Образец обмана общественности

Коллективное бессознательное Шпильрейн, Юнга и Фрейда

Акимов О.Е.

3. Любовь

– XI –

В предыдущем разделе мы видели, как Сабина Шпильрейн послужила толчком к длинным рассуждениям на тему мастурбации, когда в уме Юнга произошла культурологическое соединение этого физиологического явления, наблюдающегося у большинства видов приматов, с индусскими ритуалами, мифическими сюжетами вокруг ведического божества в форме Agni, с добыванием огня путем поглаживания (лампа Алладина) или трения одного предмета о другой. Когда правая рука Сабины была занята мастурбацией, ее левая рука могла совершать круговые движения в области левого виска автоматически, подобно тому, как барабанщик, отбивая такт рукой по барабану, механически притоптывает ногой по полу. У Юнга в действительности не было никаких эмпирических данных для столь далеко идущих выводов. Бессознательные (в смысле рефлекторные) движения Сабины, находившейся в гипнотическом сне, послужили всего лишь спусковым крючком для обдумывания посторонней темы, оказавшейся совершенно в спекулятивной плоскости. Похожую незаконную экстраполяцию он развил и в отношении изначально ложной теории переноса. Как и Фрейд, Юнг черпал исходный материал для нее из личной жизни, предварительно подвергнув его цензуре, то есть изъятию из имеющегося в наличии эмпирического массива всех компрометирующих врача моментов. Оставшиеся куски жизненного опыта он уложил в искусственную последовательность, ведущую к неизменному мистическому образу в виде божества.

Юнг страшно боялся, что его интимные отношения с Сабиной будут известны коллегам, поэтому он, как и Фрейд в отношении Берты Паппенхейм, тщательно шифровал тексты своих сочинений. Имена «Ирма» и «Анна О.» помимо элементарной этической составляющей, вызванной обязательством неразглашения имени больной, вводились еще из соображений конспирации личности врача. Фрейд изменял не только имя пациентки, но и названия географических мест и симптомы заболеваний. Кодированию реальных событий способствовала, конечно, литературно-художественная техника их изложения через сновидения с использованием искусственных приемов под названием «покрывающие воспоминания», «сгущение», «смещение», «инвертирование» и т.д. Эти свои фантазии он преподносил окружавшим его дилетантам как теоретические результаты, добытые им в процессе опытных исследований глубинной психологии.

Похожими уловками пользовался и Юнг. Но если знать натуру швейцарского аналитика, его манеру рассуждать на отвлеченные темы, то можно глубже понять не только его теоретические построения, но и установить неизвестные факты жизни Сабины Шпильрейн. Я потому и привожу большие фрагменты юнговских сочинений, что помимо теоретических воззрений в них сообщается бесценная информация, которой не найти в недавно обнаруженных письмах и дневнике российской любовницы второго после Фрейда мистификатора, трудившегося, как и первый, на ниве психотерапии. Дневник Шпильрейн и письма, которыми она обменивалась с Юнгом и Фрейдом, вместе с сочинениями теоретического плана дают возможность окинуть единым взором огромный монолит, названный здесь «коллективным бессознательным Шпильрейн, Юнга и Фрейда».

Из юнговских работ, а также из его опубликованных писем к Фрейду (1906 – 1914) мы узнаем, преимущественно, одну строну этого монолита, а именно ту, которая характеризуется словами: «Сабина любила Юнга» (в переносе или без него — это, в принципе, неважно). Женевская находка проливает яркий свет на невидимую до 1977 года сторону их отношений, которая характеризуется противоположными словами: «Юнг был тоже страстно влюблен в Сабину». Анализу обратного течения сексуальной энергии от Юнга к Сабине (на птичьем языке психоаналитиков оно называется «контрпереносом») были посвящены несколько статей, в которых их авторы подвергли Юнга суровой критике за бесчестное ведение игры. Видите ли, Фрейду он писал о «перенесенной» любви пациентки с отца на врача, укоряли они его, а сам лекарь чуть ли не с первых дней лишился рассудка от обуреваемого им бесконтрольного сексуального влечения к своей юной пациентке.

Впрочем, его понять можно, если иметь в виду склонность Сабины к мастурбации и умение швейцарского аналитика гипнотизировать своих пациенток. Наблюдая эротические сцены, самый рассудительный аналитик, не говоря уже об импульсивном, быстро воспламеняющемся Юнге, может потерять голову и позабыть о своем врачебном долге. Примерно так рассуждал Каротенуто (Carotenuto) в своей книге «Секретная симметрия. Сабина Шпильрейн между Фрейдом и Юнгом», где написал: «Малышка Сабина... держала себя так, что Юнг поневоле поступил невероятно гнусно и совершенно вульгарно» [21]. «Чего ради поднимать шум вокруг сладкой парочки Сабина — Юнг, если пациентку врач всё-таки вылечил?» Примерно так рассуждал Беттельхайм (Bettelheim) в статье «Скандал в психосемье». Он написал: «Вероятно, можно допустить, что Шпильрейн была вылечена тем, что она пережила в отношениях с Юнгом. Если это так, тогда прегрешения Юнга, который, благодаря манере поведения Сабины Шпильрейн, оказался втянутым в любовные отношения, были инструментом исцеления — какое бы имя мы не давали проступку и установке врача: лечение, совращение, перенос, любовь, взаимное фантазирование» [9].

