Мифы и философия
О. Е. Акимов
12. Древний Восток и современный Запад
Современная физика тесно слилась с мифологией Древнего Востока. Кто слышит об этом впервые, тот сильно отстал от «достижений» естествознания, которые произошли за последние два-три десятка лет. На этот счет возникла богатая субкультура, в рамках которой появилась обширная литература, например: «Дао физики» (1975) и «Поворотный пункт» (1982) Фритьофа Капры, «Медиум, мистик и физик» (1974) Лоренса Лешана, «Рефлексивная Вселенная» (1976) и «Геометрия смысла» (1976) Артура Янга, «Выслеживание дикого маятника» (1977) Итцака Бентова, «Мастера танца У-Ли» (1979) Гарри Зукава, «Наука о разуме: азбука физики сознания» (1979) Ника Герберта, «Квантовый скачок» (1981) Фреда Вольфа и др.
Основная мысль перечисленных здесь книг примерно такая — всеобъемлющая теория материи должна включать в себя сознание как неотъемлемую и наиважнейшую часть. Так, скромный объектный наблюдатель, фигурирующий в первых теориях 10 — 30-х гг. прошлого века, трансформировался в неусыпное око релятивиста-метанаблюдателя 50 — 60-х гг., для которого антропный принцип сделался таким же мощным эпистемологическим приемом, как и эйнштейновский принцип относительности; в 70 — 80-е гг. произошла дальнейшая деградация физики, которая пошла не просто путем позитивистских спекуляций в духе Пуанкаре и Маха, т.е. западным путем, а самым мистическим путем Дао, т.е. древним восточным путем.
На Западе установилась мнение, что на Востоке в стародавние времена сплошь господствовало мистическая и религиозное мировоззрение. В представлении многих современных физиков бытует мнение, что ум китайца или индийца мог размышлять только в «непрерывных» или «струящихся» категориях. Они утверждают, что «Перемены» — так именуется одна из самых древних книг на земле — лучше всего подходит для толкования и понимания физики XX века.
На это нужно сказать, во-первых, древнекитайская философия, вообще, и «Книга Перемен», в частности, никакого особого мистицизма не несет. Напротив, конфуцианство, продуктом которого была эта книга, является вполне светским взглядом на окружающий древнего китайца мир. Во-вторых, будет ошибкой думать, что китайцы мыслили только в «текучих» и «непрерывных» категориях. Голова восточного человека устроена так же, как и голова западного человека: кто-то (даосы, в частности) мыслят преимущественно динамичными и континуальными категориями, а кто-то (конфуцианцы) — статическими структурами.
Непрерывный поток быстро текущих вещей китайцы стремились профильтровать через систему интеллектуальных мембран, которые имеют дискретные ячейки различного «размера». Им не был чужд основной конструктивный механизм, действующий в естествознании, — проецирование. Другой вопрос, что этот важный эпистемологический прием применялся больше к качественным, чем к количественным понятиям, поэтому китайская мысль не вышла на развитую геометрическую и механическую науку.
Остановка в развитии восточной науки связана с явлением, которое называется теоретическим резонансом. Изолированность восточных стран создала условия для возникновения автоколебаний понятий и представлений, которые, многократно отражаясь и усиливаясь от стенок этого резонатора, дала качественные, гомоморфные моды, но не изоморфные, количественные модели природных явлений.
Подобно делению, существующему в античной Греции, на математиков и акусматиков, атомистов и элементников, в Китае существовали две школы, соответствующие конструктивному и феноменологическому духу: конфуцианство (лат. confucionism, кит. жу цзя — школа ученых-интеллектуалов) и даосизм (лат. taosism, кит. дао цзя — школа дао и дао цзяо — почитание дао — религиозный уклон внутри школы Дао, редуцированное Тео — Бог).
Эти два течения китайской мысли развивались более или менее самостоятельно. Первая школа была открытой, светской и привилегированной, исповедовала упорядочение всех интеллектуально-эстетических и жизненных (личностных, семейных, общественных) форм. Вторая школа была более закрытой, религиозно-мистической, к ней примыкали в основном низшие слои китайского общества, а главное она отрицала ритуальный образ жизни, и пропагандировала естественный путь (прямой перевод слова дао), отвергала различного рода условности в мышлении и поведении. Самой важной (во всяком случае, для нас) чертой учения даосов было то, что они придерживались принципа неделимости бытия, сокровенного единения себя с природой, отсюда проистекали их естественность и неделимость.
Даосская школа исповедовала отшельнический образ жизни; наблюдая явления природы, даос, кажется, должен был оказаться ближе к ученому-натуралисту, однако созерцательный образ жизни привел его к мистической феноменологии, которая далека от настоящей науки. Оказавшись в затворничестве, без общения, всецело полагаясь на свою интуицию, даосы постепенно превратились в субъективистов, которые мало интересовались окружающим их миром и всецело сосредотачивались внутрь своего сознания. Переживая свои личные иррациональные ощущения, они были абсолютно невосприимчивы к рациональным методам познания мира.
