Акимов О.Е.

Проблемы египтологии

О подлинности портретов Нефертити

Часть 6

Социально-психологический подход

В названии статьи «О подлинности…» уже содержится скептический подтекст в отношении адекватности нескольких плоских и объемных изображений египетской царицы, находящихся в различных музеях мира. Самый известный портрет Нефертити-3, хранящийся в Египетском музее Берлина, естественно, порождает наибольший интерес. Однако именно с ним связан комплекс проблем, который вызывает максимальную настороженность в отношении подлинности.

Эти подозрения возникли сравнительно недавно, в 2000-х годах, когда группа археологов, под руководством Барри Кемпа (Barry Kemp), представила на всеобщее обозрение туловище от головы Нефертити-1. Выброшенные в мусорные отвалы куски когда-то цельной, но незавершенной скульптуры продемонстрировали, что Борхардт руководствовался скорее коммерческим интересом, нежели научно-археологическим. Он переправил Симону в Берлин только ту часть найденного им артефакта, которая представляла хоть какую-то художественную ценность.

Кажется, что общий замысел художника, который работал очевидным образом в традиционной для Древнего Египта манере, его абсолютно не волновал. Более того, есть подозрение, что он намеренно отделил голову от остальной части памятника, выполненного в классическом стиле, поскольку собирался наполнить «кладовую Тутмоса» особыми амарнскими фальшивками. Не исключено, что голову Эхнатона, высеченную тоже в слишком традиционном стиле, он продал какому-нибудь частному коллекционеру.

Скульптурная композиция с головой Нефертити-1, сделанная из прочнейшего материала (гранита-диорита), за прошедшие 34 века заметно пострадала от эрозии. Кроме того, статуя подверглась мощным механическим ударам: она разбита на мелкие фрагменты. Естественно, вызывает удивление сохранность почти неповрежденного известнякового бюста Нефертити-3, покрытого к тому же тонким слоем гипсовой штукатурки, который был найден в том же месте.

Общий вид скульптурной композиции царской четы с головой Нефертити-1, отделенную Людвигом Борхардтом от туловища, которое он выбросил в мусорные отвалы вместе с «обезглавленным» туловищем Эхнатона.

Борхардт и те, кто закрывает глаза на его аферу, говорят о неком чуде. Но чудес на свете не бывает. Если два предмета, находящихся в «мастерской Тутмоса», т.е. на расстоянии всего нескольких метров друг от друга, испытали одинаковые механические и физико-химические воздействия, то на этих предметах должны оставаться соответствующие следы. А это означает, что бюст Нефертити-3, как минимум, был бы расколот на две-три части теми же людьми, которые раскололи гранитную скульптуру, и он, наверняка, потерял бы окрашенный слой гипсовой штукатурки.

Данные проблемы детально обсуждались с 1-й по 4-ю части нашей работы. В 5-й же части появилась еще одна улика против Людвига Борхардта, подозреваемого в махинациях. Ею является бюст, обозначенный нами как Нефертити-3W. Важность данной улики для раскрытия преступления 20-го века ничуть не уступает важности нахождения туловища от головы Нефертити-1. О бюсте Нефертити-3W рассказал нам всё тот же профессор Кемп. С его слов, этот бюста весной или осенью (точно неизвестно) 1913 года был подарен Джеймсом Симоном кайзеру Германии и сейчас хранится в доме-музее голландского городка Доорн (Huis Doorn), в последнем прибежище Вильгельма II. При этом утверждается, что кайзер получил копию бюста Нефертити-3, сделанную якобы Тиной Хайм. По просьбе Симона эта же женщина-скульптор сделала вторую копию в виде уже бюста Нефертити-3TH.

Однако сравнение двух указанных изделий с третьим, т.е. с бюстом-оригиналом Нефертити-3, вызывает ряд противоречий. В части 5 доказывается, что их разрешение возможно только в одном-единственном случае, а именно, если принять, что бюст Нефертити-3W изготовил любой другой скульптор, только не тот, что изготовил бюст Нефертити-3TH. Общее впечатление от жонглирования сразу тремя бюстами Нефертити (3, 3W и 3TH), принадлежавшими Симону и появившимися почти одновременно, насторожит любого непредвзято мыслящего аналитика. Пусть нам не известны до конца причины и детали манипуляций с этими тремя бюстами. Но то, что мы имеем дело с хорошо задуманной, но неважно осуществленной аферой, в которой «египтолог-археолог» Борхардт сыграл главную роль, это несомненно.

Сравните: слева — бюст Нефертити-3W из дома кайзера Вильгельма II; посредине — бюст Нефертити-3, который Борхардт якобы откопал в Амарне; справа — копия, сделанная Тиной Хайм по просьбе Симона и до сих пор являющаяся собственностью его наследников. Утверждается, что бюсты, находящиеся слева и справа от центрального, изготовил один и тот же человек. В предыдущей части 5 доказывается, что это утверждение является ложным. Бюст Нефертити-3W, приобретенный Борхардтом, скорее всего, на антикварном рынке в Египте, появился раньше двух других. Именно он служил моделью для изготовления бюста Нефертити-3.

Императору нельзя было дарить бутафорскую копию скульптуры египетской царицы, изготовленную никому неизвестной женщиной; во дворце императора, конечно же, стоял бюст-оригинал, который, возможно, какое-то время Симон принимал за подлинный артефакт. Во всяком случае, в пятой части был сделан вывод, что бюст, подаренный кайзеру Вильгельму II, делался без какой-либо оглядки на бюст Нефертити-3. Очевидно, бюст Нефертити-3W появился на свет самым первым, за ним бюст Нефертити-3, с которого Тина Хайм сделала одну-единственную копию в виде бюста Нефертити-3TH. Выше в этой же последовательности расставлены три фотографии названных трех бюстов египетской царицы.

Кроме того, в предыдущей части подробно описывались человеческие качества кайзера Вильгельма II и его страсть к занятиям археологией. Про него говорили: «На каждой свадьбе он невеста, а на похоронах покойник». «Адмирал Атлантики» и «покровитель всех мусульман мира» — эти нелепые, вызывающие улыбку титулы кайзер присваивал себе сам — рьяно брался за любое дело, вмешиваясь в работу специализированных групп профессионалов, но потом энтузиазм его иссякал и он переходил к очередному увлечению. И вот этот импульсивный и хвастливый человек председательствовал на заседаниях «Немецкого восточного общества» (DOG), в правлении которого состоял Симон.

