Sceptic-Ratio. О путях развития советской физики: А.А. Максимов, С. И. Вавилов, А. Ф. Иоффе

[Первая часть данной работы, в которой критикуется позиция В.Ф. Миткевича, цитируется выборочно. Вторая часть, начинающаяся с конца с. 45, после трех звездочек, со слов "Эпоха империализма — эпоха непосредственной борьбы пролетариата за свержение власти буржуазии", приводится целиком.]

В.Ф. Миткевич на примере столкновения фарадеевской точки зрения и точки зрения действия на расстоянии, по существу, вскрывает проявления в области физики коренного антагонизма между материализмом и идеализмом. При этом В.Ф. Миткевич выступает ярым защитником фарадеевской позиции познания, несомненно, материалистической, глубоко научной, органически связанной с другими представлениями Фарадея, легшими в основу физики XIX века (с. 26).

Если в первых выступлениях В.Ф. Миткевич не связывает в явной форме те или иные свои высказывания с положениями диалектического материализма, то позднейшие его выступления носят явные следы влияния на его мировоззрение основоположников марксизма-ленинизма и прежде всего Энгельса и Ленина, уделивших в своих работах такое большое внимание естествознанию. ...

Влияние основоположников марксизма-ленинизма на мировоззрение В.Ф. Миткевича сказалось самым положительным образом. В результате изучения Ленина В.Ф. Миткевич применяет термин "физический идеализм", цитирует и кладет в основу своих рассуждений положение диалектического материализма, взятое из "Материализма и эмпириокритицизма" Ленина о том, что мир есть движущаяся материя, пытается выступить с критикой механистических воззрений и т.д.

Все это признаки большого сдвига, который характеризует процессы, происходящие в некоторых прослойках старой интеллигенции. Этот сдвиг сказывается у В.Ф. Миткевича в большей четкости, большей заостренности его воззрений и устранении недостаточности тех или иных ранее высказывавшихся положений.

Однако влияние диалектического материализма сказалось у В.Ф. Миткевича лишь на отдельных положениях, развиваемых им в его статьях и выступлениях, особенно последнего времени. Значительная же часть воззрений, развиваемых В.Ф. Миткевичем, еще не испытала влияния диалектического материализма. если бы В.Ф. Миткевич более основательно изучил труды основоположников марксизма-ленинизма, то он убедился бы, что ряд положений, которые он выдвигает, еще очень далек от положений диалектического материализма и не способствует разрешению тех вопросов, решить которые пытается В.Ф. Миткевич.

Материализм В.Ф. Миткевича является еще довольно примитивным материализмом, не использовавшим всех тех достижений, которым материализм обогащен и возведен на более высокую ступень развития трудами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. (с. 27 – 28).

[Далее Максимов критикует позицию Миткевича в вопросах математической физики. Последний много писал об объективизации математических абстракций вроде многомерности физической реальности и центра тяжести, хотя сам, ставит в упрек Максимов, принимает за реальность фарадеевские трубки].

Он считает реальными силовые трубки Фарадея. Центр сил: будут ли это силы электромагнитные иои силы тяжести, — все равно есть не что иное, как некоторый центр, в котором сходятся силовые трубки. Но признавать существование силовых трубок и отрицать определенное их расположение — это значит впадать в противоречие в основном допущении (с. 29)

[Затем Максимов критикует Миткевича по вопросу нефизичности правила параллелограмма, по которому находится равнодействующая двух векторов. Максимов цитирует Миткевича].

"Равнодействующая двух векторов есть такая же абстракция, как и исходные векторы или как любые составляющие, на которые, данный вектор может быть разложен. Для выяснения этого вопроса представим себе, например, тяжелый шар, подвешенный на длинной тонкой нити в открытом пространстве при наличии горизонтального ветра. Мы знаем, что в этом случае нить подвеса отклонится от вертикали. С целью разрешения задачи об угле отклонения и в предположении, что давлением ветра на самую нить и ее весом можно пренебречь, а также можно пренебречь и расстоянием точки закрепления нити па поверхности шара от его центра тяжести,— мы должны сложить по правилу параллелограмма вертикальный вектор силы тяжести, равный весу данного шара, и горизонтальный вектор силы давления ветра на его поверхность. Равнодействующая этих двух сил своим направлением и определит угол отклонения нити подвеса от вертикали.

Спрашивается: существует ли равнодействующая двух рассмотренных сил объективно, т.е. вне нашего сознания? Конечно, нет. Ведь если бы она существовала объективно, то, следовательно, она действовала бы на шар одновременно с весом шара и давлением ветра на его поверхность, каковые две силы мы, во всяком случае, с большим правом могли бы считать объективно существующими, чем их равнодействующую. Таким образом, получилось бы, что к шару одновременно приложены три силы, и натяжение нити подвеса оказалось бы вдвое больше, чем это есть в действительности. Следовательно, равнодействующая сила существует только в нашем воображении. Все происходит не так, как если бы она существовала объективно, т.е. вне нашего сознания. Но ведь и вертикальный вектор силы тяжести есть в свою очередь равнодействующая большого количества элементарных сил тяжести, приложенных к отдельным материальным частицам шара. Аналогично и горизонтальная сила давления ветра есть лишь равнодействующая элементарных сил, проистекающих от удара отдельных частиц воздуха о поверхность шара. Наконец, и упомянутые элементарные силы, к которым можно свести все равнодействующие, являются лишь представлениями, символизирующими в нашем сознании тенденции к движению отдельных частей шара, возникающие под влиянием некоторых отчасти известных, отчасти же мало изученных физических процессов."

[После этой цитаты Максимов пишет:]

[В.Ф. Миткевич утверждал, что точки, линии и т.п. геометрические объекты ничему реальному не соответствуют; объективирование математических абстракций — источник злоключений современной физики, но так ли это? По мнению В.Ф. Миткевича, математика играет вспомогательную роль, "леса" при построении здания физической теории.]

Таким образом, понятие математической абстракции, согласно Миткевича, не включает в себя представление о том, что эти абстракции отражают действительные отношения или предметы. В.Ф. Миткевич под абстракцией понимает фикции, символы, вспомогательные понятия, которые, хотя и возникают в связи с чувственным опытом, но отличаются от физических представлений тем, что не отражают действительных отношений и предметов. (с. 32 – 33).

В.Ф. Миткевич не понял сущности математической абстракции. Вместо того чтобы бороться против идеализма в математике, В.Ф. Миткевич санкционирует то положение, которое порождает идеализм... В.Ф. Миткевич допускает одновременно существование двух точек зрения: идеалистической — при формально-математической трактовке явлений и материалистической — при физической трактовке тех же явлений. Действие на расстоянии допустимо как формально-математический прием и не допустимо как физическая точка зрения. Получается не только уступка идеализму, но и разрыв математики и физики. Они, по Миткевичу, оказываются чуждыми друг другу и даже враждебными по методу исследования. Отсюда вытекает у В.Ф. Миткевича те, совершенно неправильные светы и указания в отношении к математике, которые он делает в своих статьях.

Образцом физического мышления В.Ф. Миткевич выдвигает Фарадея, который действительно был материалистом, крупнейшим естествоиспытателем и мыслителем XIX века. Однако не в материализме видит В.Ф. Миткевич истоки основных физических воззрений Фарадея, а в том, что он не обладает математическим образованием. ... Он всю математику в целом считает в отношении метода враждебным физическому мышлению (т.е. материализму)... Противопоставление "физического мышления" "математическому методу", которое делает В.Ф. Миткевич, лишь в известной и притом искаженной форме отражает противоположность между материализмом и идеализмом и ни в коем случае не может заменить ясной философской постанови вопроса о борьбе материализма с идеализмом в физике.

В.Ф. Миткевич, как правило, предпочитает не называть черта чертом, материализм — материализмом, идеализм — идеализмом. У него нет решительной, последовательной позиции в вопросе о борьбе материализма с идеализмом. Он подменяет эту борьбу борьбой физического мышления с математическим методом (с. 34 – 36)... Однако вместо ясной и четкой философской постановки он сводит все дело не к борьбе с идеализмом, а к проблеме действия на расстоянии. Именно эта концепция действия на расстоянии оказывается, по Миткевичу, главным врагом в науке. Философская постановка вопроса подменяется физической (с. 38).

[Максимов, естественно, считает философию наукой более высокого уровня, чем физику. Он думает, что правильный философский взгляд на ту или иную физическую проблему гарантирует ее правильное решение.]

Абстрактно-математический подход к решению проблем, рассматриваемых В.Ф. Миткевичем, сказывается у него также в его сознательном отказе от конкретного рассмотрения проблемы близко- и дальнодействия. В.Ф. Миткевич утверждает, что "этот спор может и должен быть разрешен путем чисто логического рассмотрения простейших случаев. какой бы experimentum crucis мы ни поставили, результаты его всегда можно пытаться трактовать математически и с той и с другой точек зрения".

Таким образом, и вопрос о действии на расстоянии не получил у В.Ф. Миткевича положительного разрешения, которое могло бы удовлетворить советских физиков. И в философском отношении В.Ф. Миткевич не сумел подняться на уровень современного материализма. над ним еще в целом ряде вопросов господствуют воззрения непоследовательного, метафизического материализма.

Поэтому В.Ф. Миткевич повторяет некоторые ошибки механистов в области физики развернутую аргументацию на основе диалектического материализма, В.Ф. Миткевич не выходит за пределы некоторых воззрений Фарадея и Максвелла.

Фарадей и Максвелл были материалистами, но их материализм не возвысился до уровня диалектического материализма, хотя Фарадей сумел преодолеть ряд метафизических воззрений своего времени. Противопоставлять идеализму современных физиков материализм Фарадея, не обогащая, не возвышая его до уровня диалектического материализма, это значит тянуть философское развитие вспять.

Таковы основные физические и философские воззрения, развиваемые акад. В.Ф. Миткевичем в сборнике его статей и выступлений. Много в этом сборнике не удовлетворяет тем требованиям, которые следует предъявлять с позиций современного научного материализма — диалектического материализма — к ученому, борющемуся за материализм.

Значит ли, однако, что настойчивая борьба В.Ф. Миткевич против физического идеализма не заслуживает внимания и поддержки и не сигнализирует действительной опасности? Нет, не значит.

То, что В.Ф. Миткевич не сумел сделать сам, борясь в одиночку, должно быть осуществлено организованным путем, всем коллективом советских физиков и философов. Ошибки, которые допускает В.Ф. Миткевич, должны быть исправлены и устранены, борьба же против физического идеализма должна быть продолжена и доведена до конца с позиций современного материализма — материализма Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина.

В выступлении на сессии Академии наук СССР в марте 1936 года В.Ф. Миткевич по докладу Г.М. Кржижановского в связи с программой работ Группы философии сказал: "...Наши ведущие физики в подавляющем большинстве случаев придерживаются ошибочных натурфилософских установок. Это не может не тормозить развития физической мысли у нас в Союзе, препятствует ей отрешиться от слепого следования зарубежным натурфилософским течениям и выйти на самостоятельный путь".

Далее в том же выступлении В.Ф. Миткевич поднял другой вопрос, имеющий большое значение.

На выступление В.Ф. Миткевич о вреде воззрений на расстоянии с ответом выступил проф. И.Е. Тамм на мартовской сессии Академии наук 1939 года. И.Е. Тамм, вместо того чтобы признать наличие идеалистических шатаний среди советских физиков, наличие раболепия пред некоторыми формами буржуазной идеологии, стал высмеивать воззрения акад. В.Ф. Миткевича, говоря, что рассуждения о действии на расстоянии имеют такой же смысл, как и рассуждения о цвете меридиана.

Акад. В.Ф. Миткевич совершенно правильно и метко в ответ на выступление проф. И.Е. Тамма сказал: "Условно одобряя сравнение, сделанное проф. И, Е. Таммом, я частично соглашаюсь с ним и охотно допускаю, что сформулированный мною вопрос действительно в некотором отношении можно уподобить вопросу о том, какого цвета меридиан. Но только, я спрашиваю своих идейных противников: какого «цвета» их меридианы? Окраска моего меридиана всем присутствующим в достаточной степени ясна. Я думаю, всем также достаточно ясно, какого цвета меридиан проф. И. Е. Тамма А вот только непонятно, какого цвета меридианы А. Ф. Иоффе и С. И. Вавилова: красного они цвета или зеленого. Я полагаю, что усиление деятельности Группы философии поможет нам, наконец, это выяснить".

Наконец, В.Ф. Миткевич поставил еще один важный вопрос о своих статьях. В статье «О "физическом" действии на расстоянии» он писал: "С точки зрения современной физики, культивирующей представление о действии на расстоянии, магнитный поток есть чистая фикция, между тем как внимательное рассмотрение процесса, с которыми имеет дело электромеханика, убеждает нас в справедливости общих фарадее-максвелловских взглядов и заставляет нас трактовать магнитный поток в качестве объективной реальности. Я полагаю, что подобное разногласие между практикой и теорией должно быть полезно как для практики, так и для теории, но и безусловно необходимо".

Вот эти замечания В.Ф. Миткевича, сигнализирующие об определенной опасности, заслуживают самого серьезного внимания.

Правильно ли, что среди наших ведущих теоретиков-физиков имеет распространение идеалистическая философия, импортируемая из стран, где господствует буржуазия?

Правильно ли, что склонность к защите идеализма находится в связи с уклоном к реакционной политической линии, к "цвету меридиана", отличному от красного?

Правильно ли, что наличие идеалистических философских воззрений тормозит развитие советской физики и препятствует устранению отрыва теории от практики?

В дальнейшем мы постараемся ответить на эти важнейшие вопросы, выходящие по своему значению далеко за пределы спора о действии на расстоянии и о фарадеевских воззрениях. (с. 43 – 44)

[Далее язык и аргументация Максимова делается еще более идеологизированными. На с. 45 он называет идеальных с точки зрения материализма ученых. Это — Сеченов, Павлов, К. Тимирязев, Столетов, Умов, Лебедев, Гельдгаммер, Фарадей, Максвелл, Гельмгольц, Кирхгоф, Герц, Больцман, Лоренц. Максимов сообщил. что Столетов выступал против Маха и В. Оствальда: А.Г. Столетов "Общедоступные лекции и речи", 1902, с. 213.]

