Психология познания. Удод

Акимов О.Е.

Аннотация

А 39

Акимов О.Е. Психология познания. Удод. – М.: Издатель АКИМОВА, 2005. – 279 с.

ISBN 5-9900342-2-9

В книге с критической точки зрения анализируется деятельность Зигмунда Фрейда как человека и ученого. Рассматривается научная и философская атмосфера XIX – XX вв., способствовавшая возникно-вению спекулятивного учения. Показана связь между образом мыс-лей врача-психоаналитика и его личной жизненной позицией.

Предназначается для студентов и преподавателей университетов и медицинских вузов.

© О.Е. Акимов, 2005
© АКИМОВА, 2005

Введение

Каждый образованный человек должен что-то знать о жизни и творческом наследии Аристотеля, Ньютона, Эйнштейна, Фрейда, других великих ученых. Он должен хотя бы в общих чертах представлять себе, чему учили эти люди, достоинства и недостатки их концепций, установленные такими авторитетными институтами, как Национальная академия наук и Высшая образовательная школа, которые имеются в любой развитой стране. Существует общепринятая история науки, в рамках которой рассматривается определенный список звезд первой величины вместе с внятным разъяснением того, почему одно учение было заменено другим. Эта история обыкновенно представляется прогрессивным процессом формирования рациональных знаний о мире. Со времен Конта принимается, что знания о мире последовательно проходили мифологическую, метафизическую и научную фазы. В отдельно взятой стране по политическим или экономическим причинам мог наблюдаться застой в науке. Но в целом все человечество победно шествовало от одной успешной стадии познания к другой, так что современное состояние науки является наивысшей точкой ее развития. Трудно вообразить, что современное ученое сообщество оперирует мифами или занимается бесплодными спекуляциями. Такое не придет в голову ни одному образованному человеку.

Просветительская, или народная, наука излагается в многочисленных учебниках, энциклопедиях и справочниках, на страницах которых было бы крайне неуместно размещать сколько-нибудь скептический материал в адрес уважаемых людей. Критическое отношение к личности ученого или к тому, что он сделал, подрывает доверие не только к данному критикуемому, но и ко всему общественному институту просвещения. Правда, имеется ряд официально назначенных «реакционных» ученых, которые оказывали сопротивление «научному прогрессу». Естественно, что они никогда не могут стать «великими и гениальными». В целом невозможно себе представить, чтобы в современном учебнике говорилось, что нынешняя наука «зашла не туда», находится «в тупике» или скатилась «на более низкий уровень, чем пребывала столетие назад». Недопустимо думать, что теперешние представители из отряда «великих и гениальных» действовали менее рационально, чем их предшественники, так как каждый понимает, что слава ученого даруется обществом. Всякое принижение научного авангарда бросает тень на само общество и его научно-образовательные институты.

Удод — представитель народной науки.
(Здесь и далее по умолчанию, если не указан другой источник, используются рисунки, взятые из книг «Fantastic Ornament» и «Encyclopedia Iconography» L’Aventurine, Paris, 2000)

Цель любого настоящего ученого противоречит задачам апологетов народной науки. Он должен опровергать все, что до него выдвигалось в качестве «научной истины». Если он не будет этого делать, откажется от критики других, он тут же теряет статус профессионального ученого и переходит в разряд пропагандистов народной науки. Специалист может иметь идентичные со всеми остальными взгляды на природу и общество, за исключением своей профессиональной сферы деятельности. Здесь он просто обязан иметь собственное мнение, отличное от мнения всех прочих образованных людей. Трудно назвать истинным ученым того, кто за всю свою жизнь не открыл ничего нового, ничего такого, что радикально изменило бы наши старые представления. Поэтому прямая обязанность идеального ученого – каждый день заниматься ниспровержением установившихся в обществе взглядов на мир.

Но прежде чем начать это делать профессионально, он должен знать какие-то слабые места, за которые можно было бы ухватиться. Ему нужно иметь в виду, что «великие и гениальные» тоже когда-то были обыкновенными смертными со своими предрассудками, слабостями и ошибками. Прежде чем утвердилась та или иная концепция, в научном сообществе, чаще всего, шла ожесточенная борьба. Народная наука иногда рассказывает об этом, но редко доводит дело до конца, до полного разрыва исторической ткани. Ведь лояльному историку науки важно показать преемственность, чтобы последующее логически вытекало из предыдущего, чтобы новое не просто перечеркивало старое, а дополняло и расширяло его. Историк стремится представить дело так, будто все участники познавательного процесса действуют рационально и согласованно, так что в итоге утверждается самая правильная, самая взвешенная концепция. А это в большинстве случаев не так, поскольку исторические события не связаны той «красной нитью», которую находит историк. Они просто хаотически нагромождены, как поваленные деревья, разрушенные стены и сорванные крыши домов после урагана. Но история перестанет называться наукой, если историк не отыщет элементы преемственности и согласованности. В погоне за обоснованием исторических событий он многое просто домысливает, немало истолковывает превратно, что-то утаивает, на чем-то делает неоправданно сильный акцент. Профессиональный ученый знает об этом, догадывается об истинной расстановке сил, при которой правые нередко проигрывают, а неправые побеждают. Обычно при выдвижении новых глобальных идей и концепций находятся могущественные люди и политические организации, заинтересованные в исходе, казалось бы, чисто научного спора. В результате окончательный выбор является итогом сложной комбинации огромного числа экономических и культурно-исторических факторов, которые неминуемо вносят элементы иррациональности и случайности, не поддающиеся никакому согласованию.

Игроки на поле науки.

Было бы опрометчиво где-нибудь на экзамене подвергать сомнению законы Ньютона и постулаты Эйнштейна. Любой представитель народной науки скажет вам, что их не следует трогать, иначе будет выбит фундамент из-под всего здания науки. Но будущий физик должен помнить, как долго существовали аристотелевские категории теплоты, холода, влажности и сухости, без которых, казалось, наука была невозможна. Люди веками комбинировали четыре элемента мироздания: землю, воду, воздух и огонь, пока не убедились в бесплодности этих «фундаментальных» понятий. Именно поэтому всякий научный поиск следует начинать с сомнений в истинности основополагающих принципов. Необходимо еще раз тщательно проследить, каким образом были установлены ньютоновские законы, эйнштейновские постулаты и другие отправные аксиомы. Являются ли они на самом деле всеобщими и универсальными, как об этом пишется во всех проходных учебниках, или же мы имеем дело с набором закоснелых штампов, которыми просто все привыкли манипулировать. Он должен выдержать укоры, насмешки и унижения со стороны представителей народной науки, убежденных в том, что эти законы и постулаты незыблемы. Если молодой человек сдастся и послушается апологетов официально признанной науки, не проведет необходимого критического анализа, значит, ему не стоит идти в профессиональные ученые.