Не будем пока вдаваться в детальный анализ чужих оценок интересующих нас событий, прежде нам надо самим хорошенько понять характер и интенсивность любовных отношений, вспыхнувших между Сабиной и Юнгом. С этой целью я приведу письмо Сабины, адресованное матери. Оно вполне доверительное, однако не может дать полной картины взаимной любви, поскольку мать есть мать и ей не расскажешь интимные подробности, какие бывают между мужчиной и женщиной. Тем не менее данное письмо несет бесценную информацию для понимания жизненной ситуации, в которой оказалась наша героиня. К 1908 году, когда было написано письмо, чувства обоих достаточно созрели, чтобы можно было говорить о расторжении брака супругов Юнгов. Но мы не станем сейчас обсуждать ни эту, ни смежные темы, а просто приведем фрагменты письма, из которых видно, что врач, с точки зрения психического состояний, был ненамного здоровей своей пациентки.

– XII –

«Дорогая мамочка, — обращается Сабина, — я вообще не способна что-либо написать, так как невозможно рассказать в письме о важных вещах. Мне нужно сказать тебе очень много. К несчастью, Цюрих слишком далек от Ростова. Я не могу послать тебе его [Юнга] письма, это слишком рискованно, а рассказывать всё было бы слишком долго и утомительно. Насколько чудесной бы могла оказаться возможность принять твёрдое решение; а вместо этого я всё время провожу в раздумьях, хотя смысла в этом никакого нет…

Совсем недавно Юнг завершил писать статью "Роль отца в судьбе индивида", вызвавшую огромный переполох. В статье Юнг показывает, что выбор будущего объекта [любви] определяется первыми взаимоотношениями ребёнка со своими родителями. То, что я его люблю, также верно, как и его любовь ко мне. Для меня он отец, а я для него мать, или говоря точнее, женщина, ставшая первым объектом, заместившим мать [мать Юнга заболела истерией, когда ему было два года]; он настолько сильно привязался к [эрзац] женщине, что даже в её отсутствии продолжал её чётко видеть в галлюцинациях, etc., etc.

Не знаю, почему он влюбился в свою жену… Допустим, что его жена не удовлетворяет его полностью, тогда он влюбляется в меня, в истеричку; а я влюбляюсь в психопата, нужно ли мне пояснять это тебе? Я никогда не принимала своего отца за нормального человека. Его безумная страсть к "самоанализу" в такой же сильной степени проявляется и у Юнга, для которого его научная деятельность является самым важным делом в жизни...

Неровный взрывной характер вместе с необычайно высокоразвитой чувствительностью, потребность в страдании и эмпатии "ad magnum" [выступающие в чрезмерной мере]. Ты можешь делать с ним всё, что хочешь — и что хочешь от него получить, затрачивая только любовь и нежность. Дважды подряд в моём присутствии эмоции столь сильно завладевали им, что по его лицу начинали струиться слёзы. Если бы ты могла укрыться в соседнем помещении и слышать, как он заботится обо мне и моей судьбе, то ты бы и сама разразилась слезами. А затем он начинает бесконечно упрекать себя за испытываемые им чувства, например, говорит, что я являюсь для него чем-то святым, что он готов извиняться передо мной, etc.

Я не могу назвать тебе в точности его слова, так как они немножко сентиментальны, но ты явно сможешь их себе хорошо представить. Вспомни хотя бы то, как любимый папа точно такими же словами извинялся перед тобой! Мне неприятно упоминать обо всех упрёках, адресованных им в свой адрес, так как в этом повинны или оба мы, или же никто.

Подумай и о том, как много пациенток уже видели его и, несомненно, в него влюблялись, и, тем не менее, ему удавалось вести себя только как врач, так как он их не любил! Но ты знаешь и о том, как отчаянно он сражается со своими чувствами! Что тут можно поделать? Многие ночи ему пришлось страдать из-за мыслей обо мне. Мы даже искали способ расстаться. И, тем не менее, подобного рода попытки нам пришлось отбросить как несостоятельные, так как мы оба живём в одном городе, в Цюрихе… Он чувствует себя ответственным за мою судьбу, и даже разрыдался, когда стал говорить об этом… Он не желает стоять на моём пути к счастью… и у него есть достаточно веские причины тревожиться за моё будущее (в случае нашей разлуки).

Наша беседа об этом состоялась примерно две недели назад, оба мы почувствовали себя после неё совершенно разбитыми, неспособными сказать ни слова и etc. Диалогу сердец пришёл конец. Ducunt volentem Dei, nolentem trahunt. Мы неподвижно застыли, нас охватывала нежнейшая поэзия… А завтра будь хоть что, темнота и холод! Я желаю сегодня открывать моё сердце солнцу! Я хочу быть счастливым! Хочу быть молодым! Хочу быть счастливым, это именно то, чего я действительно хочу! [Последние четыре предложения написаны от мужского лица, словно бы Шпильрейн изображает настроение Юнга; может быть, она забыла поставить кавычки].

