выйти на самые передовые научно-технические позиций, на высший мировой уровень производительности общественного труда.

Чтобы успешнее и быстрее решить эту задачу, необходимо и далее настойчиво совершенствовать хозяйственный механизм и всю систему управления. Идя по этому пути, выбирая оптимальные решения, важно творчески применять основополагающие принципы социалистического хозяйствования. Это значит неуклонно осуществлять плановое развитие экономики, укреплять социалистическую собственность, расширять права, повышать самостоятельность и ответственность предприятий, усиливать их заинтересованность в конечных результатах работы. Это значит подчинять все экономическое развитие в конечном счете интересам советских людей.

ГОРБАЧЕВА, РАИСА МАКСИМОВНА (1932 – 1999) –
видная общественная и политическая деятельница,
жена президента СССР М.С.Горбачева.

Партия будет неуклонно проводить разработанную ею социальную политику. Все во имя человека, на благо человека — это программное положение должно наполняться все более глубоким и конкретным содержанием. Понятно, что улучшение условий жизни человека должно основываться на его возрастающем вкладе в общее дело. Там, где допускаются отклонения от этого принципа, неизбежно нарушается социальная справедливость, представляющая собой важнейший фактор единства и стабильности социалистического общества. <…>

Из книги "Смешанное общество. Российский вариант"
(М., 1999. С. 196 – 201)

<…> Назрела необходимость очередного реформирования экономики.

<…> В 1985 г. было принято Постановление ЦК КПСС и СМ СССР “О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма”, а в 1986 г. Постановление ЦК КПСС “О мерах по усилению борьбы с нетрудовыми доходами” и Указ Президиума Верховного Совета СССР “Об усилении борьбы с извлечением нетрудовых доходов”. Реализация мер, содержавшихся в этих и других подобных документах, с одной стороны, внесла существенный вклад в yсугубление экономических, в том числе финансовых трудностей в стране, с другой стороны, очередной раз основательно ударила по негосударственному сектору, особенно по его разрешенным индивидуально-предпринимательским сегментам.

Если борьба с пьянством и алкоголизмом еще больше усложнила финансовую ситуацию и образовала невосполнимую брешь в государственном бюджете, то борьба с нетрудовыми доходами задела те слои населения, которые своей экономической, во многом предпринимательской, деятельностью компенсировали для населения последствия огосударствления и административных регламентаций в сфере производства продовольствия, товаров народного потребления и услуг.

Особенно пострадало личное подсобное хозяйство. Борьба с нетрудовыми доходами во многих регионах страны вылилась в борьбу с личным подсобным хозяйством. В некоторых областях и районах устанавливались жесткие нормы посадки ранних овощей, клубники, томатов и пр. По отношению к нарушителям ограничений принимались меры прямого действия. Партийные и государственные органы (милиция, прокуратура, местные советы, райкомы партии), мобилизуя соответствующие силы и современную мощную технику (тракторы, бульдозеры), уничтожали теплицы, посадки ранних овощей. Принимались решения по лишению людей приусадебных участков или урезанию последних и т.п. Одним из мероприятий этой кампании был запрет на вывоз продукции из одного региона в другой. В результате пропадала продукция, оказался деформированным колхозный рынок, долгое время остававшийся практически единственным узаконенным институтом свободных рыночных отношений в огосударствленной системе. Экономические и социальные последствия этой борьбы в конечном счете убедили государственную верхушку в необходимости расширения негосударственного сектора, в частности, путем развития индивидуальной трудовой деятельности и особенно новой кооперации в производстве товаров народного потребления, переработке вторичного сырья, в бытовом обслуживании и общественном питании.

После законно разрешенного развития предпринимательства в период НЭПа (1921 — 1927 гг.) вторым его взлетом стало массовое кооперативное движение 1986-1992 гг. За этот относительно непродолжительный период, когда предпринимательство действительно поощрялось как массовое явление, развитие самой кооперации, т.е. важнейшей формы нового российского предпринимательства, успело пройти ряд этапов.

Анализ этих этапов важен и с точки зрения выявления возможностей развития социальной базы предпринимательства и многосекторного хозяйства и для иллюстрации того, как подменялись легитимные формы предпринимательства теневыми и криминальными. Причем это происходило в условиях еще сохранявшейся огосударствленной системы, когда неформальная или параллельная экономика была ограничена достаточно жесткими правовыми, политическими, социальными и морально-нравственными рамками. О том, что такие рамки были и действительно определяли экономические отношения в стране, свидетельствует быстрая реакция нового предпринимательства на принимаемые государственные решения. Поэтому и этапы становления и развития предпринимательства в форме новой кооперации можно датировать с точностью до месяца.

Первый этап (с августа 1986 г. по май 1988 г.), т.е. до принятия Закона “О кооперации в СССР”, характеризовался тем, что кооперация в форме малого предпринимательства с определенными трудностями, вызванными отчасти новизной дела, развивалась в названных выше сферах относительно быстро. Этому способствовал и привычный для советского хозяйства дух очередной кампании, направленной на развитие этой формы предпринимательства, но и желание людей, как правило, молодых инициативных, имеющих неплохое образование, попробовать свои силы в новой предпринимательской среде, оставив малопродуктивную, неинтересную и малодоходную деятельность в государственном хозяйстве. Этот этап помог подготовить один из самых прогрессивных и демократичных экономических законов за все годы советских реформ — Закон о кооперации.

