Языки и народы
О. Е. Акимов
Поэзия слов и предложений
До сих пор мы рассматривали изменение основы слов в результате длительной культурно-исторической эволюции языка. Например, слово свет реверберирует и реминисцирует не только с близкими к нему словами как просветить, свеча, цвет, совет, святой, но также с такими не связанными на первый взгляд словами как вечер, весна, век, вешний, вечный, вещий, вещь, вече, ведать, видеть. Однако в процессе разговора основа слова может испытывать изменение за счет присоединения префикса или суффикса, а также флексии, т.е. окончания. Подобные метаморфозы имеют место во многих языках мира. Поэтому перед тем, как говорить о словоизменении, существующем в русском языке, кратко опишем данный вопрос в общем.
С морфологической точки зрения языки можно разделить на три группы: агглютинирующие, флектирующие и изолирующие. Характерным примером изолирующего языка является китайский. В нем нет аффиксов, а есть в основном корневые самостоятельные слова. Новое слово рождается не путем изменения исходного, а путем присоединения другого слова, например: рабочий (гуньжень) получается соединением слов работа (гун) и человек (жень); аналогично получается торговец (шанжень), военный (цзюньжень). Функцию словообразовательного суффикса выполняют корни: цза, ши, син, хау, например: даоцза — нож, фанцза — дом. В китайском языке существительные не склоняются по падежам, не имеют рода и числа.
Флектирующими языками являются индоевропейские и некоторые семитские. Флексия чаще всего передается гласной, которая находится в конце слова (у окн-а, в окн-е, к окн-у). Но в семитских языках используется внутренняя флексия, то есть корень состоит из одних согласных, а различная огласовка его гласными приводит к новым грамматическим значениям, например: китабун (книга) и кутубун (книги), баладун (страна) и булданун (страны). Внутренняя флексия встречается в некоторых словах немецкого языка.
Агглютинирующим типом называется такой строй языка, при котором формы слова образуются путем последовательного присоединения несамостоятельных аффиксов. Часть слов из языков индоевропейской семьи, как уже говорилось, относится к агглютинирующим или агглютинативным, но типичными в этом отношении являются тюркские, семитские и угро-финские языки. По местоположению аффиксов агглютинативные языки как раз и делятся на префиксальные (кавказские), интерфиксальные (некоторые семитские) и суффиксальные (тюркские).
Русский язык нельзя отнести к какой-то ярко выраженной группе. Многие сложные слова в нем образуются путем соединения двух или, много реже, трех простых слов, а также прибавления к основе одного или нескольких аффиксов плюс меняющееся в зависимости от склонения или спряжения окончание. Как это происходит, покажем на слове смотр. Ниже на рисунке изображено граф словоизменения, который не является древовидной формы, поскольку представленный в нем ветви содержат контуры.
Рис. 1. Все ребра словообразовательного графа имеют определенную направленность. Однако данный граф не является деревом, поскольку к некоторым словам, например, "присмотреться" ведут несколько путей, т.е. полный граф будет содержать циклы.
На примере нашего графа разберем типичные трудности, встречающиеся при упорядочении словоформ. Во-первых, граф развития словоформ почти всегда будет неполным. Наш граф не является исключением: в нем отсутствуют глаголы настоящего времени — смотрю, смотришь, смотрит, смотрим, смотрят вместе с многочисленными префиксами о, у, под и т.д. То же самое нужно сказать в отношении прошедшего времени, т.е. глаголов: смотрел, смотрела, смотрело, смотрели; деепричастий: смотря, смотрев, смотревши; глаголов повелительного наклонения: смотри, смотрите.
Во-вторых, в граве не определена очередность присоединения префиксов, суффиксов и окончаний. В частности, есть ветвь, изображенная на рис. 2а отдельно, в которой порядок образования слов может быть изменен на другой, показанный рис. 2б. Кроме того, у нас во многих случаях нарушена внутренняя логика построения дерева. Достаточно сказать, что в словах досмотреть и досматривать происходит не просто присоединение входного полуслова, а еще и чередование букв о и а.
В цепочке слов (рис. 2б) фигурирует слово смотреться, взятое с другой ветви порождающего графа (рис. 1). Вместе с тем в нее не попало слово осмотреть. Таким образом, имеются варианты, которые нужно отбирать в зависимости от конкретно решаемой лингвистической задачи. В обоих случаях фигурируют одинаковые наборы входных полуслов, но выходные слова получились разными. Это произошло потому, что были использованы различные матрицы (матрицы изображены на рис. 3а и рис. 3б).
Рис. 2
Рис. 3Между тем, с точки зрения логики процесса образования словесных форм, никакой ошибки допущено не было, поскольку наше дерево не является временным или историческим: рис. 1 указывает только на грамматическую последовательность присоединения префиксов и суффиксов. Новые слова часто возникают не в результате строгой формальной логики, а в силу случайной звуковой реверберации с другими словами, не входящими в данный граф древовидной структуры. Представленное словообразовательное гнездо нельзя сравнивать и с деревом биологической эволюции растительного и животного мира, в котором каждому виду отводится строго определенное место.
Влияние аффиксов на смысловые оттенки слова
В школе нам рассказывали о влиянии различных суффиксов на эмоциональную окраску слов. Например, суффикс -ик является уменьшительным: носик, домик, суффикс -чк- — ласкательным: душечка, ласточка и т.д. Еще примеры: уточка, юбочка, ленточка, водочка, лодочка, дурочка, шубёнка, церквёнка, головёнка, сторожка, рогожка, ножка, мирянка, овсянка, крестьянка, сельчанка, гречанка, служанка, песчанка, партизанка, певица, львица, роженица, избища, рыбища, пылища, адамов, Петров, чёртов, действие, бедствие, рождество, зодчество, ученичество, следствие, оловянный, стеклянный, деревянный, апелляция, реляция, циркуляция, рижанин, селянин, южанин, заочник, склочник, сказочник, жжёный, зелёный, плетёный, елейный, купейный, швейный, католический, анатомический, клинический, бусина, метина, зарубина, скотина, дубина, кручина, парирование, хлорирование, цитирование, бракованный, линованный, скованный, агитационная, операционная, эволюционная.
Префиксы сильнее влияют на смысл основы слова, чем суффиксы, сравните: предать — передать, пресечь — пересечь, перегнуть — пригнуть, передвинуть — придвинуть, претворить — притворить, превратить — переворотить, преградить — перегородить. Еще примеры: просветить, продвинуть, проткнуть, просверлить, , предвзятый, предводитель, предгорье, предместье, разнести, расплести, расставить, превзойти, превыше, прелестный, прекрасно, скосить, смять, сломать, сокрушить, совладать, сомкнуть, поесть, постучать, поудить, приблизить, приоткрыть, чрезвычайно, чрезмерно, установить, убавить, удалено, увеличено, уменьшено, укрепить, накрыть, налить, насыпать, обмять, обтесать, обработать, вставить, ввинтить, вкрутить, взломать, взлететь, вскрикнуть.