А потом я получила открытку и письмо о том, что не стоит печалиться. В последнюю пятницу он вновь посетил меня. И опять поэзия, и как всегда я опять буду прощать ему в течение всей моей жизни любые его коварные планы: он не спал ночь, был изнурён; и более не мог защищаться.

Но одновременно я должна сказать: когда-либо он тоже простит мне всё плохое, что причинила я ему! Различие между нами лишь в том, что я знаю, что для него научная деятельность является самым важным делом в жизни, ради неё он может вынести всё… Для меня вопрос стоит только так: как мой интеллект относится ко всей этой истории, а проблема заключается в том, что интеллект не знает, как он должен к этому отнестись.

Для меня остаётся вопросом, должна ли я всем своим существом предаться мощному водовороту жизни, радуясь сиянию солнца или же, когда накрывает мрачное настроение, направить свои чувства на ребёнка или науку, то есть, на научную активность, которую я так люблю? Во-первых, кто может знать, чем завершится эта история. "Неисповедимы пути Господни". В любом случае, сегодняшняя молодёжь видит эти вещи по-иному, и вполне вероятно, что я влюблюсь заново, причём успешно, то есть найду для себя супруга.

Только, пожалуйста, не забывай, что такое может быть лишь в очень отдалённом будущем, так что об этом пока не стоит беспокоиться. А до этого мы будем пребывать на уровне поэзии, которая, конечно же, не представляет опасностей, на этом уровне мы будем долго оставаться, возможно, это продлится до тех пор, пока я и сама не стану врачом, если не изменятся обстоятельства.

Я пишу только тебе, так как без твоего материнского благословения я не могу быть счастлива, то есть, без твоего одобрения моих намерений. А, кроме того, только ты и можешь радоваться, когда со мною всё хорошо. А что будет потом? В самом лучшем случае мы никогда не сможем сказать, что случится позднее, где нас поджидает счастье.

Совсем недавний пример. Одна из юнговских пациенток отправилась путешествовать по горам, чтобы преодолеть свою любовь к нему, и переспала с одним из молодых мужчин. Она забеременела, а мужчина, который её соблазнил, оказался необычайно ограниченной персоной, сразу же оставил женщину. Та больше не могла выносить его и в отчаянии хотела покончить с собой. Она бы это и сделала, если бы Юнг в очередной раз не спас её…» [11].

– XIII –

По «Отчету о состоянии фройляйн Шпильрейн» от 25 сентября 1905 года, процитированного нами в п. V, мы уже знаем, что Юнг писал Фрейду (правда, он так и не получил этот отчет) об односторонней любви: «В ходе лечения пациентку угораздило влюбиться в меня. Она постоянно потчует мать ужасными небылицами об этой любви…». Отсюда я делаю вывод, что письма, подобные только что процитированному, возможно, отсылались матери уже 1905 году. Обман Юнга состоял в том, что, говоря об односторонней любви Сабины к нему, он лгал не только Фрейду, но и всему ученому сообществу. Он описал эту взаимную любовь в книге «Отношения между Я и бессознательным» как перенос любви Сабины к ее отцу на безразличного к этой любви Юнга.

Названная книга наряду с книгой «Либидо, его метаморфозы и символы» является важнейшим источником для изучения взглядов Юнга. Не станем знакомство с его мировоззрением откладывать в долгий ящик. Приведем из первой главы, которая озаглавлена «Личное и коллективное бессознательное», соответствующий фрагмент. В нем автор подводит читателя к понятию коллективного бессознательного с другой стороны, не связанной с мастурбацией. Говоря, что за фрейдовским бессознательным, носящем исключительно личностный характер, имеется нечто, выходящее за пределы личностного, Юнг это трансцендентное нечто выводит из переноса (перенесения или трансфера), осуществленного якобы Сабиной на своего целителя, то есть автора следующих строк.

«В поисках примера, иллюстрирующего сказанное, — пишет Юнг, — я особенно живо вспоминаю пациентку, страдавшую не слишком тяжелым [иногда он говорит тяжелым, иногда легким] истерическим неврозом, каковой, как выражались еще в начале этого столетия, коренился главным образом в "отцовском комплексе". Под этим комплексом подразумевается тот факт, что своеобразное отношение пациентки к отцу стало помехой на пути. Она очень хорошо относилась к своему (теперь уже умершему [вставлено после 1938 года]) отцу. Это было главным образом эмоциональное отношение. В таком случае чаще всего развивается интеллектуальная функция, которая в этих условиях такова, что со временем становится мостом, связывающим человека с миром.

