Олег Акимов

Конт — родоначальник позитивизма

Не раз говорилось, что релятивизм возник из позитивизма, который берет свое начало во Французской революции. В конечном счете, мечты о реальном существовании неевклидовых миров генетически связаны с политическими утопиями XVI – XVIII вв. Революция 1789 г. породила волну романтических теорий, вершиной которых является учение Шарля Фурье о «фалангах» (первичных ячейках общества) и «фаланстерах» (огромных дворцах, в которых должны были жить фаланги). Сен-Симон и Конт философски осмыслили чистые мифы Фурье, причем оба они — Сен-Симон в большей степени, Конт в меньшей — развивали свои учения главным образом в социальной сфере. Их английские последователи — Дж. С. Милль и Г. Спенсер — распространили позитивистскую утопию на логику и психологию. Эта эстафета позитивизма была подхвачена Э. Махом и Р. Авенариусом и передана логическим неопозитивистам Б. Расселу и Р. Карнапу. Наконец, К. Поппер и Т. Кун отказались от позитивистских установок и обратились к реализму, который, однако, лишен настоящего конструктивного потенциала и не способен предложить опережающую методологию науки.

Для полного и ясного понимания природы релятивизма, его генезиса и фаз становления, нужно знать, какие культурные и политические события произошли в Европе между двумя знаковыми фигурами — Кантом и Пуанкаре. Кроме того, рациональными формами мышления, проявлениями которых являются понятия и представления, а также общая формальная и конструктивная методики, творчество людей не ограничивается. Здесь важную роль играет иррациональный компонент. Релятивизм только наполовину образован рациональным мышлением, другая часть в нем приходится на романтическую составляющую. Если её не учитывать, то будет совершенно не понятно, как физики могли допустить столь откровенное фантазирование, выразившееся в мифе о черных дырах, путешествии во времени и Большом взрыве. Очевидно, их ум находился в сильном эмоциональном затемнении. Сразу же возникает вопрос об источнике этого аффекта и природы эмоции. Подобно тому, как два рациональных типа мышления — формальный и конструктивный — не уничтожают друг друга, аналогичным образом, рационализм в целом не уничтожается иррационализмом. Более того, энергии и притязанию романтизма подчинены все рациональные формы, но не наоборот. Таким образом, романтизм вырядился в одежды релятивизма, заставив его рациональную составляющую работать на свои романтические идеалы, окрашенные в утопические и универсальные тона.

Биография Конта

Возникновение позитивистской философии, которая принесла неисчислимые беды естествознанию, прежде всего связана с именем французского мыслителя Огюста Конта. Он родился 19 января 1798 г. на юге Франции, в Монпелье, расположенном вблизи Средиземного моря. Успешно закончив местный колледж, он в 1814 г. переезжает в Париж, где досрочно поступает в Политехническую школу, в которой он начал учиться спустя год. Здесь он слушает лекции выдающихся французских ученых Карно, Лагранжа, Лапласа, но из-за бунта, вспыхнувшего в 1816 г., в котором он принимал самое активное участие, школу закрывают. Вскоре школу открыли, но его, как одного из зачинщиков беспорядков, навсегда исключают из числа студентов; все свои знания он получает путем самообразования.

Еще в детстве Конт очень увлекался математикой, поэтому оставшись в Париже, он занялся репетиторством по этому предмету, помогая абитуриентам поступить в престижную школу, из которой его самого выгнали. Через некоторое время ему даже разрешили экзаменовать абитуриентов, однако право преподавать в этой школе, несмотря на все свои старания, он так никогда и не получил.

В 1818 г. его взял своим секретарем известный социалист Анри де Рувруа Сен-Симона (1760 – 1825), оказавший решающее влияние на формирование его мировоззрения. Сен-Симон был старше Конта почти на сорок лет, что не помешало завязаться прочной дружбе, какая возникает между двумя родственными душами. Эта дружба, однако, резко оборвалась примерно за год до смерти Сен-Симона. Размежевание произошло, по крайней мере, по двум причинам.

Во-первых, по идейным соображениям. Ведущую роль в преобразовании общества, по мнению Сен-Симона, должны были сыграть промышленники, а по мнению Конта, пролетарии, женщины и философы. Во-вторых, по личным качествам характера. Сен-Симона находился в зените славы, по всей стране возникали бесчисленные общества сенсимонистов; тщеславный старик не собирался ни с кем делиться своей славой. Молодой Конт, будучи крайне завистливым человеком, не мог мириться с тем, что многие их совместные или только принадлежавшие ему теоретические разработки присваивались учителем. В одном из своих писем 1824 г. к другу он жалуется: «Я имею причины думать, сто Сен-Симон старается дать мне второстепенное положение по отношению к публике и присвоить себе большую часть славы, которая может быть результатом моих работ» [6, c. 828].

Вскоре после разрыва с Сен-Симоном Конт женится. В 1826 г, когда он приступает к публичному чтению лекцию, он испытал сильное душевное расстройство, длившееся около двух лет; во время болезни он пытался покончить с собой. Своим исцелением Конт был целиком обязан своей преданной жене, которая взяла его из больницы, где врачи не в силах были ему помочь, и заботливо ухаживала за ним, невзирая на крайнюю раздражительность и невыносимо капризное поведение мужа. Когда страшная болезнь постепенно отступила, она вместе с ним открыла пансион для воспитания детей (своих детей у них не было).

В период с 1830 по 1842 гг. Конт разрабатывает свой «Курса позитивной философии» и одновременно работает в нескольких местах, которые, однако, его не устраивают. Там, где он больше всего хотел преподавать — в Политехнической школе, — у него так и не восстановились нормальные отношения с преподавателями, против него были настроены практически все знаменитые профессора, включая Араго — секретаря Академии наук Франции. В 1842 г. его постоянная раздражительность, недовольство своим общественным положением и низким денежным достатком привели по существу к полному расторжению брака.

Вскоре он беспамятства влюбляется в красавицу Клотильду де Во, богатую вдову, имевшую, как сказано, «какие-то превратности» в своей судьбе. Спустя год после их первого знакомства, мадам де Во внезапно умирает. Каждую среду в течение многих лет Конт посещает могилу своей любовницы, где всякий раз впадает в истерику, горестно стенает и бормочет какие-то молитвы во славу великой любви. И вновь на помощь к нему приходит преданная супруга — добрый и отзывчивый человек.

Конт вел беспорядочную и весьма расточительную жизнь. Во время дружбы с Сен-Симоном, он перенял у него иждивенческую привычку жить на пожертвования поклонников учения. В 1844 г. у Конта завязывается оживленная переписка с Дж. С. Миллем, который разыскал в Англии приверженцев позитивистской философии с целью субсидировать творческую деятельность знаменитого к тому времени французского философа. Но уже через два года его бесцеремонность до того вывела Милля, что он отказывает ему в денежной благотворительности и навсегда прерывает с ним переписку. Разочарованного Милля сменил сердобольный Литре, организовавший что-то наподобие денежного фонда в поддержку организованного к тому времени «Позитивистского общества» (основным плательщиком упомянутого фонда был сам Литре).

С 1848 по 1851 гг. Конт пытается участвовать в бурной политической жизни Франции, для чего сходится с самыми консервативными, чтобы не сказать, реакционными, деятелями. Заметим попутно, у своего прежнего наставника он перенял еще одну скверную привычку: лицемерно заигрывать с власть имущими, кем бы они ни были. Литре терпел его взбалмошный характер на протяжении многих лет, но предательство, заискивание перед своими политическими врагами и низкие поступки он вынести уже не мог. Поэтому Литре отказывается собирать деньги на беспечную и расточительную жизнь Конта и выходит из «Позитивистского общества» Конта. Между тем Конт преступает к разработке «Системы позитивной политики» — религиозно-утопического сочинения, идущего в разрез с общей атеистической линией позитивизма. В 1852 г. он провозглашает себя первосвященником новой «позитивистской религии» и пишет религиозный Катехизис.

Сегодня всем нам трудно представить общественно-политическую обстановку, какая установилась в революционной Франции. Конт мечтал сплотить вокруг себя нечто наподобие религиозной общины, которых тогда возникало немало на почве утопических учений Фурье и Сен-Симона. Кое-что он добился, хотя «контизм» не имел тех масштабов распространения, которые имели «фурьеризм» и «сенсимонизм». Последние две школы имели своих поэтов, прославлявших Фурье и Сен-Симона, художников, рисовавших маслом и изготовлявших великолепные гравюры своих кумиров. В каждой такой общине выставлялись превосходные барельефы, бюсты или даже целые скульптуры учителей, женщины-сектантки носили кулоны с их изображениями и т.д.

«Религия позитивизма», по замыслу Конта, должна была опереться на безграничный альтруизм. Это слово, специально придуманное им для обозначения чувства, противоположного эгоизму, появилось во Франции одновременно со словом социология — тоже придуманное им для обозначения науки, изучающей явления, как он говорил, «общественной физики». Установление альтруистической цели необходимо было еще и потому, что Конт постоянно нуждался в немалых деньгах. Теперь же он мог с полным правом потребовать для себя приличное жалование, которое члены его секты обязаны были уже из альтруистических побуждений выплачивать ему.

Сам Конт провозгласил себя «первосвященником», верховным жрецом или наместником Высшего Существа, под которым он понимал Человечество, т.е. всю совокупность людей, когда-либо живших, в данный момент живущих и еще не родившихся. В его социально-религиозной утопии существовали также бредовые понятие о Великом Фетише или Великой Среде Обитания. Секта жила по составленному им календарю; новое летоисчисление велось от 1789 г. — начало Великой Французской революции. Календарь был очень сложным, с многочисленными праздниками, сопровождающимися специально обставленными трапезами. Позитивистская секта, как это было принято во многих тогдашних общинах, исполняла различные религиозные таинства и ритуалы: крещение, венчание, отпевание умерших и пр.

Календарный год делился не на 12, а на 13 месяцев, каждый из которых имел несколько названий. Приведем первую серию названий: 1 — Человечество, 2 — Брак, 3 — Отечество, 4 — Сыновство, 5 — Братство, 6 — Прислужничество, 7 — Фетишизм, 8 — Политеизм, 9 — Монотеизм, 10 — Женщина, 11 — Жречество, 12 — Патрициат, 13 — Пролетариат. Вторая серия названий: 1 — Моисей, 2 — Гомер, 3 — Аристотель, 4 — Архимед, 5 — Цезарь, 6 — Апостол Павел, 7 — Карл Великий, 8 — Данте, 9 — Гуттенберг, 10 — Шекспир, 11 — Декарт, 12 — Фридрих II, 13 — Биша. Существовали и другие серии названий, например, 13-й месяц был не только месяцем Биша и Пролетариата, но и месяцем Новой науки и Общего провидения, 12-й месяц — это месяц Новой политики и Вещественного провидения и т.д.

Конт стремился распространить свой позитивизм за пределами Франции, где его многие принимали за сумасшедшего. Так, 19-го Биша 64 года (по нашему летоисчислению, 20 декабря 1852 года) он пишет письмо русскому императору Николаю I. В нем, среди прочего, он жалуется на своих обидчиков из числа академических ученых Франции, рассказывает о гонениях, непонимании его идей и рисует захватывающие перспективы, которые ожидают всякого, кто примет его план позитивного переустройства общества. Насколько Конт отошел в то время от идеалов социалистов и ранних позитивистов, говорят, например, такие слова из этого письма: «Я с самого начала, еще с 1822 г., постоянно ратовал против верховной власти народа и равенства».

Огюст Конт умер от рака 5 сентября 1857 года в Париже на 60-ом году жизни. Его имя можно поставить рядом с именами Фурье и Сен-Симона. В последние годы жизни он совершил множество некрасивых поступков, в том числе и по отношению к самому преданному ему человеку, госпоже Конт. Несмотря на разрыв с ним, она постоянно была ему верна, неоднократно выручала материально, а после его смерти оплатила все его многочисленные финансовые обязательства.

Три фазы развития знаний

Мы не станем сейчас рассматривать религиозно-этические воззрения Конта, во многом связанные с отклонениями его психики от нормы. Проанализируем лишь те моменты его учения, которые были восприняты последователями позитивизма. Начнем с «Катехизиса промышленников», который состоял из четырех тетрадок: первую, вторую и четвертую тетради написал Сен-Симон, а третью — Конт. Учитель ее не принял, так как ученик выказал в ней своенравие. Учитель рассчитывал написать что-то вроде политической программы для среднего класса, но третья тетрадь сильно контрастировала с текстом остальных тетрадок. Ее содержание послужило пролегоменами к обширному курсу по естественным наукам, о промышленниках же там не было ни слова.

Основная мысль третьей тетрадки Катехизиса такова. История развития общества делится на три периода, отвечающих трем фазам процесса познания: королевская власть держалась на теологии и божественном праве; народная власть, рожденная Французской революцией, опиралась на метафизику и естественное право, которые Руссо подарил французам и народам европейских стран; а вот в отношении третьей фазы у Конта вышла заминка.

Первая фаза, понятно, касалась короля и «эгоистической аристократии», вторая — простого народа, который в годы Французской революции повел себя не лучшим образом: абстрактные, метафизические свободы, провозглашенные Руссо, обернулись на деле анархией, которая чуть было не потопила в крови всё гражданское общество. Конт говорит, что король и толпа были заинтересованы в развитии церкви и армии, но цивилизованное гражданское общество заинтересовано двигать вперед науку, промышленность и искусство. В теологической и метафизической политических теориях господствовали абсолютистские мотивы. «Общая цель, которую они себе ставят, — пишет Конт, — это установить, каждая на свой лад, вечный тип наиболее совершенного порядка, без того, чтобы иметь в виду какое-либо определенное состояние цивилизации. Та и другая полагают, что нашли исключительную систему учреждений, достигающую этой цели» [2, c. 110].

Для двух первых фаз, говорит Конт, ощущается явный избыток воображения и недостаток наблюдения. Действительно, мифотворчество сильно связано с воображением конкретных, сверхъестественных сущностей, а философия — с воображением абстрактных и тоже неестественных сущностей; обе фазы игнорируют эмпирические исследования. Поэтому, утверждал Конт, а вместе с ним и Сен-Симон, необходимо сделать акцент на феноменологии .

