Мифы и философия
О. Е. Акимов
Утверждено в качестве учебного пособия
Дальневосточным региональным учебно-методическим центромЭто учебное пособие появилось на свет в результате существенной переработки материала книги «Естествознание. Т. 1. Донаучные формы: мифы и философия», изданной в Комсомольске-на-Амере в 1996 году (ISBN 5-7765-0002-1). Книга охватывает мифологическую и философскую фазы естествознания Древнего Востока и Древней Греции. Она представляет две методологические линии формирования мировоззрения — формально-феноменологическую, учитывающую причинно-следственные отношения, и конструктивную, апеллирующую к имитационному моделированию. Первый способ основывается на понятийном аппарате восприятия окружающего нас мира с активным использованием функциональной логики, второй — на образных представлениях с применением структурной математики. Такое разделение эпистемологии позволяет систематизировать огромный историко-научный материал по временным и пространственным рядам, а также увидеть полную картину синтеза современной естественнонаучной мысли.
1. Донаучные формы естествознания
Термин естествознание образовано от древнего и до сих пор широко распространенного русского слова есть (в смысле бытия), суффикса отвлеченного существительного -ство- (сравните: богат-ство) и слова знание, то есть буквальный перевод интересующего нас термина — знание о бытии, следовательно, естествознание, выражаясь философским термином, есть онтология. Слово природоведение является калькой со слова естествознание, где слово ведение соответствует слову знание, а слово естество — слову природа. Этимология русского слова природа примерно такая же, что и слова народ. Считается, что в древнерусской мифологии существовало божество, носящее имя Род; при Роде существовала природа; народ же пошел непосредственно от бога Рода. Таким образом, под природой (натурой) понимается сущность или даже существо, в том числе живое, разумное, божественное; однако непременно та сущность, которая существует, должна быть видима, слышима и осязаема.Естествознание — это система представлений и понятий о явлениях, естественно существующих в реальном мире. Понять явление — значит, либо установить функциональную зависимость от других таких же естественных явлений (феноменологический подход), либо поставить в соответствие искусственно созданную структурную модель (конструктивный подход).
Есть люди, которые воспринимают мир в основном через дефиниции (определения) и символы. В дефинициях фигурирует преимущественно то, что установлено в опыте. У других больше развито образное мышление, при котором каждое явление не просто обозначается, а воссоздается по существу, то есть имитируется. Здесь имеется множество искусственно введенных пространственных элементов — конструктов. Отсюда возникают и два вида научных концепций — феноменологический и конструктивный. При феноменологическом методе отход от зарегистрированных в опыте данных минимален, всякое теоретизирование воспринимается неохотно, результаты представляются в виде законов, которые выражены в функциональных зависимостях, куда должны входить только экспериментально найденные параметры. Конструктивисты, напротив, апеллируют в основном к имитационным моделям, без которых, как они считают, не может быть полноценной теории. Предложенные ими математические выражения обычно получены из их искусственных моделей, поэтому в них часто входят параметры абстрактных моделей, а не экспериментально измеренные.Типичными феноменалистами были Аристотель, Оствальд, Эйнштейн, типичными конструктивистами — Демокрит, Френель, Максвелл. Чаще, конечно, встречаются приверженцы смешанной стратегии.
Определяя естествознание через искусственно созданные модели и язык, мы должны отдавать себе отчет в том, что на заре цивилизации никаких искусственных вещей не существовало — человека окружала одна только природа и в нем самом говорила только одна природа. Поэтому одни естественно существующие явления человек представлял через другие естественные явления. Отсюда — антропоморфизм космологического мифа и всего остального, что так или иначе связано с познанием природы. Именно человек, его собственный организм и ощущения, эмоции и желания, семейное и общественное положение, а также окружающие его бытовые предметы и оружие, как наиболее близкие и непосредственные объекты, стали служить моделями и символами естествознания.