В речи встречаются небольшие группы слов с определенными концовками, передающими отношение говорящего к высказываемому субъекту или объекту: добродушно (гулёна, сластёна), незлобиво (верзила, громила, чудила, заводила, кутила, страшила), недоброжелательно (меняла, подгоняла). Предположим, имеется масса чего-либо; из этой массы выделяется одна единица, в итоге получаем нечто нейтральное: град + одна (устар. едина) = градина, дробь — дробина, жемчуг — жемчужина, изюм — изюмина, морковь — морковина, рыба — рыбина, солома — соломина, сугроб — сугробина, ухабы — ухабина.
Существуют исключения: усы — усища (в ед. числе усина не говорят, говорят во мн. числе усищи), аналогично: деньги — деньжищи (в ед. числе деньжина и деньжища не говорят). Но вот мы находим слово той же структуры — гадина, которое выражает не просто единицу некой массы (гады), а еще и резко отрицательную характеристику. Аналогично негативные слова: жадина, образина, уродина. Здесь характеристика единичности субъекта задвигается на второй план, на первый выходит его неприятное качество.
Если бы свойство не было столь отрицательным, то последние слова можно было бы поставить рядом с качественными существительными, вызывающими у говорящего легкое удивление: громадина, холодина. Однако, поставив рядом такие слова, как виноградина и година, глубина и дружина, мякина и проталина, картофелина и середина, чепуховина и низина, оскомина и скважина, родина и говядина, понимаешь, что одна и та же концовка (-ина) отнюдь не гарантирует содержательную однотипность слов.
Звуковая гамма негативных слов гадина, жадина, уродина, образина ничем особенным не отличается от звуковой гаммы таких слов, как зарубина, долина, ложбина, брюквина. Но зададимся вопросом, различаются ли в принципе по структуре и фонетическому составу «хорошие» и «плохие» слова или, более широко, высокий и низкий эстетические стили? Сразу же ответим: «Да, различаются, хотя незначительно и не всегда». Для иллюстрации этого лингвистического факта будем пользоваться главным образом словарем [1].
Исследование данного вопроса начнем с рассмотрения частоты участия двух шипящих щ и ч в словообразовании. Исторически сложилось так, что первая буква чаще использовалась южными славянами, вторая — северными: южане говорили нощь вместо ночь и свеща вместо свеча. Грамота пошла с юга, поэтому, например, слов, оканчивающихся на -чина, получилось несколько меньше, чем на -щина, причем на -чина оканчиваются только те слова, основа которых заканчивалась на -к, т.е. мы имеем дело с вынужденным чередованием букв к/ч: бок — обочина, бык — бычина, дурак — дурачина, крюк — закорючина, лик — личина, мужик — мужичина, поперёк — поперечина, ток — проточина, чеснок — чесночина, щека — пощёчина, щука — щучина. Основная же масса (свыше сотни) подобных слов приходится на окончание -щина; вот некоторые из них: барщина, безотцовщина, бесовщина, боярщина, годовщина, дармовщина, деревенщина, женщина, казёнщина, лощина, матерщина, морщина, община, поножовщина, похабщина, пугачёвщина, скупщина, толщина, трещина, хлыстовщина, цыганщина, чертовщина.
В последнем списке находится множество слов, передающих резко отрицательное содержание. Негативный элемент в эти слова привносится концовкой -ина (блевотина, гадина, детина, дохлятина, дубина, жадина, животина, идиотина, орясина, пошлятина, скотина, тухлятина), а звук щ, контрастирующий на фоне простых словоформ, выполняет функцию соединительного звена. Когда основа заканчивается на к, соединительное звено (ч) появляется самопроизвольно; вставлять букву щ уже не требуется. Существует большая группа прилагательных с концовкой -чный, -чий в которых ч также появилась из-за присутствия букв к или ц: вечный, двоичный, догматичный, заячий, личный, логичный, млечный, облачный, птичий, табачный, частичный. Встречаются и парные прилагательные: бродячий и бродящий, вечный и вещный, висячий и висящий, горячий и горящий, живучий и живущий, колючий и колющий, лежачий и лежащий, могучий и могущий, ползучий и ползущий, трясучий и трясущий.
Звуки щ и ч с эстетической точки зрения, конечно, неразличимы, хотя через букву ч нередко проскальзывает просторечие: висящий крест и висячий хвост, горящий огонь и горячий пирог, ныне живущие и живучая кошка, стоящий храм и стоячее болото, сущая истина и сучий сын. Сказать: могучий Бог будет неправильно, нужно говорить всемогущий Бог. Утверждать, что выражение гудящий колокол имеет высокий стиль, а поросячий визг — низкий только из-за того, что в первом выражении фигурирует буква щ, а во втором — ч, было бы не верно. Тем не менее, история языка и зарождение письменности в Болгарии и Македонии здесь сказываются: южнославянская буква щ в современном русском языке принимала и принимает более активное участие в процессе словообразования, чем севернославянская ч.
В частности, слов, оканчивающихся на -щий (свыше 400 штук), примерно в два раза больше, чем на -чий, причем слова на -щий, передают более возвышенное содержание, их произносят на торжествах или при других случаях, внушающих слушателям уважение. Напротив, слова, оканчивающиеся на -чий, относятся к предметам обыденным и ничтожным; сравните: высокий стиль — бодрящий, вещий, всевидящий, всемогущий, ведущий, разящий, умоляющий, будущий, сведущий, грядущий, впечатляющий, говорящий, жаждущий, страждущий, мыслящий, поражающий, правящий, испепеляющий, умирающий, здравствующий, цветущий; низкий стиль — вонючий, живучий, кошачий, собачий, волчий, телячий, бычий, щучий, птичий, цыплячий, утячий, заячий, кроличий, индюшачий, овечий, ишачий, лягушачий, узкоплечий, колючий, висячий, кусачий, девчачий, ползучий, трескучий, хрипучий, скрипучий, казачий, рабочий, сапожничий, ловчий, ловчий, рыбачий, прочий.
В то же самое время список слов, оканчивающихся на -ща, помимо простых: гуща, куща, пища, праща, пуща, роща, сообща, тёща, толща, чаща, расширен производными однотипными словами с усилительной концовкой -ища, которая сходна с концовками -ина, -щина, например: бабища, бородища, темнотища, силища, копнища, дурища, грязища, дырища, рыбища, тучища, жарища, кровища, мозолища, ямища, горища, ножища, пылища, ручища, вонища, лапища, собачища, лошадища.
Статистический анализ мы проводить не станем, но тем, кто будет это делать, дадим совет: количественную оценку, естественно возникающую в лингвистических исследованиях, нужно производить осторожно. Так, на сегодняшний день существует свыше полусотни слов, оканчивающихся на -ча. Однако внимательный просмотр их показывает, что многие из них образованы от одного слова — дача: выдача, задача, отдача, передача, подача, придача, раздача, сдача, удача; часть слов не русского происхождения: алыча, бахча, чача; наконец, часть слов в недалеком прошлом писалась через -ща: свеча, туча, тысяча.