Эпоха империализма — эпоха непосредственной борьбы пролетариата за свержение власти буржуазии. Эпоха пролетарских революций. В то же время это эпоха усиленной реакции буржуазии во всех областях жизни, в том числе и в области идеологии.

Угроза самому существованию капиталистического общества приводит буржуазию к ожесточенной борьбе. Эта борьба в области идеологии сказывается в усилении агрессии со стороны церкви и идеалистических философских течений, в волне мистики и мракобесия, в травле материалистов и в походе на материализм. В области естествознания влияние буржуазной, реакционной идеологии сказывается в том, что из новейших открытий, особенно в области физики, некоторыми философскими школками среди естествоиспытателей (махисты, неокантианцы и пр.) делаются скептические и идеалистические выводы. Эти идеалистические выводы подхватываются открытой поповщиной и используются для похода против трудящихся и претив науки. Создается то особое положение, которое Ленин характеризовал как «кризис естествознания».

Реакция принимает острейшие формы со времени вступления капитализма в стадию всеобщего кризиса. Она достигает наивысшего обострения после того, как в результате Великой октябрьской социалистической революции 1917 года мир раскалывается на две непримиримые и борющиеся не на жизнь, а на смерть системы: социализма и капитализма. При этом самые дикие формы идеологическая реакция принимает в странах фашизма. В первые годы после гражданской войны, когда борьба за марксизм-ленинизм в области естествознания еще лишь начиналась и была слаба, когда пролетарские кадры среди научных работников были ничтожно малы, наблюдался процесс оживления идеалистических течений среди естествоиспытателей, своим прошлым связанных с царским режимом.

В области неорганических наук идеалистическое поветрие больше всего было тогда связано с теорией относительности Эйнштейна. Махистские корни философских воззрении самого Эйнштейна, односторонне-математическая трактовка самой теории относительности дали повод к тому, что заграницей появились сотни брошюр и книг, делавших идеалистические, а нередко и просто мистические выводы из этой теории. Этот идеологический продукт послевоенного гниения буржуазной идеологии был в немалой степени импортирован русскими махиствующими учеными в СССР. Некоторые из этих поборников идеалистического извращения науки и сами, своим пером, услуживали идеализму и поповщине. В общем в период 1922— 1925 гг. было издано брошюр и книг по теории относительности общим тиражом до 100 тысяч. Из числа авторов брошюр и книг назовем Кассирера, Эддингтона, Борна, Гарри Шмидта, Лемана, Аузрбаха, Мошковского, Ш. Нормана; из русских авторов — Семковского, Е. Лондона, Фредерикса, С. Лифшица, Б. Дюшена, Тан-Богораза и др.

Махисты Богданов, Базаров и П. Юшкевич вкупе с «теоретиком» современного махизма М. Шликом, разбитые еще Лениным, попытались снова поднять голову и выпустили сборник «Теория относительности Эйнштейна и ее философское истолкование» (изд. «Мир". Москва. 1923), где проповедовали махизм в новейшем издании.

«Теоретик» православия и самодержавия, проф. Московской духовной академии поп Флоренский издал книгу под названием «Мнимость в геометрии» (изд. «Поморье». Москва. 1922), где на основе теории относительности доказывал математически границы земного мира, за которыми начинается мир небесный, с ангелами, архангелами и пр.

Махистское и неокантианское поветрие, так широко распространившееся в связи с теорией относительности, однако не ограничивалось этой областью и распространялось и на другие ветви наук о мертвой природе. В издательстве «Начатки знаний» в 1922 г. появилась книга В. Клиффорда «Здравый смысл точных наук», в которой вопреки действительному здравому смыслу науки делалась попытка освободить науку от представлений о материи, силе и пр.

В 1923 г. появились «Последние мысли» А. Пуанкаре. Проф. Я. И. Френкель в 1924 г. в издательстве «Сеятель» издал брошюру махиста Мизеса «Основные идеи современной физики и новое миросозерцание», и т. д., и т. п.

То же наблюдалось и в области биологических наук. В дальнейшем идеализм стал встречать все больший и больший отпор как со стороны марксистской прессы, так и со стороны студенчества. Стало расти количество научных работников и студентов, которые взялись за изучение марксизма-ленинизма. Стали чаще и чаще появляться статьи научных работников-естественников, выступающих под знаменем марксизма-ленинизма.

С победой социализма и уничтожением эксплуататорских классов в СССР были уничтожены и условия, которые порождают идеализм, поповщину, приводят в капиталистических странах к кризису естествознания. Однако пережитки капиталистической идеологии в некоторых прослойках советских естественников еще прочно сохранялись и сохраняются и до настоящего времени. Некоторые представители естествознания в СССР продолжали и продолжают под флагом усвоения новейших достижений науки капиталистических стран протаскивать в СССР различные идеологические продукты буржуазного общества.

Если взять литературу по физике, то легко убедиться в том, что советские физические журналы и советская физическая литература сильно засорены идеалистическим хламом, систематически импортировавшимся из-за границы.

Так, прежде всего в журнале «Успехи физических наук» мы видим, как из года в год этот журнал преподносит своим читателям без малейшей попытки критического отношения различные идеалистические, антинаучные идейки, протаскиваемые под флагом «успехов».

Так, в статье немецкого физика Гейзенберга [УФН. Т. VI. Вып. 6-й. 1936.] пропагандировалось положение, что кванты и корпускулы вообще не обладают «обычной степенью реальности», что «путь и место» электрона не могут быть познаны. В статьях немецкого физика Иордана [УФН. Т. VII. Вып. 3—4-й. 1927; т. X. Вып. 1-й. 1930.], а также в статье датского физика Н. Бора [УФН. Т. VIII. Вып. 3-Й. 1928. ] пропагандировался индетерминизм. В 1930 г. помещена статья махиста Мизеса [Т. X. Вып. 4-й. 1930] и т. д.

Все основные понятия: пространство, время, материя, причинность — подвергались отрицанию или идеалистическому извращению. Читателей — молодых научных работников и студентов-специалистов — отучали от правильного мышления, внося путаницу в их мозги, дезориентируя их идеологически, а иногда и политически.

То, что мы здесь имеем дело с раболепием перед буржуазной идеологией, наглядно видно из того, что такие же антинаучные идеи мы встречаем и в писаниях некоторых советских физиков. Идя целиком на поводу у буржуазных ученых, они некритически воспринимали и проповедовали различные философские антинаучные положения.

Так, у ряда советских физиков (Френкель, Тамм, Шпильрейн) мы встречаем утверждение о том, что электромагнитные процессы происходят в абсолютной пустоте. Например у проф. Я. И. Френкеля мы читаем: «Материальное тело представляет собой не непрерывную среду, а систему элементарных частиц (электроны, ядра), практически не протяженных и расположенных в пустом пространстве» [Я И Френкель «Волновая механика». Ч. 1-я, стр. 13. 1934.].

То же проповедовал на страницах журнала «Сорена» проф. Я. Шпильрейн. В № 9—10 за 1932 год он, отрицая реальность фарадеевских силовых линий и вообще материальность силовых полей, писал: «Чтобы учесть математически действие зарядов и токов в данной точке наблюдения, можно в соответствии с дифференциальными уравнениями Максвелла представить себе сферу очень большого радиуса с центром в точке наблюдения: Сфера эта стягивается в точку наблюдения со скоростью света, т. е. радиус этой сферы уменьшается в секунду кругло на 3 · 10^10 см и станет равным нулю как раз в момент наблюдения. Для учета действия зарядов и токов в точке наблюдения надо использовать их значении не в момент наблюдения, а раньше, именно в то время, когда через них проходила воображаемая сфера» [«Сорена». Вып. 9 —10-й. стр. 61. 1932.].

Те же воззрения защищал и проф. И. Е. Тамм в своей книге «Основы теории электричества».

В. Ф. Миткевич прав в том отношении, что мы имеем здесь дело с антинаучными положениями. Проф. Я. Шпильрейн и стоящие на одной с ним философской платформе извращают и физику и математику, придавая математическим приемам чисто формальное, идеалистическое значение, лишенное всякого реального содержания.

Точно такая же антинаучная идейка развивалась и по вопросу причинности. При этом расписывали дело так, что к индетерминизму якобы приводит новейшая физика, а не разные реакционные и поповские выдумки о духе епископа Беркли, позаимствованные напрокат некоторыми учеными, желающими слыть передовыми людьми, но пропагандирующими реакционные идеи.

Так, у проф. Я. И. Френкеля в его книге «Волновая механика», являющейся, по его собственным словам, «книгой, доступной для широкого круга читателей», т. е. являющейся, по существу, учебником, мы читаем: «Для, того чтобы примирить корпускулярную теорию света с данными опыта, мы должны были бы отбросить представления о том, что одинаковые причины производят одинаковые следствия, т. е. идею детерминизма корпускулярных явлений» [Я. И. Френкель «Волновая механика». Ч. 1-я, стр. 12. 1934.].

В другом месте, в той же книге, читаем: «Детерминистическое списание движения частицы, предполагающее возможность точной ее локализации в любой момент времени, должно быть здесь оставлено, и мы должны ограничиться более скромной задачей определения вероятности того, что частица в данный момент времени будет найдена в том или ином месте» [Там же, стр. 49. См. также стр. 53—55].

О том же «крушении» детерминизма писал проф. Я. И. Френкель в № 2 журнала «Сорена» за 1932 год.

Раболепие перед новейшими продуктами буржуазной идеологии, преподносимыми под флагом «научности», привели к печальным результатам как по философской, так и по физической линии и по вопросу о законе сохранения энергии.

Физики Гамов, Бронштейн, Френкель, Тамм и др. и примыкающие к ним акад. Иоффе и С. И. Вавилов неустанно повторяли философские измышления философов-идеалистов и физиков-идеалистов о том, что закон сохранения и превращения энергии «устарел», что возможно творение энергии из ничего и превращение ее в ничто.

Так, Г. Гамов в 1930 г. в книжке «Атомное ядро и радиоактивность» в связи с изучением явлений так называемого бета-распада писал: «Если в указанных опытах не окажется какой-либо ошибки, что, однако, весьма маловероятно, то нам придется признать, что мы встречаемся здесь впервые с нарушением закона сохранения энергии. К этому взгляду склоняется в настоящее время основатель квантовой теории атома Б о р» [Г. Гамов «Атомное ядро и радиоактивность, стр. 42. 1930.].

В связи с тем же вопросом тот же Гамов писал в 1932 г.: «При теперешнем состоянии атомной теории мы, однако, должны, как впервые указал Н. Бор, считаться и с той возможностью, что непрерывное распределение энергии между ядрами принципиально не наблюдаемо или, иначе говоря, не имеет никакого смысла в описании физических явлений. Это означало бы, что понятие энергии и ее сохранения теряет смысл в трактовке явлений, связанных с испусканием или захватом ядерных электронов» [Г. Гамов «Строение атомного ядра и радиоактивность, стр. 74. 1930.].

М.П. Бронштейн в № 1 журнала «Сорена» за 1935 год попытался подвести под эти антинаучные идейки даже видимость обоснования. По Бронштейну, закон сохранения и превращения энергии есть якобы философия буржуазии.

Эти антинаучные идейки о недействительности закона сохранения и превращения энергии были на мартовской сессии Академии наук в 1936 году снова повторены и выступлениях проф. И. Е. Тамма и акад. А. Ф. Иоффе и С. К. Вавилова [УФН. Т. XVI. Вып. 7-й, стр. 894 и др. 1936].

Этими антинаучными положениями пытались объяснить те трудности, которые встали пред физикой атома. И, что самое поразительное и поучительное, апологеты крушения закона сохранения и превращения энергии неизменно... проваливались. Все идеалистические измышления о законе сохранения и превращения энергии были опровергнуты в ходе развития подлинно научной физики атома. Наличие же идеалистической болтовни о нарушениях закона сохранения и превращения энергии доказывает, как далеки некоторые физики, претендующие быть передовыми, от действительно передовых идей в науке.

Идеалистические положеньица, протаскиваемые под флагом науки, касаются и таких важных для мировоззрения вопросов, как вопрос о том, движется ли земля вокруг солнца или нет.

В период распространения идеалистической популярной литературы о теории относительности очень часто встречалось утверждение о том, что одинаково правильны положения, говорим ли мы о вращении земли вокруг солнца или солнца вокруг земли.

Автором такого утверждения являлся не кто другой, как сам творец теории относительности — А. Эйнштейн, философские корни мировоззрения которого в период создания теории относительности являлись определенно махистскими. Именно Эйнштейн писал: "Строго говоря, нельзя, например, сказать, что Земля движется по эллипсу вокруг Солнца, так как это положение содержит предпосылку системы координат, в которой Солнце находится в покое, в то время как классическая механика допускает также системы, относительно которых Солнце движется прямолинейно и равномерно. Едва ли кому-нибудь придет в голову пользоваться для исследования движения Земли системой координат последнего рода; с другой стороны, однако, из данного примера еще не следует, что система координат, начало которой все время совпадает с центром тяжести рассматриваемой механической системы, имеет принципиальные преимущества. Так же обстоит дело и в приведенном примере. Никто не станет пользоваться при изучении солнечной системы координатами, находящимися в покое относительно Земли, ибо это непрактично. Принципиально же такая система, согласно общей теории относительности, совершенно равноценна всякой другой» [А. Эйнштейн «Принцип относительности, стр. 125. 1923.]

На основе таких утверждений получалось, что борьба Коперника, Галилея, борьба трудящихся за научное мировоззрение, против религиозного дурмана, была построена на ошибочном воззрении о том, что солнце является центром солнечной системы, что все части солнечной системы связаны генетически между собой, что земля действительно движется вокруг солнца.