Можно еще допустить, что в первые годы после создания DOG, функции председателя кайзер выполнял более или менее старательно (обычно указывают на 1901 год как наиболее активный в этом плане). Но, имея в виду его переменчивость и большую загруженность государственными делами за 2-3 года перед войной, кайзер вряд ли продолжал активно следить за работой общества DOG. К этому надо добавить, что за 7 лет перед войной его интерес к археологии развивался по траектории, абсолютно не совпадающей с траекторией археологических интересов Симона и Борхардта.

Они занимались артефактами древнеегипетской культуры, отвечающими очень короткому периоду правления Эхнатона и Нефертити. Кайзер же интересовался древнегреческой культурой самого широкого исторического диапазона и ее связи с другими цивилизациями Ближнего Востока. Он вместе с Вильгельмом Дёрпфельдом шел по пути, намеченному Генрихом Шлиманом. Великий немецкий археолог бывал на острове Корфу (Керкира), что лежит в Ионическом море и где находится вилла «Ахиллион», принадлежавшая кайзеру, но до раскопок дело не дошло. И вот, спустя 17 лет после смерти «отца археологии», Вильгельм II вместе с Дёрпфельдом, занимавшим тогда должность директора Немецкого археологического музея в Афинах, организовали масштабные раскопки.

Кайзер Вильгельм II (он второй справа) и Вильгельм Дёрпфельд
(он четвертый справа, держит камень) на месте археологических
раскопок на острове Корфу.

Здесь нужно уточнить, что с 1899 по 1914 год кайзер выделил огромную сумму, более четырех миллионов долларов или, в пересчете на сегодняшние деньги, более 10 миллионов евро на археологические раскопки, которые велись во множестве мест: Иерихоне, Ниневии, Ассирии, Вавилоне, Баальбеке, Милете, Олимпии и прочих местах — но только не в Амарне. Здесь, в среднем течении Нила, раскопки финансировал один только Симон, поставивший во главе трех экспедиций 1911—1913 гг., своего человека, авторитет которого в научном мире был ничтожным.

Возможно, Симон хотел привлечь внимание кайзера к Египту, когда подарил ему бюст Нефертити-3W. Но этого не случилось. Вильгельм II был просто не в состоянии заниматься еще и Амарной, в которой к тому же работал подозрительный тип (напомним, с 1906 года Масперо запретил Борхардту вести где бы то ни было раскопки и позже мы узнаем почему). Надо еще учесть, что умственные способности самого кайзера, как отмечалось в предыдущей части, были далеки от способностей Юлия Цезаря, который мог одновременно выполнить несколько дел.

Во время археологических раскопок на острове Корфу в период с 1911 по 1914 год, которыми кайзер Вильгельм II поручил руководить Дёрпфельду, на развалинах храма Артемиды были найдены рельефные изображения Горгоны, злорадно улыбающейся женщины, наводящей ужас на эллинов и их врагов. Вместо волос у Горгоны на голове живые змеи. В мифах повествуется, что если человек увидит это чудище, он тут же окаменеет (фото из [6a]).

В своих «Воспоминаниях» Вильгельм II писал: «Пребывание на Корфу также доставило мне приятный случай послужить археологии и лично заняться раскопками. Случайная находка рельефного изображения головы Горгоны вблизи города Корфу побудила меня самого приняться за работу по раскопкам. Я вызвал на помощь авторитетного археолога и знатока греческих древностей профессора Дёрпфельда, который и взял на себя руководство этими раскопками. Профессор, будучи, как и я, восторженным поклонником эллинской культуры, с течением времени стал моим преданным другом и неоценимым источником познаний по строительному искусству, вопросам стиля древних греков и ахеян» [5].

Слева — эскиз ордена-талисмана Горгоны, выполненный рукой кайзера Вильгельма II. Справа — сам орден-талисман Горгоны, сделанный в 1932 году на личные сбережения кайзера. Талисман должен был отпугивать от бывшего императора Германия его многочисленных врагов, жаждущих его смерти.

На Корфу кайзер лично принимал участие в раскопках в 1908, 1909, 1911 гг. и, в последний раз, в мае 1914 года. В изгнании он написал две книги, посвященных археологии; это — «Воспоминания о Корфу» (1924) и «Исследования Горгоны» (1936) [6]. К ноябрю 1931 года он собственноручно набросал эскиз ордена Горгоны и оплатил его изготовление. Он носил его как амулет, который призван был защитить его от невзгод. Именно этим ужасным существом женского рода было поглощено всё его воспаленное сознание; о прекрасной Нефертити он никогда не говорил и ничего не писал.

Живой интерес к античной культуре эллинов, который пробудился у кайзера еще в юности под впечатлением от рассказов Шлимана, можно сравнить разве что с его интересом к родной немецкой культуре. Он был истинным патриотом Германии, беспредельно любившим родину и гордившимся ее многовековой историей. Еще ребенком он побывал на раскопках в Бад-Гамбурге. В 1897 году он горячо выступил в защиту восстановления средневекового замка, что и было сделано к 1907 году. Тогда его советником был, конечно, не Вильгельм Дёрпфельд (1853 — 1940), а специалист по немецкой архитектуре Луис Якоби (1836 — 1910).

Во всяком случае, непосредственно перед войной и после войны древнеегипетская культура кайзера не интересовала. На бюст Нефертити-3W, подаренный Симоном, он, может быть, однажды и взглянул, но о приключениях с бюстом Нефертити-3, наверняка, ничего не слышал. Симон и Борхардт, видимо, почувствовали такое, мягко говоря, прохладное отношение кайзера к Нефертити-3W и решили запустить проект с Нефертити-3. «Белые нитки», обнаруженные сегодня, в то время были не видны, так как бюст Нефертити-3W находился вне поля всеобщего внимания.

Итак, странное скульптурное изделие, обозначенное как Нефертити-3W, заставляет нас посмотреть на дело с бюстом Нефертити-3, которое мы всесторонне расследуем, несколько с иной стороны, которую можно было бы называть социально-психологической. В общем и целом нам известен этот ракурс, в длинных разъяснениях он не нуждается, но следующий наглядный пример сделает его более выпуклым и зримым.

Фрейд за работой в своем кабинете.
Художник Макс Поллак, 1914 год

В конце 19-го – в начале 20-го века увлечение древними находками было беспрецедентным. Достаточно вспомнить о знаменитом враче-психотерапевте Зигмунде Фрейде, квартира которого была уставлена статуэтками, сделанными из дерева, камня, серебра и слоновой кости. Их приносили безмерно благодарные пациенты, которые знали, что психоаналитик коллекционирует антикварные вещицы. Наиболее понравившиеся миниатюры стояли прямо у него на письменном столе. Фрейд говорил, что при написании своих статей и книг эти фигурки вдохновляют его на творчество и будят воображение.