Сегодня существительных, оканчивающихся на «церковнославянское» окончание -жда, осталось немного, а именно: вражда, жажда, надежда, невежда, нужда и одежда; все они обозначают вполне пристойные вещи, причем пять слов из шести передают человеческие качества и ощущения. Теперь приведем фактически полный список русских слов, исключая производные распродажа, перепродажа, оканчивающиеся на «простонародное» -жа, например: вожжа, кража, мерёжа, продажа, рожа, госпожа, лажа, мрежа, пропажа, сажа, грыжа, лужа, невежа, пряжа, стража, жижа, лыжа, одёжа, ржа, стужа, кожа, межа, поклажа, рогожа, ханжа.
И вновь мы видим обыденность и ничтожество предметов, за исключением, быть может, слова госпожа, которое, тем не менее, окончанием -жа принижает исходное, более высокое слово господин. Два из шести благозвучных слов невежда и одежда, передающие не слишком достойное содержание, имеют неблагозвучную форму: невежа и одёжа.
Окончание -ие несколько более «одухотворенно», чем -ье; воспользовавшись инверсным словарем [1], мы легко подтвердим эту мысль. Однако наиболее грубые слова имеют окончание не -ье, а -ьё, их немного: бабьё, дубьё, кочевьё, смольё, бельё, дурачьё, лганьё, спаньё, битьё, дутьё, литьё, старичьё, вороньё, жильё, мужичьё, старьё, ворьё, житьё, мытьё, тканьё, враньё, жнивьё, нытьё, тряпьё, вытьё, жраньё, офицерьё, хамьё, гнильё , жульё, питьё, хламьё, гольё , зверьё, рваньё, хулиганьё, драньё, комарьё, рытьё, шитьё.
Многие слова, оканчивающиеся на -ье, можно закончить и на -ие, например, слова чиханье и купанье безболезненно заменяются на чихание и купание, однако невозможно написать бабье хихиканье, сучье тявканье через -ие. Общая статистика русских слов говорит о том, что слова с -ье на конце более грубы, вульгарны и примитивны; их около трехсот. Например: гоготанье, кряхтенье, пачканье, удушье, аханье, гримасничанье, кувырканье, паясничанье, улюлюканье, балаканье, кудахтанье, умничанье, барахтанье, гулянье, купанье, уханье, баханье, дёрганье, курлыканье, дзиньканье, лазанье, фырканье, ёканье, манерничанье, харканье, безделье, жеманничанье, маранье, подмастерье, хихиканье, безденежье, маянье, хлопанье, попрошайничанье, хныканье, похмелье, хрюканье, бездумье, царапанье, мурлыканье, цоканье, безрыбье, звяканье, мыканье, прыганье, чавканье, беспутье, мяуканье, разгулье, чваканье, бесчестье, зеванье, зелье, чернобылье, бражничанье, несчастье, распутье, чириканье, бряканье, рыганье, чиханье, бульканье, иканье, сипенье, чмоканье, капризничанье, нюханье, шараханье, важничанье, карканье, нянченье, столованье, шарканье, обезьянничанье, сюсюканье, шварканье, кашлянье, обличье, тиканье, шиканье, кваканье, ожерелье, тисканье, шлёпанье, воркованье, оранье, топанье, штопанье, вяканье, коверканье, отребье, треньканье, шушуканье, гавканье, коротанье, отрепье, тыканье, щёлканье, гиканье, кривлянье, отродье, тявканье, щупанье, кряканье, оханье, яканье.
Слов, оканчивающихся на -ие, гораздо больше (их около 4000), чем на -ье; отличаются они возвышенностью и глубокой содержательностью. Например: безбрежие, всесилие, милосердие, отмщение, рукоделие, многообразие, отпевание, бескорыстие, отпущение, сияние, бессмертие, деяние, отягощение, смущение, благодеяние, добродушие, налаживание, очищение, благозвучие, добросердечие, насыщение, ощущение, согласие, благолепие, доверие, парение, согревание, благообразие, долголетие, пение, созревание, благополучие, допущение, начатие, переживание, благоразумие, достояние, неприятие, плодородие, сокрушение, благочестие, Евангелие, обаяние, поглощение, средоточие, бытие, единобожие, обезвреживание, пожатие, состояние, ваяние, единовластие, покаяние, соцветие, вездесущие, единообразие, обескровливание, полномочие, сочинение, великолепие, завещание, обилие, стояние, величие, завоевание, обладание, посвящение, увещевание, вкушение, заживание, обогащение, правосудие, угощение, внушение, замаливание, обольщение, предвестие, укрощение, возвещение, звание, образование, прельщение, улучшение, возвышение, здравомыслие, обращение, пресыщение, уныние, воздаяние, земледелие, прибытие, упокоение, возлияние, зияние, приличие, усваивание, возмущение, освещение, причастие, усердие, воплощение, изделие, освящение, проклятие, воплощение, изобилие, ослабевание, простодушие, воспрещение, искушение, осмеяние, ухаживание, истощение, осушение, развитие, восхищение, красноречие, отвращение, раскаяние, врачевание, крещение, распятие, целомудрие, всепрощение, любомудрие, чаяние. Зная эту закономерность из двух выражений Божие царствие и Божье царство, вы всегда выберете первое, если не хотите намеренно оскорбить слух верующего человека.
Однако не только окончания и суффиксы имеют высшую и низшую формы, приставки также можно разделить по этим нравственно-эстетическим признакам. Хорошо известна возвышающая роль приставки воз-, вос-:Например: возвысить, возглавить, воздвигнуть, возместить, вознести, воспеть, воспрянуть, воссиять, восславить, воссоздать, восхвалять, восхищать. Обе указанные приставки в некоторых случаях могут быть заменены на приставки из-, ис- с заметным увеличением элементов обыденности: возвести — извести, возвещать — извещать, возводить — изводить, возвращать — извращать, воздать — издать, воздыхать — издыхать, восполнять — исполнять, восторгать — исторгать. То же самое может произойти при замене воз- на вы- Например: нация возрождается — нация вырождается, вознести до небес — вынести мусор. Однако глаголы с приставками из-, ис-, как правило, относятся к более высокому стилю, чем с приставкой вы-:
испустить дух — выпустить пар,
испытать счастье — выпытать секрет,
иссушить сердце — высушить бельё,
иссыхать от любви — высыхать от дождя,
истекать кровью — вытекать из бочки,
исходить страну — выходить со двора,
избегать неприятностей — выбегать на улицу,
избежать беды — выбежать в лес,
изловить беглеца — выловить рыбу,
изложить требования — выложить товар,
изменять отечеству — выменять на картошку,
избивать недругов — выбивать половик,
извести себя — вывести пятно,
изгонять врагов — выгонять скотину,
издавать книги — выдавать деньги,
издыхать в неволе — выдыхать воздух,
изжечь в пламени — выжечь траву,
изжить предрассудки — выжить из ума,
излить душу — вылить помои,
изодрать одежды — выдрать козу,
изрезать в ленты — вырезать дырку,
изукрасить узорами — выкрасить забор,
изучить философию — выучить назубок,
изъявить желание — выявить брак,
изъяснять на латыни — выяснять обстоятельства,
изыскать возможности — выискать недостатки,
исключить оплошность — выключить двигатель,
искупить вину — выкупить лошадь,
искушать благами — выкушать сметаны,
испить чашу долготерпения — выпить рюмку водки,
исполнить долг — выполнить работу,
исправить ошибку — выправить спину,
испросить разрешения — выпросить подачку,
исчерпать доводы — вычерпать лужу.
