Правда о Фрейде и психоанализе

Акимов О.Е.

8. Берта, Полина и Гизела

Осенью 1865 г., вскоре после ареста Иосифа Зигмунд Фрейд поступил в гимназию Леопольдштадта. Феррис поясняет географию тогдашней Вены: первое жилье Фрейдов «находилось на другом берегу Дунайского канала, напротив Леопольдтштадта, еврейского квартала к северо-востоку от центра Вены. Они жили у Фрейда-однофамильца, винокура. Вскоре они переехали на противоположный берег, в сам Леопольдштадт, и стали жить между каналом и рекой. В этом районе, от которого рукой подать до центра города, были красивые дома, а на одном его конце, за железнодорожной станцией и сортировочной, находился Пратер, венский парк».

В главе 9 «Лечение разговором», посвященной пациентке Анне О., Феррис напоминает: «Берта родилась в Леопольдштадте в феврале 1859 г., т.е. приблизительно в то время, когда Фрейды приехали туда вместе с трехлетним Зигмундом [неточность: четырех летний Зигмунд приехал в Вену летом 1860 г.]. Правда, Фрейды снимали квартиру, а Паппенхеймы жили в особняке. Позднее Паппенхеймы переехали на другую сторону канала, в Девятый округ [Фрейды жили во Втором]. Что знал Фрейд об их прошлом, нам неизвестно». И не удивительно, добавлю я, поскольку Фрейд намеренно уничтожил все следы, которые хотя бы косвенно связывали его с очаровательной девочкой по имени Берта.

Еврейский квартал Леопольдштадт — небольшой по площади, все друг друга более или менее знали или, во всяком случае, видели. Трудно сомневаться в том, что Фрейд до знакомства с Брейером никогда не видел Берту Паппенхейм. Он скорее не обратил бы внимания на свалившийся с неба астероид, чем на симпатичное существо женского пола. Берта выделялась среди детей и красотой, и умом. Феррис пишет: «Ее светское образование, которое, скорее всего, продолжалось до 16 лет, включало современные языки, потому что кроме немецкого она знала английский, французский и итальянский. Она ездила верхом на лошади, посещала концерты и театры и в общем вела светский образ жизни, про который впоследствии говорила, что он состоял из скучных пустяков, служащих для того, чтобы "убить время"». Я предполагаю (далее постараюсь обосновать), что Фрейд с юных лет превосходно знал ее, любил пламенной любовью, «анализировал», когда еще никто из психотерапевтов не называл обыкновенную беседу с пациентом термином «психоанализ», а потом на протяжении многих и многих лет следил за ней, злился и мстил.

Хочу обратить внимание на общность интересов Берты и Зигмунда в языковой сфере. Они оба владели несколькими иностранными языками, чтобы наслаждаться чтением французских романов, книг эпохи Возрождения и Просвещения, богатой английской поэзией. Ведь в то время переводной литературы существовало немного. Чтобы читать Золя и Мопассана, надо было знать французский; чтобы наслаждаться поэзией Байрона, требовалось выучить английский; и вообще, чтобы свободно чувствовать себя в высшем обществе, нужно было освоить несколько европейских языков. Берта, Марта и Фрейд прекрасно с этим справились. Иностранные языки диктовали общие интересы, единообразный стиль поведения, сориентированный на пребывание в высшем свете. Некоторое исключение составляла, быть может, Марта. Иностранных языков (по крайней мере, в таком объеме, как остальные) она не знала, светских развлечений немного тяготилась, предпочитая тихую домашнюю обстановку, где можно спокойно посидеть за чтением томика стихов Байрона, Бёрнса, Скотта или Мильтона (она предпочитала английскую поэзию); сама немного сочиняла стихи и присылала их из Гамбурга в Вену Зигмунду.

Фрейд превратил сексуальность в некую абстрактную категорию психологии. Но чтобы представить его чувства, которые он мог испытывать к Берте, нам необходимо понять, как он относился к практической сексуальности. В связи с этим уместен вопрос: какое самое первое и важное событие в сексуальном плане случилось в жизни Фрейда? Официальные биографы, отвечая на него, указывают на Марту. Но это неверный ответ; с самого начала в указанном смысле он к ней относился довольно прохладно, а после рождения Анны сексуальные отношения с Мартой и вовсе прекратились. Уже в августе 1893 г. они спали порознь. Первым и наиболее важным событием в его жизни в указанном смысле является потеря целомудрия, когда он из мальчика превратился в мужчину. По сути, Зигмунд при непонятном участии Джона изнасиловал свою племянницу Полину.