Моя пациентка как раз решила заняться изучением философии. Энергичный познавательный напор стал тем мотивом, который побудил ее выйти из состояния эмоциональной привязанности к отцу. Эта операция может оказаться успешной лишь в том случае, если на новой ступени, созданной с помощью интеллекта, заработает чувство, например, такое, что реализуется эквивалентное прежнему эмоциональное отношение к какому-нибудь подходящему мужчине. В данном случае такого перенесения, однако, не произошло из-за того, что чувство застыло в неустойчивом равновесии между отцом и одним не очень-то подходящим мужчиной. Это, естественно, стало помехой на пути вперед, вследствие чего возник столь характерный для невроза разлад с самим собой».

Возможно, под «не очень-то подходящим мужчиной» Юнг имеет в виду преподавателя истории, в которого Сабина влюбилась. Вот отрывок из ее дневника: «У меня появился "ангел-хранитель"... в пятом классе гимназии. Учитель истории. Христианин... Он сразу произвел на меня глубокое впечатление. На первом же уроке меня поразил его ум, покорили мятежность и печаль в его темных глазах. Именно оттого, что я старалась сохранять особую серьезность в его присутствии, мне не удавалось совладать с собой, и я разражалась судорожным смехом при виде его странных ужимок... Потом... я увлеклась этим мужчиной, который раскрыл мне доселе неизвестную область чувств, чьи пределы стремительно расширялись. Я мечтала чем-нибудь пожертвовать ради него, пострадать за него. Моя подруга, еврейка, тоже души не чаяла в этом учителе. Ее тоже восхищал его ум. Мы вместе читали книги по истории и культурологии... и он поставил нам самый высокий балл — 5... потом я к нему охладела» [10].

Но продолжим цитировать Юнга; далее он пишет: «В процессе аналитического лечения пациентка переносит отцовский образ на врача и тем самым в некотором смысле делает его отцом, а поскольку он, однако, отцом все же не является, — эквивалентом мужчины, который оказался для нее недостижим. Так врач становится в некотором смысле отцом и возлюбленным — иными словами, объектом конфликта. Противоположности в нем объединяются, отчего он являет собой как бы идеальное разрешение конфликта. Тем самым врач, сам того не желая, становится объектом той почти непостижимой для постороннего завышенной оценки пациента, которая делает из него Спасителя и Бога.

Эта метафора совсем не так смешна, как может показаться. В самом деле, это уже слишком — быть одновременно отцом и возлюбленным. Никому не под силу долго выдержать такое именно потому, что это уже слишком. Фактически надо быть, по меньшей мере, полубогом, чтобы все время безупречно играть эту роль; надо уметь всегда быть дающей стороной. Пациенту, находящемуся в состоянии перенесения, это временное разрешение поначалу кажется идеальным. Но через какое-то время это состояние переходит в стагнацию, что столь же плохо, как и невротический конфликт. В действительности на пути к настоящему разрешению еще вообще ничего не произошло. Конфликт просто-напросто перенесен. Тем не менее удачное перенесение — по крайней мере на время — может заставить исчезнуть весь невроз, и потому оно очень верно было признано Фрейдом исцеляющей силой первой величины, но одновременно и просто временным состоянием, которое хотя и сулит возможность исцеления, но само исцелением ни в коей мере не является.

Такое несколько детализированное разъяснение кажется мне необходимым для понимания моего примера: моя пациентка оказалась именно в состоянии перенесения и уже достигла верхней границы, где замирание становится неприятным. И вот возник вопрос: что дальше? Я, естественно, основательнейшим образом превратился в спасителя, и мысль пациентки о том, что она должна от меня отказаться, была для нее, разумеется, не только крайне неприятна, но и просто ужасна. Так называемый "здравый человеческий рассудок" в этих ситуациях обыкновенно вытаскивает на свет божий весь свой репертуар, начиная от "тебе просто надо", "следовало", "ты же не можешь" и т. д.

Поскольку здравый человеческий рассудок, к счастью, явление не слишком редкое и не слишком бесполезное (я знаю: есть и пессимисты), то именно в этом состоянии перенесения, усиленном хорошим самочувствием, какой-нибудь разумный мотив может вызвать столько энтузиазма, что мощным волевым усилием человек решается даже на болезненную жертву. Если это выходит удачно (а такое действительно иногда выходит удачно), жертва приносит блаженный плод, так что бывший пациент одним прыжком оказывается в состоянии фактического исцеления. Врач обыкновенно настолько этому рад, что теоретические трудности в объяснении этого маленького чуда остаются, как правило, без внимания.

Если же такой прыжок не получается — а у моей пациентки он не получился, — то приходится вплотную столкнуться с проблемой снятия перенесения. Здесь «психоаналитическая» теория попадает в кромешный мрак. Кажется, что в таком случае ставка делается на темную веру в судьбу: дело должно как-то уладиться, например "само собой пройдет, когда у пациентки выйдут все деньги", как мне однажды заявил один несколько циничный коллега. Это могут быть и неумолимые требования жизни, которые каким-то образом делают невозможной стагнацию перенесения, требования, которые заставляют пойти на ту жертву, что принесена не по доброй воле, иногда с более или менее полным рецидивом. (Вот уж описания таких случаев не стоит искать в книгах, содержащих хвалебные песнопения психоанализу!)