Проследив историю некоторых естественных наук, Конт пришел к выводу, что все они проходили три фазы, поэтому политика тоже должна пройти все стадии развития. Третья фаза должна была как-то связана с естественной системой знаний, но Конт еще не мог сформулировать как именно. Он знал, что нужно постараться избежать ошибок первых двух фаз, когда человек, вопреки законам природы, надеялся получить для себя выгоды. Здесь он напоминает об астрологии, алхимии и предупреждает, чтобы будущая наука — социология — не была похожа на них. Однако он не указал, кто в обществе ответственен за проведения научной политики, от чего возникла неопределенность, Катехизис, в котором развивалась эта идея, предназначался как это задумывал Сен-Симон для промышленников, но Конт, по-видимому, недолюбливал их и демонстративно обошел их молчанием.

Сен-Симон считал, что в третьей фазе власть однозначно должна перейти к промышленным кругам, которые лучшем образом организованы и отвечают чаяниям всего народа. Под промышленниками Сен-Симон понимал средний класс тогдашнего французского общества, т.е. класс людей, состоящий из сельской, фабричной и купеческой буржуазии. В начале «Катехизис промышленников» он точно указывает, кем является промышленник: «Промышленник — это человек, работающий с целью производить или доставлять различным членам общества одно или несколько материальных средств для удовлетворения их потребностей, или их физических наклонностей. Так, хлебопашец, сеющий хлеб, разводящий домашнюю птицу, домашних животных, является промышленником; каретник, кузнец, слесарь, столяр, суть промышленники; фабрикант, производящий башмаки, шляпы, полотно, сукно, кашемир, — равным образом, промышленник; купец, возчик, моряк, служащий на торговых кораблях, суть промышленник. Все эти промышленники, взятые вместе, работают с целью производить и доставлять всем членам общества все материальные средства для удовлетворения их потребностей, или их физических наклонностей, и образуют три больших класса, называемые хлебопашцами, фабрикантами и купцами» [2, с. 3].

В начале «Курса позитивной философии» Конт написал следующие проникновенные слова: «Изучая, таким образом, весь ход развития человеческого ума, в различных областях его деятельности, от его первоначального проявления до наших дней, я, как мне кажется, открыл великий основной закон, которому это развитие в силу неизменной необходимости подчинено, и который может быть твердо установлен либо путем рациональных доказательств, доставляемых познанием нашего ума, либо посредством исторических данных, извлекаемых при внимательном изучении прошлого. Этот закон заключается в том, что каждая из наших главных концепций, каждая отрасль наших знаний последовательно проходит три различных теоретических состояния: состояние теологическое или фиктивное, состояние метафизическое или отвлеченное, состояние научное или позитивное. Другими словами, человеческий разум, в силу своей природы, в каждом из своих исследований пользуется последовательно тремя методами мышления, характер которых существенно различен и даже прямо противоположен: сначало методом теологическим, затем метафизическим и, наконец, позитивным. Отсюда возникают три взаимно исключающих друг друга вида философии, или три общие системы воззрений на совокупность явлений; первая есть необходимый отправной пункт человеческого ума; третья — его определенное и окончательное состояние; вторая предназначена служить только переходной ступенью.

В теологическом состоянии, человеческий ум, направляя свои исследования, главным образом, на внутреннюю природу вещей, на первые и конечные причины всех поражающих его явлений, одним словом, к абсолютному знанию, рассматривает явления, как продукты прямого и беспрерывного воздействия более или менее многочисленных сверхъестественных факторов, произвольное вмешательство которых объясняет все кажущиеся аномалии мира.

В метафизическом состоянии, которое в действительности не что иное, как общее видоизменение теологического состояния, сверхъестественные факторы заменены отвлеченными силами, настоящими сущностями (олицетворенными абстракциями), нераздельно связанными с различными предметами, которым приписывается способность порождать все наблюдаемые явления, а объяснение явлений сводится к определению соответствующей ему сущности.

Наконец, в позитивном состоянии, человеческий разум, признав невозможность достигнуть абсолютных знаний, отказывается от исследования происхождения и назначения вселенной и от познания внутренних причин явлений и всецело сосредоточивается, правильно комбинируя рассуждение и наблюдение, на изучении их действительных законов, то есть неизменных отношений причин и следствий. Объяснение фактов, приведенное к его действительным пределам, является отныне только установлением связи между различными частными явлениями и некоторыми общими фактами, число которых уменьшается все более по мере прогресса науки.

Теологическая система достигла наивысшей степени доступного ей совершенства, когда она поставила провидческое действие единого существа на место разнородных вмешательств многочисленных, не зависящих друг от друга божеств, существование которых первоначально предполагалось. Точно так же и крайний предел метафизической системы состоит в замене различных частных сущностей одной общей великой сущностью — природой, — рассматриваемой как единственный источник всех явлений. Равным образом, совершенство, к которому постоянно (хотя, весьма вероятно, безуспешно) стремится позитивная система, заключается в возможности представить все наблюдаемые явления как частные случаи одного общего факта, как, например, тяготение. [3, с. 2 – 3].

Под естествознанием как самостоятельной наукой Конт понимал естественную философию или, как он часто ее называл, позитивную философию. На ее создание его подвигла теория Ньютона, которая дала пример объяснения всех гравитационных явлений на земле и небе через один-единственный закон всемирного тяготения. И хотя Конт на страницах своего "Курса" часто предупреждает о "бессмысленности" попыток объяснения всех явлений природы одним законом, он все же лелеял тайную надежду, что всемирный закон тяготения каким-то образом вберет в себя законы химии (на этот счет Конт приводит соответствующее высказывание Лапласа), физиологии, а также "социальной физики".

Конт связывал свой позитивизм с решением главным образом социальных вопросов. Как следует разобраться в природных явлениях и явлениях индивидуального поведения людей ему нужно только для того, чтобы успешно управлять социальными явлениями. Проводником своей философии он считал пролетариев и женщин, как наиболее угнетаемых слоев общества. На них он очень рассчитывал, так как они, по его мнению, в будущем должны проявить активность, духовность, моральность и способность к восприятию его позитивных идей. Этим слоям общества он посвятил немало места в своем сочинении. Таким образом, основной целью контовского позитивизма было: подведение естественно-научной базы под социальную политику. Позитивная философия нужна Конту для того, чтобы можно было "навести порядок в обществе", положить конец "анархии умов" и "революционным настроениям" в стране.

Конт делил свою позитивную науку на техническую (инженерную, прикладную, практическую) и теоретическую (собственно, естествознание), а также на общую и частную. В роли практических наук у него выступали начертательная геометрия (концепция Монжа) и земледелие. Химия, по Кону, относится к минералогии как наука общая к науке частной; аналогичное отношение существует между общей физиологией и частной ботаникой или зоологией. Такое же примерно деление наук сохраняется и сейчас.

Французский философ предложил следующую семичленную классификацию позитивной науки: математика, астрономия, физика, химия, физиология (биология), социальная физика (социология или позитивная политика), мораль. Математика делилась у него на абстрактную (исчисление) и конкретную (геометрия и механика). Именно геометрия и механика, как первоначально опытные науки, должны служить фундаментом для естественной философии. Он рассчитывал, что естественная философия поможет выработать свод основных законов и практических приемов для "социальной физики". В этом, по его мнению, состояла главное предназначение позитивизма.

Естествознание: миф, философия и наука

Мысль о трехфазной очередности прохождения естественных наук далеко не нова. То, что всякая человеческая культура начиналась с мифов, замечено еще древними. Далее каждый пытливый ум понимал, что за эпохой мифов шла эпоха философского осмысления. Современные цивилизованные страны накопили богатейшие коллекции книг своих национальных мыслителей, которые перебросили мост от легендарной древности к знаниям наших дней. Эти философы определили религиозные, научные, политические, нравственные и эстетические традиции той или иной нации. При этом имена, даты жизни, названия книг становятся известны, в отличии от безымянной и безвременной эпохи мифов. Национальные библиотеки всех стран, конечно, бережно хронят плоды нынешних героев культуры, составляющих гордость любого народа. Благодаря Конту трехфазное развитие науки выдвинулось на первый план и сделалось особенно очевидным.

Мифотворчество характеризуется не столько антропоморфностью, сколько своей методикой непосредственного проецирования одних предметов на другие. Человек являлся лишь первой моделью космоса. Если неприкрытый антропоморфизм в современной науке явление достаточно редкое, то метод прямого проецирования встречается куда более часто. Сравнение одних естественных процессов с другими есть просто первая фаза всякого научного поиска. Наука, затрагивающая абсолютно новую сферу знаний, не может начинаться сразу с отточенной философской дефиниции или с готовой математической формулы. Она всегда будет оперировать предельно конкретными вещами, которые только и можно сравнивать с такими же конкретными вещами, взятыми из знакомой области. Второй фазой, очевидно, должна стать философская рефлексия, которая позволит исследователю проанализировать место и роль открытой ему области в общей системе естествознания. Отвлеченный характер такой процедуры неизбежен; требовать на этом этапе поиска математической точности невозможно.

Наконец, наступает завершающая третья фаза, когда качественные причинно-следственные отношения между конкретными явлениями выяснены и математически точно количественно описаны. Все три фазы последовательно и естественно сменяют друг друга. Каждая новая область исследования проходит свой трехфазный путь, если только время прохождения всех фаз не укладывается в сроки одной человеческой жизни, когда из-под пера сразу выходят готовые математические уравнения. Видимо, и наука в целом может характеризоваться сменой трех фаз, при которых последовательно получали преимущество мифологический, философский и научный образ мысли. Во всяком случае отдельные науки — астрономия, физика, химия, биология, психология — прошли такие превращения.

Естествознание — это система представлений и понятий о явлениях, естественно существующих в реальном мире. Понять явление — значит, либо установить функциональную зависимость от других таких же естественных явлений (феноменологический подход), либо поставить в соответствие искусственно созданную структурную модель (конструктивный подход).

Есть люди, которые воспринимают мир в основном через дефиниции (определения) и символы. В дефинициях фигурирует преимущественно то, что установлено в опыте. У других больше развито образное мышление, при котором каждое явление не просто обозначается, а воссоздается по существу, то есть имитируется. Здесь имеется множество искусственно введенных пространственных элементов — конструктов. Отсюда возникают и два вида научных концепций — феноменологический и конструктивный. При феноменологическом методе отход от зарегистрированных в опыте данных минимален, всякое теоретизирование воспринимается неохотно, результаты представляются в виде законов, которые выражены в функциональных зависимостях, куда должны входить только экспериментально найденные параметры. Конструктивисты, напротив, апеллируют в основном к имитационным моделям, без которых, как они считают, не может быть полноценной теории. Предложенные ими математические выражения обычно получены из их искусственных моделей, поэтому в них часто входят параметры абстрактных моделей, а не экспериментально измеренные.Типичными феноменалистами были Аристотель, Оствальд, Эйнштейн, типичными конструктивистами — Демокрит, Френель, Максвелл. Чаще, конечно, встречаются приверженцы смешанной стратегии.

Определяя естествознание через искусственно созданные модели и язык, мы должны отдавать себе отчет в том, что на заре цивилизации никаких искусственных вещей не существовало — человека окружала одна только природа и в нем самом говорила только одна природа. Поэтому одни естественно существующие явления человек представлял через другие естественные явления. Отсюда — антропоморфизм космологического мифа и всего остального, что так или иначе связано с познанием природы. Именно человек, его собственный организм и ощущения, эмоции и желания, семейное и общественное положение, а также окружающие его бытовые предметы и оружие, как наиболее близкие и непосредственные объекты, стали служить моделями и символами естествознания.

Любая интеллектуальная форма, однажды возникнув, никогда не исчезает бесследно. Этот культурологический закон прежде всего относится и к мифологическому сознанию. Пранаука (донаука) прошлого существовала в двух ипостасях — в виде мифологического сюжета и художественного слова, то есть в религиозной и поэтической формах. Обе эти формы существуют и сегодня. Религию можно рассматривать как особый тип теоретизирования с помощью божественных сущностей. Бог — это проекция человека на природу; перенос его рациональных и духовных свойств на законы природы. Если это допустить, то наблюдаемые в природе явления можно квалифицировать как разумные, добрые действия божественной личности или злонамеренные, страстные поступки какого-либо мифологического персонажа.

В основе любой религиозной веры лежит какой-нибудь древний канонизированный миф. Мифотворчество на определенном своем этапе развития приводит к магии и мистике. Мистические учения внешне обладают всеми атрибутами науки, то есть у них есть вполне оформившиеся теория, метод, опыт, но за ними стоят неестественные сущности — рай и преисподняя, добрые и злые духи, эликсиры жизни и смерти. Чтобы понять природу мифологического сознания античных авторов, нужно как следует изучить религиозное, мистическое и вообще иррациональное сознание современного человека.

Искусство также можно рассматривать как особую форму отражения действительности. На первых ступенях развития науки художественный образ играл исключительно важное значение. Мифотворчество — это прежде всего религиозно-художественный жанр литературной деятельности. "Теогония" Гесиода, "О природе вещей" Лукреция, "Тимей" Платона — все это высокохудожественные произведения, в которых естественнонаучные идеи выражены ярким, образным языком. Причем здесь эстетика науки проявилась в основном через внешние художественные формы. Сейчас чаще говорят о внутренней красоте теоретических построений и симметрии формул. Действительно, доля романтизма в теории относительности или в квантовой механике несомненно присутствует. И сегодняшний прогресс науки во многом происходит под действием эстетических мотивов.

Сказав о первой, мифологической, стадии развития науки, нельзя не упомянуть о ее второй, философской, стадии. Философию часто характеризуют как протонауку, то есть как самую начальную фазу науки. Ее также называют "ничейной землей", поскольку она не принадлежит ни религии, ни искусству, ни в полной мере науке. Философия — это некое рациональное суждение о том, чем должна быть та или иная область человеческого знания, где пролегают ее границы и какими методологическими приемами допустимо пользоваться. Отсюда ход истории науки очень тесно связан с соответствующими философскими концепциями, господствующими в обществе.

