Как возник психоанализ

Акимов О.Е.

Часть первая

Цель данной работы — внести ясность в биографию одного из самых знаменитых людей планеты и рассказать, как он создавал свое учение. В ранее вышедшей книге о нем — Правда о Фрейде и психоанализе — разбирается текст «Толкования сновидений» и доказывается, что Ирма и Анна О. — одна и та же пациентка, настоящее имя которой Берта Паппенхейм (Bertha Pappenheim). В «Правде...» доказывается, что Берту лечил не Йозеф Брейер, как сейчас принято считать, а сам Зигмунд Фрейд. Отец-основатель психоанализа экспериментировал с психикой несчастной пациентки, вводя ей морфий. В своем главном «сновидении об инъекции Ирме» Фрейд рассказал подлинную историю ссоры с Брейером, который критиковал его за сексуальную этиологию истерии.

В данной статье при использовании семантико-структурного анализа книги «Исследование истерии» доказывается, что историю болезни Анны О. написал именно Фрейд, безуспешно лечивший ее как минимум в течение двух лет (верхняя граница достигает предположительно пяти лет). Таким образом, отец-основатель психоанализа всю свою жизнь обманывал общественность, говоря, будто Анну-Берту лечил Брейер, а он даже никогда не видел ее. С этой большой лжи начинается победное шествие психоанализа по миру.

– I –

Прежде чем переходить к непосредственному анализу текста «Исследования истерии», обратимся к одному любопытному документу, который освещает ярким немеркнущим светом вот уже десятки лет главный учебник всех психоаналитиков. Имеется в виду написанный Фрейдом некролог на смерть Брейера, который скончался в Вене на 84-м году жизни 20 июня 1925 г. Напомним, что перед этим в течение более тридцати лет два бывших товарища не общались. Но когда Брейер умер, Фрейд в свойственной ему циничной манере решил в последний раз использовать громкое событие в качестве пропагандистского трюка. Этот лицемерно написанный документ без конца цитируется апологетами психоанализа, как образец почти сакрального отношения бесконечно благодарного ученика к своему талантливому учителю, который, увы, несмотря на все старания ученика, безнадежно отстал от современной психиатрии, которую придумал его ученик.

В начале некролога автор, вот уже в который раз, рассказывал придуманную им легенду о том, как судьба свела его учителя с одной пациенткой, Анной О., которая «в период ухода за своим немощным отцом заболела истерией в тяжелой форме. Метод, примененный Брейером в его знаменитом "первом случае", — писал в некрологе Фрейд, — неописуемая забота и терпение, с которыми он следовал неожиданно открытой им технике до тех пор, пока пациентка не избавилась от всех своих необъяснимых симптомов».

Ложь состоит не только в том, что пациентка полностью вылечилась в результате применения психоанализа, но и в том, что Фрейд якобы никогда не видел ее. Видел, длительное время общался с ней, а когда она заболела, пытался лечить своим псевдонаучным методом, который усугубил ее болезнь. Он утверждал, будто больная сама нашла путь своего исцеления через восстановление травмирующей ситуации в разговоре с Брейером. Фрейд уверял окружающих, что его заслуга состояла лишь в том, что он обратил внимание на эффективность примененной Брейером процедуры, ввел в нее неизбежный сексуальный момент и довел методику до совершенства при использовании на своих пациентах.

Никогда и никого Фрейд не вылечил. С первых и до последних дней своей жизни он был игрок, выдававший себя за врача-новатора. Фактически, он издевался над пациентами и обманывал коллег, которых глубоко презирал. В глубине души он хотел доказать себе справедливость однажды высказанного им утверждения, что людей можно заставить поверить в любую чушь, нужно только ее долго и упорно повторять. Многое объясняется также его маниакальным желанием прославиться и разбогатеть. Эти корыстные интересы были вызваны шизотимическими свойствами его испорченной натуры.

Как и все шизотимические (по Кречмеру) натуры, Фрейд почти не улыбался и не смеялся. Перед тем как сделать фотоснимок он просил фотографа дать ему время на сосредоточение, чтобы придать выражению лица не столь угрюмый вид. Однако дурное расположение духа он не умел скрывать.

Родоначальник психоанализа обладал патологической психикой, которую в наши дни можно наблюдать на примере Григория Грабового, обещавшего вернуть матерям Беслана их погибших детей. Грабовой наполовину мошенник, а наполовину просто сумасшедший. Такова психика большинства шизотимиков, способных увлечь за собой толпы доверчивых людей. Придуманная Фрейдом легенда об исцелении Анны О. является ключевым звеном в цепи сказочных историй, которые сочинялись им в большом количестве. Другим не менее важным звеном была легенда о друге Брейере, на смерть которого как раз и был написан некролог. Он должен был закрепить в памяти потомков миф не только о чудесном выздоровлении несчастной истерички, но и подкрепить методику лечения именем наиболее авторитетного в то время врача Вены.