От глаголов могут быть образованы другие части речи, например: изломанная судьба — выломанная дверь; или, без противопоставления: искоренение, избранник, выкормыш, выкидыш, выгон. Словам излучать, изнывать, изобличать, изображать, изобретать, изрекать нельзя противопоставить слова с приставкой вы-, и наоборот, но уже с приставкой вы-: вывесить, выскочить, выстричь, высыпать, вытравить. Существуют глаголы с приставкой из-, ис- низкого уровня: изгадить, испоганить, испохабить; есть масса слов неразличимых по стилю. Например: избирать — выбирать, исколоть — выколоть, изгибать — выгибать, ископать — выкопать, измазать — вымазать, испачкать — выпачкать, измарать — вымарать, испечь — выпечь, измотать — вымотать, исписать — выписать, изрыть — вырыть, исползать — выползать, исколотить — выколотить, истереть — вытереть. Тем не менее, слова с приставкой вы-, которых насчитывается около 2500, выглядят менее привлекательно, чем слова с приставкой из-, ис-, которых примерно в полтора раза меньше.
Приставка от-, выполняющая самые различные функции, тоже редко снижает уровень стиля, особенно, когда она встречается в старых словах. Современное слово советского периода отщепенец, образованное от нейтрального щепа, передает удручающее содержание. Среди старых церковнославянских слов, писавшихся через специальную букву от, таких слов, пожалуй, не найти: отблагодарить, откровение, отошедший, отблеск, открытие, отшедший, отважный, отпевание, отстоять, отставлять, отведать, откушать, отстраненный, отверженный, отписать, отстроенный, отверзать, отлаженный, отступиться, отличиться, отплатить, отступничество, отвращение, отлучить, отповедь, оттачивать, отглаженный, отмежеваться, отпраздновать, отмеченный, отпрянуть, отторжение, отмоленный, отпущение, отточенный, отмщение, отрада, отчаяние, отдохновение, отчеканенный, отживший, отобрание, отречение, отогнанный, отрешать, отчуждённый, отзывчивый, отринутый, отодвинутый, открещиваться, отомкнуть, отсвет.
Большинство распространенных однослоговых слов нейтральны; таковы слова, характеризующие: время (час, день, ночь, год, век), родственные отношения (сын, мать, дочь, брат, тесть, зять, сват), метеорологические явления (снег, дождь, шторм, гром, град), частей лица (лоб, нос, рот), элементов ландшафта (луг, лес, степь) и т.п. Кроме того, существует большая нейтральная группа однослоговых глаголов (гнать, брать, дать, бить, вить) и небольшая группа возвышенных слов (Бог, царь, князь, крест, храм). Однако в русском языке имеется немало простонародных слов, при использовании которых можно заметно снизить художественные достоинства текста; вслушайтесь: бзик, гик, гниль, клоп, нюх, пыль, тварь, хвощ, хряк, блуд, гнусь, кляп, пень, рвань, темь, хлам, сип, смрад, хмырь, чих, вопль, дурь, мат, поп, скрип, топь, хорь, зуд, муть, пуп, сыск, хват, хрущ, бич, глист, клещ, мышь, пшик, сыч, хворь, хрыч, блажь, чох, вор, жрун, моль, пот, слив, трёп, храп, чушь, вошь, жуть, мор, прыщ, слизь, хам, хрип, шиш, врун, зад, мразь, псарь, сыпь, харч, хруст, хрящ, брань, голь, лгун, пёс, рвач, тёс, хлоп, чернь, брёх, дрань, лень, пим, рык, смерд, хлыщ, чёрт, визг, дробь, лесть, писк, свищ, смоль, хмарь, чёс, вонь, дрянь, лох, плут, шлёп.
Всякое добавление к словам префиксов и суффиксов, а также использование сложных слов облагораживает стиль изложения. Возьмем слова с приставкой без-, бес-, передающие нехватку чего-либо. Если отбросить слова, означающие прямую ущербность: безглазый, безмозглый, безногий, безрукий, безголовый, бездомный, безусый, а также современные образования: бесплатный проезд, беспроволочный телеграф, то многие эпитеты с этими приставками звучат вполне поэтически: безмятежный, безбрежный, бесподобный, безвременный, безудержный, беспощадный, бесславный, безгрешный, безупречный, беспредельный, бесследный, бездыханный, безучастный, беспрекословный, бессловесный, безжизненный, безысходный, беспрестанный, беспутный, безвестный, безраздельный ,беспокойный, бессердечный, безвинный, безрассудный ,беспомощный, бессильный, беззаветный, бесконечный, беспримерный, бессмысленный, безмерный, бескорыстный, беспричинный, бесстрастный, безмолвный, бескровный, беспросветный, бесчеловечный, бессмертный.
Слова, передающие высокое содержание, придумывались, видимо, «церковниками» (не язычниками) специально путем составления сложных слов, первой частью которых могло быть замечательное, звучное слово — благо: благовоспитанный, благопристойный, благоговейный, благоприятствование, благодарение, благоразумие, благодарственное, благорасположенность, благодатная, благородство, благоденствие, благосклонность, благоверный, благополучие, благовидная, благоприличный, благожелательность, благотворительница, благодетель, благословенный, благодушие, благословлённый, благонравный, благочестие, благотворный, благозвучность, благолепие, благоустроитель, благонадежность, благоуханный, благоволить, благоприобретение, благообразие, благочинный.
Благо — южнославянское редуцированное слово; севернославянское слово с полнозвучным -оло- сохранилось только в географическом названии — Бологое. Красивые слова, например со словом болото, составить невозможно. Но если берутся такие, как злато и золото, то на первом слове построены прекрасные эпитеты: златовласый и златоглавая. На втором слове тоже можно составить словоформы: золотоволосый и золотоголовый, но при этом потерять поэзию звука. Здесь золото уже не поэтический образ, а скорее технический термин, пригодный разве что для образования более чем прозаических выражений: золотодобывающий карьер, золотоносная жила, золотовалютный коридор, золотопромышленность, золотосодержащая руда. Обратите внимание: слова здравый и здравомыслящий обозначают крепость ума, а слова здоровый, здоровенный, здоровёхонький, здоровёшенький всегда относятся к более приземленному — телу. Издревле на Руси использовали сладкие корешки травы под называнием солодка, однако же существует превосходное поэтическое слово сладострастный, но не солодострасный; есть сладкогласие, но нет солодкоголосие. Сравните два почти экономико-хозяйственных выражения: драгоценный дар и дорогостоящие огурцы, и вы поймете роль южнославянского говора в формировании русского языка.
