Эстетическая геометрия Револьта Пименова
Олег Акимов
Заслуга автора изящной геометрии состоит в том, что он разработал вполне оригинальную конструктивную теорию, основанную на базе окружностей и сфер с опорой на симметричные, групповые и фрактальные преобразования. Им были указаны правила построения эстетически привлекательных конструкций и доказано немало строгих теорем. Его теоретические разработки и компьютерные программы могут быть с успехом использованы для обучения учащихся и студентов специальным разделам математических дисциплин, тесно связанных с компьютерной графикой, программированием и дизайном. Проделанная Револьтом Пименовым работа, несомненно, имеет важное прикладное значение. Она выполнена на хорошем методическом и дидактическом уровне. Рекомендую, Олег Акимов.
Прошу прощения у Револьта Пименова за свое верхоглядство, что у других сурово осуждаю. Уберег я себя от соблазна воспользоваться пакетом прикладных программ DodecaTeach для построения чудных по красоте узоров. Знаю по опыту, занятие это очень увлекательное; может затянуть так, что напрочь забудешь о семье и работе. Оставим это удовольствие молодым. Свою задачу я вижу в том, чтобы сообщить народу-населению планеты, что в славном городе Питере живет славный математик, занимающийся особой разновидностью геометрии, которая называется эстетическая. Трудится он в близком мне конструктивном духе, так что моё искреннее желание популяризовать его учение понятно. Но к этой очевидной просветительской задаче хочу добавить еще одну, решение которой не столь очевидно. Сначала скажу несколько слов об основном термине.
Думаю, в предикат эстетическая Пименов вкладывает обыкновенный житейский смысл. Он хочет рассказать нам о прекрасных, если угодно, изящных или просто симпатичных геометрических конструкциях, которые радуют глаз. Но вот незадача: понятие красоты, как и понятия доброты или полезности, — субъективно, а ведь математика — штука сугубо объективная. Что ж получается? Исчез человек — и нет никакой красивой математики, поскольку этой красотой некому будет любоваться. Для кого эта красота — для Господа Бога? Здесь получается как с бензопилой: она полезна человеку, но ее полезность для ежа — сомнительна, а для Бога — тем более.
До сих пор я отказывал красоте в объективности, то есть в праве реального существования. Не так давно я беспощадно критиковал золотоискателей и гармонистов в лице
Стахова, Сороко, Боднара и Семашко,
а так же их критиков за неполноту уже их критики; здесь я имею в виду
Белянина,
Василенко и
Радзюкевича.
Придерживался того, характерного для меня скептического взгляда, что в архитектуре, например, божественная пропорция, во-первых, используется сравнительно редко, во-вторых, если даже детали какого-либо строения соотносятся в указанной пропорции, большого изящества она ему не придает.
Но вот открываем опус Пименова «Эстетическая геометрия или теория симметрий», который сходу начинается с золотого сечения. От него автор переходит к замечательному треугольнику, звезде, иррациональным числам. Он берет как само собой разумеющееся тот непреложный факт, что золотая пропорция — это всегда красиво. То, что в ней нет ничего безобразного, поручиться можно, но связана ли она с понятием прекрасного — вещь довольно спорная.
Прежде, мне кажется, нужно разобраться с самим понятием красоты, насколько оно объективно или субъективно. До сих пор я ставил его в один ряд с понятиями полезности или доброты, поскольку все три понятия примерно равноправны и приложимы только к субъекту. Но вот задаюсь детским вопросом: зачем самцы-павлины распускают хвосты перед самками? Неужели эти примитивные создания разбираются в гармоничном переливе ярких цветов?
Возьмите оперение петухов: оно тоже выглядит намного симпатичнее оперения кур. Не только птицы, но и насекомые (бабочки), рыбы (посмотрите на самцов гуппи), млекопитающие (грива льва, рога оленя) — все они стремятся одержать победу в эстетической сфере. Даже безмозглые растения и те в период полового созревания, перед своим оплодотворением, распускают цветы объективно красивой формы и расцветки.
Убеждаю себя: здесь нет места для телеологии, т.е. для существования скрытых сил, направляющих живые существа по пути приобретения некой гармоничной формы; тем более, здесь нет откровенной теологии. Человек неверующий скажет, что в данном случае действует естественный отбор по Дарвину. Пусть так, возразит ему верующий, но ведь такой ответ не решает проблему красоты в принципе.