Конфуцианская школа, напротив, культивировала философию разумного общественного устройства, опирающегося на давнюю традицию уважительных семейных отношений. Наряду с почитанием культурно-художественных ценностей и общественных традиций, конфуцианцы бережно хранили и старательно преумножали знания по математике, астрономии, метрологии, медицине, земледелию, инженерному строительству. Однако содержательная культурно-интеллектуальная деятельность конфуцианцев с самого начала была сопряжена с государственно-чиновничьей службой. Отсюда их мелочная регламентация, которая, однако, уживалась с возвышенными художественными устремлениями. Высокие достижения в области математики и наблюдательной астрономии удивительным образом сочетались с примитивной практикой гадания. Наука и знания текущей повседневной жизни здесь ценились одинаково.
В итоге, в Китае исторически сложилась не совсем благоприятная ситуация для развития серьезного естествознания. Конфуцианцы, высшие интеллектуальные силы, оказались заняты главным образом эстетическим и этическим воспитанием населения, вопросами государственного, общественного и семейного устройства. Науки о природе были отданы на откуп даосам, неимущим простолюдинам, лишенным полноценного образования. И хотя на протяжении долгой истории развития китайской культуры между конфуцианцами и даосами не раз и не два происходил обмен конструктивными и феноменологическими идеями, он тем не менее не привел к сколько-нибудь заметному (на фоне достижений западной культуры) прогрессу рациональных элементов в естествознании. В замкнутой резонансной системе, каковой являлось китайское общество, формализм и субъективизм победил.
При ознакомлении с идеями, заложенными в Книге Перемен, читатель должен иметь в виду, что деградация современной физики вполне отвечает уровню этого древнекитайского сочинения. Теоретическую позицию авангарда нынешних физиков прекрасно изложил Фритьофом Капри в своей книге «Дао физики». Анализом этого эпохального произведения мы уже занимались (см. "Дао физики" Фритьофа Капра ), здесь же мы продолжим рассмотрение его, но уже с точки зрения древнекитайской философии.
В Предисловии ко второму изданию Капра пишет, что «параллели между мировоззрениями физиков и мистиков» в наши дни становятся все более очевидны, что для преодоления возникающих в современной физики проблем нужно стремиться использовать «интуитивно-созерцательный подход, характерный для духовных и философских учений Востока». «Теперь, — продолжает он, — когда восточная философия стала интересовать достаточно большое число людей, а медитация уже не является объектом насмешек и подозрений, ученые тоже начали воспринимать мистицизм всерьез».
Долгое, слишком долгое время, по мнению Капра, в нашем обществе господствовало мужское, рациональное начало ян, между тем Книга Пермен учит, что «ян, достигнув пика своего развития, отступает перед лицом инь». Это время наступило: довольно терпеть положение, когда огромное число ученых работает на военно-промышленный комплекс, вершиной достижения силы ян явилось изобретение и изготовление атомной бомбы.
Хватит! Сегодня повсюду и прежде всего в естествознании, считает Капра, должно доминировать женское, иррациональное начало — инь. Симптомы этого он видит в ныне процветающем феминизме, а также в возросшем интересе к экологическим и здравоохранительным проблемам.
Мы отдавали предпочтение анализу, а нужно было синтезу; рассудочное познание преобладало над интуитивным, наука довлела над религией и т.д. Такое положение вещей необходимо радикальным образом изменить, считает Капра, поскольку «односторонность развития дошла до опасных пределов, и привела к социальному, экономическому, моральному и духовному кризису». Именно соединение «современной физики и восточных мистических учений» есть «еще один шаг к выработке нового взгляда на действительность».
Автор уверяет нас, что «классические представления об объективном характере науки устарели», ему стало отчетливо видно, что объективные структуры окружающего нас мира «тесно связаны с паттернами их мышления — концепциями, мыслями, системой ценностей».
Модное словцо pattern переводится как образец, шаблон, узор с обязательным присутствием ментальности, причем с креном в сторону спонтанности, мимолетности и динамизма. Паттерны, с одной стороны, субъективны, так как их носителями являются индивиды, познающие мир, с другой стороны, объективны, так как через паттерны разум различных люди объединен с единым космическим разумом, в который верят современные релятивисты.
В этом смысле паттерн напоминает архетип Юнга. Триграммы и гексаграммы Книги Перемен — это космические архетипы, представляющие собой паттерны Дао, распространяющие свою власть на природу, социальную и семейную жизнь. Древневосточный прорицатель-гадальщик на основе толкования гексаграмм предоставляет решение проблем текущего дня — как нужно вести себя в той или иной конкретной жизненной ситуации вопрошателю. Современный физик-теоретик на основе толкования формул релятивистской и квантовой физики, играющих роль космических паттернов, занимаются ровно такими же спекулятивными прогнозами на будущее.