Вот что написано в некрологе: об исцелении Анны О. «мир узнал лишь 14 лет спустя, после того, как мы опубликовали совместную работу "Исследования истерии" (1895)». Здесь вряд ли уместно местоимение «мы», так как публикация данного произведения инициирована и осуществлена исключительно Фрейдом. Разрыв с Брейером не в последнюю очередь был вызван непозволительной бесцеремонностью «соавтора». В процитированном предложении названо также библейское число 14, которое «соавтор», увлеченный нумерологией, считал магическим. Об этом рассказывалось в пятой и девятой главе книги «Психология познания. Удод», а также в главах 1, 5, 7, 12, 14, 31 книги «Правда о Фрейде и психоанализе». Правильнее было бы здесь написать иначе: «мир узнал лишь 12 лет спустя, после того, как мы опубликовали совместную работу "О психологическом механизме истерических феноменов" (1893)». Но из двух работ, написанных в «соавторстве» с Брейером, Фрейд решил указать на книгу, вышедшую два года спустя после предварительного сообщения. В действительности, Брейер ничего не знал о публикации названных работ и никогда бы не дал согласия на выход их в том виде, в котором они увидели свет. Об этом позже, а пока продолжим цитировать некролог.

«Но, к сожалению, — пишет Фрейд, — даже тогда пришлось представить его [Брейера] открытие в сильно сокращенном виде, поскольку они подверглись строгой цензуре по соображениям врачебной предосторожности. Нам, психоаналитикам, которые уже привыкли посвящать сотни сеансов отдельному пациенту, едва ли под силу вообразить, каким новшеством явилась эта инициатива 45 лет назад. Возможно, здесь не обошлось без высокой степени личной заинтересованности и, как говорится, врачебного либидо; однако, в то же время очевидны явная свобода мысли и безошибочность суждений. Ко времени публикации наших "Исследований" уже можно было сослаться на работы Шарко и исследования Пьера Жане, которые, казалось бы, опередили некоторые открытия Брейера. Однако в тот период, когда он занимался своим первым случаем (1881–1882 гг.), ни одна из этих работ еще не появилась».

Никакой «цензуры» не было. Брейер, по-видимому, иногда пользовался вполне легальным методом катарсиса, о котором писал еще Аристотель. Научное обоснование данный метод получил в работах Пьера Жане, который позднее возмущался психоанализом, как незаконно перенятой и сильно искаженной Фрейдом психотерапии. Брейеру не нравилась чисто психологическая этиология истерии; он находил в ней мощный физиологический компонент. Рациональная часть «Исследований», написанная им, во многом является его ответом на публикации лидеров французской школы. Однако те бесплодные разговоры, которые вел Фрейд с подругой детства Бертой Паппенхейм (Анной О.) в период с 1881 по 1882 год никакой психотерапевтической методикой, конечно, не являлись. Студент-неудачник, пытаясь понять природу психического, колол несчастной девушке морфин. Своими беспардонными вопросами он довел ее психику до полного помешательства. Эти факты наряду с имеющимися документами удалось установить в результате дешифровки сновидений, описанных в «Толковании сновидений».

Всё в этом отрывке фальшиво! Ну, не мог скромняга Брейер сказать о своей работе, посвященной истерии, что «это самое важное сообщение миру», так как его временное увлечение психиатрией было для него некоторой аномалией в работе. Написанные им тексты по истерии в начале 1890-х годов в лучшем случае нужно рассматривать как научную помощь Фрейду, в худшем — как пиратское отнятие интеллектуальной собственности у одного человека, наставника, и использование ее в корыстных интересах другого человека, подопечного. Чтобы это понять, нужно знать образ жизни и сферу интересов не только Фрейда (о нем говорилось уже достаточно), но и Брейера. Сделаем в этой связи небольшой экскурс в интеллектуальный мир Брейера.

– II –

Окончив в 1864 г. Венский университет, Йозеф Брейер получил высшее медицинское образование. Защитив через три года докторскую диссертацию, он остался в городской больнице в качестве ассистента Йоханна Риттера фон Оппольцера. После его смерти в 1871 г., Брейер оставил должность ассистента и занялся частной практикой. Вскоре он стал известным в Вене врачом по «внутренним» болезням, что охватывало широчайший диапазон заболеваний — от аппендицита до психических расстройств. В это время с университетом его практически ничто не связывало, поскольку чтению лекций он предпочел научные исследования в области физиологии у себя на квартире. Он был увлеченным и совершенно бескорыстным человеком.

С 1873 по 1875 гг. Брейер в частном порядке, ради удовлетворения собственного любопытства провел серию тонких экспериментов над голубями (голубятня находилась на чердаке его дома). В итоге ему удалось установить важнейшую роль внутреннего уха для равновесия птиц в полете. В этот период он опубликовал две статьи о вестибулярном аппарате, сосредоточенном в лабиринтах внутреннего уха птиц. До него считалось, что функции регуляции полетом птицы находятся где-то в мозжечке. Но Брейер доказал, что датчики-регуляторы равновесия вынесены за пределы мозга и он точно указал их местонахождения. Если путем хирургического вмешательства отключить эти датчики, то птица не в состоянии летать, как если бы у нее удалили мозжечок.