Итак, скептическое отношение к существующей системе знания, на чем настаивал еще Декарт, является непременным условием вступления в большую науку, далекую от сиюминутной выгоды. Человек, собирающийся посвятить себя ей, не может рассчитывать на славу, успех и спокойствие в ближайшем будущем. Очень возможно, что его идеи вообще никогда не будут признаны обществом, поскольку общество часто принимает за истину то, что кажется таковой. Подобно добропорядочному верующему, отдавшему свою жизнь служению Богу, настоящий ученый должен удовлетвориться лишь тем, что служит Истине.

 

Глава 1. Самореализация

Удод: Мне, уважаемый Скептик, импонирует психологическая и нравственная позиция канадского ученого австрийского происхождения Ганса Селье. Он исследовал вопросы психологического дискомфорта, расстройства и различных неврозов на всех уровнях – физиологическом, психологическом и нравственном. Являясь создателем теории стресса, Селье тщательно изучал комплексные механизмы адаптации животных и человека к среде обитания. В частности, на физиологическом уровне им установлена роль нарушения равновесия стероидных гормонов и электролитов в развитии некроза миокарда. Селье предложил эффективные методы профилактики этого распространенного вида заболевания. Ученый доказал, что тяжелую болезнь с необратимыми физическими изменениями в организме или даже клиническую смерть можно избежать, если придерживаться определенных моральных принципов. Неизвестно, как можно решить проблему субординации души и тела в философском или общетеоретическом плане, но с практической точки зрения этот вопрос ежедневно решается каждым человеком в отдельности либо во вред себе, либо для своей пользы. Как бы банально это ни звучало, но мы действительно являемся кузнецами своего счастья либо несчастья. Все зависит от нас – быть ли нам духовно и физически здоровыми или больными.

Селье утверждает, что природа заложила в каждом из нас достаточный запас жизненной энергии, позволяющий не только адаптироваться к среде обитания, но и реализовать более мощную энергию созидания. Мы много не выиграем, если будем просто приспосабливаться, поскольку приспособление, как правило, сопряжено не с самыми лучшими чертами человеческого характера – изворотливостью, хитростью, лестью, обманом. Намного лучше позиция реализации заложенных в нас творческих возможностей. Именно самовыражение является наиболее эффективным механизмом адаптации. Разумеется, процесс самореализации связан с физиологическими функциями. Достаточно сказать, что активная деятельность приводит к усталости организма. Напряженный умственный труд может обернуться физическими недомоганиями. Однако все мы понимаем, что рациональное сочетание труда и отдыха может полностью исключить нежелательные последствия. Для этого не нужно изучать периодичность накопления и расходования химических веществ в процессе жизнедеятельности организма. Куда важнее понять, что каждый человек предназначен для исполнения своей, только ему отведенной миссии. Оказавшись в незнакомой и чуждой среде, человек испытывает чувство тревоги, смятения, в лучшем случае недоумения. Далее идет процесс приспособления, который может протекать с большим или меньшим преобразованием среды обитания или самой человеческой личности. Гармоническая трансформация того и другого, взаимное обогащение личности и общества – вот достойная цель, к которой нужно стремиться. Человек рожден, чтобы преобразовать мир к лучшему, внести свой личный вклад в культуру своей страны и общечеловеческую цивилизацию. Эта цель заложена в нем генетически; этим он отличается от животного.

В книге «Стресс без дистресса» (1974) Селье дает рекомендации, как правильно начать реализацию себя как личности. Прежде всего, указывает он, нужно выбрать цель жизни. Разумеется, каждый из нас решает множество повседневных задач текущего дня: мы выполняем необходимую работу по дому и на своей службе. Но для каждодневного и даже ежеминутного сохранения душевного равновесия нам необходима дальняя перспектива. Мы должны знать, что живем ради чего-то высокого и светлого. Тогда временные неудачи и поражения будут восприниматься нами куда менее болезненно, поскольку мы будем знать, что они не касаются главной цели, ради которой мы живем на этой земле. «Поиски приемлемой философии жизни, – пишет Селье, – следует начать с самоанализа. Мы должны честно ответить себе, чего мы хотим от жизни. …Чтобы придать жизни смысл и определенную направленность, нам нужна возвышенная отдаленная цель. Она должна непременно иметь две черты: во-первых, требовать упорного труда, иначе цель не будет способствовать самовыражению; во-вторых, плоды этого труда не должны быть мимолетны, они должны непрерывно накапливаться в течение жизни, иначе цель не была бы отдаленной». Наиболее благодатной почвой для выдвижения достойной жизненной цели во все времена являлась наука.

Таким образом, с появлением глобальной цели все наши поступки приобретают смысл. Далее нужно постараться, чтобы нас не увлекли мелкие жизненные проблемы, которые могут отодвинуть выполнение главной цели сначала на день, потом на месяц или год, а в конце жизни вы можете вдруг обнаружить, что ни на йоту не приблизились к своей мечте. Чтобы этого не случилось, надо ежедневно что-то делать для реализации своей цели. Решение этой задачи невозможно без привлечения такого понятия, как долг. Эта категория регулирует повседневную деятельность человека. Моральные нормы, получившие в нашем сознании статус долженствования, приобретают недостающую им энергию. Тогда угасший энтузиазм и этические предписания, которые часто забываются или игнорируются окружающими людьми, становятся мощным психологическим рычагом, непрерывно воздействующим на ваше поведение. «На мой взгляд, – пишет Селье, – долг – это добровольно принятый кодекс поведения. Его главная цель – стабилизировать линию поведения с помощью правил, которые мы уважаем и думаем, что их будут уважать другие. Мы должны быть уверены, что следуя этому кодексу, не только достигнем самовыражения, но и завоюем любовь ближнего».

Цель жизни, возвышенная до уровня каждодневного долга, делает человека цельной, т.е. совершенной, личностью. Такая личность обладает и целостным сознанием. Теория целостного сознания с древнейших времен культивируется восточной философией. Западный человек часто видит в ней наивность и инфантилизм, поскольку, по его мнению, жители Китая и Индии не умели отличить объект от субъекта. Они не знали, где кончается физическая реальность и начинается их психика. Этот синкретизм они выдавали за недостаток мышления. Между тем современная психиатрия только и занята тем, чтобы вернуть человеку его первозданное восприятие, которым он обладал в детстве. В зрелом возрасте нормы жизни западной цивилизации и урбанистическая среда полностью выветривают из него «наивный» взгляд на мир. Все его окружение с первых шагов и до гробовой доски навязывает каждому гражданину цивилизованного государства бессмысленные табу. Уже в детстве прекрасный мир, в котором рождается ребенок, превращается из рая в ад. Чтобы обойти жесткую систему социальных запретов, человеку приходиться врать, лицемерить и предавать.