Любая интеллектуальная форма, однажды возникнув, никогда не исчезает бесследно. Этот культурологический закон прежде всего относится и к мифологическому сознанию. Пранаука (донаука) прошлого существовала в двух ипостасях — в виде мифологического сюжета и художественного слова, то есть в религиозной и поэтической формах. Обе эти формы существуют и сегодня. Религию можно рассматривать как особый тип теоретизирования с помощью божественных сущностей. Бог — это проекция человека на природу; перенос его рациональных и духовных свойств на законы природы. Если это допустить, то наблюдаемые в природе явления можно квалифицировать как разумные, добрые действия божественной личности или злонамеренные, страстные поступки какого-либо мифологического персонажа.
В основе любой религиозной веры лежит какой-нибудь древний канонизированный миф. Мифотворчество на определенном своем этапе развития приводит к магии и мистике. Мистические учения внешне обладают всеми атрибутами науки, то есть у них есть вполне оформившиеся теория, метод, опыт, но за ними стоят неестественные сущности — рай и преисподняя, добрые и злые духи, эликсиры жизни и смерти. Чтобы понять природу мифологического сознания античных авторов, нужно как следует изучить религиозное, мистическое и вообще иррациональное сознание современного человека.
Искусство также можно рассматривать как особую форму отражения действительности. На первых ступенях развития науки художественный образ играл исключительно важное значение. Мифотворчество — это прежде всего религиозно-художественный жанр литературной деятельности. "Теогония" Гесиода, "О природе вещей" Лукреция, "Тимей" Платона — все это высокохудожественные произведения, в которых естественнонаучные идеи выражены ярким, образным языком. Причем здесь эстетика науки проявилась в основном через внешние художественные формы. Сейчас чаще говорят о внутренней красоте теоретических построений и симметрии формул. Действительно, доля романтизма в теории относительности или в квантовой механике несомненно присутствует. И сегодняшний прогресс науки во многом происходит под действием эстетических мотивов.
Сказав о первой, мифологической, стадии развития науки, нельзя не упомянуть о ее второй, философской, стадии. Философию часто характеризуют как протонауку, то есть как самую начальную фазу науки. Ее также называют "ничейной землей", поскольку она не принадлежит ни религии, ни искусству, ни в полной мере науке. Философия — это некое рациональное суждение о том, чем должна быть та или иная область человеческого знания, где пролегают ее границы и какими методологическими приемами допустимо пользоваться. Отсюда ход истории науки очень тесно связан с соответствующими философскими концепциями, господствующими в обществе.
Философия располагает своими понятиями, которые отличаются от мифологических, очень конкретных, своей крайней абстрактностью (например: материя, движение, покой, причина, цель, случай, закон). Однако в абстрактном утверждении "весь мир есть хаос", ровно столько же истины, сколько и в утверждении "весь мир есть полная гармония" — оба утверждения экспериментально нельзя проверить. То же самое относится к высказыванию "материя первична, сознание вторично". Подобные философские суждения больше характеризуют говорящего, чем сам реальный мир. Философия оперирует качественными категориями, следовательно, их не только нельзя проверить в опыте, но и строго математически описать. Основным орудием философии является логика. С помощью логики человек выстраивает причинно-следственные цепочки из абстрактных понятий, и тем самым создает первые нерелигиозные доктрины. Миф опирается в основном на образные представления, свободное ассоциативное мышление и религиозное переживание. Все это присутствует и при создании философской доктрины, однако преимущественным продуктом философских размышлений становятся все же абстрактные теории, выраженные в необразных дефинициях.
Развитое естествознание, конечно, не ограничивается только отвлеченными категориями — они явно недостаточны. Но то, что было сказано в отношении иррациональных, донаучных форм, распространяется и на рациональные, протонаучные формы. Занимая вполне определенную и достаточно независимую от естествознания нишу в иерархии интеллектуальных ценностей, философия и сейчас контролирует ход развития науки. Невозможно рассматривать развитие естествознания без анализа общефилософских идей.