Разумеется, есть и безнадежные случаи, когда помощь просто бесполезна; но есть и такие случаи, когда дело не застревает на мертвой точке, когда не надо с болью и, так сказать, с оторванной ногой выдираться из перенесения. Я сказал себе — как раз в случае с моей пациенткой,— что должен быть приемлемый, ясный путь, который выводил бы человека даже из такого опыта в полной сохранности и осознанности. Хотя у моей пациентки уж давно "вышли" деньги (если они у нее вообще когда-нибудь были), мне любопытно было узнать, какие же пути выберет природа, чтобы добиться удовлетворительного разрешения стагнации перенесения. Так как я никогда не мнил о себе, будто обладаю тем здравым человеческим рассудком, который в любой запутанной ситуации точно знает, что надо делать, и так как моя пациентка знала об этом не больше меня, я предложил ей, по крайней мере, отслеживать те движения, которые исходят из психической сферы, лишенной нашего всезнайства и нашей преднамеренности. Это оказались в первую очередь сновидения» [14, с. 180 – 184].

– XIV –

Далее идет пересказ сновидения Сабины об ее отце и ветре. Мы отложим его разбор, а сейчас процитируем еще небольшой фрагмент, относящийся к проблеме «переноса» сабиновской любви на личность Юнга. В четвертой главе «Попытки высвобождения индивидуальности из коллективной психики» он пишет: «Если же врач, как в приведенном выше примере, превозносится до степени отца-возлюбленного, а значит, рискует быть затопленным половодьем притязаний, то он вынужден искать пути и средства, как отразить эту атаку, чтобы, с одной стороны, самому не оказаться втянутым в водоворот, а с другой — чтобы не пострадал пациент. Ведь насильственное прерывание перенесения может провоцировать полные рецидивы и нечто еще более скверное, почему к этой проблеме и нужно подходить с очень большим тактом и осторожностью. Другой возможностью является надежда на то, что "со временем" "безумие" пройдет само собой. Со временем, конечно, все как-нибудь проходит, но такое время может длиться весьма долго, и затруднение может стать невыносимым для обеих сторон, так что от вспомогательного фактора "время" в таком случае лучше отказаться сразу же.

Гораздо более эффективный инструмент для "подавления" перенесения представляет на первый взгляд фрейдовская теория неврозов. Зависимость пациента объясняется здесь как инфантильно-сексуальное притязание, занимающее место разумного отношения к сексуальности. Такого же рода преимущество предоставляет теория Адлера, объясняющая перенесение как инфантильное намерение, направленное на власть, и как "тенденцию безопасности". Обе теории так хорошо подходят к невротической ментальное, что любой случай невроза можно объяснить одновременно обеими теориями. Этот, собственно говоря, весьма примечательный факт, который должен быть подтвержден любым непредвзятым человеком, может основываться лишь на том обстоятельстве, что фрейдовская "инфантильная эротика" и адлеровская "тенденция власти" суть одно и то же, совершенно невзирая на спор между этими школами. Это просто фрагмент непокоренной и, главное, не поддающейся покорению изначальной природы инстинкта, которая проявляется в феномене перенесения. Архаические формы фантазии, постепенно достигающие поверхности сознания, суть не что иное, как другое доказательство того же факта.

Можно попытаться с помощью обеих теорий раскрыть пациенту глаза на то, как инфантильны, как невозможны и как абсурдны его притязания, — и, в конце концов, он даже, может быть, придет в себя. Моя пациентка была, однако, не единственной, кто этого не сделал. Конечно, врач с помощью таких теорий может сохранить лицо и с большим или меньшим человеколюбием выпутаться из мучительной ситуации. Действительно, есть пациенты, для которых большие издержки неоправданны (или кажется, что неоправданны); но есть случаи, когда использование такого метода означает прямо-таки бессмысленное нанесение вреда душе пациента. В случае моей студентки [!] я смутно чувствовал что-то в этом роде и потому отказался от своих рационалистических попыток ради того, чтобы — хотя и с плохо скрываемым недоверием — дать природе возможность исправить свое собственное безумие (как мне казалось)» [14, с. 226 – 227].

Примечательно, что в последнем предложении процитированного только что отрывка автор невольно проговорился: вместо слова «пациентка» он употребил слово «студентка»; такую подмену слов можно найти в письмах Юнга к Фрейду. Действительно, после своего выздоровления Сабина поступила в Цюрихский университет и сделалась студенткой Юнга, продолжая, однако, любить его уже не в качестве врача-психотерапевта, а в качестве преподавателя и наставника в ее научно-исследовательской работе. Еще на первой стадии их любовных отношений как пациентки и врача у Юнга возникла сложная денежная проблема. Он не хотел брать с Сабины плату за «сеансы любви». Денежный мотив, как мы убедились из вышеприведенных фрагментов, звучал и раньше в рассуждениях автора. Вспомним его слова: «у моей пациентки уж давно "вышли" деньги (если они у нее вообще когда-нибудь были)» и в другом месте «само собой пройдет, когда у пациентки выйдут все деньги». О чувствительной для Юнга проблеме взимания платы за лечение Сабины ниже будет сказано отдельно, а пока приведем фрагмент из рассматриваемой нами книги, где денежная тема вновь заявила о себе во весь голос.