Что особенно радует Капра так это то, что «параллели с восточными мистическими учениями обнаруживаются не только в физике, но и в биологии, психологии и других науках», в частности, «подход с позиций теории систем значительно усиливает параллели между современной физикой и восточным мистицизмом». В его второй книге «Поворотный пункт» «ассматриваются представления о свободе воли, смерти, сущности жизни, мышления, сознания и развития. Принципиальное сходство этих представлений, описанных в терминах теории систем, с соответствующими положениями восточного мистицизма, убедительно свидетельствует в пользу моего утверждения о том, что философия мистических традиций, или "неувядающая философия" — это наиболее последовательное философское обоснование современных научных теорий».
Фритьоф Капра монограммы Книги Перемен трактуют как поток мирового сознания, архетипы или паттерны вечного текущего Дао. Это напоминаем ему ситуацию, создавшуюся в квантовой механике, где нельзя точно сказать, с чем мы имеем дело — с частицей или волной. Капра опирается на теорию S-матриц Гейзенберга, созданную им в еще 1943 году. С помощью этих матриц в квантовой механике описывают амплитуда вероятности рассеяния элементарных частиц в силовом поле, обладающем обычно центром симметрии. В качестве центрально-симметричного силового поля может выступать ион или адрон, например, протон, а в роли рассеиваемых частиц — электроны. Из-за несовершенства феноменологических представлений в квантовой механике сохраняется корпускулярно-волновой дуализм, который позволяет спекулировать на физических характеристиках. В главе 17 «Модели перемен» Капра пишет:
«Одно из важнейших нововведений теории S-матрицы заключается в том, что она переносит акценты с объектов на события; предмет ее интереса составляют, таким образом, не частицы, а реакции между ними. Такое смещение акцентов вытекает из положений квантовой теории и теории относительности. С одной стороны, квантовая теория утверждает, что субатомная частица может рассматриваться только в качестве проявления взаимодействия различными процессами измерения. Она представляет собой не изолированный объект, а своего рода происшествие, или событие, которое особенным образом реализует связь между двумя другими событиями. По словам Гейзенберга:По мнению Капра, в Книге Перемен, мы также имеем дело не с объектами, а скорее с процессами. Это позволяет спроецировать квантово-механические процессы рассеяния, описываемые S-матрицой, на Дао-поток. В действительности же, перед нами акт сотворения очередного мифа, при котором смутный процесс рассеяния частиц моделируется ясными графическими символами древней книги. Современный физик, тоскуя по определенности, которую он никак не мог обнаружить в формуле для интенсивности пучка рассеяния, пришел к триграммам и гексаграммам, оказавшимися для него более понятными и детерминированными."[В современной физике] мир делится не на различные группы объектов, а на различные группы взаимоотношений... Единственное, что поддается выделению, — это тип взаимоотношений, имеющих особенно важное значение для того или иного явления... Мир, таким образом, представляется нам в виде сложного переплетения событий, в котором различные разновидности взаимодействий могут чередоваться друг с другом, накладываться или сочетаться друг с другом, определяя посредством этого текстуру целого".
С другой стороны, теория относительности побуждает нас говорить о частицах в терминах пространства-времени, понимая их как четырехмерные паттерны — не столько объекты, сколько процессы. S-матричный подход объединяет обе эти точки зрения. Используя четырехмерный математический формализм теории относительности, такой подход описывает все свойства адронов в форме реакций (или, что более точно, в терминах вероятностей реакций), устанавливая, таким образом, тесную взаимосвязь между частицами и процессами. В каждой реакции принимают участие различные частицы, которые связывают ее с остальными реакциями, формируя единую сеть процессов» [1, с. 234 — 235].
С помощью монограмм древнекитайский провидец мог предсказать то или иное событие лишь с некоторой долей вероятности. Этот последний термин навел Капри на мысль об амплитуде вероятности волны-частицы: его осенил догадка, что теоретик наших дней, в сущности, находится в точно таком же положении, что и древнекитайский оракул.