Третья, собственно, научная стадия развития естествознания характеризуется формализацией теоретического знания. Пространственно-временные представления, пройдя конкретно-мифологическую и абстрактно-философскую фазы, приобретают математическую форму. Именно математика позволяет соединить вместе то, что в мифологическом и философствующем сознаниях пребывает порознь.
Геометрический треугольник или круг совмещает в себе и строгое понятие, и отчетливое представление. Масса, сила, скорость, ускорение, энергия — всё это физические понятия, которые стали тем, чем они являются сегодня, только благодаря математической формуле. Их определения полностью вытекают из соответствующих уравнений, которые всегда очень конкретны, но вместе с тем и предельно абстрактны. Подобно тому, как логическое мышление не накладывает никаких запретов на свободные ассоциации, математическое мышление не отвергает логическое. Напротив, предыдущая мыслительная фаза приобретает дополнительную свободу в своем проявлении.
Говорят, что в биологии столько же науки, сколько в ней химии; в химии столько же науки, сколько в ней физики, а в физике столько же науки, сколько в ней математики. В этом есть определенная доля истины. Математика прежде всего дает количественные соотношения между конкретными физическими величинами, которые легко проверяются на опыте. Все остальные формы представления человеческого знания являются только качественными и проверке поддаются с трудом. Без эффективного сопоставления экспериментальных фактов с теоретическими построениями не может существовать нормальная наука. В естествознании, особенно, что касается его самого древнего и хорошо развитого подраздела — механики, — эта процедура доведена до совершенства.
Назвав три типа представления знаний, различающихся скорее по форме, чем по очередности во времени, надо отдавать себе отчет в том, что они в конечном счете всегда вращаются вокруг человека. Конфуцианство и буддизм открыто провозглашают это уже на протяжении нескольких тысячелетий. Но, в сущности, любая наука, на какую бы объективность она сама не претендовала, всегда антропоцентрична, то есть в ней непременно присутствуют элементы мифотворчества, только миф этот столь изощрен и скрыт, что ни у кого не возникает подозрений по поводу проецирования специфических человеческих атрибутов на внешний мир. Проецирование макрокосмоса вселенной на микрокосмос человека — это очевидный миф и одновременно одна из самых первых научных теорий. Однако релятивистская физика и квантовая механика при тщательном анализе основ тоже обнаруживают следы особо изощренной мифологии. Видимо, не случайно основную схему теории так называемого "Большого взрыва" мы непременно находим в древнегреческих теогониях.
Как показывает история науки, в том числе и новейшая, естествознание не является строго конструктивным знанием. В нем присутствуют спекулятивные и религиозно-мистические мотивы, идущие либо прямо из малообразованных слоев населения, получивших доступ к публикации своих взглядов невысокого научного качества, либо с философско-спекулятивного уровня, на котором находятся многие школы, университеты и академии. Естествознание имеет шанс превратиться в серьезную науку только тогда, когда сумеет изолировать и защитить себя от «теоретизирования» необразованной толпы и пустых рассуждений философов, к которым обыкновенно прислушивается падкая до сенсаций журналистская братия.
Колоссальный вред приносят также издатели книжной продукции, ориентирующиеся на низкопробные вкусы широких слоев населения. Ничего не понимая в науке, заботясь только о денежной прибыли, они выбрасывают на книжный рынок миллионные тиражи психоаналитической, эзотерической и религиозно-мистической литературы, которая усваивается неподготовленными людьми. Всякий разумный человек должен отчетливо понимать: то, чего много, что выпускается в массовом количестве, не может быть качественным продуктом. Толпа подвержена модным поветриям, которые держат ее в течение многих десятилетий или даже столетий в напряжении, но, в конце концов, неожиданно отпускают, оказавшись на деле обманом, химерой или чем-то абсолютно бессодержательным.
