Образец обмана общественности

Коллективное бессознательное Шпильрейн, Юнга и Фрейда

Акимов О.Е.

4. Подлость

– XVI –

В п. XIII, где цитировалась первая глава книги «Отношения между Я и бессознательным», говорилось о любви в переносе. Может быть, раскрывая природу коллективного бессознательно и апеллируя в этой связи к анонимной пациентке, автор имел в виду не Сабину Шпильрейн. Кажется невероятным, чтобы Юнг, влюбившись без оглядки в свою пациентку, мог писать об этом столь отстраненно, как если бы он ее совсем не любил. Однако мы уже знаем из «Отчета о состоянии фройляйн Шпильрейн» (п. VI), каким образом Юнг с самого начала, т.е. с 1905 года, представлял свои отношения с Сабиной. В Отчете он писал, что ее «угораздило влюбиться в меня», т.е. так, будто он оставался равнодушным к ней. В то же самое время Сабина недвусмысленно указывает на то, что именно Юнг спровоцировал ее на «поэму». Последний приведенный мной отрывок из ее писем к Фрейду об этом прямо говорит.

Помните, Сабина написала Фрейду: «…я буду счастлива, если кому-нибудь удастся доказать мне, что он достоин любви, что он не подлец». Так вот еще никто не доказал ни ей, ни другим обратного. Сейчас я расскажу невыдуманную историю, в которой помимо Сабины и Юнга был замешен еще и Фрейд. О многом читатель, возможно, уже догадался, но четкой картины последовательности событий у него пока, по-видимому, нет; он не догадывается о той крайне негативной роли, которую сыграл во взаимоотношениях Юнга и Сабины отец-основатель психоанализа. Его позорная миссия выводит на чистую воду не только лидеров мошеннической психотерапии, но и всех тех, кто покрывает их преступления. В этой связи хочу обратиться сейчас к студентам психологических факультетов: если ваш преподаватель всё еще превозносит до небес Юнга и его аналитическую психологию, Фрейда и его психоанализ как методы лечения душевнобольных, то, пожалуйста, расскажите этому невежде, что он сильно заблуждается и, в подтверждение своих слов, перескажите нижеследующую историю.

Для более непредвзятого изложения я призову себе в помощники нью-йоркского аналитика Цви Лотана (Zvi Lothane), написавшего в 1997 году статью «В защиту Сабины Шпильрейн» [10], опубликованную на сайте Николаева. На его же сайте опубликованы еще две статьи этого автора — 2003 года [11] и 2006 [12], посвященные Сабине. Вначале статьи 1997 года Лотан написал: «Юнгу удалось вылечить пациентку благодаря сочувствию, настойчивости и решительности», но тут же в следующем абзаце он честно добавляет: «Юнг исподволь снимает с себя всякую вину, не проронив ни слова о реальных обстоятельствах этой любви, выходящих за рамки переноса, равно как и о том, что пациентка его очень привлекает». Еще ниже автор уточняет: «Согласно свидетельству о выписке Сабины из клиники, датированному 1 июля 1905 года, она перебралась в Цюрих и, судя по счетам, которые регулярно высылал ей Блейлер, вплоть до декабря 1909 года весьма часто встречалась с Юнгом, продолжая амбулаторное лечение в клинике Бургхёльцли». Далее мы увидим, как автор этих слов лезет из кожи вон только, чтобы защитить моральных уродов — других слов здесь и не подберешь — и снять все подозрения с их психотерапевтического метода обмана несчастных пациенток. Насколько это у него получилось, мы узнаем, прочитав до конца настоящий раздел.

В самом большом разделе своей статьи, который называется «Лечение любовью», Лотан подробно рассказывает историю любовной связи Юнга и Сабины, их отношения с Фрейдом и затем дает свои комментарии и оценки к событиям, случившимся с ними в начале XX столетия. Для определенности своей позиции сразу же скажу, что я не согласен с основным выводом данной и, особенно, двух последующих статей Лотана. Его нравственная оценка покоится на общем психоаналитическом принципе: любому врачу-психотерапевту позволено проявлять по отношению к пациентам определенную «целомудренную» сексуальность, без которой не возможно лечение. Моя этико-научная позиция состоит в том, что отношения между врачом и пациентом должны быть абсолютно индифферентными, исключать всякую симпатию, одухотворенную любовь или животную сексуальность. Только в этом случае можно говорить о какой-то научной ценности медицинского метода лечения.

Для обоснования своей позиции, как это не покажется кому-то странным, я процитирую письмо Фрейда от 13 декабря 1931 года, в котором он отчитывал Ференци за открытую проповедь лечения через поцелуи и любовные объятия с пациентами. «Вы не делаете никакой тайны из того, что целуете Ваших пациентов и позволяете им целовать Вас, — укоряет Фрейд Ференци. — А теперь подумайте, каковы будут последствия публикации материалов о Вашей технике. Ещё не существовало революционера, которого бы не переплюнули более радикальные индивиды. Так что много независимых мыслителей в области техники скажут себе: "А почему это я должен останавливаться на поцелуях?" И конечно они пойдут дальше, лаская и похлопывая всё тело пациенток, ведь до детей ещё ох как далеко. А потом появятся и совсем безумные головы, которые сделают дальнейший шаг, позволяющий всё показывать и разглядывать — и вскоре перед нами предстанет весь репертуар обольщения, в технику анализа будет принят петтинг, что приведёт к увеличению интереса к анализу со стороны аналитиков и анализируемых» [9].