Однако и до сих пор такое антинаучное воззрение еще имеет хождение среди руководящих физиков, находящихся либо целиком либо частью под влиянием махистской и вообще идеалистической философии. Такие физики имеются и в среде советских физиков [После того как настоящая статья была уже написана, в редакцию журнала «Под знаменем марксизма» поступила статья акад. С. И. Вавилова, в ней он защищает воззрения, о которых идет речь выше].

Не удивительно поэтому, что у нас так мало пишется хороших популярных брошюр. Выступить с воззрениями, защищающими по существу римскую курию, перед широкими массами трудящихся СССР нельзя: они моментально разоблачат и заклеймят такого популяризатора. Поэтому пропапистские воззрения проводятся под сурдинку в «научной» литературе, а попам, еще не исчезнувшим окончательно с земли советской, поставляются «научные» доводы для их антисоветской деятельности. Они эти доводы и используют!

Как видим, у нас, среди некоторых советских физиков, вместо продолжения и дальнейшего развития лучших традиций физиков-материалистов XIX.в. имеют распространение идеалистические воззрения, перенесенные в советскую литературу из научной литературы и воззрений буржуазных ученых вследствие рабского отношения к ним. Это доказывает, что в головах некоторых советских ученых еще крепко гнездятся пережитки буржуазной идеологии.

Положение усугубляется тем, что группа советских физиков, о которых идет речь, хватается за реакционные философские идейки заграничных физиков, в то время когда среди этих заграничных физиков имеется немало людей, несогласных с идеалистическими толкованиями выводов из новейшей физики.

Так, из числа физиков Планк, Зоммерфельд, Лауэ и некоторые другие неоднократно, хотя и непоследовательно выступали в защиту детерминизма в физике. Среди французских физиков, которых вообще почти совсем избегал и избегает журнал «Успехи физических наук», одновременно уделяя особенное внимание немецким авторам, имеются такие фигуры, как Ланжевен, который по всей линии, и по физической и по общеполитической, борется с реакцией.

Даже Эйнштейн, принесший немало вреда физике своим уклоном по линии философии к махизму, в 1936 г. под влиянием окружения и других обстоятельств выступил совместно с Подольским и Розеном с протестом против идеалистических извращений в квантовой механике. При этом Эйнштейн, Подольский и Розен исходили из следующего, явно материалистического положения.

Они писали: «При анализе физической теории необходимо учитывать различие между объективной реальностью, которая не зависит ни от какой теории, и теми физическими понятиями, с которыми оперирует теория. Эти понятия вводятся в качестве элементов, которые должны соответствовать объективной реальности, и с помощью этих понятий мы и представляем себе эту реальность» [УФН. Т. XVI. Вып. 4-й, стр. 440. 1936].

К сожалению, журнал «Успехи физических наук», напечатавший перевод статьи Эйнштейна, Подольского и Розена, понимает «успехи» физики таким образом, что предпослал статье трех авторов статью проф. В. А. Фока, которая с идеалистических позиций пытается убедить читателей в неправоте Эйнштейна, Подольского и Розена. Получается, что Эйнштейна хвалят, когда он пишет в махистском духе, и бранят, когда он выступает совместно с другими в защиту достоинства науки, против некоторых идеалистических извращений в физике.

Самым печальным в этой истории является то, что перечисленные советские физики хватаются не за материалистические высказывания заграничных физиков, а за идеалистические.

Правда, подавляющее большинство материалистических высказываний заграничных физиков является стихийным и непоследовательным. Но у советских физиков есть возможность, продолжая лучшие традиции физиков XIX в. и на основе материализма Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, дать сокрушительный отпор всяким извращениям и шатаниям в сторону идеализма, тормозящим развитие физики, и показать мировому коллективу физиков, как избирать правильный путь, когда физика наталкивается на те или иные трудности, приводящие к борьбе философских течений. Вместо этого приходится снова и снова наблюдать, как вместо победного пути некоторые советские физики избирают путь, на котором оказываются разбитыми в их собственной области благодаря тому, что они занимают неправильные философские позиции.

[Печальные размышления вызывают, например, такие строки из докладов акад. С.И. Вавилова и проф. И.Е. Тамма на мартовской сессии Академии наук 1936 года. С.И. Вавилов говорил: "Едва ли можно видеть какую-то принципиальную, тем более философскую невозможность в попытках отказа от законов сохранения для элементарных процессов (УФН. Т. XVI. Вып. 7-й стр. 894).

И. Е. Тамм говорил: «Я хотел бы теперь очень кратко коснуться того вопроса, который уже давно дебатировался в прениях по предыдущим докладам в связи с недавно появившейся работой Шенкланда. Результаты этой работы, относящейся к области рассеяния гамма-лучей, области, очень тесно связанной с кругом явлений ядерной физики, противоречат закону сохранения энергии. Эти результаты не могут считаться пока окончательными, необходимы их тщательная проверка и повторение, и трудно сказать, к чему эта проверка приведет. С другой стороны, эти опыты никак нельзя сбросить со счетов. Если проверка подтвердит результаты опытов Шенкланда, то очень трудно предвидеть те изменения, которые в связи с этим придется внести в современную физическую теорию» (УФН. Т. XVI. Выл. 7-й, стр. 937—938).

К этому месту автору пришлось сделать примечание: «Проверка опытов Шенкланда, выполненная в самое последнее время одновременно в нескольких лабораториях, показала несостоятельность этих опытов».

Мы думаем, что если бы почтенный профессор не имел махистских шатаний, то ему не приходилось бы делать таких примечаний и он лучше бы предвидел путь развития физики, тем болей что уроков с неоправдавшимися идеалистическими посягательствами на закон сохранения и превращения энергии было уже более чем достаточно.

На примере собственных теоретических исследований И. Е. Тамма можно убедиться, как ему самому повредило его шатание в сторону идеализма (см. стр. 936 цитируемого выпуска УФН, где И. Е. Тамм признается и преждевременном отказе от своей собственной полезной гипотезы)].

Особого внимания заслуживает также то обстоятельство, что подпавшие под влияние идеализма советские физики составляют компактную группу (Френкель, Тамм, Фок, Бронштейн, Шпильрейн, идущие с ними А. Ф. Иоффе и С. И. Вавилов и некоторые другие). Эта группа пытается отождествлять себя с коллективом советских физиков в целом и располагает почти безраздельным влиянием в ряде журналов и некоторых руководящих научных организациях.

Попытка со стороны этой группы создать себе монополию в советской физике тем менее обоснована, что среди советских физиков, особенно тех, которые принимают участие в практической работе, имеется немало людей, которые не разделяют позиций группы Френкеля, Тамма и др. Однако «инакомыслящие» лишь изредка, если не говорить об акад. В. Ф. Миткевиче, нарушали и нарушают мнимое единодушие среди советских физиков по части общих вопросов теории. Боязнь быть объявленным «невеждой», возможность некоторых ущемлений по линии организационной заставляли и заставляют «жить в мире» тех, кто далеко не согласен с линией, господствующей в таких журналах, как «Успехи физических наук» или «Physikalische Zeitschrift der Sowjet Union».

У всех на глазах произошло объявление одним росчерком пера в рецензии проф. В. А. Фока в журнале «Сорена» [за 1934 год. Вып. 3-й, стр. 132 — 136] учебника акад. В. Ф. Миткевича книгой, которая якобы позорит советскую литературу. Вместо развернутого обсуждения на страницах того или иного физического журнала мы в данном случае наблюдаем безапелляционное объявление акад. В. Ф. Миткевича «сторонником старины», а его книги — книгой, вредной для молодежи.

Группа И. Тамма, Фока, Френкеля и др. выступает как группа, представляющая новейшее развитие физики. Мы далеки от того, чтобы деятельность перечисленных выше советских физиков оценивать лишь по тем идеалистическим извращениям, которые они допускали до сих пор, однако уже наличие этих извращений, наличие раболепия пред буржуазной идеологией говорят, что этой группе еще далеко до того, чтобы быть действительно передовой и претендовать на руководящее значение по отношению ко всей массе советских физиков.

Ссылка на то, что группа Френкеля, Тамма, Фока и др. является группой физиков, стоящих на уровне современного физического исследования, не может служить мотивом для создания этой группе исключительного положения. Советский физик должен быть передовым не только в смысле уменья владеть математическим аппаратом, что, конечно, важно, но и передовым по мировоззрению. Раз этого у группы Френкеля, Тамма, Фока и др. нет, то нельзя допустить, чтобы такая группа физиков захватила монополию на формирование общественного мнения по вопросам физики, на определение путей развития советской физики. Необходимо предоставить всем научным течениям в среде советских физиков развиваться беспрепятственно, и только при этом условии такие уродливые явления, как пропаганда идеализма, зажим критики и самокритики, исчезнут в самый короткий срок и советские физики окончательно во всей массе пойдут по пути, который указан всем развитием советской социалистической культуры.

Путь же, по которому сейчас идут физики из группы Френкеля, Тамма, Фока и др., ведет в сторону от пути развития советской науки. Широкие массы советских физиков, борющиеся за советскую науку и ее приложение к практике, за то, чтобы советская физическая теория была самой передовой в мире, не могут не осудить идеалистических шатаний перечисленной выше группы физиков и не могут пойти за ней.

Реакционные философские воззрения, как правило, сочетаются и с реакционными политическими воззрениями. Это наглядно было показано в 1936 г. на примере акад. Н. Лузина, идеалистические воззрения которого в области математики оказались в тесной связи с его двурушнической линией по вопросам преподавания математики в СССР и с его уклоном в сторону союза с фашиствующими математиками типа Бибербаха.

Акад. В. Ф. Миткевич, ученый-орденоносец, с большой четкостью поставил вопрос о «цвете» политического «меридиана» у физиков, придерживающихся идеалистических воззрений. Относительно И. Е. Тамма он заявил, что «всем также достаточно ясно, какого цвета меридиан проф. И. Е. Тамма». При этом он имел в виду цвет, отличный от красного.

Это обвинение, брошенное И. Е. Тамму акад. В. Ф. Миткевичем на открытом заседании сессии Академии наук и повторенное затем в печати и устно, не было ни разу опровергнуто. Это факт, заслуживающий самого серьезного внимания.

В. Ф. Миткевичем было брошено и другое обвинение, по адресу В. А. Фока.

Протестуя против рецензии В. А. Фока на свой учебник, В. Ф. Миткевич писал: «Несомненно, следует признать весьма серьезным и, в известном смысле, «целесообразным» рекомендуемый проф. В. А. Фоком метод чисто «физического» воздействия в отношении книг, принадлежащих перу идейных противников. Как показывает история науки, подобный метод всегда выдвигался в качестве меры борьбы с инакомыслящими, когда оказывалось невозможным действовать прямыми доводами разума. Но история повторяется. Мы знаем даже, что именно теперь в одной стране, заслуженно считавшейся раньше, передовой в смысле культурных достижений, метод В. А. Фока доведен до логического конца: там просто сжигают «вредные» книги» [Акад. В. Ф. Миткевич «Основные физические воззрения», стр. 150.]

В обоих этих обвинениях содержится совершенно своевременный и правильный сигнал об опасности смыкания реакционных философских воззрений с враждебными СССР политическими течениями.

Действительно, в СССР не может быть оказана поддержка идеалистическим воззрениям ни со стороны рабочих, ни со стороны колхозного крестьянства, ни со стороны интеллигенции. Лишь самые отсталые прослойки населения СССР, еще не изжившие влияния религиозных предрассудков, лишь осколки эксплуататорских классов, агенты капиталистических стран и капиталистическое окружение могут быть опорой для отдельного, упорствующего в своих идеалистических заблуждениях ученого СССР.

Поэтому ученый СССР, подпавший под влияние буржуазной идеологии, в условиях, когда в СССР уничтожены эксплуататорские классы, когда интеллигенция СССР во всей массе является советской интеллигенцией, может при упорном отстаивании своих ошибочных взглядов стать рупором враждебных СССР сил и сомкнуться с контрреволюционными элементами.

Идеализм является философией эксплуататорских классов. Он враждебен единству теории и практики и пытается оправдать отрыв теории от практики, трактуя практику как нечто низшее, недостойное людей «высшего круга», членов господствующих классов.

Мартовская сессия Академии наук СССР 1936 г. показала, что некоторая часть наших теоретиков-физиков не умеет связать свою исследовательскую работу с практикой социалистического строительства, не возглавляет того движения, которое имеет место в социалистической промышленности.

На этой сессии приводились данные о том, что среди теоретиков-физиков имеются такие лица, которые пренебрежительно относятся и к практической работе, трактуя ее как «грязную практику», и к тем, кто занимается практической работой. Среди некоторых физиков господствует взгляд, что для практической работы годны физики второго сорта.

Нет сомнения, что все эти явления — известный, отрыв некоторых физиков от производства, пренебрежение к практике — находятся в связи с уклоном в идеализм определенной прослойки теоретиков-физиков.

В то время как в СССР была создана сеть заводских физических лабораторий, сеть отраслевых институтов и выросли новые кадры физиков, в то время как приложение физики к промышленности в СССР достигло больших успехов и все лицо советской физики стало приобретать черты, в корне отличные от физики капиталистических стран, — в это время отставание перестройки идеологии в рядах советских физиков-теоретиков, наличие шатаний в сторону идеализма находятся в резком противоречии с успехами социалистического строительства и далее не терпимы.

Подводя итоги, мы должны сказать, что В. Ф. Миткевич сигнализирует о вполне реальных, отмеченных выше опасностях. Об этих опасностях говорилось и писалось и независимо от выступлений В. Ф. Миткевича. Однако выступления В. Ф. Миткевича говорят о том, что в среде самих физиков растет недовольство той группой физиков, которая является проводником идеалистического влияния из капиталистических стран.

Значение выступлений В. Ф. Миткевича выходит далеко за пределы значения вопроса о действии на расстоянии. Речь прежде всего идет о пути, по которому должна идти советская физика, о том, каким требованиям должны удовлетворять советские физики, и о том, как нужно воспитывать кадры молодых специалистов-физиков.

