Мифы и философия

О. Е. Акимов

10. «Книга Перемен»

Древние предания авторство И цзин (Книги Перемен) приписывают легендарному правителю Китая Фу Си (по-другому, Паоси или Бао-сиши), который пребывал у власти по хронологии конфуцианцев между 2852 и 2738 годами до Р.Х., как говорили «древнего уже в древности». В книге Юань Кэ [6] приведены три рисунка эпохи Хань, оставшиеся на керамических кирпичах и посуде, на которых изображен Фу Си со своей женой и одновременно сестрой Нюйва, имеющих человеческие головы и змеиные или драконьи туловища. Причем, комментирует автор, муж часто изображался с угольником в руке, а жена с циркулем, т.е. с наиважнейшими геометрическими инструментами. Иногда муж держал солнце, куда была вписана ворона, а жена — луну с изображением жабы.

Рис. 1. Сохранившиеся на керамических кирпичах эпохи Хань изображения легендарного Фу Си, автора триграмм и гексаграмм «Книги Перемен», и его верной жены и одновременно сестры Нюйва. В руке у мужа циркуль — геометрический инструмент для вычерчивания круга — символа духовности и неба, жена держит угольник для вычерчивания квадрата — символа всего земного.

Сейчас найдено более ста рисунков с их изображениями; на многих из них показан третий человек, который был, видимо, их ребенком. Считается, что Фу Си и Нюйва, наряду с Паньгу, являются прародителями рода человеческого. Конфуцианцы утверждают также, что именно Фу Си придумал графическую систему И цзин: восемь триграмм, которые легли в основу 64-х гадательных гексаграмм: «Слышал я: некогда Бао-сиши положил Творчеству и Исполнению первоначала. Действие Творчества вторит могуществу Неба, а Исполнение знаки Земли повторяет» [1, с. 47]. В комментариях к «Переменам» сказано:

«В древности Баоси был ваном Поднебесной. Смотрел вверх — созерцал образы Неба, смотрел вниз — созерцал образы Земли. Он разглядывал узоры птиц, зверей и вообще земной порядок. Близкое он брал с себя, а далекое — с вещей. Так он начал создавать триграммы, чтобы проникнуть в просветленную духом Дэ и чтобы классифицировать свойства тьмы вещей. Вязал узлы на веревках, плел сети и силки, чтобы охотиться и ловить рыбу. Видимо, брал он это из гексаграммы Ли.

Баоси умер, Шэнь-Нун утвердился. Срубил он дерево — сделал лемех, согнул дерево — сделал соху. Вспашкой и прополкой извлек выгоду и обучил этому ремеслу всех в Поднебесной. Видимо, брал он это из гексаграммы И. В течение дня открыл рынок, обучил торговле и удалился от людей. Все обрело свое место. Видимо, брал он это с гексаграммы Шихо.

Шэнь-Нун умер, утвердились Хуан-ди, Яо и Шунь. Они тоже прониклись Переменами — делали все, чтобы народ не испытывал страданий. Они развили и одухотворили Перемены — добивались того, чтобы народ следовал им. ... Хуан-ди, Яо и Шунь передали своим потомкам одежды, и Поднебесная умиротворилась. Видимо, брали они это из гексаграмм Цянь и Кунь. Выдолбили дерево — сделали лодку, обтесали ветви — сделали весла. Лодки и весла использовались для того, чтобы переправляться по водным гладям и приносить пользу Поднебесной» [2, с. 217].

Быть может, среди перечисленных правителей были и первые натуралисты Китая. Так, в другой древней классической книге Соу Шэнь цзи (Записки о поисках духов) рассказывается об одном из легендарных правителей XXVII в. до Р.Х. — Шэнь-Нун. Ему приписывается изобретение сохи и мотыги, введение земледелия и посевов злаков, изгнание ядовитых тварей и изготовление лекарств. Он научил людей обрабатывать дерево с помощью огня. Трон его находился на юге, стороне огня, поэтому его именуют также Янь-ди — Огненный Повелитель. Он «красной плетью рассек все "сто трав" и познал до конца их успокаивающие и ядовитые, холодящие и согревающие свойства. Он отобрал и посеял сто трав, обращая внимание на их запах и вкус. За это он в Поднебесной получил прозвище Шэнь-Нун — Святой Земледелец» (Цзюань, I, 1) [3, с. 30].

Современная китайская историография относит время написания основного текста книги (цзин) к периоду времени между XII и VIII вв. до Р.Х., а тексты комментариев (чжуаней) — к периоду VIII — VI вв. до Р.Х. Среди авторов «Перемен», очевидно, были как конструктивисты, разработавшие графическую часть книги, так и символисты — толкователи геометрических образов.

В основе пространственной модели И цзин лежат два геометрических конструкта — сплошная и прерванная линии. Из них создаются восемь структурных элементов второго уровня (триграммы), из которых компонуется третий уровень, состоящий из шестидесяти четырех гексаграмм. Как и для большинства пространственных моделей, здесь большое значение имеет расположение линий относительно друг друга.

Рис. 2. Здесь показаны 8 триграмм, 64 гексаграммы и различные системы отношений между ними (рисунки взяты из [4]).

Поскольку модель служила для отображения некоего глобального мирового процесса, определенная последовательность гексаграмм имитировала временную ось, вдоль которой и выстраивались все перемены. Временную ось можно понимать и как четвертый уровень пространственной организации, так как все гексаграммы могли быть расположены либо вдоль окружности, либо внутри квадрата, причем двумя способами. Интерпретация событий целиком зависела от геометрии, хотя явления внешнего мира никак не связаны со структурной организацией графических символов. Поэтому модель на самом деле ничего не объясняла.

В действительности, символьная форма в «Книге Перемен» несколько преобладает над модельной. Если утверждается, что цянь — это мужчина, небо и конь, а кунь — женщина, земля и корова, то в данном случае идет апелляция не к модели в конструктивном ее понимании, а больше к аллегорическому или метафорическому сравнению. Триграмма и гексаграмма не способна сколько-нибудь адекватно передать свойства объекта и служит лишь ее знаком. Несмотря на ярко выраженное дискретное строение И цзин книга воспевает слитность и непрерывность бытия как бесконечно струящегося потока событий. Само название книги — Перемены — говорит об этом и максимально точно передает основную идею человека Востока.

Олицетворением времени были два объекта — Солнце и Луна, которые трансформировались в абстрактные понятия Инь и Ян. Солнце господствует днем, Луна — ночью; они циклически сменяют друг друга, вращаясь по кругу. Ян — светлое начало (Солнце), Инь — темное (Луна), Перемены — единство противоположностей, которые составляют сущность Дао. Как сказано в И цзин: «Одна Инь и один Ян образуют Дао». Графически Инь обозначается прерванной чертой, Ян — сплошной, а Перемены символизируются знаком Тай Цзи. Эти представления являются общими для всех школ, интерпретирующих гадательную книгу. Но дальше идут разногласия, которые возникли еще в седой Древности. Общих правил пользования «Книгой Перемен» не существует. Вот почему Чжоу Цзунхау [4] советует полагаться только на свою интуицию и никого не слушать.

Рис. 3. Рисунки из книги «Дао И-Цзина» [4]. Её автор, Чжоу Цзунхау, мыслит графическими проекциями, при этом символам «И-цзин» ставится в соответствие графические объекты, взятые из других областей знаний, в частности, математики, астрономии и анатомии человека.

Древнекитайские мудрецы, составляющие «Книгу Перемен», не были религиозными людьми.

«Они не заглядывали за пределы реальности и не приписывали все события "воле Бога". Своего просветления они достигали вполне практическим путем: исследуя понятия пространства и времени. Постигая время и жизненные циклы, они получали возможность объяснить все события. Поскольку они не считали Бога первопричиной всего происходящего, они искали объяснение всех перемен в самом человеке, вещи или событии»

Более того, Чжоу Цзунхау особо подчеркивает, что «вы не поймете здесь ничего, если не разберетесь, что обозначает та или иная гексаграмма лично для вас. Вы не добьетесь ничего, если не будете выносить самостоятельные суждения и упражнять свое воображение, ожидая, что кто-то укажет вам правильный путь и расскажет, как и что делать. Только тот, кто достаточно прозорлив и инициативен, может с помощью И-Цзин сделать свою работу эффективней, а свою жизнь полней» [4, c. 12 — 13].

В самых общих чертах напомнить историю Древнего Китая. Культурная цивилизация в бассейне реки Хуанхэ возникла в начале II тысячелетия до Р.Х.; управлялась она легендарной династией Ся (2100 — 1600) (указанные года взяты из [5]; в источнике [4] даны иные пределы). Около 1600 — 1100 гг. до Р.Х. существовало могущественное государство Инь (Шан), которое разрушили кочевые племена Чжоу. В 1027 году династия Инь окончательно была свергнута в лице Синь (Ди) и на престол вступил У-ван (1027 — 1025), принадлежавший династии Чжоу; она господствовала в период с 1028 по 771 год. Основателем Инь был легендарный владыка Шан-ди, которого даосы почитают за Бога и называли Дао. Чжоуским культом было Небо (Тянь), которое позднее слилась с понятием Дао. «Книга Перемен» составлялась в основном в эпоху царствования Чжоу (ее часто называют Чжоу и — Перемены эпохи Чжоу), хотя основа ее была заложена еще при династии Шан или даже Ся. Кстати, слово чжоу означает движение по кругу или цикличность, так что для названия книги здесь возникает желательная коннотация в виде Циклические перемены.