Это письмо находится в прямом противоречии с тем, о чем Фрейд писал Юнгу 4 декабря 1906 года. «По сути дела, — поучает он молодого коллегу из Швейцарии, — излечение происходит через любовь. Перенос является самым удивительным и, я бы даже сказал, единственным неопровержимым доказательством того, что неврозы вызываются любовной жизнью индивида». Приведя эти слова Фрейда, Эткинд комментирует: «Слово сказано: излечение происходит через любовь… Путь к излечению, но не путь к счастью: удовлетворение невозможно и здесь, как оно было невозможно в детстве» [20, с. 162 – 163]. На это я хочу возразить Эткинду: дело вовсе не в лирике счастья, а в прозаической медицине как научном методе целительства.

Ошибочно думать, что «неврозы вызываются [только] любовной жизнью индивида». Это далеко не так и специалисты об этом хорошо знают. Еще большая ошибка лечить их любовью. Нельзя оправдывать Юнга, как это делает Лотан, на том лишь основании, что его любовь к Сабине была «целомудренной». Невозможно провести грань (и Фрейд объяснил Ференци почему) между «целомудренной» и «нецеломудренной» любовью. Как только любовь (неважно какая — от легкой симпатии до звериного секса с извращениями) начинает выступать в роли целительного фактора, тут же мы переступаем границу этики, что, собственно, постоянно и происходит на кушетках психоаналитиков. Именно поэтому всякое «лечение любовью» подлежит осуждению, как выходящее за границы врачебной науки.

Представьте себе священнослужителя, который для «спасения души», призывает душевнобольного явиться в церковь и обратиться с молитвой к Богу. Не исключено, что в результате такого обращения этот несчастный выздоровеет, начав вести совершенно новую для себя жизнь верующего человека. Но зададимся вопросом: при чем здесь медицина как раздел рациональной науки и врачебной практики? Она здесь не при чем и все лавры победы над душевным недугом мы обязаны отдать религии. Нечто подобное происходит и с любовью. Она, конечно, нужна больным, как не нужна им ненависть, но считать ее медицинским средством избавления от болезни ни в коем случае нельзя. Если родители слышат, что данный врач хочет лечить их душевнобольную дочь любовью, то, исполняя свой гражданский долг, они просто обязаны сообщить об этом в милицию.

Несколько слов о счастье, о котором сказал Эткинд. Правда, что любовь и вера могут не просто изменить образ жизни человека, но и сделать его жизнь счастливой. Тогда, быть может, именно радость является тем искомым психотерапевтическим средством? Я думаю, вряд ли и вот почему.

Допустим, в результате жизненных коллизий ранее вполне благополучный человек погрузился в сильную депрессию, что усугубило его общественный статус. В конечном итоге он лишился работы, его выгнала из дома жена. Вдруг «с неба» ему на голову сваливается огромное состояние, например, он выигрывает в карты миллион долларов. В итоге, бывший нищий, босой и голодный, отдает долги, мирится с женой, возвращается на работу. И всё-таки мы не вправе данный «экономический» фактор, как и в предыдущем случае, религиозный, а до этого, эротический, считать достижением психотерапии. За медицинский метод лечения можно принимать только тот, который, во-первых, научно обоснован и, во-вторых, дает воспроизводимый эффект исцеления. Во всех вышеприведенных примерах эти условия не выполняются. Пусть даже каждый врач-психотерапевт запасется миллиардной суммой, чтобы одаривать своих пациентов большими деньгами, всё равно эту методу не назовешь научно обоснованной.

Я склонен считать, что всякая патология, будь то телесного или психического свойства, вызвана материальными причинами. Счастьем, любовью и верой материальные дефекты психики не устранишь. Однако это еще не значит, что какое-либо сильное физическое воздействие способно дать целительный эффект. Поясню эту мысль следующим примером.

Когда-то, во времена Фрейда, в качестве терапевтического средства использовался мощный электрический разряд. Некоторым больным «шоковая терапия», вызванная таким разрядом, а также ледяными ваннами или, наоборот, комфортными условиями проживания, заметно помогала: они на длительное время как бы забывали о своих душевных проблемах. Сам Фрейд в начале своей медицинской карьеры проверял терапевтическое действие кокаина на себе лично и на своих близких и коллегах. Потом выяснилось, что любой наркотик, будь то кокаин или ЛСД, только вредит здоровью. То же самое нужно сказать о попытках восстановления душевного равновесия при помощи алкоголя.

Этих примеров, по-видимому, достаточно, чтобы читатель понял, что нервно-психические расстройства не возможно вылечить без проведения большой научно-исследовательской работы, которая сегодня, как правило, оканчивается созданием медикаментозного препарата направленного действия. Это связано с тем, что на данном этапе развития медицины не существует универсального лекарства от всех нервно-психических расстройств, да и вряд ли «панацея от всех болезней» будет создана когда-нибудь в будущем. Существующие препараты не гарантируют стопроцентного успеха. Вполне вероятно, что при более высоком развитии медицинских знаний сегодняшние лекарства перестанут считаться научно обоснованными и достаточно эффективными средствами. Существуют более или менее эффективные когнитивно-поведенческие методики, которые научно обоснованы, но не всегда связаны с препаратами. Мы не станем их здесь рассматривать, чтобы не уйти слишком далеко от нашей темы. Итак, от общих рассуждений снова вернемся к проблеме «лечения любовью».