В связи с этим Джонс пишет: «Любовная [правильнее сказать, сексуальная] привязанность к ней проявляется в одном из его покрывающих воспоминаний, вытеснившем бессознательную фантазию о том, что они вдвоем с Джоном ее насилуют. Фрейд сам рассказывал, как вместе с племянником подвергал жестокому обращению эту девочку, и можно предположить, что такое обращение включало в себя некий явно либо неявно выраженный эротический компонент. "Охота вдвоем" служит первым признаком того, что сексуальная конституция Фрейда была, в конце концов, не исключительно мужской; "охотиться парами" — значит делить собственное удовольствие с кем-либо другим того же пола».

Действительно, из биографии Фрейда мы узнаем, что он испытывал гомосексуальные чувства к Флиссу, который отвечал ему взаимностью. Возможно, Джонс на себе почувствовал гомосексуальную склонность своего патрона, поскольку биограф, как Юнг, Ранк и другие приближенные к Фрейду, причислялся к «приемным сыновьям», а патерналистские чувства в большой «семье» Фрейда, где чтили культ царя Эдипа, имели сексуальный оттенок. А вот что касается Джона, я сомневаюсь, чтобы он выступал на стороне Зигмунда из-за ссоры с ним.

Свое изменившееся отношение к Джону Зигмунд выразил в «Толковании сновидений»: «Как это ни странно, но я действительно однажды играл роль Брута. Вместе с моим племянником, мальчиком всего на год моложе меня, я в возрасте 14 лет разыграл сцену между Брутом и Цезарем. Племянник этот приехал к нам в то время из Англии. Он воскресил в моей памяти игры нашего раннего детства. До трех лет мы были с ним неразлучны, любили друг друга, и эта дружба оказала свое несомненное влияние, как мне пришлось уже раз упоминать, на все мои позднейшие отношения к сверстникам. Мой племянник Джон претерпел с тех пор много перевоплощений, которые воскрешали то одну, то другую сторону его существа, неизгладимо запечатлевшегося в моей бессознательной памяти. По всей вероятности, он нередко злоупотреблял нашей дружбой, а я со своей стороны тоже отваживался восставать против своего тирана, так как мне часто потом рассказывали, что на вопрос отца — его деда: "Почему ты поколотил Джона?", — я ответил: "Я поколотил его, потому что он меня поколотил"».

Автор «Покрывающих воспоминаний» не называет имена детей — участников происшествия, но Феррис твердо заявляет: «Мы знаем, что этими детьми были сам Фрейд и его племянник Джон, девочка — это сестра Джона, Полина, а происходило все это во Фрайберге». Действительно, после переезда в Вену в своем родном городе Фрейд побывал дважды — в 1871 и 1872 гг., когда ему исполнилось 15 и 16 лет (таким образом, возраст 14 лет указан неточно). Возраст от 7 до 14 лет считается возрастом детства, или пуритатным (pueritia) ; возраст от 14 лет и выше, когда юноша достигает половой зрелости, называется пубертатным (pubertas) . Такова принятая юридическая градация, но психоаналитики ввели свою шкалу, в которой разделительная черта половой зрелости опускалась до отметки в 10 лет. Причем Фрейд в письме к Флиссу от 8 октября 1895 г. сообщал, что ребенок и до пубертации может иметь сексуальные сношения, но при этом половые акты являются «обязательной причиной» истерии.

Как бы там ни было, летом 1871 г. между Зигмундом и Полиной, вероятно, имел место самый настоящий половой акт. Такое заключение можно сделать после тщательного анализа нескольких мест в «Толковании сновидений» и «Покрывающих воспоминаниях», где так или иначе говорится об этом памятном для Фрейда событии. Оно не связано с нежным поцелуем или обниманием; это было именно сексуальное насилие, которое никак не назовешь дерзкой игрой или хулиганством. В любом случае, если любовная игра проходит с применением vi aut clam (грубой силы или обманным путем), то в уголовном праве оно квалифицируется как crimen raptus (изнасилование) . Возможно, психика Фрейда находилась в состоянии delirium, при котором лицо, совершающее преступление, не воспринимает его адекватным образом, но в данном виде преступления такое состояние, как и алкогольная или наркотическая интоксикация, не является смягчающим обстоятельством.

