Зарождение греческой культуры

О. Е. Акимов

Солон

Западная цивилизация возникла благодаря трем вещам — любви, свободе и разуму. Любовь, как правильно сказал Гегель, идет от женщины, свобода и разум — от мужчин. Кто были первыми из них? — Конечно, Солон и Фалес, которых обычно ставят вровень с Сапфо, а надо бы чуть ниже, поскольку без любви свобода и разум дремлют. С Солона и Фалеса, которые между собой были дружны, неизменно начинался счет семи мудрецов.

Красавец Аполлон, как будто бы покровительствовал наукам, но больше замечен в делах амурных, чем научных. То же самое нужно сказать о Гермесе. Хотя его почитают алхимики, думая, что он благоволит магическим наукам, но истинное свое лицо он показал в эпоху возвышения Рима. Здесь он под именем Меркурия выступает богом торговли и бесчестного обогащения. А вот Афина Паллада является воплощением одновременно и рациональности, и справедливости. В этом женском божестве нет ни грана чувственной любви, чтобы не компрометировать ни разум, ни совесть. Художники и скульпторы стеснялись изображать ее обнаженной. Она невзлюбила Афродиту и даже родилась не обычным путем, как плод эротической страсти, а через расщелину в голове Зевса, т.е. непосредственно от его мозга.

Дело было так. Первая супруга Зевса, Метида, что означает «Разумность», предупредила мужа о рождении дочери и сына, который впоследствии должен был овладеть миром. Зевс от испуга проглотил свою жену, чтобы та никого не рожала. Но вскоре он почувствовал боли в голове. По совету Геи он попросил Гефеста (по другой версии Гермеса) слегка рассечь топором его больную голову, чтобы посмотреть, что там могло так сильно его беспокоить. После того, как была произведена эта трепанация черепа, на свет появилась Афина.

Итак, на божественном уровне в образе Афины одновременно соединились рациональность и справедливость. А что же было на мирском уровне? Солона считают и мудрым, и справедливым, и любвеобильным. Однако в истории человечества он больше запомнился как родоначальник демократии, Фалес — рациональным ученым, а Сапфо — лирической поэтессой. Таким образом, человеческая история отделила любовь, справедливость и рациональность друг от друга, как отделила она искусство, политику и науку. Нельзя одинаково преуспеть во всех сферах, хотя Сапфо, Солон и Фалес, конечно, не были лишены тех качеств, за которые их не славили.

Религия не стояла у истоков современной цивилизации, поскольку вера в Бога на поздних стадиях противодействовала взаимной симпатии мужчин и женщин, справедливому распределению богатства внутри общества и рациональному осмыслению мира. Гегель в «Эстетике» пишет: «любовь — это мирская религия сердца» и далее: «Каждому мужчине его любимая (точно так же как девушке ее любимый) представляется прекраснейшей, чудеснейшей из всех на свете. Так как для всех или для многих людей характерна такая исключительность, то предметом любви является не сама Афродита — единственная и неповторимая, а наоборот, для каждого его любимая является Афродитой».

Таково положение дел в язычестве, которое не препятствует развитию мирской любви. В религиях, исповедующих единобожие, ситуация иная. Здесь формула «Бог — это любовь» исключает мирскую любовь и постулирует религиозную любовь к единственному и неповторимому Богу. При этом религиозная ревность исключает всякую мирскую любовь к женщине (мужчине), в том числе, к жене (мужу), сестре (брату), матери (отцу). Отцом становится Бог, мужем — его Сын, матерью — Дева Мария; единоверцы превращаются в сестры и братья. В подобных «семейных» отношениях отсутствует эротизм, однако, эта бесполая страсть ослепляет и ввергает людей в беспощадную войну против иноверцев во имя любви к единственному, с их точки зрения, Верховному Существу.

