Корпоративизм

Акимов О.Е.

Политический расклад

Почему крайние формы социализма и национализма — негативны, а либерализм во всех случаях представляется позитивным явлением? Либералы уверены: если общество устроено нехорошо — значит, в нем недостаточно индивидуальных свобод. Иногда произносятся банальные сентенции вроде того, что свобода личности распространяется до пределов свободы другой личности или права человека ограничиваются его обязанностями. Но стоит заговорить о пределах свободы, как тут же находятся аргументы в пользу отмены любых ограничений.

Советские коммунисты настолько боялись свободы, что крупные экономические и валютные «спекуляции» наказывали смертной казнью. Под запрет попадала не только предпринимательская, но и религиозная деятельность. Несвободными были литература, живопись, музыка. На школьных вечерах, например, запрещалось танцевать твист и рок-н-ролл. Регламентировалась даже мода на одежду, обувь и макияж. Учителя следили за длиной волос у парней, подражающим «битлам». Разумеется, снятие этих запретов было большим благом.

Однако новейшая история России показывает, что избыток свободы приводит к не меньшим бедствиям, хотя совершенно в ином плане. Крайний либерализм в экономике — это бандитский передел собственности начала 90-х, когда все финансовые потоки контролировались несколькими богатыми людьми. Эта ситуация получила название семибанкирщины. Возьмите только один экономический показатель — разница в оплате труда. Сегодня он достиг тысячекратного размера. С помощью телевидения олигархи существенным образом влияли на политический климат в стране.

Фальшивость в духовной сфере превосходит аналогичный показатель, существовавший в советское время. Вот почему невероятно размылись этические отношения между людьми. Исчезло элементарное уважение детей к родителям, ученика к учителю, младшего к старшему. Всех, не только людей пожилого возраста, раздражают низкопробные телевизионные передачи, то и дело прерывающиеся навязчивой рекламой. В итоге, либералов стали ненавидеть больше, чем коммунистов и фашистов вместе взятых. Слишком уж много они предоставили свобод безответственным людям — а правильнее сказать — произвола.

Коммунисты для всех строили светлое будущее, либералы ежедневно творят светлое настоящее только для себя. Бизнесмена радует каждая удачная сделка; он живет сегодняшним днем. Коммунист работает на голом энтузиазме, часто не получая никакого денежного вознаграждения. Он живет завтрашним днем; сегодняшний день он готов принести в жертву. Сам термин «консерватор» заставляет подумать о прошлом. Национально-патриотические партии не любят перемены, чтят патриархальные традиции, часто апеллируют к коренным устоям родного отечества.

Поскольку все мы родом из коммунизма, то в нашей стране произошла аберрация политического сознания. Консерваторами оказались коммунисты, которые, однако, уже не обращены в будущее и совершенно не верят в «светлое будущее» человечества. Они просто помнят тот коммунистический задор, который существовал при Сталине.

Нынешние консерваторы испытывают ностальгическое наслаждение, вспоминая годы первых пятилеток, когда закладывались индустриальные города — Магнитогорск, Комсомольск-на-Амуре и другие. При Хрущеве существовала романтика освоения целины, при Брежневе на одном энтузиазме строилась Байкало-Амурская магистраль, про которую все забыли в эпоху Горбачева и Ельцина. И хотя «светлого будущего» советские люди так и не увидели, теплые чувства от романтической эпохи у консерваторов сохранились.

После Октябрьской революции 1917 года консерваторы вспоминали царское время. Однако и в наше время есть немало консерваторов, причем совсем молодого возраста, которые всячески превозносят соборность, монархию и самодержавный режим. Это говорит о том, что консерватизм весьма опосредованно связан с возрастом. Точно так же занятия или профессия человека в большинстве случаев не влияют на его политические убеждения. Это касается и целых стран. Например, в Китае до сих пор правит коммунистическая партия, но в сфере экономике она поощряет либерализм.

Раньше наблюдалась определенная корреляция: рабочие и малоимущие граждане голосовали за коммунистов и социалистов, бизнесмены и состоятельные люди — за кандидатов из либеральных партий. Позже разница доходов более или менее выровнялась, поэтому социальное положение гражданина почти не стало сказываться на его политическом выборе. Из чисто моральных соображений бизнесмен мог проголосовать за кандидата-социалиста, призывающего к большей справедливости, а бедный рабочий — за кандидата-либерала, призывающего к расширению свобод.

Если рассматривать идеальный случай: свободу для индивида (либерализм) и справедливость для коллектива (коммунизм), то обе системы оказываются нежизнеспособными. Справедливость можно заменить равенством и тогда говорят о противоречивости свободы и равенства. Реализация абсолютной свободы приводит к исчезновению равенства, реализация абсолютного равенства уничтожает всякую свободу. Абсолютный индивидуализм либералов, их циничный эгоизм приводит к огромному расслоению общества, когда существуют горстка богачей и масса неимущих. Такая ситуация не может существовать длительное время. Рано или поздно вспыхивает вооруженное восстание, кровавый бунт, и нищие массы разоряют или даже убивают своих угнетателей. В начале 20-го века по всей Европе прокатилась волна социалистических революций.

В нескольких странах, в том числе нашей, пролетариат во главе с коммунистической партией одержал победу и на долгие годы установил диктатуру, отнявшую у граждан свободы. Из российской истории становится ясным, что абсолютный альтруизм тоже невозможен: страдает, прежде всего, экономика. Тотальная уравниловка привела к уничтожению стимулов к труду. Коммунистический энтузиазм распространялся на сравнительно небольшую долю романтиков. Как только романтики натыкались на скептически настроенную массу бездельников, их энтузиазм быстро испарялся. Экономика переставала развиваться, а всё общество погружалось в тягостный застой во всех сферах жизни.

Противоречия между либерализмом и коммунизмом принципиальные: дай чуть больше свободы индивиду, ровно на эту же величину уменьшится справедливость по отношению к оставшемуся коллективу. Таким образом, свобода и справедливость становятся несовместимыми в силу противоречивой дихотомии индивид-коллектив.

Между свободой и справедливостью середины не найти, поскольку они обозначают различные качества. «Любовь людей к свободе и та склонность, которую они испытывают к равенству в реальной жизни, — совершенно разные чувства...». Эти важные слова Алексиса де Токвиля (1805 – 1859) я взял в качестве эпиграфа к разделу, в котором рассказывается о Демократии в Америке.