Способный, исключительно рациональный ум Брейера был просто предназначен для исследовательской работы, к сожалению, в его характере не было и тени честолюбия. Две указанные статьи были, по существу, его единственными крупными публикациями. До этого, в 1868 г., на заседании императорской Академии Наук он сделал развернутое сообщение о работе нервной системы (точнее, nervus vagus), которое было опубликовано на 28 страницах в 58 томе академического журнала по «классу математики и естествознания». Данное исследование он проводил совместно с известным врачом-физиологом Эвальдом Герингом (1834 – 1918), который работал в области физиологии зрения и бился над проблемами восприятия цветов у животных и человека. В частности, он не соглашался с распространенной тогда теорией Гельмгольца, который утверждал, что вся гамма цветов образуется сочетанием трех цветов — синего, желтого и красного. Геринг полагал, что имеется шесть первичных цветов, соединенных в пары: красно-зеленый, желто-синий и бело-черный. Он также изучал зрительные эффекты, называемые «обманом зрения». Один из таких эффектов носит его имя – «иллюзия Геринга». Став профессором (1895), Геринг интересовался общей и экспериментальной физиологией. Его исследования касались нормальной и патологической физиологии нервной системы, мускулов, сердца, сосудов и нервной системы.

О Геринге здесь рассказывается потому, что его сфера научных интересов как нельзя лучше характеризует и сферу интересов Брейера. Ум Фрейда был скроен совершенно по иным лекалам. Ему были свойственны спекулятивно-мистические черты, которые и привели его обладателя к антинаучной деятельности вроде толкования сновидений и случайных событий, неизбежно сопровождающих нашу жизнь. Настоящий естествоиспытатель знает, что в мире существует масса странных явлений, но исследовать надо те, что потенциально можно объяснить с рациональных позиций. Не дело ученого обращаться к мистике, магии и шаманству, удивлять несведущих людей «тайнами мироздания». Его предназначение заключается скорее в обратном: обращать тайное — в явное, а удивительное — в прозаическое. Заниматься этим порой тяжело и скучно, поэтому Фрейд и пошел по пути, которым идут все шарлатаны, называющие себя учеными. День и ночь его сознание было занято мыслью о славе (см. Самость и яйность ). Ради нее он шел на обман, подлость и предательство. Эти человеческие пороки были абсолютно чужды Брейеру, душа которого отличалась открытостью, высшей степенью благородства, доброты и честности.

Кстати, в связи с мягким и непритязательным характером Брейера, нетрудно понять, почему он никогда бы не сказал своему молодому подопечному, будто «Исследования истерии» — «это самое важное сообщение миру, которое нам обоим когда-либо предстоит сделать». Меня всегда удивляло, почему это дешевое бахвальство не могут распознать наши хваленые психологи, знатоки человеческих душ. Произносить подобные напыщенные речи мог лишь отъявленный авантюрист. Это Фрейд всякой случайно залетевшей ему в голову мысли придавал вселенское значение и выдавал за божий дар. Отец-основатель мошеннической терапии воображал себя библейским пророком, который может читать таинственные символы, ниспосланные свыше. Немало глупых прозрений «гениального ума», наполненных малосодержательным пафосом, имеется и в рассматриваемой ниже книге, где они служат своеобразными метками для распознавания текста, написанного человеком, обладающим патологическим самомнением о своей персоне.

Наряду с Герингом Брейер работал со многими другими знаменитыми учеными, например, с Эрнстом Махом. Помимо медицины, физиологии и естествознания, которым он отдал фактически все творчески активные годы жизни, его немного интересовала философия Спинозы и учение Дарвина. В 1902 г. он даже опубликовал статью под названием «Кризис дарвинизма и теология». В 1903 г. Брейер вновь возвращается к любимой своей теме и публикует работу «Исследование вестибулярного аппарата». В 1905 г. он написал работу «О гальванотропизме у рыб», а в 1907 г. подготовил обширный обзор «Об органе слуха птиц». Он занял 42 страницы академического журнала и был, по существу, итогом его научной деятельности. В конце жизни, в 1923 г., Брейер издал краткую автобиографию «Curriculum vitae», в которой не уделил какого-то особого внимания ни истерии, ни Фрейду. Да это и понятно: Фрейд был для него навязчивой помехой, каким-то малоприятным попутчиком, а истерия — случайным эпизодом в его творческой деятельности.