В основе коллективных знаний лежат глубинные религиозно-мифологические представления, бытующие в самых широких слоях населения. Древнегреческих философов можно разделить на тех, кто мыслит качественными категориями, близкими к понятию элемент, и на тех, кто мыслит количественными категориями, близкими к представлению об атоме. В учениях атомистов, как правило, сосредоточено больше конструктивных элементов, в распоряжении элементников находятся формально-феноменологические приемы. Истинных ученых-конструктивистов обыкновенно немного. Из прославившихся в Новое время можно назвать Коперника, Декарт и Гюйгенса, даже Галилей и Ньютон ими не были. Формалистов-феноменалистов, поднятых на щит победителя огромными массами восторженных поклонников, намного больше.
Труд философа и богослова, как и труд музыканта, художника и бизнесмена, не способствует поступательному развитию общества. Их труд, несомненно, приносит социальную пользу, но он не обеспечивает технического, информационного и энергетического прогресса. Настоящий ученый должен непременно касаться первичной природы — физики, химии и биологии. Знания экономики, права, морали и прочих гуманитарных сфер, которые порождены вторичной природой человека и общества, содержат нечто относительное, декларативное, нормативное. Эти вторичные знанья не относятся к абсолютным, в любое время верными. Больше того, в форме ли политических деклараций, партийной идеологии, моральных предрассудков, философской или религиозной догмы, они либо подспудно сдерживают, либо открыто воюют с конструктивными течениями мысли, в которые обычно оформляются первичные знанья о мире.
Естествоиспытатель отличается от богослова и философа тем, что он исследует предмет конкретно, выясняя истинные законы бытия, которые затем эксплуатирует всё человечество совместно с философами и богословами. Последние часто не понимают, что с теми благами, с которыми они имеют дело (телевидение, машины, компьютеры), их предшественники ожесточенно боролись. Против строительства космического корабля никто прямо не выступал, но противников системы Коперника и эфира Максвелла было более, чем предостаточно. Законы о плавающих телах, всемирном тяготении, электромагнитные и газовые, а также множество других физических законов позволили создать технические средства, существенно облегчающие жизнь человека. Однако все они возникли не благодаря, а вопреки спекуляциям формалистов-феноменалистов.
До Декарта господствовала физика Аристотеля; на первых порах именно она сдерживала развитие естествознанья. Историки науки часто представляют дело так, будто аристотелевские представления были логической необходимостью в поступательном развитии науки. Вовсе нет, конструктивные работы Архимеда появились после него, но в силу социально-психологических факторов победила формалистская точка зрения, принесшая неисчислимые беды человечеству. Особенно опасны те спекуляции, которые возникают в рамках, казалось бы, позитивных учений, не имеющих ничего общего с религиозно-мистическими верованиями. Несмотря на существование спиритически-материалистической дихотомии, умеренное формально-конструктивное противостояние оказывается всё же преобладающим.
Материалисты — Архимед, Декарт, Максвелл, проповедующие механистическую эпистемологию, — несомненно, тяготеют к конструктивистам и, наоборот, всех спиритов можно зачислить в формалисты. Дихотомия спиритизм — материализм является крайними полюсами, т.е. некоторым пределом дихотомии формализм — конструктивизм. О биографиях и психологических портретах мыслителей прошлого известно немного, но то, что известно, не противоречит соответствию: конструктивистам отвечает цикломатический тип психики по классификации психотипов Эрнста Кречмера, а формалистам-феноменалистам — шизотимический.
Конструктивная эпистемология, с точки зрения психологии, зиждется на представлениях. Если эти представления носит исключительно пространственный характер, то в эпистемологии преобладают геометрические фигуры, как это было у Платона в его «Тимее», а если вещественные, то механика частиц, как это мы видим в учении Демокрита или теории газов Больцмана. Формально-феноменологическая эпистемология основывается на понятиях. Понятийный спектр также имеет две крайности в виде простого знака и философского принципа. Чистыми символами оперируют обыкновенно мистики. Так, пифагорейцы в качестве символов избрали для себя числа, сторонники каббалы — буквы, но перед первыми лежит всё-таки реальный мир, а перед вторыми — «священные тексты», поэтому пифагорейцы по степени идеализации мира приближаются к платоникам, а каббалисты занимают иррациональную позицию, смыкающуюся с позицией богословов.