А вот между индивидом и коллективом среднее существует; это — группа лиц. Отсюда следует и ответ на вопрос «что делать?» Свободу нужно предоставлять не отдельно взятому человеку, тем более, не всему огромному коллективу, а небольшой группе (это может быть сельская община, промышленное предприятие или общественная организация), которая внутри себя уже и устанавливает справедливый порядок.

Этот момент является главным для разумной политики. Нельзя облагодетельствовать сразу всё человечество. Для отдельно взятого государства — пусть даже небольшого по численности — трудно найти разумный баланс между свободой, как толчка для производства благ, и равенством, как справедливого распределения этих благ. Но государство в целом может сравнительно за короткий период достичь цветущего состояния, если возьмет курс на предоставление свобод отдельным группам ответственных людей.

Слово «ответственных» здесь является ключевым. Советские колхозы, например, были неэффективны как раз в силу отсутствия этой ответственности. Безответственность порождалась уравниванием эффективных и неэффективных колхозников, так что первые теряли экономический стимул эффективно работать.

Итак, предоставляемая свобода должна быть пропорциональна ответственности или эффективности данной группы. Такой принцип можно сравнить с поэтапным расширением избирательного права, которое прошли многие цивилизованные страны. Людям безответственным, в правовом отношении незрелым лучше не предоставлять свободу выбора.

Например, в Голландии в 1800 году могли проголосовать только 12 процентов взрослого населения, в 1890 — 27 процентов, в 1900 — 63. Стопроцентное, т.е. всеобщее право мужчины получили только в 1917 году, а женщины — в 1919 году. До этого времени ни одна женщина не имела право голоса. Иначе, как дискриминацией по половому признаку, это положение не назовешь.

Разумеется, женщины являются такими же равноправными жителями страны, как и мужчины. Следовательно, их мнение необходимо каким-то образом учитывать. Демократия не знает других инструментов учета мнений граждан, кроме всеобщего, равного и тайного голосования. Все три выделенных здесь курсивом слова являются принципиальными.

Голосовать нужно тайно, чтобы избиратель не испытывал на себе психологического давления со стороны окружающих. За словом равное стоит принцип: один человек — один голос. Термин всеобщее обязывает избирательные комиссии допускать к голосованию всех без исключения граждан, достигших зрелого возраста. Именно этот принцип нарушался многими странами, считавшимися демократическими.

Так, в США женщины получили право голоса в 1918 году, во Франции — в 1944 году, в Италии — в 1945, в Греции — в 1956, а в Швейцарии — лишь в 1971 году. Расовые предрассудки, особо широко распространенные в США, долгое время мешали реализовать избирательное право афро-американцам. Лишь после бурных событий, последовавших за убийством в 1968 году темнокожего баптистского пастора и правозащитника Мартина Лютера Кинга, ситуация радикально изменилась. В 1971 году конгресс США расширил права и молодежи: 26-я поправка к конституции снизила их возрастной ценз с 21 года до 18 лет.

Человек — существо социальное, тяготеющее к объединению в политические, экономические и духовные союзы, подчиняющиеся гласному или негласному уставу. Безответственный человек игнорирует общие цели, откуда бы они не исходили. Действуя на свой страх и риск, он зачастую лишает себя элементарных условий существования — заработной платы и крыши над головой. В своей социально-экономической политике государство не может ориентироваться на таких свободных от ответственности людей. Поэтому лидеры государств во главу угла ставят то общее, что есть в человеке, а не на его индивидуальные предпочтения.

Отдельно взятая личность — плохо управляема. Государство, ориентирующееся на пестрый ансамбль индивидуумов, неустойчиво, склонно к анархии и общественным бунтам. Чтобы достичь общей цели, тоталитарным или авторитарным режимам приходилось прибегать к подавлению прав отдельного человека и гражданина. Теперь выясняется, что наряду с либеральным и тоталитарным управлением существует корпоративное.

В корпоративном государстве (corporate state) ничего подобного не происходит в силу того, что внутри корпорации (corporatio) или корпуса (corpus) сплоченных одной целью граждан устанавливаются иногда прямо-таки родственные отношения. Обычно под термином «корпорация» понимают ассоциацию (союз, гильдию, товарищество), которые объединены общностью профессиональных, духовных или сословных интересов. Далее говорят об управлении, иерархии ее членов, степени сплоченности, которая может определяться уставом корпорации, и прочих особенностях. Нас же будет интересовать корпорация с точки зрения понятий свободы и справедливости.

Корпус, корпорация или социально-коммерческая ячейка — называйте, как хотите — всегда зарождается на добровольных началах взаимного доверия, уважения и даже любви. Здесь человек чувствует себя свободным и защищенным. Если что-то ему не нравится, он может разорвать корпоративный договор и покинуть корпорацию. Вместе с тем, у корпоративного государства появляются экономико-правовые рычаги управления и контроля, поскольку даже очень небольшой по численности корпус наделен элементарными органами взаимодействия с государством. Коллегиальные органы большого по численности корпуса формируются уже из представителей профессиональных корпораций, одобренных высшей государственной корпорацией менеджеров.

Изначально внимание корпоратистов фокусировалось преимущественно на общественных организациях, объединяющих работников и собственников частных предприятий из определённого сектора экономики для координации действий и разрешения конфликтов. В этом случае термин «корпорация» использовался не в значении «акционерного общества», а в более широком смысле. Корпоративное право постепенно и последовательно формировалось под влиянием положительного опыта взаимодействия наемного служащего (управленца) и собственника предприятия или компании (акционера), между которыми нередко возникали конфликты.

Сегодня приверженцы философии корпоративизма или корпоратизма (corporatism) по-прежнему рассматривают государство как совокупность экономических корпораций, но одновременно выполняющих определенные социальные функции, связанные преимущественно с распределением заработанных корпорацией благ. В развитых корпоративных государствах (таких, например, как Германия) правительство, профсоюзы и парламент, по сути, представляют собой гармонизированные корпорации профессионалов, которые не противостоят друг другу, а действуют совместно и согласованно во имя одной общенациональной идеи — экономического и духовного процветания нации как сплоченного тела.

Экскурс в историю

Всё, о чем говорилось в предыдущем разделе более или менее хорошо известно человеку, выросшему на Западе. Советский человек вынужден был изучать марксистско-ленинскую философию и должен был знать историю единственной партии — КПСС. После разгрома коммунизма все заговорили о либерализме, как полной противоположности коммунизму. Между тем, большинство европейских стран давным-давно отказалось от тотального либерализма, который не менее опасен, чем тотальный коммунизм.