Добавление, сделанное 9 июня 2012 года

Один из моих посетителей написал: «Относительно Фрейда у меня вопросов к Вам нет; его учение представляет собой очевидные глупости, хотя в отношении личности самого Фрейда, будь я присяжным заседателем в жюри, я по некоторым Вашим обвинениям (таким, например, как изнасилование племянницы) вынес бы вердикт 'not guilty', что означает не то, чтобы он этого не делал, а что нет всё-таки достаточных доказательств, что он это делал».

Сегодня вспомнил, «чтобы понять психологию типичного фальсификатора», я сам однажды написал в подобном ключе: «Вероятно, для вынесения обвинительного приговора фальсификатору судья посчитает его [т.е. мой вывод] не достаточно доказанным. Однако для покупателя, рискующего своими кровно заработанными деньгами, он окажется вполне убедительным» (речь шла о подлинности портретов Нефертити). Таким образом, в подобных обстоятельствах, когда важнейшая информация намеренно была искажена, нужно делать акцент не на юридической или даже математической строгости доказательства, а на едва уловимом чувстве морально-психологического характера, когда мы доверяем или не доверяем человеку. Судье или нашему оппоненту это внутреннее убеждение не передашь.

Венский врач-авантюрист чрезвычайно успешно шифровался, о чём я не раз и не два писал. На первый взгляд, изложенные Фрейдом сновидения выглядят очень ненадежными источниками его биографии. Но в действительности сновидения не были настоящими. Они служили литературным приемом, с помощью которого он доносил читателю сокровенную информацию о себе. Чтобы через них почувствовать, что мы имеем дело всё-таки с реальными событиями, нужно как следует вжиться в образ автора. Это не всегда удается сделать при первом чтении даже прекрасно написанной книги, не такой скверной, как моя.

Помимо сказанного, существует набор фактических данных, не связанных со «сновидениями» или так называемыми свободными ассоциациями Фрейда, который делает событие на одуванчиковой поляне в высшей степени достоверным. В частности, известно, что «летом 1875 года его [Зигмунда] отец, выполняя данное двумя годами ранее обещание, отправил Фрейда в Манчестер, в дом его сводного брата. Этот визит задумывался как своего рода западня. Родители Фрейда питали надежду, что их юный сын влюбится в Паулину, дочь Филиппа, и таким образом сын останется в семейном ткацком деле, в мастерской, принадлежащей сводному брату. Но ловушка не сработала…» (Касафонта Х.Р. «Зигмунд Фрейд», 2006, с. 33-34).

Напомню, что отец Фрейда впервые женился в 17 лет на Салли Коннер, о которой ничего не известно (В. Лейбин «Зигмунд Фрейд: психоаналитический портрет» М: МПСИ, 2006, с. 14). Подозреваю, что с отцом поступили так же безнравственно, как потом он поступил в отношении своего сына. Через насилие родители женили своих детей до того, как они осознавали, что и почему с ними произошло. Видимо, имущественные и денежные интересы старших членов рода Фрейдов ставились выше личных предпочтений детей. С их чувствами не считались, детей использовали в качестве решения жизненных коллизий и они, конечно, не были свободны в своем выборе.

На странице 26 Лейбин говорит о таинственной Ребекке, второй жене Якоба Фрейда (на момент женитьбы в 1852 году ей было 32). Амалия Натансон — его третья жена. Весьма вероятно, что первоначально она была невестой Филиппа, но позже еврейская община из каких-то своих меркантильных интересов решила выдать эту молодую девушку за пожилого отца Филиппа. Конкретные мотивы такого шага (разумеется, гипотетического свойства) мною были высказаны, хотя существовали соображения и общего плана, заключающиеся в традициях этого семейства.