Философскими принципами, на первый взгляд, руководствовались известные механики с материальной и рационально-конструктивной эпистемологией, какая была, например, у Декарта. Однако его принципы имели модельную природу, т.е. выступали в качестве гипотез, которые означали модельные представления и кинематические схемы. Логики-перипатетики и акусматики-пифагорейцы отличаются тем, что первые тяготеют к схоластической манере поучать, вторые — к мистической манере внимать. Как те, так и другие — формалисты-феноменалисты, оперирующие логическими дефинициями, философскими принципами, политическими декларациями, юридическими нормами, священными заповедями и религиозными заветами пророков и оракулов.
Глубинная этимология позволяет понять противостояния не только между конструктивной и формальной установками, но и раскрыть сущность математического и логического знания, которые также противостоят друг другу. Математика тяготеет к конструктивной теории, логика — к поверхностной феноменологии, эксперименту или эмпирическим данным. Любой формалист склонен к недооценке модельных построений и переоценке фактов; конструктивист же, напротив, чрезвычайно увлекается пространственной механикой и считает всякие опытные данные бесполезными, пока они не приобрели какую-нибудь, пусть самую предварительную и схематичную, теоретическую платформу. В результате расстановки этих приоритетов у формалиста опыт всегда превалирует над теорией; у конструктивиста, наоборот, опыт, а значит, практика и прагматические цели уходят на второй план, главным для него становится знания ради знаний.
Конструктивист уверен в ценности теории самой по себе, без всяких меркантильных, утилитарных и прагматических намерений. Он говорит себе: объективный мир устроен так-то и так-то, вот адекватная его модель. Формалист критикует конструктивиста за «идеализм», оторванность от жизни и бесполезность его теоретических построений. Путем эмпирической и формальной подгонки, он снабжает потребителей интеллектуального продукта неким «описанием природы» или «инструкцией пользователя», где устанавливаются необходимые каузальные связи между причиной и следствием или функциональные зависимости между воздействием и откликом. Формалистские уравнения, таблицы и графики имеют косвенное отношение к физической действительности, однако они позволяют сделать быстрый расчет или предсказать наперед ту или иную опытную ситуацию. Симпатии общественного сознания и правительственных кругов чаще оказываются на стороне формалистов-феноменалистов, конструктивисты же вынуждены уступать свои позиции в обществе и различных официальных институтах науки.
Более подробно об этих вещах рассказывается в разделе Различие между конструктивным и формальным. Напомним лишь, что виднейшие конструктивисты, придерживались атомарно-корпускулярной, т.е. дискретной картины мира. Им противостояли физики-элементники, оперирующие качественными характеристиками. Первоначально это были: теплота и холод, сухость и влажность, которыми обладали четыре стихии: огонь, воздух, вода и земля.
В чём преимущество конструктивной эпистемологии? В том, что она дает истинные и прочные знания о мире. Например, конструктивист-атомист Архимед вывел гидростатический закон, который будет служить нам вечно. Он гласит: каждое тело, погруженное в жидкость, теряет столько своего веса, сколько весит вытесненная им жидкость. В многотомном собрании сочинений формалиста-элементника Аристотеля нет подобных законов естествознания. Между тем, многие века молодежь штудировала фолианты Аристотеля, Архимед же всё это время находился в забвении. Сегодня в моде новая схоластика — релятивизм Эйнштейна. Сколько веков он продержится, один Бог знает.