Убежденные либералы и коммунисты склонны рассматривать корпоратистов чуть ли не преступниками и это понятно. Многим кажется, что всякая корпорация одновременно ограничивает и свободу, и равноправие. Здесь проявляется эффект наполовину полного и наполовину пустого стакана с водой. Корпоратисты радуются и той доли свободы и справедливости, которая дает корпорация. Их противники представляют корпорацию негативно — некой мафией, связывают ее с авторитаризмом руководителя или даже фашизмом рвущегося к власти Муссолини, забывая о Коле, Меркель с их корпоративной идеологией ХДС/ХСС, объединившей Европу. В связи с этим самое время напомнить основные вехи развития философии корпоративизма.

В связи с негативным отношением к термину «корпорация» многие политики предпочитают указанный ею средний путь обозначать неопределенными терминами, которые сбивают с толку неискушенного обывателя. Так, если партия придерживается середины и решительно выступает против либерализма и коммунизма, она часто называет себя народной или демократической. Но что означают эти термины, когда само слово партия переводится как часть от целого, в данном случае, доля от всей народной массы. Может быть, она и претендует завоевать весь имеющийся в стране электорат, но реально-то это не достижимо, поскольку в любой стране проживает огромное число либералов, коммунистов и консерваторов. Прилагательное типа «республиканская» и т.п. тоже мало, о чём говорит.

Не всегда удается проследить историю партии и причину возникновения ее наименования. Все дело в партийной традиции и в расстановке акцентов, которые в течение длительного времени претерпевали изменения. Так, английский философ Джон Локк сделал ударение на свободе — так появился либерализм. Немецкий философ Карл Маркс акцентировал справедливость — так возник коммунизм.

Либерализм скомпрометировал себя в 19-м веке своей колониально-империалистической политикой, проводимой по всему земному шару. По сути, то же самое произошло с коммунизмом веком позже. Причем установление «справедливости» происходило не на чужих территориях, как в случае «свободного» отнятия богатств, а на своих собственных. Но корпоративизму, кажется, не повезло больше всего. Его разработкой занимались вполне достойные люди — Гегель, Лассаль, Кеттелер, римский папа Лев XIII — однако наиболее полно воплотил его в жизнь фашистский диктатор Муссолини.

Означает ли это, что корпоративная идея непременно должна приводить к фашизму? Разумеется, нет! Корпорация является только формой организации общества. Естественно, что этой формой можно охватить любое, самое варварское содержание. Так, мирная жизнь в эпоху Средневековья, когда преобладало земледелие, обеспечивалась исключительно за счет корпоративного уклада, которое преобладало на территории Европы.

Свободные крестьяне, обладающие землей и хозяйством по праву наследования, платили собственникам земли строго установленную властями повинность. Аграрная корпорация (земская община) большие и сложные вопросы (например, взаимопомощь во время неурожая, строительство амбаров, мельниц, дорог, водоканалов) решала на сходах глав сельских семей; мелкие и текущие дела (межевые споры, воровство скота, наказание за проступки, прием новых членов в общину) решались уполномоченными. В подчинении корпорации находились сельхоз мастерские, кузница, церковь, а позже образовательные школы.

Торговля существовала с незапамятных времен. С самого начала здесь возникали торговые корпорации, которые обычно назывались гильдиями. Товары надо было где-то хранить, на чём-то перевозить, торговцев защищать от разбоя — всё это требовало коллективных усилий. Поскольку товары сильно отличаются друг от друга (хлеб, овощи, морепродукты, текстиль, обувь, фабричные изделия, предметы роскоши, недвижимость) гильдии организовывались в соответствии с особенностями торговли данным товаром.

Для честного ведения торгового бизнеса важна хорошая репутация и соблюдение договорных отношений о сроках поставки товара и соблюдения его цены. Недоверие, бунт, восстания, война — катастрофически сказываются на товарообмене. Поэтому торговля и в целом развитие экономики в первую очередь нуждаются в спокойствии людей и мире между странами. Если оглянуться назад, в глубь веком, то можно заметить простую закономерность: там, где прекращалась войны, там расцветала цивилизация, причем в корпоративной форме. Однако богатства можно добыть и силой. Для обеспечения успешных набегов, военный люд тоже объединялся в корпорации.

Куда мы не посмотрим, везде отыщем эту универсальную форму организации. Не только армия, торговля, мануфактурное и сельскохозяйственное производство объединены в профессиональные ассоциации, но и бандиты, воры, шулера, проститутки, нищие, бездомные, попрошайки — все вынуждены создавать свои профсоюзы, чтобы не погибнуть поодиночке.

Итак, история убедительно нам доказывает: два противоположных ориентира — индивидуальная свобода и равноправие в коллективное — это ложные маяки. Чем ближе мы подходим к этим двум пределам — либерализму и коммунизму — тем дальше мы оказываемся от истинной свободы и справедливости. Знайте, оба этих полюса сформировались в момент максимального противостояния в обществе, когда произошла своеобразная аберрация массового сознания. Тот, кто пользуется этими маяками сегодня, тот демонстрирует окружающим свою политическую незрелость.

В Средние века Церковь через христианскую веру имела сильное влияние на общество. Но индустриальное и научно-техническое развитие постепенно вытеснило веру на задний план. Отцы церкви потеряли авторитет у граждан, но не утратили желания влиять на судьбоносные решения. Уже при Пие IX (годы понтификата 1846 – 1878) Церковь отвернулась от монархов, сильных мира сего, и посмотрела, наконец, в сторону своей несчастной и обездоленной паствы. Причем Пий IX в своей энциклике «Syllabus of Errors» (1864) заявил о своем решительном неприятии политики капитализма. В 1870 году либеральная политическая система Рима лишила Ватикан светской власти, что также не могло отразиться на выборе пути последнего.

Долго и мучительно Католическая Церковь искала способ воздействия на экономику и духовную жизнь граждан. И вот в разгар политической схватки между главными политическими силами в обществе — либералами и социалистами — она впервые сделала ударение на их корпорации. Всё началось с появления энциклики «Rerum Novarum», выпущенной новым папой Львом XIII (1878 – 1903) 15 мая 1891 года. Эта дата и является днем рождения корпоративной идеологии. Латинское название этого послания можно перевести как «Исходя из новых обязательств». С этих слов начинается текст послания, которое имеет и второй заголовок — «О капитале и труде». Раньше Церковь занимала очень консервативные позиции, защищала абсолютную или конституционную монархию. Теперь она изменила свои симпатии. Кто помог ей в этом?