Насколько сильна была у Фрейда эта страсть к собирательству древних изделий, говорит следующий случай. Незадолго до Второй мировой войны он обратился с письмом к Муссолини по вопросу сохранения произведений искусств эпохи Римской империи. При этом никакого подвига Фрейд не совершил, психоаналитик мог не опасаться за свою жизнь, поскольку дуче, в отличии от фюрера, не был антисемитом. Однако сам факт говорит о многом: о безграничной любви прославленного врача к модной в то время археологии.

Библиотека в Доме-музее Фрейда


Письменный стол Фрейда


Шкафчик с антиквариатом

Увы, в большинстве случаев подаренные ему «археологические находки» в действительности таковыми не были. В то время Европу наводнили подделки, которые ввозились в большом количестве из Египта, Ближнего Востока, Индии и Китая. Именно этим криминальным промыслом был занят Борхардт и, отчасти, Симон. Бюст Нефертити-3W, преподнесенный кайзеру Вильгельму II, скорее всего, был изготовлен в какой-нибудь каирской мастерской из этих же криминальных соображений. Как уже говорилось, очень даже возможно, что Симон и Борхардт первоначально относительно этого бюста были введены в заблуждение и выложили за него не малые деньги, затем они сами решили заняться этим малопочтенным, но прибыльным ремеслом.

Контрафактная статуэтка Нефертити-2 высотой 21 см изначально предназначалась для украшения комнат: она ставилась на письменный стол или книжный стеллаж. Слева от нее показаны фрагменты подлинных погребальных статуэток Нефертити и Эхнатона со скрещенными руками (они называются «шабти»). Погребальные гримасы шабти (см. среднее фото) не имеют таких светлых улыбок, какая есть у Нефертити-2 (см.нижнее фото).

Взгляните на голову Нефертити-2, найденную в пределах мастерской мифического скульптора Тутмоса, она действительно мила. Эксперты сходятся во мнении, что данная миниатюра не была изготовлена в качестве погребальной статуэтки (шабти), поскольку ее личико выглядит слишком жизнерадостно. На ней нет повреждений, глубоких следов эрозии и понятно почему: в противном случае, за нее нельзя было бы выручить приличных денег. Такой «знаток» античного искусства, как Фрейд, не дал бы за нее и ломаного гроша. Но, несомненно, эта изящная статуэтка высотой всего-то 21 сантиметр изначально служила для украшения кабинетных столов, книжных стеллажей, сервантов и прочей домашней мебели состоятельных господ, как он.

А теперь немного абстрактной философии — ведь о Фрейде мы вспомнили не случайно. Он да еще Эйнштейн являются столпами двух разнородных отраслей знаний — психологии и физики — определившими умственное настроение бесчисленной массы людей XX-го века — добавим, самого безрассудного столетия за всю историю человечества.

Две хоругви — релятивизма и фрейдизма — взметнули в заоблачную высь в результате ожесточенной атаки иррациональных и мистических сил на рационально-конструктивное мировоззрение. Последние превалировавшее в науке, начиная примерно с середины XVI-го века, когда на передний план выдвинулся Коперник со своей гелиоцентрической системой мира. После этой иррационально-мистической атаки, начавшейся с середины XIX-го века, восторжествовало формально-спекулятивное мировоззрение, которое сегодня, спустя полтора столетия, является господствующим. Как объяснить эту метаморфозу?

Всё дело в том, что в науке, как и в политике, с древнейших времен и по сей день существовуют две противоборствующие партии, периодически одерживающие победы. Разделение взглядов шло еще на уровне религиозного и философского осмысления окружающей нас реальности. Посмотрите, насколько отличается картина мира Платона от картины мира Аристотеля. Это различие основывается на их психологических особенностях восприятии действительности. Первый был религиозным человеком, второй — атеистом. В зависимости от господствующих в обществе предпочтений популярным становился то первый философ, то второй. Победу одерживала та философская школа, социальные институты которой работали более эффективно. Однако к истинности того или иного учения эта борьба школ не имела никакого отношения.

Диалоги Платона дошли до нас практически целиком и без искажений. Те несколько сочинений Аристотеля, которыми мы располагаем на сегодняшний день, ему практически не принадлежат. Они представляют собой путаные конспекты, записанные учениками школы перипатетиков, в которых к тому же имеются вставки неоплатоников, превращающие Аристотеля в теологического мыслителя. Задача же по восстановлению истины очень сложна, так как за две с лишним тысячи лет учение перипатетиков настолько одеревенело, что возврат к исходным позициям Аристотеля и попытка очищения его взглядов от всего наносного выглядят сейчас как извращение сложившейся точки зрения.

В политике разоблачение вредных и опасных для человечества кумиров происходит довольно быстро. Так, например, людоеда Гитлера немецкий народ боготворил недолго, не более десяти лет. Коммунистические диктаторы вроде Ленина, Сталина и Мао Цзэдуна продержались на пике славы уже несколько десятилетий. Религиозным же деятелям поклоняются практически вечно.

Нечто похожее происходит с деятелями науки, хотя многие из них, в частности, Фрейд и Эйнштейн, были форменными мошенниками и учили совершенно неприемлемым вещам. Если задаться вопросом, почему так трудно идет процесс развенчания ложных идолов в сфере науки, ответ будет лежать исключительно в социально-психологической плоскости.

Затронутая нами проблема «О подлинности портретов Нефертити» касается археологии, которая, казалось бы, является сугубо эмпирической наукой, где факты и экспериментальная проверка артефактов на подлинность с помощью новейшего оборудования и методики (например, компьютерная томография), должны играть главенствующую роль.

Однако этого не происходит, так как существуют «ученые» с формально-эстетическим восприятием мира и социальные институты в виде музеев древнего искусства с хранящимися в них подделками, которые не позволяют восстановить истину. Эти институты и эти «ученые» пойдут на любой обман — лишь бы авторитеты, на которые они опираются, оставались существовать вечно.

Для многих Зигмунд Фрейд и Альберт Эйнштейн всё еще выглядят великими подвижниками, одолевшими косность и серость мышления. Это происходит оттого, что истинные факты и правдивая информация, представляющая их самих и их учения в неприглядном свете, утаивается от общественности, причем отнюдь не простодушными доброжелателями. Вместо суровой правды злонамеренные фальсификаторы подсовывают легковерному обывателю бесхитростную интерпретацию, ложно истолковывающую ошибочные учения «великих», и рассказывают сказки об их «героическом» жизненном пути.