Если в данном роду были приняты браки по расчету, не выходящие за границы рода, то, весьма вероятно, что и Амалия Натансон была назначена ее родителями женой Якоба Фрейда. Теперь у них обоих была веская причина подтолкнуть сына Зигмунда к носильному сближению с племянницей Полиной (Паулиной). Испанский биограф представил данное событие пристойно: «Родители Фрейда питали надежду, что их юный сын влюбится в Паулину». На самом же деле, всё выглядело отвратительно. Судя по описанию, сделанному Фрейдом, насилие происходило в виде детской шалости, на глазах у родителей и брата Полины. Во время этой сексуальной игры Зигмунд получил негативный сексуальный опыт, который довлел над ним в течение жизни. Наверняка, Фрейд описал всё, как было; приукрашивать события в момент своего катарсиса он бы не стал.

О насилии над племянницей рассказывается также на страницах:
Призрак Берты Паппенхейм
Превращение Берты в лошадь
Добавление к моим книгам и статьям о Фрейде
и в других местах. Беря во внимание всё сказанное здесь о Фрейде, надеюсь, к читателю придет уверенность того, «что он это делал».

* * *

Всякий, знающий психологию молодых людей типа фрейдовской, никогда не поверит, чтобы здоровый, приятной наружности, очень темпераментный молодой человек не влюбился бы в какую-нибудь обаятельную девушку. В связи с этой темой фрейдоведы обычно указывают на Гизелу Флюс — его первую романтическую любовь. О сексуальной связи с Полиной в героических жизнеописаниях родоначальника психоанализа обычно ничего не говорится, но в «Толковании сновидений» мы наталкиваемся на ее следы неоднократно; зато в официальных биографиях мы обязательно найдем описание первой любви Фрейда к Гизеле Флюс, но в «Толковании сновидений» о ней нет и намека. Почему? Попробуем разобраться.

В первый раз после отъезда в Вену Фрейд побывал во Фрайберге по настоянию своих родителей, которые отправили его туда на летние каникулы. Там, на своей малой родине, случилось еще одно знаменательное событие: он влюбился в сестру своего друга, Эмиля Флюса. Отец Эмиля, Игнац Флюс, как и отец Зигмунда, Якоб Фрейд занимался текстилем; главы двух семейств были дружны; Зигмунд во время пребывания во Фрайбурге жил в доме Флюса. О своей любви к Гизеле Флюс Зигмунд вскоре после каникул отправил своему другу Эдуарду Зильберштейну витиеватое послание, из которого следует, что сексуальных отношений между Зигмундом и Гизелой не было. В шуточной форме он писал: «зная мой характер, ваша честь совершенно справедливо может предположить, что я не приближаюсь к ней, а сдерживаюсь».

Об этой шуточной манере писать надо сказать отдельно. В письме к Марте от 7 февраля 1884 г. Фрейд писал: «Зильберштейн сегодня снова навестил меня, он очень расположен ко мне, как и раньше. Одно время мы были закадычными друзьями. Нас объединяли ни спорт, ни взаимная выгода, а только бескорыстная потребность общаться друг с другом. Мы проводили вместе все время, свободное от школьных занятий. Вместе изучали испанский, придумывали загадочные истории и таинственные имена, почерпнутые из книг великого Сервантеса. В нашей хрестоматии по испанской литературе мы нашли рассказ, герои которого — две собаки. Расположившись перед дверьми госпиталя, они вели между собой философско-юмористический диалог. Мы решили присвоить себе их имена — так они нам понравились… Вместе мы создали научный кружок, шутливо назвав его "академия"». Эту «академическую» манеру писать и изъясняться Фрейд никогда не оставлял. Ему нравилось вводить людей в заблуждение. Более того, он сам никогда не знал, где кончается шутка и начинается правда жизни. Об этой фрейдовской черте характера мало кто помнит, но нельзя понять его творчество, если забыть о Фрейде как актере и выдумщике, постоянно разыгрывающем своего собеседника или читателя. Тот, кто примет сказанные им слова за чистую монету, окажется с носом.