Итак, Брейер написал немного, но всё написанное им разительно отличается от всего того, что написал Фрейд. Поэтому нам не составит большего труда установить авторство двух различных литературных стилей, оказавшихся под одной обложкой, — строго научного, рационально-физиологического, с одной стороны, и спекулятивно-беллетристического, мистико-психологического, с другой. Почему это не было сделано раньше? Вопрос почти риторический. Потому что это никому не было нужно — ни фрейдистам, ни, тем более, их противникам, для которых психоанализ и без того выглядит полнейшей чепухой. Мы же с вами занялись данной проблемой только с целью выяснения пусть ключевого, но всё же одного-единственного биографического факта: знал ли родоначальник психоанализа лично пациентку Анну О., лечение которой, по его словам, привело к возникновению современной психотерапии. (О своем интересе к проблемам психологии я рассказывал не раз, например, в разделе Не верю! а также в Первой и Второй беседах).

– III –

В своих литературных опусах Фрейд часто пересаливал. Искусственное сгущение красок было вызвано его эксцентричностью, абсолютно несвойственной Брейеру, которого интересовала только наука и врачевание. Эмоциональная и декоративная избыточность литературно-художественного стиля выдает «длинные уши» Фрейда там, где их меньше всего ожидаешь увидеть. Так, в известном «письме Брейера» швейцарскому другу, неплохому врачу и знаменитому ученому-физиологу, Огюсту Форелю, от 21 ноября 1907 г. мы узнаем характерный стиль Фрейда, который частенько подбрасывал будущим своим биографам фальшивые письма. Два из них были разобраны в книге «Правда о Фрейде и психоанализе» (см. главу 10 Фрейд показывает когти и главу 12 Друг-враг Флейшль). Имя Фореля (1848—1931) упоминается в главе 3 Психофизика XIX столетия книги «Психологии познания. Удод» и в работе о Юнге на странице 6 Секс-коммунизм. Сейчас мы познакомимся с еще одной фальшивкой, изготовленной и запущенной в оборот Фрейдом.

«Письмо Брейера», написанное якобы 21 ноября 1907 года, только и можно писать в кавычках, так как названному автору не принадлежит. Оно было написано Фрейдом примерно с той же целью, что и некролог на смерть Брейера. В этом письме псевдо-Брейер писал: «Должен тебе признаться, мой вкус претит мне погружаться в область сексуального как в теории, так и на практике… Случай Анны О. доказывает, что достаточно тяжелый случай истерии может возникнуть, сохраняться и устраняться без того чтобы какую-либо роль в нем играли сексуальные элементы… Моя заслуга состояла в основном в том, — писал он в отношении Анны О., — что я догадался понять, что судьба послала мне в руки необычайно поучительный, важный для науки случай, который мне удалось внимательно и в течение довольно продолжительного времени наблюдать, не нарушая его простого и естественного течения каким-либо предвзятым мнением. Тогда я очень многому научился, я узнал немало удивительно ценного для науки… Я хвалю себя за принятое мною тогда решение, не допускать больше подобных нечеловеческих испытаний. Когда у меня появлялись пациенты, для которых я ожидал многого от аналитического лечения, но которых я сам не мог лечить, то направлял их к доктору Фрейду, возвратившемуся из Парижа (Сальпетриер), — к доктору, с которым я находился в дружеских отношениях, а также в плодотворных научных контактах».

Почему я утверждаю, что эта одна из фальшивок, распространенных Фрейдом? Дело в том, что Брейер просто не мог написать текст подобного содержания. Он не стал бы пользоваться эмоционально окрашенными эпитетами вроде «нечеловеческие испытания» и т.п. Подобное словесное украшательство исполнено в духе его литературно одаренного подопечного, который принимал всю ситуацию, связанную с Анной О., слишком близко к сердцу, что заметно отражалось на его рассказах о ней. Тем, кто уже начитался фрейдовских сочинений, в глаза бросается его характерный стиль письма, абсолютно не похожий на стиль письма Брейера (у нас еще будет возможность ознакомиться с ним).

Эти неуместные кивки, ужимки и кокетство, выраженное в словесной форме, казалось бы, в деловом письме (другого и быть не могло) австрийского ученого-физиолога своему коллеге из Швейцарии, с головой выдает притворную натуру отца-основателя психоанализа. Скажите на милость, с чего бы это Брейер стал нахваливать Фрейда Форелю? Уже более десятка лет Фрейд не разговаривал с Брейером; после выхода книги «Исследования истерии» между ними произошел разрыв. Кроме того, Форель и сам прекрасно знал, что представлял собой этот неспелый фрукт, опозоривший на столетие вперед всё уважаемое сословие психиатров. Верно, что в 1885 г. Форель по просьбе Брейера, написал юному стажеру Фрейду рекомендательное письмо для посещения во Франции известного психиатра Бернхейма. Но к 1907 году ситуация радикальным образом изменилась.