Второй этап (лето-осень 1988 г.) — после принятия Закона о кооперации и до выхода Постановления Совета Министров СССР о запрещении и ограничении для кооперации некоторых видов деятельности — характеризовался интенсивным развитием кооперативов в разных сферах, образованием многих новых их видов в различных регионах, городах, селах, а также практическим перерастанием части кооперации по существу в частное предпринимательство, лишь прикрывавшееся кооперативной формой.

В течение обоих этих этапов сложилась и поддерживалась вера в быстрое и радикальное преобразование экономики и, прежде всего, государственного хозяйства. Речь шла о развертывании элементов рынка — оптовой торговли, о предоставлении самостоятельности хозяйственным звеньям, смягчении жесткого государственного регулирования сбыта продукции, новой системе ценообразования, налогообложения и т.д. На этом этапе широко практиковались различного рода эксперименты в государственном хозяйстве, направленные на предпринимательские перемены в нем. В связи с принятием Закона о государственном предприятии получил широкое распространение принцип хозяйственного расчета в его новом смысле. Хозяйственный расчет еще со времен НЭПа внедрялся в советскую экономику. Однако в условиях всеобъемлющего и жесткого огосударствления использование хозрасчета в целях развития предпринимательства было невозможно. Хозяйственный расчет существовал как метод сопоставления затрат и результатов и выявления на этой основе итогов хозяйственной деятельности. Но в условиях отсутствия рыночных механизмов он в принципе не мог быть реализован в целях поиска и осуществления эффективных предпринимательских решений. И все попытки ввести его на разных хозяйственных уровнях в качестве способа обеспечения действительной хозяйственной самостоятельности и самофинансирования — хозрасчет предприятий, производственных объединений, внутрипроизводственный хозрасчет, отраслевой, региональный, республиканский кончались неудачей. Отсюда и поиск его разных форм: полный, неполный, хозрасчет особого рода и т.п., что тоже не могло придать хозрасчету реального предпринимательского содержания.

<…> Однако одновременно стало ясно, что базы для широкомасштабных позитивных рыночных перемен в государственном хозяйстве не создается. Реальная экономическая реформа задерживается. Частная собственность и принципы развития многосекторного хозяйства продолжают оставаться под запретом. Дифференциация между темпами преобразований в государственном хозяйстве и развитием кооперативного предпринимательского сектора растет.

Третий этап в развитии кооперативного предпринимательства начался принятием Постановления СМ СССР о запрещенных видах деятельности Указа о налогообложении личных доходов членов кооперативов, согласно которому прогрессивное налогообложение этих доходов достигало 90 %. Этот Указ был впоследствии заменен документом “О Правилах налогообложения кооперативов”, дополненного разработками мест, письмами Минфина СССР и Госкомцен СССР, направленных на ужесточение и административную регламентации кооперации, соответствующие принципам регулирования государственного хозяйства. Со стороны кооперации, быстро окрепшей, были приняты ответные меры — стали создаваться различного рода объединения, территориальные и отраслевые, выражающие предпринимательские интересы кооперативов, демонстрировавшие размах и массовость кооперативного предпринимательского движения.

<…> Сформировалась вообще парадоксальная конкурентная среда. Кооперативы, призванные производить товары народного потребления и услуги населению, стали конкурировать на потребительском рынке в условиях дефицита и неразвитости рыночных отношений с самим населением. Такие товары, как ткани, шерсть, мясо, масло, мука и т.п., которые могут служить сырьем в производстве товаров и в домашнем хозяйстве, стали предметом раздора, а деятельность кооперативов как рыночных предпринимательских структур предметом ненависти широких слоев населения.

<…> Важнейшими итогами деятельности нового кооперативного предпринимательства были, во-первых, демонстрация того, что возможно вложение средств преимущественно самого населения в развитие производства и сферу услуг. Во-вторых, в ходе развития кооперации произошла легализация многих ранее теневых предпринимательских структур. Однако в то же время наблюдалось активное создание новых теневых конгломератов, куда было вовлечено и кооперативное и государственное хозяйство. В-третьих, было практически доказано, что в стране сохранились мощные социальные силы, включающие разные слои населения, готовые и способные развернуть широкую предпринимательскую деятельность в разных социально-экономических формах. Это означало наличие социальных основ движения страны к смешанной экономике и обществу смешанного типа.

В 1991 г. кооперативное предпринимательство вступило в завершающий этап своего существования. К весне 1992 г. кооперация формально ушла из российской жизни. Это объясняется тем, что из российского законодательства исчезло понятие кооперации. В законах “О собственности в РСФСР” и “О предприятиях и предпринимательской деятельности” ни кооперативная собственность, ни кооперативное предпринимательство не упоминаются. В какой-то мере это исчезновение компенсировалось развитием малых предприятий в разных хозяйственных фирмах и, соответственно, малого предпринимательства. Однако и этому направлению предпринимательства не повезло уже в условиях новых радикальных российских реформ.