На содержание энциклики во многом повлияли взгляды немецкого богослова и политика, епископа Вильгельма Эммануила фон Кеттелера (1811 – 1877). Одно время он оспаривал догмат о папской непогрешимости, власть которого даруется Богом, но после он отказался от расшатывания папской власти. В 1963 году Кеттелер опубликовал сочинение «Рабочий вопрос и христианство», в котором осудил обе идеологии — и капиталистическую, и коммунистическую. Он считал, что именно христианская Церковь освободила народы земли от рабства. Теперь она должна помочь решить конфликт между рабочими и работодателями.

Для разрешения этой тяжелейшей проблемы, возникшей в период индустриализации экономики, Кеттелер предлагал сделать рабочих совладельцами предприятий, чтобы они имели свою долю прибыли. С этой целью предприниматели должны были учреждать профессиональные союзы, вхождение в которые предоставляло бы рабочим право получать дивиденды. Эту идею Кеттелер позаимствовал у немецкого социалиста Фердинанда Лассаля (1825 – 1864), который называл профсоюзы производственными кооперативами или товариществами.

Слово «товарищ», используемое в Советском Союзе в качестве обращения, ведет начало от этих самых рабочих товариществ, за которые ратовал Лассаль и которые носили ярко выраженный социалистический характер. Кеттелер, а за ним и папа Лев XIII, говорили о более тесном профессиональном союзе, основанном на братском отношении христиан и любви к ближнему.

В СССР роль профессиональных товариществ была извращена; они слабо защищали права рабочих. Профсоюзные взносы автоматически вычитались из заработной платы всех работающих, а ездили по профсоюзным путевкам в дома отдыха преимущественно высокопоставленные чиновники. Западная христианская демократия резко осуждала установленный Кремлем антинародный и просто бесчеловечный режим.

Действительно, советские диктаторы и партийные боссы, прикрываясь пролетарской фразеологией и коммунистической пропагандой, беспощадно эксплуатировали абсолютно бесправных трудящихся. Класса богатых людей в стране не существовало; вся государственная и партийная машина работала на войну с капиталистическим Западом. К счастью, гонку вооружений вместе с холодной войной Советский Союз проиграл. О причинах поражения можно говорить долго, но вернемся к Лассалю.

Он полагал, что профессиональными товариществами должны заниматься государственные чиновники. По мнению же Кеттелера, светская власть не должна вмешиваться в производственные отношения между рабочими и работодателями. Те сами должны научиться договариваться на основе здравого смысла и христианской морали. Кеттелер придерживался учения о естественном праве, установленном Богом. Экономика подчиняется естественным законам, а не установленным чиновниками, говорил он. Вот почему госслужащим надо самым решительным образом запретить влиять на экономическую жизнь страны.

Вместе с тем Кеттелер призывал Церковь и государство повсеместно создавать благотворительные учреждения, заботящиеся о больных, инвалидах и стариках. Описывая гармонично развитое гражданское общество, он ратовал за сохранение христианских ценностей и за укрепление семьи, основанной на христианских традициях.

Своей активной деятельностью Лассаль способствовал пробуждению сознания германских рабочих, снабдил их ясной теорией и программой. До него в рабочей среде господствовала либеральная идеология, оставшаяся с времен буржуазных революций. Тогда нарождающийся класс капиталистов требовал от феодальной аристократии предоставления экономических и гражданских свобод. По инерции либеральная идеология продолжала господствовать в обществе. Лассаль же сориентировал сознание пролетариата на идеологию социализма, которая им подходила в максимальной степени.

Следует иметь в виду, что его социалистическое учение существенно отличалось от марксистского. Например, Лассаль считал, что заработная плата рабочих должна быть фиксированной. Это говорит о слабом понимании им экономических процессов. Действительно, он был больше правоведом, чем экономистом, «стремился соорудить твердыню научной юридической системы социализма» (из письма к другу).

В 1848 году Лассаль работал в радикальной газете «Neue Rheinische Zeitung», которую выпускали Маркс и Энгельс, и придерживался таких же радикальных взглядов на рабочее движение, что и они. Его даже обвинили в государственной измене и заключили в тюрьму. Но позже его позиция смягчилась, он отошел от марксистской теории революционного взятия власти.

Придерживаясь гегелевской диалектики, Лассаль считал, что к вершине государственной власти рабочие должны подходить поэтапно. В «Рабочей программе» (Arbeiterprogramm, 1862) он писал, что история рабочего государства «с внутренней необходимостью совершает непрерывный процесс развития разума и свободы». Лассаль тесно сотрудничал с прусскими властями, в частности, с Бисмарком, собирателем германских земель, который ввел всеобщее избирательное право, дипломатично лавируя в спорах социал-демократов с либералами.

Несмотря на естественные издержки, заслуга Лассаля была огромна. В 1863 году он сумел организовать «Всеобщий германский союз рабочих». Уже после его смерти, но по его инициативе в 1869 году в Эйзенахе была создана первая рабочая партия, получившая название «Социал-демократическая рабочая партия Германии» (СДРПГ), которая впоследствии превратилась в могущественную СДПГ. В 1875 году в Готе произошло объединение этой партии и союза. Маркс в «Критике Готской программы» отверг идею Лассаля о «свободном государстве». Он также выступал за вооруженное восстание и диктатуру пролетариата, с чем Лассаль согласиться никак не мог.

Гегель о корпорации

Не только учение Лассаля, но и вся философия немецкого корпоративизма зиждется на гегелевской «Философии права». В Средние века корпоративная организация преобладала в сельском хозяйстве. Но более всего, писал Гегель, корпорация нужна всё же для промышленного сословия (п. 250), где возникли наибольшие напряжения. В третьей части «Философии права», которая называется «Нравственность», корпорация занимает центральное место в его правовой системе. В этой части абстрактное право делится на три раздела, затрагивающих семью, гражданское общество и государство. Семья рассматривается с точки зрения брака, семейного имущества и воспитание детей. Право гражданского общества подразделяется на систему потребностей, правосудие и корпорацию, как высшую форму гражданского общества.