Архимед жил после Аристотеля, приходился дальним родственником правителя Сиракуз Гиерона II. Достоверно известно, что он учился по учебнику «Начал» Евклида. Многие его сочинения пропали, но те, что уцелели, свидетельствуют об исключительно конструктивном подходе его к геометрии и механике — это те области знаний, в которых он сделал множество открытий. Его научный стиль, являясь на редкость здравым, был всегда образцом для всех последующих поколений конструктивистов. Он был абсолютно свободен как от спиритических элементов, с которыми мы сталкиваемся, когда читаем платоновского «Тимея», так и от занудных силлогизмов Аристотеля.
Корпускулярное мировосприятие в общем способствует созреванию рационально-конструктивных теорий, однако сами корпускулы могут иметь различную природу. У Демокрита это были материальные частицы, которые помимо геометрических размеров и конфигурации, имели физический вес. Он говорил о легкости и тяжести атомов. У его оппонента, Платона, дискретные части мира представляли собой сборно-разборные конструкции из идеальных треугольников. Аристотель выступал против всяких пространственно-механических представлений и пользовался уже только качественными понятиями в форме элементов.
Атом — это предел механического деления вещества, элемент — предел химической чистоты некоего аморфного субстрата. Изменчивость в атомарной системе мира достигается за счет геометрических комбинаций и механического перемещения, а в элементной системе мира она достигается за счет химического смешения или биологических превращений. Атом — неизменный структурно-пространственный объект, элемент же — изменяющийся функционально-временной объект. Эти параллели означают также, что атомисты склонны к теоретизированию, а элементники — к экспериментированию. Количественные представления об атомах определенно ассоциируются с конструктивной эпистемологией и цикломатической психикой, а качественные понятия об элементах связаны с формально-феноменологической эпистемологией и шизотимической психикой ( см. раздел Эпистемологический срез: атом — элемент ).
Авторы современных философских учебников, где рассказывается об атомистических учениях древних, обыкновенно опускают самое главное: аргументацию, подводящую под абстрактные сущности, каковыми являются атомы, пустота, эйдолы и механические формы движения. После этого они своих древних коллег обзывают «наивными», «не умеющими последовательно и рационально думать», что, конечно же, не так, если внимательно вчитаться в тексты, например, того же Лукреция Кара. Его аргументация для того времени была безупречной; ее подбор мог подвести автора только к тем теоретическим выводам, которые он сделал.
Гораздо хуже дело обстояло с элементниками. Изменчивая духовно-материальная субстанция, лежащая в основе их философии, в принципе, не могла иметь каких-то жестких, конструктивных привязок. Поэтому одни элементники делали упор на живительной силе и духовной энергии; другие — на материальности свойств теплоты, холода, влажности, сухости и их связи с землей, водой, воздухом и огнем; третьи, в частности диалектики, сделали ставку на более динамичной и противоречивой изменчивости исходной субстанции; четвертые, например элеаты, наоборот, настаивали на неизменности бытия. Этими четырьмя случаями, в общем, исчерпывались комбинации элементной философии и до нас дошли имена мыслителей, наиболее адекватно представившие указанные четыре варианта.
Туманную и размытую картину элементники старались впихнуть в какие-то жесткие рамки. По принципу двойственности из качественных категорий они, как завзятые конструктивисты, выстраивали некую иерархию. Подобную разбросанность мнений мы видим и у атомистов. Заметный отход от материализма, вызванный религиозно-мистическим символизмом, наблюдается у пифагорейцев. Гиперпространство чисел и геометрических форм, естественно, ассоциируется у них с такими далекими от науки вещами, как переселение душ умерших и прочими предрассудками первобытного сознания.