Поэтому неправильно поступают те, которые стараются изобразить дело таким образом, что все выступления В. Ф. Миткевича сводятся к спорам о давно прошедших делах, потерявших всякое актуальное значение для современной физики и физиков. В действительности, если отмести некоторые ошибочные положения, непоследовательности и мелочи в выступлениях В. Ф. Миткевича, то налицо останутся вопросы большой важности и актуальности.

Эти вопросы: наличие идеалистических пережитков и раболепия пред буржуазной идеологией среди некоторых советских физиков; пренебрежение к материалистическим традициям русских и иностранных физиков; наличие пренебрежения к вопросам практики; опасность смыкания с враждебными СССР элементами.

На эти вопросы мы и попытались выше ответить.

В. Ф. Миткевичу принадлежит заслуга, что он в той или иной форме поставил все эти вопросы. При этом он не побоялся, что постановка этих вопросов вызовет к нему вражду среди некоторых советских физиков.

В дореволюционное время крупнейшие ученые являлись не только узкими специалистами, которые передавали молодежи определенный запас знаний, но и учителями в самом широком смысле этого слова.

Достаточно вспомнить Сеченова, Менделаеза, Умова, Столетова, Мечникова, К. А. Тимирязева, чтобы убедиться в том, что они не ограничивались областью специальности, но были воспитателями молодежи, формировали ее мировоззрение, будили интерес к общественной жизни.

Наши советские ученые имеют счастье жить в условиях социализма и опираться на опыт Великой пролетарской революции, на опыт построения социалистического общества, учиться на примерах Ленина и Сталина.

Наши ученые имеют возможность, преодолев все пережитки буржуазной идеологии и опираясь на достижения мировой науки, развернуть борьбу за советскую науку, свободную от всех и всяческих идеалистических и метафизических извращений, находящуюся в неразрывном единстве с практикой социалистического строительства и враждебную идеализму, поповщине, фашизму и всем проявлениям буржуазного политического и экономического влияния.

От советского ученого требуется, чтобы он был не только передатчиком специальных знаний, но образцом советского патриотизма, гражданского долга, борцом за самое последовательное мировоззрение человечества, каким является марксистское мировоззрение, борцом за дело Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина.

Под знаменем марксизма. 1937. № 7. С. 56-63

Это, конечно, сплошной вздор, будто материализм утверждал «меньшую» реальность сознания или обязательно «механическую», а не электромагнитную, не какую-нибудь еще неизмеримо более сложную картину мира, как движущейся материи.
(Лени н. Соч. Т. XIII, стр. 229).

1. О борьбе акад. В. Ф. Миткевича за «непознаваемый» эфир, наполняющий пространство, и о методах этой борьбы

В течение ряда последних лет В. Ф. Миткевич, известный наш физик-электротехник, имя которого связано с фундаментальными работами по теории вольтовой дуги, электролитическому прерывателю и пр., ведет усиленную борьбу в статьях, публичных выступлениях, письмах, записках и пр. против физического врага, насколько известно, давно сложенного в архив истории,— против «действия на расстоянии», пресловутой actio in distans.

Насколько можно понять, внимательно читая публикации В. Ф. Миткевича, окончательная задача борьбы — не низвержение этого достаточно картонного врага, а реабилитация совсем другого покойника, «того «нечто», которое представляет собою носителя свойств, обнаруживаемых в физических явлениях» (Сб., стр. 143). [Акад. В. Ф. Миткевич «Основные физических воззрения». 2-е изд. 1936 (в дальнейшем цитируется просто как «Сб.»)].

В. Ф. Миткевич пытается «логическими», философскими доводами вырвать у современных физиков «признание особенного значения среды, заполняющей все трехмерное пространство»? (Сб., стр. 39), т. е. ci-devant мирового эфира, хотя, по словам В. Ф. Миткевича, «эфир... является в отношении его непрерывности своего рода «непознаваемым» (кавычки и позднейшее примечание 1936 г. не спасают эфир В. Ф. Миткевича от явных симптомов «вещи в себе»).

Очень своеобразен метод борьбы В. Ф. Миткевича. Прежде всего, если исходить из явного, «официального» объекта атаки — «действия на расстоянии», то В. Ф. Миткевич просто выдумывает себе противников, утверждая, например, насколько знаю, совсем ошибочно, что «подавляющее большинство представителей современной физической науки допускает существование «физического» действия на расстоянии» (Сб., стр. 144). Автор настоящей заметки, в жизни своей ни словесно, ни в печати не выступавший в защиту «действия на расстоянии» и — да поверит этому В. Ф. Миткевич — никогда не думавший о возможности такого действия, также включен в список противников и в связи с этим уличен в идеализме (письмо В. Ф. Миткевича непременному секретарю Академии наук от 2 июня 1937 г.). В. Ф. Миткевич забыл при этом свой же собственный совет: перестать «оперировать такими сугубо «страшными» словами, как «глубоко реакционный», «механистический» и т. п. (думаю, что «идеалист» тоже относится к этим словам.— С. В.), к углубиться в беспристрастный анализ наших основных физических представлений» (Сб., стр. 138). Не менее странно В. Ф. Миткевич подбирает себе и союзников, как скоро придется убедиться на примере самого главного его союзника — И. Ньютона.

Второй прием борьбы В. Ф. Миткевича еще более оригинален. Своим противникам, действительным и воображаемым, В. Ф. Миткевич ставит «вопросы», ответ на которые, по его мнению, должен быть всегда дан только в форме «да» или «нет» — «tertium non datur». Более того, акад. В. Ф. Миткевич полагает, что вся серия вопросов (иногда очень длинная) может иметь только однородный ответ: либо всегда «нет» либо всегда «да». По Миткевичу, «нет» — признак материалиста, «да» —идеалиста. Свою «борьбу» В. ф. Миткевич организует так (по крайней мере, за последнее время), что не соглашается ни на какую дискуссию, прежде чем дискутант не ответит «да» или «нет» на его вопросы. Если же дискутант считает постановку вопроса неправильной, то он безапелляционно причисляется к лику идеалистов (пример: упоминаемое письмо к непременному секретарю от 2 июня 1937 г.).

Насколько мне известно, такой «метод вопросов» применялся в XVIII в. в «сонниках» типа Мартына Задеки для различных предсказаний и для определения принадлежности испытуемого к классу «флегматиков» или «сангвиников», с каким успехом, — не знаю.

В. Ф. Миткевич забыл, что дискуссия такого рода даже у Мартына Задеки мыслима только при добровольном обоюдном согласии партнеров спора в отношении правильности постановки вопросов, что человек, в том числе и В. Ф. Миткевич, может ошибаться и в существе и в формулировке вопросов, что история науки и философии приучила нас весьма осторожно относиться к кажущимся альтернативам, что основное положение материалистической диалектики о единстве противоположностей во многих случаях a priori исключает альтернативу. Старинная физическая альтернатива: свет—или поток частиц или волновое движение, как известно,—перестала быть альтернативой: свет — ни то, ни другое или, если хотите, до известной степени и то и другое сразу.

Если В. Ф. Миткевич действительно заинтересован в «беспристрастном анализе наших основных физических представлений», то он должен вкорне изменить метод спора. Для дискуссии с выдуманными противниками и по методу пресловутых «вопросов» едва ли найдутся охотники.

Поразительная особенность книги В. Ф. Миткевича состоит в том, что в ней нет ни одного нового аргумента против «действия на расстоянии» или в защиту эфира. Такая книга была бы вполне уместна в конце XVII в., но появление ее в наше время удивительно. Как будто бы не было книг Ньютона, предисловия Котса, полемики Лейбница, Эйлера, Ломоносова, бесконечных попыток Френеля, Араго, Майкельсона и др. обнаружить эфир, как будто бы не существовало работ Лоренца и Эйнштейна. Вопрос ставится так, как это было в конце XVII и начале XVIII в. при спорах картезианцев и ньютонианцев. Несмотря на ряд одобрительных (с внешней стороны) указаний на результаты новой физики эти результаты не использованы для какой-либо новой аргументации в пользу тезисов В. Ф. Миткевича. На все сомнения, на все вопросы автора физика уже даdно ответила обширными теоретическими и экспериментальными изысканиями, и если В. Ф. Миткевичу угодно с ними не соглашаться, он должен критиковать прежде всего их, а не выискивать несуществующих противников среди физиков, занятых совершенно другими вопросами.

Ответы по существу вопросов, затронутых В. Ф. Миткевичем, давно уже даны в книгах Лоренца и Эйнштейна, и если приходится вступать в полемику по этому вопросу, то только потому, что книга В. Ф. Миткевича получила у нас широкое распространение, что она очень легко написана, что ее читает наша молодежь, которая, конечно, далеко не всегда знает историю вопроса. Поэтому на одном историческом эпизоде я прежде всего и позволю себе остановиться.

Много раз на протяжении своей книги В. Ф. Миткевич ссылается на И. Ньютона, «который назвал абсурдом действие на расстоянии как физическое представление, объясняющее взаимодействие» (Сб., стр. 156), и с утомительной настойчивостью проводит одну и ту же цитату из письма Ньютона к Бентлею. Воспроизвожу эту цитату, приводя рядом английский оригинал.

«Что тяготение должно быть врожденным, присущим и необходимым свойством материи, так что одно тело может взаимодействовать с другим на расстоянии через пустоту, без участия чего-то постороннего, при посредстве чего и через что их действие и сила могут быть передаваемы от одного к другому, — это мне кажется столь большим абсурдом, что я не представляю себе, чтобы кто-либо, владеющий способностью компетентно мыслить в области вопросов философского характера, мог к этому придти. Тяготение должно обусловливаться каким-то агентом, действующим постоянно согласно известным законам...» (Сб., стр. 12—13).

«That gravity should be innate, inherent and essential to matter, so that one body may act upon another at a distance through a vacuum, without the meditation of any thing else by any through which their action and torce may be conveyed trom one the another, is to me so great an absurdity, that I believe no man who has in philosophical matters a complet faculty of thinking can ever fall into it. Gravity must be caused by an agent acting constantly according to certain laws, but whether this agent be material or immaterial, I have left to the consideration of my readers» (цит. по L. More «I. Newton», p. 375. 1934).

В. Ф. Миткевич, возможно, не знал, что цитата не кончается многоточием, как у него, а имеет продолжение, совершенно меняющее смысл всей цитаты. В параллельном английском тексте мы привозим это продолжение, которое в переводе гласит следующее: «Но является ли этот агент материальным или нематериальным, — я предоставляю суждению читателей». Эта фраза, как должно быть ясно каждому, знакомому с эволюцией представлений Ньютона о тяготении, вполне объясняет появление всего абзаца именно в письме к Бентлею. Напомним, что назначением писем к Бентлею было сообщить последнему научный материал, который мог бы быть примененным в качестве рациональных доказательств бытия божьего. Сам Ньютон пытался сохранить беспристрастие в указанной альтернативе, «предоставляя его суждению читателей». Но такой читатель, как Бентлей, выносил, разумеется, свое суждение сразу, используя аргумент Ньютона как доказательство непосредственного, «нематериального» вмешательства божества в явления природы [Ср. по этому поводу Rosenberger «I. Newton», стр. 470 и сл.]. Для Ньютона межпланетное пространство было действительно «абсолютным пустым пространством», существование которого до сих пор допускает акад. В. Ф. Миткевич, наполняя его «непознаваемым» эфиром. Хорошо известно, что значительная часть «Начал» Ньютона посвящена опровержению декартовской идеи о заполненности пространства вещественной средой. Отсутствие заметного трения, или сопротивления движению небесных тел в пространстве, являлось для Ньютона фактом, опровергающим наличие в пространстве вещественного эфира, который мог бы определить механизм тяготения или распространения световых волн (ср. по этому поводу знаменитые «Вопросы», приложенные к «Оптике» Ньютона). В первых работах, в юношеские годы, как об этом в особенности свидетельствует мемуар «Об одной гипотезе, касающейся природы света» (мемуар переведен мной в «Успехах физических наук» № 3 за 1927 г.), Ньютон охотно оперировал с представлением об эфире и, в частности, первый вывод закона обратных квадратов получен был именно на основе рассмотрения эфира как газа меняющейся плотности. Однако углубление в задачи небесной механики привело Ньютона к убеждению в отсутствии эфира в мировом пространстве, к формально-математическому толкованию тяготения и к корпускулярной теории света. Приведу (в переводе акад. А. Н. Крылова) три абзаца, которыми кончаются «Начала» Ньютона; они особенно отчетливо поясняют окончательную научную позицию Ньютона в отношении тяготения и эфира:

«Причину же этих свойств сил тяготения я до сих пор не мог вывести из явлений, гипотез же я не измышляю. Все же, что не выводится из явлений, должно называться гипотезою, гипотезам же метафизическим, физическим, механическим, скрытым свойствам не место в экспериментальной философии.

В такой философии предложения выводятся из явлений и обобщаются помощью наведения. Так были изучены непроницаемость, подвижность и напор тел, законы движения и тяготения. Довольно того, что тяготение на самом деле существует и действует согласно изложенным нами законам и вполне достаточно для объяснения всех движений небесных тел и моря.

Теперь следовало бы кое-что добавить о некотором тончайшем эфире, проникающем все сплошные тела и в них содержащемся, коего силою и действиями частицы тел при весьма малых расстояниях взаимно притягиваются, а при соприкосновении сцепляются; наэлектризованные тела действуют на большие расстояния, как отталкивая, так и притягивая близкие малые тела, свет испускается, отражается, преломляется, уклоняется и нагревает тела, возбуждая всякое чувствование, заставляющее члены животных двигаться по желанию, передаваясь именно колебаниями этого эфира от внешних органов чувств мозгу и от мозга мускулам. Но это не может быть изложено вкратце, к тому же нет и достаточного запаса опытов, коими законы действия этого эфира были бы точно определены и показаны».