«В И цзин — многократно напоминает он свою главную мысль, — триграммы и гексаграммы представляют те паттерны Дао, которые порождаются динамическим чередованием инь и ян в различных ситуациях, как в космосе, так и в жизни людей. Эти ситуации бесконечного протекания и видоизменения. Все вещи в этом мире подвержены изменчивости и текучести. То же самое характерно и для их символических изображений — триграмм и гексаграмм. Последние постоянно пребывают в состоянии преобразования и становления: одна фигура перетекает в другую, сплошные линии прогибаются и разрываются пополам, а два фрагмента разорванной линии стремятся сблизиться и срастись друг с другом. И цзин, с ее учением о динамических паттернах, порождаемых изменениями и преобразованиями, представляет собой наиболее близкую аналогию восточного мышления и теории S-матрицы. Обе эти системы взглядов уделяют первоочередное внимание процессам, а не объектам. В теории S-матрицы в качестве процессов выступают реакции частиц, лежащие в основе всех явлений мира адронов. В И цзин процессы носят название "перемен" и рассматриваются в качестве понятия, необходимого для описания и объяснения всех явлений природы...Далее Капра напоминает о существовании симметричных графов или, по его терминологии, паттернов, которые образуются из элементарных частиц благодаря их кварковому строению, в частности, он особенно радуется мезонному октету. Сходство ситуации в квантовой теории и в И цзин для него очевидно. Наиболее удивительным фактом является то, пишет он, «что и современная физика, и древняя китайская философия сходятся в том, что перемены и преобразования представляют собой первичный аспект природы, а структуры и симметрии, порожденные переменами, рассматривают как нечто вторичное».Перемены — это не фундаментальный закон, которому должны подчиняться все явления физического мира, а скорее, — если говорить словами Гельмута Вильгельма — "внутренняя тенденция, согласно которой, всякое развитие происходит естественным и спонтанным образом". То же самое можно сказать и о "переменах", свойственных миру частиц. Эти перемены тоже являются воплощением внутренне присущих частицам тенденций, выражающихся в теории S-матрицы в терминах вероятностных характеристик реакций. Изменения в мире адронов порождают структуры и симметричные паттерны, которые могут быть символически изображены в виде каналов реакций. Физика не склонна придавать фундаментальное значение ни этим структурам, ни их симметрии, воспринимая их как логическое следствие динамической природы частиц из их тенденции к преобразованиям и изменениям. В И цзин мы тоже имеем дело с порождениями перемен — особыми структурами, триграммами и гексаграммами, которые, как и каналы частиц, представляют собой символические изображения возможных направлений перемен. Если каналы реакции наполнены течением энергии, то между линиями из которых состоят гексаграммы, струится поток "перемен": "Изменение, безостановочное движение, Текущее по шести пустым местам, Поднимающееся и опускающееся без четкой закономерности, Действуют здесь лишь перемены"» [1, с. 248 — 251].
В атомном мире состояния частиц мало что значат, главное их квантовые переходы с одного энергетического уровня на другой. Частицы не покоятся в вершинах графа-паттерна, а постоянно движутся по каким-либо ребрам, причем для одной и той же частицы в одно и то же время движение от вершины A к вершине B осуществляется с вероятностью P(AB), а от B к A — с вероятностью P(BA). Этот факт, по мнению Капра, является верным доказательством мистического характера окружающей нас действительности.
Книга «Дао физики» является превосходным доказательством того, как физическая теория, лишенная отчетливых пространственных моделей и наглядных представлений, моментально скатывается к мистицизму и мифотворчеству. Рационально мыслящие физики, пользуясь квантовой механикой, испытывают определенный дискомфорт. Их настораживает «нефизичность» ее математического аппарата. Зато физики в духе Капра получают от нее полное удовлетворение, так как оказываются в мире близких им призраков. Таким образом, формулы, позволяющие более или менее точно вычислить вероятности квантовых переходов, не обезопасили ее от нашествия магистров оккультных наук. Наоборот, они как раз и были созданы для вызова духа Фу Си, автора И цзин.
Любопытно узнать мнение о Книге Перемен известного швейцарского психолога Карла Юнга, который считал, что:
«Это произведение, пожалуй, как никакое другое воплощает дух китайской культуры; ведь недаром лучшие умы Китая в течение тысячелетий принимали участие в работе над ним и вносили в него свою лепту. Вопреки своему баснословному возрасту, оно так никогда и не устарело, а все еще живет и приносит свои плоды, по меньшей мере для тех, кто понимают в нем толк» [2, с. 81].Юнг прекрасно чувствовал «ненаучность» этой книги, почему и приписывал ей сверхъестественную силу, думая, что она должна нести некий «свет с Востока», который нужен «для врачевания нашего духовного ничтожества». Он надеялся, что она будет полезна тем, кому «научная специализация и рационалистический интеллектуализм вконец опостылели». Сам он немало способствовал, чтобы она появилась на Западе. В предисловие к ее английскому переводу он писал: «Мне пришло в голову как бы персонифицировать И цзин и обратиться к книге с просьбой оценить мое намерение представить ее современным читателям» [2, с. 87]. В ответ на это книга «откликнулась» с одобрением.Свое предисловие он писал, когда ему было под восемьдесят, но за двадцать лет до этого он пользовался книгой в качестве руководства по практике гадания. Вообще, он довольно серьезно относился к иррациональным и эзотерическим учениям, в частности, к таким, как астрология и алхимия (более подробно об этом читайте в разделе Мистицизм Юнга ).