В 882 году до Р.Х. произошло восстание жителей столицы Хао. С него начинается распад Западного Чжоу и укрепление Восточного Чжоу. Последняя империя существовала в период с 770 по 249 год. Сначала на всей обжитой территории Китая существовало множество разрозненных княжеств, слабо связанных центральной властью. Но после 480 года сформировалась пять больших государств, возглавляемых пятью тиранами — Цинь, Цзинь, Ци, Чу и Сун. Период с 480 по 221 год называют Чжань го — «Воюющие царства». К концу этого периода царство Цинь завоевало все прочие государства, где установился тиранический режим.

Тираном династии Цинь (согласно [5], 221 — 207 гг. до Р.Х.), принявшим ряд самых радикальных мер, стал Ши-Хуан-ди. Он ввел единый для всего Китая разговорный язык; при этом письменные языки он практически уничтожил, так как велел сжечь все книги. Для устрашения населения в 215 году он приказал заживо закопать всех учёных и просто грамотных людей. Уничтожив все литературные и философские сочинения, Ши-Хуан-ди, однако, разрешил пользоваться гадательной книгой И цзин, так как сам гадал по ней. Об этом рассказывает, в частности, Чжоу Цзунхау [4, c. 16].

В.Е. Еремеев об этом же историческом периоде повествует несколько иначе:

«Когда при династии Цинь была создана империя, то конфуцианская школа оказалась в опале. В 213 г. было казнено более 400 ученых-конфуцианцев, обвиненных в нелояльности режиму. Для укрепления своей власти император Цинь Ши Хуан-ди приказал сжечь все книги, кроме книг по медицине, сельскому хозяйству и гаданию. “Книга перемен” не подверглась уничтожению как отнесенная к гадательным. Удивительно, что “Крылья”, комментирующие основную, гадательную часть, также каким-то образом сохранились, хотя их конфуцианская подоплека не могла остаться незамеченной» [8, 1.1].

Опираясь на исследования Ю.К. Шуцкого [1], В.Е. Еремеев прослеживает дальнейшую судьбу И цзин, которая на протяжении своей долгой истории еще неоднократно подвергалась модификации. Как бы там ни было «Книга Перемен» была и остается самым древним памятником китайской письменности; все прочие книги были восстановлены по источникам, которые по тем или иным причинам не пользуются у специалистов безусловным авторитетом. Например, «“Шу цзин” был уничтожен при императоре Цинь и восстановлен при династии Хань. Многие синологи полагают, что при этом он подвергся значительной переработке конфуцианскими учеными...» [8, 1.3].

Чжоу Цзунхау утверждает, что первая гексаграмма появилась еще в легендарную династию Ся (2205 — 1766), которая получилась путем удвоения триграммы Гэнь (Гора). Такое двухэтажное написание триграмм назвали процедурой лянь шань. Первой гексаграммой в династию Шан (1766 — 1150) автор [4] называет удвоение по технике гуй цзан триграммы Кунь (Земля). Наконец, существовала третья форма удвоения триграмм, которая использовалась при династии Чжоу (1150 — 249); в этой системе строительство 64-х гексаграмм начиналось с триграммы Цянь (Небо). Поскольку подлинные книги династии Ся и Шан были уничтожены тираном Ши-Хуан-ди, системы лянь шань и гуй цзан сейчас не пользуется авторитетом; наиболее популярной считается книга Чжоу и. Но вот, что любопытно, когда мы получаем ту или иную гексаграмму, путем подбрасывания монетки, в различных системах она будет приобретать различный смысл. Возможно, поэтому была оставлена одна система гексаграмм, чтобы не возникало путаницы.

И цзин насчитывает по крайней мере три символических слоя. Первый слой состоит только из названий для всех 64-х символов. Во второй слой включены афоризмы, выражающие смысл каждой гексаграммы. В третий слой входят дополнительные сентенции, относящиеся к отдельным линиям гексаграмм. Каждый из 64-х графических символов образован, как было сказано, горизонтальными линиями (сяо) двух типов: сплошной, которая называется ян (светлый), ган (напряженный) или цзю (девятка), и прерванной посредине, которая называется инь (темная), жоу (податливая) или лю (шестерка). С помощью этих линий можно было составить восемь триграмм (ба гуа), символизирующих восемь основных свойств. Две триграммы образуют одну гексаграмму, причем нижняя триграмма относится к внутренней жизни, к наступающему, к созидающему, а верхняя — к внешнему миру, к отступающему, к разрушающемуся.

Автор [4] дает иную трактовку: внешние триграммы относятся ко времени (будущее, настоящее, прошлое), а внутренние — к пространству (высота, ширина, длина). Кроме того, с древних времен существует взгляд на гексаграммы как на комбинации из трех пар линий, каждая из которых символизирует один из трех элементов: верхняя пара — Небо, средняя — Человека и нижняя — Землю: «Перемены — это книга, где рассказывается о высоком и широком. В ней прослеживается дао-путь Неба, дао-путь Человека и дао-путь Земли. Соединим эти три исходных пути и удвоим их, получим шесть линий. Дао управляет движением вещей. Вещи друг с другом сталкиваются, образуя узоры-вэнь. Узоры-вэнь различны — то счастье приносят, то горе» (Сицы чжуань, [2]).

«В древности совершенномудрые люди создали Перемены, согласовали принципы природы (син) и судьбы (мин). Для этого они установили дао Неба, назвав инь и ян; установили дао Земли, назвав мягкое и жесткое; установили дао Человека, назвав жэнь (взаимность) и и (справедливость). Взяли вместе эти три исходных дао и удвоили их, поэтому в Переменах символы состоят из шести черт: часть из них инь, часть из них ян; чередование передается мягкой и твердой линиями» (Шогуа чжуань, 2).

Восемь триграмм образуют 64 гексаграммы в соответствии с табл. 1, где номера столбцов обозначают верхнюю, а номера строк нижнюю триграмму, что легко проверяется, в частности, по 64-й гексаграмме (Вэй-цзы), у которой вверху стоит 3-я, а внизу 6-я триграммы.

Таблица 1

Ниже приводится фрагмент основного текста третьего слоя «Книги Перемен», который сплошь состоит из афоризмов и символических высказываний. Чжоу Цзунхау предупреждает, что отдельные слова и выражения играют роль возбудителей воображения. Они должны связывать ту или иную гексаграмму с вашим личным опытом при помощи ассоциативного, а не логического мышления. Бессмысленные фразы часто снабжаются такими же бессмысленными картинками.

«Взгляните на одну из этих картинок, — пишет автор. — Забудьте о словах и не читайте их. Смотрите на рисунок со всем своим вниманием — минуту, или пять минут, или десять. Включите свое воображение и старайтесь уловить образы, которые навевает этот рисунок. Вы получите самые разнообразные отчетливые личные впечатления. Из них складывается ваш личный образ. Именно это действительно важно — а не то, что предлагает вам видеть кто-то другой. Проделав это, вы сможете понять, как картинка может быть связана с тем событием, о котором вы гадаете» [4, c. 98].

Чжоу Цзунхау взял для примера гексаграмму № 11 и приложенную к ней картинку, на которой изображен мальчик, сидящий на облаках. «Это может быть хорошо — внезапный взлет к успеху. Может быть плохо — нацелился очень высоко, но не позаботился о подготовке фундамента». Существует множество других вариантов, например: «Беременная женщина, гадающая о будущем ребенке, увидев эту картинку, может приобрести уверенность в том, что у нее родится мальчик. Мать, у которой ребенок болен, может получить повод для тревог. Картина может сказать ей, что ее дитя никогда не вырастет взрослым, поскольку умрет и попадет на небо» [4, c. 98 – 99].

Как избавиться от этой многозначности? Чжоу Цзунхау советует целиком и полностью довериться своему внутреннему голосу — он вас не обманет. Да, один и тот же рисунок у разных людей порождает разные ассоциации, но это и хорошо! Было бы не логично, чтобы для беременной женщины и женщины с больным ребенком мальчик на облаках означал один и тот же смысл. «Не стоит настаивать на том, что всё в нашей жизни имеет только один неизменный смысл, который можно записать словами на бумаге. Чтобы избавиться от этого предрассудка, достаточно непредвзято посмотреть на свою повседневную жизнь, и вы увидите, сколько в ней более глубокого смысла, который невозможно выразить словами. Итак, чтобы выше гадание было успешным, вы должны открыть глаза своего разума на нестандартные пути нашей обыденной жизни» [4, c. 99].