– XVII –

Напомню, что так называется раздел статьи Лотана «В защиту Сабины Шпильрейн». Анализ любовной истории начнем с цитирования письма Юнга от 23 октября 1906 года, адресованного Фрейду, в котором впервые дается анонимная ссылка на Сабину. В нем говорится: «Дорогой профессор Фрейд, рискуя показаться надоедливым, я хотел бы рассказать Вам о недавнем случае. В настоящее время я занимаюсь лечением одной истерички с помощью вашего метода. Сложный случай. Двадцатилетняя русская студентка [к этому времени Сабина уже зачислена в университет], заболевшая шесть лет назад» [10].

Я привел перевод Панкова фрагмента письма, приведенного в статье Лотана. Вот тот же фрагмент, письма, взятый из статьи Кремериуса [13] в переводе Николаева: «Я прибегаю к Вашей помощи, чтобы отреагировать одно из недавних событий. Сейчас я лечу один случай истерии по Вашему методу. Это — тяжёлый случай, 20-летняя русская студентка, больна шесть лет». Разница в смыслах здесь небольшая, но читателю необходимо знать, что при восстановлении общей картины событий и для лучшего понимания сути дела мне нередко приходилось пользоваться несколькими источниками. Лучшим из них я считаю книгу Эткинда «Эрос невозможного. История психоанализа в России» [20]. Но поскольку основное остриё моей критики направлено против позиции Лотана, я в дальнейшем постараюсь опираться именно на его работы в переводе Панкова. Итак, продолжу цитирование письма с прерванного места.

«Первая травма, — пишет Юнг, — получена [Сабиной] в период с трехлетнего до шестилетнего возраста. Она видела, как отец шлепал ее старшего брата по обнаженным ягодицам. Это произвело на нее глубокое впечатление. После этого ее неотвязно преследовали мысли о том, что она опорожняется прямо на руку отца. С четырехлетнего до семилетнего возраста ее непреодолимо тянуло опорожниться на собственную ногу следующим образом: она сидела на полу, подогнув одну ногу под себя, и со всей силы напрягала анус, одновременно пытаясь опорожниться и сдержаться. Таким образом, она нередко препятствовала дефекации в течение двух недель! Сама она не понимает, что подтолкнуло ее к столь причудливому поведению; по ее словам, это происходило совершенно инстинктивно и было приятно до дрожи. Впоследствии эта причуда сменилась энергичной мастурбацией. Я буду Вам очень признателен, если вы вкратце поделитесь со мной своими соображениями по поводу этой истории» [10].

Хочу заострить внимание читателя на вопросе Юнга по поводу препятствования дефекации, которая у Сабины плавно переходила в мастурбацию. У Фрейда существовала теория, связанная с эффектом задержки кала, которую предпринимает ребенок с целью получения большего удовольствия в процессе испражнения. Об этом подробно рассказывается в главах 30 и 31 книги [3]. Напомню, что Фрейд думал, будто аккуратные, бережливые и упрямые люди в детстве намеренно задерживали кал. Они «принадлежат к той категории грудных младенцев, — писал он, — которые имеют обыкновение не опорожнять кишечник, если их сажать на горшок, так как акт дефекации доставляет им удовольствие… Им доставляло удовольствие задерживать стул даже в возмужалом возрасте» [3, с. 243]. «Дети, которые пользуются эрогенной раздражимостью анальной зоны, — пишет Фрейд в другом месте, — выдают себя тем, что задерживают каловые массы до тех пор, пока эти массы, скопившись в большом количестве, вызывают сильные мускульные сокращения и при прохождении через задний проход способны вызвать сильное раздражение слизистой оболочки. При этом вместе с ощущением боли возникает и сладострастное ощущение» [3, с. 258].

Эта фрейдовская теория, изложенная им в работе 1908 года «Характер и анальная эротика», вызвала в медицинских кругах Европы бурю насмешек и негодования. Впервые об этой теории Фрейд заявил в «Трех очерков по теории сексуальности», вышедших в 1905 году. Мне кажется, что своим вопросом Юнг решил поддержать Фрейда в его сумасбродной теории детской дефекации, подарив ему ярчайший пример того, как пациентка из России, задерживая дефекацию до двух недель, получала чувственное наслаждение, дополняя его мастурбацией. Поскольку сообщенный «медицинский факт» (было ли это на самом деле, я сомневаюсь) сильно запоздал (к моменту написания письма лечение Сабины уже завершилось), то рассказ Юнга нужно расценивать, как только приглашение к обсуждению интересной для них обоих темы. Юнг в то время очень хотел встретиться с Фрейдом и искал повод для нее.

На его удочку отец-основатель психоанализа с удовольствием клюнул. В письме от 23 октября 1906 года Фрейд написал: «История с дефекацией очень хороша и имеет многочисленные аналогии. По симптомам и даже по характеру больной можно увидеть признаки того, что мотивацией для нее является анальное возбуждение. Такие люди часто демонстрируют типичную комбинацию черт характера. Они крайне скупы, чистоплотны и упрямы. Эти черты мы считаем сублимацией анальной эротики. Подобные случаи, основанные на подавленном извращении, могут анализироваться вполне удовлетворительно. Как видите, Вы нисколько не наскучили мне. Я очень рад Вашим письмам» [20, с. 161 – 162]. Так, благодаря Сабине Шпильрейн, Юнгу удалось добиться от Фрейда приглашения в гости. Поездка супругов Юнгов состоялась в феврале 1907 года, когда при первой встрече с Фрейдом они проговорили 13 часов кряду.