Наличие мистики в сфере естествознания оправдывалось для него присутствием бессознательного в сфере научной психологии, но это только отчасти. Значительная же доля его интереса к таким «донаучным» проявлениям человеческой культуры объяснялось непосредственной верой в возможность предсказания, то есть в трансцендентную связь между психическими и физическими явлениями. Таким образом, сам Юнг в этом отношении однозначно является носителем мифологического сознания. Переживая за судьбу древнекитайской книги тайных заклинаний, сомневаясь в ее успехе на Западе, он постоянно подбрасывает три монетки и настойчиво пытается разгадать смысл случайно выпавших гексаграмм:
«Оказалось, что существуют постоянные связи между ситуацией, о которой вопрошается, и содержанием гексаграммы. Нужно признать это необычным; согласно общепринятым у нас представлениям, такое могло произойти лишь в результате случайного совпадения. Однако я вынужден отметить, что вопреки нашей вере в законы природы к понятию случайного мы относимся недостаточно серьезно. Сколько психологических явлений мы объясняем как "случайные", в то время как обладающий определенными знаниями ясно видит, что они не случайны!» [2, с. 81].На примере Юнга можно видеть, как современными высокообразованными людьми овладевает первобытное мифологическое сознание.«Хотя "буквальные" совпадения встречаются довольно часто, — пишет он, — однако они не преобладают. Чаще всего связь менее непосредственна, что еще в большей степени требует кредита доверия. Так происходит тогда, когда исходная психологическая ситуация не очень ясна, запутана или рассматривается односторонне. Именно тогда встречаются случаи, в которых можно увидеть более или менее символическую связь с гексаграммой, но лишь настолько, насколько вопрошающий вообще готов взглянуть на свою ситуацию с другой точки зрения. Я высказываюсь так осторожно потому, что не хочу, чтобы возникло впечатление о необходимости a tout prix [любой ценой] отыскивать здесь какую-то связь. Подобные штучки не стоят того, они лишь ведут к нездоровым ситуациям. Этот метод содержит в себе возможность любых спекуляций. Поэтому он не подходит духовно незрелым и инфантильным людям, настроенным исключительно на развлечение; он также не годится для людей рационалистического или интеллектуального типа.Как бы не относиться к этим замечаниям Юнга, для нас сейчас важна выдвинутая им идея параллелизма или синхронизма. Ее содержание можно оценивать вне зависимости от личных пристрастий конкретно рассматриваемого ученого, поскольку она является эмпирическим фактом. Суть ее состоит в следующем: всякое мифологическое (магическое, мистическое, эзотерическое) мышление пытается выстроить параллельные ряды явлений, взятых из физической и психической области, не подчиняющихся причинно-следственной связи. Если обнаружится каузальная связь, тут же накладывается категорический запрет на проведение параллелизма, поскольку в этом случае почва для мистицизма улетучивается и субъект, являющийся носителем мифологического сознания, теряет всякий интерес к анализу ситуации.В то же время он пригоден для людей медиативного и рефлексивного типа, любящих размышлять о том, что они делают, что с ними случается — это, впрочем, не имеет ничего общего с ипохондрическим самокопанием, которое является, скорее, болезненным злоупотреблением мышлением. И цзин не навязывает себя никакими доказательствами, не бахвалится своими результатами, никогда сама не идет навстречу — она, словно часть природы, ждет, когда ее откроют. Она не дарит никакого знания, никакого умения, и только для стремящихся к самопознанию, к мудрости мыслей и поступков она является самой подходящей книгой. И цзин ничего не обещает, поэтому не обязана выполнять обещания и ни в коем случае не ответственна за то, что кто-то делает из нее несоответствующие выводы. Использование этого метода требует некоторого интеллекта, а глупости, как известно, и так хватает» [2, с. 83 — 84].
Самыми надежными некаузальными свойствами обладают синхронные события, так как временная разность между явлениями оставляет все же почву для причинных отношений. В работе, посвященной памяти переводчика И цзин с китайского на английский язык Рихарда Вильхельма, Юнг пишет:
«Лежащая в основе практики И цзин функция (если можно так выразиться), по всей видимости, находится в острейшем противоречии с нашим западным научно-каузалистским мировоззрением. Иными словами, она крайне ненаучна, она просто противопоказана нашему научному суждению, а потому не поддается ему и остается непонятой.Если читатель не знал, откуда взялся в наш век компьютеров и телевизоров оккультизм, мистика, магия, хиромантия, астрологий и алхимия, то сейчас он получил прямой ответ: из философских исканий людей с эпистемологией Юнга, а также его предшественников и последователей. Они жили и будут жить всегда. Теперь посмотрим, что послужило проводником для его эзотерической философии.Наука И цзин покоится как раз не на каузальном принципе, а на до сих пор еще не имеющем названия (поскольку у нас он отсутствует) принципе, который я для начала обозначил как синхронический принцип. Мои занятия психологией бессознательных процессов уже много лет тому назад побудили меня обратиться к иному объяснительному принципу, поскольку каузальный принцип я счел недостаточным, чтобы объяснять некоторые особые явления психологии бессознательного. Прежде всего, я обнаружил, что есть параллельные психологические явления, между которыми просто невозможно установить каузальные отношения, но которые должны быть поставлены в иную событийную связь. Эта связь, как мне казалось, состоит главным образом в факте соотносительной одновременности, отсюда и выражение "синхронический".
