Проблемы египтологии

Нефертити — адекватный образ

Влияние на государственные дела охотно приписывают супруге Эхнатона:

• Она глядит на властелина постоянно непрестанно.
• Навеки вечные она бок о бок с царем подобно тому, как небо остается с тем, кто в нем (т.е. с солнцем).
• Оно (солнце) одарило его (царя) тысячью тысяч празднеств тридцатилетия, (тем временем как) великая царева жена, его возлюбленная, владычица обеих земель, Нефертити — пусть живет она вечно! — бок о бок с Эхнатоном.
• Поставило ты (солнце) сына твоего, любимца твоего, живущего правдою, владыку обеих земель, Эхнатона (так, что) он жив с тобою вечно, (тем временем как) великая царева жена, возлюбленная его, владычица обеих земель, Нефертити — пусть живет она вечно! — (находится) бок о бок с ним, творя то, чем довольно сердце твое, видя, что творишь ты повседневно, и ликует он при виде красоты твоей.

Гранитная голова Нефертити в зрелом возрасте (подлинник, XIV век до н.э., Египетский музей в Берлине). Скульптурная композиция (ниже см. ее целиком) выполнена в традиционном для Древнего Египта стиле: в ней нет характерных для амарнского искусства искажений. Следовательно, можно надеяться, что художник изобразил царицу самым адекватным образом. Нижняя часть памятника недоделана, но вся композиция царской четы разрушена. Очевидно, скульптор прекратил работы вскоре после смерти Нефертити и Эхнатона и незадолго до разрешения города. Таким образом, лицо царицы здесь запечатлено в том виде, как оно выглядело в последние годы жизни царицы.

И действительно, изображения на стенах гробниц, храмов, дворцов, на их столбах, на божницах, на плитах неизменно показывают царицу рядом с супругом. Их изображают вместе в семейном кругу, у себя дома. Вот они вместе оплакивают умершую дочь Мекетатон.

Мы постоянно видим также царя и царицу служащими вместе лучистому солнцу. Таких изображений в Ахетатоне (Амарне) множество, а исключения — величайшая редкость. Без какой-либо спутницы царь служит лучистому солнцу обыкновенно лишь в ранние годы до выдвижения Нефертити. Позже он служит без нее разве только тогда, когда вместо Нефертити с ним служит его побочная жена или его мать, вдовствующая царица Тэйе (Тия).

Вместе Эхнатон и Нефертити отбывают в храм на разных колесницах или оба на одной, вместе вступают на наружный двор храма, вместе поднимаются на площадку перед жертвенником на следующем дворе, вместе покидают храм на колеснице. Вместе царь и царица посещают гробницу приближенного. Рядом с царем показывается царица и на выходах чисто государственного порядка.

Если она присутствует бок о бок с царем в дворцовом окне, когда награждается вместе с мужем Эйе ее кормилица Тэйе или же ее собственный домоправитель Ми-рэ, то это можно объяснить близкими взаимоотношениями с награждаемыми. Присутствие царицы при награждении верховного жреца семейного храма царской семьи тоже не вызывает вопросов. Но царица показывается в окне с супругом и тогда, когда золотом награждаются правитель Ра-мосе, стольник П-рен-нуфе, второй жрец государственного храма Пи-нхас.

Она стоит рядом с царем, когда тот на дворе перед храмовыми складами осыпает золотом верховного жреца солнца Ми-рэ. Она сидит рядом с мужем во дворце, когда фараон дарует временщику Туту доходы с государственных и храмовых должностных лиц. И она же появляется в окне с царем при возведении Туту в верховного жреца фараона и Ми-рэ в верховного жреца солнца. Вместе с царем ее несут в золотых носилках принимать дань подвластного мира, и рука об руку сидят они оба на возвышении, обозревая. На одной колеснице с мужем царица объезжает столичные заставы, в сопровождении сановников, под приветствия городской стражи.

Компьютерная сборка скульптурной композиции царской четы;
осколки ее найдены в 2001-2004 гг. в Амарне (Ахетатоне);
голова царицы найдена в 1912 году Борхардтом (см. выше).

Царицу с царем показывают также вместе изваяния, хотя и не так бесконечно часто, как плоскостные изображения. То царь и царица стоят рядом, а ее левая рука покоится в его правой, то они сидят вместе, причем царица обвивает одной рукой стан мужа. Вот оба стоят рядом друг с другом и держат перед собою скрижали с солнечными и царскими именами. Подобные изваяния вырубались в скале подле надписей на границе новой столицы, т. е. подле памятников государственного значения.

Следует ли, однако, из всего сказанного, что царица Нефертити участвовала в управлении государством? Узнать это из самих изображений нельзя. А то, что вместе с царем и царицей на плоскостных изображениях почти всегда, а в виде изваяний довольно часто представлены маленькие дочери, доказывает, что одно появление рядом с царем еще не свидетельствует о влиянии на государственные дела. Если девочек изображали не по причине такого влияния, то почему мать должны были изображать обязательно из-за него? Маленькие царевны сопровождают родителей даже на изображениях самого что ни есть государственного порядка: при назначении сановников, при награждении их, при приемке иноземной дани...