Я указал на три взаимодополняющих понятия; другие блага (например, полезность, сострадание или доброта) здесь уже не нужны, поскольку они приходят вместе с любовью, свободой и разумом. За индивидуальной любовью следует общественная свобода, которая оживляет торговлю и строит города. Эти два начала раскрепощают разум и создают условия для возникновения наук. Вместе действовать они не в состоянии в силу временных ограничений: ведь для созревания любви, свободы и разума нужны различные периоды. Любовь вспыхивает и гаснет мгновенно; для этого ей требуются считанные дни или недели. Свобода завоевывается и отнимается в течение более длительного периода, она нуждается уже в нескольких месяцах или годах. Наука же формируется десятилетиями или даже столетиями. Есть общества внутренне несвободные, в которых условия для возникновения самостоятельной науки отсутствуют. Такой представляется сегодня Россия, где мало любви и свободы, но много веры и предрассудков.

Таким образом, за Афродитой должна следовать Афина в качестве мудрой и совестливой судьи. Ей Солон посвятил свое самое известное стихотворение, под названием «Благозаконие». Приведу его в переводе Г. Церетели полностью.

Наша страна не погибнет вовеки по воле Зевеса
И по решенью других присноблаженных богов.
Ибо хранитель такой, как благая Афина-Паллада,
Гордая грозным отцом, длани простерла над ней.
Но, уступая корысти, объятые силой безумья,
Граждане сами не прочь город великий сгубить.
Кривдой полны и владыки народа, и им уготован
Жребий — снести много бед за своеволье свое.
Им непривычно спесивость обуздывать и, отдаваясь
Мирной усладе пиров, их в тишине проводить, —
Нет, под покровом деяний постыдных они богатеют
И, не щадя ничего, будь это храмов казна
Или народа добро, предаются, как тати, хищенью, —
Правды священной закон в пренебреженье у них!
Но, и молчанье храня, знает Правда, что есть и что было:
Пусть, хоть и поздно, за грех все-таки взыщет она!
Будет тот час для народа всего неизбежною раной,
К горькому рабству в полон быстро народ попадет!
Рабство ж пробудит от дремы и брань, и раздор межусобны:
Юности радостный цвет будет войной унесен.
Ведомо иго врагов: град любезный оно сокрушает
Через крамолу, — она неправдолюбцам люба!
Беды такие народу грозят, а среди неимущих
В землю чужую тогда мало ль несчастных пойдет,
Проданных в злую неволю, в позорные ввергнутых узы,
Дабы познали они рабства тяжелого гнет?
Так к дому каждого быстро идет всенародное горе,
Двери не в силах уже бега его задержать,
Через высокую стену оно перейдет и настигнет
Всюду, хотя б от него спрятался ты в тайнике.
Сердце велит мне афинян наставить в одном убежденье —
Что беззаконье грозит городу тучею бед,
Благозаконье же всюду являет порядок и стройность.
В силах оно наложить цепь на неправых людей,
Сгладить неровности, наглость унизить, ослабить кичливость,
Злого обмана цветы высушить вплоть до корней,
Выправить дел кривизну, и чрезмерную гордость умерить,
И разномыслья делам вместе с гневливой враждой
Быстрый конец положить навсегда, и тогда начинает
Всюду, где люди живут, разум с порядком царить.

* * *

Аристотель в «Афинской политии» о первом реформаторе, известном истории, пишет следующее: «По происхождению и по известности Солон принадлежал к первым людям в государстве, по состоянию же и по складу своей жизни — к средним. Все вообще данные говорят за это, да, кроме того, и сам он свидетельствует об этом в следующем стихотворении, предупреждая богатых от чрезмерных притязаний: "Вы же в груди у себя успокойте могучее сердце: много досталось вам благ, ими пресытились вы. Знайте же меру надменному духу: не то перестанем мы покоряться, и вам будет не по сердцу то". И вообще виновниками этой смуты он всегда выставляет богатых. Потому и в начале своей элегии он говорит, что боится "как сребролюбья людей, так и надменности их" — значит, предполагает, что из-за этого и возникла вражда. Взяв дела в свои руки, Солон освободил народ и в текущий момент и на будущее время, воспретив обеспечивать ссуды личной кабалой. Затем он издал законы и произвел отмену долгов, как частных, так и государственных, что называют сисахфией, потому что люди как бы стряхнули с себя бремя» [IV, 5.3—6.1].