«…Корпорация имеет право под надзором публичной власти заботиться о своих собственных, не выходящих за ее пределы интересах, принимать членов, руководствуясь их умением и добропорядочностью, в количестве, соответствующем всеобщей связи, охранять своих членов от особенных случайностей, а также заботиться об усовершенствовании их способностей, необходимых, чтобы оставаться ее членами — вообще выступать по отношению к ним как вторая семья,— положение, которое всеобщее гражданское общество, более отдаленное от индивидов и их особенных нужд, может занимать лишь менее определенным образом» (п. 252).

Сравнение корпорации с семьей здесь очень уместно. Действительно, корпорация является элементарной ячейкой гражданского общества. Человек в семье благодаря чувственной любви обращает энергию своего духа не столько на индивидуальное, сколько на общее, что есть в семье. Нередко индивидуальное приносится в жертву общему. Человек испытывает неудобства и даже страдания, но чинит эту несправедливость к себе добровольно, т.е. по своему свободному выбору.

Член семьи — муж или жена — ощущают себя не как лицо для себя, говорит Гегель, а как лицо для другого. В этом элементарном союзе человек воспринимает себя как часть единого целого. «Любовь вообще означает сознание моего единства с другим. Я не изолированно для себя, а обретает свое самосознание только при условии отказа от своего для-себя-бытия и бытует посредством знания себя как своего единства с другим и другого со мной. … В государстве любви уже нет, в нем единство сознается как закон, в нем содержание должно быть разумным и Я должно его знать» (п. 252, прим.).

Любовь не разумна, а чувственна, в государстве же господствует разум в форме закона. Гегель пишет: «Государство как действительность субстанциальной воли, которой оно обладает в возведенном в свою всеобщность особенном самосознании, есть в себе и для себя разумное. Это субстанциальное единство есть абсолютная, неизменная самоцель, в которой свобода достигает своего высшего права, и эта самоцель обладает высшим правом по отношению к единичным людям, чья высшая обязанность состоит в том, чтобы быть членами государства» (п. 258)

Немецкий философ констатирует: гражданское общество возникло позже государства, поскольку оно формируется под неусыпным оком государства. Гражданское общество нуждается в правосудии и полиции. Если в семье и государстве определяющим является единство, достигаемое любовью и законом, соответственно, то «гражданское общество есть дифференциация, которая выступает между семьей и государством»; здесь человек реализуется как свободный индивид. «…Государство есть вообще первое, внутри которого семья развивается в гражданское общество, и сама идея государства распадается на эти два момента» (п. 256), т.е. на семью и гражданское общество.

«В гражданском обществе, — пишет Гегель, — каждый для себя — цель, все остальное для него ничто. Однако без соотношения с другими он не может достигнуть своих целей во всем их объеме: эти другие суть поэтому средства для цели особенного. Но особенная цель посредством соотношения с другими придает себе форму всеобщего и удовлетворяет себя, удовлетворяя вместе с тем стремление других к благу» (п. 182 доп.).

С точки зрения диалектической логики, гражданское общество содержит три момента: a) стремление к удовлетворению субъективной потребности; b) защиты собственности посредством правосудия и, наконец, c) «забота о предотвращении остающейся в этих моментах случайности и внимание к особенному интересу как к общему с помощью полиции и корпораций» (п. 188).

Три логических момента семьи: a) брак как нравственное отношение, духовное единство (внутреннее бытие или в себе сущее); b) собственность и имущество (внешнее бытие); c) воспитании детей (внутреннее становится внешним). Семьи в гражданском обществе ведут себя как самостоятельные индивиды; по отношению к конкретной семье гражданское общество, как совокупность других семей, является внешней средой. Брак, основанный на любви и обеспечивающий единство данной семьи, не затрагивает интересы других семей. А вот имущество и собственность данной семьи соприкасается с имуществом и собственностью других семей.

В корпорации семья имеет не только свою прочную основу для обеспечения себя средствами существования (материальная сторона дела), но и честь быть членом корпорации (нравственный компонент духа). Это означает, что «член корпорации не должен доказывать с помощью каких-либо внешних данных свою пригодность, добропорядочность своего существования, доказывать, что он представляет собой нечто. Признается также, что он принадлежит некоему целому, которое само является членом общества, и что его интерес и усилия направлены на достижение несвоекорыстной цели этого целого; таким образом в своем сословии член корпорации находит свою честь» (п. 253)

Гегель продолжает: «Не являясь членом правомочной корпорации — а корпорация существует только как правомочное сообщество — единичный человек лишен сословной чести, своей изолированностью он сведен в своей деятельности к своекорыстному аспекту промысла, его средства к существованию и потребление не обладают прочностью. Тем самым он будет стремиться достигнуть признания внешними доказательствами своего успеха в области своих занятий, доказательствами, которые безграничны, поскольку он не может жить соответственно своему сословию…» (продолжение п. 253).

Это — во-первых; во-вторых, говорит Гегель, «в корпорации помощь, получаемая бедными, теряет характер случайности, а равно и неправомерно унизительного; богатство, исполняя свой долг по отношению к сообществу, не порождает высокомерия и зависти: первое — в обладателе богатства, вторую — в других; добропорядочность обретает здесь свое подлинное признание и подлинную честь» (продолжение п. 253). «Святость брака и честь в корпорации — те два момента, вокруг которых вращается дезорганизация гражданского общества» (п. 255).

Гегель жил на рубеже 18-го и 19-го века, когда социальные отношения между классами уже заметно накалились, что не могло негативно отразиться на корпорации. В связи с этим он отмечает: «То, что в новейшее, время упразднили корпорации, означает, что каждый человек должен заботиться сам о себе. … В наших современных государствах граждане лишь в ограниченной мере принимают участие во всеобщих делах государства; однако нравственному человеку необходимо предоставить, кроме его частной цели, еще и деятельность всеобщую. Это всеобщее, которое современное государство не всегда ему предоставляет, он находит в корпорации» (п. 255, доп.).

«…Индивид, заботясь о себе в гражданском обществе, действует также и на пользу другим. Однако этой неосознанной необходимости недостаточно: осознанной и мыслящей нравственностью она становится только в корпорации. Конечно, государство должно сохранять высший надзор за ней, ибо в противном случае она бы закостенела, замкнулась в себе и опустилась бы до жалкого уровня цеха. Однако в себе и для себя корпорация не есть замкнутый цех; она сообщает отдельному промыслу нравственность и поднимает его до уровня той сферы, в которой он обретает силу и честь» (продолжение п. 255, доп.).