Философия располагает своими понятиями, которые отличаются от мифологических, очень конкретных, своей крайней абстрактностью (например: материя, движение, покой, причина, цель, случай, закон). Однако в абстрактном утверждении "весь мир есть хаос", ровно столько же истины, сколько и в утверждении "весь мир есть полная гармония" — оба утверждения экспериментально нельзя проверить. То же самое относится к высказыванию "материя первична, сознание вторично". Подобные философские суждения больше характеризуют говорящего, чем сам реальный мир. Философия оперирует качественными категориями, следовательно, их не только нельзя проверить в опыте, но и строго математически описать. Основным орудием философии является логика. С помощью логики человек выстраивает причинно-следственные цепочки из абстрактных понятий, и тем самым создает первые нерелигиозные доктрины. Миф опирается в основном на образные представления, свободное ассоциативное мышление и религиозное переживание. Все это присутствует и при создании философской доктрины, однако преимущественным продуктом философских размышлений становятся все же абстрактные теории, выраженные в необразных дефинициях.

Развитое естествознание, конечно, не ограничивается только отвлеченными категориями — они явно недостаточны. Но то, что было сказано в отношении иррациональных, донаучных форм, распространяется и на рациональные, протонаучные формы. Занимая вполне определенную и достаточно независимую от естествознания нишу в иерархии интеллектуальных ценностей, философия и сейчас контролирует ход развития науки. Невозможно рассматривать развитие естествознания без анализа общефилософских идей.

Третья, собственно, научная стадия развития естествознания характеризуется формализацией теоретического знания. Пространственно-временные представления, пройдя конкретно-мифологическую и абстрактно-философскую фазы, приобретают математическую форму. Именно математика позволяет соединить вместе то, что в мифологическом и философствующем сознаниях пребывает порознь.

Геометрический треугольник или круг совмещает в себе и строгое понятие, и отчетливое представление. Масса, сила, скорость, ускорение, энергия — всё это физические понятия, которые стали тем, чем они являются сегодня, только благодаря математической формуле. Их определения полностью вытекают из соответствующих уравнений, которые всегда очень конкретны, но вместе с тем и предельно абстрактны. Подобно тому, как логическое мышление не накладывает никаких запретов на свободные ассоциации, математическое мышление не отвергает логическое. Напротив, предыдущая мыслительная фаза приобретает дополнительную свободу в своем проявлении.

Говорят, что в биологии столько же науки, сколько в ней химии; в химии столько же науки, сколько в ней физики, а в физике столько же науки, сколько в ней математики. В этом есть определенная доля истины. Математика прежде всего дает количественные соотношения между конкретными физическими величинами, которые легко проверяются на опыте. Все остальные формы представления человеческого знания являются только качественными и проверке поддаются с трудом. Без эффективного сопоставления экспериментальных фактов с теоретическими построениями не может существовать нормальная наука. В естествознании, особенно, что касается его самого древнего и хорошо развитого подраздела — механики, — эта процедура доведена до совершенства.

Назвав три типа представления знаний, различающихся скорее по форме, чем по очередности во времени, надо отдавать себе отчет в том, что они в конечном счете всегда вращаются вокруг человека. Конфуцианство и буддизм открыто провозглашают это уже на протяжении нескольких тысячелетий. Но, в сущности, любая наука, на какую бы объективность она сама не претендовала, всегда антропоцентрична, то есть в ней непременно присутствуют элементы мифотворчества, только миф этот столь изощрен и скрыт, что ни у кого не возникает подозрений по поводу проецирования специфических человеческих атрибутов на внешний мир. Проецирование макрокосмоса вселенной на микрокосмос человека — это очевидный миф и одновременно одна из самых первых научных теорий. Однако релятивистская физика и квантовая механика при тщательном анализе основ тоже обнаруживают следы особо изощренной мифологии. Видимо, не случайно основную схему теории так называемого "Большого взрыва" мы непременно находим в древнегреческих теогониях.

Идею того, что человек является центром вселенной, вокруг которого вращаются не только звезды и планеты, но и все существующие в природе вещи, хорошо выразил Тейяр де Шарден, который писал: «Прежде всего субъективно, для самих себя, мы неизбежно — центр перспективы. В силу наивности, по-видимому, неизбежной в первый период, наука вначале воображала, что она может наблюдать явления внутри себя такими, какими они протекают независимо от нас. Инстинктивно физики и натуралисты вначале действовали так, как будто их взгляд падает сверху на мир, а их сознание проникает в него, не подвергаясь его воздействию и не изменяя его. Теперь они начинают осознавать, что даже самые объективные их наблюдения целиком пропитаны принятыми исходными посылками, а также формами и навыками мышления, выработанными в ходе исторического развития научного исследования.

Дойдя до крайней точки в своих анализах, они уже толком не знают, составляет ли постигаемая ими структура сущность изучаемой материи или же она есть отражение их собственной мысли. И в то же время они замечают — как обратный результат их открытий, — что сами целиком вплелись в то сплетение связей, которое рассчитывали набросить извне на вещи, что они попались в собственную сеть... Объект и субъект переплетаются и взаимопреобразуются в акте познания. Волей-неволей человек опять приходит к самому себе и во всем, что он видит, рассматривает самого себя» [7, с. 37 — 38].

Тейяр де Шарден верно сравнивает человека с точкой перспективы, откуда происходит проецирование всех окружающих нас вещей и событий. Именно от человека идет наука, философия, религия, искусство, политика, семейные и национальные традиции, то есть всё то, что называется культурой. Удовлетворительное истолкование универсума, по мнению ученого, неизбежно включает человеческий фактор во всем его объеме; пугаться и бежать от него не следует. По де Шардену, истинное естествознание начинается как раз тогда, когда приходит понимание этого положения. Но в действительности антропный фактор так или иначе ведет к субъективности и спекуляциям.

Общий обзор позитивизма

Конт порывает с Сен-Симоном в тот момент, когда вопрос коснулся общественной силы, которая должна была взять на себя бремя позитивных перемен. Сен-Симон сделал ставку на промышленников, а что же Конт, он на кого рассчитывал? В своей работе «Общий обзор позитивизма» он указывает на политическую силу, которая должна будет реализовать его программу — это пролетариат, философы и женщины. В первом разделе «Общее введение» он указывает: «Позитивизм по существу слагается из философии и политики, которые по необходимости нераздельны, как образующие одна основание, другая — цель единой универсальной системы, где разум и общественность находятся в тесном сочетании» [5, с. 50]. «...Пролетариат и женщины более способны понять потребности и условия нравственного правительства, предназначенного, в особенности, для ограждения их от гнета светской власти. Я поэтому посвящая третью часть этого Рассуждения краткой характеристике союза между философами и пролетариями, союза, который, будучи подготовлен с двух сторон совокупностью событий недавнего прошлого, единственно может дать теперь настоящий решительный толчок» [5, с. 51].

Третья часть «Общего обзора позитивизма», которая называется «Народное значение позитивизма», начинается главой: «Черты сходства между философами и пролетариатом». Здесь, в частности, Конт пишет: «Импульс к преобразованию зависит, главным образом, от тесного союза между этими двумя крайними элементами окончательного строя [т.е. философами и пролетариатом]. Вопреки их естественному различию, — впрочем, более кажущемуся, чем действительному, — они в основе имеют много сходных интеллектуальных и моральных черт. ...С той и с другой стороны разовьются также великодушные привычки мудрой беззаботности к материальным благам и равное презрение к светским почестям... ...Каждый пролетариат является во многих отношениях самородным философом, подобно тому, как всякий философ представляет собой с различных сторон систематического пролетариата. Сверх того, эти два крайних класса проявят одинаковое отношение к промежуточному классу, который сосредоточивает в своих руках светское преобладание... Все эти сходства естественным образом вытекают из их положения и назначения» [5, с. 4].

В четвертой части контовского «Обзора позитивизма», который называется «Роль женщины в позитивизме», говорится: «Как бы велика ни была сила, которую деятельное сотрудничество пролетариев должно доставить социальному влиянию философов, преобразовательный импульс требует еще третьего элемента, указываемого истинной теорией человеческой природы и подтверждаемого здравой исторической оценкой великого современного кризиса. Наша моральная организация слагается не только из рассудка и деятельности, представителями которых являются философский и пролетарский элементы, но она также характеризуется чувством...» [5, с. 58].

Носителем коллективного чувствования, говорит Конт, являются женщины. Женщине он отводит более важную роль в обществе, чем философу и пролетариату, поскольку конечной целью «систематизированного позитивистского общества», которое задумал построить Конт, является воспитание человека «самых благородных чувств». У него отводится особая роль категориям мысль, общественным носителем которой является философ, деятельность (пролетариат), чувства (женщина).

«...Заблуждения разума [философов] и неправильные поступки [пролетариата] могут быть указаны и, в особенности, исправлены только любовью [женщины], которая одна только непосредственно от них страдает. Отсюда вытекает естественная и непрестанная обязанность женского элемента мягко предостерегать два других элемента умеряющей власти, дабы привести их к основному принципу, находящемуся под специальной охраной женщины, исправляя у каждого из них свойственные ему недостатки» [5, с. 75].

Мы не станем комментировать длинные рассуждения автора о том, что «женщина, являясь аффективным элементом общества, должна стать высшим регулятором человеческой жизни»; что «женщина не должна повелевать», но «она должна влиять на мужчину любовью и советом»; что женщина естественным образом «тяготеет к позитивизму»; что «основная область деятельности женщины всегда будет семья» и «воспитание ребенка»; что «мужчина должен содержать женщину» и «женщина должна получать такое же образование, как и мужчина»; что «женщины распространяют позитивизм среди населения южных стран» и «женщина есть симпатический элемент умеряющей власти». Конт подробно рассматривает роль женщины как жены, матери и «вечной вдовы» [вспомните, любовь Конта к вдове Клотильде де Во], права женщины на текущий момент и в будущем, обращается к прошлому, к средневековым временам рыцарства, говорит о возобновлении культа женщины на основе научного позитивизма и много другое, что нас впрямую сейчас не касается.

Позитивизм, как мощное философское течение западной мысли, имеет своим истоком социальную революцию, произошедшую в конце XVIII века и продолжавшейся до середины XIX века: «... Позитивная философия непосредственно вытекает из Французской революции, не говоря уже о том, что далеко не случайно совпадение революции с завершением постройки научного фундамента этой философии» [4, с. 93]. В связи с этим автор делает экскурсы в историю, рассматривая периода реакции снизу (1794 — 1830 гг.), периода стагнации (1830 — 1848 гг.) и периода реакции сверху (1848 — 1851 гг.) французского общества, в которых Конт принимал самое деятельное участие.

Он с большой симпатией и теплотой относится к идеологии тогдашних коммунистов, которые представляли собой воинствующих анархистов и люмпенизированный пролетариат. «Коммунизм не называется именем какого-либо лица и не является случайным плодом исключительного положения. В нем нужно видеть самопроизвольный прогресс, скорее аффективный, чем рациональный, истинного революционного духа, стремящегося ныне заниматься преимущественно нравственными проблемами, отодвигая на второй план собственно политические вопросы... В коммунизме следует особенно ценить свойственные ему благородные чувства, а не напрасные теории, служащие временным выражением этих чувств в среде, где они не могут иначе формулироваться. Ниши пролетарии, весьма мало проникнуты метафизическими воззрениями...

...Новая философия [позитивизма] не только не страшиться коммунизма, но напротив, рассчитывает на скорый успех среди большинства примкнувших к нему пролетариев, в особенности во Франции, где отвлеченные учения имеют мало влияния на вполне свободомыслящих людей. Этот результата необходимо будет достигаться по мере того, как народ будет знакомиться с основной способностью позитивизма разрешать лучше коммунизма главную социальную проблему» [5, с. 20]. Позитивизм Конта выглядит даже более утопическим, чем коммунизм, так как «Наше решение, — заявил он, — главным образом, отличается от последнего введением моральных средств вместо политических» [5, с. 23]. Он и в самом деле собирался «светлое будущее человечества» построить с помощью проникновенной религиозной проповеди любви, добра и правды самых «чистейших» представителей народа — опустившихся пролетариев, бездомных философов и жалостливых женщин.

Итак, утопическая цель исходного позитивизма является первой чертой, которую он не потерял во всех последующих своих трансформациях. Утопизм целей устойчиво сохранялся даже тогда, когда содержание задач радикальным образом изменилось. Второй его неизменной чертой является схоластический характер методов достижения утопической цели. Имея в виду главным образом коммунистическую утопию Платона, Конт пишет: «Мне нет надобности, в особенности здесь, предпринимать специальное исследование древней утопии, основательно опровергнутой двадцать два века тому назад великим Аристотелем, провозгласившим, таким образом, органический характер позитивной философии даже на первой стадии ее возникновения» [5, с. 23].

Конту, как и Аристотелю, очень не нравился «конезавод» Платона, где жены были общими для всей коммунистической общины. Когда Сен-Симон в Предисловии к третьей тетрадки Катехизиса, имеющей отдельное название «Система позитивной политики», замечает, что его идея «заметно отличается от идей нашего ученика [т.е. Конта], который стал на точку зрения Аристотеля» и что «он [Конт], следовательно, рассматривал аристотелевскую способность, как первейшую, долженствующую господствовать как над спиритуализмом, так и над промышленной и философской способностями» [3, с. 75], мы не сразу догадываемся, о чем предупреждает нас Сен-Симон. И только углубляясь в чтение, понимаем, почему Конт считал Аристотеля отцом позитивизма и почему он всякий раз к его имени добавлял эпитет «великий».

«В древности, — пишет он, — когда порядок вещей считался неизменным, могла появиться только предварительная теория социальной науки, и великий Аристотель удивительным образом ее обработал; подобно тому, как в области биологии чисто статические умозрения рождались тогда без всякого динамического понятия. Всякая же действительная идея социального прогресса по необходимости была чужда древним философам, ибо они не имели перед глазами удовлетворительной исторической картины беспрерывного прогресса человечества» [4, с. 91].

«Обработка» Аристотеля состояла в систематизации исследуемого им материала — это основной методологический прием, которым пользовался и Конт. В выпуске № 4 сборника «Родоначальники позитивизма» редактор Э.Л. Радлов решил поместить две первых лекции шеститомного «Курса позитивной философии», полный тематический план которого, состоящий из 72 лекций, был приложен ко второй лекции. Любому преподавателю естествознания будет полезно ознакомится с этим планом, поэтому мы воспроизвели его здесь целиком.