Но имеются и такие изображения, на которых царица как будто бы показана деятельно и лично трудится на государственном поприще. По крайней мере, так подобные изображения подчас толковались современной наукой. Речь идет о росписях, покрывавших снаружи легкие сооружения на царских судах. Царица на таких изображениях не только глядит, как ее муж заносит оружие над головой неприятеля, но делает то же сама, к тому же единолично, одна, без супруга.

Однако никто, конечно, отсюда не сделает вывода, что Нефертити собственноручно поражала иноземных врагов Египта. А если эти изображения не более как условность, то умозаключать по ним о действительной, а не условной государственной деятельности царицы никак невозможно. В этом смысле ее воинственные изображения имеют не больше значения, чем ее звания «владычица обеих земель», «госпожа Верховья и Низовья», «госпожа земли до края ее» или такие общие места, как «скажет она вещь всякую, и сотворятся те». Бесспорно, Нефертити была «владычицею дворца», «большою во дворце», но ее значение вне дворца точнее, возможно, передавало обозначение «госпожа женщин всех», но не «мужчин».

Голова цветной Нефертити, долгое время считавшаяся подлинной. Сегодня существует масса аргументов, свидетельствующих о том, что этот артефакт является подделкой под археологическую находку. Он был изготовлен по указанию Людвига Борхардта в 1912 году для продажи богатым частным коллекционерам.

То, что известно о хозяйственных владениях царицы, тоже не дает оснований отводить ей какое-то самостоятельное, независимое место в государстве. Известно, что в составе ее хозяйства имелись виноградники, расположенные, по-видимому, в основном на «потоке западном», иными словами, в Низовье, но, видимо, также в «Котловине Южной». Судя по относительному обилию винодельческих пометок на сосудах, упоминавших «дом (т. е. хозяйство) Нефертити», виноградники царицы могли быть значительных размеров, имелся и склад, хранивший «вино доброе». Но всего этого недостаточно, чтобы приписать хозяйству царицы особое значение в государстве.

У царицы был свой «женский дом (йпт)», обособленный от дворца Эхнатона. О том же свидетельствует и обет царя, данный при основании новой столицы: «Сотворю я дома царевой жене в Ахетатоне на этом месте». Спрашивается, можно ли опознать в развалинах дворцовых сооружений посреди Ахетатон остатки дворца царицы?

Дж. Д. С. Пендльбюри полагал, что помещение с передней и умывальной могли быть царской опочивальней. На царя или царицу намекает изображение царской семьи на стене передней. Никаких следов обитания здесь двух лиц нет. Наоборот, то обстоятельство, что умывальная одна и в ней всего одна каменная плита-лежанка со стоком для воды с нее в полу, позволяет предполагать, что тут обитало одно лицо. Предпочтение должно быть, конечно, отдано царице из-за расположенных неподалеку спален шести царевен, которые, как заявлял сам царь в одной из своих клятв о новой столице, состояли непосредственно «под рукою» матери, а не отца. Выходит, что показания надписей об отдельном, особом местообитании царицы как будто вполне согласны с данными раскопок. Царь в таком случае должен был обитать в соседнем главном дворце.

Основывая новую столицу, царь клятвенно заверял, что воздвигнет также особый солнечный храм имени царицы: «Сотворю я сень Ра жены царевой… на юге». Однако можно согласиться с X. В. Фэермэном, что эта южная «сень Ра», вероятно, не что иное, как «сень Ра» в царской усадьбе на юге Ахетатона. Ну, а та «сень Ра» до передачи ее царевне Ми-йот принадлежала не Нефертити, а побочной жене царя Кэйе.

Известняковая голова Нефертити, которая найдена в Амарне в районе пограничной стелы Q. Артефакт был передан в 1907 году Гарисом Дэвисом в дар Каирскому музею. Возможно, именно эта голова послужила прототипом для изготовления цветного бюста Нефертити. Подлинная находка Дэвиса демонстрирует нам, что происходит с известняковой скульптурой после 3,4 тысячи лет нахождения ее в грунте. Бюст Нефертити Борхардта тоже изготовлен из этого же материала.

Отсутствие определенных известий о «сени Ра» царицы вызывает некоторое недоумение, поскольку о «сенях Ра» других представительниц царствующего дома сведения имеются. Известны «сень Ра» вдовствующей царицы Тэйе, старшей царевны Ми-йот, другая ее «сень Ра», переименованная из чужой «сени Ра», «сень Ра» третьей царевны Анхес-эм-п-йот, «сень Ра» дочери царевой от утробы его, возлюбленной его, Ан-хес-эм-п-йот», «сень Ра» побочной жены царя. Приходит на ум даже мысль, вероятно неправильная, что «сень Ра» царицы так и не была воздвигнута, потому что личный солнечный храм царской семьи «двор Атона», полный изваяний ее членов и расположенный подле вероятного дворца царицы, с лихвой заменил собою такую «сень», хотя первоначально царь имел в виду соорудить «сень Ра» царицы особо от «двора Атона».