Гегель предостерегает: «Если смешивать государство с гражданским обществом и полагать его назначение в обеспечении и защите собственности и личной свободы, то интерес единичных людей как таковых оказывается последней целью, для которой они соединены, а из этого следует также, что в зависимости от своего желания можно быть или не быть членом государства. Однако на самом деле отношение государства к индивиду совсем иное; поскольку оно есть объективный дух, сам индивид обладает объективностью, истиной и нравственностью лишь постольку, поскольку он член государства» (п. 258, прим.).

Таким образом, для истинного патриота, каким был Гегель, государство является источником его вдохновения и нравственного состояния. Если человек ощущает себя лишь гражданином, т.е. задерживается на промежуточном уровне гражданского общества, то он может легко покинуть границы своего государства, поселиться и работать в другом государстве. Его выезд за границу может быть обусловлен индивидуальными или семейными обстоятельствами, личной собственностью или работой в транснациональной корпорации. В этих условиях его осознанный патриотизм может притупиться или вообще исчезнуть. В этой связи будет полезно напомнить, чем является государство в философско-правовом смысле.

«Государство как действительность субстанциальной воли … есть в себе и для себя разумное. Это субстанциальное единство есть абсолютная, неизменная самоцель, в которой свобода достигает своего высшего права, и эта самоцель обладает высшим правом по отношению к единичным людям, чья высшая обязанность состоит в том, чтобы быть членами государства» (п. 258). К этому Гегель добавляет: «Государство в себе и для себя есть нравственное целое, осуществление свободы, и абсолютная цель разума состоит в том, чтобы свобода действительно была» (п. 258, доп.).

«…Государство — это шествие Бога в мире; его основанием служит власть разума, осуществляющего себя как волю. Мысля идею государства, надо иметь в виду не особенные государства, не особенные институты, а идею для себя, этого действительного Бога. Каждое государство, пусть мы даже в соответствии с нашими принципами объявляем плохим, пусть мы понимаем в нем тот или иной недостаток, тем не менее, особенно если оно принадлежит к числу развитых государств нашего времени, содержит в себе существенные моменты своего существования.

Но так как легче выявлять недостатки, чем постигать позитивное, то легко впасть в заблуждение и, занимаясь отдельными сторонами, забыть о внутреннем организме самого государства. Государство — не произведение искусства, оно находится в мире, тем самым в сфере произвола, случайности и заблуждения; дурное поведение может внести искажения во множество его сторон. Однако ведь самый безобразный человек, преступник, больной, калека — все еще живой человек, нечто утвердительное, в нем существует жизнь, несмотря на недостатки; это утвердительное и представляет здесь интерес» (продолжение п. 258, доп.). Нравственный человек не бросит больного на произвол судьбы; он постарается вылечить или хотя бы облегчить его страдания.

Такова философско-правовая подоплека папского послания 1891 года. Теперь перейдем непосредственно к его содержанию. В традиционном для энциклик формате понтифик не упоминал никаких имен — Гегеля, Лассаля, Кеттелера и других. Но идеи, высказанные этими выдающимися мыслителями, несомненно, так или инче вошли в содержание энциклики.

Папские послания

В своем обращении Лев XIII в духе того беспокойного времени обратил внимание достопочтенных братьев, епископов и архиепископов на глубокий раскол между рабочими (трудом) и работодателями (капиталом), на бедность и духовное вырождение масс. Материальные блага, производительные силы и вся торговля сосредоточены в руках немногих, сказал он, в то время как рабочие массы влачат рабское существование. В результате мир оказался на пороге череды пролетарских восстаний, которых так и не удалось избежать.

В своей энциклике понтифик констатировал, что социалисты призывают отнять у богатых их частную собственность и превратить ее в государственную. Такая политика, по его мнению, является не правовой, грабительской и приведет только к еще большим бедствиям. Вместе с тем, отмечал папа, каждый человек вправе обладать собственностью в виде какой-то недвижимости и земельных наделов. Как было сказано в энциклике относительно земли: всякий человек должен распоряжаться не только плодами земли, но и самой землей, поскольку Бог даровал ее всему человечеству, а не отдельным его представителям.

Трудящиеся (приверженцы преимущественно социалистических идей) уже много лет вели классовую борьбу против капиталистов (приверженцев преимущественно либеральных идей). В 64-х параграфах энциклики понтифик детально описал, к чему это привело и как можно избежать катастрофы. В частности, в 19-м параграфе говорилось: «Огромная ошибка в отношении рассматриваемого вопроса состоит в том, будто бы классы изначально враждебны друг другу, и что богачи и бедняки по самой своей природе должны конфликтовать. Эта идея настолько ложна и вредна, что истиной является совершенно противоположное утверждение».

«Классы в равной степени нуждаются друг в друге: работодатели не могут существовать без рабочих, а рабочие не могут обойтись без работодателей. Взаимное согласие приводит к гармоничному порядку, в то время как бесконечные конфликты неизбежно влекут за собой хаос и дикое варварство. …Нет более мощного связующего звена между классами, чем Церковь, способная объединить и напомнить классам их обязанности, особенно, долг заботы о справедливости».

Этот акцент на справедливость, т.е. на коммунистический идеал, в то время и в последующем превалировал в философии корпоративизма. В 20-м параграфе энциклики перечислялись обязанности рабочего и работодателя. Рабочий обязан: «честно и в полном объеме исполнять свою работу, условия которой свободно и честно согласовываются и принимаются обеими сторонами; не ломать собственность работодателя и не наносить ему личных оскорблений; не прибегать к насилию для защиты своих интересов, не участвовать в мятежах и разбойных нападениях».

В свою очередь, работодатель обязан: «не рассматривать рабочих как своих рабов, уважать их человеческое достоинство, облагороженное христианской верой. …Было бы большой ошибкой в погоне за прибылью использовать людей как неодушевленные предметы, и оценивать их труд, исходя исключительно из их физических потребностей. Так поступать позорно и негуманно, — заявил папа. — Рабочие, как и работодатели, высокодуховные существа. ...

Работодатель не должен возлагать на рабочих непосильные налоги, поборы и использовать их на работах, не соответствующих их возрасту и полу. Основной долг работодателя, — сказал папа, — воздавать каждому по его заслугам. … Работодатель обязан избегать сокращения заработной платы путем мошенничества или через ростовщический договор. Нужно всегда помнить о слабости и незащищенности рабочего человека».