О том, что сделал Солон, лучше всего говорит он сам: «Столько народу я власти вручил, сколько надобно было: чести его не лишив, лишней я не дал ему, но и о тех я подумал, кто силой владел и был славен деньгами, дабы они злых не вкусили обид. Мощным щитом прикрывая и тех и других, не дозволил я ни одним, ни другим верх взять в неправой борьбе». «На родину, в Афины богозданные, вернул я многих, в рабство злое проданных и беззаконно, и законно... С ними же вернул и тех, кто от нужды в бега уйдя, язык аттический забыл, став странником... И тем, кто рабство здесь влачил позорное, на произвол владык взирая с трепетом, свобода мной дана... Я, властью пользуясь, свершил все это и обет свой выполнил, соединивши вкупе силу с правдою... Для злых и благостных законы равные я начертал, для всех введя суд праведный». Солон сравнивал себя с межевым столбом, который устанавливают на делянке после ожесточенных споров. Больше всего он ненавидел тиранию. По этому поводу он писал: «Я мог бы стать в Афинах тираном на денек, но только для того, чтобы дать содрать с себя шкуру и погубить весь мой род». Реформатор понимал, что «И от великих людей гибнет город, и к единодержцу в плен попадает народ, если в нем разума нет. Кто вознесется превыше других, нелегко того будет после сдержать, — обо всем надо размыслить сейчас!» «Коли беда вас постигла по слабости вашей постыдной, то и богов обвинять нечего вам за нее. Сами ведь этих людей вы усилили, дав им защиту, и получили за то рабство лихое в удел. Каждый из вас в одиночку лисиною поступью ходит, вместе же всех коль возьмешь, разумом слабы совсем. Вы на язык лишь глядите и речи лукавого мужа, но не глядите совсем, что происходит кругом».

Плутарх сообщает, что отец Солона «по состоянию и положению относился к средним гражданам, но по происхождению принадлежал к первому по знатности дому» и «Солон причислял себя скорее к бедным, чем к богатым». «Отец Солона, как говорит Гермипп, истратил часть состояния на дела благотворительности разного рода. Хотя у Солона не оказалось бы недостатка в людях, готовых ему помочь, он считал позорным брать у других, когда сам происходил из семьи, привыкшей помогать другим. Поэтому еще в молодости он занялся торговлей. Впрочем, некоторые писатели утверждают, что Солон странствовал скорее для приобретения большего опыта и познаний, чем ради обогащения.

Все согласны в том, что он был любителем науки, потому что и в старости говорил: "Старым становлюсь, но всегда многому всюду учусь". К богатству Солон не имел страсти; напротив, он говорит, что равно богат как тот, "у кого серебра в изобилье. Золота много, земли и плодородных полей, есть и кони и мулы. Но счастлив и тот, кто имеет крепкие бедра и грудь, силу и резвость в ногах. Если судьба ему даст юнца, молодую красотку, счастлив он будет, пока сам он и молод и свеж". А в другом месте он говорит: "Быть я богатым хочу, но нечестно владеть не желаю этим богатством: поздней час для расплаты придет".

Однако вполне возможно, что честный государственный деятель не стремится к приобретению излишеств, но в то же время не пренебрегает и заботой о предметах необходимых. В те времена, по выражению Гесиода, "никакая работа не была позором", ремесло не вносило различия между людьми, а торговля была даже в почете, потому что она знакомила эллинов с миром варваров, доставляла дружбу с царями и давала разносторонний опыт. Некоторые купцы становились даже основателями больших городов, как, например, Протид, приобретя расположение кельтов, живущих у Родана, основал Массилию. О Фалесе и о математике Гиппократе также рассказывают, что они занимались торговлей; а Платону продажа масла в Египте доставила деньги на его заграничное путешествие».