И все-таки осколок столба с остатками надписи из того самого бокового крыла дворца, которое обычно принимают за женский дом фараона, мог бы свидетельствовать, что здесь или где-то поблизости находилась «сень Ра» царицы. Царица имела не только свое особое хозяйство, свое особое казнохранилище, свой особый дворец, она имела и свои особые царские корабли с кормилами, увенчанными ее резною головою, и с беседками, украшенными ее изображениями с мужем и без него. Но как бы то ни было, ни угодья, ни производства, ни сооружения, ни прочие известные нам богатства царицы не таковы, чтоб на основании их одних можно было умозаключить о большом ее влиянии на государственные дела.

В июне 2006 года с помощью компьютерного томографа удалось установить, что внутри цветного бюста Нефертити, изготовленного по поручению Борхардта, находится грубо высеченная известняковая заготовка, на которую наносилась гипсовая штукатурка. Здесь показан кадр из кинофильма «Одиссея Нефертити», демонстрирующий лицевую поверхность известняковой заготовки.

Правда, есть одно прелюбопытное явление, которого мы еще не коснулись. Имеется в виду отношение, в которое ставится царица к солнцу. Это отношение напоминает то, в котором состоит к своему лучезарному «отцу» сам «Единственный для Ра» — Аменхотеп IV. Когда за именами царя следует имя Нефертити, им большей частью предпослано имя солнца. Тем самым царица помещается как бы на одну доску с царственным светилом и его «сыном».

На изображениях солнечный круг не простирает своих рук-лучей ни к кому из подданных, даже к дочерям-царевнам или к побочной жене фараона Кэйи. Солнце простирает руки-лучи только к венценосным особам, Эхнатона и Нефертити. Оно обнимает их лучами-руками, касается ими их венцов, поддерживает венцы, подносит к носам царственной четы знак жизни.

Впрочем, в солнцепоклоннической столице такого выдвижения в один ряд с солнечным именем удостаивались также имена покойного Аменхотепа III и его здравствующей вдовы Тэйе. Равным образом каждому из них протягивает свои руки-лучи солнце и подносит к носу по знаку жизни. Хотя умерший фараон и его вдова далеко не часто появляются на памятниках новой столицы.

Любовь солнца к фараону — общее место в солнцепоклоннической письменности. Но не он один — «возлюбленный Атона». «Любимою Атона живого» является и Нефертити. И если солнцу говорят: «Восходишь ты, чтобы дать ему (т. е. царю) вековечность, умиротворяешься ты (т. е. заходишь), (да) дашь ты ему вечность», то и для царицы «восходит Атон, чтобы дать ей жалование (т. е. милость), умиротворяется он, чтобы умножить любовь ее (т. е. любовь к ней)».

Гипсовая маска Нефертити покрывает известняковую заготовку тонким слоем (от 1-5 мм на лице до 2-3 см на плечах). Мы видим, что поврежденный левый глаз царицы был спланирован Борхардтом на этапе нанесения гипсовой маски: правая глазница выпуклая, левая ровная. Первоначально дело представлялось так, будто левый глаз поврежден еще в древние времена при разрушении мастерской мифического скульптора Тутмоса (легенду о нем сочинил тоже Борхардт). Факт изначального отсутствия глаза вскрылся вскоре после показа бюста публике, поскольку эксперты доказали, что горного хрусталя в левой глазнице никогда и не было. Однако компьютерный томограф сделал этот обман для всех отчетливо зримым.

И для обоих, для царя и царицы, солнце поднимает утром людей: «Поднимаешь ты их для сына твоего, вышедшего из плоти твоей, царя и государя, живущего правдою, владыки обеих земель…, и великой жены царя, возлюбленной его, владычицы обеих земель…». Славословие, выбитые на каменных плитах с изображением лучистого солнца и царской семьи, водружавшиеся верноподданными у себя дома для поклонения, обращают одновременно к солнцу, царю и царице — вместе с солнцем и царем молятся также Нефертити.

Молитвы к царице могли быть не только ее прославлениями, но и прошениями к ней. Молебные просьбы к царице бывают начертаны по бокам дверей в вельможеских гробницах следом за подобными же обращениями к солнцу и царю. Вместе с ними и подобно им царицу призывают как подательницу различных благ. В одних случаях раньше, чем высказать просьбу, воздают хвалу, в других — начинают с древнего заклинания, которое египтяне с давних времен обращали к своим богам, поминая умерших: «жертва, данная царем» такому-то египетскому божеству с тем, чтобы оно дало то-то и то-то покойному. В таких случаях царица занимала место прежних божеств наряду с солнцем и своим супругом.

У солнцепоклоннических вельмож царица находилась на положении богини. Недаром кормилица ее величалась «взрастившею божественную». Поэтому молиться можно было и Тэйе. В самом солнцепоклонническом городе была найдена плита молебного вида с изображением Аменхотепа III и его вдовы под лучистым солнцем их сына. Однако эти единичные примеры почитания Тэйе не более как подражание тому поклонению, которым окружили себя Аменхотеп IV и Нефертити.