Наряду с перечисленными словами-приставками, в словообразовании широко использовались и такие: велико-, все-, добро-, досто-, живо- и т.д.: великодушный, жизнеутверждающий, великомученический, красноречивый, всеблагой, лавровенчанный, всеведущий, лучезарный, всевластный, миролюбивый, всевышний, общепризнанный, достопамятный, прекраснодушный, достопочтенный, светозарный, достославный, священнодейственный, живописный, сердобольный, животворный, стихотворный, жизнестойкий, добродетельный, первозванный, добронравный, первозданный, добросердечный, первопрестольный, честолюбивый.
Если кто-то из вышеприведенных примеров сделал вывод, что благозвучие вытекает лишь из семантически положительных прибавлений, то это не совсем так. Возьмите слово зло, и посмотрите в словаре сложные слова с ним: зловонный, злокачественный, злоречивый, злоумышленный, злопамятливый, злохитростный, злокозненный, злосчастный, злонамеренный, злотворный, злополучный, зловредный, злопыхательный, злодейский, злорадный, злонравный, злопамятный, злоязычный. Эти слова не выглядят какими-то низкопробными; при их уместном использовании художественное произведение только выигрывает.
Лжепророк и лжесвидетельство — старые церковнославянские слова мягкой формы и высокого стиля. Сравните их с современными биологическими терминами полного звучания: ложноножка, ложнохоботные, ложнолиственница; они явно проигрывают в стиле. Выходит дело не в семантике или, во всяком случае, не только в ней. Любое правильно выполненное удлинение слова, как правило, не ухудшает его художественные достоинства; если же при написании их используются прекрасные церковнославянские традиции, то выигрыш почти наверняка обеспечен.
Дети заучивают наизусть длинные тексты, часто не зная смысл многих слов. В сказанной диктором телевидения непонятной фразе, например, такой: «Избирательный блок "Союз прогрессивных сил" обратился с призывом к общественности не допустить прихода в новый парламент экстремистских организаций», они тем не менее улавливают интонацию озабоченности и тревоги. Любой человек в последовательности бессмысленных слов: «Валенький дабинёк на тапуре съютился, накрехтился та чё батук у вылизке» почувствует, что речь идет о каком-то жалком существе, которое испытывает определенные неудобства; в конце фразы его сравнивают с кем-то или с чем-то ему подобным. По этой причине мы с удовольствием слушаем песни иностранных певцов, не понимая в них ни единого слова.
Аффиксы и флексии действуют атомарно, но в языке существуют интегральные механизмы, воздействующие на речевой текст в целом. Они отчетливо проявляются прежде всего через различные стихотворные формы. На лекциях по филологии стало общим местом приводить примеры со стихами, в которых переставлены слова, сравните:
Они молчали две минуты, но Онегин подошел к ней и молвил: "Не отпирайтесь, ко мне вы писали. Я прочел признанья доверчивой души, излиянья невинной любви; ваша искренность мила мне; она привела в волненье давно умолкнувшие чувства; но я не хочу вас хвалить; я отплачу вам за нее также без искусства признаньем; примите мою исповедь: себя отдаю вам на суд...".
— ^ — ^ — ^ — ^ —
Минуты две они молчали,
— ^ — ^ — ^ — ^
Но к ней Онегин подошёл
— ^ — ^ — ^ — ^ —
И молвил: "Вы ко мне писали,
— ^ — ^ — ^ — ^
Не отпирайтесь. Я прочёл
— ^ — ^ — ^ — ^ —
Души доверчивой признанья,
— ^ — ^ — ^ — ^ —
Любви невинной излиянья;
— ^ — ^ — ^ — ^
Мне ваша искренность мила;
— ^ — ^ — ^ — ^
Она в волненье привела
— ^ — ^ — ^ — ^ —
Давно умолкнувшие чувства;
— ^ — ^ — ^ — ^
Но вас хвалить я не хочу;
— ^ — ^ — ^ — ^
Я за неё вам отплачу
— ^ — ^ — ^ — ^ —
Признаньем также без искусства;
— ^ — ^ — ^ — ^
Примите исповедь мою:
— ^ — ^ — ^ — ^
Себя на суд вам отдаю..."
Всякий заметит, что второй вариант текста звучит более гармонично, чем первый. За гармоничность стихотворения ответственны три вещи: во-первых, ритм сильных ( ^ ) и слабых ( — ) слогов; во-вторых, рифма, заключающаяся в концевом созвучии стихотворных строк; и, в-третьих, строфика — композиция рифмованных строк. Все три названных компонента стихотворной формы хорошо видны на втором варианте текста. Обращаем внимание на то, что сила слога характеризуется несколько большим вниманием к данному слогу (чуть большим звуковым акцентом и длительностью) по сравнению со слабым слогом, но, как видно из примера, сильный слог не всегда оказывается под ударением. Характер чередования сильных и слабых слогов дает различные стихотворные размеры. Приведенная строфа из «Евгения Онегина» написана 4-стопным ямбом, в котором имеются четыре полных шага слабых и сильных слогов. Хорей предполагает обратное чередование: каждый шаг начинается с сильного, а заканчивается слабым, например: Буря мглою небо кроет.
Строгое различие между стихотворными размерами можно проводить только тогда, когда сильный слог в точности совпадает с ударным, а слабый — с безударным (такие стихи называются силлабо-тоническими). Если этого нет, то и определить размер становится затруднительно. Так, во второй строке нашего примера, строго говоря, наблюдается некоторое отклонение от ямба. В специальных пособиях по теории стихосложения — а мы сейчас обратимся к поэтической антологии по истории русского стиха [2] — приводят хрестоматийные тексты, строго попадающие под выделенные размеры. В частности,
анапет ( — — ^ ) в три шага:
Разъезжаются гости домой;
амфибрахий ( — ^ — ) в три шага:
В глубокой теснине Дарьяла;
дактиль ( ^ — — ) в четыре шага:
Вырата заступом яма глубокая.Однако в большинстве случаев трудно отнести стихотворение к какому-нибудь определенному стилю. «Евгений Онегин» Пушкина весь практически написан в одном стихотворном стиле. При написании «Фауста» Гёте, напротив, пользуется самыми различными стилями. Приведем три вида стихотворного размера, взятых из этого произведения (перевод принадлежит Борису Пастернаку). В первом фрагменте, выделены только ударные слога. Это приводит к тому, что не совсем отчетливый 4-стопный ямб превратился в отчетливое силлабо-тоническое стихотворение неизвестного размера [3, c. 21]:
Фауст:
— — — ^ — — — ^
Я богословьем овладел,
— — — ^ — — — ^
Над философией корпел,
— — — ^ — — — ^
Юриспруденцию долбил
— — — ^ — — — ^
И медицину изучил.