Мать Солона была двоюродной сестрой матери тирана Писистрата, которые многие наряду с Солоном относили к семи мудрецам. Плутарх рассказывает, что «между ними была дружба как вследствие родства, так и вследствие даровитости и красоты Писистрата, в которого, как некоторые утверждают, Солон был влюблен. Поэтому, думается мне, — пишет историк, — когда между ними произошел разрыв на политической почве, вражда не дошла до жестокой, дикой страсти; между ними сохранилось прежнее чувство взаимных обязанностей, которое поддерживало память и нежность любви».

Между тем, «и Писистрат был влюблен в Харма и поставил статую Эрота в Академии». Таким образом, явления гомосексуализма и педофилии нисколько не противоречили нравственным устоям страны, не помешали они и новым морально-правовым и политическим установлениям Солона. «Что Солон не был равнодушен к красавцам, — пишет Плутарх, — и не имел мужества вступить в борьбу с любовью, "как борец в палестре", это можно видеть из его стихотворений; кроме того, он издал закон, воспрещающий рабу натираться маслом для гимнастических упражнений и любить мальчиков. Он ставил это в число благородных, почтенных занятий и некоторым образом призывал людей достойных к тому, от чего отстранял недостойных». «Расточительность Солона, — пишет Плутарх, — его склонность к изнеженности и несколько легкомысленный, отнюдь не философский характер его стихов, в которых он рассуждает о наслаждениях, — все это, как полагают, было следствием его занятия торговлей. Жизнь купца часто подвергает человека большим опасностям, и за это он желает вознаградить себя какими-нибудь радостями и наслаждениями».

Плутарх рассказывает, что сначала поэзией Солон относился несерьезно: «она была для него игрой и развлечением в свободное время; но впоследствии он облекал в стихотворную форму и философские мысли и часто излагал в стихах государственные дела; он пробовал было даже законы издавать в виде поэмы». Далее относительно Солона историк написал: «Из нравственной философии он всего более любил ее политический отдел, как и большая часть мудрецов. В науке о природе его познания слишком уж просты и примитивны», что никак нельзя было сказать о его современнике и друге Фалесе, которого только за естественнонаучные теории и стали величать мудрецом.

«...Солон по своему характеру любил слушать и учиться, — пишет Плутарх, — а в старости у него еще больше развился вкус к безделью, забавам и, клянусь Зевсом, даже к попойкам и музыке». Сам он под вечер жизни написал: «Ныне мне стали милы Дионис, Киприда и Музы, — те, чьи забавы всегда радость вселяют в людей». Кто начал праздно и закончил тем же, тот вряд ли между этим в промежутке много трудился. В конце жизни Солон взялся было за написание огромного стихотворного сочинении об Атлантиде, но у него «не хватило сил довести его до конца — не по недостатку времени, как говорит Платон, а скорее от старости: его испугала такая громадная работа. Свободного времени у него было очень много». «Рассказ о том, будто пепел сожженного Солона был рассеян по острову Саламину, — пишет Плутарх, — по своей нелепости совершенно невероятен и баснословен. Тем не менее его передают многие авторы, заслуживающие внимания, между прочим, и философ Аристотель». А почему, собственно, этот факт нужно считать «баснословным»? Не он первый, не он последний, чей прах развеивают по ветру над землей, где прославился человек.

* * *

Так жил и так умер самый великий реформатор Солон Афинский, влияние которого на культурно-политическую жизнь эллинов трудно переоценить. Теперь остановимся чуть подробнее на том, что было сделано Солоном конкретно, для чего обратимся к известному сочинению Диогена Лаэрцкого.

Рассказывая об этом мудреце, историк начал с перечисления его самых важных законодательных шагов. «Солон, сын Эксекестида, с Саламина, прежде всего произвел в Афинах "снятие бремени", то есть освобождение от кабалы людей и имуществ. Дело в том, что многие занимали деньги под залог самих себя и потом по безденежью попадали в кабалу. Солон первый отказался от долга в семь талантов, который причитался его отцу, и этим побудил к тому же самому и остальных. Закон этот был назван "снятием бремени" — причины такого названия понятны. А потом он издал и начертал на вращающихся столбах остальные законы, перечислять которые было бы слишком долго» [I, 45].