– XVIII –

Вновь о Сабине Юнг заговорил в письме к Фрейду от 6 июля 1907 года, когда уже был лично с ним знаком. В нем среди прочего Юнг сообщил, что Сабина была обуреваема вожделенным чувством, иметь от него ребенка. Ниже мы увидим, как это желание Сабины Ш. через «коллективное бессознательное» всех психоаналитиков, которое именуется коротким словом «ложь», трансформировалось в голове Фрейда в абсурдное желание Анны О. иметь от Брейера ребенка. Но пока мы задержимся на фантазиях Сабины, навеянных известным стихотворением Пушкина (она или Юнг ошибочно приписали его Лермонтову) о «заключенном, преисполненном единственным желанием: совершить в один прекрасный день благороднейший поступок — даровать свободу какому-нибудь живому существу. Он открывает клетку и выпускает на волю свою любимую птичку... В ее [Сабины] снах, — пишет далее Юнг, пересказывая мечты своей пациентки, — эта птичка совместилась со мной. Она признала, что в действительности очень хочет иметь от меня ребенка, благодаря которому исполнились бы все ее чаяния. Для этого мне непременно пришлось бы первым делом "выпустить птичку"» [10].

Этот же важный фрагмент письма можно найти в работе Кремериуса, которую переводил Николаев. Юнг задается вопросом: «Чего же больше всего хочет эта пациентка? Она говорит: "Я бы хотела в своей жизни посредством психоаналитического лечения помочь какому-либо существу достичь полнейшей свободы". Не вызывает сомнений, что в своих мечтах, она часто идентифицируется со мной. Как она сама признаётся, на самом деле самым большим её желанием было бы иметь от меня ребёнка, которому удалось бы осуществить все её незавершённые желания. Естественно, что перед этим я должен "отпустить птичку на волю"» [13]. Ниже Юнг говорит о порнографических рисунках одного художника и образно разъясняет Фрейду, как он представляет словосочетание «выпустить птичку»: «Крылатые фаллосы, похожие на петухов, выделывают всевозможные фокусы с девушками» [10].

Это вульгарное сравнение возмутило Лотана. Между тем такая трактовка словосочетания «выпустить птичку» лишний раз подтверждает грубо сексуальный контекст, который с самого начала сопровождал истинные отношения между Юнгом и Сабиной. Лотану, понятно, это очень не понравилось, поскольку он отстаивал исключительно «целомудренные» отношения между ними, доказывая тем самым «целомудренность» и психоанализа в целом.

Однако основные события развернулись в 1909 году. Эткинд пишет: «Бывало, Юнг неделями не отвечал на письма Фрейда и зачастую явно уклонялся от обсуждения "своих интимных дел". Фрейд сначала мягко, а потом всё резче указывал на это. Паузы в переписке все возрастали. В очередной попытке оправдаться Юнг снова жаловался…» на Сабину Шпильрейн [20, с. 167 – 168]. Этой «очередной попыткой» послужило письмо от 7 марта 1909 года. В нем Юнг написал Фрейду: «…меня сейчас ужасно сильно занимает один комплекс; а именно, пациентка, которую я несколько лет назад с самой большой самоотдачей вырвал из тисков тяжелейшего невроза; и теперь она теряет моё доверие и мою дружбу самым гадким образом. Она устроила страшный скандал, причём исключительно из-за того, что я отказал ей в удовольствии иметь от меня ребёнка. По отношению к ней я всегда оставался в границах джентльменства, и тем не менее из-за своей чересчур завышенной совести я чувству себя не совсем чистым в этой истории, вот это как раз меня и беспокоит больше всего, так как мои намерения всегда были чистыми» (это письмо нет в статьях Лотана, но есть в статье Кремериуса [13]).

Уделив немало место персоне Отто Гросса, о котором мы будем говорить в шестом разделе «Секс-коммунизм», Лотан вернулся к начатой им теме. «Сабина называет "поэмой" свою пылкую "первую любовь... [желание] жить с [Юнгом] или, по крайней мере, ради него, ради ребенка, которого хотела ему подарить". Этот эвфемизм указывает на особую связь и духовное родство между влюбленными: "[Юнга] глубоко поражало сходство наших мыслей и чувств... "Я не одна из многих, а единственная в своем роде... способная удивить его независимостью своего образа мыслей, во всем подобного его собственному... ибо у нас глубоко родственные души". По ее словам, то была "прекрасная и крепкая дружба"» [10].

Отсюда мы понимаем, что Лотан целиком и полностью идет на поводке у Сабины, воспринимая ее субъективные чувства за объективную картину отношений, сложившуюся между врачом и пациенткой-студенткой. Он загипнотизирован любовными отношениями героев драмы, и не в состоянии оторваться от чувственных дневниковых записей Сабины и ее писем. Автор отвергает холодный расчет, который демонстрировал Юнг в письмах к Фрейду. Швейцарский аналитик жил двойной жизнью. Верно, что он раскисал в присутствии Сабины и лил крокодиловы слезы. Наверняка она вдохновляла его на творчество, тем более, что объектом их совместной работы в сфере чувств была любовь, а в сфере психологии — коллективное бессознательное «огненной» природы. Но истинный ученый-психолог должен уметь отделить субъективное от объективного. Этого не умел делать не только Лотан, но и Юнг, и Фрейд, и прочие психоаналитики, которые абсолютно не владели научной методикой.

Бесспорно, «коллективное бессознательное» Сабины и Юнга в ту пору находилось в самой активной libido-фазе, в точке кипения, после которой температура накала страстей может только понижаться. Лотан приводит слова Сабины, написанные не позже 1908 года, о своих «близких эротических отношениях» с Юнгом, которые однажды, «во время нашего обычного рандеву» стали реальностью. Однако он тут же добавляет, что Сабина «не указывает время и место этой встречи, не называет ее терапевтическим сеансом и не упоминает о цели терапии. Сейчас невозможно выяснить, кто из них явился инициатором близости, хотя, принимая во внимание внешнюю привлекательность Сабины и тогдашние нравы, можно смело предположить, что первый шаг совершил Юнг» [10].