Действительно, проблема прекрасного заключается вовсе не в этом. Зададимся другим банальным вопросом: как из огромной массы девушек выделить самую симпатичную? Очень просто: дайте такой же огромной массе парней возможность проголосовать. Та, что наберет больше всего очков, и будет искомой красавицей. Разве это не доказывает, что красота — вещь объективная. Есть, конечно, какие-то субъективные предпочтения, не все проголосуют за победительницу, но фактор объективности женской красоты невозможно отрицать.
Пойдем дальше и скажем больше: практически все существа так или иначе реагируют на красивость, которая почему-то для всего живого оказывается примерно одна и та же. В самом деле, разве пчелы любуются цветами и их приятными запахами не по той же самой причине, что и мы, люди?
От философов-субъективистов можно услышать, что у жабы другие представления о красоте, чем у человека. Однако в свете сказанного данный пример выглядит уже сомнительным. Скорее, вид жабы, паука, змеи и прочих тварей неприятен, поскольку сближение с ними не сулит нам ничего хорошего. Неприятные запахи, испускаемые, например, клопами и особенно скунсами невозможно терпеть. Неприятные запахи, призваны отпугнуть тех, кто для клопа или скунса представляет угрозу.
Кажется, всё говорит нам о том, что прекрасное, как и безобразное, содержит изрядную долю объективности, не зависящую от восприятия отдельно взятого субъекта. Но в чём конкретно заключено прекрасное? Хорошо бы указать объективный критерий оценки красоты.
Мне кажется, что данную проблему можно было бы легко решить, если допустить существование Бога или другой Высшей Силы, которая, как учат проповедники, создала весь окружающий нас мир самым прекрасным образом. Но мне, беспросветному атеисту, трудно поверить в существование светлого трансцендентного существа. Это неверие в Верховную Личность, Космический Разум, гегелевский Абсолютный дух — не важно, как назвать эту могущественную энергию — сидит во мне настолько глубоко и прочно, что никакой проповедник, будь он самим Иисусом Христом, не выбьет из меня этот тотальный скептицизм.
Я уже было потерял надежду отыскать мерило объективного прекрасного, как вдруг на помощь мне приходит религиозный человек, Револьт Пименов, и говорит: я решил твою проблему прекрасного без участия Высшего Разума. Чем привлекают нас превосходные формы? Своей правильностью, — не так ли? — что на языке математики выражается симметричными групповыми и фрактальными преобразованиями сфер и окружностей.
Превосходное решение. В самом деле, не Господь Бог управляет законами филлотаксиса; не он расположил семечки в корзинке подсолнуха в соответствии с числами Фибоначчи. Здесь действуют примерно те же естественные, самоорганизующиеся силы, которые заставляют элементарные ячейки алмаза кристаллизоваться в тетраэдры, а ячейки поваренной соли — в кубы.
Итак, красота — это симметрия. Пименов далее разъясняет: в однообразном плоском орнаменте ее немного, в объемном сложном фрактале, построенном из сфер ее намного больше. Почему именно сфер и окружностей в плоском случае, а не точками, линиями и плоскостями? Потому, разъясняет Пименов, что точка и линия это два предельных случая окружности. Аналогично, точка и плоскость в отношении сферы. Из этих идеалов, признанных еще античными математиками и философами, автор эстетической геометрии выводит бесконечное разнообразие красивых форм.
Хорошо, пусть так, только вот загвоздка. Как быть с эллипсом, параболой, гиперболой, улиткой Паскаля и превеликим множеством других кривых, полученных на базе уравнений высших порядков? Они что — выглядят страшными уродцами в сравнении с окружностью? Это касается плоского случая, но тот же самый вопрос можно задать в отношении пространственных поверхностей.
Итак, закралось у меня сомнение в отношении отправных принципов геометрической философии Пименова. Чувствую, что он сделал неоправданно сильный акцент на окружности и сфере, утверждая, будто только они способны создавать привлекательные конструкции.
Я довольно много занимался группами и
фракталам. Ничуть не сомневаюсь, что к этим областям знаний меня влекла та же любовь к прекрасному, что и Пименова. Только ведь я не ставил окружность и сферу в качестве отправных геометрических фигур. Множество людей во всем мире занимается фрактальными построениями из чисто эстетических соображений, ничего не зная о круговом и шаровом принципе Пименова.
В Сети можно найти множество сомнительных утверждений, связанных с числами Фибоначчи и золотой пропорцией. На этом сайте мою критику золотоискателей и гармонистов читайте в разделе «Конец науки», страницы:
8 |
9 |
10 |
11 |
12 |
13 |
14 |
15 |
16 | .