Считается, что детская наивность и высокий интеллект несовместимы. Более того, им приписываются прямо противоположные качества, так как разум дан человеку якобы для того, чтобы благоразумно обходить препоны цивилизации, между тем, как детский и юношеский инфантилизм постоянно сражается с ветряными мельницами, набивая себе болезненные синяки и шишки. Однако высочайшая мудрость состоит в том, чтобы оставаться до конца своих дней такими, какими создал нас Господь Бог, т.е. теми самыми «наивными» детьми, которые думают, что они живут в мире любви и согласия, подаренные матерью и близкими людьми. Нужно пытаться создать вокруг себя дружественную нам среду, а не плодить сонм врагов, отгораживаясь от них частоколом новых охранительных норм. Гармоническое слияние инстинктов и общественных законов должно протекать на уровне осознанной необходимости путем благоразумных уступок с обеих сторон.

И здесь мы вновь приходим к принципу «познай самого себя». Чтобы адаптироваться к среде, как говорил Селье, начать движение к миру и любви, как призывали во все времена философы, человеку непременно нужно как следует понять свою собственную природу. Он должен знать, что она не дурна и не ущербна и что он сможет ее изменить, если захочет, непрерывно работая над собой. Чтобы избавиться от своих недостатков, их надо знать. Вот тогда-то древний лозунг «познай самого себя» превращается не в пустые слова, а в первый шаг к согласию с самим собой. Чем взрослее становится человек, тем большую роль в его жизни начинает играть общество. Сначала семья, потом товарищи по школе, наконец, коллектив сослуживцев, политические или религиозные организации, гражданское общество в целом становятся его социальной средой. Поэтому совершенствование индивидуальной природы происходит с постоянным нарастанием общественного компонента. При этом бесхитростность и правдивость становятся необходимыми и естественными спутниками динамически развивающейся личности.

Совершенствование внутреннего и внешнего мира исключает насилие и борьбу по определению. Прежние понятия, такие, как управление, контроль, менеджмент, в этом случае тоже плохо работают, поскольку они предполагают хотя бы минимальную власть од них над другими. Между тем стороны, стремящиеся к гармонии, в силу взаимной симпатии прежде всего предпочитают воздействовать на себя. Отсюда появляется понятие самоосуществления или самоактуализации, которое означает переход возможного в действительно существующее. Человек и общество не заинтересованы обманывать себя и друг друга, поэтому процесс слияния, основанный на симпатии, будет происходить вдохновенно, заинтересованно и творчески. Если доверительные флюиды будут исходить от каждого человека, значит, свободная и благожелательная атмосфера восстановится во всем обществе. Она легко устанавливается в небольших коллективах, например музыкальных или спортивных (говорят, играют слаженно, как оркестр или футбольная команда), но здесь нет никаких принципиальных ограничений на численность, которая может быть расширена до границ человечества.

Абрахама Маслоу в книге «Дальние пределы человеческой психики» (1971) пишет: «самоактуализация – не миг, когда нас озаряет высшая благодать. Не стоит ожидать, что во вторник ровно в четыре часа пополудни зазвучат фанфары и вы войдете в сонм богоподобных. Самоактуализация – это напряженный процесс постепенного роста, кропотливый труд накопления крохотных побед». Маслоу, имея в виду масштабность стоящих перед человеком и обществом задач, употребляет термин «метасоветник», занимающийся «метапедагогикой». К метасоветникам он, очевидно, причислял и себя. «Люди, которых я считаю самоактуализированными, – говорит он, – которые смогли соответствовать всем критериям этого понятия, шли к этому шаг за шагом: они прислушивались к своему внутреннему голосу, они были ответственны и честны перед собой и другими, они много работали. Они познали свою сущность, поняли, кто они есть и что собой представляют, причем не только в высоком смысле своего жизненного предназначения, но и в более простом и житейском. Они поняли, что их ноги болят, когда они носят ту или иную обувь, они поняли, любят они или не любят баклажаны, сколько вина им можно выпить, чтобы продолжать держаться достойно. Ведь это составляет суть живого человека. Они познали свою собственную биологию, то, что дано им от природы, то, что невозможно или очень трудно изменить».

Абрахам Маслоу

Таким образом, сложный и длительный процесс самореализации (Маслоу предпочитает использовать термины «самоактуализация») включает множество деталей и характеристик, которые должен учитывать сам человек или метасоветник, просто психотерапевт и консультант, к которым он пришел за помощью. «Во-первых, самоактуализация – переживание, переживание всепоглощающее, яркое, самозабвенное, с полной концентрацией и абсолютной погруженностью в него. Это переживание, в котором нет и тени юношеской робости, только в момент таких переживаний человек воистину становится человеком. …Во-вторых, можно представить себе жизнь, как бесконечную череду выборов, которые мы должны совершать один за другим. И в каждом случае это выбор между движением вперед и регрессом. …Каждый раз, делая выбор, мы отдаем предпочтение честности, честнее не красть, чем красть, или, обобщая, – каждый из вставших перед нами выборов мы совершим в пользу личного роста. Это и есть движение к самоактуализации. В-третьих, уже в самом понятии "самоактуализация" заключается утверждение, что есть некая "самость", подлежащая актуализации. …В человеке всегда что-то заключено, в любой момент он уже состоялся, по крайней мере, в своей "хрящевой" структуре, как биологический индивидуум, со своим темпераментом, биохимическими реакциями и т.д., а следовательно, в нем уже есть некая самость».

К этому списку Маслоу добавляет еще несколько важных пунктов. Он говорит, что каждый должен быть ответствен перед самим собой за актуализацию собственной самости. Прислушивайтесь внимательно к своему «внутреннему голосу», который вас никогда не обманет. Услышав его, далее уже ни на кого не оглядывайтесь и выполняйте его команды, типа «Я никогда не буду курить и играть в карты». Делайте это «самозабвенно», т.е. в прямом смысле, забыв о себе, времени и месте, где вы находитесь. И помните, самоактуализация – это непрекращающийся процесс: если остановитесь, то непременно поплывете по течению, которое отнесет вас снова туда, откуда вы стремились выбраться. «Вам не обязательно совершать героические поступки, но нужно быть готовым к ежедневному и кропотливому труду выявления и актуализации собственных возможностей». Однако лучше ориентироваться на самую высокую планку, ставить перед собой трудные задачи («плох тот солдат, который не мечтает стать генералом»), чтобы процесс вашей самореализации не закончился через три дня. Цель жизни должна потребовать от вас напряжения всех сил, процесс самоактуализации не должен быть легкий. Однако малые успехи на пути воплощения мечты должны вам греть душу каждодневно. Пусть они принесут вам постоянное чувство удовлетворения. «Бывает так, – пишет "метасоветник" Маслоу, – что люди просто не обращают внимания на эти мимолетные скрытые праздники души. Вот еще задача для метасоветника – помогать людям почувствовать мгновения истинного открытия, если уж они случаются».