Из цитаты несомненна, во-первых, формально-математическая установка Ньютона в вопросе о тяготении, объясняемая желанием не измышлять гипотез метафизических и физических. Во-вторых, Ньютон, несомненно, в последнем абзаце касается гипотезы эфира намеренно, но ограничивает возможность применения этой гипотезы только объемом тел (соответствующая фраза в цитате подчеркнута мной) для объяснения сил сцепления, электростатических явлений и оптических процессов, происходящих на поверхности или внутри тел. Вполне последовательно автор «Начал», опровергнувший в своей книге существование вещественного эфира в мировом пространстве, отказывается применять гипотезу эфира для объяснения тяготения. С функциями же ньютоновского эфира, заполняющего тела, можно хорошо познакомиться по «Вопросам» «Оптики» Ньютона.

Для Ньютона, автора теории абсолютного пустого пространства, конечно, не могло существовать иной возможности физического объяснения сил тяготения между небесными телами, кроме промежуточной вещественной среды, — отсюда первая часть пресловутой цитаты из письма к Бентлею. Но астрономические наблюдения с громадной точностью опровергали наличие такой среды, и Ньютон-физик, прикрываясь лозунгом hypotheses поп fingo, неизбежно, становится на формально-математические позиции с формальной actio in distans. Для Ньютона, философа и богослова, есть, однако, метафизический выход — вмешательство «нематериального агента», и само «абсолютное пустое пространство» становится для него «чувствилищем божества». В. Ф. Миткевич очень неудачно решил опереться на такого союзника, как И. Ньютон. Этот союзник хуже врага. На «вопросы» В. Ф. Миткевича И. Ньютон, несомненно, не ответил бы ни «да», ни «нет», а в худшем случае сослался бы на всемогущество божие. Сам Ньютон ставил своим читателям «вопросы» совсем иного рода (см. «Оптику»), на которые должен был отвечать опыт.

Развитие физики за два с половиной века со времени появления «Начал» показало, что Ньютон был прав, отрицая существование вещественного эфира в мировом пространстве. Все неисчислимые попытки обнаружить на опыте такой эфир оказались тщетными: все механические теории эфира не совпадали с опытом. Но, подтвердив Ньютона в этом вопросе, физика нашла его ошибку в другом важном пункте — в учении об абсолютном пространстве. Был найден выход из клаузуры, сооруженной Ньютоном и защищаемой В. Ф. Миткевичем. Этот выход был последовательно материалистическим, прекращающим старую, идеалистическую традицию абсолютного пространства, неизменного, недоступного каким-либо влияниям со стороны материи и выполняющего только почетную, но бессодержательную роль привилегированной системы координат. Материалист не может согласиться с возможностью существования чего-то, недоступного никаким влияниям, чего-то, абсолютно неподвижного и не обладающего никакими свойствами, кроме свойств «вместилища» для эфира или чего угодно другого. Ни кантовское пространство — «категория мышления», ни магазин для непознаваемого мирового эфира В. Ф. Миткевича не являются реальностью для материалиста, т. е. не существуют. Великая заслуга А. Эйнштейна состояла в том, что ему удалось не только указать, но и доказать, что наше пространство является живым, физическим пространством (свойства которого обусловлены веществом и которое в свою очередь влияет на вещество), подлинной движущейся материей, геометрические свойства которой меняются, а не остаются абстрактно-постоянными, как в статическом вместилище И. Ньютона — В. Ф. Миткевича. Это живое пространство может обладать свойствами гравитационных и электромагнитных полей, и надобность в специальных «непознаваемых носителях» (термины В. Ф. Миткевича) навсегда устраняется. Физическое пространство Эйнштейна устранило затруднения Ньютона, формальное дальнодействие заменилось физически постижимым близкодействием.

«Правдоподобно ли предположение, что электромагнитное поле может существовать само по себе, без всякого участия какого бы то ни было материального носителя?» — задает акад. В. Ф. Миткевич один из своих «вопросов» (Сб., стр. 127). Нельзя так ставить вопрос, и физик, сроднившийся с современной наукой, на него не ответит ни «да», ни «нет», как на это надеется В. Ф. Миткевич. Для современного физика пространство материально, наличие заряда меняет свойства пространства и электромагнитное поле является свойством этого пространства. Для большей конкретности можно заметить, что материальность фотона, в котором сосредоточена энергия переменного электромагнитного поля для современного физика, столь же очевидна и понятна, как и материальность электрона или биллиардного шара, и никакого «эфирного носителя» при этом не требуется. [Соответственное «корпускулярное» толкование статического поля см. в докладе В. А. Фока на мартовской сессии Академии наук в 2936 году. Квантовая, «корпускулярная» интерпретация гравитационного поля дана в докторской диссертации М. П. Бронштейна]. Нужно ли по этому случаю еще раз напоминать слова В. И. Ленина, поставленные эпиграфом к настоящей заметке?

Замечательная особенность концепции Эйнштейна состоит в том, что она указывает ошибочность фетишизации понятия частицы в физике. Задача о взаимодействии тел, строго говоря, не может быть сведена к определению свойств каждого из тел. Только рассмотрение всей системы «тело — время — пространство» в органической совокупности приводит, например, к обобщению ньютоновского закона тяготения, объясняющему вращение перигелия планет.

[Нельзя не отметить, что В. Ф: Миткевич по этому пункту запутывается сам в своих вопросах. На стр. 55 своей книги он спрашивает: «Соответствует ли вероятной природе вещей предположение, что какая-либо простейшая совокупность, состоящая из двух входящих в нее физических реальностей (например комбинация протона и электрона...), обладает только такими качественными характеристиками, которые могут быть рассматриваемы как простая сумма элементарных свойств отдельных слагаемых?» и ожидает, как будто бы, ответа «нет». Стоит, однако, открыть стр. 47 книги, и там написано следующее: «Свойства, определяемые наличием заряда А, как-то были уже распределены во всем окружающем заряд А пространстве совершенно независимо от появления заряда В (курсив мой. — С. В.), роль которого в таком случае сводится лишь к обнаружению данных свойств». Противоположное мнение на стр. 47 В. Ф. Миткевич считает «неправдоподобным» и «противоречащим всей совокупности того, что мы знаем о силовом поле». Где же истинное мнение акад. В. Ф. Миткевича: на стр. 55 или 47 — «да» или «кет»?]

Развитие теории Эйнштейна далеко не закончено, известны трудности, с которыми встретилась конкретная «единая теория поля», Однако по своей плодотворности эта концепция, давшая первую физическую теорию тяготения, электродинамику движущихся систем, учение о переменной массе, об эквивалентности массы и энергии, неизмеримо более совершенна физически и последовательна философски чем метафизическая концепция «непознаваемого» эфира, до сих пор не получившая никакого мало-мальски правдоподобного конкретного осуществления.

Своими «вопросами» В. Ф. Миткевич, как он много раз говорит, пытается «логически» получить сплошные ответы «нет», откуда снова «логически» будто бы следует существование эфира, хотя бы самого незаметного, даже вообще «непознаваемого», без которого нельзя представить себе, по В. Ф. Миткевичу, близкодействие. Да, конечно, нельзя, если держаться за беспредметный, идеалистический призрак абсолютного пространства. Но всякая надобность в эфире исчезает, как только мы начинаем понимать, что пространство — время материально, наделено физическими свойствами и неразрывно соединено с веществом. «Логические» доказательства В. Ф. Миткевича — результат ошибочных предпосылок; ни логически, ни философски доказать бытие или небытие эфира, т. е. «чего-то», заполняющего пространство, нельзя. Это в силах сделать только опыт. И. Ньютон усомнился в существовании эфира только на основании опыта. Если В. Ф. Миткевич считает ошибочной концепцию физического пространства, то нужно экспериментировать.

3. О математической абстрактности современной теоретической физики

Игнорирование В. Ф. Миткевичем теории Эйнштейна и его явное предпочтение установкам физики XVII—XIX вв. объясняются, насколько можно понять из текста книги В. Ф. Миткевича, математической абстрактностью и формализмом новой теоретической физики. В. Ф. Миткевич выражает крайнюю антипатию этой абстрактности, противопоставляя ей «конкретные физические образы и представления» Фарадея (Сб., стр. 27). Математическая абстрактность новой теоретической физики общеизвестна и бесспорна и, разумеется, мало приятна всем физикам и теоретикам и в особенности экспериментаторам. Спрашивается: насколько эта абстрактность необходима и неизбежна, и нельзя ли в самом деле заставить физиков вернуться к наглядному и простому методу Фарадея?

В точной науке, каковой является физика, математика, разумеется, обязательна и неизбежна; отсутствие ее у Фарадея, — конечно, недостаток, а не достоинство. Следует, однако, иметь в виду, что рель математики в физическом исследовании двоякая: 1) вспомогательно-техническая и 2) эвристическая.

Когда физик оперирует с привычными, наглядными представлениями, возникающими у него, как у всякого человека, со дня его рождения (к таким понятиям относятся пространство, тело, движение, сила и пр.), то многие выводы предугадываются «интуитивно», без математического расчета. Такие физические теории доступны даже поэтическому изложению (классический пример — поэма Лукреция). Расчет в таком случае только уточняет теорию, упорядочивает ее, делает более доступной и удобной для количественных выводов. Такова роль математики в большинстве глав классической физики, и здесь иногда имеются справедливые основания протестовать против излишней абстракции, против применения специальных, очень отвлеченных математических функций, ненужных вспомогательных величин и пр. По-видимому, Максвелл впервые дал пример совершенно иного применения математики в физике, — когда математика становится единственным и совершенно неизбежным методом формулировки физической теории. Хорошо известно, что никакая механическая модель, опирающаяся на привычные образы, не позволяет вывести уравнений электродинамики. Попытки делались и делаются многими начиная с самого Максвелла, но никогда они не приводили к положительному результату. В. Ф. Миткевич пишет, что «половина максвелловых уравнений электромагнитного поля представляет собою не что иное, как именно дифференциальную форму обобщенного закона электромагнитной индукции», подчеркивая при этом экспериментальный характер последнего закона. В действительности центр тяжести лежит здесь в слове «обобщенный». Обобщение экспериментального закона, его широкая экстраполяция, мыслимо только математическим путем, методом математической гипотезы. Уравнения Максвелла — не результат опыта, не индуктивное обобщение: они написаны путем математической экстраполяции. Если мы уверены в том, что данный круг явлений зависит от таких-то физических переменных и только от них, то перед нами а priori открывается необозримое поле возможных математических гипотез. Мы сужаем это многообразие различными необходимыми условиями (правильная размерность, совпадение с экспериментальными данными) или вводим различные «правдоподобные» ограничения (соответствие с классическими законами, математическая замкнутость и простота выражений) и, таким образом, ищем правильного решения. С каждым новым этапом развития физики все ярче вырисовывается колоссальное эвристическое значение математики в физике. Таким путем выросли общая теория относительности, квантовая механика и еще не вполне оформившиеся варианты квантовой электродинамики. Дело идет об областях, где физик, к несчастью, ничего не может сделать при помощи наглядных представлений, где «фарадеевский» метод оказывается беспомощным. В физике атома, в физике атомного ядра теория стала возможной только на основе математической гипотезы. Никто не сумел до сих пор вывести уравнения Дирака, Шредингера, Борна-Инфельда из «наглядных представлений».

Классическая физика выросла и развивалась на основе уверенности в том, что с привычными, модельными, наглядными образами механики Ньютона можно подойти к исследованию любой области макро- и микромира. Уверенность эта, конечно, не обоснована ничем. «Понятные», наглядные образы человека есть временное состояние, характеризующее определенный этап социально-биологической эволюции человека. Человек приспособился и прекрасно приспособился к миру своих пространственно-временных масштабов, но претензии продвинуться с картиной этого мира вглубь и вширь, разумеется, произвольны и ошибочны. В этом чрезвычайная трудность новой физики, но эта трудность неизбежна, и нет никакого основания поносить новую физику за абстрактность и формализм.

Каждый физик с истинной грустью покидает «ясную» и «понятную» область классической физики и делает это только потому, что классические представления оказываются негодным оружием в новых областях. Шредингер, создавая первый вариант волновой механики, надеялся, что представление о волновом процессе как первичном приблизит квантовую физику к классической. Однако «волновые пакеты», на которые так часто ссылается В. Ф. Миткевич, оказались неверным образом, и волновая функция ψ получила статистический смысл, совершенно необъяснимый классическими представлениями.

Таким образом, призыв акад. В. Ф. Миткевича к «фарадеевскому» методу нереален; на этом пути еще очень многое можно сделать в вопросах классической и «полуклассической» физики, оставшихся неразобранными, но этот метод, как показала практика, безнадежен в области новой физики. Надо всеми силами смягчать абстрактность новой физики, но игнорировать ее за абстрактность — глубокая ошибка.

Формализм и абстрактность новой физики влекут за собой опасности идеологического свойства. Если в классической физике, в явлении тяготения пытались найти доказательства вмешательства «нематериального агента», то в новой физике поводов к таким попыткам еще больше. Здесь возникли и возникают свои фетиши. Современный теоретик уверен а priori в постоянстве h, в постоянстве заряда электрона, в несомненности и резкой определенности понятия частицы. Забывается, что наряду с привычным для физики методом построения системы из частиц (метода, по существу, механистического) существует противоположный метод Эйнштейна — учение о мире как о целом, что делаются попытки получения образа частицы из рассмотрения целого. Эти спорные фундаментальные вопросы ни в коем случае не дают основания для создания физических фетишей. Между тем именно на почве такого фетишизма «принцип неопределенности» возводится в ранг ignorabimus, делаются попытки утверждения принципиального «индетерминизма» физических явлений. Отсюда один шаг до беспримесного мистицизма, до доказательства «свободы воли» на основе принципа неопределенности (Иордан), бессмертия души и бытия божьего (А. Комптон).

С этим мутным потоком борьба необходима, но было бы грубейшим извращением поставить знак равенства между такой борьбой и борьбой против новой физики, за мировой эфир.

В № 7 журнала "Под знаменем марксизма" помещена статья проф. А.А. Максимова "О философских воззрениях акад. В.Ф. Миткевича и о путях развития советской физики.