Это, безусловно, так, поскольку сама Сабина, жалуясь Фрейду на Юнга, писала в июне 1909 года, что «к началу лечения я была всего лишь наивным ребенком». Она прямо говорит о том, что Юнг поставил их love-story с ног на голову: «А теперь он [Юнг] утверждает, что был слишком добр ко мне, поэтому я и стремилась к физической близости с ним, а он, конечно, ни о чем подобном и не помышлял» (эти важные для понимания слова уже цитировались нами в п. XV). Даже если бы, вопреки истине, он и не помышлял первым о физической близости с ней, все равно вся ответственность за потерю «девической чести» целиком лежала бы на нем. Ведь он — врач, который к тому же на десять лет старше своей пациентки. Кроме того, он был женат и имел на руках двух дочерей, которые в будущем могли оказаться на месте Сабины у другого врача. Если бы пациентка и подала недвусмысленный сигнал на свою готовность к физической близости с ним, совестливый врач и добропорядочный семьянин просто обязан был решительно отказаться он такого предложения. Эти мысли непременно должно приходить на ум отцу двух дочерей.

– XIX –

Идиллия взаимной любви Сабины и Юнга длилась примерно четыре с половиной года. Но постепенно, минуя кульминационный период, неприятные напряжения между ними стали нарастать. Вызвано это естественным охлаждением чувств со стороны Юнга и его интересом к другим молодым девушкам. У Сабины же, напротив, жгучее влечение к нему еще больше подогревалось чувством страха потерять своего возлюбленного. Она строила несбыточные планы по созданию с ним семьи и, разумеется, мечтала иметь от него ребенка, которому они вместе дали имя Зигфрид. Похоже, она находилась в отчаянии, когда 30 мая 1909 года решается написать письмо духовному отцу Юнга, то есть «мудрому доктору» Фрейду, который, надеялась она, непременно ее поймет и приструнит отвязавшегося милого. В этом письме-надежде она слезно молит Учителя предоставить ей возможность встретиться и обсудить с ним, каким образом можно снять невыносимую сердечную боль.

Фрейд прекрасно догадался, что могло произойти между молодым врачом и пациенткой. С этим он, конечно, сталкивался сам и наблюдал со стороны у других. Он хорошо знал, что в таких ситуациях ничем помочь нельзя, поэтому стал тянуть с ответом. Для отвода глаз он просит Юнга разъяснить и без того понятное положение дел, одновременно притворяясь, будто и помыслить не может о плотских проявлениях так естественно возникающих в подобных ситуациях. «Кто она, — наигранно задается вопросом первый аналитик? — Сплетница, пустомеля или параноик? Если Вы знакомы с автором письма или имеете обо всем этом какое-то представление, то будьте любезны — пришлите мне короткую телеграмму, а если ничего не знаете, то прошу Вас не беспокоиться. Если Вы мне не ответите, я буду знать, что Вам ничего об этом не известно» [10].

На следующий же день после получения этого послания, т.е. 4 июня 1909 года, Юнг отписал своему «отцу» такое же фальшивое письмо, какое получил и сам: «Дорогой профессор Фрейд, сейчас я и не знаю, что еще можно добавить к сказанному: я уже писал Вам о Шпильрейн. Об этом случае я упоминал вкратце в своей достопамятной лекции в Амстердаме. Это был, так сказать, мой образцовый случай, поэтому я вспоминаю о ней с особой благодарностью и нежностью. Зная по опыту, что она тотчас заболеет снова, если лишится моей поддержки, я продолжал общаться с ней на протяжении нескольких лет и считал это дружеское участие своим нравственным долгом, но когда понял, что дело приобретает нежелательный оборот, тотчас порвал с ней всякие отношения.

Она, несомненно, хотела меня соблазнить, а я счел это неприемлемым. Теперь она хочет взять реванш. В последнее время она распространяет слухи, будто бы я собираюсь развестись с женой и жениться на какой-то студентке, от чего бросает в дрожь многих моих коллег. Не знаю, что еще она задумала. Полагаю, ничего хорошего, — если только Вы не согласитесь стать посредником. Я хотел бы подчеркнуть, что порвал с ней начисто...

Я пытался устранить ее gratissime [безответственность] (!), проявляя невероятное терпение, и даже злоупотреблял ради этого нашей дружбой. Естественно, вдобавок ко всему для такого механизма мне понадобился бы разводной ключ нестандартных размеров. Как я уже отмечал, мой первый визит в Вену произвел на меня сильные бессознательные впечатления... эта неотвязная страсть к одной еврейке... которая внезапно объявилась в другом облике, в облике моей пациентки» [10].

Все это письмо-признание пронизано циничной ложью. Здесь Юнг предал не только свою возлюбленную, но и психоанализ, в который он тоже первоначально был влюблен. Из страха перед руководителем клиники, Ойгеном (Евгением) Блейлером, и остальными коллегами он беззастенчиво лгал, будто имеет дело с односторонней любовью, вызванной якобы трансфером пациентки, сочинил общую концепцию сексуального переноса душевнобольных, хотя в действительности имел совершенно иной эмпирический массив, который сплошь состоял из его собственных проступков. В письмах к Фрейду он сначала называл Сабину анонимно «русской пациенткой», потом она приобрела настоящее имя и, наконец, он стал называть ее ласково-пренебрежительно «малышкой». Эту фальшивость замечает и Лотан: ясно, что Юнг был порядочным волокитой, но всячески пытался перед метром психоанализа выглядеть безупречным доктором в белоснежном халате.