Диоген не стал их перечислять, ну, а мы все же попросим Аристотеля сделать это. О реформе коротко и ясно он написал в «Политике»; в его же «Афинской политии» сделано примерно то же самое, но длинно, а у Плутарха — слишком длинно. Итак, выбор сделан, цитируем коротко Аристотеля; он пишет: «Солона некоторые считают превосходным законодателем: он упразднил крайнюю олигархию, положил конец рабству простого народа и установил прародительскую демократию, удачно смешав элементы разных государственных устройств; ареопаг представляет олигархический элемент, замещение должностей посредством избрания — элемент аристократический, а народный суд — демократический. Однако Солон, по-видимому, удержал то, что уже существовало прежде, а именно ареопаг и выборность должностных лиц, но демократию именно он установил тем, что ввел народный суд, где могут быть судьями все. Некоторые упрекают Солона за это, указывая, что он свел на нет другие элементы государственного строя, передав всякую власть суду, члены которого назначаются по жребию. Когда народный суд усилился, то пред простым народом стали заискивать, как перед тираном, и государственный строй обратился в нынешнюю демократию. Значение ареопага уменьшил Эфиальт вместе с Периклом; Перикл ввел плату за участие в суде, и таким способом каждый из демагогов вел демократию все дальше — вплоть до нынешнего положения. Произошло это, как представляется, не в соответствии с замыслом Солона, а скорее по стечению обстоятельств. Ведь во время Персидских войн простой народ, став причиной гегемонии на море, возгордился и, несмотря на противодействие порядочных людей, взял себе дурных руководителей. Между тем Солон, по-видимому, дал простому народу лишь самую необходимую власть — избирать должностных лиц и принимать от них отчеты (если бы он этими правами не обладал, то находился бы на положении раба и был бы враждебно настроен). Но все должности по замыслу Солона должны были замещаться людьми знатного происхождения и состоятельными ... » [II, IX, 2—4].

Таким образом, Солон, дав эллинам демократические законы, способствовал Зарождению высокой культуры. Еще при его жизни в 560 г. до Р.Х. Писистрат, жалуясь на происки своих политических противников, добился от Народного собрания выделить ему отряд телохранителей, с помощью которых он захватил Акрополь, а затем и государственную власть в Афинах. В 555 г. партия паралиев, под предводительством Мегакла, в союзе с партией педиэев, под предводительством Ликурга (тезка древнего законодателя), удалось на время вырвать власть из рук писистратовской партии диакриев. Однако союз паралиев и педиэев был не прочным, и Писистрату лишь пару раз приходилось укрываться вне городских стен. В общем, тираническое правление в Афинах сохранялось до смерти Писистрата, которая наступила в 527 г. Провозглашенные до этого Солоном законы тиран не запрещал. «...Писистрат, — пишет Плутарх, — захватив власть, сумел привлечь к себе Солона, уважением, любезностью, приглашениями, так что Солон стал его советником и одобрял многие его мероприятия. И действительно, Писистрат сохранял большую часть солоновских законов, сам первый исполнял их и друзей заставлял исполнять. Уже став тираном, он был однажды признан на суд ареопага по обвинению в убийстве. Он скромно предстал перед судом для своей защиты, но обвинитель не явился» (очевидно, испугавшись тирана).

Однако привыкнуть к законодательству Солона народ не сразу смог. Когда законодателя спрашивали, «самые ли лучшие законы он дал афинянам, он отвечал: "Да, самые лучшие из тех, какие они могли принять"». Чтобы не шокировать рядовых афинян некоторыми нововведениями, была установлена практика иносказания: «например, распутных женщин называли приятельницами, налоги — взносами, военные гарнизоны в городах — охраной, тюрьму — жилищем. Солон, думается мне, — предположил Плутарх, — первый, кто употребил эту уловку, назвав уничтожение долгов сисахтией [снятием бремени]». Историк замечает, что «Солон приноравливал законы к окружающим обстоятельствам, а не обстоятельства к законам. Видя, что страна по своим естественным свойствам едва-едва удовлетворяет потребностям земледельческого населения (а ничего не делающую праздную толпу [страна] не в состоянии прокормить), внушил уважение к ремеслам и вменил в обязанность ареопагу наблюдать, на какие средства живет каждый гражданин, и наказывать бездельников». Предпринимательство и сметка всячески приветствовались, имущественная собственность стала играть большую роль, чем принадлежность человека к знатному роду. Он также лишил «верхи» некоторых привилегий и дал политические права «низам», ввел дифференцированную военную повинность.