Вероятно, время — вовсе не абстрактная величина, а, скорее, конкретный континуум, содержащий в себе качества, или определяющие условия, которые могут проявляться с соотносительной одновременностью в различных местах при почти не объяснимом каузально параллелизме, как, например, в случае одновременного появления идентичных мыслей, символов или психических состояний.
Другой пример дает установленное Вильхельмом хронологическое совпадение китайских и европейских эпох стиля, которые не могут соотноситься друг с другом каузально. Примером синхронизма большого масштаба могла бы быть астрология, если бы она располагала абсолютно достоверными результатами. Но все же имеются по меньшей мере некоторые достоверные и подтвержденные большим количеством статистических данных факты, которые делают астрологическую постановку вопроса достойной философского рассмотрения. (Психологического признания она заслуживает, разумеется, безоговорочно, поскольку представляет собой вершину всех психологических знаний древности).
Строящееся на синхроническом принципе мышление, достигающее своей вершины в И цзин, есть чистейшее выражение китайского мышления вообще. У нас это мышление исчезло из истории философии со времени Гераклита, пока мы вновь не услышали его дальнее эхо у Лейбница. Однако оно не угасло в промежутке [имеется в виду эпоха Средневековья], а продолжало жить в двойном свете астрологической и алхимической спекуляции. Вот здесь И цзин затрагивает в нас то, что нужно развивать. Оккультизм переживает в наши дни такой ренессанс, какого еще не было» [3, с. 82 — 85].
Античные и Средневековые мистики спекулировали на пространстве, размещая рай, ад, богов, чудищ и прочих продуктов мистического сознания, высоко в небо, глубоко под землю, в густых лесах или камышовых зарослях болот. Наш же психолог прибегнул к самой модной у релятивистов категории и, вместе с тем, к самому нематериальному и неуловимому понятию, — времени. Для Юнга оно превратилось в материальный носитель, создающий условия одновременного появления в разных местах схожих психических состояний и символов.
Но что произошло на самом деле? Современная мистическая психология образовала своеобразный зеркальный резонатор, в котором возникла реминисценция психологических и релятивистских образов, где всё слилось в одном мощном резонансном сгустке близких понятий, проговоренных Эйнштейном и Юнгом, — нарушение одновременности, коллективное бессознательное, кривизна пространства, архетип, обратный ход времени, трансперсональные переживания, парадокс братьев-близнецов. Эта «каша» характерна для мифологического сознания, ею мы кормимся, когда читаем И цзин, а также иррационалистские трактаты релятивистов и психоаналитиков.
«...Трансперсональные переживания, — пишет другой известный в нашей стране психолог, Станислав Гроф, — часто имеют глубокую смысловую связь с паттернами событий во внешнем мире, которую не объяснить в терминах линейной причинности. Карл Густав Юнг наблюдал в своей клинической практике много таких потрясающих совпадений; для их объяснения он постулировал существование акаузального связующего принципа, который он назвал синхронностью. По его определению синхронность вступает в силу, когда "определенное психическое состояние имеет место одновременно с одним или несколькими внешними событиями, которые возникают как значимые параллели текущему субъективному состоянию". Синхронно связанные события явно соотносятся тематически, хотя между ними нет линейной причинной связи» . [4, с. 87 — 88].Гроф использовал незнакомые для нашего читателя термин трансперсональные переживания, который нуждается в разъяснениях. В связи с этим приведем выдержку из работы Грофа, поясняющую этот термин. Она даст читателю представление о мифологическом мышлении современного психолога-жреца, который лечит своих больных, общаясь с ними через коллективное бессознательное, космический разум и высшее Я. Автор книги «За пределами мозга» так же, как и Юнг, признает единообразное построение многих мифов, фиксирует совпадение мифологических сюжетов с ситуациями повседневной жизни. Но, посмотрите, как далеки их объяснения этих простых феноменов от естественнонаучных объяснений Тайлора. Итак, раскрываем содержание новомодного психологического термина:«Изучая специфическую динамику бессознательного, — пишет он в другом месте, — Юнг открыл функциональные единицы, для которых подобрал название комплексов. Комплексы — это констеляции психических элементов (идей, мнений, отношений и убеждений), объединяющихся вокруг какого-то тематического ядра и ассоциирующихся с определенными чувствами. Юнгу удалось проследить комплексы от биологически детерминированных областей индивидуального бессознательного до изначальных мифопорождающих паттернов, которые он назвал архетипами. Он открыл, что в ядре каждого комплекса архитипические элементы тесно переплетаются с различными аспектами физической среды. Сначала он посчитал это знаком того, что проявляющийся архетип создает предрасположенность к поведению определенного типа. Позже, исследуя необыкновенных совпадений, синхронностей, которые сопровождают этот процесс, он пришел к выводу, что архетипы должны каким-то образом влиять на саму ткань феноменального мира. Поскольку они представлялись связующим звеном между материей и психикой, он назвал их психоидами. Юнговское представление о человеке это не образ психологической машины. Он признал, что в процессе индивидуализации человек может трансцендировать узкие границы Эго и лично бессознательного и соединиться с высшим "Я", соразмерным всему человечеству и всему космосу. Таким образом, Юнг может считаться первым представителем трансперсональной ориентации в психологии» [4, с. 209 — 210].