Ровно то же самое произошло с Людвигом Борхардтом и Джеймсом Симоном, жившими почти в одно время с Фрейдом и Эйнштейном, а также Гитлером и Сталиным. Наша трагедия состоит в том, что Борхардт и Симон оказались основателями социальных институтов (музеев), превратившись, таким образом, в безгрешных святош, обогативших европейскую культуру якобы бесценными экспонатами, облагодетельствовавших археологическую науку якобы непреходящими знаниями.

На самом же деле, вред, который нанесли египтологии эти два жулика, невозможно измерить в деньгах, хотя фальшивые скульптуры Нефертити-2, Нефертити-3, …, Нефертити-N приносят сегодняшним бессовестным татям, заинтересованным в обмане населения, хорошие деньги. И им наплевать, что в обществе возникло абсолютно искаженное представление относительно эстетики амарнского периода правления Эхнатона и Нефертити.

Разумеется, не все нынешние угодники, восхваляющие сложившуюся общественную обстановку в области египтологии и музейного дела, являются ворами и мерзавцами. Многие из них просто трусливы или равнодушны; они не желают скандалить с людьми, от которых зависит их благополучие. Но от этого малодушия, их вина нисколько не уменьшается. Так или иначе, они становятся соучастниками преступления, творимого в сфере научной археологии и древнеегипетского искусства.

Разумеется, зло, которое принесли Фрейд для психологии и Эйнштейн для физики, не сопоставимо с политическими злодеяниями Гитлера и Сталина. Физически они, кажется, никого не убили и даже не ограбили (хотя это только так кажется). Но с интеллектуальной точки зрения, они точно убили и ограбили огромное число рационально мыслящих ученых. Два названных здесь направления они обескровили, лишили жизненной энергии. Сегодняшняя рациональная наука превратилась в средневековую мистику и схоластику, которые стали господствовать на руинах античной рациональной науки. По масштабам, преступление, совершенное Борхардтом и Симоном, не сопоставимо с научной катастрофой, которую вызвали Фрейд и Эйнштейн для рациональной науки XX-го века. Но опять же, в узкой области знаний, каковой и является египтология амарнского периода, они оставили кровоточащую рану, которая вряд ли заживет в течение этого столетия.

Мы занялись далекой от физики и психологии египетской тематикой для того, чтобы лишний раз убедиться, что социально-психологические механизмы крушения рациональной науки, везде и всегда срабатывают примерно одинаково. Далее мы обратим внимание читателя именно на эту социально-психологическую сторону нашей научной и морально-эстетической проблемы, которая ярко высвечена фальшивыми портретами Нефертити, для чего совершим небольшой экскурс к истокам археологии.

Генрих Шлиман: археология как кладоискательство

Генрих Шлиман (1822 — 1890), здесь ему 38 лет. К этому времени он стал миллионером и решил заняться археологией.

Мода на древние произведения искусства и несколько легкомысленное отношение к археологии, как к «науке» по поиску древних кладов с бесценными сокровищами, возникли в конце XIX столетия и связаны с раскопками Генриха Шлимана. Этот удачливый бизнесмен, а позже и заядлый археолог-любитель начал археологические розыски легендарной Трои осенью 1871 года. А уже весной 1873 он объявил всему миру об открытии удивительного клада троянского царя Приама, в котором одних только украшений и посуды, сделанных из золота и серебра, было на 13 кг. Кроме прекрасно выполненной диадемы, бус и сережек, там также находились бронзовые наконечники для стрел и копий.

Конечно же, этому новичку и дилетанту невероятно повезло. Сотни археологов-профессионалов и до и после него копались десятилетиями в земле и ничего не находили, а тут за три рабочих сезона 1871-1873 гг., каждый из которых в среднем продолжался три месяца, были отрыты такие сокровища. Поэтому не только факт нахождения царского клада, но и занимательные рассказы Шлимана о его находке, возбуждали в обществе жгучий интерес к археологии. Вот, например, как он описывает сцену обнаружения этого клада.

Софья Шлиман (Энгастроменос) в «убранстве Елены», которое входило в «клад Приама». Она — вторая жена Генриха Шлимана; первой его женой была Екатерина Петровна Лыжина, от которой в Санкт-Петербурге родились Сергей, Наталья и Надежда. Потомки знаменитого археолога до сих пор проживают в России. На 17-летней Софье он женился в 1869 году; заставлял ее изучать историю Древней Греции и заучивать поэмы Гомера, т.е. то, от чего отказалась его первая жена Лыжина.

«Я натолкнулся на большое медное изделие весьма замечательной формы, которое привлекло мое внимание больше всех, и мне показалось, что за ним я вижу золото... Я выковырял сокровища большим ножом, что было невозможно сделать без самого величайшего напряжения и страшнейшего риска для моей жизни, поскольку огромная крепостная стена, под которой я вел раскопки, угрожала в любой момент на меня обрушиться. Но вид столь многих объектов, каждый из которых был бесценен для археологии, сделал меня безрассудно храбрым, и я нисколько не думал об опасности. Однако я не смог бы вытащить сокровища без помощи моей дорогой жены, которая стояла рядом, готовая упаковать вырытые мной сокровища в свою шаль и унести их прочь» [1, с. 85].

Шлиман приврал: 31 мая 1873 года, когда он якобы наткнулся на клад, его дорогой жены Софьи подле него не было. В это время она ездила в Афины на похороны своего отца. Однако Шлиман хотел прославить в веках свою любимую супругу, поэтому счел для себя возможным в этом месте немного присочинить. Подобных литературных фантазий в сочинениях Шлимана множество. Попадаются весьма курьезные случаи. Прочитав их, вы начинаете сомневаться, принадлежит ли автор, например, нижеприведенного пассажа к группе людей, которых в обществе называют учеными.

Генрих Шлиман, здесь ему 53 года

«Я не могу закончить описания самых нижних наслоений, не упомянув, что на глубине 12-16 метров между двумя огромными глыбами камня я обнаружил двух жаб, а на глубине 12 метров маленькую, очень ядовитую змею. Последняя могла попасть туда сверху, но для больших жаб это невозможно. Значит, они провели в этих глубинах 3000 лет! Очень интересно увидеть среди руин Трои живые существа из эпохи Гектора и Андромахи, даже если это всего лишь жабы» [2].

Возможно, будущего кайзера Германии молодого Вильгельма II, такие места завораживали, но серьезных археологов они веселили или раздражали. Публика была в восторге от археолога, который обедал за одним столом с самим президентом Соединенных Штатов. Однако позже выяснилось: об этом обеде Шлиман узнал из газет. Описывая свою жизнь, он рассказывал, как юнгой попал на корабль «Доротея», который отплыл в Венесуэлу. Вскоре судно село на мель и затонула, все погибли, и только он один выбрался на голландский остров Тексель. Но из газет того времени биографы узнали, что всех людей с «Доротеи» подобрали и никто не утонул.