— — — ^ — — — ^
Однако я при этом всём
— — — ^ — — — ^
Был и остался дураком.
Совершенно другое чередование ударных и безударных слогов Гёте использует в песне солдат, бодро марширующих по улице [3, c. 37]:
^ — — ^ —
Рвы, частоколы,
^ — — ^ —
Стены, ограды,
^ — — ^ —
Женского пола
^ — — ^ —
Гордые взгляды
^ — — ^ —
Перед осадой
^ — — ^
Не устоят.
^ — — ^ —
Ради награды
^ — — ^
Бьется солдат.
А вот, в каком стихотворном размере придается томительным грезам влюбленная Гретхен [3, c. 130 – 131]:
— ^ — — ^ —
И вижу я живо
— ^ — — ^
Походку его,
— ^ — — ^ —
И стан горделивый,
— ^ — — ^
И глаз колдовство.
— ^ — — ^ —
И, слух мой чаруя,
— ^ — — ^
Течет его речь,
— ^ — — ^ —
И жар поцелуя
— ^ — — ^
Грозит меня сжечь.
Стихотворная строка внутри себя также может делиться на полустишие. Приведем пример 6-стопного ямба с выделенными 3-стопными полустишьями:
Унылая пора!
Очей очарованье!
Приятна мне твоя
прощальная краса —
Люблю я пышное
природы увяданье.
Пример 5-стопного ямба с 2-, и 3-стопными полустишьями:
Роняет лес
багряный свой убор,
Сребрит мороз
увянувшее поле,
Проглянет день
как будто поневоле
И скроется
за край окружных гор.
Нас заинтересовали три «народные» сказки, принадлежащие трем различным этносам: русскому, немецком и английскому. После их прочтения трудно отделаться от мысли, что авторы не договорились между собой относительно формы и содержания этих произведений. Вот текст русской сказки «Коза» [4, c. 27 – 29]:
Сидит козел да плачет: он послал козу за
Орехами; она пошла и пропала.
Вот козел и запел:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, коза! Пошлю на тя волки.
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, волки! Пошлю на вас медведя.
Медведь нейдет волка драть,
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, медведь! Пошлю на тя люд.
Люди нейдут медведь стрелять,
Медведь нейдет волков драть,
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, люди! Пошлю на вас дубье.
Дубье нейдет людей бить,
Люди нейдут медведь стрелять,
Медведь нейдет волков драть,
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, дубье! Пошлю на тя топор.
Топор нейдет дубье рубить,
Дубье нейдет людей бить,
Люди нейдут медведь стрелять,
Медведь нейдет волков драть,
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, топор! Пошлю на тя камень.
Камень нейдет топор тупить,
Топор нейдет дубье рубить,
Дубье нейдет людей бить,
Люди нейдут медведь стрелять,
Медведь нейдет волков драть,
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, камень! Пошлю на тя огонь.
Огонь нейдет камень палить,
Камень нейдет топор тупить,
Топор нейдет дубье рубить,
Дубье нейдет людей бить,
Люди нейдут медведь стрелять,
Медведь нейдет волков драть,
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, огонь! Пошлю на тя воду.
Вода нейдет огонь лить,
Огонь нейдет камень палить,
Камень нейдет топор тупить,
Топор нейдет дубье рубить,
Дубье нейдет людей бить,
Люди нейдут медведь стрелять,
Медведь нейдет волков драть,
Волки нейдут козы гнать:
Нет козы с орехами,
Нет козы с калеными!
Добро же, вода! Пошлю на тя бурю.
Буря пошла воду гнать,
Вода пошла огонь лить,
Огонь пошел камень палить,
Камень пошел топор тупить,
Топор пошел дубье рубить,
Дубье пошло людей бить,
Люди пошли медведь стрелять,
Медведь пошел волков драть,
Волки пошли козу гнать:
Вот коза с орехами,
Вот коза с калеными!
Похожая по ритмической структуре сказка есть и в немецком фольклоре (имя «Иван» использовано переводчиком) [5, c. 114 – 115]:
Послал хозяин в поле
Ивана жать овес.
Иван овса не жнет,
Но и домой нейдет.
Хозяин гонит в поле пса,
Чтоб он кусал Ивана.
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, —
И не идут домой.
Хозяин тут дубинку шлет,
Чтоб крепко била пса.
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, —
И не идут домой.
Огонь хозяин в поле шлет,
Чтоб он дубинку жег.
Огонь дубинку не берет,
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, —
И не идут домой.
Хозяин воду в поле шлет,
Чтоб потушить огонь.
Вода не трогает огня,
Огонь дубинку не берет,
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, —
И не идут домой.
Хозяин в поле шлет быка,
Чтоб выпил воду он.
Но бык воды не хочет пить,
Вода не трогает огня,
Огонь дубинку не берет,
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, —
И не идут домой.
Хозяин шлет тут мясника,
Чтоб заколол быка.
Мясник быка не стал колоть,
Вода не трогает огня,
Огонь дубинку не берет,
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, —
И не идут домой.
Хозяин шлет тут палача,
Чтоб он повесил мясника.
Палач повесил мясника,
Мясник тотчас убил быка,
Бык выпил воду всю до дна,
Вода весь залила огонь,
Огонь дубинку сразу сжег,
Дубинка наказала пса,
И укусил Ивана пес.
Иван пожал тогда овес, —
И все пошли домой.
В английском фольклоре имеется подобная по структуре сказка, которая называется «Дом, который построил Джек». В переводе С.Я. Маршака она звучит так [6, c. 444 – 445]:
Вот дом, который построил Джек.
А это пшеница,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек.
А это веселая птица-синица,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек.
Вот кот,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек.
Вот пес без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане храниться
В доме, который построил Джек.
А это корова безрогая,
Лягнувшая старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек.
А это старушка, седая и строгая,
Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек.
А это ленивый и толстый пастух,
Который бранится с коровницей строгою,
Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек.
Вот два петуха,
Которые будят того пастуха,
Который бранится с коровницей строгою,
Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек!
Первый вопрос, который здесь возникает, связан с существованием общего прообраза. Возможно, мы имеем дело с копированием формы с какого-то одного стихотворения. Известно, что уже в наши дни Пайерл, подражая английскому варианту, сочинил совершенно новое стихотворение под названием «Атом, который построил Бор»:
Вот атом, который построил Бор.
А это протон,
Который в центр помещен
Атома, который построил Бор...