Разумеется, тонкая гипсовая маска за три с лишним тысячи лет нахождения в грунте должна была полностью разрушиться. От бюста Борхардта должна была остаться одна грубо высеченная заготовка, как на этой фотографии. Впрочем, известняк за это время тоже испытал бы эрозию, так что «красавица» выглядела бы еще хуже. Обратите внимание, насколько перекошены плечи у заготовки. Вряд ли ее сделал «гениальный мастер», как преподносят нам некоего мифического Тутмоса.

Откуда же пошло такое боготворение молодой царицы? Ни об одной другой царице за все предшествующие две тысячи лет существования фараоновского царства не известно ничего подобного. Известно, что Тэйе чтилась как божество в особом храме, но то было далеко на юге, около третьих порогов, за пределами Египта. А Нефертити чтили повсеместно и непрестанно вместе с солнцем и его сыном в самой столице государства.

Никакими догадками о том, что Аменхотеп IV мог быть обязан престолом женитьбе на «наследнице» Нефертити, боготворение ее, как и необыкновенное положение ее в целом, объяснить невозможно. Да и сами такие догадки лишены всякого основания, более того, начисто опровергнуты памятниками.

Слабым опровержением была бы, конечно, ссылка на то обстоятельство, что среди известных нам по имени дочерей Аменхотепа III нет Нефертити. Ведь и о самом Аменхотепе IV, несомненном сыне Аменхотепа III и Тэйе, ничего не слышно до его воцарения. Не является решающим и то, что надписи, без счета величая Нефертити «великой женою царя», ни разу не добавляют «дочь царя». Добавлять это было не обязательно, а при том необыкновенно высоком положении, которое царица занимала рядом с Аменхотепом IV как его супруга, быть может, даже неуместно.

То, что опровергает те догадки, — это титло сестры царицы Нефертити, не раз появляющейся на памятниках солнцепоклоннической столицы вместе с царской четою и ее дочерьми. Будь эта особа дочерью Аменхотепа III, ее не преминули бы величать «дочерью царя», как величали при солнцепоклонническом дворе дочь покойного фараона и Тэйе. На деле же сестра царицы именуется всего лишь «сестрою Нефертити, великой жены царя — живи она вечно!».

Одним из фактов, опровергающих подлинность цветного бюста Нефертити, является обломанные уши. Фальсификатор хотел «смоделировать» на них следы разрушений, нанесенных тысячелетиями. Но его искусственные повреждения выглядят так, будто ухо сломали вчера. Показушная «реставрация» сломанной ушной раковины должна продемонстрировать незадачливой публике капли столярного клея, который можно было, конечно, убрать и трещины затереть. Но зачем? Пусть видят все эти «вековые» раны.

Наиболее комичным здесь является то, как фальсификатор сымитировал поломку. Повреждение уха он аккуратно выточил у известняковой заготовки еще заранее. Само повреждение известняковой заготовки зритель не видит, так как оно замазано гипсом. Спрашивается, как можно сломать известняк, не разрушив гипс? Ясно, что повреждение уха царицы, как и повреждение ее левого глаза, придворный скульптор Тутмос не мог спланировать загодя.

Если сестра царицы не была царской дочерью, то таковою не была и она сама. Это, конечно, не означает, что Аменхотеп IV и Нефертити не были родственниками. По всей видимости, они были даже близкими родственниками. Когда еще не были выяснены отличительные признаки голов Аменхотепа IV и Нефертити, их, случалось, путали, а иногда это происходит и сейчас.

Удивляться тому не приходится, потому что сходство действительно велико. У обоих утонченные худощавые лица с тяжелыми веками и нежно очерченным носом, черепа с выступающим затылком, длинные, тонкие шеи. То, что отличает голову царя от головы царицы, — это узость лица, пухлые губы, отвислый подбородок и выгнутость назад шеи у царицы шея выгнута вперед. Но эти отличия ни в коей мере не нарушают общего сходства. Аменхотеп IV и Нефертити были родственниками, но такое родство никак не объясняет необыкновенного положения царицы.

Объяснение дают сами солнцепоклоннические памятники. Они непрестанно восхваляют обаяние Нефертити и ее способность внушать любовь к себе. Она — «прекрасная ликом, приглядная в головном уборе из высоких двух перьев», «умиротворяющая Атона голосом сладостным, своими руками приглядными с гремушками», «сладостная голосом во дворце» и вообще «та, слыша голос коей, ликуют». Она — «владычица приязни», «сладостная любовью», «большая любовью», «большая любовью в доме Атона». «Восходит Атон, чтобы дать ей пожалование (т. е. благорасположение), умиротворяется (садится за горизонт) он, чтобы умножить любовь ее (т.е. к ней)». Она не только «великая жена царя, возлюбленная его», но и «любимая владыки обеих земель», «та, образом коей доволен владыка обеих земель», «омывающая (т. е. радующая) сердце царя в доме его, та, сказанным коей, всем довольны».