Хорошо, если обман или искажения фактов касались жизненных приключений Шлимана, а что если они распространялись на археологические открытия. Не раз и не два ставились под сомнения его заслуги перед наукой. Говорили, например, что «клад Приама» был заказан Шлиманом ювелирным мастерам, потом изделия современных умельцев подбросили на место раскопок. Почему нет, если он был миллионером и в нем постоянно присутствовал авантюристический дух.

«Клад Приама» был искусственно составлен Генрихом Шлиманом из предметов, относящихся к различным эпохам и найденным им в различное время 1871-1873 гг. В самом верху — золотое «убранство Елены», которое в действительности ей никогда не принадлежало. Внизу — бронзовые наконечники и большие блюда из самого нижнего культурного слоя, который примерно на тысячу лет старше эпохи троянского царя Приама.

Правда, Майкл Вуд пишет, что «есть основания верить Шлиману, хотя находил он эти чудесные вещи, скорее, в течение нескольких недель, а не за один сенсационный день. Он хранил находки в секрете, желая контрабандой вывезти из Турции, написал же о кладе только в Афинах. Поставленная задним числом дата в его журнале и привела современных исследователей к мысли о жульничестве» [1, с. 86].

И вот что любопытно, в заблуждение вводил не только сам Шлиман, нынешние биографы, рассказывая, как умирал великий кладоискатель, до сих пор противоречат друг другу. Верить хочется Вуду, он, кажется, наиболее информированный автор по затронутой нами теме. У него читаем: «На Рождество 1890 года, когда Дёрпфельд записывал последние слова их совместного отчета, Шлиман умер в Неаполе, упав на улице, пораженный ударом. Его, бессловесного, и, видимо, без гроша в кармане, внесли в фойе отеля на Пьяцца Умберто, где, по прихоти судьбы, всю сцену наблюдал польский писатель Сенкевич.

Молодой Вильгельм Дёрпфельд (26 декабря 1853 — 25 апреля 1940) начинал как архитектор, умер как знаменитый археолог. С 1883 года работал совместно со Шлиманом; установил, что тот практически полностью уничтожил культурный слой, соответствующий эпохи Троянской войны XII в. до н.э. С 1887 по 1912 год был директором Немецкого археологического института в Афинах. В конце этого периода консультировал кайзера Вильгельма II при раскопках на греческом острове Корфу.

"Тем вечером в отель внесли умирающего человека. Его голова упала на грудь, глаза были закрыты, руки безвольно висели, а лицо было пепельного цвета. Его несли четверо... Управляющий отеля подошел ко мне и спросил: «Вы знаете, сэр, кто этот больной мужчина?» — «Нет». — «Это великий Шлиман!» Бедный «великий Шлиман»! Он раскопал Трою и Микены, заслужил себе бессмертие, и вот — он умирает..." (Письма из Африки, 1901)» [1, с. 116-117].

Теперь процитируем греческого автора: «26 декабря 1890 года. Сутулый старик, упавший в пыль на неаполитанской улице, был одет так скромно и неприметно, что прохожие отнесли его к больнице для бедных, положили на грязную мостовую у запертого входа и долго стучали в тяжелую дубовую дверь. При нем не было никаких документов, и дежурный врач пристроил бедолагу на жесткую деревянную скамью, стоявшую в прихожей.

Троя, 1889 год. Шлиман сидит, стоящий
за ним высокий человек — Дёрпфельд.

Больной был без сознания — закрытые глаза, запавший рот, бессильно упавшие худые руки. Время шло, им никто не занимался, и лишь когда из висевшего у него на шее случайно развязавшегося мешочка хлынули золотые монеты, вокруг старика засуетились врачи. К вечеру бедняга начал бредить: он вспоминал какое-то кораблекрушение, говорил о пронизывающем холоде (в Неаполе в это время стояла тридцатиградусная жара), о том, что он еще молод и ему непременно должно повезти.

Этой же ночью он умер, и телеграфные агентства оповестили мир, что великий Генрих Шлиман, приехавший в Италию на лечение, скончался в одной из неаполитанских больниц» [3].

Развалины древних Микен, где в 1876 году вели раскопки Шлиман и Дёрпфельд. Микенская цивилизация возникла задолго до древнегреческой. Центром этой цивилизации был остров Крит. Недавно международная группа археологов установила, что Критская культура погибла в XVI веке до н.э. под гигантскими волнами цунами, которые накрыли флотилию и портовые города микенцев. После этого природного катаклизма греки легко овладели всеми микенскими колониями и стали хозяевами в Средиземном море.

Как всякий богатый человек, Шлиман, скорее всего, был «без гроша в кармане». Прав Вуд: состоятельные люди, вроде Шлимана, в своей повседневной жизни не пользуются наличностью. Гуляя по улице, они не станут заходить в случайно попавшиеся рестораны или магазины; они посещают те места, где к расчету принимаются чеки. Так что в привязанный к шее мешочек с золотыми монетами верится с трудом. Однако история с наличностью почему-то распространена шире, чем рассказанная Вудом. Хотя… если существуют два варианта событий — реалистический и фантастический — люди выбирают фантастический.

В процитированном отрывке о смерти «великого Шлимана» Вуд упомянул имя Дёрпфельда. В 1911 году его привлек к археологическим раскопкам на острове Корфу кайзер Вильгельм II, о чём речь впереди. По своей известности Дёрпфельд был вторым после Шлимана, а по своей квалификации — первым. До сотрудничества с Дёрпфельдом, т.е. до 1882 года, Шлиман копал как экскаватор. Он перемешал все культурно-исторические слои Гиссарлыкского холма, на котором находилась Троя. Об этой археологической катастрофе Вуд писал следующее.

Слева — Львиные ворота, сохранившиеся в Микенах; на фото видны фигуры Шлимана (он сидит в проеме стены) и Дёрпфельда (он стоит над воротами, опершись на фронтон со львами). Справа — золотая «Маска Агамемнона», найденная в декабре 1876 года недалеко от Львиных ворот. И здесь, на Крите, Шлиману невероятно повезло. Он был уверен, что маска принадлежала микенскому царю Агамемнону, о котором писал Гомер. Дёрпфельд уговорил Шлимана не высказываться публично на этот счет. Сегодня установлено, что маска изготовлена раньше, чем произошло цунами, т.е. она принадлежала человеку, жившему примерно за 400-500 лет до Троянской войны.