В главе 10 Теория сексуальности книги «Психологии познания. Удод» уже приводились выдержки из книги биографа Фрейда, Эрнеста Джонса, который рассказал, какой шквал критики обрушился на головы психоаналитиков в начале ХХ века и Форель, естественно, был в первых рядах борцов со злом. Фрейд явно выбрал неудачное время, так как указанный им год попадает в полосу всеобщего возмущения деятельностью небольшой группы психоаналитиков, чей аморальный облик вызвал в Вене и по всей Европе бурю негодования. В главе «Оппозиция» своей биографии родоначальника психоанализа Джонс писал: «В те дни Фрейда и его последователей считали не только сексуальными извращенцами, но также обсессивными или паранойяльными психопатами, и полагалось, что подобное сочетание представляет реальную угрозу обществу. Теории Фрейда интерпретировались, как прямые подстрекательства к отбрасыванию всяких ограничений, к возвращению в состояние первобытной распущенности и дикости. Под угрозой находилась ни много ни мало как сама цивилизация» [1, с.249].

Существуют и чисто психологические моменты. Сегодня Фрейд стоит выше Брейера, и эта его фабрикация смотрится более или менее правдоподобно, но в 1907 году ситуация была иной. Фрейд глубоко заблуждался, когда думал, что находится на одном уровне с Брейером и Форелем. На самом деле, он стоял много ниже их. В лучшем случае они рассматривали его в качестве распоясавшегося врача-дилетанта, который своими сексуальными разговорами компрометирует почтенную науку. Фореля, ученого с мировым именем, никогда бы не заинтересовала личность какого-то взбунтовавшегося неудачника, а Брейер, если бы даже и писал ему, то не стал бы называть имя знакомого ему шарлатана и авантюриста. Надо также учитывать, что в 1907 году Брейер совершенно не интересовался проблемами истерии и какой-то там пациенткой под псевдонимом Анны О., с которой он столкнулся 25 лет назад! У него таких, как она, пациенток было, наверное, не одна сотня. Между тем, как уже говорилось, в это время он трудился над многостраничным обзором на физиологическую тематику «Об органе слуха птиц». Работу на тему истерии он написал 15 лет назад и больше с психиатрией не связывался.

Объективно Брейер никогда не находился «в плодотворных научных контактах» с Фрейдом, как об этом говорится в письме. Из расшифровки сновидения об Ирме мы уже знаем, что студент-недоучка страшно обиделся на уважаемого в городе «доктора М.» — так автор «Толкования сновидений» обозначил в тексте Брейера, впрочем, легко узнаваемого. Тогда Фрейд тоже поставил себя вровень со своим наставником, хотя в действительности он находился на неизмеримо более низком профессиональном, моральном и социальном уровне, чем Брейер. Понятно, что между неопытным помощником врача и самим врачом, пользующимся в городе непререкаемым авторитетом, никакого серьезного научного спора возникнуть не могло.

И хотя Фрейд иногда сильно мешал работать Брейеру (взять тот же случай с Анной О.), врач-профессионал всегда поступал так, как считал нужным, не считаясь с мнением своего юного подопечного. За внешней мягкостью характера наставника скрывалась самостоятельная и решительная натура. В своей тяжелой повседневной работе Брейер умел принимать решения. Между тем нрав его подопечного отличался преступной беспомощностью. Фрейд долго колебался, а когда делал какой-нибудь выбор, потом еще длительное время сомневался и сожалел о нем. Об этом нужно всегда помнить и вносить соответствующие поправки на литературное мастерство автора приведенной фальшивки, а также учитывать при чтении «Толкования сновидений», «Исследования истерии» и прочей беллетристики.

Разногласия между Брейером и Фрейдом, существовавшие главным образом в больном воображении последнего, и возникшие в связи с лечением Берты-Анны (это было в далеком 1881 году) не касались вопросов сексуальности. Брейер мучительно искал у Берты Паппенхейм физиологические причины заболевания, которые упорно не хотел искать его помощник. Именно проблема физического и психического возникла вокруг сновидения об Ирме. После получения Фрейдом профессорского звания (1902 год) он озаботился проблемой сексуальности, о чем мы еще ниже поговорим. Между тем Брейера никогда не волновали сексуальные проблемы. Разумеется, он никогда бы и не стал обсуждать их с иностранным коллегой, да еще при этом вспоминать своего непутевого помощника. Таким образом, изготовитель фальшивки находится в плену своей придуманной легенды и совершенно не учитывает реалии.

Анна О. возникла из головы Фрейда как греческая богиня Афина Паллада из головы Зевса, причем в то самое время, когда все, и в первую очередь, конечно, Брейер, забыли о Берте Паппенхейм, которая в 1887 году уехала навсегда из Австрии в Германию. Образ ее жил только в голове мифотворца Фрейда, который, похоже, влюбился в нее. Миф о чудесном ее выздоровлении распространялся по миру постепенно с ростом популярности отца-основателя и его учения. В 1907 году о психоанализе, наконец, услышали, но широкая общественность, как было сказано выше, тогда еще не приняла фрейдизм. Это произойдет много позже, после Первой мировой войны.