Всю вину за тяжелое социально-экономическое положение масс Лев XIII возложил на крупных капиталистов, т.е. либералов, и коммунистов, исповедующих материалистическое мракобесие и классовую ненависть. Он призвал обе политических силы к миру путем создания профессиональных союзов, т.е. тех самых корпораций, которые бы могли мирным путем разрешать все конфликты, неизбежно возникающие между работодателями и наемными работниками.

18 Января 1901 года Лев XIII издал новую энциклику аналогичного содержания, в которой его политическая инициатива получила название христианская демократия. Это словосочетание оказалось устойчивым и сохранилось до наших дней. Сам папа негативно относился к политическим терминам и, возможно, никогда бы не использовал слово «демократия» для своего учения. Но в тот период в католической среде были слишком сильны социалистические настроения. Многие священнослужители предлагали папскую доктрину назвать «христианским социализмом». Таким образом, слово «демократия» появилось на свет в результате нелегкого компромисса.

Либерально настроенных католиков было мало, так что споры шли не между правыми и левыми, а между центристами и левыми. Энциклика 1901 года, название которой можно перевести как «Об опасностях для общества» («Graves de Communi Re»), определенно осуждала коммунистические и социал-демократические тенденции, тем не менее, в католическом мире наблюдался сильный левый крен. Напрасно было писать, что «христианской демократии чужда всякая политическая идея, она должна заниматься благотворительной деятельностью во имя народа». Социалистически настроенные католики всё равно стали образовывать христианские профсоюзы, получившие распространение не только в исконно католических странах — Италии и Франции, но и в таких протестантских государствах, как Германия, Бельгия и Голландия.

У Льва XIII были прекрасные отношения с Вильгельмом II и Бисмарком; между Ватиканом и Германской империей был заключен договор. Папа модернизировал Католическую Церковь, для чего изменил ее структуру. Он пополнил церковные библиотеки не церковной литературой, открыл ранее закрытые церковные документы, проявлял интерес к библейской археологии. С его приходом пробудился интерес к средневековой философии Фомы Аквинского, на основе которой появилась доктрина неотомизма, опирающаяся не только на веру, но и разум.

Большую роль в этом деле сыграла энциклика Льва XIII «Aesterni Patres» (1879), в которой философия Фомы объявлялась базовой для католицизма. Важнейшими центрами по изучению неотомизма стала Италия, где в 1891 году открылась Академия святого Фомы, и Бельгия, где в 1893 году открылся Высший институт философии. Аналогичные центры возникли в Мюнхене, Милане, Париже и других городах Европы. В католических школах и университетских кафедра началась работа по приспособлению учения средневекового схоласта к реалиям современной жизни. В результате усилиями большой группы философов и богословов (Маритэн, Мунье, Жильсон, Грабман, Беймкер, Фриз, Лотц, Райнер, Фальк, Мерсье, Нис, Ноэль, Вульф, Джереми, Капело и др.) схоластика Аквината претерпела заметный дрейф в сторону гуманизма, персонализма и экзистенциализма.

Католицизм всегда отличался от протестантизма, иудаизма, исламизма и православия проявлением повышенного интереса к философии и рациональным наукам. Современные неотомисты пытаются, например, соединить божественную картину мира с теорией Большого взрыва и расширяющейся Вселенной. Они активно спорят с дарвинистами, пытаясь скорректировать эволюционную теорию, доказывая, в частности, что человек произошел не от обезьяны. Таким образом, католики или, точнее, неокатолики используют разум во имя торжества веры.

Видный неотомист Этьен Жильсон (1884 – 1978) написал диссертацию «Свобода у Декарта и богословие» (1913), в которой провозгласил идею примата существования (exsistencia) над сущностью (essencia). В 1948 году им написана целая книга «Бытие и сущность», где этим двум категориям, над которыми размышлял еще Фома Аквинский, отведена первостепенная роль. Автор показал, что для человека более важным является понятие существования, чем сущности, которой философы прошлого (например, Гегель) неоправданно много уделяли внимания. Поставив в центр внимания существование человека, можно сделать и общество более гуманным.

В одно время с Жильсоном жил и трудился другой неотомист-персоналист Жак Маритэн (1882 – 1973). Он тоже пытался решать проблемы современной жизни с помощью учения Фомы Аквинского. Человек Античности, говорил он, замкнут на самом себе, в то время как человек Средневековья замкнут на Бога. Безбожный эгоист всегда живет во враждебном окружении. Мизантроп Ницше, поклонник древнегреческой мифологии, для которого «Бог умер», породил на свет абсурдистскую философию отчаяния. Многие философы-экзистенциалисты пришли к пессимистическим выводам, говорит Маритэн, поскольку забыли про Бога. Если же о Нем помнить каждое мгновение (теоцентрический гуманизм), мы придем к миру и согласию в обществе.

Маритэн проповедовал теорию интегрального гуманизма, которую упоминал папа римский Павел VI в энциклике «Populorum progressio» («О прогрессе народов»), изданной в 1967 году. Согласно этой теории, преобразование общества надо начинать с восстановления в человеке веры в Бога. Маритэн, как и Жильсон, много размышлял о средневековом укладе, естественном праве, коммунизме и либерализме. Как многие последователи персоналистической философии, особенно модной в период между двумя мировыми войнами, он пришел к идее среднего или третьего пути, который он и называл интегральным гуманизмом.

Многочисленные публичные выступления в защиту христианской морали, семейных ценностей, религиозной терпимости (он был активным сторонником экуменического движения), плюрализма политических мнений, признание прав человека как наиболее приоритетных — всё это сделало его наиболее авторитетным деятелем 20-го столетия. Идеи Маритэна легли в основания программ многих христианско-демократических партий Европы, число которых заметно возросло после Второй мировой войны. Он принимал участие в разработке «Всеобщей декларации прав человека», принятой Генеральной Ассамблей ООН в 1948 году, участвовал в работе Второго Ватиканского собора (1962 – 1965) и в других важнейших международных событиях.

Таким образом, христианская демократия преодолела долгий и тернистый путь, о котором советский человек практически ничего не знал. В эпоху становления Демократической России главная борьба снова развернулась между либералами и социалистами. Все понимали, что назад в коммунизм никто не пойдет, но и жить дальше в «бандитском капитализме» никто не хотел. Остается одно: в кратчайшее время пройти самостоятельно весь тот длинный путь, который прошли европейские страны.