Где черпать силы для самоактуализации, что должно поддержать вас во время неудач, которые, разумеется, тоже будут? Тяга к развитию, к актуализации потенциальных возможностей заложена в самом человеке. Его самость является и его двигателем. Самоидентификация личности – это непростая задача, чреватая невралгическими заболеваниями, значит, помощь психотерапевта в этом случае может оказаться определяющей. Каков главный принцип психотерапевта или метасоветника? – «Принимай человека как самостийную сущность, таким, какой он есть, мы не будем вмешиваться, не будем выдвигать абстрактных требований, не будем манипулировать им». Психотерапевт должен действовать в соответствии с философией Лао-Цзы: «Если я удерживаюсь от того, чтобы приставать к людям, то они сами заботятся о себе. Если я удерживаюсь от того, чтобы приказывать людям, то они сами ведут себя правильно. Если я удерживаюсь от проповеди, то люди сами совершенствуют себя». Когда некто обратился к вам за помощью, говорит Маслоу, станьте ему Дао-учителем, Дао-другом, Дао-родителем. Не мешайте ему отыскать самого себя: пробудить свою самость сможет лишь он один. Ваше предназначение – предоставить свободу, вызвать в нем веру в самого себя, помочь отличить дурное от хорошего, поддержать в минуты отчаяния – и это все.

Этот Дао-принцип нужно распространить на процесс познания. Если вы естествоиспытатель, то растворитесь в природе, изучайте ее, не расчленяя предмет на мириады частей. «Я чувствую, – пишет Маслоу, – что настала пора гораздо более серьезно, чем двадцать лет назад, отнестись к гераклитовскому, или бергсоновскому, или уайтхэдовскому взгляду, воспринимающему мир как поток, как движение, как процесс, но никак не в виде набора предметов, существующих вне времени». Не нужно рассказывать об отдельных фактах; надо уметь воспринимать жизнь всю целиком, как учит гештальтпсихология. Атомарное мышление субъекта убивает объект исследования; анализ разрушает гештальт, и тогда нечто цельное уже не будет равно сумме частей. А чтобы этого не случилось, нужно отказаться от категории времени, посмотреть на мир глазами младенца. Долой рефлексию! Да здравствует синергетика и интеграция во всех их многообразных формах! Лучше живая эстетика, чем мертвые абстракции. «Конечный продукт абстрагирования – математическое уравнение, химическая формула, карта, диаграмма, проект, концепция, схема, модель, система – очень далек от живой реальности («карта – не территория»). Конечная цель эстетического, неабстрактного, познания – полное постижение объекта, при котором все его грани равно важны, прекрасны, одинаково достойны восхищения, при котором нет места анализу и оценке. Здесь нет стремления упростить и расчленить объект, наоборот, есть стремление к более целостному постижению его достоинств».

Помимо органичности объекта и субъекта, или связанности бытия, должна быть осознана его ценность. Самость человека направлена вовне, на других; она не может концентрироваться на одном вашем Я. Самореализовавшиеся люди нашли интерес не в своей собственной персоне, а где-то за ее пределами. Человек инстинктивно тянется к истине, красоте, доброте и пользе, которые существуют вне его биологической оболочки. Эти абстрактные понятия даются нам через материальные носители, существующие независимо от субъекта. Значит, их нужно создавать: именно в творчестве раскрывается самость человека. Самореализация только-то и может проявить себя в креативности. Маслоу разъясняет: «креативность делится на первичную и вторичную. Первичная креативность, или этап вдохновенного творчества, обязательно должна быть отделена от вторичной – от процесса детализации творческого продукта и придания ему конкретной предметной формы. Эта вторая стадия включает в себя не только и не столько творчество, сколько тяжелую рутинную работу. Успех ее в значительной степени зависит от самодисциплины творца, который порой тратит всю свою жизнь на то, чтобы освоить конкретные орудия творчества, проникнуть в сущность материала, развить инструментальные умения и навыки, прежде чем, наконец, приобретает готовность выражения того, что он видит или чувствует».

Первичную фазу креативности переживали многие, так как «многие из нас знают, что значит проснуться среди ночи взбудораженным некой идеей, вдохновением, мыслью, например, о романе, пьесе или стихотворении, рвущемся из самого сердца, – и знают, насколько редко этот творческий экстаз заканчивается чем-либо. Такое озарение не стоит и ломаного гроша. Между вдохновенным замыслом и романом, например таким, как "Война и мир" Толстого, лежит титанический труд, огромная самодисциплина, изнуряющие дни, месяцы и годы приобретения опыта, множество набросков и черновиков, отчаяние перед чистым листом бумаги, многократное переписывание набело неудачных фрагментов». И все же первый этап творчества очень и очень важен. Во многих случаях он обходится без второго этапа творчества.

«Представьте себе ребенка, – говорит Маслоу, – который, глядя на свои пальцы, постигает десятичную систему счисления. Разве это не момент постижения истины, не мгновение высшего озарения, не процесс творчества? Разве можно отмахнуться от величия этого события, исходя из некоего априорного определения, утверждения, что творчество должно быть социально полезным или что оно должно быть облечено в высокохудожественные образы или в невиданные доселе новаторские формы?» Конечно же, нет. Для реализации своего творческого потенциала, для актуализации своей самости нам нужна только вера в свои силы. «Мы должны стремиться стать другими – людьми, которым ни к чему делать мир статичным и замораживать его в неизменном виде; людьми, которые не видят необходимости делать то, что делали их отцы и деды; людьми, которые с уверенностью смотрят в неведомый завтрашний день; людьми, настолько уверенными в своих силах, чтобы с воодушевлением смотреть в лицо грядущим переменам и жить, импровизируя и приспосабливаясь к ним. Это и есть новый тип человека, если хотите, гераклитовский тип. Общество, взрастившее таких людей, сможет выжить; общество, которое не сможет вырастить такого человека, обречено». Такова жизненная позиция Абрахама Маслоу, которая совпадает с его психологической концепцией. В этом совпадении я усматриваю немалое преимущество.