Так что едва ли Форель мог в 1907 году что-то слышать о сфабрикованной и много позже раздутой до вселенских размеров истории болезни Анны О. Между тем псведо-Брейер пишет Форелю так, будто тот в курсе дела. Сомнительно также, чтобы Брейер использовал в личном письме к своему швейцарскому коллеге придуманное Фрейдом имя Анны О., которое Форелю ни о чём не говорило. Этим именем Фрейд заранее решил назвать свою будущую дочку, когда он летом 1895 г. находился вместе со своей беременной женой в Бельвю и когда он задумал написать «сновидение» об Ирме. И потом, не в привычке Брейера раздавать псевдонимы своим пациентам, которых у него, в отличие от Фрейда, было сотни. Почти все известные фрейдовские пациенты (их около десятка) получали второе имя, но нам не известно ни одного второго имени у больных, которых лечил самый известный врач Вены.

– IV –

Напомним, начиная с 1876 г. в Физиологическом институте при Венском университете, где работали профессора Флейшль и Экснер, Брейер стал бывать частенько, поскольку он постоянно присматривал за старым и больным директором института Брюкке. В это же примерно время в институте появился Фрейд, который был взят на работу в качестве лаборанта. Забросив университет, разочаровавшись в научной карьере, он также оставил институт Брюкке и подвизался помощником Брейера. Тот взял безалаберного юношу к себе в помощники в основном из чувства сострадания, чтобы тот мог немного заработать, присматривая за легкими пациентами, которые постоянно жаловались на свое здоровье, но не страдали серьезными недугами. Возможно, работа, проделанная Брейером в направлении исследований истерии, была проведена ради его подопечного, который вместо физиологии и анатомии, которые безуспешно пытался изучить в университете, заинтересовался психотерапией и стал приставать к своему наставнику с безумными идеями. Понятно также, что Брейеру хотелось с физиологических позиций объяснить истерическое заболевание, источником которого Французская школа считала психические факторы.

Можно не сомневаться и в том, что умный и наблюдательный Брейер, верный материалист, последователь школы Гельмгольца и прилежный ученик Брюкке, быстро сообразил, что представляют собой истерички и какова ценность научных изысков в модной области знаний, которая и до этого была полем для различного рода спекуляций (достаточно вспомнить имя Месмера). Естественно, Брейер подошел к разработке своей теории истерии с присущей ему добросовестностью. «Теоретическая часть» книги «Исследования истерии» представляет собой действительно ценное научное исследование, которое, однако, сильно было подпорчено его «соавтором». После расставания с Фрейдом Брейер, очевидным образом, потерял интерес к теме истерии и больше никогда не возвращался к ней. Возможно также, что ему было неприятно вспоминать, как его подопечный «отредактировал» написанный им текст (об этом подробнее ниже).

Что же касается Фрейда, то у него, напротив, интерес к проблеме истерии возрастал из года в год. К 1907 году у него созрела идея-фикс, связанная с Анной О., которую якобы излечил Брейер путем разговоров с пациенткой на интимные темы. В 1908 году Фрейд перерабатывает «Исследования истерии», делая в них особый акцент на сексуальности. В следующем году он едет в США и читает доклад перед американской аудиторией об «удивительной пациентке». Текст доклада в точности совпадает с его версией заболевания Анны О. Фальшивое письмо Брейера к Форелю как раз и было началом большой игры, в которой ранее никому не известной пациентке отводилась заглавная роль.

В начале 1880-х годов Брейера еще не интересовала тема истерии. Он не особенно внимательно следил за лечением Берты и целиком доверился начинающему медику. Но Брейер наверняка испугался за больную, когда Фрейд своими неумелыми действиями чуть было не погубил ее. Но даже тогда, мне кажется, опытный врач, видавший виды, не растерялся, отняв ее у Фрейда и передав в надежные руки профессионалов из психиатрической клиники. Все эти басни о панике, охватившей якобы Брейера, есть плод неуёмной фантазий прославленного выдумщика.

После скандала с Бертой Паппенхейм Брейер уже не передавал своих больных Фрейду, пока тот не сдал университетские экзамены и не получил диплом врача. После того, как новоиспеченный психотерапевт побывал на стажировке в Париже, постоянно загруженный Брейер вновь стал направлять своих больных, страдающих расстройством психики, к Фрейду. Так у последнего появилась пациентка фрау Эмми фон Н., взбалмошная аристократка из Прибалтики (случай 2), гувернантка мисс Люси (случай 3), Катрина (случай 4) и фрейлин Элизабет фон Р. (случай 5). Все эти ненастоящие имена фигурируют в книге «Исследования истерии».