Много позже, в 1899 г., в «Покрывающих воспоминаниях» Фрейд в «академическом» стиле писал о Гизеле следующее: «Это были мои первые каникулы в деревне [во Фрайберге]... Мне было семнадцать лет [на самом деле 15 лет], дочери моих хозяев — пятнадцать [13 лет], я сразу же влюбился в нее. Впервые в моем сердце поселилось столь сильное чувство, но я держал его в строжайшем секрете. Спустя некоторое время девушка уехала обратно в свой колледж, она, как и я, приезжала домой на каникулы, и эта разлука после столь короткой встречи еще больше обострила мою ностальгию по местам моего детства. Часами напролет бродил я в одиночестве по вновь обретенным мною прекрасным лесам, строя воздушные замки, но мое воображение уносило меня не в будущее, а в прошлое, представляя его в розовом свете. Если бы в моей жизни не было этого ненужного переезда [в Вену], если бы я остался жить в родном краю, если бы я рос на этой земле, если бы и стал таким же сильным, как местные парни — братья моей возлюбленной, если бы я унаследовал дело своего отца, то, в конце концов, я женился бы на этой девушке, потому что она обязательно ответила бы взаимностью на мое чувство! Естественно, я ни минуты не сомневался в том, что и в тех условиях, которые рисовало мое воображение, я столь же пылко любил бы ее, как и в действительности... Я точно помню, что в первую нашу встречу на ней было надето желтое платье, и долго еще этот цвет, случайно попав мне на глаза, заставлял учащенно биться мое сердце».

Основная мысль автора работы 1899 г. состояла в том, что неприятные события, как, например «сексуальная агрессия», в сновидениях и грезах покрываются, или маскируются, приятными фантазиями: Полина заменяется Гизелой, насилие над ней — веселой игрой; в памяти всплывает солнечный луг, устланный желтыми одуванчиками, вспоминается ароматный вкус свежеиспеченного хлеба, который ему давала какая-то деревенская женщина. Впоследствии положительный образ Гизелы ассоциировался у него с цветами, Флорой, гербарием, желтым цветом, а Полина, у которой юный Зигмунд крал цветы, была воплощением «дефлорации», ее негативный образ всячески подавлялся и вытеснялся в бессознательную область. Приятные фантазии покрыла и кровосмесительную связь между Амалией и Филиппом. Вместо преступного полового акта они «сотрудничают» в деле появления сестренки Анны, беременный живот матери замещается симпатичным сундучком, дверцу которого открыл Филипп. Иногда из-под этого покрывающего образа прорываются страшные видения, например, Фрейду неожиданно являлась беременная мать, бьющая себя по животу. Но, в общем, на протяжении всей жизни действуют механизмы маскировки и подавления (репрессии) неприятных воспоминаний. Одна из основных идей книги «Толкования сновидений», которую автор пытался доказать в том числе и на примере сновидения об Ирме, заключается в том, что все сновидения так или иначе воплощают наши желания, а мечты не могут быть нам неприятны. Этой во многом надуманной схеме, порождающей произвольность и субъективность толкования событий, автор следовал всю свою жизнь. Но сейчас нас больше интересует не теоретический вопрос, а биографический.

Совершенно понятно, что Гизела, не была его «дамой сердца». «Ихтиозавр» — так ее называл Зигмунд — была его мимолетным юношеским увлечением. Когда он в 1971 г. жил в доме Флюсов, его потянуло к этой девочке-подростку, он воспылал к ней любовью. Уехав из райского «Эдема» — так он называл Фрайберг, который всегда любил больше, чем Вену, — Фрейд начал мечтать о новой с ней встрече. Через год он приехал к ней вновь, но, увы, понял, что ошибся: ее милый образ, который он рисовал в Вене, не отвечал реальной Гизеле. Во второй приезд его что-то оттолкнуло от нее, и он никогда больше к ней не приезжал. Феррис пишет, что Фрейд однажды «говорил, как прекрасен ее орлиный нос, длинные черные волосы, четко очерченный рот и темная кожа, но это тогда, когда ее не было рядом. И даже это звучало скорее как выражение вежливости, чем страсти. Единственные слова о ней были написаны лишь три года спустя, в 1875 г., когда она уже давно была для него потеряна». Вместе с сестрой Гизела приезжала в Вену в канун Рождества 1875 г., спустя месяц после Рождества Фрейд даже танцевал с ней.