• Общие предварительные сведения (2 лекции, далее в скобках указывается число лекций).
1. Изложение цели этого курса или общие соображения о природе и значении позитивной философии.
2. Изложение плана или общие соображения о иерархии позитивных наук.
• Математика (16).
• Общие философские соображения о математике (1).
• Общие соображения об исчислении (6).
1. Общий обзор математического анализа (1).
2. Об исчислении прямых функций (1).
3. Об исчислении косвенных функций (2).
4. О вариационном исчислении (1).
5. Об исчислении конечных разностей (1).
• Общие соображения об геометрии (5).
1. Общий обзор геометрии (1).
2. О геометрии древних (1).
3. Основные понятия аналитической геометрии (1).
4. Общая теория кривых(1).
5. Общая теория поверхностей (1).
• Общие соображения о рациональной механике (4).
1. Основные принципы механики (1).
2. Общий обзор статики (1).
3. Общий обзор динамики (1).
4. Общие теоремы механики (1).
• Науки о неорганических телах.
• Астрономия (9).
• Общие философские соображения об астрономии (1).
• Общие соображения о геометрической астрономии (4).
1. Общее изложение методов наблюдения (1).
2. Теория элементарных геометрических явлений небесных тел (1).
3. О теории движения Земли (1).
4. О законах Кеплера (1).
• Общие соображения о механической астрономии (3).
1. О законах всемирного тяготения (1).
2. Философская оценка этого закона (1).
3. Объяснение небесных явлений согласно этому закону (1).
• Физика (9).
• Общие соображения о позитивной космогонии (1).
• Общие соображения о физике (1).
• Общие соображения о барологии (1).
• Общие соображения о термологии (1).
1. Экспериментальная теория тепловых явлений (1).
2. Математическая теория этих явлений (1).
• Общие соображения об акустике (1).
• Общие соображения об оптике (2).
• Общие соображения об электрологии (2).
• Химия (6).
• Общие соображения о химии (1).
• Общие соображения о неорганической химии (3).
1. Общий обзор неорганической химии (1).
2. О законе определенных пропорций (1).
3. Об электрохимической теории (1).
• Общие соображения о органической химии (2).
• Науки об органических телах.
• Физиология (12).
• Общие философские соображения о физиологии (1).
• Общие соображения о строении и составе живых тел (1).
• Общие соображения о классификации живых тел (1).
• Общие соображения о растительной физиологии (2).
• Общие соображения о животной физиологии (3).
• Общие соображения об интеллектуальной и аффективной физиологии (4).
1. Исследование древних теорий (2).
2. Изложение позитивных теорий (2).
• Социальная физика или социология (15).
  • Введение (2).
    1. Общие соображения о необходимости и социологии (1).
    2. Рассмотрение попыток, сделанных до сих пор для ее обоснования (1).
  • Метод (3).
  1. Особенности позитивного метода в приложении его к изучению социальных явлений (2).
  2. Об отношении социальной физики к другим отраслям естественной философии (1).
  • Наука (10).
  • Соображения об общем строении человеческих обществ (1).
  • Основной естественный закон развития человеческого рода (1).
  • История хода цивилизации (1):
  • Эпоха теологическая (3).
  1. Фетишизм (1).
  2. Политеизм (1).
  3. Монотеизм (1).
  • метафизическая (1).
  • Эпоха позитивная (3).
  • Общий обзор и заключение (3).
  1. Обзор позитивного метода (1).
  2. Обзор позитивной доктрины (1).
  3. Будущее позитивной философии (1).
  
  

Поиск общих знаний

Обращаем внимание читателя на частое употребления в плане Курса позитивной философии Огюста Конта слова «общий», которое встречается 39 раз. Кажется, что если бы автор исключил это слово, содержание плана только бы выиграло. Однако ниже мы увидим, что слово «общий» является тем позитивно окрашенным термином, который вытеснил старый схоластический термин «абсолютный» и начал играть принципиально важную роль во всех вариантах позитивистской философии. В рамках позитивизма был громко объявлен призыв к поиску общего, а не абсолютного закона бытия. Разница между ними состоит в том, что термин абсолютный предполагает интенсивное исследование скрытых сущностей, а слово общий (или всеобщий) — экстенсивный анализ, т.е. рассмотрение большой совокупности явлений и вычленение из нее общего элемента. Синонимами слова общий являются такие термины, как универсальный, унифицированный, стандартный, приспособленный для использования большим числом лиц, наконец, полезный, практичный, эффективный. Отсюда на базе позитивизма возникают его ответвления в виде философии утилитаризма и прагматизма.

Словом абсолютный позитивисты пугают конструктивно настроенных физиков, уверяя их, что абсолютной истины не существует. В принципе, это не совсем так; абсолютная истина существует, например, гелиоцентрическая построение солнечной системы является окончательной истиной, а геоцентрическая система является абсолютно ложным утверждением: «Солнце не вращается вокруг Земли». Сегодня мы знаем о движение электрона примерно столько же, сколько знали о теплоте во время господства концепции теплорода. Но наступит время, когда мы будем знать об электроне, как объекте, всё. Будет известна также абсолютно точная структура атома водорода, гелия, лития и т.д. Относительность истины возникает тогда, когда возникает общность анализа многих явлений. Если речь идет не о конкретных явлениях, то общая истина всегда относительна.

Позитивист находится в состоянии скепсиса в отношении познаваемости вещей, конструктивист же, напротив, не видит никаких принципиальных ограничений в познании вещей: в отношении моделирования конкретного физического процесса, считает он, можно достичь вполне удовлетворительной точности. Впрочем, вопросы соотношения общего и частного, абсолютного и относительного беспокоят больше формалистов, чем конструктивистов.

Ориентация на поиск наиболее общих законов природы, общества и мышления просматривается через провозглашенные позитивизмом цели. Конт желал видеть на месте «позитивной философией» некую строгую дисциплину, основной задачей которой должно стать обобщение. Однако именно математической точности и фактической достоверности в его философии никогда и не было; номиналистская манера истолкования сущностей вещей и реконструкция средневековых универсалий — вот тот залежалый товар, который выставлялся под новым ярлыком «позитивизм». Все обобщения у него оборачивались банальными намерениями, четыре из которых он выделил в первой лекции Курса как главные задачи: «...Первым важным и прямым результатом позитивной философии должно быть обнаружение путем опыта законов, по которым совершаются наши умственные отправления, а следовательно, и точное знание общих правил, которые должны служить верными путеводителями в поисках истины.

Вторым не менее важным, и еще более интересным следствием, которое необходимо повлечет за собой установление позитивной философии ... является ее руководящая роль во всеобщем преобразовании нашей системы воспитания. ... Специальное изучение общих положений не только призвано преобразовать систему образования, но она должна также способствовать преуспеванию отдельных позитивных наук; это-то и составляет третье основное свойство... Наконец, четвертое и последнее основное свойство ... состоит в том, что позитивную философию можно рассматривать как единственное прочное основание социального преобразования, долженствующего положить конец критическому состоянию, в котором так долго находятся цивилизованные нации» [4, с. 16 – 19].

Наш позитивист прежде всего намеревался обнаружить некие общие законы мышления , которые позволили бы обнаруживать любые истины, как бы глубоко они не были спрятаны от человека: «Во-первых, изучение позитивной философии, рассматривающей результаты деятельности наших умственных способностей, дает нам единственное истинно рациональное средство открыть логические законы человеческого разума, к отысканию которых до сих пор применялись очень мало пригодные способы. ...Считая все научные теории великими логическими фактами, мы только путем глубокого наблюдения этих фактов можем подняться до понимания логических законов» [4, с. 13 – 14].

Со времени Аристотеля любимым занятием всех философов стал поиск универсального гносеологического метода. Человек никак не хочет понять, что он от природы, вообще говоря, мыслит правильно, так же правильно, как и переваривает пищу. Знание законов мышления не может принципиально повлиять на результат умственной работы, как и знание химических процессов пищеварения не может принципиально повлиять на усвоение желудком мяса, хлеба, гороха или молока. Да, опыт учит нас, что горох лучше не совмещать с молоком, а мясо лучше усваивается, если его есть с хлебом. Точно так же и тренировка решения математических или логических задач дисциплинирует ум. Однако если нам не дается решение какой-либо сложной задачи, значит для нахождения этого ответа не созрели объективные или субъективные условия. Мы не в состоянии переварить яблоко, до которого не можем дотянуться и сорвать.

У каждого человека был такой момент, когда он не мог решить какую-нибудь задачу, но потом исходные условия менялись и решение находилось. Когда затем человек анализирует, почему ему не давался ответ, он всякий раз находит вполне определенные объективные или субъективные причины для этого. Например, верное решение он не мог найти, потому что неправильно вычислил производную функцию, или подставил ошибочное значение для переменной величины, или не знал конкретный физический закон и т.д.

После такого анализа человек понимает, что он не вправе был надеяться получить правильное решение, когда ошибся с вычислением производной или с подстановкой значения переменной. Любой поиск истины всегда сопряжен с подобного рода ситуацией. Человеческая же тоска по универсальному гносеологическому методу, который выдавал бы правильные ответы независимо от того, какие исходные данные закладываются, есть признак такого же неудовлетворенного состояния нашей психики, как тоска по овладению неиссякаемой энергией или по приобретению бессмертия.

Утопические задачи, которые ставит перед собой позитивистская философия, ничем принципиальным не отличается от утопических задач, которые ставит перед собой теологические и метафизические учения, а именно: найти некие «общие правила», с помощью которых можно было бы организовать абсолютно эффективный поиск по разысканию истины. Конт, собственно, и не скрывает этой общности целей: «Когда все наши основные понятия станут однородными, философия окончательно достигнет позитивного состояния; она не сможет уже изменить свой характер, и ей останется только развиваться бесконечно путем новых все увеличивающихся приобретений, которые являются неизбежным результатом новых наблюдений или более глубоких размышлений.

В силу этого, позитивная философия приобретет характер всеобщности, которого она еще не имеет, и благодаря своему естественному превосходству будет в состоянии вполне заменить теологическую и метафизическую философию, всеобщность которых в настоящее время является их единственным существенным достоянием и которые, потеряв это преимущество, будут иметь для наших потомков только чисто исторический интерес» [4, с. 9].

В этом отрывке Конт не делает никаких различий между природой общности, к которой должна стремиться его позитивная философия, обыденная религия и легковесная «метафизика» французских философов, носившая достаточно «позитивный» характер. О трансцендентной критики Канта или об абсолютной идеи Гегеля он слышал мало; только этим незнанием можно объяснить следующие поверхностные суждения по поводу общих идей, которые якобы существуют в религии и философии: «Теологическая система достигла наивысшей степени доступного ей совершенства, когда она поставила провидение единого существа на место разнородных вмешательств многочисленных, не зависящих друг от друга божеств, существование которых первоначально предполагалось.

Точно также и крайний предел метафизической системы состоит в замене различных частных сущностей одной великой сущностью, природой, рассматриваемой как единственный источник всех явлений. Равным образом, совершенство, к которому постоянно, хотя, весьма вероятно, безуспешно, стремится позитивная система, заключается в возможности представить все наблюдаемые явления как частные случаи одного общего факта, как, например, тяготение» [4, с. 2 – 3].

Идеальным результатом для позитивной философии было бы открытие одной всеобщей формулы, из которой, путем логических рассуждений выводились бы все, какие только возможны, формулы и толкования: «...Основной характер позитивной философии выражается в признании всех явлений подчиненными неизменным естественным законам, открытие и сведение числа которых до минимума и составляет цель всех наших усилий...» [4, с. 6 ]. Потом Конт, почувствовав слишком полное сходство с абсолютистскими теологическими и метафизическими доктринами, спохватывается: «... Мы считаем безусловно недопустимым и бессмысленным искание так называемых причин как первичных, так и конечных» [4, с. 6].

И далее: «Признав целью позитивной философии приведение в одну систему однородной науки всей совокупности приобретенных знаний относительно различных классов естественных явлений, я был очень далек от мысли, что все эти явления следует рассматривать как различные следствия одного принципа или считать их подчиненными одному закону. ...По моему глубокому личному убеждению все эти попытки общего объяснения всех явлений одним законом совершенно бессмысленны... Я полагаю, что силы человеческого разума слишком слабы, а мир слишком сложен для того, чтобы мы могли когда-нибудь достигнуть такого научного совершенства; сверх того, я думаю, что обыкновенно слишком преувеличивают выгоды, которые дало бы такое объяснение, если бы оно было возможно» [4, с. 21].

Но вот психологический маятник сомнений относительно достижения полного объединения теории качнулся в противоположную сторону и Конту уже кажется, что объединение всех законов в одном возможно: «...При нынешнем состоянии наших знаний мы еще очень далеки от этого, и много времени должно пройти, прежде чем подобные попытки могли бы оказаться разумными. Ибо, если можно надеяться когда-либо достигнуть этого, то, по моему мнению, только путем объединения всех естественных явлений, связав их одним наиболее общим из известных нам позитивных законов, именно, законов тяготения, который уже связывает все астрономические явления с некоторыми явлениями земной физики» [4, с. 21 – 22].

Как правило, философы пытаются своим демагогическим рассуждениям придать некую видимую строгость путем привлечения строгих и опытных наук, каковыми являются математика, логика и физика. Фурье для большей убедительности своих выводов использовал имя Ньютона. Любовь к ньютоновскому закону тяготения объясняется еще и тем, что в центрально-симметричном поле, который фигурирует в этом законе, отражается главная мечта позитивистской философии, связанная с нахождением всеобщего, объединительного центра для всех явлений, какие только существуют в мире. Фигурально выражаясь, они ищут Солнце, вокруг которого готовы вечно кружиться. Сен-Симон в коротком Предисловии к своему наброску теории, — а у него были сплошь только наброски, — «О всеобщем тяготении» пишет: «Мы будем беседовать о всеобщем тяготении. Эта идея имеет для физиков такое же значение, как идея Бога для богословов».