«Трансперсональные переживания распадаются на две главные категории. Первая включает явления, содержание которых непосредственно относится к элементам материального мира — к другим людям, животным, растениям и неодушевленным объектам или процессам. Во вторую попадают области опыта, находящиеся явно за пределами того, что считается на Западе объективной реальностью. Сюда относятся, например, различные архетипические видения, мифологические сюжеты, переживания божественного и демонического влияния, встречи с развоплощенными или сверхчеловеческими существами, эмпирическое отождествление с Универсальным Разумом или Сверхкосмической Пустотой. Первую категорию далее можно разделить на две подгруппы; принцип деления здесь — природа конвенциальных барьеров, подлежащих трансценденции. Для переживаний первой подгруппы это прежде всего пространственное разделение и состояние отделенности, для второй — ограничения линейного времени. Опыт такого рода представляет неодолимое препятствие для картезианско-ньютоновской науки, которая видит материю твердой, границы и раздельность — абсолютными свойствами Вселенной, а время — линейным и необратимым. Это совсем не так с точки зрения современной науки, которая рисует Вселенную бесконечной и единой сетью взаимосвязей и считает все границы условными и легко меняемыми. Произошла трансценденция острого различия между объектом и пустым пространством, а значит, появилась возможность прямых субатомных связей, которые минуют каналы, принятые в механической науке [т.е. в конструктивном естествознании]. Возможность существования сознания вне мозга человека и высших позвоночных также серьезно рассматривается в контексте современной физики. Некоторые физики верят, что следует включить сознание в будущую теорию материи [имеется в виду антропный принцип] и в размышления о физической Вселенной как наиважнейший принцип космической сети. Если Вселенная представляет собой интегральную и единую сеть, и некоторые из ее составляющих очевидно сознательны, это, в некотором смысле, должно быть верно и для всей системы. Конечно, вполне допустимо, что различные части сознательны в разной степени и им свойственны разные формы осознания» [4, с. 84 — 85].Молодые люди часто путаются в современных терминах, принимая их за рациональные категории. В действительности они относятся к первобытному мышлению эпохи создания космогонических мифов, когда вселенную заполняли эфемерными сущностями, порожденными художественным вымыслом ученых-поэтов. Но так рассуждать, по мнению Грофа, дала право современная физика. Сегодня конструктивное методология или, как говорит наш автор, «механистическое видение мира» дискредитировало себя. Он пишет: «Многие великие ученые, произведшие революцию в современной физике — Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Эрвин Шредингер, Вернер Гейзенберг, Роберт Оппенгеймер и Давид Бом — находили свое научное мышление вполне совместимым с мистическим мировоззрением. В последние годы все большее сближение науки и мистицизма обсуждается во многих книгах и статьях» [4, с. 69]. Антропный принцип релятивистов привел к тому, что все законы теоретической физики теперь считаются «созданиями человеческого разума» [4, с. 74].Гроф довольно подробно (для книги по психологии) останавливается на достижениях современной квантовой и релятивистской физики. Приведем одно место, где он говорит о современной модели пенистой вселенной, чтобы проиллюстрировать читателю, насколько глубоко сознание современного ученого пропитано иллюзиями теории относительности, с одной стороны, теорией коллективного бессознательного, с другой стороны, и мифологическими теориями, взятыми из древнекитайских гадательных книг, с третьей стороны.
«... Самой фантастической интерпретацией квантовой теории, — пишет Гроф, — стала гипотеза множественности миров, связанная с именами Хью Эверета, Джона Уилера и Нила Грэхема. В данном подходе снимаются несоответствия между общепринятыми интерпретациями и "коллапсом волновой функции", вызванным самим актом наблюдения. Это становится возможным, однако, лишь ценой коренного пересмотра наших наиболее фундаментальных положений относительно природы реальности. Гипотеза постулирует, что Вселенная в каждое мгновение расщепляется на бесконечное число вселенных. Благодаря этому множественному ветвлению актуально реализуются, хотя и в разных вселенных все возможности, предусмотренные математическим аппаратом квантовой теории. Реальность тогда есть бесконечность этих вселенных, существующих во всеобъемлющем "суперпространстве". Поскольку отдельные вселенные не сообщаются между собой, не может быть никаких противоречий. Наиболее радикальными с точки зрения психологии, психиатрии и парапсихологии являются интерпретации, предполагающие ключевую роль психики в квантовой реальности. Авторы, мыслящие в этом направлении, предполагают, что ум или сознание реально влияют или даже создают материю. Здесь должны быть упомянуты работы Юджина Уигнера, Эдварда Уокера, Джека Сарафатти и Чарлза Мьюзеса» [4, с. 76].Сознание, которое создает материю… С этой неразделенностью субъективного и объективного мы сталкиваемся и в философии Маха — Пуанкаре, и в «Книге Перемен». Так было и будет всегда: когда стирается граница между объектом и субъектом, тут же рациональной науке приходит конец; она полностью или частично заменяется поэтическим или религиозным образом, метафорой или аллегорией, гомоморфно (т.е. очень приблизительно и неоднозначно) отражающей реальность.Гроф отнес Юнга к «первым современным психологам», сумевшим подняться на эйнштейновский уровень. Даже Фрейд, по его словам, еще обладал изжившим себя «ньютоно-картезианским мировоззрением». Действительно, начиная с Юнга, теория относительности сделалась мощным инструментом психиатра.