«Ежедневно на площадке трудилось от 80 до 160 рабочих. Хотя Калверт советовал рыть сеть небольших траншей, а не огромные котлованы, Шлиман повел через холм широкие траншеи, вынимая сотни тонн земли и камней, сметая более поздние постройки. Среди стен, исчезнувших навсегда, были участки известняковой городской стены Лисимаха и более поздняя стена из прекрасно обработанных известняковых блоков, которую Шлиман посчитал чересчур красивой для того, чтобы быть древней. На самом же деле, как мы теперь знаем, Шлиман невольно пробил часть стены, которая, возможно даже, была стеной гомеровской Трои.

Последствия первоначального шлимановского мародерства можно увидеть и сегодня. То, что осталось, — это развалины руин. К 1872 г. Калверт отозвал свое согласие на раскопки Шлиманом его части холма, и они на время поссорились. Нетрудно понять, почему» [1, с. 83].

Здесь, в этом последнем отрывке, названо имя Калверта. Обывателю оно вряд ли известно. Межу тем, именно этому человеку принадлежит право называться открывателем гомеровской Трои. Вуд пишет: «Шлиман, обративший собственную жизнь в спутанный клубок фантазий и истин, неоднократно упоминает о заслугах юного Фрэнка в изучении истории Трои. …Еще до 1864 г. он [Фрэнк Калверт] отдал предпочтение Гиссарлыку. … Калверт понял, что курган имеет глубокое слоистое строение, но раскопки требуемых масштабов ему не по карману. … Вся слава была оставлена Генриху Шлиману» [1, с. 65-68].

Эта несправедливость господствует в исторической науке. Почет и слава редко достаются людям, которые трудятся бок о бок с «великими». И вот, что любопытно, этих самых «великих» зачастую не в чем упрекнуть: несправедливость совершается историками, а не участниками событий. Вина Шлимана заключается в другом: если бы этот «великий археолог» побольше прислушивался к советам Калверта, он бы не уничтожил столько исходного археологического материала.

Данная фотография взята из книги Майкла Вуда [1], который утверждает, что открытие Трои принадлежит, собственно, не Шлиману, а британскому археологу Калверту. Просто у Шлимана нашлись деньги, чтобы нанять рабочих на раскопки Гиссарлыкского холма. Подпись под этой фотографией Вуд сделал такую: «Сидит Шлиман, Дёрпфельд держит руку у него на плече. Фрэнк Калверт, приведший Шлимана к месту раскопок Трои, стоит справа. Фотография сделана во время последнего сезона раскопок под руководством Шлимана» [1, фото 1-12].

Выдающийся археолог Карл Блеген, стоящий в одном ряду со Шлиманом и Дёрпфельд, со слезами на глазах пытался оправдать своего кумира: «Справедливым будет напомнить, что до 1876 года очень мало кто на самом деле знал (если вообще были такие люди), как правильно выполнять подобные работы. Тогда не существовало науки археологии в нынешнем понимании этого слова, и, вероятно, более поднаторевшего в полевых археологических работах человека, чем Шлиман, тоже не было. Поначалу археологические экспедиции мало чем отличались от узаконенного грабежа — ведь задача экспедиции сводилась к тому, чтобы найти интересные древние предметы и вывезти их для демонстрации в музее. Внимания на то, что окружало эти предметы, практически не обращалось. Стратиграфический метод исследования только зарождался» [4, с. 25].

В ходе раскопок выяснилось, что Гиссарлык состоял из девяти культурных слоев; Шлиман называл их городами. Он решил, что Троя должна лежать в самом основании холма, т.е. быть городом I. Он сделал глубокий раскоп шириной 15 метров.

«Увидев, что самый нижний слой — Троя I — принес по большей части такие находки, как грубо обработанные камни, фрагменты костей, примитивную керамику и очень мало изделий из металла — главным образом из меди, — он заключил, что ошибался, приняв Первый город за гомеровскую Трою. Тогда он подумал, что Троя — это третий снизу слой — большей толщины и со следами сильного пожара. В нем он обнаружил материальные остатки значительно более высокоразвитого общества. В частности, там были найдены многочисленные изделия из золота, серебра, меди или бронзы, в том числе богатый клад царского оружия, сосудов и украшений» [4, с. 27].

Три выдающихся археолога, работавших на раскопках гомеровской Трои. Генрих Шлиман начал работы в 1871 году. В 1883 году к нему присоединился Вильгельм Дёрпфельд, который по просьбе жены Шлимана, Софьи, продолжил раскопки в 1893/94 гг. С 1932 по 1938 год на этом же месте работал Карл Блеген.

И лишь спустя 20 лет, т.е. уже после смерти Шлимана, Дёрпфельд доказал, что гомеровской Троей был город VI, который Шлиман почти целиком выбросил в мусорные отвалы. Таким образом, «отец археологии», как часто называют Шлимана, нашел не «клад Приама», а некую коллекцию предметов, принадлежащих разным эпохам, растянувшимся во времени на две тысячи лет. Сказка о кладе троянского царя была невинным литературным приукрашиванием, к которому так легко прибегал Шлиман в своих книгах и дневниках.

Мавзолей Шлимана на Первом кладбище в Афинах. Он скончался в Неаполе 26 декабря 1890 года.

В общей сложности Шлиман и Дёрпфельд с 1871 по 1894 год провели на раскопках Трои девять сезонов. Еще семь сезонов, с 1932 по 1938 год, на этом же месте работала группа археологов под руководством Карла Блегена. Последний насчитал уже 46 культурных слоев (о его научных достижениях читайте в книге [4]). В отличие от Шлимана и Борхардта, которые обманывали местные власти, все найденные предметы Блеген безвозмездно передал музеям Стамбула и Чанаккале.

Спустя полвека, т.е. начиная с 1988 года, в Трое возобновились археологические работы на постоянной основе. Сначала в международную группу, возглавляемую Манфредом Корфманом, входили турецкие, немецкие и американские специалисты. Позже эта группа увеличилась, например, в 2004 году в исследованиях Трои было занято около четырехсот ученых из двадцати стран при постоянном участии местных археологов (от 50 до 100 человек). Археологические открытия они обсуждают на страницах специального журнала, а теперь еще и на своем сайте в Интернете.

Троя: макет застройки вершины Гиссарлыкского холма
эпохи царствования Приама.

Разумеется, методы, которые используются в современных археологических раскопках, невозможно сравнивать с методами Шлимана. Уже Дёрпфельд и Блеген использовали вполне научно-обоснованный подход в своих археологических поисках. Но Борхардт пошел по иному, авантюристическому пути, который нельзя сравнить даже с подходом Шлимана.

Тот составил «клад Приама» всё же из подлинных артефактов, хотя и принадлежащих различным культурным слоям. Борхардт же, сочинив легенду об обнаружении им клада на месте мастерской Тутмоса, изготавливал фальшивые артефакты и продавал их различным музеям. И только потому, что его подделки приносят сегодня немалые барыши, директора музеев не спешат расстаться с ними и всячески поддерживают миф об удивительном искусстве Амарны.