Юнг цитирует слова Мефистофеля, адресованные Фаусту:

«Хорошо!
[В ответ на реплику Фауста: "Я хочу это знать"]
вот средство без денег
иметь и лечение, и колдовство:
тотчас ступай на поле,
начинай мотыжить и копать,
держи себя и свои чувства
в очень тесном кругу,
питайся простой едой,
живи со скотиной как скотина
и не считай великой жертвой
самому унавоживать пашню, с которой жнешь»
[Фауст, I, 6].

Далее Юнг разъясняет: «Само собой понятно: невозможно создать видимость "простой жизни", и потому таким обезьянничанием никогда не купить себе беспроблемность бедной жизни, предоставленной судьбе. Не тот, кто ощущает в себе возможность, а тот, кто ощущает в себе необходимость такой жизни, будет принужден к этому своей природой, и он в ослеплении пройдет мимо поднятой здесь проблемы, заметить которую у него просто не хватит ума. Но если он сможет заметить фаустовскую проблему, то для него выход в "простую жизнь" тем самым заперт. Конечно, никто ему не мешает переехать в деревенскую лачугу, вскопать огород и питаться сырой репой. Но его душа посмеется над этим обманом. Лишь то, чем действительно кто-то является, имеет целительную силу» [14, с. 230].

Столкнувшись с безрассудной любовью Сабины, Юнг, по сути дела, констатирует бессилие всех редукционных теорий — и Фрейда, и Адлера, и своей собственной, так как любой больной «остается в одиночестве, и ничто в нашей сегодняшней культуре не приходит ему на помощь, — говорит он. — Даже психология предлагает ему, прежде всего, чисто редукционные концепции, подчеркивая при этом неизбежно архаически инфантильный характер этих переходных состояний и, тем самым, делая их неприемлемыми для него. Ему недоступно, что и врачебная теория также служит лишь тому, чтобы сам врач смог более или менее элегантно вытащить свою голову из петли. Эти редукционные теории потому столь превосходно объясняют существо невроза, что сами обслуживают врача» [14, с. 231].

– XV –

Здесь Юнг, как практик и теоретик, расписывается в своем бессилии и незнании выхода из сложившейся ситуации. Сабина полюбила его на всю жизнь — и когда она была пациенткой, потом студенткой и когда она уехала в далекую Россию и вышла замуж за другого мужчину. Все разговоры о «переносе» энергии libido с ее отца на личность аналитика выглядят неубедительно. Напротив, любовь Сабины к Юнгу является ярчайшим доказательством того, что за любовью к конкретному индивиду стоит только любовь к этому конкретному индивиду. Если и была до этого какая-то ее любовь к отцу, то это была любовь именно к ее отцу, а не сексуальное томление по неосознанному абсолютному божеству, легендарному герою или полуфизической и полупсихической субстанции ветра, о чем в дальнейшем говорит автор.

Верно, что всякий человек хочет любить и быть любимым. Допустимо также представлять, будто сексуальное чувство является некой психической энергией. Но ошибочно полагать, что за обычным физиологическим влечением, которым обладают животные, рыбы, птицы, насекомые и даже отдельные растительные экземпляры, скрывается культурно-исторический процесс, дающий о себе знать в мифологии и религии народов. Никакого коллективного архаичного libido не существует; есть лишь потребность каждой живой особи плодиться. Эволюционная природа сопроводила это стремление чувством наслаждения или страдания, если желание остается неудовлетворенным.

О смысле половой любви глубоко и всесторонне рассуждал Владимир Соловьев [32, с. 133 – 216]. Ему возражали Евгений Трубецкой и Николай Бердяев. О ней много писали русские поэты-символисты «Серебряного века»: Вяч. Иванов, Д. Мережковский, З. Гиппиус, А. Белый, А. Блок, В. Брюсов, М. Волошин и многие другие. Любовь как философская, психологическая, поэтическая и мистическая категория слишком объемна, чтобы ее сейчас поднимать. Цель данного раздела узка и конкретна: как можно полнее познакомить читателя с любовными отношениями, возникшими между Сабиной и Юнгом. На отвлеченные темы мы поговорим позже, единственно, что необходимо срочно донести до читателя так это следующую сугубо рациональную мысль. Придавать сексуальности статус самостоятельной сущности в форме libido так же нелепо, как сообщать боли, страху, голоду и жажде аллегорический образ в виде мифологического персонажа. Наши влюбленные, как и все влюбленные мира, явно перегибали палку в своем свободном от науки фантазировании на поэтические и философско-психологические темы.