Следует также вспомнить, что в этот год 19-летний Зигмунд ездил в Англию (очевидно, на деньги своих сводных братьев), где проживал в доме Эммануила в пригороде Манчестера, т.е. вместе с Полиной и Джоном. О чем они могли говорить, сложно представить, но в письме к Эдуарду Зильберштейну он написал, что Полина — «красавица», а Джон — «англичанин во всех отношениях, со знанием языков и техники, значительно превосходящим обычное образование бизнесмена». Филипп в 1873 г. женился на «умной и приятной женщине». Очевидно, неприятный инцидент с Полиной как-то урегулировался, жизнь наладилась и пошла своим чередом. Это ведь только в романах ставится точка на трагическом или счастливом моменте. Люди, особенно если они родственники, приспосабливаются, что бы между ними не происходило.

В «Психологии познания. Удод» уже рассказывалась история возникновения метода свободных ассоциаций. Первоначально этот метод представляет собой литературно-художественный прием, предложенный Людвигом Бёрне для написания бестселлеров. Суть метода состоит в том, чтобы записывать все, что приходит в голову, а затем литературно обработать пришедшие случайные мысли. Книгу Бёрне Фрейду подарили в первое посещение Фрайберга, хотя и до 1871 г. он прекрасно владел методом свободных ассоциаций, когда он в роли пса Сипиона, а Зильберштейн — в роли пса Берганза вели философско-юмористическую переписку на испанском языке. Осенью 1875 г. Фрейд написал Зильберштейну на «академически-собачьем» языке письмо, в котором рассказал, как Гизела, его первая любовь, вышла замуж за некоего Розенцвейга. На самом деле ничего подобного не происходило, никакого Розенцвейга не существовало. Гизела вышла замуж только спустя пять лет за человека по фамилии Поппер. Но тот, кто не знает шутливой манеры Фрейда (Сипиона) и Зильберштейн (Берганза) мог бы принять за правду, будто из Гизелы вышла чудесная домохозяйка («Ловко режет она селедку»). На самом же деле Фрейд на своем символическом языке пользуясь методом свободных ассоциаций дал понять другу, что ставит на Гизеле крест: «Теперь я похоронил магический жезл, способствовавший ее обучению, и пусть начнется новая эра, без тайных сил, без потребности в поэзии и фантазии!» Переписка двух школьных друзей прекрасно демонстрирует, как легко фантазировал Фрейд, подменяя реальные события выдуманными. Слова Шекспира «жизнь — театр, а люди в ней — актеры» были для него принципом существования. По своему желанию он сочинил пьесу под названием «Жизнь и творчество Зигмунда Фрейда», которая имеет мало общего с одноименной книгой, написанной Джонсом.

В 1878 г. большая семья Флюсов вместе с Гизелой переехала в Вену на постоянное местожительство. Кажется, что романтика кончилась, началась проза. Так, во всяком случае, представляют жизнь Фрейда официальные биографы. Но мы знаем, что наукой будущий основоположник психоанализа интересовался мало. Десять дней спустя после помолвки с Мартой, т.е. 27 июня 1882 г. Фрейд ей писал: «Моя милая невеста, я вырвал несколько листов из моей расчетной книги, чтобы написать тебе во время эксперимента, который провожу». Далее в шутливо-театральной форме он пишет: «Большой науке я сделаю серьезный комплимент, если скажу: "Высокая наука, я остаюсь Вашим покорным слугой, Вы внушаете мне глубокое благоговение, но, не сочтите меня безнравственным, Вы никогда не смотрели на меня по-дружески, никогда не говорили мне утешительных слов. …Я знаю другую Даму, которую ценю больше, чем Вас, и она стократно вознаграждает меня за служение ей"». За игровой формой надо суметь увидеть и правду фрейдовской жизни, которая просвечивает сквозь многие случайно брошенные им фразы, например, такой: «хотел еще что-то сказать, но мой изначально глупый сосед втянул меня в беседу о солях ртути. Да осудит его Бог за это».

Фрейд постоянно находился в состоянии влюбленности, но кого он любил между Гизелой и Мартой, т.е. в промежутке между 1878 и 1882 г.? Утверждать же, что в это время Фрейд никого не любил так же нелепо, как и сказать, что в это время он ничего не ел и не пил. Фрейдоведы о «даме его сердца» хранят полное молчание.