Российский вариант предпринимательства в условиях огосударствленной системы способствовал наряду с другими факторами слому этой системы. Это произошло в том числе и потому, что, не приняв и не развив в полном объеме легитимное предпринимательство, огосударствленная система лишила себя внутренних стимулов развития. Деформировав же и загнав предпринимательство в тень, укрепив параллельную теневую экономику, эта система создала силу, подрывавшую ее стержневые основы. А без предпринимательства она не могла использовать рыночные механизмы в интересах своего производственного и социального развития. Эти механизмы в скрытой форме стали работать против нее. <…>

Из программного заявления XXVIII Съезда КПСС
«К гуманному, демократическому социализму»
(Материалы ХХVIII съезда КПСС. М., 1990. С. 131 – 132.)

Перестройка положила начало демократическим сдвигам в жизни страны. При всей противоречивости процессов общественного развития идет духовное и политическое раскрепощение народа. Шаг за шагом, в острой борьбе старого и нового создаются предпосылки для выхода общества из кризиса, в котором оно оказалось.

Съезд считает: глубинные истоки кризиса не в ущербности самой идеи социализма, а в тех деформациях, которым она подвергалась в прошлом. Огосударствление всех сторон общественной жизни, диктатура, проводившаяся партийно-государственной верхушкой от лица пролетариата, породили новые формы отчуждения человека от собственности и власти, привели к произволу и беззаконию. Хищнически эксплуатировалась природа. Господствовал догматизм, порождая нетерпимость к инакомыслию. Насаждалось пренебрежительное отношение к культурно-историческим ценностям и интеллектуальному богатству народа. Мир рассматривался как арена непримиримой конфронтации общественных систем. Искажение принципа социализма уже в 30—50-е гг. породило сложные проблемы в развитии страны, а во второй половине XX в., когда наметился серьезный поворот в жизни всего человечества, связанный с научно-технической революцией, выявилась неспособность авторитарно-бюрократической системы вывести страну в русло мировой цивилизации. Разрешение назревшего исторического конфликта искусственно сдерживалось оторванной от народа структурой партийно-государственной власти. Суть политики перестройки состоит в переходе от авторитарно-бюрократического строя к обществу гуманного, демократического социализма. Это хотя и трудный, но единственно верный путь к достойной жизни, к реализации материального и духовного потенциала страны. В прошлом нашей страны надо четко различать с одной стороны явления, порожденные сталинизмом и застоем, с другой — реальные достижения народов СССР. В нашем понимании гуманный, демократический социализм — это общество, в котором: — целью общественного развития является человек, для него создаются условия жизни и труда, достойные современной цивилизации, преодолевается отчуждение человека от политической власти, созданных им материальных и духовных ценностей, обеспечивается его активное включение в общественные процессы; — на основе многообразия форм собственности и хозяйствования обеспечивается превращение трудящихся в хозяев производства, гарантируется социальная справедливость; — единственным источником власти является суверенная воля народа; государство, подконтрольное обществу, гарантирует защиту прав и свобод, чести и достоинства человека, независимо от его социального положения, пола и возраста, национальной принадлежности и вероисповедания; осуществляется свободное соревнование всех общественно-политических сил, действующих в рамках закона; — это общество, которое последовательно выступает за мирное и равноправное сотрудничество между народами, уважение прав каждого народа определять свою судьбу.

Из заявления народных депутатов СССР –
членов Межрегиональной депутатской группы
(Век XX и мир. 1990. № 2. С. 43.)

<…> В результате отказа высшего руководства КПСС от проведения тоталитарного курса, благодаря переходу к политике небывалых после Октября 1917 г. реформ возникла принципиально новая общественная ситуация. Она богата надеждами и возможностями избавления от привычных для нас личного бесправия, нищеты, попрания национальных интересов и чаяний. <...> Это “перестройка”, собственно говоря, только в том смысле, что весь процесс возвращения на стержень истории должен быть во что бы то ни стало ненасильственным, эволюционным. ...Первый этап перестройки (с апреля 1985 г. до выступления М. С. Горбачева в январе 1987 г. на Пленуме ЦК КПСС) был лишь новой оттепелью; второй этап, 1987 г., стал началом гласности и отказа от прежней имперской внешней политики; третий этап, 1988 г., закончившийся в политическом отношении в марте — июне 1989 г., был ознаменован прежде всего возникновением самодеятельных и неофициальных общественных движений, тем самым зародились элементы гражданского общества, начался неудержимый распад централизованного бюрократического государства... К гражданской жизни проснулись десятки миллионов людей, уже невозможно загнать их назад, в прежнее состояние. Важнейшим результатом марта (март 1989 г.) стало забастовочное движение шахтеров страны с его поразительно высоким уровнем организованности. Профессиональные и экономические требования в наших условиях по необходимости и с классической опасливостью дополняются и перекрываются сознанием, что прежде всего коренным образом должна быть изменена политическая система всевластного аппарата КПСС и гигантских ведомств. <…>