Скептик

Скептик: Поддерживать в людях «наивность», возвращать их в детство, морочить им голову древнекитайской и древнеиндийской философией не только не правильно, но и преступно, если вы имеете дело с обыкновенными людьми, ведущими современный образ жизни. Даосизм и дзэн-буддизм можно изучать в практическом аспекте (проходить «восьмеричный путь», ловить «сатори», приручать «быка», усмирять гордыню и т.д.), когда вы являетесь отшельником или членом какой-нибудь религиозной секты, где вам не угрожают «язвы капитализма» и вы не собираетесь стать активным и полноценным гражданином культурно-индустриального общества.

Маслоу – проповедник абсолютно нежизнеспособной философии кота Леопольда, который призывал: «Ребята, давайте жить дружно!» Это потому, что его однобокое учение, как и этическое учение Селье, было одним из многих компонентов мировоззрения середины ХХ века. Нравоучения Маслоу и Селье являются необходимым дополнением к философии джунглей. Оба мыслителя жили в эпоху движения хиппи, которое возглавил Тимоти Лири. Именно он, амбициозный гарвардский психолог, исповедовал теорию «гераклитовского человека». Тогда было модно учение о приспособлении человека к быстроменяющимся социальным условиям, растворении индивидуальной жизни в жизни всего общества. Но не забывайте, что Лири ратовал и за ЛСД-терапию. Так что всю эту гуманистическую идеологию, которую сегодня связывают с именами Селье, Маслоу и Роджерса, надо рассматривать в контексте со второй сексуальной революцией и движением «новых левых». Неотъемлемой частью «гуманизма» прошлого века была сексуальная распущенность, оправданная философией «Эроса и цивилизации» Герберта Маркузе.

Много полезного было сделано под гуманистическим знаменем. Так, известный политик и психиатр Томас Шац в 1960 г. выступил за реорганизацию учреждений психического здоровья в связи, как он выразился, с «мифом о душевных заболеваниях». Он считал, что «сказки» о неврозах нужны тем, кто хочет ущемить свободы. Болен не человек, говорил он, а общество; чтобы вылечить человека, надо оздоровить общество. На этой мощной социальной волне по всему миру, в том числе и в СССР, началось гуманистическое движение «за права человека» и против «использования психиатрии в карательных целях». Объективно оценить гуманистическую проповедь Маслоу можно только в контексте работ Лири, Шаца, Маркузе и прочих идеологов хиппи, левого движения и шестидесятников, иначе все выглядит слишком односторонне и нереалистично. Но такой всеобъемлющий анализ уведет нас в сторону, чего не хотелось бы сейчас делать. Поэтому мы выберем другую позицию для оппонирования. Вы, уважаемый Удод, вместе с Маслоу сконцентрировались на даосизме. Что ж, посмотрим на него с точки зрения современных представлений о науке и морали.

Древневосточная философия – это все-таки философия, т.е. некая мировоззренческая позиция, которую вряд ли можно напрямую связывать с наукой, пусть даже и психиатрией. Тот, кто говорит, что «Дао Дэ Цзин» – вполне научное сочинение, тот плохо знает, что такое наука в ее нынешнем смысле слова. Я оставляю в покое Ганса Селье, поскольку этот человек является настоящим ученым и его моральное учение основывается на конкретных результатах, вытекающих из физиологии человека. Другое дело Маслоу. Он выходец психоаналитической школы, в которой нет никакой науки. Рассказывая о своей теории познания, Маслоу отчасти подтверждает это. Похоже, он слабо представляет эпистемологию физики, астрономии и аналогичных систем знаний. Если вы собираетесь постигать объективную реальность художественными образами, то не употребляйте для такого рода творчества слово «наука».

Когда Маслоу в своей книге «Мотивация и личность» написал: «Добраться до истины может любой художник, любой философ и писатель и даже землекоп, если у него есть творческая жилка…», он, очевидно, понимал несколько иную «истину», чем ту, к которой стремится физик. Я начинаю опасаться за судьбу завтрашней науки, когда он говорит: «Естествоиспытатель с поэтической, философской или даже просто мечтательной натурой, несомненно, будет лучшим ученым, нежели его более ограниченный коллега». Маслоу заблуждается, когда пишет: «Логично было бы предположить, что в хорошем ученом уживаются и артист, и художник, и поэт». Можно быть уверенным, что физику повредит его большой поэтический, художественный или артистический дар, так как в этом случае его научные труды будут перегружены фантастическими образами, не имеющими ничего общего с реальностью. Это так же очевидно, как и то, что выдающиеся музыкальные способности вряд ли помогут побить рекорд в забеге на стометровку – здесь требуются слишком разные физиологические качества.

Маслоу пишет, что «грань, отделяющая ученого от неученого», очень расплывчата, что «историей развития естествознания может заниматься и историк, и естествоиспытатель». Трудно с этим согласиться. Специалисту по истории Французской революции не интересно участвовать в диспуте, где обсуждаются перипетии развития теории относительности Эйнштейна; он ничего не поймет. По мнению Маслоу, «не секрет, что многие люди, числящиеся научными сотрудниками и получающие деньги в кассе какого-нибудь научно-исследовательского института, ни разу в своей жизни не провели и, скорее всего, никогда не проведут ни одного эксперимента…» Потому и не проведут квалифицированного эксперимента, что у нас зачастую «пироги печет сапожник, а сапоги точит пирожник». Критерий разделения ученого от неученого всегда найти можно; например, им может стать сдача экзамена по высшей математике.

Вывод психолога-гуманиста, прозвучавший заключительным аккордом к первой главе книги «Мотивация и личность», кажется банальным и даже ошибочным. Он пишет: «Улучшение социальных условий жизни, раскрепощение науки и учебного процесса, повышение заработной платы и прочие малонаучные вещи помогают ученому глубже и полнее познать истину». Разумеется, любому человеку нужно создавать нормальные условия жизни, в том числе и ученому. Только ведь сытность обеда нисколько не прибавит ума, а скорее вызовет сонливость. Замена сношенных башмаков на добротные ботинки скажется на развитии науки в той же мере и на развитии живописи. Ясно, что в какой-нибудь нищенской африканской стране гораздо меньше условий для самоактуализации человека, раскрытия его талантов, чем в развитой европейской. В США больше лауреатов Нобелевской премии, чем в Индии, однако в Индии меньше, чем в США, и чемпионов Олимпийских игр, и выдающихся оперных певцов. Этот трюизм не стоит обсуждения, между тем Маслоу гуманитарным вопросам оздоровления и улучшения жизненных условий в связи с умственным развитием человека посвятил немало страниц.