Далее Чжоу Цзунхау говорит, что гексаграмма, слова и рисунки к ней есть лишь слабый намек на то, что существует в действительности в полном объеме. «Они присутствуют в И цзин для того, чтобы служить для вас стимулом к разработке ваших собственных интерпретаций» [4, c. 100]. Теперь, дорогой читатель, прочтите текст третьего слоя (текст, взятый в квадратные скобки, относится к предыдущим двум слоям) и подумайте, стоит ли вам изучать технику гадания на основе И цзин, чтобы узнать дальнейшую вашу судьбу.

I. Цянь. [Творчество. Изначальное свершение; благоприятная стойкость.] 1) В начале сильная черта. Нырнувший дракон. — Не действуй! 2) Сильная черта на втором месте. Появившийся дракон находится на поле. [— Благоприятно свидание с великим человеком!] 3) Сильная черта на третьем месте. Благородный человек до конца дня деятелен; вечером он осмотрителен, точно в опасности. [— Хулы не будет!] 4) Сильная черта на четвертом месте. Точно прыжок в бездне. — Хулы не будет! 5) Сильная черта на пятом месте. Летящий дракон находится в небе. [— Благоприятно свидание с великим человеком!] 6) Наверху сильная черта. Возгордившийся дракон. — Будет раскаяние!

II. Кунь. [Исполнение. Изначальное свершение; благоприятная стойкость кобылицы. Благородному человеку предстоит действовать, но если он выдвинется вперед, то заблудится, отступив же назад, он обретет повелителя. Здесь благоприятно на юго-западе найти друга и на северо-востоке утратить друга. Спокойная стойкость — к счастью.] 1) В начале слабая черта. Если ты наступил на иней, значит, близок и крепкий лед. 2) Слабая черта на втором месте. Плоский квадрат громаден. Хоть и не готовишься[, не будет ничего неблагоприятного]. 3) Слабая черта на третьем месте. Затаи свой блеск и сможешь пребыть стойким. Возможно, что если будешь действовать, следуя за вождем, сам не совершая ничего, то дело будет доведено до конца. 4) Слабая черта на четвертом месте. Завяжи мешок. [Хулы не будет,] хвалы не будет. 5) Слабая черта на пятом месте. Желтая юбка. [— Изначальное счастье.] 6) Наверху слабая черта. Драконы бьются на окраине. Их кровь синя и желта. [<Вероятно, позднейшая вставка комментатора:> При действии слабых черт благоприятна вечная стойкость.]

Рис. 4. В Китае существует богатая традиция иллюстрировать 64 гексаграммы рисунками, сюжет которых связан с интерпретацией графических символов гадательной «Книги Перемен». Здесь приведены четыре рисунка, отвечающих четырем гексаграммам — первым трем и последней, т.е. Цянь, Кунь, Тунь и Вэй-цзы (взято из [4]).

III. Тунь [Начальная трудность. В изначальном развитии благоприятна стойкость. Здесь благоприятно возводить на престол вассалов.] 1) В начале сильная черта. Нерешительное кружение на месте. Благоприятно пребывать в стойкости. Благоприятно возводить на престол вассалов. 2) Слабая черта на втором месте. В трудности, в нерешительности — колесница и кони вспять. — Если бы не разбойник, то был бы брак. Но девушка в стойкости не идет на помолвку. Через десяток же лет — будет помолвка! 3) Слабая черта на третьем месте. Преследуя оленя без ловчего, лишь попусту войдешь в леса. Благородный человек примечает зачатки событий и предпочитает оставаться дома. Ибо выступление приведет к сожалению. 4) Слабая черта на четвертом месте. Колесница и кони — вспять! Стремись к браку, выступишь, — будет счастье. Ничего неблагоприятного. 5) Сильная черта на пятом месте. Затруднение в твоих милостях. В малом стойкость — к счастью; в великом стойкость — к несчастью. 6) Наверху слабая черта. Колесница и кони — вспять. Слезы до крови — льются непрерывным потоком. ...

LXIV. Вэй-цзы. [Еще не конец. Свершение! Молодой лис почти переправился. Если вымочит хвост, то не будет ничего благоприятного.] 1) В начале слабая черта. Подмочишь свой хвост. — Сожаление! 2) Сильная черта на втором месте. Затормози колеса. Стойкость — к счастью. 3) Слабая черта на третьем месте. — Еще не конец! Поход — к несчастью! Благоприятен брод через великую реку. 4) Сильная черта на четвертом месте. Стойкость — к счастью. Раскаяние исчезнет. При потрясении надо напасть на страну бесов. И через три года будет похвала от великого царства. 5) Слабая черта на пятом месте. Стойкость — к счастью. Не будет раскаяния. Если с блеском благородного человека будет правда, то будет и счастье. 6) Наверху сильная черта. Обладай правдой, когда пьешь вино. Хулы не будет. Если помочишь голову, то, даже обладая правдой, потеряешь эту правду [1, с. 49 — 97].

Книга Перемен была и до сих пор остается руководством к практике гадания. Раньше процедура гадания сопровождалась специальным ритуалом. Прежде чем приступить к гаданию, предсказатель должен был погрузиться в Дао через выполнение предписанных действий, приводящих его ум в состояние покоя. В совсем древние времена предсказатель просверливал дырочку в панцире черепахи, подогревал панцирь и предсказывал будущее по образовавшимся в панцире трещинкам. Узоры на панцире получались намного сложнее, чем графические символы И цзин. Поэтому гексаграммы могли служить лишь подсказкой для оракула. Позже панцирь, на котором предсказатель судеб записывал иероглифы своего вопроса и искал священные символы ответа, из-за истребления черепах вышел из употребления. Его заменили стебли тысячелистника, но и они не всегда оказывались под рукой. Но это не беда: истинный приверженец учения И цзин мог обходиться без панциря черепахи и стеблей тысячелистника, так как он во всем мог увидеть гексаграмму — в случайных трещинах штукатурки или в предметах, беспорядочно разбросанных на столе. В наше время гадание по гексаграммам чаще всего осуществляется путем подбрасывания трех монет, при этом орлу отвечает линия ян, решке — инь, первое подбрасывание соответствует нижней триграмме, второе — верхней. Так в конце своей жизни гадал Карл Юнг, который верил в предсказательную силу Книги Перемен.

Вместе с тем, Перемены служили и до сих пор служат ярчайшим выражением мировоззрения человека Востока. Уже для комментаторов чжуаней отдельные слова и целые афоризмы, написанные для триграмм и гексаграмм, перестали быть только принадлежностями практики гадания и выполняли функции философского значения. Приведем из Сюйгуа чжуань пояснения онтологического характера к нескольким гексаграммам:

(1) Появились Небо и Земля, (2) после этого тьма вещей родилась. То, что наполняет промежуток между Небом и Землей, — это только тьма вещей, (3) поэтому принимаются они Тунь (Скоплением). Тунь — полнота. Тунь — начало рождения вещей. Вещи рождаются непременно молодыми, (4) поэтому принимаются они Мэн (Молодостью). Мэн — это молодость (молодо — зелено), это детство вещей. О детстве вещей нельзя не заботиться, (5) поэтому принимаются они Сюй (Необходимостью). Сюй — это Дао питья и еды. За питье и еду непременно ведется тяжба, (6) поэтому принимаются они Сун (Тяжбой)...

(31) Образовались Небо и Земля. После этого образуется тьма вещей. Образовалась тьма вещей, после этого образуется мужское и женское. Образовались мужское и женское, после этого образуются мужи и жены. Образовались мужи и жены, после этого образуются отцы и дети. Образовались отцы и дети, после этого образуются правители и подданные. Образовались правители и подданные, после этого образуется то, что скрещивает Ли (Ритуал) и И (Справедливость). Дао мужей и жен не может быть недолговечным, (32) поэтому принимаются они Хэн (Постоянством), постоянство — это долговечность. Вещи не могут вечно сидеть на своем месте, (33) поэтому принимаются они Дунь (Бегством). Дунь — значит отойти назад. Вещи не могут всегда убегать, (34) Поэтому принимаются они Да-чжуан (Великой мощью), вещи не могут всегда быть мощными...

Те, кто прошли сквозь вещи, непременно кончаются, (63) поэтому принимаются они Цзи-цзи (Уже концом). Но вещи не могут истощиться до конца, (64) поэтому принимаются они Вэй-цзи (Еще не концом).

Комментарий к гексаграммам необязательно соответствовал афоризмам. Больше того, комментатор — а им был скорее всего Конфуций — выражал свою независимую точку зрения и мало считался с каноническим текстом. Наиболее ценными, на наш взгляд, являются комментарии Сицы чжуань. Приведем несколько выдержек и из этого чжуаня:

Смотрю вверх — созерцаю в Небе узоры-вэнь, смотрю вниз — рассматриваю на Земле узоры-ли. По ним познаю основы мрака и света. Начало обращается концом, по ним познаю смысл смерти и жизни. Цзин и ци творят вещи, дух (хунь) парящий творит движение. По ним познаю внутреннюю природу и внешний облик души-гуй и духа-шэнь. Уподобляюсь Небу и Земле, поэтому не нарушаю гармонии единства (Чжан А4).