Однако истина, скорее всего, состоит в том, что эти стихи были сложены независимо друг от друга. Здесь имеет место явления, которые мы ранее назвали реверберацией и реминисценцией. Три сказки, сочиненные в различных частях обширной территории, образовали одну резонансную группу. Аналогичные группы на уровне отдельных слов составили названия рек: Дон, Дунай и т.д., о чём говорилось ранее (см.: Реминисценция образа и реверберация звука ). По своей структуре сказки достаточно просты: из куплета в куплет добавляется строка с сохранением всех предыдущих; на протяжении нескольких куплетов нарастает «отрицательный потенциал», затем в пределах одного куплета происходит «положительная разрядка».
Человек обладает определенным чувством естественного речевого ритма, который позволяет ему создавать подобные ритмические тексты. Примерно тот же ритмико-смысловой рисунок имеет песня, которую до сих пор напевают гавайцы с острова Кауаи, восхваляя своего Бога — Кане. Один из поющих периодически задает один и тот же вопрос: «Где находится водная страна Кане?», а певчий хор ему отвечает [7, c. 101 – 102]:
Один вопрос задам я вам:
Где вода Кане?
У Восточных Ворот,
Где солнце восходит в Эхае,
Там — вода Кане.
Один вопрос задам я вам:
Где вода Кане?
За тем местом, откуда выплывает солнце.
Где клубящиеся облака покоятся на груди океана,
Где вздымаются их переменчивые груды,
Плывущие к подножию Лехуа;
Там — вода Кане.
Один вопрос задам я вам:
Где, умоляю, вода Кане?
Вон там, у моря, в океане,
В проливном дожде,
В небесной радуге,
В густом тумане-призраке,
В кроваво-красном ливне,
В призрачно-бледных клубящихся облаках;
Там вода Кане.
Один вопрос задам я вам:
Где же, где вода Кане?
В вышине вода Кане,
В небесно-голубой,
В черно-насыщенной туче,
В черной-черной туче,
В черно-пятнистой священной туче богов;
Там вода Кане.
Один вопрос задам я вам:
Где струится вода Кане?
Глубоко в земле, в весенних потоках,
В протоках Кане и Леа,
В источниках воды, утоляющих жажду,
Вода магической силы —
Вода жизни!
Жизнь! О, дай нам эту жизнь!
Существует множество мифов со схожей ритмической структурой, сложенные первобытными народами, которые не были связанны между собой никакими информационными каналами. Ритмичность могла появиться от танца, когда один человек (шаман) повторяет одну и ту же фразу-вопрос, а группа танцующих, совершая ритмичные движения, отвечает ему в такт. Вот один из таких ритмических мифов коренных жителей острова Пасхи (рапануйцев), который называется «О могуществе арики» [8, c. 315–320]:
Eaha to rau ariki ki te mahua i uta nai?
He tupu, tomo
a Mata Mea i ragi rau, he tuatea
to rau ariki ki te mahua i uta nei.
Anirato maniroto
ka rata te tuatea,
ka rata te ragiragi,
ka rata te tupuna.
Eaha to rau ariki ki te mahua i uta nai?
E ura, e poopoo, e koiro, e nohu
to rau ariki ki te mahua i uta nai.
Anirato maniroto
ka rata te ura,
ki kai ra te poopoo,
e nehe, e riku, e kavakava atua.
Eaha to rau ariki ki te mahua i uta nai?
E nehe, e riku, e kava atua
to rau ariki ki te mahua i uta nai.
Anirato maniroto
ka rata te nehe,
ka rata riku,
ka rata kava atua.
Eaha to rau ariki ki te mahua i uta nai?
He hahao nei a kahi, e atu, e ature.
Anirato maniroto
ka rata te kahi,
ka rata te atu,
ka rata te ature anirato.
Eaha to rau ariki ki te mahua i uta nai?..
Перевод песни на русский язык:
Какие плоды арики родятся в этой стране?
Появляется, выходит Марс на небо,
белая кумара —
создания арики в этой стране.
Будем теперь
славить кумару,
славить небеса,
славить предков.
Какие плоды арики родятся в этой стране?
Лангуст, рыба поопоо,
угорь, рыба ноху ѕ
создания арики в этой стране.
Будем теперь
славить лангуста, которого можно есть,
рыбу поопоо, мох, папоротник и
растение кавакава атуа.
Какие плоды арики родятся в этой стране?
Мох, папоротник, растение кавакава атуа —
создания арики в этой стране.
Будем теперь
славить мох, папоротник
и растение кавакава атуа.
Какие плоды арики родятся в этой стране?
Тунцов, рыбу ату и атуре.
Будем теперь
славить тунцов,
славить рыбу ату,
славить рыбу атуре теперь.
Какие плоды арики родятся в этой стране?..
Обращаем внимание на то, что в этой песне имеется много слов с дублированными слогами — ragiragi, poopoo, kavakava, причем первое слово используется и без дублирования слога. Дублирование слогов, многократное повторение сочетания ka rata, затем повтор части фразы to rau ariki ki te mahua i uta nei и, наконец, повтор основного вопроса Eaha to rau ariki ki te mahua i uta nai? создает ритмический рисунок песни, напоминающий фонетическую структуру трех вышеприведенных стихотворений из русского, немецкого и английского фольклора. Тема песни предельно понятная: прославлять страну своего обитания, дабы окружающий мир не стал для тебя и твоих близких враждебным. Рапануйцы никак не связаны с жителями, скажем, нашей страны, но одинаковые чувства любви к отечеству возбуждают и у них и у нас схожие стихотворные мелодии. Для возникновения реверберации и реминисценции всегда находятся какие-то материальные причины, скрытые в глубинах психологии и социологии человека и общества.
В следующем примере показан один из механизмов образования ритмически повторяющегося текста. Рассказчик с полинезийского острова Таумота поведал песню о добродушном Рате. Когда Рата был еще совсем маленьким, на его родителей напал Пуна — морской бог угрей. Песня рассказывает, как это произошло. Молодая пара вместе со своими друзьями занимается ловлей угрей при свете факелов, а Рата находится дома под присмотром бабушки. Факел, имеющий собственное имя «Тори-но-те-ипо», представляет собой пучок сухих кокосовых листьев. Муж объявляет, какое действия нужно произвести; жена сообщает о выполнении действия, но вскоре умолкает, чтобы конец фразы за нее произнес хор друзей. Затем следует припев, последняя строка которого переходит в очередной куплет стихотворения. Приведем два цикла песни [7, c. 206]:
Муж:
Сделай из листьев факел,
Факел Тори-но-те-ипо.
Жена:
Вот факел сделан из листьев...
Хор:
Факел Тори-но-те-ипо!
О факел! О факел,
Бросающий красные блики на рифы!
Дай факелу моему загореться...
Муж:
Дай факелу моему загореться!
Моему Тори-но-те-ипо!
Жена:
Вот и горит мой факел искрясь...
Хор:
Факел Тори-но-те-ипо!
О факел! О факел...
Теперь сравните ее с русской народной песней [10, c. 335]:
Припев:
Куманечек, побывай у меня,
Животочек, побывай у меня,
Побывай, побывай- бывай у меня.