Из письма Сабины к Фрейду мы узнаем, что под упомянутой Юнгом еврейкой из Вены следует иметь в виду старшую дочь Фрейда, Матильду. Сабина задается вопросом: «Кто знает, что имел в виду [Юнг], когда говорил, что перенес свое либидо с фройляйн Фрейд на меня? Возможно, ему казалось, что Ваша дочь никогда не отступит от высоких правил морали, и он впервые решился на близкие отношения только со мной» [10]. Под «близкими отношениями» надо полагать Сабина подразумевала сексуальные отношения. И здесь не играет роли «ошибка» Сабины (об этом говорит Лотан), заключающаяся в том, что с дочкой Фрейда Юнг познакомился много позже, чем с Сабиной. Важно, что она допускала мысль о существовании донжуанских наклонностей у своего возлюбленного, о чем говорят и следующие слова Сабины: «Возможно, я была ревнивой, но потом я ревновала его к фройляйн S. W.». После этой цитаты Лотан добавляет: «Автор намеренно темнит, ибо под инициалами S. W. скрывалась Хелен Прайсвик, медиум и кузина Юнга, с которой он проводил эксперименты, описанные впоследствии в его диссертации…» [10].

Продолжая жаловаться Фрейду на Юнга, Сабина пишет: «В ходе анализа выяснилось, что в прошлом доктор Юнг был влюблен в темноволосую девушку истерического нрава, которая всегда называла себя еврейкой, хотя в действительности таковой не была. Тогда Юнг еще не был женат. А теперь послушайте, профессор Фрейд, и признайтесь, разве это не любопытно: я и доктор Юнг прекрасно понимали друг друга. И вдруг он ужасно изменился, вручил мне свой дневник и с издевкой посоветовал мне открыть его наугад, коль скоро я такая мудрая и знаю, как обрести счастье. Я раскрыла — и вдруг, о чудо! То был пассаж, в котором говорилось о том, как однажды ночью Юнгу привиделась S. W. в белом одеянии...

Образ этой девушки сохранился в его памяти и стал моим прообразом... Впоследствии он порой погружался в задумчивость, слушая меня, ибо ему казалось, что именно так обращалась к нему какая-то женщина. И всегда он вспоминал именно эту девушку! Теперь он все позабыл от страха; он явился к Фрейду в надежде на совет и поддержку. Он вспомнил, что некогда ему очень нравилась дочь Фрейда, и решил, что теперь, дабы угодить отцу, ничего не стоит объяснить все переносом влечения к Вашей дочери.

Вы понимаете, профессор Фрейд, что мне совершенно безразлично, является ли его любовь ко мне переносом чувств к фройляйн S. W. или фройляйн Фрейд; последний перенос мне куда более по вкусу, ибо... мне было бы приятнее служить психосексуальной заменой такой важной особы, как дочь профессора Фрейда... и сверх того, разумеется, говорят, что Ваша дочь хороша собой, и это мне очень льстит, поскольку я сама никогда не осмелилась бы назвать себя хорошенькой.

И все же я подозреваю, что в основе подобного толкования [т. е. толкования Юнга] лежит бессознательная гнусность. Почему?.. Я встретила профессора Фрейда собственной персоной. Он обнаружил определенные особенности характера, которые я тоже однажды заметила, поскольку они, будучи абсолютно подавленными, свойственны и мне, поэтому я и решила, что Юнг должен вызывать у Вас отвращение, и если он вызовет у Вас отвращение, то у меня тоже» [10].

– XX –

Все карты открылись, кажется, игра закончилась и враньё Юнга разоблачено полностью его же пациенткой, студенткой и любовницей. Но нет, несчастная девушка не разобралась, с кем в действительности имеет дело. Оказалось, что все аналитики повязаны одной верёвочкой обмана. Разумеется, вождь этого мошеннического движение, не сговариваясь с Юнгом, только из-за наличия у них общего на всех лживого «коллективного бессознательного», встал на защиту товарища, оказавшегося в беде. Пока еще незнакомой ему лично Сабине он холодно отписал следующее: «Уважаемый коллега, доктор Юнг — мой друг и коллега; я полагаю, что хорошо знаю его и в другом качестве, и поэтому имею основания верить в то, что он не способен на легкомысленное и вульгарное поведение. Мне не по душе роль судьи в его делах личного свойства... однако я не вправе забывать о древнем судебном законе, который гласит audiatur et altera pars [выслушаем и мнение другой стороны].

Не желаете же Вы, чтобы я поступил неразумно. Судя по Вашим письмам, Вы были близкими друзьями... а теперь перестали дружить. Возможно, эта дружба возникла благодаря врачебным консультациям, и, должно быть, его стремление помочь человеку, пребывающему в душевном смятении, вызвало у Вас симпатию? Я склоняюсь к этой мысли, ибо знаю много похожих случаев. Но я понятия не имею — как и по чьей вине все закончилось печально, да и не хочу об этом судить. И если после вышесказанного я обращаюсь к Вам, то лишь затем, чтобы убедить Вас задуматься: не лучше ли Вам самой сдержать или искоренить в душе чувства, пережившие эти близкие отношения, избегнув вмешательства третьей стороны. Если эти замечания покажутся Вам неуместными, то прошу Вас не толковать их превратно» [10].