То Инь, то Ян — это и есть Дао... Безмерность глубины Инь-Ян называется шэнь (Чжан А5). Цянь: его покой — концентрированная напряженность, его движение — снование по вертикали; поэтому высокое рождается в нем. Кунь: ее покой — быть закрытой, ее движение — быть открытой; поэтому широкое рождается в ней (Чжан А6).

Высокое копирует Небо, низкое копирует Землю. Небо и Земля располагаются по позициям верха и низа, а Перемены движутся между ними. Творящая природа-син существует вечно и не истощается; это — врата для И (справедливости) Дао (Чжан А7).

Перемены — это отсутствие размышления и действия. Стань спокойным, отключи свои чувства, и тогда проникнешь в основу Поднебесной. Если не совершенный дух-шэнь Поднебесной, то кто еще сможет помочь тебе в этом! Перемены — это то, посредством чего мудрый человек достигает предела глубочайшего и мельчайшего. Достигнув предела глубочайшего, можно понять устремление Поднебесной. Достигнув предела мельчайшего, можно понять дела Поднебесной. Войдя своим духом в основы Поднебесной, можно, не торопясь — быть быстрым, не двигаясь — достигать предела (Чжан А10).

Открытая дверь называется Цянь, закрытая дверь называется Кунь. То открывая, то закрывая, мы имеем метаморфозы. Уход и приход никогда не кончаются, и называется это циклами. В умственном созерцании называется это образом-сян; в физическом оформлении называется это законом-ци. В управлении государством называется это методом. Весь народ пользуется этим и называет это духом-шэнь.

Перемены имеют Великое Начало (Предел). Оно порождает два образца-и. Эти два образца-и порождают четыре образа-сян. Эти четыре образа-сян порождают восемь триграмм. Эти восемь триграмм порождают счастье-несчастье. Счастье-несчастье порождает великое дело. Поэтому среди образцов-и и образов-сян нет ничего более великого, чем Небо и Земля. Среди циклов метаморфоз нет ничего более великого, чем четыре времени года. Среди висящих на небе образов ясного и светлого нет ничего более великого, чем Солнце и Луна. Среди почтенного и высокого нет ничего более великого, чем богатство и почет. Среди тех, кто вводит вещи в практику и учреждает законы во благо Поднебесной, нет никого более великого, чем совершенно мудрый человек. Среди того, что ведает сокровенным, что определяет счастье и несчастье, что постигает глубочайшее и мельчайшее в Поднебесной, нет ничего более великого, чем стебли тысячелистника и черепашьи панцири (Чжан А11).

Совершенно мудрые люди учредили образы, чтобы выразить мысли. Они основали символы, чтобы через них выразить правду и ложь. Приложили к ним афоризмы, чтобы исчерпать ими свои длинные речи. Сообщили им движение, чтобы претворить дело. Задали им ритм, чтобы выразить дух-шэнь. Цянь и Кунь — это хранилище тайных сил Перемен. Цянь и Кунь — это врата, и Перемены строятся между ними. Если Цянь и Кунь разрушить, то не будет и Перемен. ... То, что выше телесной формы, называется Дао; то, что ниже телесной формы, называется материальной вещью. Развивающееся называется метаморфозами, сменяющееся называется циклами. Дающее указания и распоряжения называется службой (Чжан А12).

Перемены — это такая книга, которая показывает, как начало становится концом и образуются природные качества, где шесть черт друг с другом смешиваются, как время и вещи. Их начальную черту трудно познать, а конечную — легко. Начальный афоризм лишь намечает смысл гексаграммы, конечный — полностью раскрывает его (Чжан Б9).

Цянь — высшая творческая энергия Поднебесной. Движение Дэ Цянь дает познание опасностей и полагает сами Перемены. Кунь — высшая исполнительная энергия Поднебесной. Движение Дэ Кунь дает познание преград и полагает текст Перемен. ... (Чжан Б12) [2, c. 204 — 228].

Считается, что Книга Перемен отражает очень древние космологические представления китайцев. Например, последняя 64-ая гексаграмма (вэй цзы — еще не конец) описывает взаимное отношение воды и огня, инь и ян; она образована двумя триграммами кань и ли; огонь (ян) имеет свойство подниматься вверх, а вода (инь) — опускаться вниз. Вся гексаграмма обладает полной неуместностью черт, то есть нечетные позиции заняты прерванными линиями, а четные — непрерывными. Отсюда вода и огонь пребывают в своей раздельности. Если поменять триграммы местами, что соответствует 63-й гексаграмме (цзы цзы — уже конец), то получим полное соответствие всех линий их положениям. Первая и вторая гексаграммы небо (цянь) и земля (кунь) (в переводе Ю.К. Шуцкого [1] — творчество и исполнение) состоят из однотипных черт — непрерывных или прерванных. Они означают чистые прежденебесные энергии или пневмы (ци) инь и ян, которые даны до начала всяких перемен (и).

С третьей гексаграммы начальная трудность (тунь или, по другой транскрипции, чжунь) начинаются, собственно, перемены. Эта гексаграмма состоит из триграмм чжэнь (гром) и кань (вода). Затем идет гексаграмма со значением недоразвитость или молодость (мэн); она состоит из триграмм кань (вода) и гэнь (гора). Пятая гексаграмма означает необходимость выждать; она состоит из цянь (небо) и кань (вода) и т.д. Таким образом, графика символов тесным образом увязывается с устройством мироздания, т.е. здесь проявляется конструктивная компонента символов сян Книги Перемен.

«Говоря о геометрии космоса и Перемен культуры Дао, — пишет Лукьянов, — сразу же следует сказать, что перед нами живой организм Дао и геометрия его есть геометрия телесно-духовно-идеальной сущности природы, первопредка и человека. Один состав сущности Дао в витках его спирали перерастает в другой по закону естественных гармонических ритмов инь и ян. Поэтому геометрию Перемен и следует считать геометрией Перемен, или метаморфоз. Наряду с точечными, линейными, плоскостными и объемными построениями мы здесь найдем тератоморфные, фитоморфные, зооморфные, антропоморфные и техноморфные структуры, геометрия которых заключается в живом спиральном развертывании генетического кода Дао» [2, c. 63].

Далее Лукьянов связывает шесть линий инь и ян гексаграммы с шестью «пустотами», образованными четырьмя сторонами света, а также двумя направлениями — верх (зенит) и низ (надир). Эти первичные ориентиры он называет «космологическими пределами» и считает, что они представляют «объемную статическую структуру Дао» (рис. 5).

Рис. 5. «Шесть пустот выражают объемную статическую структуру Дао в космологических пределах четырех сторон света, зенита и надира, чему соответствует и количество шести позиций гексаграммы. Метаморфозы "по кругу" обтекают эти пустоты и уже отсюда становится видно, что круг этот не простой. Соединим шесть пустот линией метаморфоз по алгоритму пятичастно-пятичастной системы у син, учитывая, конечно, что мы имеем объемную космологическую модель, то есть в ней соединяются вертикаль и горизонталь. Получим следующую последовательность: осток-Юг-Зенит-Центр-Надир-Запад-Север-Восток» [4, с. 64].

Рис. 5 напомнил Лукьянову скрипичный ключ, который тут же вызвал у него музыкальные ассоциации:

«Если мы сюда поставим космологические аналогии вселенско-космического ритма инь и ян, то получим Солнечную и Лунную спирали космического скрипичного ключа Дао. При построении скрипичного ключа Дао из Центра, то есть на пятом шаге, образуется вертикальная связка в виде восьмерки, соединяющаяся из Центра с Востоком. По всей видимости, она меняет направление движения метаморфоз на противоположное, и при сопоставлении с Солнечной спиралью индийской культуры Ом увидим существенные сходства, что еще раз указывает на совпадение генетических кодов Ом и Дао... Графические символы "Перемен" на скрипичном ключе Дао подобны белым и черным клавишам фортепиано. Инь и ян исполняют на них партию космической гармонии Дао и задают соответствующий ритм танца всему содержимому Поднебесной, тем самым инь и ян "исчерпывают дух" Поднебесной и одухотворяют ее» [4, с. 64 – 65].

Пять элементов (у син) — огонь (О), земля (З), металл (М), вода (В), дерево (Д) — можно располагать по кругу или квадрату (рис. 6). Считается, что учение о пяти элементах было создано еще в эпоху Ся. Очередность элементов, согласно «Шу цзин» иной, чем дает Лукьянов: «Первая — вода, вторая — огонь, третья — дерево, четвертая — металл, пятая — почва. Вода смачивает и стекает; огонь горит и поднимается; дерево сгибается и выпрямляется; металл подвержен отливке и ковке; почва принимает посев и дает урожай» [8, 1.3].