В марте этого года (2013) я разместил в Сети фильм о числах и спиралях Фибоначчи:
http://youtu.be/5RmJjxwi4Qw . В этом фильме рассказывается, что числовая последовательность Фибоначчи ничем особенным не выделяется из бесконечного множества других последовательностей, которые обладают ровно теми же свойствами, что и ряд Фибоначчи. Спираль Фибоначчи (в действительности, он не имел к ней никакого касательства), вообще, не является математическим объектом. Ни один природный объект — будь то ракушка, рога барана или спиральная галактика — даже близко не напоминает эту спираль (подробности здесь и
здесь .
Задача Фибоначчи о размножении кроликов. Некто поместил пару кроликов в некоторое место, огороженное со всех сторон стенками, чтобы узнать, сколько пар кроликов родится при этом в течение года, если природа кроликов такова, что через месяц пара кроликов производит на свет другую пару, а рождают кролики со второго месяца после своего рождения.
«Золотая» спираль или спираль Фибоначчи
Наутилус помпилиус (Nautilus pompilius)
Нам рассказывают, будто рога козла имеют отношение к золотому сечению
Что касается так называемого золотого сечения. С точки зрения математики, оно интересно, поскольку данная пропорция обладает многими замечательными свойствами. Когда говорят о ее "красивости" или даже "божественности", подразумевают именно эти не для всех очевидные свойства. Таким образом, дело не столько во внешней красивости золотой пропорции и чисел Фибоначчи, сколько в их особых математических свойствах.
Пропорция и числа, которых мы сейчас коснулись, известны давно. Перед ними благоговеют те, кто трепетно относятся ко всему, что связано с седой стариной. Они думают, что современные люди интеллектуально ущербны, уступают древним мудрецам в способностях, таланте и ничего толкового создать не могут. Сейчас мы покажем, что это не так.
Британия, корабельная держава, хотела знать длину береговой линии, но неожиданно натолкнулась на одну неприятную проблему. Если взять за единицу длины километр, то длина береговой линии получалась одна; если измерительным инструментом будет метровая линейка, то длина береговой линии становилась другой, во много раз большей. Вопрос: какой измерительной единицей нужно пользоваться. Ответ: все зависит от степени изрезанности береговой линии.
Данная задача породила целую область математики, связанную с фрактальной геометрией и компьютерной графикой. Ее первым исследователем был Бенуа Мандельброт, который изучал также особое множество, получившее его имя.
Бенуа Мандельброт и его множество
Множество Мандельброта не является фракталом. Его фрагменты не строго подобны исходному множеству, но при многократном увеличении определённые части графической конструкции всё больше походят друг на друга. Внутри множества Мандельброта можно выделить бесконечное количество элементарных фигур. Круг и кардиоида первыми бросаются в глаза, размеры которых постепенно уменьшается, стремясь к нулю. Каждый из этих фигур, а также овалы и завитки-спирали имеют свой набор фигур меньших размеров. На каждом последующем масштабном уровне появляются фигуры, которых не было на предыдущем уровне. Число уровней — бесконечно.
Пименов утверждает, что красота — это симметрия. Нередко в графических изображениях фракталов и множества Мандельброта строгую симметрию разглядеть не удается. Во многих случаях о ней приходится говорить как о приблизительной. Кристаллические минералы, например, уже упомянутый алмаз или даже поваренная соль, выглядят не то, чтобы красиво, но как-то интригующе и заманчиво. Не скрывается ли за этим эстетическим термином нечто иное, психологическое, а именно: любопытство узнать, что стоит за предметом, который называют красивым. Если это кристалл, интересно постичь законы его симметрии.
Пименов утверждает, что красота — это симметрия. Нередко в графических изображениях фракталов и множества Мандельброта строгую симметрию разглядеть не удается. Во многих случаях о ней приходится говорить как о приблизительной. Кристаллические минералы, например, уже упомянутый алмаз или даже поваренная соль, выглядят не то, чтобы красиво, но как-то интригующе и заманчиво. Не скрывается ли за этим эстетическим термином нечто иное, психологическое, а именно: любопытство узнать, что стоит за предметом, который называют красивым. Если это кристалл, интересно постичь законы его симметрии.
Написанный выше текст, в общем, соответствует тексту, который я произношу за кадром в получасовом видеоролике: