Правда о Фрейде и психоанализе

Акимов О.Е.

18. Мстительность Фрейда

Пока мы не видим, чтобы Фрейд проявлял большую любовь к Берте, о которой столько говорилось в связи с поисками «дамы сердца» или «недостающего звена» в цепи его непрерывной любви. Однако я предупреждал читателя, что от Фрейда не следует ждать красивой любви, какую испытывал Данте к Беатриче. Вместо любви и нежных чувств у него проявляется зоологическая мстительность. В самом конце сновидения мы узнаем, что среди мотивов мщения Флейшлю присутствует также составляющая ревности. То, что это проговаривается в самом конце и в сильно завуалированном виде, свидетельствует как раз о первостепенной важности этого мотива. Но о любви и ревности пока говорить еще рано; прежде выясним, какое вещество было введено Берте. Об этом Фрейд тоже рассказывает в конце сновидения, которое у него вышло наиболее «туманным и непонятным».

Тем не менее, мой вердикт таков: Берте введен именно морфин. Борк-Якобсен установил, что она получала множество доз морфина; в сновидении говорится об инъекции самой большой дозы, после которой у Брейера не было уже надежд на ее спасение. Возможно, термин «инъекция Ирме» Фрейд использовал для самой первой инъекции морфина. Но как бы там ни было речь идет о трагическом событии, в результате которого Фрейду запретили бывать в доме Паппенхеймов и встречаться с Бертой; Флейшль осудил его методику лечения, а Брейер перестал посылать ему больных. Лишившись клиентуры, он вынужден был сдать экзамены, получить диплом врача и уйти в городскую больницу. Самостоятельную врачебную практику, приносящую ему доход, он возобновил в 1886 г., хотя и после ее возобновления Брейер снабжал его деньгами.

В сне дорожка к морфину проходит через ликер, который назывался «Ананас». Фрейд пишет: «Ликер этот подарил нам коллега Отто [Флейшль]; у него была привычка делать подарки по всякому поводу. Вероятно, он будет от этого отучен когда-нибудь женой. В этом отношении сновидение не оказалось пророческим [намек на смерть Флейшля, который собирался жениться на Берте]».

Далее Фрейд проводит длинную ассоциативную цепь: ликер — сивуха — амиловый спирт — амил — пропил — метил — триметиламин. В связи с последним термином, он вспомнил о Флиссе, который проводил «исследования в области сексуальной химии и, между прочим, сказал, что находит в триметиламине один из продуктов сексуального обмена веществ. Это вещество приводит меня к сексуальности, к тому моменту, которому я придаю наибольшее значение в возникновении нервных болезней. Моя пациентка Ирма [Берта] — молодая вдова [лишенная триметиламина, ответственного, как считал Фрейд и Флисс, за потенцию]; если я постараюсь оправдать неуспех моего лечения [лечение разговором], то мне целесообразнее всего сослаться на то обстоятельство, которое так бы хотели изменить ее ближайшие друзья [Флейшль, Марта и Брейер осудили инъекцию]… Другая пациентка, которую мне бы хотелось в сновидении иметь вместо Ирмы, тоже молодая вдова [у своей жены Фрейд находил недостаток либидо]».

Ниже я процитирую еще одно место, а затем прокомментирую оба абзаца вместе. «В болезни Ирмы [Берты], — пишет Фрейд уже в который раз, — я не повинен: она сама виновата в ней, не приняв моего "решения". Ее болезнь меня не касается, она органического происхождения и не поддается излечению психотерапией. Страдания ее вполне объясняются ее вдовством (триметиламин), которого я, понятно, изменить не могу [т.е. Фрейд не может изменить потенцию Берты]. Они [страдания] вызваны неосторожной инъекцией [морфином]; Отто [Флейшль, но на самом деле Фрейд] впрыснул вещество, которым я никогда не пользовался [если бы Фрейд не пользовался морфином, то не пользовался бы и кокаином]. В болезни Ирмы [Берты] виновата инъекция грязным шприцем [под грязью здесь опять понимается морфин], все равно как в воспалении вен у моей пожилой пациентки [возможно, мать Берты]. Я замечаю, однако, что эти объяснения болезни Ирмы [Берты], оправдывающие меня, не совпадают между собою, а скорее исключают друг друга».

Слово «морфин» (или «морфий») в анализе сновидения употребляется явно только в одном случае; вот это место: «Вчера я случайно встретил сына одной 82-летней дамы, которой я ежедневно делаю два впрыскивания морфия. Она живет на даче, и я слышал, что она заболела воспалением вен. Я тотчас же подумал, что, может быть, в этом повинно загрязнение шприца. Я горжусь тем, что в течение двух лет мои впрыскивания приносили только пользу; я постоянно забочусь о чистоте шприца [повторами автор добивается эффекта сомнамбулизма]». Таким образом, слово «морфий» произнесено в связи с «грязным» шприцем. Фрейд посчитал, что этого намека достаточно: внимательный читатель теперь уже сумеет понять автора, когда тот говорит словосочетание «инъекция Ирме», хотя в другом месте он пытается сбить его с толку, кодируя морфин препаратом пропила. Однако о морфине Фрейд говорит косвенно несколько раз в связи с умершими Матильдой и Флейшлем, так что по тексту не сложно догадаться, что речь идет об инъекции именно морфина.

Морфин был пущен вход, как обезболивающее средство сильного и быстрого действия, о чем автор «Толкования сновидений» заявил сам. Этот наркотик помогал, но вместе с тем вредил здоровью. Такая его двойственная природа как нельзя лучше соответствовала шизотимической натуре Фрейда: он вроде хотел помочь Берте, но одновременно губил ее. В отношении морфина у Фрейда существовала некая теория. В сновидении есть пространные рассуждения о скрытой в морфине сексуальной силе, которая ассоциировалась с некой виталистической энергией, несущей бодрость. В связи с этим хочется напомнить нашему читателю, что события сновидения происходили в 1880 г., самое позднее в 1882 г., а результаты, проведенных Флиссом «исследований в области сексуальной химии», были сообщены Фрейду не раньше 1887 г. Окончательный текст сновидения был написан в 1894 г., но объяснения, которые мы находим в сновидении, не могли быть известны автору во время лечения Берты. Таким образом, мы имеем определенную коллизию.

Она рассеется, если помнить следующее: в голове у Фрейда постоянно крутились какие-то сумасбродные идеи по поводу сексуальности. Я не исключаю и того, что в химических лабораториях Физиологического института, сориентированного на сексуальную тематику благодаря эстетическим пристрастиям Брюкке, велись исследования в области химии триметиламина и алкалоидов (морфин, кофеин, никотин, эфедрин; позднее к этому ряду Фрейд присовокупил кокаин). Во всяком случае, Фрейд, Флейшль и даже Брейер могли в то время придерживаться той точки зрения, что морфин связан с сексуальностью, а ее Фрейд ставил впрямую зависимость с истерией. О связи химии с либидо он говорит, например, в «Трех очерках по теории сексуальности».

Там он пишет: «Каким образом возникает сексуальное возбуждение благодаря раздражению эрогенных зон, при прежнем заряжении центральных аппаратов, и какая смесь чисто токсических и физиологических раздражений получается при этих сексуальных процессах — в настоящее время об этом несвоевременно строить даже гипотезы. Для нас достаточно придерживаться как существенного в этом взгляде на сексуальные процессы предположения, что существуют особые вещества, обязанные своим происхождением сексуальному обмену веществ. Ибо эта кажущаяся произвольной гипотеза подкрепляется взглядом, на который мало обращали внимания, но который очень его заслуживает. Неврозы, которые можно объяснить только нарушениями сексуальной жизни, показывают самое большое клиническое сходство с феноменами интоксикации и абстиненции, которые возникают при первичном употреблении доставляющих наслаждение ядов (алкалоидов).

С этими предположениями о химической основе сексуального возбуждения прекрасно согласовываются наши представления и наше понимание психических проявлений сексуальной жизни. Мы выработали себе понятие о либидо как о меняющейся количественно силе, которой можно измерять все процессы и превращения в области сексуального возбуждения. Это либидо мы отличаем от энергии, которую следует положить вообще в основу душевных процессов, в отношении ее особого происхождения, и этим приписываем ей также особый качественный характер. Отделением либидозной психической энергии от другой мы выражаем наше предположение, что сексуальные процессы организма отличаются от процессов питания организма особым химизмом. Анализ перверзий и психоневрозов убедил нас в том, что сексуальное возбуждение возникает не только из так называемых половых, но из всех органов тела. У нас, таким образом, возникает представление об определенном количестве психически представленного либидо, как мы его называем, Я-либидо, продукция которого, уменьшение или увеличение, должна дать нам возможность объяснить наблюдаемые психосексуальные феномены. Но аналитическое исследование этого Я-либидо становится доступным только тогда, когда это либидо нашло психическое применение, чтобы привязаться к сексуальным объектам, т.е. превратиться в объект-либидо».

Эта виталистическая теория, быть может, более сырая, чем она здесь представлена, лежала в основе выработки решения консилиума врачей, заседавшего в доме Паппенхеймов, после неудачного лечения Фрейдом. Не исключен также вариант обычной эмоциональной флюктуации со стороны врача, сделавшего инъекцию из чувства сострадания. Этот мотив, вероятно, присутствовал, но при доминировании чувства мести, которое отчетливо проступает в высказываниях Фрейда, и чувства ревности, которая упомянута в конце сновидения, виден злой умысел. Он приговорил Берту тяжелым страданиям только за то, что она не согласилась с его «решением». Тогда, по меркам Фрейда, ее любовь к Флейшлю заслуживает наказания в виде смерти. О смерти он говорил постоянно; эдипов комплекс — это лишь часть его огромного шизотимического комплекса смерти. Если даже его Я молчало о смерти, то его Оно бессознательно влекло к ней; в данном случае, к смерти Берты. Часть шизотимической психики Фрейда, которая любила Берту, с помощью морфина доставляла ей облегчение, а ненавидящая, ревнующая и мстительная часть этим же наркотиком умерщвляла ее.

Во сне он отомстил всем — Флейшлю, Берте и Брейеру, но особую ненависть он испытывал к первому из них. В выводе это отчетливо прозвучало, но прежде чем его приводить, вернусь к началу второго раздела, где в «Предварительном сообщении» автор называет еще одну причину, вызвавшую сновидение. Напомню, ранее говорилось о написании Фрейдом истории болезни Анны О. Вторая причина состоит в том, что Флейшль, который поддерживал постоянный контакт с Бертой, сообщил Фрейду, что она продолжает болеть, намекнув тем самым, что лечение разговором не помогло (словосочетание «лечение разговором» не могло быть использовано, так как оно выдало бы автора).

Сном об инъекции Ирме Фрейд хотел сказать: «А кто, собственно, виноват в продолжение ее болезни! Я же предложил вам свое "решение", вы не послушались меня — ни Берта, ни Брейер, ни ты, Флейшль, — а теперь ты, Флейшль, пришел упрекать меня. Так знайте же, вы все будете мною жестоко отомщены». Но только ли в сновидении они будут наказаны — вот, в чем вопрос. Ведь все, так или иначе, пострадали реально.

Теперь приведу обещанное вступление к сновидению: «Летом 1895 г. [на самом деле в 1880 г.] мне пришлось подвергнуть психоанализу одну молодую даму [Берту], которая находилась в тесной дружбе со мной и моей семьей [Эмма и другие пациентки не находились в дружеских отношениях с Фрейдами, но Фрейды, Бернайсы и Паппенхеймы знали друг друга]. Вполне понятно, что такое смешение отношений может стать источником всякого рода неприятных явлений для врача, особенно же для психотерапевта. Личный интерес врача значительнее, его авторитет меньше. Неудача угрожает подорвать дружбу с близкими пациентами [это еще один мотив, которым руководствовался Фрейд, чтобы история с лечением Берты держать в тайне]. Мое лечение закончилось частичным успехом [хотя Фрейд постоянно говорил, что Берта вылечилась полностью], пациентка избавилась от истерического страха, но не от всех своих соматических симптомов [это никак не похоже на Эмму, но совпадает с историей болезни Берты]. Я был в то время не вполне еще убежден в критериях, которые определяют полное окончание истерии, и предложил пациентке "решение", которое показалось ей неприемлемым [вот почему Фрейд подчеркивал обратное, а именно, что Берта предложила лечение разговором]. Расходясь с нею во мнениях, мы посреди лета временно прекратили лечение [после инъекции морфина Фрейд летом 1881 г. был "временно" отстранен от ее лечения, но потом возобновил его].

В один прекрасный день меня посетил мой молодой коллега, один из моих близких друзей [Флейшль], бывший недавно в гостях у моей пациентки Ирмы [Берты] и у ее семьи [какой еще коллега мог быть в гостях у пациентки? Конечно же, только Флейшль мог навещать семью Паппенхеймов]. Я спросил его, как он ее нашел, и услышал в ответ: ей лучше, но не совсем еще хорошо. Я помню, что эти слова моего друга Отто [Флейшля] или, вернее, их тон меня рассердил. Мне показалось, что в этих словах прозвучал упрек, нечто вроде того, будто я обещал пациентке чересчур много. Я объяснил мнимое пристрастие Отто [Флейшля] по отношению ко мне влиянием родных пациентки [особенно, матери], которым уже давно, как мне казалось, не нравилось мое лечение. Впрочем, неприятное чувство было у меня смутное, и я ничем не проявил его. В тот же вечер я записал довольно подробно историю болезни Ирмы [Берты], чтобы вручить ее в свое оправдание доктору М. [Брейеру], нашему общему другу и чрезвычайно популярному врачу. В эту же ночь (вернее к утру) я увидел нижеследующее сновидение, записанное мною тотчас же по пробуждению».

Флейшля не было уже давно в живых, когда готовилась книга «Исследование истерии». Таким образом, это вступление указывает на то, что Фрейд намного раньше 1894 г. написал историю болезни Анны О. и «сон» об Ирме. Запись эта была сделана в его дневнике — не мог же автор на протяжения многих лет удерживать в голове множество деталей, которые он использовал при подготовке рукописи двух книг. Много лет назад Брейер написал «материалистический» вариант истории болезни Берты и отправил его в Крёйцлингенскую клинику, в которой та лечилась у Бинсвангера. По-видимому, где-то в то же время, т.е. примерно летом 1882 г., и Фрейд составил свою «истерическую» версию болезни, которую, однако, Брейер отверг. Фрейд не мог не написать историю болезни своей первой пациентки, поскольку являлся лечащим домашним врачом Берты (как он им стал, об этом позже).

Приведенное вступление также однозначно указывает, что в сновидении об инъекции Ирме речь идет именно о Брейере и Берте. В сновидении о пятилетнем сроке (6Е,IV) Брейер, как и Флейшль, тоже выражает возмущение по поводу неэффективности метода лечения Фрейда. Мы уже знаем, что отец-основатель психоанализа не выносил никакой критики в свой адрес; она вызывала в нем приступ бешенства. Спустя почти полтора десятка лет Фрейд решил отомстить своему учителю, который к тому же содержал его и материально. Он опубликовал свой «истерический» вариант истории болезни Анны О., поставив под ним фамилию Брейера. Лже-лекарь стал уверять, будто метод разговоров принадлежит вовсе не ему, а Брейеру и самой пациентке. Этим «вечный студент» наказывал друга и одновременно доказывал, что тот спекулятивный способ увещевания, которым он пытался вылечить свою первую пациентку, имеет право на существование и даже представляет собой новое слово в психиатрии. Брейер мог простить Фрейду любой его промах, глупость и даже подлость; здесь же он не выдержал: 1894 г. — год окончательного разрыва между ними.

Из «Предварительного сообщения» следует также, что вход в дом Паппенхеймов Фрейду был навсегда закрыт, Флейшль же продолжал общаться с Бертой и ее семейством. Это означает, что мать Берты во всем обвиняла не Флейшля, в котором она, может быть, видела своего будущего зятя, а Фрейда, который колол морфин и надоедал своими неуместными вопросами (наш читатель знает какими). Сейчас настал черед выслушать заключительные слова, в которых раскрывается главная интрига сновидения — тайна любви Фрейда к Берте и его ревность к Флейшлю.

«Сновидение осуществляет несколько желаний, — начал он, — проявившихся во мне благодаря событиям последнего вечера (сообщение Отто [Флейшля] и составление истории болезни [Анны О.]). Результат сновидения: я неповинен в продолжающейся болезни Ирмы [Берты], виноват в этом Отто [Флейшль]. Отто рассердил меня своим замечанием относительно недостаточного лечения Ирмы [Берты], сновидение отомстило ему за меня, обратив на него тот же упрек. Сон освободил меня от ответственности за самочувствие Ирмы [Берты], сведя последнее к другим моментам (сразу целый ряд обоснований). Оно создало именно ту ситуацию, какую мне хотелось; его содержание является, таким образом, осуществлением желания, его мотив — желание. Это — несомненно.

Но с точки зрения осуществления желания мне непонятны некоторые детали сновидения. Я мщу Отто [Флейшлю] не только за его скороспелое суждение о моем лечении, приписывая ему неосторожность (инъекцию), но мщу ему также и за скверный ликер с сивушным запахом [намек на триметиламин — сексуальное вещество, т.е. либидо или семя Флейшля]. В сновидении оба упрека соединяются в одно: в инъекцию пропила, пропилена [морфина]. Я, однако, еще не вполне удовлетворен и продолжаю свою месть, противопоставляя ему [Флейшлю] более способного конкурента [в борьбе за любовь Берты]. Этим я хочу, по-видимому, сказать: он [конкурент, т.е. сам Фрейд] мне симпатичнее, чем ты [Флейшль].

Однако не один только Отто [Флейшль] испытывает тяжесть моей досады и мести. Я мщу и своей непослушной пациентке [Берте], заменяя ее более благоразумной и послушной [Мартой]. Я не прощаю упрека и доктору М. [Брейеру], а в довольно прозрачной форме высказываю ему свое мнение, что он в этих делах довольно невежествен ("будет дизентерия" ["дизентерия" кодовое слово для истерии] и т.д.). Мне кажется даже, что я апеллирую к более знающему (моему другу, сообщившему мне о триметиламине [В 1887 г. Фрейд оставляет Флейшля и обращает свои симпатии в сторону нового друга, Флисса]), это все равно как от Ирмы [Берты] я обращаюсь к ее подруге [Марте] и от Отто [Флейшля] к Леопольду [Экснеру]. Уберите от меня этих лиц [Берту, Брейера и Флейшля, допекающих Фрейда своими упреками], замените их тремя другими по моему выбору [Мартой, Флиссом и Экснером], тогда я отделаюсь от упреков, совершенно мною незаслуженных. Неосновательность этих упреков обнаруживается очень ярко в сновидении».

Данная концовка делает сновидение об инъекции Ирме совершенно прозрачным: иная расшифровка указанных в последнем абзаце лиц просто невозможна. В окружении Фрейда не было мужчин и женщин, которые давали бы похожую комбинацию отношений. Это, пожалуй, одно из самых важных мест сновидения об Ирме, доказывающее правильность расшифровки.

Однако для нас это уже пройденный этап, нам нужно сейчас доказать, что Флейшль был соперником Фрейда за обладание Бертой. И это доказательство содержится в предпоследнем абзаце. Автор «Толкования сновидений» не мог сдержать эмоции. В «результатах сновидения» он впервые говорит о сопернике Флейшля, которому он, Фрейд, симпатизирует. Но в сновидении никаких конкурентов нет, все персонажи идентифицированы, их роли четко определены, следовательно, под конкурентом Флейшля Фрейд имел в виду только себя. Тогда в каком смысле использовано им слово «конкурент»? В борьбе за что конкурент? Я вижу только один ответ: конкурент в борьбе за любовь Берты. Это подтверждает и самая главная фраза о мщении Флейшлю — возмездие за его «скверный ликер с сивушным запахом», т.е. семя Флейшля. Для данного сновидения она является ключевой, хотя недвусмысленное подтверждение этому мы обнаружим в другом сновидении Фрейда (об этом ниже).

Таким образом, дедуктивным путем, т.е. со всей математической строгостью, было доказано, что Флейшль любил Берту и Фрейд мстил ему, как своему сопернику. В том, что именно Фрейд убил Флейшля, можно не сомневаться, поскольку это преступление мучило автора «Толкования сновидений» всю оставшуюся жизнь; он вспоминал о нем без конца. Очевидно, ближайшие друзья Флейшля лишили его шприца и наркотических препаратов, когда он попал в наркотическую зависимость. Фрейд вызвался его вылечить от морфинизма и приходил к нему домой, чтобы ввести в вену кокаин. Эта мера была явно ошибочной; когда Брейер указал ему на это, он стал отказываться от своих действий. Однако правда состоит в том, что он желал смерти своему другу. В сновидении, которое Фрейду приснилось после открытия памятника Флейшлю, есть слова: «Эрнст Флейшль был лишь видением; мне кажется вполне возможным, что такое лицо существует лишь до тех пор, пока этого хочешь; и что оно может быть устранено произвольным желанием другого». Если Фрейд испытывал чувство ненависти к конкретным людям, можно не сомневаться, он сделает все от него зависящее, чтобы стереть их с лица земли. Я не знаю, кто мог бы по своей коварной мстительности сравниться с Фрейдом.

Портрет Флейшля висел в кабинете Фрейда, как символ любви и ненависти. Говорят, что он там до сих пор висит, только музейные работники знают половину правды о нем. Они думают, что хозяин кабинета повесил его из-за большой любви к Флейшлю, на самом же деле он висит там, как скальп поверженного врага. А еще он повесил его из страха: если бы кто-нибудь смог расшифровать сон об инъекции Ирме и обвинил его в преднамеренных действиях, то он бы возразил ему: зачем же мне убивать Флейшля, когда я так его люблю; вот на стене и его портрет висит.

Нельзя не заметить, как тщательно скрываются следы преступления. Для этого в сне об инъекции Ирме Фрейд изменил год смерти Флейшля с 1891 на 1895, а год начала экспериментов над кокаином — с 1884 на 1885. Джонс сообщил, что первую инъекцию кокаина Фрейд сделал Флейшлю 1 мая 1884 г., однако в «Толковании сновидений» мы читаем: «Исследование кокаина, произведенное мной в 1885 г., навлекло на меня тяжелые упреки. Близкий друг, умерший в 1895 г., благодаря злоупотреблению этим средством ускорил свою смерть». Очевидно, что письмо от 27 июня 1882 г., где Фрейд рассказывал Марте, какой замечательный у него есть друг, тоже сфальсифицировано для сокрытия мотива преступления. Чтобы никто из биографов не заподозрил, будто у автора письма был мотив убить своего «близкого друга», он называет Флейшля «красивым и благородным», «отличным человеком», «принадлежащим к числу лучших» и т.д. Однако, подменяя Берту Мартой, он все же не сумел скрыть свое мучительное чувство ревности (см. раздел 13).