В Древней Греции на первой стадии философской рефлексии эпистемология уже дифференцируется на атомарную и элементную. Она наступила вскоре за мифологической фазой естествознания, воспетой в поэмах Гомера, Гесиода и Орфея. В мифах проявляется прямое проецирование стихийных образов земли и неба, света и тьмы, океана и суши, хаоса и гармонии, молнии и ветра на бинарные отношения между мужчиной и женщиной, отцом и матерью, отцом и сыном, матерью и сыном. Мифотворец проводит параллели между природными явлениями и человеческими переживаниями типа любви и ненависти, дружбы и вражды, доброты и злости, силы и слабости, простоты и коварства, где одна сторона проявляет какую-то активность, духовность и возвышенность, другая — пассивность, материальность и низменность. В мифах слишком слабо проявляются конструктивные и формально-феноменологические аспекты, так как они создаются коллективным сознанием на протяжении длительного времени, когда все различия в психологии и эпистемологии людей полностью стираются; перед нами предстает гранитный монолит, сплавленный из бесконечного числа индивидуальных песчинок.
Почему в Греции мифологическая фаза естествознания довольно резко сменилась на философскую, отсчет которой начался с VII в. до Р.Х.? На Востоке эти две формы мироощущения находились в тесной взаимосвязи на протяжении многих веков. В конце концов, они так и не смогли разделиться, перейдя в синкретическом виде в более поздние религиозные доктрины Средневекового Китая и Индии.
Гегель говорил, что воды морей соединяют народы, а суша континентов разъединяет их. Период становления философии в Греции приходится на эпоху развития мореплаванья по Средиземному морю. Люди стали активно торговать и вместе с вещественными товарами они стали обмениваться космологическими мифами и философскими идеями. Эта гегелевская точка зрения на Зарождение греческой культуры подтверждается и возникновением европейского Возрождения, наступившего в XV – XVII вв. вслед за эпохой Великих географических открытий. Морские путешествия, несомненно, стимулировали развитие естествознания Нового времени.
Если учесть, что ранние философские теории Греции касались преимущественно стихийных процессов, происходящих в окружающей природы, то очень вероятно, что они были своеобразной рефлексией на то знание, которое существовало в мифологических формах у народов Египта, Вавилона и Персии. Авторитет местных поэтов — Гомера, Гесиода, Орфея — вряд ли подвергался сомнению, но в отношении новых учений чужеземных мудрецов можно было бы и поспорить. Так возникла греческая философия — результат столкновения местной и заморской культуры.
Как и в мифологических теогониях, основной задачей естествознания на первых этапах его протонаучного развития встает обоснование начала мироздания. Однако при переходе к философской фазе осмысления мира в качестве первоэлементов выступают уже не конкретные мифологические персонажи, а отвлеченные философские категории. Поэтому термин теогония здесь правильнее будет заменить на термин космогония — наука о зарождении космоса.
Секст Эмпирик (II – III вв. после Р.Х.), греческий философ школы скептицизма, в своем сочинении «Против ученых» несколько схематично положение дел изложил так: «Относительно основных и первоначальных элементов существуют две главные точки зрения со множеством оттенков: одни называли элементы сущего телами, другие — бестелесными [идеальными началами]. Из назвавших их телами Ферекид Сирский назвал началом и элементом лишь землю; Фалес Милетский — воду; Анаксимандр, его ученик, — беспредельное; Анаксимен, Идей Гимерийский, Диоген Аполлонийский, Архелай Афинский (наставник Сократа) и, по мнению некоторых, Гераклит — воздух; Гиппас Метапонтийский и, по мнению иных, Гераклит — огонь; Ксенофан — воду и землю ("Все мы произошли из воды и земли"); Гиппон Регийский — огонь и воду; Энопид Хиосский — огонь и воздух; Ономакрит в "Орфиках" — огонь, воду и землю; Эмпедокл и стоики — землю, воду, воздух и огонь ("Прежде всего бытия четыре основы узнай: светлый Зевс, жизнеобильная Гера и Айдоней с Нестидой, что мочит слезами смертный источник"); [Ученики перипатетика Аристотеля признают началами огонь, воздух, воду, землю и круговращающееся тело {т.е. эфир}]; Демокрит и Эпикур — атомы (если только не следует признать это учение еще более древним и, как говорил стоик Посидоний, впервые изложенное неким финикийцем Мохом); Анаксагор Клазоменский — гомеомерии; Диодор, прозванный Кроном, — мельчайшие и неделимые тельца; Асклепиад Вифинский — несвязанные массы. Из признававших бестелесные элементы Пифагор называл началом всего числа; математики — границы тел; Платон — идеи; [физик Стратон — качества]» [IХ, 359 — 364].