Первая часть статьи тов. Максимова посвящена рассмотрению взглядов В.Ф. Миткевича. В этой части высказано много верных положений и самые взгляды разобраны достаточно внимательно.

Вторая часть исходит из заявления акад. Миткевича, что признание или непризнание реальности магнитных силовых трубок определяет философскую и политическую физиономию ученого (цвет его меридиана, по выражению акад. Миткевича).

Несколько странно после анализа философских заблуждений акад. Миткевича видеть в той же статье обвинение в идеализме тех, кто не поддерживает этих заблуждений. Статья тов. Максимова ставит такие вопросы, как борьба с идеализмом, как раболепие перед буржуазной идеологией, как опасность смыкания с враждебными СССР элементами. На такую статью нельзя не отозваться, тем более, что во многих отношениях статья дезориентирует советского читателя, направляя его внимание в сторону от реальной опасности.

Сначала о борьбе самого акад. Миткевича против теории дальнодействия, которая, по его мнению, охватила современную физику. Это заблуждение. Современная электродинамика вовсе не исходит из мгновенной передачи действия на расстоянии: она пользуется методом запаздывающего потенциала, выражающего распространение процесса от участка к участку с конечной скоростью. ...

В опыте Майкельсона идея неподвижного эфира потерпела поражение после того, как еще раньше пришлось отвергнуть представление о захвате эфира движущимся телом. Выход из этих противоречий был найден Эйнштейном в теории относительности: вместе с тем из физики выброшен был эфир в ту же сорную корзину истории, куда уже раньше отправились флогистон (тепловая жидкость), магнитные жидкости и другие наивные механистические фикции. Теория относительности показала, как можно измерять различные физические величины в движущейся системе и как видоизменяются законы, наблюдаемые в системе, движущейся по отношению к наблюдателю.

Было короткое время, когда отдельные физики пытались найти выход из трудностей, возникающих при рассмотрении взаимодействия частиц, движущихся со скоростями, близкими к скорости света, без учета явлений в промежуточной среде. Эта попытка ни к чему не привела и вскоре была отброшена, но даже здесь не было дальнодействия в смысле Ньютона или Фарадея.

Тем не менее акад. Миткевич вое еще борется с этим воображаемым врагом и в нем продолжает видеть всю суть современной физики. Как это произошло? Необходимо прямо ответить на этот вопрос и объяснить, почему никто из физиков раньше не занялся серьезным разбором выступлений и статей акад. Миткевича. Отрицая пользу математического метода в анализе физических явлений, акад. Миткевич считает столь же бесполезным изучать новые экспериментальные факты и их обобщения. Фарадей сто лет тому назад успешно пользовался понятием магнитных силовых линий в изучении интересовавших его явлений, но сейчас этой базы недостаточно. Система Фарадея — Ампера — Максвелла и представления об электромагнитном поле видоизменились под влиянием изучения быстро движущихся тел (теория относительности) и перехода к атомным размерам (квантовая механика). Прошло 35 лет бурного развития, ряд революционных сдвигов, а акад. Миткевич убежден, что физика все еще стоит перед дилеммой дальнодействия и близкодействия, как 100 лет назад.

Как эту статическую точку зрения можно связывать с диалектическим материализмом, непонятно. Фарадей был гениальным физиком, акад. Миткевич — тонкий и изобретательный экспериментатор. Но это не исключает того, что представление об эфире, как о среде (вроде киселя), заполняющей мировое пространство, оказалось неверным, Фарадей давно умер и не мог, конечно, учесть дальнейшего хода истории. Для своего времени он был передовым физиком с широким кругозором. Но почему акад. Миткевич с 1902 г., после своей прекрасной работы о вольтовой дуге, устранился от живой науки, предпочитая копаться в «мистических» проблемах униполярной индукции и в схоластических построениях своей системы «да» и «нет»? Акад. Миткевич надеялся вернуть добрые времена Фарадея и стереть все дальнейшее, все богатство физики XX века. Можно ли к этому относиться серьезно? Стоит ли доказывать, что пользование математикой в физике полезно, что эфирный «кисель» несовместим с электродинамикой тел, движущихся со скоростями, близкими к скорости света, что мы должны признать физическую реальность за электронами, что квантовое, испускание и поглощение света не укладывается в рамки классических законов электромагнитного поля и т. д.? Все это перешло уже в учебники. Акад. Миткевич формулирует свою анкету, исходя из требований геометрической наглядности. Бессодержательность этой анкеты И. Е. Тамм сравнил с вопросом о цвете меридиана. Воспользовавшись этим полемическим приемом, акад. Миткевич предложил рассматривать ответ на его анкету как критерий для оценки политической окраски, причем, конечно, красную отметку получают все те, кто обнаружит ту же степень наивности, как и сам акад. Миткевич. Всякий же, кто не признает реальности магнитных силовых линий и захочет выйти за пределы физики середины прошлого века,— тот а философии идеалист. После этого нельзя уже будет не признать пользы анкеты о близкодействии, и вряд ли кто-либо решится с ней спорить. О действительных линиях раздела политических установок я скажу позже. Это вопрос большого значения. Во всяком случае для многих из нас вопреки тому толкованию, которое тов. Максимов дает словам акад. Миткевича, советская позиция проф. Тамма с первых же лет революции гораздо убедительнее чем утверждение акад. Миткевича о красном цвете его меридиана.

Мне борьба акад. Миткевича за наглядность, против математических теорий, представляется в таком виде: гром напоминает грохот экипажа по мостовой. И вот вам ставят вопрос: кто же это громыхает и чем? Вместе прямого ответа на вопрос вы должны будете рассказать о заряде капель при конденсации пара, об объемном заряде облака, об энергетических процессах в искровом разряде и о звуковых эффектах газовых взрывов.

Гораздо сложнее и менее наглядно, чем гром колесницы Ильи-пророка Воображаемый оппонент может далее, чтобы окончательно вас уничтожить спросить: а что же такое электричество, из чего оно делается и какого цвета, твердое оно или жидкое? Если я отвечу, что я знаю о нем только по вызываемым им действиям на другое электрически заряженное тело, но ни на один «наглядный» вопрос о нем ответить не могу,— наивному оппоненту покажется, что я разбит в споре.

И все же мое объяснение охватывает громадный опытный материал и выражает свойства реального мира, а Илья-пророк — лишь мистический туман. Конечно, и наша современная картина — не последнее слово, а только некоторое приближение к бесконечному многообразию внешнего мира. Но если ученый утверждает, что ее можно заменить представлениями, существовавшими сто лет назад, то он должен показать, что опытные факты, на основании которых старое толкование было отвергнуто, все же могут быть объяснены на его основе, что зависимость массы от скорости, криволинейный путь света вблизи звезды, замедление световых колебаний в поле тяготения, постоянная, тонкой структуры и многие другие опытные факты могут быть с такой же точностью получены и по Фарадею — без теории относительности. Чтобы отвергнуть квантовую механику и принцип неопределенности, нужно установить, что границы их согласия с опытом уже, чем какой-нибудь другой «фарадеевской» теории; что с фарадеевской точки можно качественно понять синтез частицы и волны и количественно вывести законы спектров и химических реакций, магнитных и электрических свойств тел, образование пар и ядерные излучения. Этого акад. Миткевич не хочет и не может сделать. Он просто верит со студенческих лет в силовые лини и эфир и стремится перевести в свою веру других. Развернутое изложение представлений современной физики о распространении электромагнитного поля дано было В. А. Фоком на мартовской сессии Академии наук в 1936 году. Из этого доклада акад. Миткевич мог бы увидеть, что распространение поля от одного участка к другому происходит при помощи реального процесса, идущего с конечной скоростью света. Казалось бы, ответ должен был удовлетворить акад. Миткевича, если он подозревал физику в приверженности к мгновенному дальнодействию или в отрицании реальных явлений вне заряженных частиц. Но он не принял этого ответа, очевидно, потому, что в нем не было «кисельного» эфира и резиновых магнитных силовых трубок.

Я с удовольствием заполнил бы анкету акад. Миткевича, если бы ее формулировка позволяла ответить просто «да» или «нет». Я, конечно, не признаю дальнодействия, потому что оно противоречит опыту; по той же причине не признаю реальности силовых трубок и эфира.

Жаль, что акад. Миткевич пишет и говорит о том, чего он не знает, жаль, что он ушел от всей физики XX в., жаль, что он весь свой полемический жар тратит на борьбу с несуществующим врагом — с теорией дальнодействия в понимании XVII—XIX веков. Но акад. Миткевич не одинок. С ним идут и менее наивные философы в надежде под его прикрытием вернуться на разбитые механистические позиции. Если выступления акад. Миткевича можно рассматривать, как печальное недоразумение, то кампания, подымаемая за его спиной научной реакцией, имеет немалое политическое значение.

Еще в 1905 г. Эйнштейн возглавил целую революцию в физике, выдвинув теорию относительности, теорию световых квантов и теорию броуновского движения. Из них теория относительности вызвала особенно ожесточенную оппозицию. Ряд физиков не мог примириться с той перестройкой понятий, которую неизбежно влекла последовательная теория относительности. Проверка ее на опыте и дальнейшее ее применение к явлениям атомной физики сделали ее столь же твердо установленным принципом современной физики, как закон сохранения энергии. Все без исключения ученые, имеющие дело с быстро движущимися частицами, исходят из теории относительности! Но все еще остались дорелятивистские физики, которые упрямо не желают; признавать теории относительности, — это Ленард и Штарк в Германии, Дж. Дж. Томсон в Англии, А. К. Тимирязев и Н. П. Кастерин в СССР.

Ленард и Штарк сочетают эту научную реакционность с мракобесием оголтелого фашизма: они возглавляют фашистскую физику и ведут борьбу против неарийских теорий, чуждых «немецкому национальному духу», — не только против теории относительности еврея Эйнштейна, но и теории неопределенности и квантовой теории Гейзенберга, для чего Гейзенбергу дано прозвище «Weisser Jude» («белый еврей»), т. е. человек с правильной арийской бабушкой, но со взглядами, которые не нравятся фашистам.

По всему физическому фронту с Ленардом и Штарком смыкается группа советских физиков Тимирязева, Кастерина. Электрические бублики Штарка поразительно напоминают силовые вихри Кастерина или Миткевича. Механические гипотезы Томсона, результат его 80-летнего возраста, ошибочные опыты Дейтон-Миллера — все, что идет против теории относительности, превозносится проф. Тимирязевым как высшее откровение, как признак, что дело антирелятивистов не так еще безнадежно. Но, сказавши «а», нельзя не сказать и «б», и вот группа Тимирязева.— Кастерина — Миткевича берется за задачу — вернуть физику по всему фронту ее развития назад, в XIX век.

Назад к Фарадею, назад к Больцману, назад к Вильяму Томсону! Относительность, кванты, волновая механика — западническая ересь. Долой математику, долой осложнения, внесенные атомной и ядерной физикой! Не стоит перестраивать свои идеи, свои математические приемы так, чтобы наилучшим образом отразить все известные нам свойства реальной действительности. Пользуясь тем, чему мы научились тридцать лет тому назад, построим себе «понятную» физику.

Задачу сконструировать нерелятивистскую физику взял на себя Н. П. Кастерин, широко рекламируемый проф. Тимирязевым.

В ближайшем выпуске «Известий физической группы Академии наук» будет дан разбор аэродинамики и электродинамики проф. Кастерина. Это ряд ошибок и недоразумений, в которых рецензенты не могли открыть ничего верного. С самого начала теория строится в несуществующей криволинейной системе координат, которая должна замаскировать математическим туманом нелепые предпосылки и выводы теории. Акад. Миткевич открещивается от математики, но проф. Тимирязев ее признает. Почему же, беря на себя ответственность за теорию проф. Кастерина, он скрывает ее явные ошибки? Нужно немалое презрение к советской теоретической физике, чтобы опубликовать подобную теорию.

Не знаю, каковы побуждения этой группы физиков, но я ясно вижу объективный вред их деятельности. Они стремятся создать в МГУ центр реакционной физики. Они ведут подкоп под лучший журнал, на котором воспитываются советские физики, — «Успехи физических наук», стремясь скрыть от советской молодежи передовые идеи ведущих ученых и сохранить таким образом свой авторитет.

Вместо борьбы с религиозными и мистическими извращениями физических теорий в сочинениях Эддингтона, Комптона, Иордана, аббата Леметра они стремятся наклеить ярлык идеализма на всю физику XX в. и на всю советскую физику. Не выйдет это дело! Советский читатель воспитан на идеях Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина. Ленин показал, что физика стоит и не может не стоять на базе материализма, что идеализмом заражены не самые проверенные опытом теории, а их извращенное толкование махистами всех видов; материя исчезла не в физических теориях (где в то время была уже теория относительности, «чисто электромагнитная масса», зависимость массы от скорости и другие «еретические», по мнению наших механистов, понятия): она исчезла о мозгах махистов, выполнявших политический заказ капиталистической реакции. Товарищ Сталин видит признак настоящей науки в том, что она не боится фетишей. А группа Миткевича, Тимирязева, Кастерина, создав себе фетиш из эфира, атомных шариков, силовых трубок, заполнявших физику их студенческих лет, отгородилась ими от новых идей, которые, совершенствуясь и обогащаюсь с каждым новым шагом, ведут физику от одного успеха к другому. Атомный шарик и силовая трубка имеют значение лишь постольку, поскольку они отображают какие-то весьма упрощенные свойства реального мира. Наши новые знания заставляют видеть в атоме не шарик, движущийся по механике Ньютона, а квантовую систему зарядов. Диалектический материализм заставляет нас предвидеть на каждом новом этапе свои специфические законы, и физика их действительно находит. Это заслуженный успех диалектического предвидения. Так и расценивает положение друг Советского союза проф. Ланжевен. Тот факт, что на каждом новом этапе физика принуждена вводить новые представления (статистику в кинетической теории газов, волновую механику и принцип неопределенности в теории атома, релятивистскую квантовую механику в ядре), Ланжевен рассматривает как подтверждение марксистской философии. В 1908 г. В. И. Ленин писал: «Современная физика лежит в родах. Она рожает диалектический материализм». И вот через 25 лет, в своей лекции 1933 г., Ланжевен приходит к заключению, что нет иного пути к пониманию учения об атомном ядре, как диалектический материализм. История науки за нас. Но что делают из этого успеха Максимов, Тимирязев и некоторые другие? Они объявляют весь диалектический ход развития современной физики и достигнутый на его основе синтез волновой механики сплошным идеализмом, а всех советских физиков — раболепными подражателями Запада. Это недостойная клевета, и ее нельзя оставить без ответа. Ведь зачеркнув теоретическую физику Фока, Френкеля, Тамма, Мандельштама, Ландау и их учеников, мы вычеркнем без остатка всю советскую теоретическую физику. Ведь сами-то Тимирязев, Миткевич совершенно бесплодны. а плодах Кастерина лучше не вспоминать! Правда ли, что советская, физика ничто, что у нее не было своих идей? Теория твердых тел и металлов Френкеля; теория фотоэффекта Тамма; обобщение принципа неопределенности и теории диамагнетизма металлов Ландау, теория атома Фока и его борьба против фашиста Иордана — разве они не повлияли на западную физику, не повели ее за собой? Разве были среди этих физиков последователи мистики чисел Эддингтона, космологии Леметра или религиозных идей Комптона?