Лао-Цзы укрощает демонические силы (Юань Кэ «Мифы древнего Китая»)

Теперь по поводу даосской психиатрии. Даосизм в лице Лао-Цзы и конфуцианство в лице Кун Фу-Цзы зародились примерно в одно и то же время – на рубеже VI и V вв. до Р.Х. Их преимущества и недостатки, а также многовековое противостояние хорошо известны. Конфуцианство – это книжная философия верхов, государственных чиновников и дворцовой аристократии, она насквозь пропитана коллективистским духом. Даосизм – философия низов, беззащитного населения, преимущественно сельского, которое полагалось только на свои силы и знания природы; она носила индивидуалистический характер. Конфуций и его последователи провели политику «исправления имен», в ходе которой в Китае были запрещены или уничтожены книги мифологического, религиозного и мистического содержания. Они осуществили «культурную революцию», в результате которой на долгие времена установилось светское правление, какое было у нас в России после Октябрьской революции. Конфуцианцы поощряли «народную» поэзию и изобразительное искусство. При них в Китае стали развиваться геометрия и астрономия, достигшие вначале даже больших успехов, чем в Древней Греции. Впоследствии конфуцианскую идеологию потеснил буддизм, пришедший из Индии. Индия для Китая играла примерно такую же роль, как Греция для Италии или Англия для Франции.

Расцвет даосизма приходится на китайское Средневековье, когда буддизм был вытеснен на периферию азиатского континента – в Индокитай, Бирму, Корею, Японию, Монголию, Бурятию. Тогда в крупных административных центрах верх снова одержало конфуцианство, но в сельской и горной местностях возобладал даосизм. Даосы распространяли религиозно-мистические знания: знахарство, астрологию и, особенно, алхимию. Китайские алхимики в чем-то достигли даже больших «успехов», чем европейские. Таким образом, даосы – сторонники тихого отшельничества и мистической философии, а конфуцианцы, напротив, приверженцы светского этикета и искусства. Даосы в течение многих веков вырабатывали более или менее эффективную линию поведения против конфуцианского официоза. Маленькому человеку выгоднее было не гневить чиновника, держаться от городской суеты подальше, предаваясь размышлениям о сущности бытия. Отсюда возникла даосская проповедь скромной и аскетической жизни.

Содержание нравственного учения Конфуция, изложенное его учениками в книге «Лунь Юй» («Беседы и высказывания»), сводится к концепции идеального человека, которого можно и нужно создать путем правильного воспитания. Устанавливая свод правил нравственного поведения, Конфуций руководствовался пятью основными идеями: человеколюбие (жэнь), справедливость (и), этикет (ли), знание (чжи) и уважение (сяо). Основой гуманности в обществе, по его мнению, является почитание старших.

Страна – это большая семья и государь в ней – глава семьи, который пользуется непререкаемым авторитетом. Благородный муж (идеальный человек) избегает крайностей и придерживается срединного пути, идея которого совпадает с христианской заповедью: не делай другим того, чего сам себе не желаешь (этот же принцип лежит в основе этики Канта). В «Ли Цзи» сказано: «проявлять к отцу такое же отношение, какого ты требуешь к себе от своего сына; проявлять к государю такое же отношение, какого ты требуешь к себе от своих подданных, проявлять к старшему брату такое же отношение, какого ты требуешь к себе от своего младшего брата; проявлять к друзьям такое же отношение, какого ты требуешь от своих друзей». Здесь «ты» всегда занимает срединное положение относительно крайних членов. Придерживаться середины – значит не проявлять крайних чувств удовольствия, радости, гнева, печали; вести себя ровно, осторожно, доброжелательно.

Конфуций

Суть конфуцианства во многом сводится к государственному морализму и придворному славословию, превозносящему послушание и авторитет высшего чиновничества. В основе конфуцианской этики лежит ритуал – общепринятый трафарет поведения (узор-ли), имеющий исключительно устойчивую форму. Именно этим можно объяснить необыкновенно продолжительный успех данного учения. Моральные сентенции книги «Лунь Юй» и сегодня выучиваются наизусть в начальной школе и затем сопровождают каждого китайца на протяжении всей его жизни. Некоторые из этих сентенций непонятны для некитайцев, скажем: «Теперь чаши для вина стали иными. Разве это чаши для вина? Разве это чаши для вина?»; другие кажутся банальными: «Благородный муж стыдится, когда его слова расходятся с поступками». Но большая часть афоризмов вполне разумна, полезна и может быть использована в повседневной жизни. Какие-то из них передают исключительно конфуцианскую точку зрения на жизнь; например, такая сентенция: «Знающий должен уступить любящему, а любящий должен уступить наслаждающемуся». Какие-то из них распространяются и на конфуцианцев, и на даосов. Разумеется, первые будут чаще использовать иероглифом ли, означающий этикет, социальный регламент, нормы общественного поведения. Конфуцианцы говорят, что без свойств, передающихся иероглифом ли, человек умный и искренний становится деревенщиной или человеком суетливым и опрометчивым.

Даосы рассуждали примерно так: что проку от чопорного мудрствования и показного этикета, если истина внутри нас? Кому нужна государственно-чиновничья правда жизни, если каждый из нас есть часть природы? Какой вельможа научит вас слышать дыхание естества, если вы сами не захотите увидеть мир таким, каким его видят звери? К чему вычурная фраза и где найти слова, чтобы передать первозданную прелесть природы? Не нужно слов! Поменьше суеты. Блеск нарядов, напыщенность речей и торжественность церемоний выдают фальшивость намерений. Вы говорите о следовании по «естественному пути», который подсказывает вам Небо? Не оно ли научило вас, как найти себе богатство и положение? Чем вы озабочены, не успехом ли своей чиновничьей карьеры и не благополучием ли своего общественного положения? Лицемеры! Перестаньте обманывать себя и других! Не ищите истины там, где ее нет! Займитесь поиском настоящего естества!