Рис. 6. Связь элементов пятичастного креста у син в форме квадрата и круга.

На основании динамических свойств элементов Еремеев делает вывод, что элементы характеризуют не столько субстрат пяти стихий, сколько их способность к движению. Это тем более верно, что иероглиф син, помимо "стихия", можно перевести и как "идти", "двигаться", "действовать". Правда, еще в Древности находились «еретики», которые вместо пяти полагали шесть первооснов: к перечисленным добавляли зерно (цзя). Об этом, в частности, упоминается в «Шу цзин», однако зерно говорит больше о важности элемента для человека, чем о какой-то отвлеченной динамике. Вряд ли древний китаец мог мыслить абстрактно.

Инь и ян, Земля и Небо, а также все 64 гексаграммы связаны с этими двумя формами — квадрат и круг (рис. 7). «Спаривание» внутренних и внешних триграмм может происходить по-разному. Рассматривая историю модификаций И цзин, Еремеев пишет, что «в эпоху "Пять династий" (У-дай) даос Чэнь Туань написал трактат "Лун ту и" ("Драконова схема перемен"), в котором возобновил методологию Вэй Бояна по использованию гуа "Книги перемен" в качестве универсальных мироописательных символов» [8, 1.1]. Наряду с системой Дракона, Лукьянов называет систему Феникса и Черепахи.Таким образом, существуют определенные системы геометрических форм, которые, однако, тесно связаны не только между собой, но и сопределенными объектами внешнего мира. Автор [2] пытается уловить эти взаимосвязи.

Рис. 7. Небесная (круг) и земная (квадрат) организация 64-х гексаграмм И цзин (взято из [2, с. 144]).

«Скрипичный ключ» вместе с квадратом и кругом из у син и гексаграмм И цзин вызывают в голове Лукьянова разнообразные пространственно-динамические формы:

«Округлость и квадратность сохраняются и в двадцатипятичастной спирали Дао, построенной на основе пятичастно-пятичастного горизонтально-вертикального архетипа Дао. Все ее двадцать пятичастных крестов имеют квадратную и круговую связь. Круг и квадрат символизируют верхний и нижний пределы спирали Дао, между ними идет постоянная генетическая и геометрическая трансформация одного в другое. Точечное, линейное, плоскостное, объемное, круглое, квадратное, сферическое, кубическое и спиральное геометрические изменения спирали культуры Дао создают возможность ее числового выражения. Основу числовой символизации Дао образует двоичный вселенско-космический ритм инь-ян. Он попадает на горизонтально-вертикальный планетарный архетип Поднебесной и раскручивает его в спираль Дао. В качестве генетической и числовой сущности инь и ян кодируются на всех уровнях организма культуры Дао. Вследствие этого его физический, духовный и идеальный рост во всех ипостасях будет одновременно и числовым ростом инь-ян. Заметим только, что поскольку инь-ян имеет дело с космическим организмом культуры Дао, число Дао есть органическое живое число и всякие математические операции с ним будут генетическими операциями с телесной, духовной и идеальной сущностью природы, первопредка и человека» [2, c. 67].

В специальном разделе под заголовком «Генетическая карта спирали из 64-х гексаграмм» Лукьянов устанавливает мистическую связь между различными системами геометрических форм. Мы не станем углубляться в его запутанные рассуждения, а приведем лишь несколько картинок (рис. 8), демонстрирующих нам, сколь изощренным и прозорливым умом обладал древний китаец, если он сумел построить столь удивительную конструкцию всего из двух видов линий — инь и ян.

Рис. 8. С интерпретацией гексаграмм тесно связана их графическая трансформация. Существуют методики, возникшие главным образом в последнее время, позволяющие переходить от одной системы гексаграмм к другой. Авторы этих теоретических построений преследуют самые различные цели. Единственное, что их объединяет, это полное отсутствие какого-либо смысла в подобных манипуляциях. Время, затраченное на анализ запутанных действий, является для читателя напрасно потерянным. Представленные здесь рисунки взяты из [2].

Вряд ли «совершенномудрые» Китая могли предположить, что их графическая система обладает такими сложными групповыми свойствами. Но Лукьянов так не считает; он уверен, что древние мудрецы были намного умнее современных ученых. Они создали чудесную книгу, тайнопись которой не могут раскрыть нынешние исследователи. Беда наша в том, заключает Лукьянов, что мы разучились думать.

«Познание культуры Дао отличается от того, что мы сегодня понимаем под познанием. Как, например, познается природа? Нынешний цивилизованный "царь природы", вооруженный ломом, огнем, лазером, атомом и т.д., пилит, режет, сверлит и жжет природу, так сказать, экспериментирует, клещами вырывает из нее живую плоть, умерщвляет ее, а затем начинает расщеплять и разлагать. То, что он узнает при этом, он называет знанием, а процесс умерщвления и расщепления — познанием. Изъятое у природы человек заново не рождает, этого он уже не может и только технически производит некую модель подобия. Этот протез он подставляет в пустоту на место рваной раны природы. Чем дальше, тем изощренней человек меняет натуру естественной природы и самого себя. В его познавательной практике субъект и объект разделены. Природный объект выступает как непознанное, а человек, вооруженный орудиями труда, ломает его и тем познает природу и самого себя, "человека ломающего".

Вот этот привычный нам механизм познания и проецируется сегодня на познание древним человеком культуры Дао. В современных исследованиях читатель тут и там встретит постулирование Дао в качестве чего-то непознанного и рациональными средствами непознаваемого как для древнего, так и для современного человека. Древнему китайцу навязывается весьма сложная и удручающе безнадежная познавательная операция. Он якобы вначале выдумывает для себя некое непознанное Дао, а потом тысячелетиями тужится, но так и не может познать его. Видя нелепость подобной ситуации (ведь действительно, если древний китаец выдумал для себя Дао, то почему он выдумал непознанное и как он это сумел? И если он вообще не выдумывал Дао, то откуда оно пришло и почему древний китаец так неотвязно хочет его познать, зачем оно ему?), в познание Дао включается человек наших дней и пытается решить задачу, навязанную им же самим древнему китайцу. Современный исследователь протаскивает Дао в его текстовых переводных определениях ("путь", "закон", "учение", "логос", "бог") по современным философским дисциплинам — теории познания, логике, лингвистике, социологии, а также религии, искусству и т.д. и получает Дао "непознаваемое", "алогичное", "полисемантичное", "тайное", то есть не укладывающееся в схемы формальной логики и мало похожее даже на религию цивилизованного человека. В общем, Дао получается "мистическим" феноменом. ...

В отличие от современного, у древнего человека вместо "ломовых" орудий и методов познания используется изоморфная космосу живая модель "Перемен". Это канал генетической связи человека с культурой Дао Поднебесной. Человек врастает в него своим телом, духом и сознанием и в ритмах инь-ян проходит все круги спирали Дао. В этом лоне он последовательно повторяет космогенез Дао и сам насквозь становится Дао, в космических масштабах соединяя в себе объект познания, субъект познания и метод познания. Кроме того, он здесь становится первопредком и природной вещью. Таким образом, познавательная деятельность человека в культуре Дао представляет собой чисто жизненный процесс космического организма Дао. Познание Дао раскладывается на генетические стадии роста Дао и категориально выражается в галерее антропо-теофизических символов-ипостасей Дао. В книге Перемен все это разворачивается в чертах, триграммах и гексаграммах инь и ян» [2, c. 76 – 78].

Написано красиво, но неправильно. Неразличимость объекта и субъекта — это не благо, а большая беда эпистемологического процесса (об этом подробно говорилось выше). Книга Перемен, как и Библия, писалась большим коллективом авторов, которые мыслили несогласованно. Искать в этом хаосе какую-либо закономерность — занятие бессмысленное. Один слой загадочных слов покрывался другим и эта процедура, повторяясь многократно. Гадательная книга не могла быть согласована в принципе, поскольку она выступала в роли игрового автомата, в основе которого лежит случай. Ассоциация графического символа с означающим предметом не может быть иной, как только случайной; именно такая связь возникает во время гадания. Что при этом выступает в качестве «генератора случайных комбинаций» — символы И цзин, звездное небо астролога, игральные карты, линии руки или кофейная гуща — не столь уж важно.

Книга Перемен представляет собой яркий образец синкретической формы проявления духовной культуры, где тесно переплелись этические, эстетические и философские традиции Востока. Она создавалась так же, как создавались мифы о Небе, Человеке и Земле у всех народов мира. Уже Конфуций многое не понимал в древних книгах и взялся за их «исправление». Он и его современники в комментариях к И цзин пытались пролить свет на темные места книги, но, как правильно отмечает А.И. Кобзев, у них «акт передачи древней мудрости грядущим поколениям имел культуросозидательный и творческий характер, хотя бы потому, что архаические произведения (каноны), на которые опирались первые конфуцианцы, были уже малопонятны их современникам и требовали осмысляющих истолкований» [7, c. 22].