Здесь нужно вести маленькую поправку: не «для физиков» — они как раз дышат ровно при упоминании силы тяготения, — а для философов, которым в этом тривиальном, но единственно доступном их пониманию, факте кажется, что сосредоточены все знания физики. К примеру, физический закон перехода тепла от нагретого тела к холодному по своей общности нисколько не уступает закону тяготения. Закон перехода теплоты действует и на Земле, и на Солнце, и на Сириусе, только касается он крохотных молекул, силы же тяготения становятся заметны для тел очень больших размеров. Вот на эту внешнюю характеристику физических тел философы поймались.

Систематизация знаний

Понятие обобщения у Конта тесно переплетается с понятием систематизации, особенно если это касалось социальных аспектов его учения: «... Основное назначение позитивизма: обобщать реальную науку и систематизировать социальное управление» [3, с. 51]. Первая глава «Общего обзора позитивизма», которая называется «Цель философии заключается в систематизации человеческой жизни», начинается словами: «Истинная философия ставит себе задачей по возможности привести в стройную систему все человеческое личное и, в особенности, коллективное существование, рассматривая одновременно все три класса характеризующих его явлений, именно, мысли, чувства и действия.

Со всех этих точек зрения основная эволюция человечества представляется необходимо самопроизвольной, и только точная оценка ее естественного хода единственно может дать нам общий фундамент для мудрого вмешательства. Однако, систематические видоизменения, которые мы можем ввести в эту эволюцию, имеют, тем не менее, чрезвычайную важность... ...Две главные функции великого организма — постоянное связывание и нормальное разделение — одновременно направляют систематическую мораль, которая естественно является характерным применением философии и общим путеводителем политики. ... Эта общая систематизация, характеризующая социальную функцию философии, может быть действительной и прочной лишь в том случае, когда она охватывает все три области человеческой деятельности: мышление, чувство и действие» [4, с. 54 – 55].

В следующих главах мы вновь читаем: «Таково окончательное и неизбежное условие великой современной эволюции: позитивная систематизация, не переставая быть теоретической и практической, должна стать также моральной и черпать даже в чувстве свой истинный принцип всеобщности. Только тогда позитивная философия сможет, наконец, устранить все теологические притязания, так как она осуществит лучше, чем предшествующая философия, окончательное назначение всякой общей доктрины, ибо она впервые даст систему всех основных сторон нашего существования во всех трех его видах. В самом деле, если бы позитивизм не мог выполнить этого необходимого условия, то отныне никакая систематизация не была бы возможна...» [4, с. 57].

«Действительно важно признать, — пишет Конт, — что мысли должны быть приведены в систему раньше чувств, а последние раньше поступков. Без сомнения, именно в силу смутного инстинктивного сознания этого необходимого порядка, философы ограничивали до сих пор систематизацию всей человеческой жизни одной умозрительной областью. Неизбежная обязанность систематизировать прежде всего обусловлена не только тем, что их связь легче улавливается и доступна большему совершенству, так что она может составить полезную логическую подготовку к остальной части великого синтеза. Исследуя глубже этот вопрос, мы открываем более решительный и менее очевидный мотив, побуждающий начать систематизацию с мышления» [4, с. 63].

Всякая систематизация — это насилие над природой. Стремиться к системе ради самой этой системы — к чему призывают практически все философы — неразумно. Знания всегда неполны, человек постоянно находится на полпути к новым истинам. Для создателей систем их детище кажется естественным и объективным, но проходит время и посторонние люди ясно видят всю искусственность их построений. Они затрачиваю колоссальные усилия на строительство огромных дамб, однако поток новых знаний бесследно смывает их постройки. Великая система Гегеля не просуществовала и двух десятков лет после смерти философа, как ее смыл свежий поток позитивистской философии.

Систематизация, которую предложил Конт, в области общественных отношений основывается на введении им трех категорий: мышление, действие, чувство, повлекшие за собой соответствующих социальных носителей: философов, пролетариев и женщин. Какая из всего этого получилась спекулятивно-утопическая химера, мы уже знаем. Далее он делит свою позитивную науку на техническую (инженерную, прикладную, практическую) и теоретическую (собственно, естествознание), а также общую и частную. В роли практических наук могут выступать начертательная геометрия (концепция Монжа) и земледелие. Химия, по Кону, относится к минералогии как наука общая к науке частной; аналогичное отношение существует между общей физиологией и частной ботаникой или зоологией.

Конт предложил следующую шестичленную классификацию позитивной науки: математика, астрономия, физика, химия, физиология (биология), социальная физика (социология или позитивная политика). Математика делилась у него на абстрактную (исчисление) и конкретную (геометрия и механика). Именно геометрия и механика, как первоначально опытные науки, должны служить фундаментом для естественной философии. Он рассчитывал, что естественная философия поможет выработать свод основных законов и практических приемов для социальной физики — в этом, по его мнению, состояла главное предназначение позитивизма.

Что дает такая линейка наук? Где в ней место для логики, права, экономики, филологии — науки, которые уже существовали во времена Конта? С социологией у Конта явно не получилось, как совершенно справедливо отметил Милль, взявшись за разработку логики и политэкономии, Спенсер принялся за психологию и морали (он посвятил отдельную работу критике контовской классификации наук). Словом, каждый последователь искал в контовской классификации недостающие ветви.

В мире существует естественная иерархия: социальные процессы не могут существовать без физиологических, физиологические — без химических, химические — без физических. Конт почему-то решил вывести астрономию за пределы физики, а механику включить в математику, которую он вообще не относил к естествознанию (см. план «Курс позитивной философии»). Возможно, такое деление продиктовано дидактическими соображениями, но оно не может быть объективно существующим. Сегодня появилось множество других математических, естественнонаучных и гуманитарных разделов знаний.

Между прочим, не мешало бы задуматься над тем, почему Конт включил механику в раздел математики. Не потому ли, что нет никакой границы между математикой и естествознанием, как не существует ее между исчислением и геометрией или между органической и неорганической химией. В самом деле, судя по плану курса лекций, трудно исчисление конечных разностей отделить от аналитической геометрии, теорию кривых — от исчисления прямых и косвенных функций. Если граница между исчислением и геометрией столь условна, то нужно ли ее вообще пытаться проводить?

Аналогичные затруднения имеются между механикой и математикой. Кинематика, т.е. движение точки по траектории без учета сил, слишком тесно связана с аналитической геометрией. Законы Кеплера — это чисто кинематические законы. Но кто же будет отрицать связь этих законов с всемирным законом тяготения, т.е. связь кинематике с динамикой. В манере преподнесения материала «Начала натуральной философии» Ньютона ничем не отличаются от «Альмагеста» Птолемея — оба сочинения геометрического характера, многочисленные вычисления целиком опираются на геометрические чертежи.

Систематизация Курса лекций по естествознанию еще как-то оправдывается с дидактической точки зрения, но с философско-методологической точки зрения предложенное Контом деление наук не выдерживает никакой критики. Его система деления столь же спекулятивна, как и натурфилософская система Гегеля. Последний нарезал неделимое тело природы на симметричные трехчленные дольки. Сначала природу он разделил на механику, физику, органическую физику; затем каждую из этих долек разрезал еще на три дольки: механику — на пространство и время, материю и движение, абсолютную механику; наконец, каждый из этих долек разрезал еще на три кусочка: пространство и время — на пространство, время, место и движение.

Бесполезность таких эвристических процедур слишком очевидна; ясно всякому, что подобные искусственные классификации нисколько не прибавляют нам знаний о мире, а лишь вносят путаницу и ограничивают свободу творчества. Если бы Конт заявил, что механика только тогда становится наукой, когда она полностью математизирована, физика становится наукой, когда всю ее целиком можно представить механическими моделями, и далее, соответственно, физика служит основанием для химии, химия — для биологии, биология — для психологии, психология — для социологии, — если бы он признал эту редукционную последовательность, то его по одной этой причине можно было бы причислить к конструктивистам. Но Конт яростнее всего ополчился против редукции.

Глава «Материализм стремится подчинить высшие науки низшим. Позитивизм исправляет эту ошибку» как раз посвящена проблеме редукции. Недостатком материализма, по мнению Конта, является то, что он «всегда стремится унизить самые возвышенные суждения, уподобляя их самым примитивным». «В этом смысле материализм представляет опасность... Зло лежит, таким образом, гораздо глубже и распространено шире, чем это думают те, которые на него жалуются. Оно замечается теперь только по отношению к наиболее высоким умозрениям, на которых оно, действительно, более всего отражается, так как они страдают от захватов всех других наук; но оно существует также для любого элемента нашей научной иерархии, не исключая ее математического основания, которое, на первый взгляд, кажется от него естественно избавленным.

Истинный философ [читай, позитивист] видит материализм [читай, конструктивизм] в стремлении современных заурядных математиков подчинить исчислению геометрию или механику, как в более явном захвате физики всеми математическими науками, или химии физикой, в особенности биологии химией и, наконец, в неизменной склонности выдающихся биологов рассматривать социальную науку просто как следствие или добавление к биологии. Всюду мы видим один и тот же коренной порок — злоупотребление дедуктивной логикой — и один и тот же необходимый результат — неизбежное подчинение высших наук слепому господству низших» [4, с. 83 – 84].

Деление наук на «низшие» и «высшие», признание «прогресса» в развитии биологических видов и социальных систем — все это признаки телеологического и утопического мышления. Особое презрение к механическим моделям и открытое признание наличия «разумной воли» видно из следующего отрывка: «Хотя естественный порядок во всех отношениях чрезвычайно несовершенен, его возникновение, тем не менее, гораздо лучше согласуется с предположением разумной воли, чем с теорией слепого механического мироздания» [4, с. 82]. Существуют: изменчивость, приспособляемость, экспансия, наконец, развитие, в смысле роста множественности элементов или усложнения структуры, но все это нейтрально по отношению к человеку. Истинного естествоиспытателя не возмущает факт происхождения человека от обезьяны, открытый великим конструктивистом Дарвиным, людей же с предрассудками подобная редукция всегда оскорбляла. Воистину, хочешь узнать, кто перед тобой стоит, выясни его отношение к редукционному принципу.

Конт жил в счастливые времена господства конструктивного естествознания, когда ученые исследовали природные явления, не руководствуясь какой-либо ограничивающей их действия философией. В упомянутой выше главе он жалуется, что большинство ученых его времени, к сожалению, являются «материалистами». «Геометры более других склонны к этому заблуждению, в виду их невольного стремления класть в основание построения единой умозрительной системы самые грубые умозрения: числовые, геометрические или механические. Но биологи, которые наиболее энергично восстают против такого захвата, в свою очередь, заслуживают тех же упреков... ». Он говорит, что теолого-метафизический дух стихийно сдерживал материалистическое зло и в этом он видит положительное назначение спиритуализма. «Но такие препятствия не могли мешать энергичному наступлению материализма, облеченного в глазах современных мыслящих людей в некоторый прогрессивный характер, благодаря его долгой связи со справедливым возмущением человечества против миросозерцания, ставшего ретроградным» [4, с. 84].

Конт обвиняет материалистов еще и в том, что они претендует на раскрытие «непроницаемых тайн», в этом же он винит и «атеистов»: «Истинный позитивный дух состоит преимущественно в замене изучения первых или конечных причин явлений изучением их непреложных законов; другими словами — в замене слова почему словом как. Он поэтому несовместим с горделивыми мечтаниями туманного атеизма о создании вселенной, о происхождении животных и т.д.» [4, с. 82].

Не будем придавать большого значения словам «материалист» и «атеист», важно, что все они являлись, судя по репликам Конта, склонны к конструированию моделей. Рассказывая об исследованиях Жана Батиста Фурье по теории теплоты, он хвалит его за то, что «автор ни разу не задается вопросом о внутренней природе вещей и упоминает о горячем споре между сторонниками тепловой материи [теория теплорода] и физиками, объясняющими происхождение теплоты колебанием эфира [кинетическая теория], только для того, чтобы показать его бессодержательность» [4, с. 7]. Придавая чрезвычайно важное значение закону всемирного тяготения, он рад за Ньютона, что тот не стал углубляться в изучение природы сил тяготения.

Под "позитивным" Конт понимал не только нечто полезное, вещественное (действительное), но и относительно точное и достоверное, в противоположность абсолютному, источником чего являлась метафизика. Философ говорил, что надо перестать искать ответы на первые и конечные причины и ограничить себя заботой по открытию законов природы и общества. Теология отвечает детству человечества, которое и задает этот по-детски наивный вопрос — "почему?". Философия, свойственная юношескому возрасту человечества, склонна продолжить бесплодные поиски абсолюта, то есть ответа на тот же самый вопрос о первых и конечных причинах (принципах, основаниях, началах) с той только разницей, что свой ответ она ищет уже не в живых фантастических и чудесных образах, а в смертельно скучных абстрактных понятиях. Позитивный ум, соответствующий зрелому возрасту, должен избавить себя от бесполезных исканий и заняться эффективной "политикой", приносящей осязаемые результаты. Конт утверждает, что европейская политика к времени Французской революции уже прошла свои инфантильные стадии и должна наконец перенять черты настоящей зрелой науки.

Сегодня мы ничего не знаем о создании вселенной и нам не известны механизмы действия сил тяготения, но мы прекрасно ориентируемся в вопросах происхождения животных, а спор в отношении природы теплоты сегодня однозначно решен в пользу кинетической теории. Спрашивается, нужно было нам копать вглубь и отвечать на вопрос почему или лучше было оставаться на поверхности и отвечать на вопрос как?

Вопрос почему для конструктивиста является более предпочтительным, чем вопрос как; вопрос как является первым, он задается всегда экспериментатором, за ним должен следовать более глубокий вопрос почему. Например, задавая вопросы: «Как выглядят электромагнитные волны?» и «Какова симметрия электронных орбиталей в атоме?», мы прибегаем непосредственно к экспериментам, из которых узнаем, что электромагнитные колебания являются поперечными, а электронные уровни в атоме имеют s, p, d, f, ... конфигурации. Вопросы: «Почему электромагнитные колебания являются поперечными?» и «Почему электронные уровни в атоме имеют s, p, d, f, ... конфигурации?», заставляют исследователя искать адекватные модели мировой среды в форме кристаллической решетки.