На площадку разрушенного Великого Храма Атона Борхардт подбросил вот этот рельеф с образом Нефертити, который затем был воплощен им в цветном бюсте. Таким образом, плоский образ царицы должен был подготовить светскую публику, следившую за раскопками археологов, к скорому появлению на поверхность земли объемного образа в виде цветного бюста царицы.

Однако все уверения и похвалы, в которых вдобавок немало условности и лести, бледнеют перед собственным свидетельством царя о его великой любви к царице. В те годы, когда основывалась новая столица, царь принес солнцу клятву о его новом городе, полную зароков и обетов, принес ее в самой торжественной обстановке и затем увековечил в разных местах на скалах вдоль городских рубежей. И, принося такую клятву, фараон клялся своим отцом-солнцем и своею любовью к жене и детям.

Не менее живым свидетельством великой любви фараона к Нефертити и необыкновенной задушевности их отношений могут служить многочисленные изображения, эти отношения увековечившие. Взятые в своей совокупности, подобные изображения представляют нечто необычное, свежее в многовековом развитии египетского искусства.

В дворцовом покое сидит на скамейке царь, а у его ног на большой подушке — царица. Рядом одна маленькая царевна ласкает другую. Три царевны постарше стоят между родителями, и одна из них заигрывает с малышкой, которую держит мать. Царская семья собралась в дворцовом покое. Теперь оба супруга сидят на скамьях. Царь поднял и целует в губы старшую царевну Меритатон. На это обращает внимание матери вторая дочь Мекетатон, сидящая у нее на коленях. Третья царевна, Анхесенпаатон, совсем младенец, став на руку царицы, тянется к змее. На другой иконе (Каирской) царь дарит серьги старшей дочери Меритатон. Вторая (Мекетатон) тоже сидит на коленях у матери, третья дочь (Анхесенпаатон), стоя на них, ласкает мать.

Иной раз царица сама забирается на колени сидящему в кресле супругу, прихватив своих маленьких дочерей. Четыре царевны стоят перед креслами царской четы и навевают ей веерами прохладу. Царь обнимает царицу за плечи, она облокотилась о его колени и, обернувшись к нему, говорит что-то, указывая на детей. Вечером при мерцающем свете светильника в увитой цветами садовой беседке царица наполняет мужу чашу, а дочери идут к нему с подношениями. На прогулке Нефертити подносит плоды и цветы фараону. При случае она повязывает ему ожерелье, вплотную приблизив лицо к его лицу, как если бы для поцелуя.

Для большей убедительности плоский образ был
выточен на оборотной стороне древнего рельефа.

Так же сблизившись лицами, словно намереваясь поцеловаться, едут оба на колеснице вместе с маленькою царевною, погоняющей прутиком коней. Так они едут в храм, из храма на городские заставы и от одной заставы к другой. Но вот настал горестный день для царской семьи: скончалась вторая царевна. Она лежит еще дома. Родители стоят у ее изголовья. Правые руки скорбно заломлены вверх, левой рукою царь сжимает левую руку жены между локтем и кистью. Затем всем семейством плачут перед изваянием почившей, установленным на возвышении посреди зелени, — отец, мать, сестры в одеждах, приспущенных с одного плеча, бурно выражают свою скорбь по умершей. Необыкновенно задушевный смысл подобных изображений давно отмечен наукой.

Одна уже наружность Нефертити могла очаровать фараона, знавшего ее, вероятно, с детских лет. Любовь Аменхотепа IV к Нефертити при общем его самовлюбленном, царепоклонническом умонастроении вполне объясняет то необыкновенное положение, которое царица заняла рядом с ним. И можно думать, что эта любовь возрастала с годами. Еще в Фивах за «замалчиванием» царицы последовало все более и более частое появление ее на памятниках. Если на первичных пограничных плитах Ахетатон царь клянется своим солнцем особенно пространно, то клянется только им одним, а не им и любовью к царице и детям, как на вторичных и третичных плитах.

В старой столице царица показывается в торжественной обстановке: участвует в царском служении солнцу, правит ему службу, присутствует при награждении вельможи. За служением солнцу мы застаем ее и на древнейших памятниках новой столицы. Все эти изображения времени I—III солнечных титл. Они приурочены к нему самими солнечными титлами, именем царя «Аменхотеп Нуте-хок-висе», простым именем царицы или, наконец, способом изображения, близким к старинному или исказительному. Изображений, на которых царская чета показана в задушевном общении, насколько мне известно, от этого времени не имеется. Все перечисленные выше задушевные изображения не древнее IV солнечного титла. Доказательство — употребленные на них титла солнца или способ изображения, уже не исключительный. Со времени IV солнечного титла «задушевные» изображения начинают оспаривать первенство у тех, на которых «задушевность» пускай подразумевается, но явно не выражена.

Но, может быть, именно в силу любви к ней фараона царица не только заняла необыкновенное положение рядом с ним и в быту и в представлениях, но и могла в сильнейшей степени влиять на государственные дела? Имеются недвусмысленные указания, что такого влияния она все-таки не оказывала.