Одновременно в тоне заговорщика Фрейд успокоил и Юнга: «Я... внушил [Сабине] мысль о более правдоподобном, эндопсихическом развитии событий». Слово «эндопсихический» равносильно слову «внутрипсихический». В общем, большой надобности в использовании именно этого наукообразного словца здесь нет. Из приведенного выше письма к Сабине нам известно, что Фрейд дает ей беспомощные советы не как ученый и даже не как врач-профессионал, а как обыкновенный обыватель, который только и может, что с многозначительным видом развести руками.

Легко сказать «сдержать или искоренить» чувство любви, когда из-за него женщина готова наложить на себя руки. Спохватившись, Фрейд в письме от 7 июня 1909 года пишет Юнгу: «Я написал Шпильрейн... письмо, в котором выставил себя таким идиотом, словно бы я боюсь предложить свои услуги какой-то чересчур рьяной энтузиастке... прежде всего, поэтому я и прошу Вас письменно сообщить, какого рода это дело» [13]. Читатель видит, как запаниковали два гиганта аналитической мысли. Чего стоит один подлый штрих, на который обратил внимание Эткинд. Он написал: «в этот период», когда «развивается довольно грязная ситуация, в которую вовлекаются родители Сабины, жена Юнга и, конечно, Фрейд», у последнего «появляется манера передавать в письмах привет супруге Юнга» [20, с. 175]. Подобная свинская черта характера всегда проявлялась у Фрейда в отношениях с самыми близкими ему друзьями, почему они и отворачивались от него.

В свою очередь, Юнг предательски обвинял во всем случившемся Сабину, пытаясь выставить себя праведником, этаким благородным рыцарем с безупречной репутацией, который, увы, дал слабину и попался на «сексуальные уловки пациентки». Своему «духовнику» он написал: «Дорогой профессор Фрейд, после разрыва с ней я был уверен в ее мстительности и глубоко разочарован лишь тем, что последняя приобрела столь банальную форму... Она явилась ко мне домой, и в ходе вполне мирной беседы выяснилось, что никакие слухи обо мне она не распространяет... Она полностью избавилась от своего переноса и избежала рецидива (лишь разрыдалась после окончательной размолвки). Не поддаваясь бесполезным угрызениям совести, я все же сожалею о своих прегрешениях, ибо большие надежды у моей бывшей пациентки возникли во многом по моей вине...

Ошибочно полагая, будто попался на сексуальные уловки пациентки, я написал ее матери, что, будучи врачом, не намереваюсь потворствовать сексуальным желаниям ее дочери, и поэтому ей следует избавить меня от нее... С большой неохотой я решился исповедаться перед Вами, как перед своим духовником. И теперь осмелюсь просить Вас о большом одолжении: соблаговолите послать записку фройляйн Шпильрейн и заверить ее в том, что я обо всем Вам сообщил... что Вам и ей известно о моей "безупречной чести"... дабы ничто не помешало моей работе» [10].

Тексты писем, кажется, не нуждаются в постороннем комментарии. Читатель сам в состоянии оценить аморальную позицию Юнга и Фрейда, проводившие тайную и подлую игру. Вместо того чтобы утешить бедняжку, Фрейд целиком переходит на сторону виновника. Такая позиция полностью совпадает с его же позицией, занятой по отношению к Вильгельму Флиссу, который по неосторожности, чуть было не отправил на тот свет Эмму Экштейн, когда оставил гнить в ее прооперированном носу полметра марли. Тогда Фрейд счел за долг оправдать и успокоить своего друга.

В письме от 7 июня 1909 года особенно отчетливо чувствуется сговор двух сильных мужчин против одной слабой женщины. В нем Фрейд хвастливо делится с Юнгом своей необыкновенной находчивостью: «Я ответил ей необычайно мудро и чётко, заранее попытавшись по небольшим намёкам разгадать суть дела, прибегнув к шерлок-холмовским методам (что, естественно, мне должно было удаться после полученных от Вас сведений), я порекомендовал ей более достойным образом завершить всё дело, так сказать, эндопсихически» [13]. В письме от 12 июня 1909 года Юнг благодарит Фрейда за «понимание» и за то, что тот обошелся без «головомойки», которою Юнг заслуживал. «Всё это выглядит слишком глупо, но полезно», — написал швейцарец австрийцу.

В свою очередь, Фрейд продолжает успокаивать Юнга, как он однажды успокаивал Флисса (очень сходная, по-моему, здесь ситуация). В письме от 18 июня 1909 года Фрейд пишет Юнгу: «Но Вас бы я хотел попросить, не слишком сильно сейчас сокрушаться и самоуничижаться. Вспомните хотя бы прекрасную метафору Лассаля о взрывающейся в руках химика пробирке: "лишь слегка нахмурив брови из-за сопротивления, оказываемого ему материей, истинный исследователь продолжает и дальше свою работу". Небольшие лабораторные взрывы лежат в природе исследуемого нами материала, этих взрывов нам никогда не удастся полностью избежать. Возможно, что пробирку держали не совсем под тем углом, или слишком быстро нагрели. Но именно таким образом узнаешь об опасностях, связанных с исследуемым материалом, и о том, что нужно делать дальше» [13].

В письме от 21 июня 1909 года Юнг пишет Фрейду: «Когда ситуация накалилась до такой степени, что продолжение отношений неизбежно вело к половому акту, я защитил себя способом, который не может быть морально оправдан… Я написал ее матери, что не являюсь средством удовлетворения сексуальных желаний ее дочери…» [20, с. 178]. Может быть, Лотан искренне поверил Юнгу и на основе этих его лживых заверений доказывает нам, что швейцарский врач-аналитик предотвратил сексуальные отношения с пациенткой? Не знаю, не знаю..., что и думать, но если это так, то Лотан поступил опрометчиво, так как верить Юнгу ни в коем случае нельзя.