Читая записи из дневника Сабины, мы прекрасно понимаем, что ее любовь к Юнгу, как и его любовь к ней, была тем жгучим, но вполне обычным чувством, которое испытывают все влюбленные мира. Вот дневниковая запись Сабины от 21 сентября 1909 года, которая опубликована на сайте Николаева «Психоанализ на Руси»: «Дружба. Неужели она может быстро исчезнуть? Мать сказала, что после того как мы одарили друг другу любовью, невозможно чтобы я и мой друг продолжали оставаться друзьями. Чистая дружба не может долго выдержать мужчину. Если я хорошо к нему отношусь — тогда я захочу любви, а если я постоянно проявляю холодность — тогда это отобьёт у него охоту продолжать отношения. Это привело меня в ужасно плохое настроение, как всё тяжело!

О Господи, что же я должна делать? Если бы я могла быть уверена, что мне удастся умолить судьбу, что произнесённая мною просьба-мольба когда-нибудь реализуется, тогда бы я попросила её: судьба, сделай так, чтобы мы, я и мой друг, оказались исключениями, чтобы мы постоянно встречались, излучая дружеское участие, что мы поддерживали друг друга в счастье и страдании, чтобы даже расставаясь, мы образовывали одну душу, чтобы мы продолжали стремиться к дальним высотам или как говорит мой друг, "к добру и красоте", чтобы мы были опорой для слабых людей. Сделай так, чтобы я была его ангелом-хранителем, вдохновляющим его духом, не устающим подстёгивать его к Новым Великим свершениям.

Но немного ли я хочу? Если слишком многого — тогда это не может интенсивно продолжаться в течение длительного времени. Но возможно мне удастся отыскать Кого-то, кто станет на его место, Кого-то, кого я смогу назвать своим мужчиной, испытывая наивысшее блаженство. А с моим сегодняшним возлюбленным мы могли бы оставаться хорошими старыми друзьями. Возможно ли такое? Что ожидает меня по возвращении в Цюрих? Я боюсь даже подумать об этом. Почему я не могу быть счастливой? Почему в свои лучшие молодые годы я день за днём должна ложиться в постель, обременённая тяжелейшими мыслями? Ах, нет, ангел-хранитель, сделай так, чтобы между нами сохранялась чистая, высокая дружба, именно в том смысле, которым я наделяю это слово, сделай так, чтобы мне было вполне достаточно этого чувства, словно бы это был лёгкий лучик солнца в моём одиночестве!?»

Похоже на то, что влюбленные хотели расстаться и забыть про свои чувства, но сильная любовь вновь бросала их в объятия друг друга. Это чувствуется хотя бы по записи от 23 сентября 1909. Сабина пишет: «Важнейшее — конечный результат нашей беседы, мы вновь стали близкими и дорогими. Мой друг сказал мне, мы всегда должны быть начеку, чтобы вновь не влюбиться друг в друга: мы всегда будем представлять опасность друг для друга. Он признался мне, что до сих пор ни одна женщина не могла претендовать на отведённое для меня место. Говоря метафорически, у него было ожерелье, состоявшее из жемчуга, и только одна я была медальоном. Вначале он сильно разозлился из-за того, что я ещё раньше не послала ему мою работу, что я не доверяла ему и т.д. А потом он постепенно стал успокаиваться. Под конец он несколько раз крепко прижал мои руки к своему сердцу, сказав, что теперь должна начаться новая эра. Что он подразумевал под этим? Будем ли мы видеться или нет? Я слишком горда, чтобы прийти к нему, а прийти ко мне он тоже не может по некоторым важным обстоятельствам. Как же всё будет идти дальше?»

Насколько далеко заходили их отношения, мне судить сложно. Николаев, по-видимому, не захотел приводить наиболее экспрессивные фрагменты из ее дневника. Однако в одной из сносок к статье Кремериуса [13] автор замечает: «Понятно, что фантазии читателя не обойдутся без того, чтобы не включить в себя и сексуальные отношения. Так, например, американские психоаналитики, перед которыми Каротенуто 18.12.1982 говорил о своей книге, в которой он подробно изобразил афёру Шпильрейн-Юнг, были явно против тезиса о том, что в отношениях между Сабиной Шпильрейн и Юнгом дело доходило только до платонических отношений; по мнению американцев Юнг имел с Сабиной Шпильрейн и сексуальные отношения (Carotenuto, 1986). Да и Беттельхайм (Bettelheim) решительно придерживается таких же взглядов. Он опирается на дневниковую запись Сабины Шпильрейн, сделанную в сентябре 1910 года, где она пишет, что если бы общество узнало об их отношениях, то оно прозвало бы её метрессой [сожительницей]».

Указанной записи, сделанной Сабиной в сентябре 1910 года, я не нашел на сайте «Психоанализ на Руси». Но я обнаружил на нем отрывки из писем Сабины, адресованные Фрейду, периода июня 1909 года, где подробно описаны чувства, существовавшие между врачом и пациенткой годом раньше. Ясно, что любовная страсть между мужчиной и женщиной, которые совершенно не умели себя контролировать, должна была окончиться горячим сексом. Ниже я привожу отрывки, взятые из работы [10], которые подводят нас к выводу о таком финале.