Я бы рад побывать, побывать,
Побывать- бывать- бывать у тебя:
У тебя ли, кума, улица грязна,
Что грязна- грязна- грязна- грязна-грязна.
Уж и я ли тому горю помогу,
Помогу- могу- могу- могу- могу,
Через улицу мосток намощу,
Намощу- мощу- мощу- мощу- мощу.
Припев:
Куманечек, побывай у меня...
У тебя ли, кума, собачка лиха,
Вот лиха- лиха- лиха- лиха.
Уж и я ли тому горю помогу,
Помогу- могу- могу- могу- могу.
Я собачку на цепочку привяжу,
Привяжу- вяжу- вяжу- вяжу- вяжу.
Припев:
Куманечек, побывай у меня...
У тебя ли, кума, старушка лиха,
Вот лиха- лиха- лиха- лиха.
Уж и я ли тому горю помогу,
Помогу- могу- могу- могу- могу.
Я старушке косушку куплю...
Мы видим, что ритм последних песен, как и всех предыдущих стихов, обеспечен многократным повтором одних и тех же слов или кусков фраз. Это наиболее простой способ акустической гармонизации текста. Быть может, именно эти естественные формы проявления согласования заставляют так часто реверберировать и реминисцировать стихийно сложившиеся в народе песни, былины и мифы. Стихотворные же формы высокого стиля, их фабулы гораздо реже вступают в резонанс, да и то сказать: сколько авторов бралось за разработку «Фауста», «Дон Жуана» и прочих «жизненных» тем? Однако число этих совпадающих сюжетов не может идти ни в какой сравнение с количеством совпадающих по содержанию мифов, сочиненных в различных частях света. Этой теме английский этнограф Эдуард Бернетт Тайлор (1832 — 1917) посвятил свой замечательный труд [9], который мы детально рассматривается в другом месте. Заметим лишь, что Тайлор не оперировал понятиями реминисценции и реверберации, но объективно он описал результат действие лингвистических, психологических и социальных механизмов, о которых мы говорили на уровне отдельных слов.
Любая поэзия насыщена эпитетами и метафорами (образными сравнениями). Сейчас мы обратим внимание читателя на аллегории (иносказания), которые являются интегральными реминисценциями высшего уровня. В этой связи приведем стихотворение Тютчева «Море и утес» [11, c. 29 – 30]:
И бунтует и клокочет,
Хлещет, свищет и ревет,
И до звезд допрянуть хочет,
До незыблемых высот!
Ад ли, адская ли сила
Под клокочущим котлом,
Огнь геенский разложила —
И пучину взворотила,
И поставила вверх дном?
Волн неистовых прибоем
Беспрерывно вал морской,
С ревом, свистом, визгом, воем
Бьет утес береговой, —
Но спокойный и надменный,
Дурью волн не обуян,
Неподвижный, неизменный,
Мирозданью современный,
Ты стоишь, наш великан!
И озлобленные боем,
Как на приступ роковой,
Снова волны лезут с воем
На гранит громадный твой.
Но о камень неизменный
Бурный натиск преломив,
Вал отбрызнул сокрушенный,
И струится мутной пеной
Обессиленный порыв.
Стой же ты, утес могучий,
Обожди лишь час, другой —
Надоест волне гремучей
Воевать с твоей пятой!
Утомясь потехой злою,
Присмиреет вновь она —
И без вою, и без бою
Под гигантскою пятою
Вновь уляжется волна.
Это стихотворение Тютчев написал в период революции 1848 года, которая охватила Западную Европу. Поэт в образе гранитного утеса изображает твердыню тогдашней Российской государственности; разбушевавшееся же море он связывает с волнениями западноевропейских народов. Тютчев опасался «русского бунта — безжалостного и беспощадного» и надеялся на благоразумие русского народ; в XIX в. все действительно обошлось, но в XX в. Россия не избежала бунта. Можно сказать, что утес и море служили ему своеобразной моделью для социально-политической ситуации, наблюдавшейся тогда в России и Западной Европе. Поскольку реминисценция процесс взаимный, можно сказать иначе: социально-политическая ситуация является моделью для описанного морского пейзажа.
Спокойствие России и революционные волнения во Франции, Австрии и Германии Тютчев вынес за рамки стихотворения: нам не сообщаются какие-либо исторические факты, о них мы узнаем из других источников. Таким образом, данное творение художника целиком лежит в границах природной стихии, для которой исторические события послужили прообразом, но не наоборот. Точно так же, читая его стихотворение «Рассвет»: «Молчит сомнительно Восток...», не искушенный читатель не в силах догадаться, какие политические события он имел в виду и что подразумевается под Востоком. И только литературоведы и ученые критики в состоянии растолковать нам скрытую идею этого стихотворения. Как красный цвет, символизирующий опасность, можно выделить из множества других цветов (см.: Условность и объективность в слове ), точно так же метафоры и аллегории посылают читателю естественные сигналы эстетического уровня.
В связи с интегральными характеристиками языка, поддерживаемыми рифмой и размером стиха, уместно вспомнить исследование французского структуралиста Ролана Барта [12], который в словосочетании «искренние соболезнования», высказанном близким умершего, услышал вторичный смысл, который должен означать «сухую, протокольную учтивость». Таким образом, он указывает на существование, помимо традиционного информационного уровня, еще одного — эмоционального надуровня, который в некоторых случаях может оказаться более важным.
В самом деле, в приведенном примере смысл первого уровня «примите мои искренние соболезнования» решительно перечеркивается более истинным смыслом второго уровня, который означает нечто абсолютно противоположное — «примите мои неискренние соболезнования». Интегральная характеристика текста, отражающая более тонкое интеллектуальное содержание, отсутствует в отдельно взятых словах. Барт утверждает, что задача настоящей литературы как раз и состоит в раскрытии этого второго плана. Художественно написанный текст должен нести содержание, которое не складываться из отдельных значений слов.
1. Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка (100 000 слов). — М.: Русский язык, 1977.
2. Холшевников В.Е. Мысль вооруженная рифмами. Поэтическая антология по истории русского стиха. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1983.
3. Гёте. Собр. соч. в 10 томах, т. 2. — М., 1976.
4. Морохин В.Н. Прозаические жанры русского фольклора. — М., 1983.
5. Маркс К, Энгельс Ф. Немецкая идеология. — М., 1983.
6. Маршак С.Я. Избранные переводы. — М., 1959.
7. Луомака К. Голос ветра. — М., 1976.
8. Мифы, предания и легенды острова Пасхи. — М., 1978.
9. Тайлор Э.Б. Первобытная культура — М., 1989.
10. Григорьев, Аполлон. Эстетика и критика. — М., 1980.
11. Тютчев Ф.И. Стихотворения. — Хабаровск, 1982.
12. Барт, Ролан. Ибранные работы: Семиотика. Поэтика. — М., 1994.
|
|