В Средневековом Китае загадочный графический символ превращается в магический знак, поэтическое слово — в мистическое заклинание, а многократно повторяемое ритуальное действие — в священный обряд. В этот период Книга Перемен породила множество других аналогичных по форме сочинений. Наиболее известной является Книга Великой Тайны (Тай Сюань цзин) Ян Сюна, в которой графические символы составлялись уже из трех типов линий: непрерывной, прерванной в одном месте и прерванной в двух местах; общее число символов равнялось 81. Каждый символ сопровождался заглавием и вдохновенными строфами весьма загадочного содержания, к которым тут же прилагалась разгадка.

Например, у первого символа под названием Чжун (Сердцевина) было такое заглавие: «Веяние Света, нырнув, прорастает в желтом чертоге. Истины не может быть в Сердцевине». Затем шли девять строф и девять разгадок к ним; в частности, пятая строфа звучит так: «Солнце прямо стоит в небе. Во благо воспользоваться этим светилом и стать главою». Разгадка: «Солнце прямо стоит в небе: это — знатный находится на подобающем ему месте» [3, c. 28, 34].

А.Е. Лукьянов явно мистифицирует графико-числовую сторону И цзин, приписывая ей того, чего в ней никогда не было. Когда он рассуждает о «генетическом коде» исторического памятника китайской культуры, он уподобляется приверженцам Каббалы, безуспешно ищущим в библейских текстах сообщения о дате второго пришествия Мессии. Нужно, видимо, согласиться с А.И. Кобзевым, который пишет о неразвитости логического и категориального аппарата китайской философии, которая надолго застряла в натуралистической фазе.

На наш взгляд, специфику китайской классической философии в содержательном аспекте определяет прежде всего господство натурализма и отсутствие развитых идеалистических теорий типа платонизма и неоплатонизма (и тем более классического европейского идеализма Нового времени), а в методологическом аспекте — отсутствие такого универсального общефилософского и общенаучного органа, как формальная логика (что с нашей точки зрения, является прямым следствием неразвитости идеализма) [7, c. 24].

В самом деле, китайские философы эпохи Конфуция не только не достигли уровня Платона, но и Фалеса, который пользовался вполне научными методами, в частности, развитой геометрией. Вместо нее в Китае господствовала нумерология, которой пронизано всё содержание И цзин.

Место науки логики (первой подлинной науки в Европе; второй была дедуктивная геометрия, поскольку Евклид следовал за Аристотелем) как всеобщей познавательной модели (органона) в Китае, с нашей точки зрения, занимала так называемая нумерология, т.е. формализованная теоретическая система, элементами которой являются математические или математико-подобные объекты — числовые комплексы и геометрические структуры, связанные, однако, между собой главным образом не по законам математики, а как-то иначе — символически, ассоциативно, фактуально, эстетически, мнемонически, суггестивно и т.д. [7, c. 25].

По вопросу нумерологии Кобзев знакомит своего читателя с мнениями других авторов, которые проявили в этом пункте завидное согласие:

В трактовке китайской нумерологии можно делать упор и на ее связи с философией (метафизикой), и на ее связи с наукой или квазинаукой. Лю Да предлагает компромиссное определение: "нумерология — это математика метафизики". А.М. Карапетец пользуется термином "нумерология" в широком смысле как обозначением "числовой системологии", т.е. идущей из глубин древности китайской общетеоретической науки (мета науки) алгебраического типа, а в узком смысле как обозначением псевдонаучной игры с цифрами, возникшей в эпоху Хань…

Дж. Нидэм, например, определяет нумерологию как производный от "коррелятивного мышления" числовой мистицизм, или "игру с числами, в которой связываются вещи, по современным данным не имеющие друг с другом никакой связи", и утверждает, что китайский "нумерологический символизм" древности и средневековья "не имел ничего общего с истинной математикой" и ничего не внес в развитие науки. Более того, по его мнению, эта протонаучная или паранаучная традиция явилась "одним из наиболее важных факторов, замедляющих развитие истинно научных интерпретаций" » [7, c. 29 – 30].

Веря в нумерологическую истину И цзин А.Е. Лукьянов сам погружается в нумерологические искания, мистифицируя и обожествляя авторов книги. Между тем триграммы и гексаграмма — это довольно примитивные геометрические формы. Если в них и обнаруживаются какие-то алгебраические (групповые) свойства, то, разумеется, о них ничего не знали древние. По сути, это — узоры или орнаменты, которые еще не успели распасться на формально-символическую и пространственно-конструктивную компоненты. Они есть нечто среднее между иероглифическим письмом и геометрическим представлением, отражающим онтологическое строение мира. Любой символ-сян являет собой образец синкретического знания, где графический знак тесно соединен с поэтическим словом и ритуальным действием. Этот союз графического символа, слова и действия произволен как внутри себя, так и по отношению к процессам и вещам внешнего мира.

Понятно, что поток Перемен китайской мифологической мысли необходимо было как-то остановить, разделить, структурировать. Эту функцию как раз и выполняли графические символы И цзин, на которые нанизывались соответствующие ряды вещей, взятых из животного и растительного мира, предметов быта, перечня семейных отношений, природных стихий. Таким образом, сплошная и прерванная линии, 8 триграмм и 64 гексограммы стали выполнять функцию комода, куда помещались предметы и события, находящиеся во власти Поднебесной. Хотя ящиков было немало, их все же не хватило на все вещи мира, поэтому в один ящик с биркой «Цянь» помещались и небо, и твердость, и голова, и окружность, и правитель, и отец. Несмотря на разнородность хранящихся в каждом ящике вещей, в комоде они находились все-таки в относительном порядке, поскольку вещи складировались слоями, как это показано в табл. 2.

Таблица 2

Такой принцип упаковки знаний вызван эпистемологическим приемом проецирования, который широко используется мифотворцами (см. Проецирование как первая форма моделирования и Проецирование мира в миф). Сама процедура проецирования является конструктивной, но элементы конструкции носят исключительно формальный, т.е. символьный характер. Проекционный принцип Еремеев называет «принципом коррелятивизма», функция которого, однако, аналогична нашему. Он пишет:

«Принцип коррелятивизма означает, что каждый отдельный символ-сян в арифмосемиотике выступает в качестве обозначения группы “резонирующих” друг с другом однородных вещей и явлений. Символические системы, которые разрабатывались древними китайцами, одновременно служили универсальными классификаторами, приложимыми к самым разнообразным сферам бытия на том основании, что в них усматривались те или иные подобия. Наглядная ассоциативность в этих случаях играла не последнюю роль. Не имея никаких других инструментов познания, кроме собственных органов чувств, древние китайцы анализировали мир на основе чувственных впечатлений, собирательным обозначением которых и был иероглиф сян — “символы”, “признаки”, “образы”, “формы”, “фигуры” и т.п. Эти впечатления были определенным образом рационализированы, в результате чего и возникла искусственная символика, являющаяся основанием методологического аппарата древнекитайской арифмосемиотики. Ввиду такого своего происхождения она получила определенную часть антропоморфных черт, что с исторических позиций следует рассматривать не в качестве ее недостатка или достоинства, а только как особенность» [8, 1.1].

Практика гадания и широкое использование символов-сян в повседневной жизни приводило к смешиванию однотипных понятий, нарушая тем самым установленный древними конструктивистами первоначальный порядок вещей. Так, в табл. 2 мы привели лишь пять проекционных рядов, хотя по различным источникам имеется более двух десятков рядов, составленных из самых различных элементов: достоинств и пороков человеческой личности, государственных, общественных и человеческих добродетелей, многочисленных предметов быта, разнообразных представителей животного растительного и минералогического мира.

В Шогуа чжуань мы находим списки различных значений для восьми образующих символов, которые можно передать следующими словами:

Цянь — Небо, твердость, голова, окружность, правитель, отец, яшма, металл, холод, зима, лед, новорожденный, конь, плод дерева.
Кунь — Земля, мать, мягкость, живот, холстина, котел, скупость, бережливость, корова, колесница, узор, черенок, нечто темное.
Гэнь — Гора, тропа, камень, дворцовые ворота, страж у ворот, руки, собака, крыса, плоды деревьев и трав, младший сын, остановка.
Кань — Вода, погружение, скрытость, дуга лука, кровь, уши, красный, свинья, вспыльчивость, средний сын, разбойник, бедствие, боль.
Сюнь — Дерево, ветер, курица, вход, бедра, старшая дочь, мастерица, простата, высокорослость, бесплодие, негодность, косоглазие.
Чжэнь — Гром, дракон, движение, ступни, черное и желтое, достаток, великая дорога, старший сын, молодой бамбук, неутомимый.
Ли — Огонь, солнце, молния, глаза, средняя дочь, латы и шлем, копья и меч, большой живот, раковина, черепаха, краб, засохшее дерево.
Дуй — Водоем, младшая дочь, радость, рот, шаманка, знахарка, язык, овца, наложница, нечто разорванное или вылитое [2, с. 196 – 201].