«Дорогой профессор Фрейд, — пишет Сабина, — …Я мечтаю расстаться с ним [Юнгом], сохранив любовь. Я имею опыт анализа, достаточно хорошо знаю себя и уверена в том, что мне будет лучше любить его на расстоянии. Сдержать свои чувства я не могу, поскольку, отказавшись от любви к Юнгу, я вообще утрачу способность любить... Профессор Фрейд, я далека от того, чтобы, опережая Вас, обвинять Юнга! Как раз напротив: я буду счастлива, если кому-нибудь удастся доказать мне, что он достоин любви, что он не подлец».

«…Четыре с половиной года назад доктор Юнг был моим врачом, потом стал моим другом и, наконец, моим "поэтом", т. е. возлюбленным. В конце концов, он пришел ко мне, и случилось то, что всегда случается с "поэмами". Он проповедовал идею полигамии, он уверял, что его жена не будет возражать и т.д. И вот моя мать получает анонимное письмо, в котором сказано без обиняков, что ей пора спасать свою дочь, иначе ее погубит доктор Юнг... Я хранила молчание... Есть основания подозревать его жену...».

Разъяснение. Анонимное письмо написала, скорее всего, жена Юнг, причем, очень вероятно, что по просьбе мужа, поскольку тот уже не знал, каким образом отделаться от взбесившейся на почве любви Сабины. Более подробно о сложных и запутанных взаимоотношениях между всеми героями драмы будет рассказано в следующем разделе, а пока продолжим читать исповедь несчастной девушки.

«Моя мать послала ему трогательное письмо... умоляла его не заходить в отношениях дальше дружбы. Он ей ответил: "Будучи ее врачом, я могу стать ее другом, если перестану игнорировать собственные чувства. Я мог бы с легкостью отказаться от роли врача, поскольку в профессиональном смысле не ощущаю себя должником, ведь я никогда не требовал [денежного] вознаграждения... Поэтому предлагаю: если вы твердо решили отвести мне роль врача, вам следует оплачивать мои услуги, дабы должным образом компенсировать мои хлопоты... Я беру 10 франков за консультацию. Советую вам остановить свой выбор на этом прозаическом решении, поскольку оно представляется наиболее благоразумным и необременительным для будущего"... Каким ужасным оскорблением должно было показаться это моей матери».

Разъяснение. Как было уже сказано, денежная проблема для Юнга стояла очень остро. Она фигурировала в его теоретических сочинениях и в практической работе с пациентками. Дело в том, что за частную практику он получал мало, а жить хотел на широкую ногу. Деньги на жизнь, а также на постройку роскошного особняка, знаменитой «Башни», где он предавался любовным утехам со своими ученицами и «пациентками», а также заграничные путешествия и прочие дорогостоящие вещи Юнгу давала его богатая жена, Эмма Раушенбах. По этому поводу он болезненно комплексовал и не хотел бросать свою нелюбимую супругу ради своих любовниц, о которых дальше пишет и Сабина.

Любовный треугольник: Сабина Шпильрейн, Эмма Раушенбах и Карл Юнг.

«Недавно до меня дошел слух о трагедии, что приключилась с [другой] пациенткой, которой он поначалу увлекся и которую затем неожиданно оттолкнул от себя; ходят слухи и о других "похождениях" такого рода». «Доктор Юнг не отшельник, он встречается со многими другими женщинами, помимо меня».

«Будучи пациенткой, я не раз предостерегала [Юнга] от слишком тщательного анализа, опасаясь появления чудовища, ибо мои сознательные желания были сверх меры неодолимыми и настоятельными. Сколько раз я умоляла его не искушать мои "амбиции", иначе нечто подобное неминуемо обнаружилось бы и в нем самом. В конце концов, произошло неизбежное...

Моя любовь к нему была сильнее нашего влечения, пока он не выдержал и не пожелал "поэмы". По многим причинам я не могла и не хотела противиться... А теперь он утверждает, что был слишком добр ко мне, поэтому я и стремилась к физической близости с ним, а он, конечно, ни о чем подобном и не помышлял».

Как говорят в этих случаях: «без комментариев» и так понятно, что нужно понимать под словами «неизбежное» и «поэма». Уверен, что многие читатели и, особенно, читательницы готовы простить влюбленным их пылкую любовь и оправдать как поступки Юнга, так и поведение Сабины. Однако, с точки зрения врачебной практики, мы здесь столкнулись с форменным безобразием — совращением молодой девушки-пациентки зрелым и женатым врачом-мужчиной, который первый пошел на «физическое сближение». Рассуждая холодной головой с позиции науки, мы, с сожалением, должны констатировать: случай с Сабиной Ш., как и случай с Анной О., является далеким от медицины случаем исцеления. Юнг явно нарушил законы медицинской этики, когда представил в сентябре 1907 года в Амстердаме случай Сабины Ш. как успешное подтверждение психоаналитического метода лечения по Фрейду.