На левой фотографии — фрагмент подлинного рельефа, на котором изображена Нефертити с дочкой, на правой — его подделка. Древний художник показал, как девочка смотрит на змею и тянется к ней рукой, а змея в ответ опускается к ней на ладонь. Фальсификатор не учел этот игровой момент. Он убрал девочку, так что стало непонятно, зачем змея свисает с короны Нефертити. Может быть, она собирается ужалить ее в глаз? Именно это нелепое копирование змеиных изгибов доказывает, что копирование рельефа Нефертити производилось с Берлинской иконы.

Царица Нефертити ни разу не названа в сохранившейся части клинописной переписки между египетским царем и иноземными властителями, зависимыми от него и независимыми. В письмах Тушратты, царя Митанни, не раз упоминается вдовствующая царица Тэйе, которую он то просит выслать обещанные дары, то молит повлиять на сына, то предлагает фараону в советницы как лучшего знатока международных дел его отца.

Тэйе даже переписывается с митаннийской царицей. А вот к Нефертити не отнести ни одного места в переписке, разве только что привет, который главы великих держав шлют обыкновенно женской родне фараона. При этом Тушратта митаннийский приветствует поименно Тэйе и Тадухепу, свою дочь, отданную в жены фараону, тогда как Нефертити в лучшем случае подразумевается под прочими «женами», которым шлется общий привет. Если цари великих ближневосточных держав и слышали что-нибудь о Нефертити, то выделять ее из жен фараона они, видимо, не чувствовали надобности.

Высказывалось мнение, что Нефертити — переименованная Тадухепа. В подтверждение иноземного происхождения царицы ссылались на самое ее имя, поскольку «Нефертити» значит «прекрасная пришла». Но имя тут, конечно, ни при чем, потому что его носили в те времена многие египтянки. Отмеченное же сходство Нефертити с Аменхотепом IV никак не вяжется с иноземным происхождением.

Знаменитая Берлинская икона (или домашний алтарь) с изображением Святого семейства. Традиционно делается следующая идентификация. Эхнатон целует Меритатон (ее год рождения 1356 до н.э.). На коленях у Нефертити сидит Мекетатон (1349). Анхесенпаатон, самая младшенькая дочь (1348), сидит на плече Нефертити. Считается, что к моменту изготовления этого рельефа три других младших дочери — Нефернефруатон-Ташерит (1344), Нефернефрура (1341) и Сетепенра (1339) — умерли от чумы. Но для такого вывода нет никаких оснований. На рельефе, скорее всего, изображены три младших дочки.

Далее, нам известна кормилица Нефертити — Тэйе, жена Эйе, одного из первейших вельмож при дворе Аменхотепа IV. Она величалось «кормилицей большой жены царя, великой Нефертити — живи она вечно!» или «кормилицей большой, взрастившей божественную». Такой кормилицы не могло бы быть у Нефертити, если бы она была иноземной царевной.

Наконец, при дворе Аменхотепа IV блистала сестра царицы, носившая тоже чисто египетское имя — Бенре-мут. Из года в год мы находим ее на изображениях выступающей при торжественных выходах во главе царского сопровождения. Видимо, баловень царской четы и большая шутница, эта молодая особа — она почти всегда с боковою прядью волос, как юные царевны, — чувствовала себя при дворе как дома и позволяла себе неслыханные вещи.

Во время царских явлений двору и даже служения солнцу за нею нередко следовало двое колченогих карликов, изображавших не кого иного, как верховных сановников страны — верхового и низового правителей. Обыкновенно они следуют непосредственно за нею, над нею, т. е. опять-таки за ней, и без нее никогда не появляются. Карлики носят служебное облачение двух высших чинов государства, и приписки величают каждого соответственно «правителем». Подобная сестра царицы — живое опровержение построений, превращающих Нефертити в иноземную царевну.

Однако послушаем, как оценивал сам Аменхотеп IV возможность участия Нефертити в выборе места для новой столицы. Основывая ее, фараон на виду у всего двора воздел руку к «родившему его» и клятвенно заверил солнце в следующем: «Сотворю я Ахетатон Атону, моему отцу, в этом месте. Не сотворю я ему Ахетатон на юг от него, на север от него, на запад от него, на восток от него. …И не скажет мне жена царева: "Вот есть место доброе для Ахетатона в другом месте", с тем, что я послушаюсь ее, и не скажет мне сановник всякий - - - из людей всяких, которые в земле египетской до края ее: "Вот есть место доброе для Ахетатона в другом месте", с тем, что я послушаюсь их...».

Каирская икона, найденная в одной из гробниц Амарны. На ней изображены Эхнатон, Нефертити и три дочери. Традиционно считается, что Эхнатон подает серьгу старшей дочке Меритатон. На 15 году правления отца она была выдана замуж за своего брата Сменхкара. Средняя дочка, Мекетатон (она умерла молодой), стоит на коленях у Нефертити с протянутой руку к подбородку царицы. Анхесенпаатон сидит на коленях у Нефертити (позже она выйдет замуж за Тутанхамона). Однако это распределение имен ошибочно. На иконах запечатлены три умерших дочки.