Другое дело Анна О. (случай 1), которая выпадает из названного ряда. Она с самого начала находилась под наблюдением Фрейда, которого Брейер устроил домашним врачом в дом Паппенхеймов. На это указывает одно из «сновидений» в «Книге снов» [2, с. 187–188] (см. подробное разъяснения этого невыдуманного факта биографии Фрейда дается в главе 20 Призрак Берты Паппенхейм). Иногда, едва уловимый намек, сделанный отцом-основателем, позволяет понять всю страшно запутанную картину событий. Данный «сон» именно этот случай.

Здоровье Анны-Берты, видимо, встревожило Брейера, когда Фрейд начал ставить на ней эксперименты, для чего вводил ей в больших количествах морфин. В этой связи полезно ознакомиться со статьями немецкого психотерапевта и исследователя Клауса Шлагманна (Klaus Schlagmann), опубликованными на его персональном сайте www.oedipus-online.de/, в которых он пытается защитить Йозефа Брейера от несправедливой критики в его адрес.

Дело в том, что Брейер нигде не называл имя своего безответственного помощника, так как вся полнота ответственности за больных лежала на нём. В документальной истории болезни Берты лечащим врачом значится только он. Шлагманн доказывает с цифрами в руках, что Брейер старался лишь снизить дозу вводимого наркотика, как это делается в случае борьбы с наркотической зависимостью. Все действия ответственного врача были направлены на исправление чьей-то чужой ошибки. Имя того, кто первый назначил больной такой опасный курс «лечения», Шлагманн, естественно, назвать не мог, поскольку его исследования, ограничивались документами, хранящимися до сих пор в больницах, где лечилась Берта.

Из-за морфина Фрейд чуть было не погубил Берту, поэтому Брейеру пришлось уделять «фрейдовской» пациентке повышенное внимание. Но, как уже говорилось, ничего экстраординарного не случилось. Просто неопытный и крайне самоуверенный молодой человек выказал «личную заинтересованность» в отношении пациентки, которую он знал, по-видимому, с детства, и выделил в связи со своей любовью к ней немалый объем «врачебного либидо», (слова в кавычках взяты из процитированного выше некролога). Потом доктор литературных наук из этой мухи сделал слона.

В «Толковании сновидений» есть немало мест, где автор говорит о колебаниях в выборе предпочтения между двумя подругами — Бертой и Мартой. После того, как Фрейд «избавил» Анну-Берту «от всех ее необъяснимых симптомов» (слова из некролога), так что бедной девушке пришлось еще долгие годы скитаться по больницам, Брейер был, наверно, первым, кто настоял, чтобы «домашний врач», наконец-таки, сдал многолетнюю экзаменационную задолженность и получил диплом врача. Поскольку Институт Брюкке не поддерживал спекулятивное направление в медицине, каким считалась истерия, Брейер вместе со своими друзьями, Флейшлем и Лейдесдорфом, посодействовал выделению денег на поездку Фрейда в Париж (Сальпетриер), чтобы тот получил элементарные навыки по лечению нервно-психических больных.

Таков вкратце земной путь будущего небожителя, который и после общения с Шарко оставался в медицинских кругах Вены все еще микроскопической величиной. Обладая болезненным самолюбием и обуреваемый жаждой славы великого ученого, будущий лидер мирового психоаналитического движения решился на дерзкую авантюру. В «письме» псевдо-Брейера к прославленному физиологу, мы видим, как Фрейд хотел подтянуть свой ничтожнейший статус до уровня авторитетного ученого. Он так и льнул к Брейеру, Шарко и прочим знаменитостям, изображая свои отношения с ними почти что панибратскими. Ох, как нужна была ему поддержка сильных мира сего! Однако никто из действующих психиатров начала ХХ века, пусть даже третьеразрядных по значимости, не упомянул имя Фрейда в позитивном ключе. Вот он и сочинил фальшивку, в которую поверила доверчивая публика.

В период написания некролога проблема его высокого статуса в обществе была в основном решена. Однако надо было еще оставить потомкам свидетельство «узколобости» Брейера, которому якобы не хватило ума сообразить, что причиной истерии Берты была ее любовь к нему. Фрейд преподнес изумленной публике дело так, будто его старший товарищ и коллега, как последний трус, сбежал от проявленных пациенткой могучих половых инстинктов, в то время как он обязан был привлечь их для ее же спасения.

Современному читателю трудно представить, что уважаемый во всем мире психотерапевт мог действовать столь бессовестным способом для получения своей известности. Они и думать не смеют, что родоначальник психоанализа мог что-то делать помимо науки. И, тем не менее, здесь мы имеем дело с уникальным социальным феноменом, когда один несостоявшийся в науке человек обвел вокруг пальца всех, включая самых авторитетных инженеров человеческих душ. Реальный Фрейд был наглым, хитрым и ужасно порочным человеком. О фрейдовском вероломстве можно судить по многим эпизодам его греховной жизни. Напомним один из них.