Все эти учения о началах появляются в Греции не вопреки мифологическим воззрениям, а в тесной их взаимосвязи. Огонь, воздух, вода, земля — это, конечно, уже не божественные персонажи, но они были выделены в самостоятельные сущности именно благодаря теогоническому мифу. Их рождение и организация, как правило, происходит под действием божественных сил-родителей. В космологическом учении Платона, вполне развитом и абстрактном, это религиозно-мифологическое влияние чувствуется особенно заметно.
Первым философом Древней Греции традиционно считается торговец финикийского происхождения Фалес из города Милета, расположенного в Малой Азии на колониальных землях Греции. Финикийцы играли роль соединительного звена между культурными центрами Востока и Запада. Заслуга Фалеса заключается в том, что он был первым, кто вполне рациональным способом попытался доказать первенство элемента воды в перечне предлагавшихся в то время четырех стихий — огня, земли, воды и воздуха. По его учению, которое несет на себе следы воззрений египетских жрецов, душа бессмертна и растворена повсюду в космосе. Она есть и у неживых тел; при этом он ссылался на естественные предметы — магнит и янтарь, которые при известных условиях способны притягивать определенные предметы. Отличительный признак души, говорил Фалес, — движение. Наиболее подвижным является вода; поэтому материализованная душа — это вода; именно элементарную влагу пронизывает божественная сила, приводящая всё в движение. Вода для него была душой мироздания, то есть она приводила все в движение.
Однако его мышление не было сугубо спиритическим или даже формально-феноменологическим, в его учении конструктивные моменты существенно преобладали. У египтян Фалес перенял некоторые геометрические сведения. Считается, что он первый вписал прямоугольный треугольник в круг, в честь чего он якобы принес в жертву быка. По другой версии, эту задачу решил другой авторитет — Пифагор — и что именно он изучал треугольники, разнообразные фигуры и все, что относится к «науке о линиях». Однако никто, кажется, не отрицал факта, к которому имел отношение только Фалес: измерение высоты египетской пирамиды. Важность данного измерения состоит в том, что используемый им метод пропорции был потом использован Эратосфеном для измерения радиуса Земли. Все это указывает на то, что Фалес действительно был выдающимся естествоиспытателем своего времени, когда везде господствовали мифологические предрассудки. Его можно сравнить с Бэконом и Галилеем, которые тоже способствовал пробуждению в ренессансной Европе настоящей науки.
Более подробно о нем и его учении рассказывается в разделе Фалес. В отношении двух следующих философах существует большая путаница (см. Первые греческие философы: Проблемы хронологии. Анаксимандр и Анаксимен). Скорее всего, непосредственно с Фалесом общался Анаксимен, считающийся «третьим» философом Греции, тогда как Анаксимандр, «второй» философ, видимо, не знал Фалеса и, вообще, он занимает ложное место на хронологической шкале. Мировоззрение Анаксимена в лучшем случае смешанное. То, что в основу мира он положил элемент воздух, еще не делает его формалистом-феноменалистом. Субстанциональные различия воды, огня и земли он свел к разреженности и уплотнению воздуха. Разряжаясь, воздух становится огнем, сгущаясь — ветром, потом облаком, дальше водой и, наконец, землей и камнем. Такой взгляд характерен для атомистов. Если Анаксимен действительно построил солнечные часы с гномоном, армиллярную сферу, составил карту ойкумены и прочие подобные вещи, то его, как и Фалеса, можно смело зачислять в лагерь конструктивистов.
|
|