Свою клятву фараон велел начертать в трех местах на городских рубежах для всеобщего сведения. Перед всеми, во всеуслышание он не постеснялся заявить, что в деле первостепенном государственной важности — выборе места для новой столицы — царица значила не больше, чем последний из его подданных. Как ни казалась она вознесенной в один ряд с солнцем и царем, на деле они обошлись без нее. Все совершилось между солнцем и его сыном, решение было принято единолично, безоговорочно и бесповоротно самим фараоном, в сердце которому Атон сам влагает мысль о понравившемся ему месте.

Итак, у нас множество свидетельств о необыкновенном положении Нефертити рядом с фараоном: о их неразлучности, задушевной близости, взаимной любви, о вознесении царицы в один ряд с солнцем и царем. Но из всего этого никак не следует, что царица оказывала и необыкновенно сильное влияние на государственные дела. Любовь царя к своей прекрасной супруге и его самовлюбленное, царепоклонническое умонастроение объясняют ее необыкновенное положение.

При изобилии свидетельств о царице полное молчание о ее государственной деятельности никак не говорит в пользу признания за ней особых устремлений к такого рода деятельности. Нельзя же, действительно, считать доказательством вмешательства царицы в государственные дела те изображения на беседках на ее личных кораблях, на которых она сама, и притом одна, поражает неприятеля. Так как Нефертити явно не расправлялась единолично и собственноручно с иноземными врагами, подобные изображения — очевидная условность (царица делает то же и в виде сфинкса).

Зато имеются явные указания на то, что Нефертити не оказывала существенного влияния ни на международные, ни на внутренние дела своего мужа. Клинописная переписка между великими державами и собственные заверения фараона не позволяют говорить о таком ее влиянии. Необыкновенное положение царицы рядом с фараоном было положением супруги, а не соправительницы. Областью Нефертити была семейная жизнь — пускай выставляемая на всеобщее поклонение, пускай возведенная в государственное действо — и, тем не менее, только семейная жизнь.

Вверху Нефертити: слева — слепая, справа — зрячая; внизу Эхнатон: слева — слепой, справа — зрячий. «Слепого взгляда», т.е. отсутствия зрачков, древнеегипетская художественная традиция никогда не знала. Это изобретение привнес Борхардт вместе со своими подельщиками. Слева показаны его подделки Нефертити и Эхнатона с большим бельмом на оба глаза; справа — те же лица, но уже со зрячими глазами. Так могла бы выглядеть царская чета, если бы ее ваяли действительно древние египтяне.

Недаром, клянясь своей любовью к царице и детям, царь ставит ее под свою руку, а их — под руку матери: «(Как) услаждается сердце мое женою царевой (да) детьми ее, из которых (да) дастся состариться жене царевой великой Нефертити — жива она вечно вековечно! — за эту тысячу тысяч лет, в течение коей была бы она под рукою фараона — жив, цел, здоров! — и (да) дастся состариться дочери царевой Ми-йот и дочери царевой Мек-йот, ее детям, тем временем как были бы они под рукою жены царевой, их матери, вековечно вечно!»

Дети — область деятельности царицы. И вообще, трудно было б ожидать, чтобы рядом с таким самовластным и целеустремленным властителем, каким был Аменхотеп IV, могло стоять какое-либо другое венценосное лицо и оказывать направляющее влияние на ход государственной жизни.

*
*   *

При раскопках, обследованиях и особенно восстановительных работах в Фивах и его окрестностях были извлечены из разных мест десятки тысяч строительных камней с остатками изображений и надписей времени Аменхотепа IV. Эти камни были взяты некогда из его тамошнего упраздненного солнечного храма и использованы при Хар-м-ха и его преемниках для новых сооружений.

За истекшие полтора столетия было издано много таких камней, но по сравнению с количеством неизданных, в основном из храма Амуна в Карнаке, издано бесконечно мало. Долгое время это скопление необнародованных важнейших памятников не привлекало к себе должного внимания, и только теперь американские ученые приступили вплотную к их изучению с использованием всех современных возможностей. И тут обнаружилось, что на множестве камней сохранились остатки изображений и надписей, представляющих царицу Нефертити почитающей лучистое солнце самолично, без своего супруга, нередко в сопровождении старшей дочери. Если одни исследователи воздерживались от выводов, то другие умозаключали о необыкновенном значении Нефертити в годы, предшествовавшие переезду в новую столицу, и о едва ли не ведущем месте царицы в тогдашних преобразованиях. По переезде ее значение в таком случае должно было упасть, поскольку на памятниках Ахетатона она никогда не служит и не молится солнцу без своего царственного мужа.

Все левые головы выглядят слепыми, правые — зрячими.

Вообще говоря, само по себе появление Нефертити в Фивах наедине с солнцем, без Аменхотепа IV, не такая уж новость. И до недавних изысканий были изданы камни из Фив и его пригорода с остатками изображений царицы, «самочинно» служащей, с дочерью или без оной, царскому лучистому солнцу, а также камни с кольцами Нефертити, почтительно предстоящими кольцам солнца, непосредственно, без предпосланных колец царя.