Неправда, советская физика — не простое подражание Западу, а один из мощных отрядов в овладении внешним миром, и не удастся реакционной кучке, застывшей на дореволюционных позициях, повернуть ее вспять. Я утверждаю, что путь Тимирязева, Миткевича, Кастерина —это путь антиленинский, антисталинский, это путь борьбы с диалектическим материализмом, борьбы за утерянные механистические позиции.

К сожалению, в статье А. А. Максимова, в которой имеются правильный в основном разбор взглядов Миткевича и ряд верных соображений о значении математического метода, о непрерывном эфире и т. п., совершенно извращено все, что касается новой физики. Здесь Максимов является рупором Тимирязева. А между тем к вопросу об идеализме в современной физике следовало бы отнестись серьезно. Но для этого прежде всего нужно ее знать. Вероятно, тов. Максимов помнит сессию Комакадемии, посвященную 25-летию книги В. И. Ленина. В своем докладе я дал очерк развития атомной физики за прошедшие 25 лет и показал, с какой полнотой оправдались все утверждения и предвидения этой замечательной книги. Я показал, что систематическое появление периодов, когда физика становится не наглядной, — одно из следствий и доказательств существования реального мира, что правильное понимание принципа неопределенности необходимо для материалиста. Не стану всего этого повторять. Я тогда же противопоставил ленинское отношение к новым теориям физики, как к конкретным элементам диалектического понимания природы, выступлениям многих наших философов, огульно обвиняющих всю теоретическую физику в идеализме; его ясное знание предмета — поражающей безграмотности некоторых наших борцов с идеализмом. Тов. Максимов, вероятно, помнит, что этим философам было дано задание изучить физику, о которой они пишут, и что для этого намечена была организация курсов по основам физики. К сожалению, это правильное указание не было проведено в жизнь, и сейчас мы стоим перед таким положением, что философ, выступающий по вопросам современной физики, все еще ее не знает.

Мое выступление, речь С. И. Вавилова не получили дальнейшего развития, и только сейчас возникает новая философская дискуссия. Но на каком низком уровне: критика идей Миткевича и новое огульное обвинение советских физиков в идеализме и раболепии перед буржуазной наукой!

Эти обвинения связаны между собой. Идеализм с его мистическим туманом всегда был орудием реакции и сейчас становится орудием фашизма. Нельзя убедить в «законности» капиталистической эксплуатации иначе, как под покровом мистики. Воля всевышнего, веления судьбы, потусторонняя жизнь должны примирить с тяжестью жизни, с угнетением. Милликэн стремится доказать, что наука не противоречит религиозному чувству, Комптон хочет видеть проявление божественного вмешательства в явлениях природы, Иордан приписывает природе свободную волю, Леметр видит создание мира, Ленард и Штарк пытаются подорвать значение всей «неарийской» физики — вот широко развернутый враждебный фронт. С кем же борются тов. Максимов и стоящий за ним Тимирязев?

С теорией относительности Эйнштейна, который несмотря на свои пацифистские и сионистские увлечения является несомненным антифашистом и демократом.

С теорией квантов и принципом неопределенности Гейзенберга. Для того чтобы оценить политическое лицо Гейзенберга, достаточно сказать, что он подвергается самой ожесточенной травле фашистской Германии (прежде всего со стороны Штарка) и что его не только называют «белым евреем», но что погромная статья о Гейзенберге озаглавлена «Осецкий в физике». Мы все знаем, кто такой Осецкий (как и Гейзенберг, — нобелевский лауреат). Борьба идет, далее, против Дирака — верного друга Советского союза, посвятившего свой последний труд 20-летию пролетарской революции.

Борьба идет против Нильса Бора, который за свои высказывания о Советском союзе подвергся травле датской консервативной прессы, называвшей его «наивным слепым орудием в руках большевиков». Шредингер, антифашист, эмигрировавший из гитлеровской Германии, и Ланжевен, лучший и наиболее активный друг Советского союза, стоят, разумеется, на той же, единственно возможной для современного физика, точке зрения. Быть может, тов. Максимов не знает, что работа, положившая начало волновой механике, теория Луи де Бройля, выполнена в 1923—1924 гг. у Ланжевена.

Верно ли, тов. Максимов, что все эти передовые умы являются «рупором враждебных СССР сил»? В другом лагере — крайние фашисты, заклятые враги Советского союза Ленард, Штарк, физические теории которых близки взглядам Тимирязева и Кастерина, — не эти ли взгляды ведут к социалистической культуре?..

Совместимо ли такое распределение физиков с вашим же утверждением, что реакционные философские воззрения, как правило, сочетаются и с реакционными политическими воззрениями? Но, быть может, кроме Тимирязева и его группы, вы знаете еще какие-то обширные слои физиков, представляющие «по части общих вопросов теории» взгляды, отличные от квантовой механики? Всей своей статьей вы хотите создать такое впечатление.

Кто они, эти «инакомыслящие», эти молчаливые люди, стремящиеся «жить в мире», но не разделяющие в глубине души позиций группы Френкеля. Тамма и др.? Нет физиков, творчески участвующих в развитии физической теории, которые бы стояли на другой «позиции», чем теория относительности и квантовая теория с принципом неопределенности. Эйнштейн пытался, правда, в самом начале, придумать случаи, где этот принцип не оправдывается, но Н. Бор, проанализировав их, показал, в каких формах и здесь применим принцип неопределенности. Эти случаи привели к еще более четкому и более физическому обоснованию квантовой механики, подобно тому как 90 лет назад опыты Гирна, стремившиеся опровергнуть закон сохранения энергии, его окончательно укрепили.

Сейчас нельзя научно работать в областях, связанных с атомной и ядерной физикой, не признавая полностью законов квантовой механики. И молчат ваши подзащитные не по трогательной скромности, а потому, что им нечего сказать. Грамотный физик не может открыто поддержать вашу позицию, отрицающую волновые свойства частицы потому, что вы их считаете индетерминизмом, отрицающую опытную основу физических законов сохранения количества движения и энергии, отрицающую метод запаздывающего потенциала.

Политическая линия раздела проведена тов. Максимовым совершенно неправильно. Несомненно советскую группу ученых, к которым я причисляю Френкеля, Тамма и Фока, а также представителей передовой научной мысли и явных друзей Советского союза Эйнштейна, Дирака, Гейзенберга, Бора, тов. Максимов обвиняет во враждебных нам тенденциях. «Инакомыслящих», к которым, по-видимому, надо отнести стоящих на реакционной физической платформе Тимирязева, Кастерина, Миткевича, тов. Максимов выдвигает как представителей социалистической культуры.

Где же в действительности философская реакция в среде современных физиков? Начну с Запада, где политическая реакция выступает без покровов. В Германии, Англии, США имеются среди физиков защитники религии, мистики, национализма, расовых предрассудков. Все они охотно пользуются физикой для одурачивания широких масс. Здесь не брезгуют ничем: Ленард и Штарк обосновывают свой антисемитизм, свое презрение к славянам, французам и т. д. тем аргументом, что важнейшие результаты старой классической физики добыты северными расами, тогда как новейшие заблуждения теории относительности и квантов обязаны неарийскому духу в физике. Лучше знакомый с современной физикой фашист Иордан выводит законы расовой генетики из принципа неопределенности. Эддингтон приветствует принцип неопределенности, который будто бы узаконил религию в науке (кстати сказать, понимание этого принципа тов. Максимовым недалеко ушло от сознательно извращенных для воздействия на массы выводов Эддингтона). Артур Кометой строит религиозные выводы на основе атомной физики.

Разумеется, в этих проявлениях мистики и реакции виноваты не те или иные разделы физики классической или новой, а настроения определенных буржуазных групп, влекущие их к фашизму и религии. Философски они либо механисты (Штарк, Ленард) либо идеалисты разных толков.

Я лично не склонен верить в красную окраску тех, кто борется у нас за крайнюю научную реакцию. Живя в стране, где на базе самого совершенного опыта строится научный социализм, ни один участник этого исторического дела, не имеет права отставать от современного знания и тем менее вести за собой назад молодежь. Обратное утверждение, разумеется, неверно. Понятно, что знание современной физики само по себе нисколько не гарантирует от политической реакционности. И среди образованных физиков нашлись и могут еще найтись чуждые и даже враждебные нам элементы.

Обратимся к основной теме статьи тов. Максимова: о философских заблуждениях среди советских физиков и связанной с этим опасности стать рупором враждебных сил. Заблуждений, действительно, много и еще больше философского невежества. Я должен здесь же признать, что мое философское образование недостаточно и что этот недостаток со мною разделяет большинство физиков. Но все же некоторые элементарные истины диалектического материализма и мне известны. Я внимательно прочел книгу Ленина о материализме и хорошо помню, как четко Ленин отличал «странные», «диковинные», «необычные» физические теории, которые являются «лишним подтверждением диалектического материализма», от идеалистических выводов, делаемых из них философами.

Тов. Максимов — не физик, а философ. От него мы вправе требовать, чтобы он, следуя Ленину, умел отличать физическую теорию от философских выводов из нее. К сожалению, этого нет. Вся эта часть статьи тов. Максимова — вопиющая путаница. Немало можно было бы найти у советских физиков философски ошибочных представлений, прегрешений против диалектики, механистических и идеалистических уклонов, в которые легко впасть даже стихийному материалисту, если он не владеет диалектическим методом. Такой анализ был бы весьма полезен, и, надеюсь, он будет произведен.

Но в статье тов. Максимова философских вопросов я вообще не встретил. Вместо этого он приводит формулировки законов физики, данные разными- неприятными ему физиками, и объявляет их идеализмом.

Совсем нехорошо, когда тов. Максимов называет определение запаздывающего потенциала «воззрениями», которые защищает И. Е. Тамм, и за эти «воззрения» объявляет его идеалистом. Для доказательства идеализма Я. И. Френкеля тов. Максимов приводит следующую выдержку из его книги:

«Детерминистическое описание движения частицы, предполагающее возможность точной ее локализации в любой момент времени, должно быть здесь оставлено, и мы должны ограничиться более скромной задачей определения вероятности того, что частица в данный момент времени будет найдена в том или ином месте».

А что же, тов. Максимов знает, как ее локализовать? Знает, как двигался электрон или атом, отражаясь от ряда последовательных атомных слоев кристалла и интерферируя сам с собой? Может описать это явление в рамках однозначной причинности, сохраняя прежнее понятие о частице? Если знает, — это большое открытие, с которым я рад был бы его поздравить. Но я думаю, что он не только этого не знает, но и не знает, что в приведенной выдержке выражен (быть может, не чрезмерно удачно) многосторонне обоснованный опытом синтез частицы и волны.

Чудовищны по своей нелепости насмешки тов. Максимова над опытами, поставленными для доказательства применимости законов сохранения количества движения и энергии в каждом индивидуальном ядерном процессе. Тов. Максимов заранее знал результат и упрекает нас в лишней трате времени на опыт. Подозреваю, что на самом деле тов. Максимов не знает ни задачи, ни содержания данного опыта. А речь шла о том, являются ли оба закона сохранения, обоснованные громадным опытным материалом в области макроскопических явлений, в той же форме справедливыми по отношению к отдельному ядерному акту или только к их статистическому среднему, или же, наконец, потребуется участие новой формы энергии. Весь опытный материал в ядерной области убеждал в том, что прямой опыт Алиханова подтвердит закон в неизменной форме. Но помимо опыта знать этого нельзя. К сведению тов. Максимова, этот вопрос не имеет ничего общего с философским положением о сохранении материи и энергии.

Априорная уверенность тов. Максимова по отношению к физическим теориям и отрицание их опытной основы — ведь это и есть идеализм, если не наивное незнание содержания вопроса. Физическое невежество или философский идеализм — вот единственно возможные объяснения позиции тов. Максимова.

Тов. Максимов объявляет войну «подпавшим под влияние идеализма советским физикам, составляющим компактную группу».

Существует ли такая компактная философская группа? Конечно, нет: что общего в философских взглядах у меня с Френкелем, у Тамма с Френкелем? Тов. Максимов и здесь сознательно путает философские взгляды и научные теории. Что в действительности общего у всех этих физиков? Все они знают, что идея эфира отжила свой век, знают, что атомные процессы управляются квантовыми законами, все они продолжают изучать физику и сами участвуют в ее развитии. Френкель, Тамм, Фок, Иоффе, Вавилов и не упомянутые явно Мандельштам, Рождественский, Ландау (ведь это, несомненно, не "инакомыслящие" — вот список советских физиков, создавших за 20 лет пролетарской революции свои научные направления и большие научные школы. Почти все эти лица, их ученики и сотрудники твердо стоят на почве материализма, но в остальных своих взглядах часто расходятся. Тов. Максимов в противоположность моему утверждению считает этот список идеалистами, а материалистами — себя и своих «инакомыслящих». Посмотрим, так ли это?