Солон реформировал денежную систему и утвердил единую систему мер и весов, что весьма облегчило ведение торговых дел. Были среди солоновских законов и такие, которые затрагивали жизненные интересы широких слоев населения, например: «Солон заметил, что Афины наполняются людьми, постоянно со всех сторон стекающимися в Аттике, ввиду безопасности жизни в ней, а между тем большая часть ее территории бедна и неплодородна, и купцы, ведущие морскую торговлю, ничего не привозят тем, которые ничего не могут дать в обмен. Поэтому Солон направил сограждан к занятию ремеслами и издал закон, по которому сын не обязан был содержать отца, не отдавшего его в учение ремеслу». Этот закон наряду с законом о запрещении вывоза хлеба сильно ограничивал права крупных землевладельцев. Но были и такие нормы, которые касались небольших и, казалось бы, маловажных категорий граждан, например, владельцев собак. Однако, в целом, даже при учете большого числа недовольных и обиженных, законодательная реформа существенно двинула эллинское общество по пути экономического процветания и культурного прогресса, что убедительно доказали последующие века.

В течение 100 лет Солон просил Народное собрание ничего не менять в его законодательстве, а пока народ будет к ним привыкать, он отбудет из страны. Действительно, при Писистрате, который установил в Аттике автократическое правление с упором на либеральное законодательство, Солон отправился путешествовать по миру. Сначала он поплыл в Египет, где встретился с царем Амасисом, вел также философские беседы со жрецами. Потом побывал на Кипре, где жил при дворе царя Филокипр. Царь этот по совету Солона построил новый город, который в честь своего гостя назвал Солы. Кипр или, по-финикийски, Киттим, расположенный в двухстах километрах от Финикии, являлся давнишней колонией финикийцев и, вероятно, родиной предков Солона. Во всяком случае, отец Солона, Эксекестид, как сообщается, весьма знатного происхождения, был родом из этих мест. На Кипре находится огромный город под названием Саламин. Это же название носил родной остров Солона, лежащий между Мегарой и Афинами и за который он воевал с мегарянами. По-видимому, отец Солона по прибытию в Аттику дал острову, где он вновь обосновался, имя критского города, в котором он до того жил.

Еще один город с названием Солы возник к северу от Кипра на побережье Средиземного моря на землях Киликии, где добывали серебро, свинец и железо. Диоген Лаэрцкий пишет: «Покинув Креза, он [Солон] явился в Киликию, основал там город и назвал его по своему имени Солы; там он поселил и тех немногочисленных афинян, речь которых с течением времени испортилась и стала называться солецизмом. Жители этого города называются солейцами, тогда как жители Сол на Кипре — солийцами» [I, 51]. Строительство городов и заселение их ионийцами является частью большой колониальной политики, проводимой сначала финикийцами из Тира, а потом и ионийцами из Афин. Попутно скажем также, что определенное отношение к колониальной политике имел и Фалес. У Геродота есть об этом следующее упоминание. «Но еще раньше, когда Иония была свободной, — пишет историк, — Фалес из Милета (по происхождению финикиец) подал им вот такой полезный совет. Он предложил ионянам построить один общий дом для совещаний, именно на Теосе, так как Теос лежит в середине Ионии. Отдельные города тем не менее должны были сохранить самостоятельность, но только как местные общины» [I, 170]. О жизни и учении Фалеса более подробно рассказывается в следующем подразделе.