На вопрос «Как движутся планеты Солнечной системы?» ответил уже Птолемей, причем достаточно точно; Коперник же, создавая свою гелиоцентрическую систему, по существу ответил на вопрос «Почему планеты Солнечной системы движутся так, а не иначе?» Вопрос почему касается причин явлений, если угодно «первых» или «последних» — разве можно пытливому уму приказать: «Стой, дальше ни шагу!» Если древние мифы или умозрительные теории отвечали на вопрос почему мир устроен так-то и так-то, то это означает, что их авторы были в душе конструктивистами и пытались сконструировать модель мира доступными им средствами. Вопрос как затрагивает только формальные законы и функциональные зависимости измеренных в эксперименте величин, т.е. нечто такое, что лежит на самой поверхности.

Разумеется, эти вопросы могут быть вскоре исчерпаны, так как число окружающие человека явления вполне конечно. В этом случае можно говорить о создании какой-то «всеобщей системы знаний», только в этой системе будет столько же знаний, сколько их находится в китайской «Книге Перемен» или тибетской «Книге Мертвых». Что мог ответить древний, тем более, первобытный человек на вопрос как? Какой свод «теоретических» положений он мог составить для себя? Чтобы двигаться вперед, человек просто обязан задавать себе вопрос почему, в противном случае мы никогда бы не узнали о существовании электрона или что Земля вращается вокруг Солнца. Честный исследователь не имеет право прекращать поиски причин открытых им закономерностей, так как за слоем этих законов всегда скрывается новый слой и так до бесконечности.

Предтеча позитивизма: Шарль Фурье

Коммунистическая идеология, присущая образу мысли Конта, долгое время была и кое-где до сих пор остается государственной политикой. Главная ее идея существовала с незапамятных времен: у Платона она была выражена в яркой художественной форме, у Маркса — в скучных экономических рассуждениях, а у Шарль Фурье (1772 — 1837), о котором мы дальше поговорим подробно, — в безнравственных мечтаниях и откровенных непристойностях, которые дали полное право историку Д. Щеглову о нем написать следующее: «Не надо много вдумываться во все эти положения Фурье, чтобы понять, что в них заключается самое полное отрицание, непризнание в человеке его человеческого достоинства, непризнание различия между нравственностью и безнравственностью, между добром и злом. Это действительное стремление низвести человека до уровня скота. Отрицая самый ум человеческий, отрицая его значение, отвергая его деятельность, как излишнюю, производя своего рода кастрацию человека, Фурье в XIX веке дал бытие факту, не имевшему места в истории человеческой мысли никогда, даже в века варварства. И варвары и самые низшие классы в среде народов образованных всегда и везде высоко ставили человеческий разум, в большем или меньшем обладании им видели большую или меньшую честь для себя и для каждого человека.

Конечно, Фурье не понимал всего смысла своих слов, тем не менее, они не составляют у него шутки или обмолвки; он десятки страниц посвятил развитию мысли о ненадобности разума, он положил ее в основании всей своей системы; и она находится в согласии со всеми ее частями и служит к объяснению их. Действительно, только презирая разум и законы его деятельности можно говорить то, что говорил Фурье. И если Фурье ни сумасшедший, ни шарлатан, то все чудовищное, высказанное им, ничто иное, как следствие этого теоретического изгнания логики, удаления ума из его собственной, исключительно ему принадлежащей области мысли. Вследствие чего мысль Фурье действительно и вполне превратилась в бред, да притом в бред с особенным характером крайней безнравственности, унижения человеческой природы, низведения ее на низшие ступени царства животного. Система Фурье не может быть превзойдена никакой неблагоприятной оценкой. Идеалы Фурье представляют нечто крайне извращенное, нравственно уродливое, отталкивающее. Его бог не имеет ничего общего с общечеловеческой идеей божества» [6, c. 129 – 130].

По молодости Фурье сменил много мест работы, нигде не задерживаясь надолго. Он был торговцем в различных мелких лавках и больших магазинах, служил приказчиком, сидел в малых и больших конторах, часто ездил по городам либо по деловым поручениям, либо по собственной инициативе, нередко, в поисках новой работы. Такая беспорядочная жизнь помешала ему создать семью, но он скоро заводил знакомства с подружками и также скоро расставался с ними без всякого сожаления. Возможно, именно этим обстоятельством объясняется его учение о свободной любви, которое вызвало наибольшее недовольство в обществе. Полный коммунизм в браке он ставил выше коммунизма в имуществе, который у него носил частичный и избирательный характер. Консидеран для отвода глаз «свободный брак» называл «сложным браком». Если в житейском отношении члены фаланги были ограничены различного рода обрядами, то в половом отношении они были предельно свободны. Считалось не приличным, если пара обособлялась и женщина не имела других мужчин, а мужчины — женщин. Таким образом, фурьеризм — это философия наслаждения, напоминающая эпикурейство. Она создавалась на любовных романах XVIII в. и легкой, как говорили её противники, порнографической философии, вроде «Искусство наслаждения» Ламетри, где изучались приемы обольщения и женского кокетства, описывались амурные и гастрономические удовольствия.

Фурье аккумулировал идеи своих предшественников — Руссо, Гельвеция, Ламетри и пр. французских материалистов, — извлекая из их учений всё, что касалась чувственной, эмоциональной или аффективной сферы переживаний человека. Его коммунизм базируется на любовных, дружеских, добрых семейных и личных отношениях, а не на экономических отношениях между трудом и капиталом, как это предлагал Карл Макс. Поэтому, естественно, реализация такой разновидности романтической утопии должна была осуществиться где-то в сельской местности. Фурье полагал, что наиболее гармоничной и успешной формой жизни человека в обществе людей может быть фаланга, насчитывающая от 100 до 1000 человек, обустраивавшаяся на территории фаланстера, охватывающего площадь от 100 до 10 000 акров (1 акр равен примерно 4000 кв. м).

Согласно учению Фурье, во главе фаланги стоит унарх, при нем имеется регентский совет, который собирался по вечерам, чтобы обсудить день прошедший и наметить план на будущий. Фаланга жила общим столом и общим воспитанием детей, общим хозяйством и общим трудом, плоды которого, однако, распределялись неравномерно, поскольку учитывалась социальная иерархия в фаланге и обществе в целом, а также различия в способностях людей к труду и творчеству. Таким образом, в этой системе существовала некоторая, хотя и слабая, заинтересованность в производительном труде.

В целом Фурье выстроил централизованную структуру управления, которая называлась у него сферической. Глава всего человеческого сообщества земного шара назывался омниарх, ниже него — дузархи и онзархи, которые носили титулы августов и цезарей, еще ниже — унархи. Такая монархическая иерархия в республиканской Франции не особенно пришлась по вкусу некоторым фурьеристам и они приняли структуру, похожую на замысел советской республики, которая должна была управляться выборными советами. В частности, Консидеран предложил, чтобы во главе человечества стояло верховное регентство, вокруг него группировалось второе кольцо регентских советов, потом третье и т.д. В общем, Консидеран в своих книгах адаптировал многие положения фурьеризма, не меняя их сути, но обошел стороной наиболее скандальные пункты учения Фурье, которые вызывали в обществе острую критику и насмешки.

Поскольку в XIX в. существовало множество ассоциаций, построенных в рамках фурьеризма, будет полезным привести параметры конкретных фаланг. Щеглов в своем критическом исследовании социальных учений французских утопистов привел список из трех десятков американских фаланг: «1) Альфадельфия, в Мичигане, число членов 400 – 500, земли 2800 акров, существовала 2 года 9 месяцев; 2) Брукфарм, в Массачусетсе, членов 115, земли 200 акров, существовала 5 лет; … 31) Висконсин-фаланга, в Висконсине, 32 семейства, земли 1800 акров, существовала 6 лет» [6, с. 151 – 153]. Фаланги появились в большом количестве на территориях США, Европы, Бразилии, Алжира. В основном это были убыточные хозяйства, напоминающие советские колхозы, которые, однако, строились не на принудительной, а на добровольной основе, поэтому фаланги походили скорее на поселения хиппи или религиозных сект. Чернышевский и другие русские утописты считали, что фаланги должны были неплохо прижиться на русской земле, где сильны общинные традиции, марксисты с ними не соглашались.

Фурье исписал огромное количество бумаги; из-под его пера вышли такие крупные сочинения, как «Теория четырех движений и всеобщих судеб» (1808), «Теория всеобщего единства» (1822), «Новый индустриальный и социальный мир» (1829). Он выстроил сложную девятиступенчатую историю человечества:

0) ненастоящий период (без человека),
1) первобытный период (Эдем),
2) дикий период, или бездеятельный,
3) период патриархата,
4) период варварства,
5) период цивилизации,
6) период гарантизма,
7) период социантизма,
8) период гармонизма.

Каждый период у него делился на апогей и четыре фазы, которые отвечали фазам человеческой жизни: детству, юности, возмужалости и дряхлости. Причем к преддверию производительной деятельности он отнес периоды с 0 по 2, к ложной производительной деятельности — с 3 по 5 и к правильной производительной деятельности — с 6 по 8.

Классификацией страстей занимались практически все французские философы от Декарта до Гельвеция, у Фурье же это занятие выплыло на первый план. Вся его философия — это анализ «пламенных и утонченных» страстей. Он разложил «действие любви» на 3, 4, 5 и 6 градаций, а «действие дружбы» — на 8 степеней, так что у него появляются «серии страстных» или «серии прогрессивных» аффектов, которые вспыхивают внутри членов фаланги и в часы любовных утех, и во время сельхозработ.

Любая страсть разлагалась на семичленную гамму аккордов; эти аккорды и образовывали различные степени страстей. Нулевая степень (основной тон) отвечала гетерогамии в отношении любви или гетерофилии в отношении дружбы, первая степень соответствовала моногамии или монофилии, вторая степень являлась как гемигамия или гемифилия, третья — андрогамия и андрофилия, четвертая — криптогамия и гермафилия, пятая — дельфигамия и мультифилия, шестая — фанерагамия и фанерафилия, седьмая — ультрагамия и ультрафилия.

Таким образом, к основному, т.е. нулевому, тону любви (гетерогамии) и дружбы (гетерофилии) между мужчиной и женщиной добавлялись обертона в виде потусторонних (ультрагамия), скрытых (криптогамия), явных (фанерагамия) и иных, порой очень путаных, проявлений любви и дружбы. Эти обертоны проецировались на семь музыкальных нот, семь сортов вин, семь цветов или семь цветков и т.д. При помощи симфонического звучания страстей, этих «тигров, выпущенных из зверинца», можно добиться гармонии в фаланге и обществе в целом. Причем серия обертонов могла зазвучать в полный голос только в коллективе из 9, 27 или большего числа членов, образующих регулярные группы, впрочем, с едва уловимой организацией.

«Страстная серия, — пишет Фурье, — есть союз, соединение различных небольших корпораций или групп, в каждой из которых господствует какой-нибудь вид одной и той же страсти, которая, следовательно, составляет общую, родовую связь для целой серии. Двадцать групп, возделывающих двадцать сортов роз, образуют родовую серию розистов, и видовые серии белорозистов, жёлторозистов, мохроворозистов и т.д. Другой пример: двенадцать групп возделывают двенадцать различных цветов; тюльпан возделывается группой тюльпанистов, нарцисс — группой нарциссистов; сумма соединенных групп образует серию цветочников. … Серия имеет нужду как в согласии, так и в несогласии; нужно чтобы она была заинтригована множеством противоположных претензий; отсюда проистекают каббалистические связи и включаются пружины соперничества.

Без контрастов нельзя создать гармоничных союзов, возбудить энтузиазм; в противном случае, серия не имела бы усердия в труде и её производство было бы посредственным как по качеству, так и в отношении количества. … Исчисление страстных серий установит очень лестный для рода человеческого принцип, доказывающий, что все наклонности, которые не вредны для других, имеют драгоценное употребление в обществе, построенных на основе ассоциации [другое название фаланги] … Впрочем, как бы ни была хорошо организована серия, она не может действовать правильно, если она стоит обособленно. Она непременно должна быть в связи с другими сериями, и притом многими, так что число их не должно быть меньше 50. Это нужно, между прочим, еще и для того, чтобы члены фаланги могли в удовлетворении страсти папильонны [естественная тяга к разнообразию] часто переменять занятия. … Один и тот же человек в 5 часов может находиться в группе пастухов, в 7 часов — в группе земледельцев, в 9 часов — в группе садовников» [6, т. 2, с. 50 – 52].

В учении Фурье были представлены, в принципе, все разделы, характерные для развитой философии, только они имели какие-то уж очень гипертрофированные пропорции и экзотическое содержание. Наряду с эмбриональной политико-экономической составляющей, там присутствовали раздутые морально-психологические и эзотерико-космологические компоненты.

Наиболее удачной, с точки зрения экзальтированных мужчин и романтически настроенных дам, вышла у него теория страстей, куда входили детально прописанные разделы об унетеизме, где рассказывалось о симпатических и филантропических чувствах, композите, где анализировался душевный порыв и «нравственное опьянение», папильонне т.д. Французский ясновидец наряду с обыденными вещами, оперой и кухней, рассказывал о самых глубинных тайнах своего незаурядного ума. Он погружался в интроспекцию и извлекал из глубин сознания психологические переживания, для передачи которых нельзя было подобрать нужных слов ни в одном языке мира.

Между прочим, этому занятию предавались не только древнеиндийские йоги, но и современные фрейдисты и — пусть это не покажется кому-то странным — релятивисты. Последние так же, как и йоги, погружаются в транс и галлюцинируют кривизну и многомерность пространства, черные дыры и путешествия во времени. Вот почему фурьеристам удались особенно те разделы, которые были посвящены космологии и космогонии. Ведь именно эти разделы были пронизаны чем-то таким, что сильно напоминает ныне популярный у релятивистов антропный принцип, согласно которому состояние космоса зависит от наблюдателя.

Фурье учил, что в случае полного претворения его учения в жизнь люди будут жить до 144 лет, которые возрастут из-за «деятельного упражнения в любви». Жизнь их будет счастливой и сытой; если они и будут о чем-то горевать, то только по причине того, что в сутках не 48 часов, а лишь 24. В общем, Фурье, как и большинство французов его времени, был атеистом. Когда какой-нибудь незадачливый сельский житель глухой деревни спрашивал его о Боге и как он относится к учению Христа, социалист, не моргнув глазом, объявлял себя полномочным представителем Спасителя, а то, чему он учит, было, по его утверждению, высшей религией.