За последние годы было издано еще несколько таких изображений (то, что служит царица, доказывает двойной налобный аспид с солнцем и рожками на головках), а также колец царицы, предстоящих непосредственно солнечным.

Изданы, однако, и такие камни из солнцепоклоннического храма в Фивах, на которых Аменхотеп IV был изображен один, без Нефертити. В числе камней, надписанных до заключения солнечного имени в кольца, имеется немало таких, на которых сохранились остатки изображений царя или его кольца, но нет ни одного камня, который содержал бы намек на царицу. Но и на камнях, отделанных при солнечных кольцах, фараон мог быть представлен без супруги. Возможно, на части этих камней ему и нельзя было быть изображенным вместе с царицей в силу совершения им особого фараоновского обряда, но любопытно, что как на первом камне, так и на камнях … она была втиснута впоследствии, введена в изображение «задним числом».

Особенно занятно получилось в двух случаях. На камнях … царица, как ни плотно прижата к мужу, прямо-таки валится назад с колесницы. На камнях … крошечная царица позади большого царя трижды, как и он, подносит солнцу дары, и вот на двух изображениях солнечные руки-лучи тянутся к ее дарам не только от того солнца, которому она служит, но и от солнца на последующем, заднем изображении, а на одном изображении всего лишь от такого заднего солнца — солнца, что за ее спиною!

Конечно, все это нисколько не говорит о том, что Нефертити была душой и вдохновительницей переворота. Решить достоверно, почему она была изображена в определенных подразделениях солнцепоклоннического храма в Фивах одна, без супруга, служащею лучистому солнцу, до издания, по крайней мере, тех десятков тысяч камней, что уже извлечены из позднейших сооружений в Карнаке, вряд ли возможно.

Можно, правда, высказать догадку, но она уведет нас еще дальше от признания камней из Карнака свидетелями необыкновенного государственного значения Нефертити.

Первоначально в солнцепоклонническом храме, по стародавнему обычаю, фараона изображали единолично служащим своему богу, так что царице надо было создать отдельные сооружения в храме, где она могла бы быть изображена служащей новому божеству. Затем по мере отхода от старины начали изображать царицу служащею солнцу вместе с мужем. Такие изображения тоже дошли из солнцепоклоннического храма в Карнаке. В новой, уже вполне солнцепоклоннической, столице изображать царя и царицу служащими вместе лучистому солнцу стало общепринятым.

Три сцены любви. Слева статуэтка «Эхнатон целует одну из дочерей» (такой сюжет воспроизведен на Берлинском алтаре, см. выше). Но здесь он выглядит двусмысленно. Фигура Эхнатона слишком мала для дочки. Кажется, что целуются два ребенка. Статуэтка, скорее всего, поддельная, поскольку стиль ее исполнения противоречит амарнскому. Рельефные фрагменты подлинные. На правом рельефе видны коленки Эхнатона, на которых сидит Нефертити. Поскольку перед ними фрукты, можно предположить, что муж угощает жену, например, виноградом. На центральном фрагменте Нефертити застегивает ожерелье на шее Эхнатона. Возможно, они собираются поцеловаться. Однако сам этот акт царя и царицы художник не стал показывать зрителям.

Таким образом, единоличное служение царицы в Фивах и совместное с царем в Ахетатоне можно понять не как умаление ее значения с переездом в новую столицу, а, наоборот, и притом более естественно, как постепенное выдвижение вперед на изображениях — от отсутствия при службе фараона солнцу и служения ему особняком до неизменного участия в службе ему вместе и наряду с царем. Уместно при этом будет напомнить, что Нефертити стала женою Аменхотепа IV, по всей видимости, еще до заключения солнечного имени в кольца.

Своим необыкновенным положением рядом с повелителем мировой державы Нефертити была обязана не рождению, не государственным способностям, а обаянию, от нее исходившему, власти над сердцем самовластного супруга. Что Нефертити была нежной матерью и женою, мы знаем. Были ли у нее еще другие душевные качества, способные пленить царственного солнцепоклонника, нам неизвестно.

Никогда ни одна чета на престоле фараонов не прославляла так, как эти двое, делом, словом, письмом, изображением перед лицом всех счастливую свою семейную жизнь, вечную любовь, их переполнявшую.

Потому велико было изумление ученого мира, когда во время раскопок на юге солнцепоклоннической столицы из-под земли вышли немые свидетели, которые с наглядной силою вещественных улик опровергали крепость любви Аменхотепа IV и Нефертити. Не оставалось ничего другого, как поверить, что царица разделила участь некоторых близких к царю людей, стала жертвой его погибельного гнева или, по меньшей мере, подверглась полной опале.

---

Сокращенное и адоптированное изложение первой главы книги Ю.Я. Перепелкина «Кэйе и Семнех-ке-рэ. К исходу солнцепоклоннического переворота в Египте» (М., 1979). Данный материал подготовлен Олегом Акимовым и опубликован в Интернете 9 июля 2011 года.