Но было бы ошибкой думать, что Лао-Цзы где-нибудь посмел бы произнести эту протестную тираду. Такая критика тоже была бы рассчитана на некий внешний эффект, а он не хотел вставать в позу, произносить обличительные слова в адрес чиновников. Он был против морализма и учительства в любых их проявлениях. Как и Сократ, он книг не писал. Та скромная книжечка «Дао Дэ Цзин», что осталась после него, написана, скорее всего, каким-нибудь китайским Платоном, его учеником. В этой книге нет ничего искусственного и напыщенного – того, что мы находим в конфуцианских текстах. Главным для даосов стала не имитация жизни в рамках какого-то внешнего, формального ритуала, а глубокое погружение в мир собственных переживаний и природный мир, который был у них перед глазами. Естественный путь для Лао-Цзы ассоциируется с понятием Дао, которое фигурировало, однако, и в текстах конфуцианского канона, состоящего сначала из пяти, а потом из 13 книг. Конфуцианцы только и говорили о следовании по пути Дао; они воспевали этот «естественный путь» в своих лирических поэмах и хвалебных одах, имея в виду единственно правильную дорогу общественной жизни. Светская культура как раз и состояла в умении владеть художественным словом, поэтому конфуцианцы были прекрасными литераторами.

Каково же было их удивление, когда они услышали такие речи: Дао, которое может быть выражено словами, не есть истинное Дао; имя, которое может быть названо, не есть истинное имя; тот, кто много говорит, как раз ничего и не знает об истинном Дао; тот, кто знает, не говорит, тот, кто говорит, не знает; истинные слова не изящны; красивые слова не заслуживают доверия; добрый не красноречив, краснобай не может быть добрым; знающий не будет доказывать, доказывающий ничего не знает. Оказывается, конфуцианцы, эти надутые, тщеславные всезнайки, изъясняющиеся цветисто, понятия не имеют о Дао. Хотя они только и делали, что упражнялись в бесконечных словопрениях, выводя поэтические узоры-вэнь. Такое откровение даосов не могло не задеть самолюбия конфуцианцев, кичливо гордящихся своей эрудицией.

За отрицанием словесной оболочки у даосов скрывалось нечто большее. По сути, они провозглашали идею невозможности познания первоосновы бытия в рациональных формах. Дао не выразимо не только в словах, но и в представлениях; ему нельзя дать законченную дефиницию. Как только истинное Дао получает имя, т.е. определение, оно тут же превращается в ложное Дао. Определению поддаются произведенные от него конкретные вещи; само же первоначало мира есть тайна. Однако эта тайна может приоткрыться человеку, который не подвержен житейским страстям. Лао-Цзы заложил фундамент для будущей медитации и алхимической практики, получивших господствующее положение в средневековом Китае, но в Древнем Китае темные знания пока еще никак не проявили себя. Религиозность и мистика у Лао-Цзы практически отсутствуют. Он, наряду с Кун Фу-Цзы (говорят, что они встречались и дискутировали), выступает просто учителем умеренной жизни.

Лао-Цзы учит, что было бы ошибкой что-либо выставлять за образец. Если сказать, что вещь ценна, то обязательно найдется вор, который захочет украсть ее. Если сказать, что этот человек мудр, а тот нет, то между ними возникнет ссора. Поэтому воздерживайтесь от всего, что могло бы вызвать зависть или задеть чье-либо самолюбие. Лучше вообще ничего не делать и ничего не говорить, тогда не о чем будет и сожалеть. Принцип недеяния, пассивного принятия всего, что бы ни случилось, будь оно плохим или хорошим, становится главным принципом даосов. Своему Дао, которое несколько отличалось от формально-церемониального Дао конфуцианцев, они дали такие скрытые свойства, как спонтанность, непредсказуемость, невидимость, ненасильственность, отсутствие напряжения. «Кто поднялся на цыпочки, – говорят даосы, – не может долго стоять. Кто слишком широко шагает, не может долго идти. Кто выставляется, того не заметят. Кто хвастается, тот не прославится. Кто нападает, того когда-нибудь и побьют. Кто сам себя возвышает, тот никогда не возвысится. Таких не любят. Поэтому человек, следующий естественным Дао-путем, никогда не сделает этого».

Современное либеральное общество ближе к конфуцианству, а церковно-монашеская этика – к даосизму. Историки культуры западного общества прекрасно знают нравственные произведения Сенеки, Монтеня, Бэкона, Декарта, Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Ницше. Все они достаточно гуманистического характера (исключение составляет, пожалуй, Ницше), но все же какие-то из них больше тяготеют к конфуцианству, а какие-то – к даосизму. Молодым людям, жаждущим самореализоваться, в частности, в бизнесе, нужна активная, даже наступательная позиция в жизни, которая ничего общего не имеет с позицией даосов. Несколько циничные советы раздавали Бэкон и Декарт. Особенно много их можно найти в современных книгах типа «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей», «Как стать успешным», «Как заработать миллион». Но таких советов почти не дает Маслоу или Селье.

Последний из названных здесь «учителей жизни» к «долговременной цели» гордого человека отнес, например, цель служения «сильным мира сего». Для Селье «склоняться перед сильным или быть сильным», по сути, одинаково почетно, поскольку «это долговременные цели». Что значит для него выражение «склоняться перед сильным»? Это значит, пишет Селье: «Умилостивить Бога. Преданно служить верховной власти (королю, королеве, князю), воплощающей и символизирующей Отечество или Родину. Служить своей стране. Верность политической системе, какой бы она ни была (демократическая республика, монархия и т.д.). Стремиться к благу семьи, жертвуя собой ради супруга (супруги) и детей. …Несгибаемая и непоколебимая приверженность кодексу чести» и т.д. Мне кажется, эти цели подпадают под каждодневные задачи наряду с мытьем рук, стиркой грязного белья и уборкой квартиры. Они не позволят вам по-настоящему самореализоваться.

Предположим, вы не хотите реализовать себя в интеллектуальной сфере, не мечтаете стать великим ученым, философом или религиозным деятелем. Вы также не хотите идти на установление нового мирового рекорда в каком-либо виде спорта. Вам просто импонирует активная жизненная позиция и вам неважно, чем вы конкретно при этом заняты. Что ж, достойной целью, претендующей на высвобождение вашего творческого потенциала, могла бы быть, например, такая – добиться должности директора крупного банка. Это потребует соблюдения следующего набора предписаний.

Советчик

Следите за своей речью. Исключите из нее резкие и оскорбительные слова и выражения. Вместо слова «обманул» скажите «исказил», «упустил из виду», «не совсем точно передал». Не надо говорить «плохо», скажите «нехорошо» или «есть недочеты». При беседе чаще прибегайте к риторическим выражениям типа: «все могут видеть, что я не желал ни обойти что-либо молчанием, ни затемнить своим изложением», или «эту проблему оставим более мудрым людям, чем я», или «обойдем эту тему таким образом, чтобы не терять ее из виду». Держите наготове пять–десять дежурных шуток; иной раз вовремя сказанное шутливое слово поможет вам выйти победителем в серьезном споре. Не высказывайте все свои мысли разом, оставьте кое-что на будущее. Вопрос излагайте по частям и постоянно следите за собеседником. Если говорить размеренно, то можно заранее по глазам определить расположение или неудовольствие собеседника. В зависимости от этого вы сможете легко изменить ход рассуждений или вовсе умолкнуть. Собеседник, в свою очередь, лучше взвесит ваши слова. Помните, никто не обладает таким блестящим красноречием, чтобы первым же словесным залпом убедить оппонента. Дайте ему возразить на ваши второстепенные аргументы, потом выкладывайте ваш главный довод.