Изменение направления исследования с немецкого на французский

Итак, из предыдущего подраздела мы узнали, какими флюидами была пропитана атмосфера немецкой археологии. Если характеризовать ее ключевыми именами, ими будут Шлиман, Дёрпфельд, кайзер Вильгельм II, которые, однако, затрагивали Трою и до-греческую цивилизацию, обосновавшуюся на острове Крит, но не Египет или, конкретно, Амарну, где якобы был найден бюст Нефертити-3.

Да, действительно, до или после Первой мировой войны Симон подарил кайзеру Вильгельму II бюст Нефертити-3W, совершив тем самым некое обманное движение, для всех тех, кто интересуется «Одиссеей Нефертити». Но больших последствий для него и Борхардта оно не имело, поскольку император Германии слишком сильно был увлечен своим «Ахиллионом» и археологическими раскопками на острове Корфу. В его мозгу жил образ страшной Горгоны, для прекрасной египетской царицы там просто не находилось места.

Чтобы продолжить расследование в отношении бюста Нефертити-3, нам нужно уйти с греческого азимута поиска, поскольку он исчерпал себя; никакой новой полезной для нас информации мы здесь не найдем. А вот на египетском направлении нам откроются другие ключевые имена: герцог Иоганн-Георг (Johann Georg, 1869 — 1938, брат короля Саксонии) и Карл Рихард Лепсиус (Karl Richard Lepsius, 1810 — 1884) — немецкий египтолог, который совершил большую экспедицию по Египту. Далее нужно будет назвать немца Генриха Бругша (Heinrich Brugsch, 1827 — 1894), а также двух знаменитых французов: Огюста Мариетта (Auguste Mariette, 1821 — 1881) и Гастона Масперо (Gaston Maspero, 1846 — 1916).

К моменту, когда Симон и Борхардт задумали свою амарнскую аферу с мифической мастерской Тутмоса, Лепсиус уже умер, но герцог Саксонский был в полном здравии и кипел необузданной энергией собирателя египетских древностей. Из ранее рассказанного (см. Вердикт о подлинности бюста Нефертити вынес консилиум врачей), мы уже знаем, что пути Борхардта и герцога Иоганна-Георга пересеклись в Амарне 6 декабря 1912 года, т.е. как раз тогда, когда в песке на глубине всего-то полуметра был откопан бюст Нефертити-3, чему была свидетельницей герцогиня Мария Иммакула. Детали этого удивительного совпадения мы еще проанализируем, но не раньше, чем изучим события, связанные с возникновением египтологии как науки.

Помня о социально-психологическом подходе, мы попытаемся доказать, что отцом египтологии нужно признать английского врача по профессии и физика по призванию Томаса Юнга (Thomas Young, 1773 — 1829). Человек, который что-то слышал о египтологии, тут же может возразить. Если отцом археологии считается немец Генрих Шлиман (1822 — 1890), то отцом египтологии нужно признавать Жана-Франсуа Шампольона (Jean-François Champollion, 1790 — 1832), но никак не названного нами англичанина.

Правильно, так думает большинство образованных людей. Они также полагают, что Ньютон открыл три закона, названные его именем, и всемирный закон тяготения, а также заложил основы интегрально-дифференциального исчисления. Но серьезные историки науки прекрасно осведомлены, что относительно классической механики «отцовство» Ньютона находится под большим вопросом. И, вообще, ситуация с родоначальниками тех или иных теорий чаще всего весьма неоднозначная.

Томас Юнг (1773 — 1829) — выдающийся английский физик, астроном и востоковед, который все эти увлечения совмещал с профессией практикующего врача. Геттингенский медицинский институт, особый интерес проявлял к офтальмологии и физиологии зрения, на эту тему написал несколько статей. Мировую известность ему принесла волновая теория света, созданная в 1800 году, которая шла вразрез с корпускулярной теорией Ньютона. С ее помощью он смог объяснить явления интерференции (1792) и дифракции (1804), в частности, понять природу так называемых колец Ньютона. Он догадался, почему мыльные пузыри окрашены в радужные цвета, и первым рассчитал длину световой волны. В 1807 году он создал трехцветную теорию зрения, которая была забыта и позже переоткрыта Гельмгольцем. С детства увлекался языкознанием, выучил множество языков (преимущественно восточных). В Англии его считают родоначальником египтологии, но во Франции и некоторых других странах, например в России, он таковым не признается.

Так вот, дорогой читатель, еще не знакомый с нашим скептическим подходом, Шампольон является таким же отцом египтологии, как Эйнштейн — отцом атомной бомбы. Здесь мы имеем дело с очередным широко распространенным мифом, возникшим в результате социально-психологической обработки общественного мнения. Этот миф сформировался в первой половине XIX века в результате ожесточенной полемики между английскими и французскими учеными.

Как это часто бывает, победа досталась не тем, кто ее больше всего заслуживал, а тем, кто больше всего кричал и кому улыбнулась Фортуна, т.е. в силу каких-то случайных или не относящихся к делу обстоятельств, подыгравших в данном случае французской стороне.

Тут надо также помнить, что когда речь заходит о национальных приоритетах, объективности не жди — обе стороны пойдут на крайние меры, чтобы доказать свое первенство в открытии того или иного учения. Нужен третейский суд, который, зачастую, из каких-нибудь своих политических соображений оказывается крайне необъективным. Так, в частности, повели себя советские историки, о чём поговорим позже.

Жан-Франсуа Шампольон (1790 — 1832) — соперник Томаса Юнга за право называться отцом-основателем египтологии. В нем не было ничего от естествоиспытателя. Физику и математику он совершенно не знал. Хуже всего ему давались арифметические действия, из-за чего он плохо учился в школе. Этот широко распространенный портрет нарисовал художник Leon Cogniet спустя два года после смерти французского египтолога. Насколько точно он воспроизводит его черты, нам неизвестно. Ниже приведены портреты, которые заметно отличаются от этого.

Всем понятно, что большое дело не возникает на голом месте. Для какого-то одного провозглашенного отца-основателя всегда отыщется добрая дюжина предшественников. Но в длинной череде высказанных ими правильных и неправильных идей, рождается утверждение — тоже еще очень сырое и коряво сформулированное — после которого, однако, наступает качественный перелом. Вдруг написанная одним из ученых работа попадает в центр внимания научного сообщества. Кто-то воспринимает ее целиком, кто-то критикует, но высказанная в ней основная идея сохраняется и дает толчок для развития большой научной теории.