В. И. Ленин с предельной ясностью определил линию раздела между материализмом, и всеми видами идеализма:

«Быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств».

А «чисто кантианосий идеализм» Ленин определяет так: «человек дает законы природе, а не природа человеку!»

Подойдем с этими критериями к тем двум группам физиков, которые противопоставляет А. А. Максимов. На словах и та и другая группы безоговорочно стоят за материализм. Но дела и слова расходятся. В то время как Фок., Френкель, Тамм в своей научной работе аргументируют совпадением своих физических теорий с данными опыта, в то время как они пытаются найти наиболее точное отображение действительности, тов. Максимов с «инакомыслящими» (Тимирязев и др.) не создают, правда, своих теорий, но, критикуя новейшую физику, требуют от природы подчинения той форме закона причинности, которую они считают правильной, хотя она явно противоречит опытным фактам. Правда, и в этой группе имеются градации, вероятно, связанные с отдаленностью периода, когда автор изучал физику: А. А. Максимов признал теорию относительности, но отвергает кванты А. К. Тимирязев отвергает теорию относительности, но приемлет электроны, а акад. Миткевич и их не признает. Первый отстал на 10, второй — на 30, третий — на 40 лет. Но всем им общна научная реакционность, и притом крайне активная. Тов. Максимов обвиняет физиков в индетерминизме, идеализме и т. п. Неугодные теории презрительно называют «идейки», «положеньица». Так же презрительно третируются «немецкий физик Гензенберг», «датский физик Н. Бор».

Тов. Максимов волен писать в таком стиле, если ему подобная полемик кажется убедительной.

Но для меня — и я уверен, для всякого, кто с критерием Ленина постарается честно разобраться в философских позициях советских физиков и философов,— очевидно, что А. К. Тимирязев, А. А. Максимов, акад. Миткевич, считая себя материалистами, являются в действительности научными реакционерами, либо не знающими либо не желающими знать реальный мир таким, каков он есть, и стремящимися заменить его тем, чем . им хотелось бы его видеть. С другой стороны, И. Е. Тамм, Я. И. Френкель и В. А. Фок, исходящие из существования вне наших ощущений явлений реального мира,— несомненные материалисты, хотя некоторые из них еще весьма далеки от диалектического понимания физики и от правильной оценки значения диалектической методологии для философского истолкования физики.

С легкой руки тов. Максимова иные сейчас думают, что диалектический материализм (а не его неудачные представители) запрещает самую квантовую теорию и теорию относительности, в то время как он отвергает тот идеалистический и религиозный туман, который с этими теориями пытаются связать некоторые буржуазные идеалисты. Такая мысль — вредное заблуждение, и его надо рассеять как можно скорее! Надо добавить, что это заблуждение поддерживается не одним тов. Максимовым, но и, например, хлесткими ругательствами и развязной безграмотностью статей В. Львова, которому предоставляются страницы одного из наиболее распространенных: толстых журналов («Новый мир»). Сколько мозгов может запутать такой не доучившийся физике «философа»!

Наука есть непрерывно совершенствующееся и обогащающееся новым содержанием познание реального мира, имеющее конечной задачей его использование для улучшения жизни. Добытые десятилетиями упорного труда ее достижения нельзя отбросить одним ругательным словом, даже таким обидным, как идеализм. Советский ученый и советский философ не может быть реакционером, он не может требовать возврата всей науки назад на 30 лет только потому, что сам с ней не разобрался. Советский философ не должен писать о том, чего не понимает!

Еще одно требование к советскому ученому: уважать правду. Тов. Максимов пишет: «Эти антинаучные идейки о недействительности закона сохранения и превращения энергии были на мартовской сессии Академии "наук в 1936 году снова повторены в выступлениях проф. И. Е. Таима, акад. А. Ф. Иоффе, и С И. Вавилова». Вся та часть моего выступления, которая посвящена была закону сохранения энергии, доказывала его полную справедливость для внутриатомных и внутриядерных процессов. Я показал, как действительная, а не словесная борьба за этот закон привела к опровержению опытов Шенкланда опытами Алиханова и к восстановлению значения закона раньше, чем успели развернуться идеалистические тенденции. Быструю постановку и завершение опытов Алиханова и его критику опытов Шенкланда я считаю большим успехом советской материалистической физики, так же как его последние опыты, устанавливающие конечную массу нейтрино. Только полное непонимание или явная недобросовестность могут объяснить приведенную выше фразу из статьи А. А. Максимова. Если бы тов. Максимов потрудился разобраться в высказываниях Тамма и Вавилова, то он убедился бы, что они, в отличие от его собственных, стоят на почве материализма; по отношению же к моим словам не нужно было даже трудиться: достаточно простой добросовестности. Закон сохранения энергии наиболее широко обоснован опытом. В этом его ценность. И каждое его расширение на новую область явлений — крупное достижение. Именно так мы боремся за развитие закона сохранения энергии. Но ни один марксист не может придавать его современной физической форме мистического значения абсолютной истины. Наши представления лишь частично отображают реальный мир, а накопление опыта приближает нашу картину к действительности. Нет святых законов в физике, которые нельзя подвергать проверке практикой. Я никогда не сомневался в сохранении энергии ни в атомных, ни в ядерных процессах. Обвинение тов. Максимова, будто я «неустанно повторял, что возможно творение энергии из ничего», — клевета.

Вопрос об общественной организующей роли физиков тов. Максимов ставит в обывательски извращенном виде. Советская физика с первого же года пролетарской революции двинулась быстрыми шагами вперед: выросли крупные институты с большим числом физиков, выросли новые научные направления и школы, организованы десятки отраслевых институтов, сотни заводских лабораторий, созданы новые физические журналы на русском и иностранных языках. Этот рост — одно из проявлений социалистического строительства, руководимого коммунистической партией. Связанную с этим организационную работу провели и продолжают проводить наиболее общественно активные физики — их многие десятки в нашей стране. Были, правда, и такие, которые по тем или иным причинам держались в стороне: институтов не строили, журналов не создавали, научных кадров не растили, но, как сейчас утверждает тов. Максимов, в глубине души были недовольны. Естественно, казалось бы, назвать одних активными работниками, других — уклоняющимися от созидательной работы. Не так смотрит на это тов. Максимова Он в обывательских тонах рисует следующую картину: первые захватили «монополию», «располагают почти безраздельным влиянием в ряде журналов и некоторых руководящих научных организациях»; вторых тов. Максимов характеризует так: «Боязнь быть объявленным «невеждой» (можно бы и без кавычек. — А. И.), возможность некоторых ущемлений по линии организационной заставляли и заставляют их «жить в мире».

Вывод: необходимо этой второй, видимо, по мнению тов. Максимова, особенно общественно ценной группе передать журналы и удовлетворить их обиженное самолюбие.

Часто тов. Максимов намекает на то, что его группа «инакомыслящих» имеет, мол, практические результаты, тогда как другие физики оторваны от .практики. В отрыве от техники многие советские физики, и я в том числе, действительно виноваты; исправление этой ошибки — дело, которому мы не без успеха посвящаем свои силы. Определенные технические результаты имеются сейчас во многих физических лабораториях. Интересно знать, добились ли «инакомыслящие», которых имеет в виду тов. Максимов, каких-нибудь особенно крупных успехов, и чем их практическая работа лучше работы тех физиков, которые не отрицают современной теории? Таинственные намеки тов. Максимова не позволяют судить о том, насколько знание теоретической физики вредит практической работе. Но если это так, здесь есть над чем задуматься!

Наконец, последний упрек — раболепие перед буржуазной идеологией. Оно не изжито еще в научной среде, и проявления его среди физиков следовало бы разоблачить и выявить его ошибочность. Но нельзя под флагом борьбы с раболепием протаскивать кустарную, доморощенную науку, попахивающую славянофильским душком, и объявлять советскую физику подражанием Западу. Нельзя на 20-м году советской власти, при которой небывалыми темпами расцветает советская наука, борьбу с раболепием перед Западом подменить борьбой против западной науки.

Итак, статья А. А. Максимова, поставив ряд важных вопросов, дает на них неверные ответы. Прикрывая маленькую группу реакционеров в физике, смыкающихся по своим физическим взглядам с немецкими фашистами, статья тов. Максимова обвиняет всю остальную советскую физику и всех передовых ученых Запада — антифашистов и друзей Советского союза — в идеализме, в антисоветских политических установках.

Поэтому от его внимания и от внимания дезориентированного читателя ускользают действительные философские ошибки советских и иностранных физиков, стираются грани между религиозной мистикой и физической теорией, между фашистами и передовыми умами человечества. Я старался исправить эти ошибки, но совсем почти не затронул здесь вопроса об отрицании или непонимании диалектической философии рядом крупных советских ученых, об актуальнейших вопросах философии физики. Это должно быть еще сделано, и мне кажется, что это задача совместной работы философа и физика, но философа более компетентного, чем тов. Максимов.

Главной опасностью, грозящей нанести серьезный вред советской физике, я считаю поход против современной науки, предпринятый реакционной группой Тимирязева, Миткевича, Кастерина, поход против лучшего физического журнала—«Успехи физических наук», затеянный тов. Максимовым, поход той же группы против западной науки и пропаганду на советской почве физических идей фашистских мракобесов Штарка, Ленарда, Венельта и др., проводимую Тимирязевым и Кастериным. Опасность еще усиливается, когда к этому походу против советской физики примыкает статья члена редакции ведущего нашего органа по философии естествознания.

Это высокое звание должно было бы удержать тов. Максимова от легкомысленных обвинений, от защиты кружковых интересов, от поддержки научной реакции. По отношению к выдвинутым им против меня обвинениям я требую, чтобы тов. Максимов конкретно указал мои идеалистические заблуждения, ответил, что дало ему право утверждать, будто я неустанно повторял, что «возможно творение энергии из ничего», и зачем ему нужна была эта вздорная клевета.

Я не хотел бы закончить этой статьи, не высказав своих предложений по оздоровлению философского фронта советской физики.

Я считаю большим недостатком советской физики отсутствие в ней интереса к вопросам методологии и философии. Весь ход развития современной физики — прекрасный агитационный материал за диалектический материализм (я это попытался показать в своих статьях, таково же мнение Лалжевена). Религиозным и идеалистическим выступлениям заграничных ученых мы не противопоставляем четкой концепции диалектического материализма. Кто в этом виноват? Философы ли тем, что, не зная физики, боятся всего нового и сползают на позиции механистов, или физики, которые не знают философии и сторонятся философских высказываний или делают ошибочные философские выводы? Виноваты и те и другие. Тов. Максимов стремится углубить разрыв между ними и путает физику с философией. Это положение необходимо исправить. Физическая группа Академии наук наметила особую сессию, посвященную философии физики. Подготовка этой сессии, выбор дискуссионных тем и подбор докладчиков поручены особой комиссии под председательством A. Av Максимова. К сожалению, все еще ничего не сделано, и сессию пришлось отложить на ноябрь. Я хочу надеяться, что эта сессия осуществится и не замрет, как сессия Комакадемии 3 года назад, а сделается началом проникновения диалектических методов мышления в советскую, а вместе с тем и международную физику.

У нас нет правильно поставленной борьбы с идеалистическими извращениями физики Нужно ясно установить место, где идеалистическая концепция ответвляется от физической теории, какие неясности или ошибочные формулировки способствуют махистским и поповским выводам Нужно выправить такие недочеты теории и изложить ее языком научного марксизма, нужно предостеречь от подобных заблуждений советских физиков и решительно выявлять подобные шатания там, где они есть. Это — дело философов и философски грамотных физиков. Тов. Максимов поставил эту задачу, но не разрешил ее, направив весь свой полемический задор на борьбу с физикой, вместо борьбы с идеалистическими выводами и философскими ошибками. В настоящей статье я сознательно не брался за эту задачу, считая, что анализ требует серьезной и длительной работы и более обширного философского образования. Я этим вовсе не хотел сказать, что у нас на философском фронте физики все обстоит благополучно.

К счастью, не все философские статьи стоят на таком же низком уровне, как рассматриваемая мною здесь. Помещенный в том же номере журнала анализ дискуссии в «Nature» тов. Э. Кольмана резко отличается от легкомысленной статьи тов. Максимова. Это серьезная марксистская критика философских заблуждений. Тов. Кольман знает вопросы, о которых пишет, и умеет отделять здоровое зерно теории, наилучшим доступным нам сейчас образом отражающей реальный мир, от философских заблуждений. Развернутая тов. Колъманом картина идеалистических блужданий английских ученых мобилизует советских физиков на построение твердого марксистского фундамента современной физики, который нужно противопоставить безнадежно запутанным измышлениям идеалистов. Победить мы можем, конечно, не путем тов. Максимова, Миткевича и Тимирязева, не призывом назад к физике XIX века, а отчетливой материалистической формулировкой передовых достижений науки, марксистским анализом хода ее развития. В этой борьбе, я уверен, охотно примут участие и наши теоретики и лучшие наши философы.

У нас почти отсутствует публичная критика неверных работ и ложных физических взглядов. Научная отсталость идей Миткевича и Тимирязева, вздорность ругани меньшевиствующих идеалистов и механистов известны нам были уже давно, но, кажется, один В. А. Фок высказал это в печати. Не подвергаются серьезной критике и философские ошибки, допускаемые советскими физиками. Необходимо резко усилить дискуссионный элемент и физических журналах. Нужно выяснить для всей советской общественности, каковы должны быть пути советской физики, где наши враги и где друзья. Очистив, таким образом, почву от сорняков, можно будет приступить к созданию настоящей философии современной физики, достойной мирового центра марксистской науки.

Постановкой и разрешением этих задач мы окажем большую помощь советской науке, укрепив ее методологические основы и освободив ее как от реакционно-механистических, так и от мистически-идеалистических извращений. Если окажется, что статьи акад. Миткевича и А. А. Максимова ускорили этот процесс — они были полезны несмотря на все свои ошибки.