«Интересно, — подмечает Гроф, — что многие врачи, знакомые с квантово-релятивистской физикой, обычно проявляют гораздо более серьезный интерес к паранормальным феноменам, чем традиционно мыслящие психиатры и психологи» [4, с. 47]. Где бы, что бы и по какому бы поводу не возникали трудности, современная физика — самая точная, самая экспериментальная, самая передовая наука — к вашим услугам, господа мистики. Релятивистская и квантовая теории справятся с любыми вашими проблемами. Физики и психологи в лице Маха и Авенариуса, Капра и Юнга создали Единую Теорию Всего, которая по внутреннему устройству ничем принципиальным не отличается от древнекитайского памятника первобытного мышления. Психоаналитик, опираясь на квантовую и релятивистскую «механику», лучше понимает, как вылечить душевнобольного. Отныне Эйнштейн, Юнг и Фу Си (автор И цзин) организовали спасительную службу 911 для всех слоев населения: первый одарил своей замечательной теорией относительности ученых-естественников, второй разработал теорию архетипов для ученых-гуманитариев, а третий предоставил магические символы для гадания для наших домохозяек. Все трое вступили в союз единомышленников. Таким образом, теории относительности удалось объяснить не только гравитационные, электромагнитные и внутриатомные явления, но при ее нынешней экстраполяции можно понять телепатию, ясновидение и другие парапсихологические и астральные явления.
Поток Перемен китайской мифологической мысли структурировался 64 гексаграммами, на которые нанизывались соответствующие ряды элементов, набранных из фантастических сновидений, психических переживаний, культурных традиций, эстетических образов, предметов быта, семейных отношений, природных стихий, особей животного и растительного мира. Ассоциация символа и значащего элемента не может быть иной, как только случайной, чем и характеризуется гадание. Что при этом выступает в качестве генератора случайных комбинаций — символы И цзин, звездное небо астролога, игральные карты, линии руки или кофейная гуща — не столь важно. Доверять магическим знакам И цзин у нас имеется столько же оснований, сколько их заключено в трещинах оштукатуренной стены или в спичках, случайно просыпанных на стол из спичечного коробка. Однако так не думает западный ученый, к коим принадлежит Юнг. Приведем еще одну выдержку из его Предисловия к И цзин, которая покажет нам, какое безграничное доверие он испытывал к мистическим учениям Древнего Востока:
«... Существует поразительный параллелизм между психическими и физическими событиями. Эта шокирующая мысль не нова — это единственно возможная гипотеза астрологии, в особенности современной теории характерологических гороскопов (последняя, скорее, относится ко времени, а не к актуальному взаиморасположению звезд): ведь время также определяется и измеряется физически. Если считать характерологическую астрологию в целом верной (а здесь существует определенная степень вероятности), то она, во всяком случае, не представляет собой большего чуда, чем умение знатока, который на основании вкусовых качеств вина без колебаний определяет регион, в котором оно произведено, расположение виноградника и год — что, на первый взгляд, может показаться невероятным для того, кто не разбирается в этих вещах. Хороший астролог сразу может сказать, в каком положении находились в момент моего рождения Солнце и Луна и какая планета является моим асцендентом. Так и психофизический параллелизм того явления, которое следовало принять за основу предсказаний И цзин, есть нечто иное, как еще один аспект того же процесса, который предположительно является основой астрологии — конечно же, при условии, что мы признаем наличие какого-то смысла в астрологическом описании характера. Астрология, наверное, занимается много людей; те же из них, кто извлекает из этого определенные полезные знания, несомненно, люди мыслящие и интересующиеся психологией» [2, с. 85].
1. Капра Ф. Дао физики. – СПб, 1994.
2. Юнг К.Г. Предисловие к «И цзин»/ в кн.: Йога и Запад. —Львов, 1994.
3. Юнг К.Г. Феномен духа в искусстве и науке. – М, 1992.
4. Гроф С. За пределами мозга. — М., 1993.
|
|