Однако в вопросах космологии страстей Фурье, похоже, действительно возвышался до небес, где заседает Всевышний. Он говорил, в соответствии с тем, чему учат многие религии мира, а именно, будто душа человека после смерти вернется на землю и вселится в другое тело. Так пройдет 400 циклов, поскольку нашей планете отпущено 80 000 лет существования. Из этих лет каждая душа проводит на земле 27 000 лет, а 54 000 лет в других мирах. Душа человека пребывает в тех потусторонних мирах в виде различных приятных ароматов, которые тоньше воздуха; их субстанция напоминают субстанцию теплорода и магнетизма. Эта эфирная легкость позволит душам быстро перемещаться в пространстве в любую точку Вселенной; по словам Фурье, «она будет парить в пространстве, как орел в высоте». Душа человека сможет проникнуть внутрь любого твердого тела, так что она в состоянии побывать в центре Земли и других планет. На вопрос, чем являются души, французский ученый отвечает: они являются «живыми ультрамонданами, т.е. людьми более живыми, чем мы».

Между душой и космосом, в соответствии с антропным принципом Фурье, имеется прямая связь, поскольку планеты — временное пристанище душ — сами сделаны наполовину из психического материала. Когда тело планеты погибает, её душа остается жить. Она вместе с умершими душами людей начинает метаться по космосу в поисках обретения нового планетного тела. Эти телесные приобретения не делаются беспорядочно, всё подчинено гармонии, согласно которой душа планеты получает тела спутников планет, потом планет, потом «туманных пятен», потом «вице-звезд», потом звезд, потом вселенных, потом вселенных двойных, потом тройных и т.д. С поднятием души планеты по иерархической лестнице душа отдельного человека тоже станет подниматься наверх, будет постепенно облагораживаться. И жизнь планеты, по мере возвышения её души, тоже преобразуется в самую благоприятную для человека сторону.

Переделаются не только люди и в целом общества, приобретя добрый нрав, но так же и в животном мире пропадут звериные повадки, поскольку, наряду с обычным львом появится антилев, у тигров народятся антитигры, в морских водах будут плавать антиакулы, в болотах заведутся антигиппопотамы. Все эти антизвери приобретут полезные и неопасные для человека черты. Так, например, на антитигре можно будет кататься, как на лошади, но поскольку тигр бегает быстрее лошади, то вы, «отправившись из Кале или Брюсселя, будете завтракать в Париже, обедать в Лионе, ужинать в Марселе. При этом вы будете утомлен меньше, чем путешественники, потому что антилев будет делать скачки в четыре туаза [около 7,5 м] и всадник будет чувствовать себя так же хорошо, как и в рессорном экипаже. Приятно будет жить в таком мире, когда к вашим услугам будут подобраны такие служители!» [6, с. 76 – 77]. Преобразуется не только животный, но и растительный мир. Изменится климат, в результате чего необитаемые земли густо заселятся человеком и зверем. Северный ледовитый океан освободиться ото льдов, и корабли из западного полушария в восточное и обратно попадут по открытой воде.

Не станем пересказывать рассуждения Фурье о «войне любовных интриг», где он с полной откровенностью разъясняет, что в «гармонии всякая женщина может иметь в одно и то же время мужа, производителя, любовника и, кроме того, может состоять в половой связи со всяким встречным» и т.д. Лучше мы обратим внимание читателя на определенные элементы конструктивизма, присутствовавшие в его учении. Конт только намеревался применить законы Ньютона к обществу, Сен-Симон ограничился общими рассуждениями о «социальных силах тяготения», Фурье же разработал детальную концепцию, положив в основу конкретные математические законы.

Он предложил физическую силу притяжения распространить на человеческие страсти и инстинкты, при этом добавил: «...Новая наука о притяжении по страсти во всех своих подробностях согласована с математикой; страсти, когда их распределяют по сериям, являют собой математику в действии: например, свойства четырех элементарных кривых, именуемых коническими сечениями, в точности представляют собой прообразы свойств четырех групп, различаемых по высшему и низшему ладу. Высший: дружба — круг, честолюбие — гипербола; низший: любовь — эллипс, родительство — парабола» [8, с. 29 — 30].

Далее он привел два ряда чисел, образующих арифметическую и геометрическую прогрессии (2, 4, 6, 8, 10, 12,... и 2, 4, 8, 16, 32, 64,...). Сравнивая их, он заключил, что геометрическая прогрессия имеет "высшую природу", а значит, таковы «будут и серии, которые соединяют соглашения низшего порядка — из свободной любви и свободного родительства — с соглашениями высшего порядка — из дружбы и честолюбия, которыми ограничен возраст, не достигший половой зрелости.

Когда можно будет соединять соглашения высшего порядка с низшими, сочетать игру тех и других, вводить их в действие совместно в деле распределения, они будут давать во всяком смысле проявления косвенной гармонии...

Вследствие такого решения главной проблемы социетарной гармонии я имею основание выступить против злословцев, утверждающих, что моя теория является странной, непонятной; мы видим, что она, наоборот, свободна от произвола и приспособлена к математическим теоремам...

Вы превозносите Ньютона как первого из гениев нового времени, тому что он начал исчисление притяжения, ограничившись одной отраслью; почему же принижать человека, который продолжает это исчисление и распространяет его с материального на относящееся к страстям, на отрасль, совсем иначе полезную, чем та, которую рассматривал Ньютон?» [8, с. 39 — 43].

Имелась у Фурье и количественная мера социального притяжения: «...Чем больше какая-либо работа возбуждает притяжение, тем меньше она имеет денежной ценности; поэтому опера и уход за плодовыми садами должны были бы быть двумя сериями третьего разряда, или приятности, ибо нет ничего более привлекательного в сельских местностях, чем уход за плодовыми деревьями, а в городах — чем театральная игра, закулисные интриги: все богатые люди любят туда втереться, хотя бы в качестве пайщиков, с риском потерять там изрядные суммы» [8, с. 14].

Фурье считал, что планеты движутся по гармоническим законам, а кометы — по хаотическим, поэтому и в обществе может господствовать либо хаос, либо гармония. Цель правительства установить в своей стране "социетарный порядок" [8, с. 399], соответствующий планетному движению. Пользуясь подобными аналогиями, Фурье охотно цитирует Шеллинга, где тот говорит, что "Вселенная устроена по образцу души человеческой: аналогия каждой части вселенной с совокупностью ее в целом такова, что одна и та же идея постоянно отражается от целого в каждой части и от каждой части в целом" [8, с. 398].

Вооружившись далее этой идеей, Фурье пытается понять мир человеческих страстей через окружающий мир живой природы, приводя такую аналогию: дружба — собака, эгоизм — кошка, кокетство — гортензия, брак — ирис, светский человек — петух, покорный муж — селезень. Далее он пишет: "Тот, кто не умеет объяснить при помощи правильного и математического метода эти аналогии, ничего не смыслит в системе материального мира, являющегося иероглифическим выражением мира страстей, ибо вселенная является его же отражением, как предполагали все софисты, не умея доказать это путем исчисления аналогии, открывателем которой являюсь я" [8, с. 410].

Независимо от того, как относится к данным примерам, в сущности, необходимо признать, что подобный прием проведения аналогий очень распространен при осмыслении мира. Когда Ампер — французский физик, исследователь электрических явлений — на первых страницах своего труда "Теория электродинамических явлений, выведенная исключительно из опыта" заявляет о построении теории наподобие ньютоновой, мы легко догадываемся, что именно ждет нас на следующих страницах его увесистого труда.

Ампер был физиком, Фурье — социологом, Конт — идеологом философии науки, однако все троя пользовались одинаковым прием, который называется проецированием одних явлений, хорошо изученных, на другие, еще неизученные.

Популярность Фурье во Франции и многих других европейских стран в определенные периоды времени была выше популярности Сен-Симона, Маркса, Ленина, Гитлера, Фрейда и Эйнштейна. Неутомимым популяризатором его идей у нас в России был Герцен. Французские и европейские газеты на протяжении первой половины XIX в. наперебой писали о величайшем достижении человеческой мысли. Последователи Фурье и, прежде всего, Консидеран называли его «гением из гениев». Рейбо, частично критиковавший его, в итоге заметил, «что поражает обыкновенного читателя в сочинениях Фурье, это величие всего изученного им и обширная начитанность. Фурье с авторитетом и превосходством затрагивает все науки, точные и естественные. Он касается литературы множеством уместных цитат, истории, тем что берет из нее свои доказательства, полных глубокого смысла, математики посредством строгой дедукции, заимствованных из неё, философии через системы постоянного нападения, свидетельствующей, что он изучал её во всех видах…» [6, c. 178].

По мнению Штейна Фурье «осуществил идею социалистической системы полностью. … Он первый попытался понять работу в самой себе и для самой себя, как назначение человеческого счастья, как удовлетворение человеческой склонности, как цель человеческого совершенства. Этим он приблизился к решению вопроса, которым всего более тяготилось индустриальное общество» [6, с. 179 – 180]. Одни видели во французском утописте серьезного ученого и оригинального реформатора общественного уклада жизни, другие — невежду и шарлатана. Но как бы там ни было, фурьеризм оказывал, если не напрямую, то, во всяком случае, косвенно на все сферы человеческой культуры, особенно, на политическую экономию, философию, литературу и поэзию.

Позитивизм как феноменализм и формализм

Еще одним предшественником Конта, разрабатывавшим во Франции позитивный взгляд на мир, был энциклопедист Жан Лерон Даламбер (1717 — 1783), написавший «Очерк происхождения и развития наук». Даламбер серьезный ученый и его трудно поставить на одну доску с Фурье, тем не менее, оба француза примыкают к позитивизму, хотя и с противоположных сторон. Его «Очерк» поделен на две части: «Происхождение наук» и «Развитие наук». В первой части автор указал на ощущения как на единственный источник человеческих знаний; мышление посредством предположений и путем конструирования гипотез он осудил.

«Ничто не представляется более бесспорным, как существование наших ощущений. Таким образом, для того, чтобы доказать, что они суть начала всех наших знаний, достаточно показать, что они могут быть таковыми; ибо во всякой здравой философии всякая дедукция, опирающаяся на факты или признанные истины, предпочтительна выводу, основанному исключительно на гипотезах, хотя бы и остроумных. Зачем предполагать, что чисто интеллектуальные понятия суть первичны, когда для того, чтобы их образовать, нам приходится только размышлять о наших ощущениях?» [1, c. 101].

Без гипотезы ни одна наука нормально развиваться не может. Вообще, развитие системы знаний есть непрерывная смена предположений, источником которых являются свободное конструирование из пространственно-механических образов. Ощущения, их точное описание и взаимосвязь в причинных отношениях для конструктивиста являются лишь отправным пунктом для выдвижения гипотез, которые качественно отличаются от совокупности измеренных в опыте параметров. Описания ощущений не образуют еще науки. Наука тем и отличается от наблюдений, что она показывает внутреннюю природу явлений, не регистрируемую в опыте. Сама математика является этой внутренней сущностью мира, когда она используется синтетически, а не аналитически. Если же ее эксплуатируют в качестве дешевого языкового средства для эмпирической подгонки числовых последовательностей, подменяя таблицы формулами, то тем самым принижают ее статус.

Свою приверженность феноменализму Даламбер продемонстрировал в следующем пассаже: «...Геометры иногда злоупотребляют этим применением алгебры к физике. Вследствие отсутствия опытов, могущих служить основанием для их вычислений, они позволяют себе прибегать к гипотезам, правда, наиболее удобным, но часто чрезвычайно отдаленным от того, что действительно существует в природе. Хотели распространить приложение математики даже на искусство лечить; и человеческое тело, эта столь сложная машина, рассматривалась нашими врачами-алгебраистами, как простой и легко разбираемый механизм. Любопытно посмотреть, как эти авторы одним росчерком пера разрешают проблемы гидравлики и статики, — проблемы, на которые великие геометры способны потратить всю свою жизнь. Мы, более мудрые или более скромные, считаем большую часть начинаний и смутных предположений продуктами игры ума, которым природа не обязана подчиняться, и заключаем, что единственный и истинный философский метод в физике состоит либо в применении математического анализа к опытам, либо в одном только наблюдении, освещенном духом метода, сопровождающемся иногда догадками, когда они могут быть полезны, но безусловно свободном от всякой произвольной гипотезы» [1, c. 109].

Во второй части своего эссе Даламбер кратко рассматривает историю эпох Возрождения и Просвещения, начиная с расцвета поэзии и живописи. Это — большой и сложный вопрос, который нужно изучать отдельно. Для нас сейчас любопытно узнать его мнение в отношении Аристотеле; вот оно: «Схоластика, составлявшая всю мнимую науку невежества, также вредила успехам истинной философии в первый век Просвещения. Были убеждены, так сказать, с незапамятного времени, что обладают учением Аристотеля во всей его чистоте, учением, подвергшимся толкованию арабов и искаженным тысячью нелепых или ребяческих добавлений; и даже не считали нужным удостовериться, принадлежит ли действительно эта варварская философия великому человеку, которому ее приписывали... » [1, c. 136].

То, что учение «великого перипатетика» искажалось эпигонами, известно давно, однако, искажая его учение, они оставили без изменения главное — схоластический дух. Положительно воспринимая Аристотеля, он закладывает мину замедленного действия для разрушительного взрыва новой схоластики, возникшей уже на основе позитивистской философии. Если будем следить, как автор отзывается о трудах своих коллег, мы безошибочно можем угадать, к какому типу ученых — феноменалистам-формалистам или конструктивистам — он относится. Так, Даламбер написал о вихрях как о «смешных» построениях Декарта, а все его учение сравнил с «игрушкой», которая нужна была неразумному ребенку только для того, чтобы заменить «опасный предмет», случайно оказавшийся у него в руках. Этим сравнением он показал свое пренебрежительное отношение к конструктивному духу, обитавшему в душе Декарта.