Возвращаясь снова к Льву XIII, заметим, что идеальной моделью организации общества папа считал средневековые корпорации, которые не враждовали между собой. Многие корпорации, сущностно различающиеся между собой, сосуществовали, однако, вполне мирно. Из всех пап Лев XIII написал больше всего энциклик (88). Самой важной, конечно, считается «Rerum Novarum» (1891). Ее фрагменты ежегодно зачитываются в праздник Вознесения. Эта энциклика неоднократно дополнялась и комментировалась в последующих энцикликах, в частности, в «Quadragesimo Anno» (Пия XI, 1931), «Mater et Magistra» (Иоанна XXIII, 1961), и «Centesimus Annus» (Иоанна-Павла II, 1991).

В энциклике «Quadragesimo Anno», написанной по случаю сорокалетней годовщины энциклики «Rerum Novarum», папа Пий XI (1922 – 1939) отметил то новое, что произошло в отношениях между трудом и капиталом в Западном мире. Прежде всего, он обратил внимание на процесс дальнейшего расслоения населения на бедных и богатых, а также на явления поглощения мелких предприятий крупными. В связи с этим он подтвердил, с одной стороны, недопустимость индивидуализма в вопросах распоряжения собственностью, поскольку предприниматель должен помнить не только о своей собственной выгоде, но и о благополучии тех, кто на него работает. С другой стороны, сказал он, обобществление средств производства допустимо только тогда, когда сосредоточение их в одних руках угрожает благополучию общества в целом. Нельзя распределять продукты по классовой принадлежности. Величина зарплаты помимо всего прочего должна определяться также ответственностью рабочего перед своей семьей.

Децентрализации власти в одних руках можно избежать путем соблюдения субсидиарного принципа (термин предложил Пий XI). Согласно этому принципу субординации любая проблема, по возможности, должна решаться на самом низшем уровне, максимально удаленном от центра, что позволяет не отдалить, а наоборот, сблизить власть и народ. Принцип субординации предложил еще Аристотель; в 19-м веке о нём вспомнил Кеттелер, о котором шла речь выше, а Пий XI ввел его в правовое поле. Сегодня субсидиарность является наиважнейшим принципом правовой системы Европейского Союза (ЕС).

Это положение прописано в Европейской хартии местного самоуправления, принятой в 1985 году. Высшая власть может вмешиваться в гражданские дела только тогда, когда исчерпаны все возможности низших ее ступеней. Для разрешения вопросов, касающихся окружающей среды, в 1986 году был принят Единый европейский акт. Согласно акту, ЕС начинает действовать только тогда, когда действия отдельных европейских стран ни к чему не привели. Начав действовать, ЕС должен следить за тем, чтобы его действия не шли дальше определенной границы и не вмешивались бы в сферу компетенции конкретных стран. Субсидиарность распространяется также на внешнеэкономическую деятельность ЕС, налоговое законодательство и другие правовые области.

Излишне говорить, что субсидиарный принцип соответствует корпоративной структуре общества. Государственная власть делегируется снизу вверх от индивида, его семьи, через систему независимых корпораций. Сама субсидиарность вытекает из уважения к личности и независимости первичных корпоративных союзов. Следует особо отметить, что сферой действия субсидиарного принципа является исключительно правовое поле. Честертон предлагал распространить его на экономическую сферу, что было уже ошибкой. Лучше, говорил он, если средства производства изначально будут находиться в руках тех, кто ими непосредственно пользуется. Однако такое положение явно затормозит развитие крупных экономических проектов.

После Второй мировой войны возврат к прежней христианско-демократической политике, провозглашенной папой Львом XIII, был отмечен энцикликой Иоанна XXIII (1958 – 1963) «Mater et Magistra», выпущенной 15 мая 1961 года и приуроченной к 70-летнею «Rerum Novarum». Поскольку христианско-демократическая концепция к этому времени в основном была создана, текст этой энциклики с теоретической точки зрения ничего нового не содержал. Папа подчеркивал, что Церковь была и остается матерью и наставницей (отсюда название энциклики) народов мира. Однако с позиции текущего момента, содержание этого послание было интересным, поскольку Церковь представила свое видение решения многих злободневных проблем экономики того периода.

Приверженность ранее провозглашенным идеалам подтвердил и понтифик Иоанн-Павел II, выпустивший к столетней годовщине (1 мая 1991 года) энциклику «Centesimus Annus» «Сотый год». В ней кратко рассказывается о проделанном христианскими демократами пути, описывается современное состояние дел и даются рекомендации для решения назревших проблем. К тому времени коммунизм пал; папа высказался в пользу капитализма, но такого, который бы не нарушал прав человека. Он остановился на некоторых особенно вопиющих моментах буржуазного строя, которые не отвечают элементарным требованиям справедливости. Приведем начало 47-го параграфа из этой энциклики, в которой папа Иоанн-Павел II как бы мимоходом выразил отношение католической церкви к актуальной проблеме абортов.

«Теперь, когда рухнул и коммунистический тоталитаризм, и многие другие устои "национальной безопасности", мы видим, что в мире — конечно, не без конфликтов — распространяется демократический идеал и большая забота, большее внимание к правам человека. Но именно поэтому нужно, чтобы, перестраивая свои системы, народы подвели под демократию подлинное, прочное основание, открыто признав эти права. Среди самых важных — право на жизнь, включающее право ребенка развиваться в материнской утробе с момента зачатия; право жить в единой семье и в атмосфере, способствующей развитию личности; право развивать разум и свободу в поисках и познании истины; право участвовать в разумном использовании материальных ресурсов земли и зарабатывать этим трудом на жизнь себе и своим близким; право свободно создавать семью, иметь и воспитывать детей, ответственно используя свою воспроизводительную силу. В определенном смысле источник и синтез этих прав — религиозная свобода, то есть право жить по истине своей веры, согласно с богоданным достоинством своей личности».

Папские энциклики являются отражением бурных событий всемирной истории, которые, однако, в текстах энциклик практически никак не отражены. За дипломатичными и осторожными формулировками энциклик скрываются вопиющие противоречия той или иной эпохи. Чтобы понять, каким образом Церковь пришла к идее христианской демократии, надо знать, через что ей пришлось пройти. В следующем подразделе кратко изложим историю папства.