Все эти предметы, отношения и качества, как было сказано, не имеют постоянного соответствия и меняют свое место внутри группы триграмм, когда мы читаем другие источники. Кроме того, существуют специальные списки толкований, например, человеческих натур. Так, в известной гадательной книге Буши юань гуй даны следующие характеристики личности для внутренней триграммы бэнь гуа:

Цянь — Сердечный, доброжелательный мужчина.
Кунь — Сердечная, доброжелательная женщина.
Гэнь — Человек, который всегда порядочен, который не позволяет личным эмоциям руководить объективными решениями.
Кань — Умный человек, но лживый и сладкоречивый.
Сюнь — Холодный, бессердечный.
Чжэнь — Человек, родившийся не в свое время; неудачник.
Ли — Умный человек с открытым умом, оптимистичный и добрый.
Дуй — Улыбчивый человек, мягкий и приветливый, с правильными понятиями о пристойности и умеренности в речи и поведении [4, с. 93].

Житель современного города, например Москвы, не имеет дело с луком, мечом и шлемом, вряд ли он увидит дракона, молодой бамбук или даже стражу у ворот. Понимая это, Чжоу Цзунхау предложил иной список значений для восьми триграмм, в котором фигурируют уже телефон, бар, пистолет, фотоаппарат и другие современные предметы:

Цянь — Круг, линейка, нефрит, металл, холодный, лед, ярко-красный, серьезный, кость, большой город, курорт, автомобиль, небоскреб, шестеренка, часы, машина, огромный.
Кунь — Одежда, котел, бережливость, большой фургон, множество, рукоятка, поддержка, чернозем, старая женщина, крестьянин, деревня, антиквариат.
Гэнь — Объезд, камень, ворота или арка, фрукты, носильщик, крыса, семья, отель, склад, второй этаж, мост, говядина.
Кань — Каналы, рвы, стрелковый лук, колесо, возрастание беспокойства, умственное расстройство, боль в ушах, красный, луна, вор, лодочник, водопад, комната отдыха, бар, бензин, доверие, сон, ручка для письма.
Сюнь — Белый, длинный, возвышенный, продвигающийся и исчезающий, лысение, высокий лоб, почтальон, продавец, аэропорт, гавань, воздушный кондиционер, вентилятор, путешествие.
Чжэнь — Большое шоссе, молодой парень, оператор, диктор, печень, радиовещание, телефон.
Ли — Учитель, художник, библиотека, салон красоты, церковь, телевидение, пистолет, фотоаппарат, операция, солнце, молния, доспехи и шлем, копье и меч, черепаха и краб. Большой живот.
Дуй — Барменша, певица, банковский служащий, ресторан, птица, счет (за услуги и т.п.), меч, кофе, кухня, рот и язык, содержанка [4, с. 34 — 35].

В связи с такой классификацией, тут же всплывают в памяти самые первые строки из предисловия к книге Мишеля Фуко «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук»:

«Эта книга, — пишет Фуко, — вызвана к жизни одним из произведений Борхеса. Точнее — смехом, прозвучавшим под влиянием его чтения, смехом, который колеблет все привычки нашего мышления — нашего по эпохе и географии — и сотрясает все координаты и плоскости, упорядочивающие для нас великое разнообразие существ, вследствие чего утрачивается устойчивость и надежность нашего тысячелетнего опыта Тождественного и Иного. В этом произведении цитируется "некая китайская энциклопедия", в которой говорится, что "животные подразделяются на: а) принадлежащих Императору, б) бальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в настоящую классификацию, и) буйствующих, как в безумии, к) неисчислимых, л) нарисованных очень тонкой кисточкой из верблюжьей шерсти, м) и прочих, и) только что разбивших кувшин, о) издалека кажущихся мухами". Предел нашего мышления — то есть совершенная невозможность мыслить таким образом — вот что сразу же открывается нашему взору, восхищенному этой таксономией; вот какое экзотическое очарование иного способа мыслить предстает перед нами под покровом аполога» [9, с. 28].

Эта абракадабра возникла в результате слишком натуралистического мышления, как говорил А.И. Кобзев в процитированном выше отрывке [7, c. 24], т.е. по причине его неразвитости и отсутствия логического опыта, который можно наблюдать во многих литературно-философских сочинениях Древнего Китая. Еремеев же, напротив, видит в такой бессистемности скрытый от наших глаз, но не от глаз «совершенномудрого» китайца, определенный порядок. Он пишет:

«Вселенная виделась китайским мыслителям как живой организм, все члены которого связаны друг с другом. На основе коррелятивных связей каждый класс однородных вещей объединяется в одно целое, представляющее собой тот или иной "орган" вселенского организма. Отдельная вещь — это только проявление такого целого в пространственно-временном континууме. Разнородные вещи взаимодействуют между собой на основе различных каузальных связей, вовлекая во всеобщее движение и те "органы", проявлениями которых они являются. Изменения отдельных коррелятивных и каузальных связей ведут к тотальным изменениям, которые рассматривались древними китайцами как формы "мышления" (сы) и "беспокойства" (люй) вселенского организма» [8, 1.1].

Надо ли еще раз повторять, что поиск системы в спонтанных явлениях сознания, как это делал, например, снотолкователь Зигмунд Фрейд, дело абсолютно бесперспективное? Тот, кто вместе с Еремеевым всё же надеется найти порядок в ассоциативном хаосе проекций предметов, отношений и свойств на восемь триграмм, пусть поищет закономерности в проекциях конкретных объектов на пять стихий (см. табл. 3, которая взята из [8, 1.3]).

«Каждый столбец данной таблицы, — пишет он, — содержит понятия, связанные между собой по принципам, не всегда понятным современному человеку, но так или иначе истолковывавшимся древними китайцами. Присущая их мышлению ассоциативность часто позволяла подмечать очень важные мировые закономерности и столь же часто уводила далеко от сути явлений. Не случайно подобные коррелятивные списки для стихий и других классификационных комплексов имеют разночтения» [8, 1.3].

Таблица 3

Еремеев довольно подробно останавливается на циклических переходах одного элемента в другой, причем его иллюстрации подкупают своей красочностью (ср. рис. 9 с последующими рис. 10 и 11). Стихиям посвящен третий раздел первой главы; четвертый отводится под китайскую музыкальную систему. Естественно, в философских сочинениях, включая труд Еремеева, музыка получает «космологическое и социально-политическое» звучание. Автор [8] приводит фрагмент из «Книги обрядов» («Ли цзи»), в котором говорится всё о тех же проекциях:

«Музыкальная нота гун символизирует правителя, музыкальная нота шан символизирует чиновников, музыкальная нота цзюэ символизирует народ, музыкальная нота чжи символизирует дела государства, музыкальная нота юй символизирует окружающие предметы» [8, 1.4].

Рис. 9. Показаны переходы пяти стихий — огонь, металл, вода, дерево, земля (почва) — друг в друга. Циклические превращения стихий во многом определяли китайскую медицину (взято из [8]).

В табл. 4, позаимствованной из [8, 1.4], приводятся проекции китайских музыкальных инструментов на восемь ветров, но не на восемь триграмм, и соответствующие инструментам материалы, уже слабо связанные с пятью стихиями.

Таблица 4

В «Десяти крыльях» — так называются десять древних комментариев к И цзин — отражены метафизические воззрения образованных китайцев. Но подавляющая масса обывателей по всему миру пользуется древней книгой как инструментом для гадания. Поэтому нынешние комментаторы — это инструкторы по использованию И цзин в современных условиях. Одним из таких комментаторов является Чжоу Цзунхау. Вначале своего комментария он дает несколько основополагающих схем:

Рис. 9. Разъясняющие схемы для гадания по «Книге Перемен» (взято из [4]).

Затем на конкретных примерах Чжоу Цзунхау инструктирует читателя, какие необходимо произвести действия для предсказания будущего. Чтобы ознакомиться с методикой, возьмем из его книги «Пример второй: пионы, вытоптанные двумя лошадьми».

3 мая 1053 года друг приглашает Шао полюбоваться его прекрасными пионами. Китайцы очень любят пионы и называют их «царскими цветами». У друга Шао большой дом возле канала, и он засадил весь задний двор цветами. Прекрасное зрелище каждый год привлекает множество гостей со всего города. Войдя на участок своего друга, Шао видит нежно-зеленый цвет листвы, слышит счастливый щебет птичек, ощущает холо­док, поднимающийся от сырой земли и смешивающийся с теплым весенним ветерком. Он бродит по цветущему пионовому саду и ощущает себя попавшим в рай земной.

После обеда небольшое общество усаживается в саду и наслаждается цветами и прекрас­ной погодой. Все знают, что Шао посвятил себя изучению И-Цзина, и внимательно прислушиваются, когда хозяин говорит: «Эти великолепные цветы очень сильно пов­лияли на всю нашу культуру — быть может, не меньше, чем многие исторические лич­ности. Интересно, Шао, есть ли у цветов судьба и может ли такой человек, как ты, узнать ее?»