Вот такую качественно новую идею первым провозгласил Томас Юнг сначала относительно только двух царских имен, написанных египетскими иероглифами. Впоследствии Жан-Франсуа Шампольон стал усиленно ее критиковать, но никогда не отказывался от нее полностью. Напротив, сформулированный Юнгом принцип он почти целиком принял и применил к другим царским именам, тем самым, уточнив звуковой принцип иероглифов и расширив исходный фонетический алфавит Юнга. Тем не менее, победа была присуждена Шампольону, и нам теперь нужно понять, почему до сих пор торжествует эта несправедливость.

Портрет Ж.-Ф. Шампольона, нарисованный около 1828/9 года. Данный рисунок сделан художником с натуры во время путешествия французского египтолога в Нубию и Египет.

Свои разъяснения начнем с напоминания того, что всякий социально-психологический подход к проблеме имеет субъективный и объективный аспекты. К субъективным факторам нужно отнести исключительную энергию, с которой доказывалось первенство французов, прежде всего, со стороны самого Жана-Франсуа Шампольона, затем, его старшего брата, Жака-Жозефа Шампольона-Фижака, приближенного к императору Наполеону I, и, наконец, авторитетнейшего физика, знаменитого историка и популяризатора науки, Франсуа Араго, который высоко оценил заслуги Юнга в области физики и сильно недооценил его вклад в египтологию, поскольку сам до конца не разобрался в ней.

Субъективный фактор с английской стороны был, собственно, один — чрезвычайная скромность Томаса Юнга. Он тихо скончался в Лондоне 10 мая 1829 года, что можно отнести уже к объективным факторам. Шампольон умер еще молодым в 1832 году. На его пышных похоронах присутствовал свет европейской науки: его знаменитый учитель Сильвестр де Саси (Silvestre de Sacy, 1758 — 1838), который, однако, его не любил и позже мы узнаем за что, упомянутый выше Франсуа Араго и от Германии прославленный исследователь Александр фон Гумбольдт. Все они говорили о безвременной кончине выдающегося французского египтолога. Об англичанине тогда, конечно, никто не вспомнил.

В том же 1832 году Араго написал обширное жизнеописание «Томас Юнг», вошедшее во второй том его трехтомника «Биографии знаменитых астрономов, физиков и геометров» [9]. В 4-м разделе «Иероглифы египетские. История первого их объяснения» он доказывал, что этот удачливый в физике англичанин занял лишь второе место после талантливого француза, что было несомненной ошибкой. Однако эта позиция в споре о первенстве в египтологии продержалась вплоть до кончины Араго, произошедшая в 1853 году. До этого никто в Европе серьезно не отстаивал противоположную точку зрения.

Но вот в 1855 году англичане, наконец, публикуют документы, в том числе переписку Юнга с Шампольоном, его учителем Сильвестром де Саси и третьим претендентом на первенство, шведским дипломатом и одновременно прекрасным лингвистом-египтологом, Давидом Окербладом (David Åkerblad, 1795 — 1819). Данная публикация представляла собой третий том «Разных работ» Юнга, изданный под общей редакцией Джорджа Пикока (George Peacock) [10]. Но для третьего тома подборку документов и комментарий к ним осуществил Джон Лейч (John Leitch), который целенаправленно доказывал, что именно Юнга нужно признать родоначальником египтологии.

Однако все его усилия оказались напрасными; он опоздал, по крайней мере, на три десятилетия. К середине 19-го столетия миф о родоначальнике египтологии уже сформировался, одеревенел и пошел гулять по свету абсолютно независимо от мнения отдельных ученых. Между тем, научный мир интересовали совершенно другие проблемы египтологии, в частности, связанные с достижениями двух немцев, Лепсиуса и Бругша (первый учился у де Саси) и двух французов, Мариетта и Масперо — все четыре читали иероглифы уже по словарю Шампольона, внося в него свои собственные дополнения и изменения.

Выдающиеся английские археологи, например, Уилкинсон и Питри, работали в Египте, но были далеки от лингвистических проблем в области египтологии. Англичане-египтологи, может быть, и считали Юнга основателем иероглифической лингвистики, однако никто из них открыто не решился ломать сложившиеся стереотипы, которые позже уже не касались напрямую актуальных проблем египтологии. Нам же, историкам науки, исправлять подобные ошибки — просто вменено в обязанность. Данная тема далека от решения проблемы о подлинности портретов Нефертити, поэтому она вынесена в самостоятельный раздел:

Томас Юнг — отец египтологии.
Необоснованные претензии на эту роль Шампольона

---

1. Вуд, Майкл. Троя: В поисках Троянской войны /пер. с англ. Виктора Шарапова — М.: СТОЛИЦА-ПРИНТ, 2007. — 400 с. http://www.sno.pro1.ru/lib/vud/vud.pdf.
2. Неверов, Олег. Генрих Шлиман и его Троянские древности / "Наше Наследие" № 79-80 2006 / http://www.nasledie-rus.ru/
3. Александропулос, Папас. Шлиман / «Караван историй», октябрь 1999 / http://www.allabout.ru/a14428.htmlю
4. Блеген, Карл. Троя и троянцы. Боги и герои города-призрака. — М.: Центрполиграф, 2002. / Русский перевод книги: Blegen, Carl W. Troy and the Trojans, 1963.
5. Вильгельм II. События и люди 1878—1918, Минске: Харвест, 2003. / Wilhelm II. Ereignisse und Gestalten aus den Jahren 1878—1918, K. F. Koehler, Leipzig und Berlin 1922.
6. Michaela Blankart. Das "Achilleion" auf Korfu. 6a. Gorgokop. Collectie: Huis Doorn. http://www.rmo.nl Йорг Михаэль Хеннеберг о Вильгельме II и Ахиллионе. http://www.preussen.de.
7. Одиссея Нефертити, Nefertiti’s Odyssey. Фильм снят студией ZDF при участии National Geographic Channel (Copyright ZDF 2007).
8a. http://sceptic-ratio.narod.ru/ps/Anna1.htm (подраздел III).
8b. http://sceptic-ratio.narod.ru/ps/Anna1.htm (подраздел I).
8c. http://sceptic-ratio.narod.ru/ps/pravda_12.htm (подраздел 12).
9. Араго, Ф. Биографии знаменитых астрономов, физиков и геометров. —Москва-Ижевск, 2000.
10. Thomas Young, M.D., F.E.S., &c, and one of the eight foreign associates of the National Institute of France. Miscellaneous Works (of the late). Volume III., Hieroglyphical Essays and Correspondence. Edited by John Leitch. London: John Murray, Albemarle Street. 1855.