К счастью, позитивизм Даламбера слишком хорошо заметен по прямым его высказываниям, типа: «Дух гипотезы и догадки мог быть раньше чрезвычайно полезен и был даже необходим для возрождения философии, потому что тогда речь шла еще не столько о том, чтобы правильно мыслить, как о том, чтобы научиться мыслить вообще. Но время изменилось... Выгоды, которые это направление может в настоящее время доставить, слишком немногочисленны, чтобы уравновесить вытекающие из него неудобства... Всякая гипотеза ... редко приобретает ту степень достоверности, которая всегда необходима в естественных науках... Итак, физика должна ограничиваться исключительно наблюдениями и вычислениями; медицина — историей человеческого тела, историей его болезней и их лечением; естественная история — подробным описанием растений, животных и минералов; химия — опытным соединением и разложением тел; одним словом, все науки, по возможности, должны ограничиваться фактами и следствиями, которые вытекают из них... » [1, c. 150].

Вся «энциклопедическая» деятельность Даламбера является логическим продолжением его перипатетических наклонностей. «Этот, столь принятый теперь, философский дух, желающий все видеть и ничего не предполагать» [1, c. 151] заставил его заняться классификацией наук или, как он сам это называл, составлением «Системы человеческих знаний». Данное занятие, быть может, полезное с точки зрения просвещения, но абсолютно бесплодное с научной точки зрения. Когда всякая другая теория отсутствует, тогда и остается в качестве единственной формы теоретизирования создание «гербария» человеческих знаний.

Даламбер составил огромную таблицу (Проспект Энциклопедии), которой он «обязан канцлеру Бэкону» и которая у него делится на три больших отдела, названных им Память, Рассудок и Воображение. В отдел Память, кроме всего прочего, у него вошла Естественная история, куда были включены Уклонения природы (Небесные чудеса, Чудовищные метеоры, Чудеса на земле и море, Уродливые минералы, растения и животные) и Употребления природы (Искусства, Ремесла, Мануфактура). Последний подотдел делился на Обработку (или выделку) и употребление золота и серебра, драгоценных камней, железа, стекла, гипса, шкур, шелка, шерсти и т.д. Отдел Рассудок делится на два подотдела: Наука о Боге и Философия. Наука о Боге, помимо Естественного и Откровенного богословия, включает Науку о злых и добрых духах или об ангелах и дьяволах (Волшебство и Черная магия). Философия распадается на Науку о человеке и Науку о природе (Естествознание).

«Разделение науки о человеке указывается нам разделением его способностей. Главные способности человека суть ум и воля; ум, который можно направить к истине; воля, которую нужно подчинить добродетели: одна — цель логики, другая — цель морали. Логика может разделяться на искусство мыслить, на искусство сохранять свои мысли и на искусство их сообщать. Искусство мыслить имеет столько ветвей, сколько ум главных операций. Различаются четыре главные операции ума: заключение, суждение, рассуждение и метод. К заключению можно относить учение об идеях или представлениях; к суждению — учение о предложениях; к рассуждению и методу — учение о наведении (индукции) и доказательстве. В доказательстве либо восходят от доказываемой вещи к первичным началам, либо нисходят от первичных начал до доказываемой вещи, откуда рождаются анализ и синтез» [1, c. 158].

В логике Даламбер сохранил те же самые разделы, что были у Бэкона, которые, в свою очередь, остались от логики Аристотеля. Завершим обзор энциклопедического проспекта делением Науке о природе. «Мы разделим естествознание на физику и математику. Это деление нам также указывается размышлением, нашей склонностью к обобщению. Чувства дали нам знание реальных вещей: Солнца, Луны, Сириуса (звезд) и т.д.; воздуха, огня, земли, воды (элементов) и т.д.; дождя, снега, града, грома (метеоров) и т.д. В то же время мы получили отвлеченные знания цвета, звука, вкуса, запаха, плотности, разряженности, теплоты, холода, мягкости, жесткости, влажности, твердости, упругости, тяжести, легкости и т.д.; формы расстояния, подвижности, покоя, продолжительности, протяженности, количества, непроницаемости.

Мы видели, благодаря размышлению, что из этих абстракций одни, как протяженность, движение, непроницаемость и т.д., присущи всем телесным вещам. Мы сделали их предметом общей физики или метафизики тел; и эти самые свойства, рассматриваемые в каждой вещи в отдельности, в связи с различающими их изменениями, как продолжительность, упругость, влажность и т.д., образуют предмет частной физики. Другое более общее свойство тел, которое предполагает все остальные свойства, именно величина, образовало предмет математики. Величиной или количеством называется все, что может быть увеличено или уменьшено. Величина, предмет математических наук, могла быть рассматриваема или отдельно и независимо от реальных и отвлеченных вещей, или в их взаимодействии, исследованных согласно действительным или предполагаемым причинам; и этот второй вид размышления разделил математику на чистую и смешанную или физико-математику. Отвлеченная величина, предмет чистой математики, бывает или числовая или пространственная. Отвлеченная числовая величина стала предметом арифметики, а отвлеченная пространственная величина — геометрии» [1, c. 159 – 160].

Данная классификация могла украсить трактат любого перипатетика древности, но не физика-конструктивиста Нового времени. Сам род этого занятия таков, что человека, серьезно занимающегося им, мы непременно должны будем отнести к перипатетикам.

Конт не в состоянии был сформулировать, в чем, собственно, состоит смысл позитивистского метода. «Все, что можно сказать о методе отвлеченно, сводится к общим местам, настолько смутным, что они не могут оказать никакого влияния на умственную деятельность человека. ... Я не знаю, будет ли возможно со временем составить a priori настоящую методологию совершенно независимо от философского изучения науки; но я вполне убежден в том, что подобное предприятие неосуществимо в настоящее время, так как важнейшие логические процессы еще не могут быть объяснены с достаточной точностью независимо от их применения. Позволю себе, сверх того, добавить, что если даже и будет возможно осуществление этого предприятия, что можно себе представить, то, тем не менее, только путем изучения правильных применений научных приемов, можно будет создать хорошую систему интеллектуальных привычек, к чему, собственно, и сводится существенная цель методологии» [4, c. 16].

Д. Щеглов в упомянутом нами сочинении «Истории социальных систем» утверждал, что Конт в своей позитивистской философии недалеко ушел вперед от социальных утопий Сен-Симона. С высоты сегодняшних знаний можно сказать, что их позиции практически неразличимы. Чтобы продемонстрировать это приведем отрывок из «Общего вступления» к «Очерку науки о человеке»: «Припоминая общие, известные всем образованным людям, сведения о пути, — пишет Сен-Симон, — по которому шел человеческий разум, начиная с первых шагов своего развития, размышляя, в частности, о пути, по которому он идет с XV века, мы видим:

1) Что, начиная с этой эпохи, разум стремится обосновать все свои суждения на наблюдаемых и обсуждаемых фактах; что он на этом позитивном фундаменте уже преобразовал астрономию, физику, химию; и что эти науки составляют в настоящее время основу народного образования. Отсюда необходимо приходим к заключению, что и к физиологии, часть которой является наука о человеке, будет применен тот же метод, примененный к другим физическим наукам, и что она будет введена в народное образование, когда она станет наукой позитивной.

2) Что частные науки суть элементы общей науки; что общая наука, т.е. философия, не могла быть основанной на догадках, пока частные науки были таковыми; что она стала полупозитивной, когда некоторые из частных наук стали позитивными, между тем как другие остались еще основанными на догадках; и что она станет совершенно позитивной, когда все частные науки станут таковыми. Это будет тогда, когда физиология и психология будут основаны на наблюдаемых и обсуждаемых фактах; ибо не существует явления, которое не было бы или астрономическим, или физическим, или химическим, или физиологическим, или психологическим. Можно поэтому представить себе время, когда и философия, преподаваемая в школах, будет позитивной.

3) Что системы религии, общей политики, морали, народного образования суть не что иное, как применение одной системы идей, или, если угодно, одной системы мышления, рассматриваемой с различных сторон. Поэтому построение новой научной системы, очевидно, обусловить преобразование системы религии, общей политики, морали, народного образования и, следовательно, обусловить реорганизацию духовенства.

4) Что национальные организации суть частные применения общих идей о социальном порядке, и что преобразование общей системы европейской политики повлечет за собой национальные преобразования различных народов, входящих в состав этой великой группы. ... Всю работу человеческого разума до эпохи, когда он начал основывать свои рассуждения на наблюдаемых и обсуждаемых фактах, следует рассматривать как предварительную работу. Общая наука не станет позитивной до тех пор, пока все частные науки не будут основаны на наблюдениях. Общая политика, обнимающая религиозную систему и организацию духовенства, станет позитивной наукой только тогда, когда философия во всех своих частях сделается наукой наблюдения; ибо общая политика есть применение общей науки. Национальные политические системы непременно усовершенствуются, когда установления общей политики будут улучшены» [3, c. 6 – 7].

В этом тексте провозглашены основные принципы позитивизма: ищи общую науку, которая должна быть наукой наблюдения. В самом деле, отличий с Контом у Сен-Симона немного, в частности, он упоминает наряду с физиологией — психологию. Это один из немногих пунктов их идейного размежевания. Конт зачислял психологию в разряд алхимии и астрологии на том основании, что психологи занимаются самонаблюдением, а человек, по его мнению, не может одновременно выступать в роли объекта и субъекта теории.

Проблема наблюдателя с самых первых лет существования позитивизма была основной: и Конт, и Сен-Симон, и Фурье считали себя прежде всего наблюдателями социальных явлений, т.е. тех общественных событий, непосредственными участниками которых они были. Живя среди простых людей, они прекрасно чувствовали, чего ждет от них окружающий народ. Он, как известно, жаждет прихода Мессии, религиозного пророка, чудотворца, и утописты выполнили этот социальный заказ, взяли на себя миссию Иисуса Христа. У Фурье она получилась лучше, у Сен-Симона — похуже, у Конта — совсем плохо. Если последнему простой народ не слишком поверил, то в среде ученой братии, интеллигенции и образованных людей России и Европы он стал пользоваться шумным успехом. Простому люду имена Лагранжа, Даламбера, Лежандра, Коши, Ламе, Лорана, Лапласа, Лавуазье, Жана Батиста Фурье, которые мелькали в «Курсе позитивной философии», ни о чем не говорили. «Сциентизм» ему был непонятен, а значит, и не нужен. Максимы позитивизма: «Знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы управлять!», «Факт, опыт, теория — путь непреложной истины!», «Мы знаем одни феномены!», «Строго стоять на почве науки!» и т.п. воспламеняли сначала отдельные пытливые и только много позже за ними устремились толпы молодых людей, для которых позитивизм превратился в мировоззрение.

В Конте уживалось два противоположных начала — вера и знание. На это обстоятельство обратил внимание Николай Бердяев в своей «Философии свободы», где он в специальной главе «Вера и знание» об этом поразительном сочетании пишет так: «Знание не может уничтожить веру и заменить веру. Это прежде всего должно быть психологически признано. Психологию веры мы встречаем у самых крайних рационалистов, у самых фанатических сторонников научно-позитивного взгляда на мир. На это много раз уже указывалось. Люди "научного" сознания полны всякого рода вер и даже суеверий: веры в прогресс, в закономерность природы, в справедливость, в социализм, веры в науку — именно веры. Возьмите самых крупных глашатаев наступления позитивной эры, тех, которые во имя будущего человечества страстно отрицали религиозную веру, — Конта, Фейербаха, Спенсера, Маркса. О. Конт был не только верующий по своей психологической природе, но и настоящий мистик: он верил в человечество, которое сближалось для него с вечной женственностью христианской мистики, и кончил построением позитивной религии человечества с культом, напоминающим католичество» [10, c. 39].

Прозелиты наукообразной религии отбросили в сторону доморощенный католицизм Конта и подхватили его позитивистский дух. Лев Толстой очень скоро понял этот дух: «В учении Конта признано было научным то, что потакало царствующему злу» [11, c. 338]. Мудрого старика на мякине не проведешь; мы находим у него удивительно точное наблюдение относительно одной из форм агонии науки: «Как только наука почувствовала, что в ней не осталось ничего здравомыслящего, так она назвала себя здравомыслящей, т.е. научной наукой» [11, c. 343].

Совсем иной прием Конту устроили молодые русские народники. «Если мы скажем, что Огюст Конт есть один из величайших мыслителей нашего века, — начал свою статью о "положительной философии" 22-летний Петр Ткачев, — то мы повторим только общее место, принимаемое почти бесспорно всеми лучшими критиками Западной Европы» [9, c. 192]. Он солидарен с «прогрессивными» мыслителями Запада в отношении позитивистской реформы образования, которая вскоре действительно началась: «Лучшие мыслители нашего века — Спенсер, Конт и Милль — единогласно утверждают, что весь наш учебный материал должен подвергнуться радикальному пересмотру, что все наши учебные программы должны быть до основания переделаны» [9, c. 247].

О резонансе, вызванном позитивизмом, можно говорить бесконечно долго; наша же задача проследить эволюцию самой позитивистской доктрины, трансформировавшейся от смешных утопий Шарля Фурье до романтического релятивизма Альберта Эйнштейна. Поэтому оставим почву революционно-романтической Франции, давшую жизнь позитивизму, и отправимся в чопорно-консервативную Англию.

---

1. Даламбер. Очерк происхождения и развития наук / Родоначальники позитивизма. Вып. 1. — СПб, 1910.
2. Конт О. Система позитивной политики / Родоначальники позитивизма. Вып. 2. — СПб, 1910.
3. Сент-Симон. Очерк науки о человеке / Родоначальники позитивизма. Вып. 3. — СПб, 1911.
4. Конт О. Курс позитивной философии / Родоначальники позитивизма. Вып. 4. — СПб, 1912.
5. Конт О. Общий обзор позитивизма / Родоначальники позитивизма. Вып. 5. — СПб, 1913.
6. Щеглов Д. История социальных систем. Т. 2. — СПб, 1889.
7. Тейяр де Шарден П. Феномен человека. — М.: Наука, 1987.
8. Фурье Шарль. Избранные сочинения. Т. 4. — М., 1954.
9. Ткачев П.Н. Сочинения в двух томах. Т. 1. — М.: Мысль, 1975.
10. Бердяев Н.А. Философия свободы. — М.: Правда, 1989.
11. Толстой Л.Н. ПСС. Т. 25.