«Все в мире имеет свой жизненный цикл и свою судьбу, — отвечает Шао, — и я могу проверить ее для вас». Времени около часу дня. Шао совершает краткие расчеты и го­ворит друзьям: «Мне грустно сообщать вам это, но, вероятно, эти цветы будут растоп­таны лошадьми завтра днем». Общество разочаровано и испытывает неловкость. Гости расходятся, думая о том, что не надо было спрашивать про цветы.

На следующий день, в полдень, небольшая компания городских чиновников при­езжает верхом к дому друга Шао, чтобы посмотреть на знаменитые цветы. У двоих всадников лошади армейские, еще не переученные для гражданской службы.

Одна лошадь лягает другую, и они устраивают на участке дикую схватку, в которую никто не решается вмешаться, и вытаптывают половину цветов в саду.

А теперь позвольте объяснить, как Шао с такой точностью предсказал это событие.

Число 1053 года было получено делением на 12; в остатке получилось 9; число мая — 5; число дня: 3; час гадания: 12:30; отбрасывая минуты, получаем 12. Суммируя (9 + 5 + 3) получаем 17. Деля на 8, получаем в остатке 1. Внешняя триграмма — Цянь. Для внутренней триграммы начинаем с (9 + 5 + 3 + 12) и получаем в итоге остаток 5 (Сюнь). Деля (9 + 5 + 3 + 12) на 6, получаем в остатке 5, поэтому подвижное яо — пятое.

Итак, бэнь гуа — это гексаграмма 44, Гоу. Строим ху гуа и чжи гуа:

В бэнь гуа мы видим, что Металл разрушает Дерево, т.е. юн разрушает ти. Пионы в опасности. В ху гуа двойная триграмма Цянь, т.е. еще две юн гуа металла, что означает великое бедствие для ти гуа. Когда Шао смотрит на эти три Металла-Цянь, он думает: «Цянь представляет лошадь; цветы вполне могут быть вытоптаны лошадью». Затем он смотрит на Ли, внешнюю триграмму конечной гексаграммы и думает: «Ли — это ярчайший солнечный свет, так что это случится около полудня. Но в какой день? Я гадаю прямо на месте, стоя, не хожу — так что это будет не очень скоро, не сегодня. Но у цветов короткий век, так что это будет завтра» [4, с. 93 — 94].

Перед нами классический образец нумерологических операций, когда числа и связанные с ними графические образы не имеют никакого отношения к математике, геометрии и вообще к какой-либо науке. Можно видеть, что здесь счет ведется по остаткам от деления. Подобная практика сторонников нумерологии имеет метафизическое объяснение. Еремеев пишет, что с «космогонической точки зрения» «начальные числа ряда являются более онтологичными, чем последующие», так как «этот ряд описывает порядок возникновения вещей»

«Древние китайцы полагали, — продолжает Еремеев, — что каждое число указывает на свое местоположение в пространственно-временном континууме. Это позволяло рассматривать числа как средства познания, на основе которых возможно эффективно выявлять классификационные и ранжировочные принципы. Числа в пределах десятка и некоторые другие были сопоставлены с классификационными комплексами понятий, игравшими важную роль в древнекитайской арифмосемиотике. Числа с 1 по 5 назывались “порождающими числами” (шэн шу), а числа с 6 по 10 — “формирующими числами” (чэн шу). Между этими двумя наборами устанавливалось поэлементное соответствие»: 1-6, 2-7, 3-8, 4-9, 5-10 [8, 1.1].

Таких примеров, как только что рассмотренный, в книге [4] предостаточно. Для констатации этого факта приведем несколько геометрических схем, но уже без всякого разъяснительного текста:

Рис. 10. Схемы ворожбы, отвечающие семантиконумерологическим подгонкам (взято из [4]).

От практического пособия Чжоу Цзунхау по использованию И цзин для ворожбы, как это делается по картам Торо, перейдем к философско-математическим исследованиям В.Е. Еремеева [8]. Он, как и А.Е. Лукьянов [2], верит в нумерологию, называя ее арифмосемиотикой. Из книги А.И. Кобзева [7] автор [8] позаимствовал литературно-исторический обзор, в котором освещалась позиция синологов — М. Гранэ, Дж. Нидэма, В.С. Спирина и А.М. Карапетьянца — по вопросу нумерологии (выше мы тоже его коснулись). Еремеев верит в существование Великой Тайны Востока, скрытой за 64-мя символами И цзин.

Нет, утверждает он, это не пустая игра с числами, «древнекитайская арифмосемиотика в своих отдельных проявлениях не только вполне соответствует общепризнанным научным представлениям, но и содержит такие идеи, которые могли бы содействовать развитию новых перспективных направлений в современной науке» [8, Введение]. С древнейших времен арифмосемиотика применялась в теории музыки, астрономии, медицине — почему не использовать ее сейчас в этих же областях.

«Исходя из анализа различных арифмосемиотических текстов, — пишет Еремеев, — можно сделать вывод, что, по мысли древнекитайских мудрецов, числа являются одной из важнейших характеристик бытия, элементами некоего космического кода, с помощью которого оформляются и организуются все мировые реалии. В числе выражается структурная целостность вещей. Числа делают вещи познаваемыми. С натуралистических позиций, на которых выстраивалась древнекитайская наука, числа как такового нет. Оно не существует вне вещей. Число находится в самих вещах, задавая их структуру, и во временных процессах, задавая их ритм. В то же время оно предстает как некая творческая сила, приводящая к расчленению всякой непрерывности» [8, 1.1].

Тем не менее Еремеев понимает, что арифмосемиотика не совсем вписывается в современные представления о науке и слабо отвечает ее высоким стандартам. Поэтому он, как и любой мистик на его месте, зачисляет знания, полученные в рамках арифмосемиотики, в ранг высочайшего искусства, до которого нынешней науке расти да расти. Чтобы представить высоту интеллектуального уровня, на котором написана И цзин, Еремеев открывает для нас книгу Г. Гессе «Игра в бисер»,

«где сюжет разворачивается вокруг одноименной Игры. В основе последней лежит некая "высокоразвитая тайнопись, в создании которой участвуют многие науки и искусства, в особенности же математика и музыка (соответственно, музыковедение), и которая способна выразить и связать друг с другом смыслы и результаты почти всех научных дисциплин". … Г. Гессе устами персонажа своего романа признает, по сути, несоизмеримость "Книги перемен" и Игры. На языке системного анализа сказанное означает, что по символико-смысловой "мощности" первая не только превосходит вторую, но и является всеохватной. Автор настоящих строк не склонен к такой категоричности, но все-таки вынужден констатировать, что стоящее за "И цзином" "учение о символах и числах", несомненно, весьма емко, и если современные интеллектуалы когда-нибудь попытаются реализовать идею "универсальной знаковой системы", то лучшего прототипа, чем древнекитайская арифмосемиотика, им не найти во всей истории человеческой мысли» [8, Введение].

Такое заключение делают обычно люди, слабо знакомые с математикой. Они думают, что элементарная бинарная система триграмм (000, 001, 010, 100, 110, 101, 011, 111), из которой составляются 64 гексаграммы, является недостижимой математической истинной. Математическая часть древнекитайской арифмосемиотики более чем прозрачна, проблемы начинаются там, где математика соединяется с семиотикой. «Триграммы, гексаграммы, диграммы и подобные им символы — пишет Лукьянов, — это такие геометрические формы, для которых мерность несущественна. Точнее, это не геометрические, а графические формы, знаки, за которыми стоят определенные смыслы» [8, 1.1]. Но автор выполнил новый перевод «с учетом результатов авторской реконструкции древнекитайской арифмосемиотики», что позволили ему

«открыть в древних строках "Книги перемен" смыслы, не только неизвестные в европейской синологии, но и давно забытые в самом Китае. … Проводимая в настоящей монографии реконструкция древнекитайской арифмосемиотики показала, что система в "Книге перемен" есть. Правда, это утверждение может быть принято только с некоторыми оговорками, касающимися как структуры гексаграмм, так и их последовательности (см. гл. 2.11 и 2.12). Очевидно, что данная система нуждается в дальнейшем изучении. Но, так или иначе, все выявленные системные свойства основной части "И цзина" позволили заметным образом прояснить содержащиеся в ней смыслы и были учтены в публикуемом здесь переводе» [8, Введение].

---

1. Шуцкий Ю.К. Китайская классическая "Книга Перемен". — М., 1993.
2. Лукьянов А.Е. Дао "Книги Перемен". — М., 1993.
3. Гань Бао. Записки о поисках духов. — М., 1994.
4. Чжоу Цзунхау. Дао И-Цзина. — К., 1996.
5. Лурье Ф.М. Российская и мировая история в таблицах. — СПб., 1995.
6. Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. – М., 1987.
7. Кобзев А.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. — М., 1994.
8. Еремеев В.Е. Символы и числа “Книги перемен”. 2-е изд., исп. и доп. М.: Ладомир, 2005
( http://history.rsuh.ru/eremeev/index.htm ).
9. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. — СПб, 1994.