Убеждать можно не только при помощи фактов и логики, но и доводами, которые просто литературно красивы. Апеллируйте к положительным чертам характера собеседника, непременно отметив их вслух, посетуйте на свои недостатки. Аргументы вроде «прекрасно умереть за Родину» более уместны на трибуне, чем в личной беседе. Не будьте слишком справедливы и честны; об этих качествах лучше вообще забыть при деловом разговоре. В жарких дискуссиях важно оставаться спокойным: говорите негромко и в одном тоне, без жестикуляций. Начав говорить, не высказывайте ни большой радости, ни сильного разочарования. Как бы не было неправдоподобно ваше утверждение, если на нем настаивать, оно непременно заронит сомнение в душу собеседника. Выражением лица слов своих не отрицайте, так как ему больше веры, чем словам. Больше слушайте, чем говорите, и чаще спрашивайте, чем отвечайте. Говорить о посторонних людях хорошо или дурно одинаково опасно; воздержитесь от оценок и не спешите с выводами. О самом себе разговора не заводите, себя в пример не ставьте. Желая пожурить другого, начните с перечисления его достоинств. Клевете и слухам значения не придавайте. Если ваш собеседник гордится своими личностными качествами, поддержите его в этом, даже если он обманывается. На притворство отвечайте притворством, на искренность – тоже притворством. Глупых людей можно оценивать по их словам, умных – только по делам и не доверяйте их словам.

Соблюдение одних только этих правил обеспечит вам успех в общении с партнерами. Но есть ли в них хоть какая-нибудь психология? Да, есть, если под психологией понимать не науку, а правила этикета. Усвоение их после некоторой тренировки ничем не отличается от усвоения правил уличного движения; и здесь, и там науки присутствует одинаково мало. Полные энергии люди, желающие реализовать себя в открытых организациях западной цивилизации, быстрее выберут конфуцианский алгоритм действий. Они не станут прибегать к даосским увещеваниям и сами не поймаются на них. Методика внушений, приказов и запретов, отвергаемая гуманистической психиатрией, в жестко детерминированном обществе, в частности в бизнесе, оказывается намного эффективнее, чем какой-нибудь психоанализ, катарсис или исповедь. Лучше рассчитывать на худший вариант, а это значит, что удобнее исходить из предположения, что человек далеко не столь хорош и благороден, как этого бы вам хотелось. Он безжалостен и ненасытен, а потому всегда попытается отнять у вас все и не дать ничего взамен. Потворствуя ему, вы станете нищим. Не надейтесь, он не подаст вам милостыни; так вы и умрете в нищете с вашей даосской философией.

Если же вы хотите научить человека выживать в жестких условиях, воспитывать его нужно по таким же суровым законам. Это иллюзия, будто даосскую или буддийскую твердость духа можно воспитать гуманными средствами. Если вы в состоянии истязать себя ради высвобождения заложенных в вас талантов, значит вы сильный человек изначально. Если же вы только собираетесь закалиться, нужно, чтобы жесткость пришла со стороны воспитателя. Методика невмешательства здесь будет губительной.

Что касается общества в целом, то попытки его радикального переустройства на протяжении всей истории осуществлялись многократно. Все реформаторы и революционеры стремились построить справедливое и счастливое общество. Сколько вдохновенных утопий было написано – Платоном, Мором, Кампанеллой, Оуэном, Фурье – и вот теперь Маслоу предлагает свой вариант. Вдаваться в анализ уже развенчанных утопий, чтобы показать, что ее очередная модификация столь же призрачна, как и все предыдущие, я не стану. Поверьте мне на слово, уважаемый Удод, что наш психиатр из Америки не изобрел ничего оригинального. Если образ строителя светлого будущего он срисовал с текстов «Дао Дэ Цзин», то сам проект обустройства гражданского общества он мог бы позаимствовать у Монтескье или Руссо. Разница в проектах будет небольшой: те поручали социальные реформы профессиональным политикам и литераторам, Маслоу надеется на психиатров и социальных работников (метасоветников). А это еще хуже, чем реформы доверять философам, которые загубят любое начинание в бесконечных дискуссиях о том, как надо или не надо поступать в каждом конкретном случае.

Маслоу – демагог; четких предписаний у него нет, или, во всяком случае, диапазон их действия чрезвычайно расплывчат. Все крутится возле одной идеи о «добром» человеке и «хорошем» обществе. Эта банальная идея в зависимости от конкретной жизненной ситуации представляется у него все новыми и новыми словами. Книги его, похоже, возникли не в результате тщательного обдумывания в тиши кабинета, а из сумбурных бесед на семинарах со студентами эпохи хиппи. Беда их не только в том, что материал плохо структурирован, много повторов, но и в том, что автор почти не опирается на серьезный анализ своих предшественников. Поскольку он поставил ученого в один ряд с философом, поэтом, художником и священнослужителем, то его гуманистическая психиатрия тоже заняла место между «Экклезиастом» и «Городом Солнца».

Дефицитом научности страдает не только «гуманистическая» литература, но и весь корпус книг по современной психологии и психиатрии, начиная с Зигмунда Фрейда. Под научностью я здесь понимаю рациональность и обоснованность теорий, которые пока что держатся исключительно на авторитете их авторов. Авторитет этот пришел к ним не в результате открытия каких-то бесспорных истин, а по причине поднятого вокруг них шума, который обычно возникает вокруг новоявленных благодетелей. Нынешняя литература по психологии больше является беллетристической. Практикующих психиатров можно поставить на одну доску с артистами разговорного жанра или исповедниками. Их слово, может быть, и лечит, но в той же мере, как и слово сатирика и духовника. Маслоу – это Савонарола наших дней, и это самый лестный отзыв о нем. Он тоже, как и настоятель монастыря, взывает к совести падших, только делает это менее результативно, чем флорентийский священник. Между тем одно крепкое словечко сержанта российской армии, обращенное к взводу новобранцев срочной службы, действует намного эффективнее, чем все слова, сказанные американским психотерапевтом-гуманистом за всю его долгую карьеру.