Только что процитированный фрагмент письма я нашел в книге Эткинда, но он приводится и в статье Кремериуса. Продолжу цитирование письма уже из нее: «... я сильно сожалею о допущенном мною грехе, — пишет Юнг, — так как я в огромной степени виновен в далеко заходящих притязаниях со стороны моей прежней пациентки... Находясь в плену своих грёз, я чуть ли не стал жертвой сексуальных преследований со стороны моей пациентки, я вынужден был написать её матери о том, что на самом деле я не утолитель сексуальных страстей её дочери, а всего на всего врач, почему она и должна освободить меня от своей дочери. Учитывая же то, что незадолго до того эта пациентка была моей подругой, во многом заслуживающей моего доверия, это нельзя расценить по-другому как подлым поступком, спровоцированным моим страхом, в чём я и вынужден Вам, моему отцу, признаться» [13].

У любого порядочного человека вся эта возня вокруг, пусть слегка тронутой, но глубоко несчастной женщины, вызовет чувство брезгливости. Нравственную репутацию Юнга не может спасти ничего, даже его раскаяния. 4 декабря 1908 года, спустя три дня после рождения сына Франца, он написал своей любовнице: «Я во многом теперь раскаиваюсь, раскаиваюсь в моей слабости и проклинаю судьбу, угрожающую мне… Простите ли Вы мне то, что я таков, каков есть? Что я оскорбляю Вас этим и забыл по отношению к Вам обязанности врача?... Я ищу человека, достойного любви… которому удаётся не обременять любовь социальными достоинствами или недостатками… Моё несчастье заключается в том, что в своей жизни я не могу обходиться без бурной, вечно меняющейся любви… Иначе пострадает моя работа, а она кажется мне более важной, чем актуальные проблемы и страдания. Предоставьте мне в это мгновенье немного от той любви и терпенья, которые я предоставлял Вам во времена Вашей болезни. Теперь болен я…» [11] (это покаяния можно найти также в работе [9]).

Юнг чувствует себя виновным, но люди с его характером совершают подлости также легко, как и раскаиваются за них. Сабине, конечно, больно было узнать о рождении Франца, так как она сама постоянно грезила маленьким Зигфридом, которого должен был подарить ей Юнг. Обидчика Сабины еще можно было бы, скрипя сердцем, простить, если бы он не написал «в своей жизни я не могу обходиться без бурной, вечно меняющейся любви». Действительно, отказаться от всё новых и новых сладострастных утех он мог только через свою кастрацию, на что, естественно, никогда б не решился. В своей жизни Юнг и дальше продолжал совершать предательские поступки в отношении своих возлюбленных. Мне совершенно не понятно, зачем Лотану понадобилось защищать ловеласа; впрочем, об этом мы будем говорить в следующем разделе.

Кризис июня 1909 года, вспыхнувший между Юнгом и Сабиной, в который был вовлечен и Фрейд, в конце концов, разрешился миром. Отцу-основателю достало ума разбушевавшиеся страсти пустить в спокойное русло. Сабине он написал более или менее ободряющее письмо от 24 июня 1909 года, где говорилось: «Уважаемая госпожа коллега, сегодня посредством доктора Юнга я был введён в суть дела, из-за которого Вы хотите меня посетить. Теперь я вижу, что кое-что мне удалось разгадать правильно, а кое-что я сконструировал ошибочно и не в Вашу пользу. Прошу меня извинить. Но меня радует, что опять удовлетворена моя потребность в уважении женщин, что я заблуждался в этом деле, что женщина и здесь остаётся на высоте, и что ошибка исходит со стороны мужчины, а не женщины, как признаёт и мой юный друг. Примите от меня заверения в моей полной симпатии за то достоинство, с которым Вам удалось разрешить конфликт» [13].

Юнгу Фрейд написал 30 июня 1909 года следующее: «Полученное от Вас письмо примирило бы меня и с гораздо большими злодеяниями с Вашей стороны; возможно, я уж слишком пристрастен к Вам. Я написал госпоже Шпильрейн несколько любезных строк, с просьбой о прощении, и сегодня получил от неё ответ... Развязка оказалась удовлетворительной для всех сторон». 13 июля 1909 года Юнг выразил Фрейду слова благодарности: «Прежде всего я хотел бы Вас сердечно поблагодарить за Вашу дружескую помощь в деле Шпильрейн, которое сейчас столь благоприятно завершилось» [13].

Эти запоздалые реверансы не меняют суть дела: Юнг и Фрейд успели продемонстрировать свое подлое нутро. Никакого снисхождения в нравственном аспекте они, конечно, не заслуживают. Отрывки же из двух последних писем являются ни чем иным, как только вежливыми знаками, показывающими, что инцидент исчерпан, и все стороны не имеют друг другу претензий. Вряд ли Сабина имела право на них обижаться. Ее собственное поведения, наверняка, вызвало презрение у двух мужчин и чувство вины у нее самой. Она поняла, с кем в действительности имеет дело, что Фрейд и Юнг ей ни в чем не помогут. Таким образом, эта история посеяла семена взаимного недоверия. Ясно, что Шпильрейн, Юнг и Фрейд в будущем никогда не будут друзьями. Дальше каждый из них мог только притворяться другом. Мы же с вами, дорогой читатель, сделаем свой вывод, который состоит в следующем: лидеры аналитической психотерапии доказали не только низость своей натуры, но также продемонстрировали абсолютную никчемность предлагаемой ими методики оздоровления психики.