Однажды друг Фрейда, врач-космолог Вильгельм Флисс, провел неудачную операцию, оставив в левом пазухе Эммы Экштейн, «Красной Эммы» — русской коммунистки, полметра марли. У нее начался воспалительный процесс и сильное кровотечение из носа, в результате чего она едва не умерла. Фрейд не на шутку перепугался, так что во время ее вторичного оперирования другим врачом выпил коньяка для храбрости. В письме от 8 марта 1895 г. Фрейд рассказал Флиссу о трагических последствиях этой операции: «Она не потеряла сознание в течение обильного кровотечения. Когда я, шатаясь, возвратился в комнату, она приветствовала меня со снисходительным замечанием: "Итак, это — сильный секс" ["So this is the strong sex"]» [7, с. 116 —118]. В письме Фрейд уверял своего друга, будто причиной кровотечения была не преступная беспечность хирурга, проводившего операцию, а «истеричность» Эммы; возможно, предположил он, пациентка страдала гемофилией. И это притом, что он прекрасно видел, как врач, исправлявший ошибку Флисса, вытащил из пазухи Эммы марлевый тампон.

Аналогичную «истерическую» причину он усмотрел в невралгии Доры и, разумеется, в болезни Анны О. Так было всегда: Фрейд искал в первую очередь не физическую, а исключительно психическую, точнее, абсолютно ложную причину. Для этого он создавал в своей голове некую виртуальную схему, полностью оторванную от реальности, и пытался внушить ее своим пациентам. Когда те не принимали ее, он говорил о сопротивлении и нежелании пациентов расстаться со своей болезнью.

Фрейд откровенно обманывал окружающих, когда в некрологе написал, будто открытие Брейера подверглось строгой цензуре по соображениям врачебной осторожности» и поэтому «Исследования истерии» вышли в «сильно сокращенном виде». Здесь отец-основатель намекает на то, что он-де с шефом при наблюдении за истерическими больными занимались вопросами сексуальной этиологии неврозов, только вот публикация их результатов в то время была невозможна. Далее из анализа текста книги «Исследования истерии» будет понятно, что все пассажи, в которых говорится о сексуальности, были добавлены позже, очевидно, в 1908 года при переиздании книги. В 1895 году ни Брейер, ни Фрейд этими проблемами не занимались. Тема сексуальности всплыла на поверхность, когда они уже не общались.

– V –

Однако данную тему мы отодвинем напоследок, а пока посмотрим, кто была второй пациенткой Фрейда и какие отношения установились между ним и его наставником. При описании первого случая с Анной О. Фрейд, естественно, не называл имя своего шефа. Но, описывая второй случай с Эмми фон Н., он несколько раз упоминает Брейера, к которому та первоначально обратилась. В течение двухгодичного периода ее лечения (1888 — 1890) Эмми фон Н. неоднократно жаловалась на Фрейда и просила Брейера, чтобы именно он, опытный врач, взялся за ее исцеление, а не этот чудаковатый его помощник.

Фрейд признавался: «... Она сохранила окрепшую к тому времени остаточную истерическую антипатию ко мне и заявила, что не может согласиться на повторное лечение у меня. По совету того же медицинского светила она обратилась за помощью в один санаторий на севере Германии, а я, по просьбе Брейера, сообщил главному врачу этого учреждения, какая модификация гипнотической терапии доказала в ее случае свою действенность». А перед этим Фрейд обиженно написал: «Отнюдь не я, а доктор Брейер получил от нее весточку спустя семь месяцев» [6, c. 102 — 103]. По всему видно, что помощник сконфузился, думая, что она должна была благодарить именно его, а не шефа.

В другом месте мы читаем: «Меня приятно удивляет то, что на этот раз, задумавшись, пациентка долго медлит с ответом и, наконец, неуверенно спрашивает: "Малышка?" Два других схожих эпизода ей не приходят на ум. Таким образом, мой запрет подействовал: мучительные воспоминания устранены. ...Вскоре неуверенность при произнесении этого названия стала у нее единственным проявлением речевой заторможенности и сохранялась до тех пор, пока я не избавил ее от этой принудительной парамнезии по указанию доктора Брейера» [6, с. 105].

Последняя фраза показывает нам, кто действительно руководил лечением больных, только здесь нужно учитывать авторское завышение собственной значимости. В связи с «всесилием» гипнотических способностей отца-основателя психоанализа меня рассмешило одно место в книге. «После 14-дневной задержки, — пишет Фрейд, — у нее вновь появились менструации. В гипнотическом сеансе я внушил пациентке их ритмичность, выбирая в качестве временного периода 28-дневный цикл (что действительно потом реализовалось)». Можно подумать, что если бы он «внушил» бедной Эмми 128-дневный менструальный цикл, она тоже в точности «реализовала» бы его.

Эмми фон Н. относилась к тем истеричкам, которые впадали в гипнотический транс только оттого, что им показывали палец. Вообще-то, Фрейд не умел гипнотизировать, почему и перешел на разговоры с бодрствующими пациентами. Об этой своей беде он подробно рассказывает в четвертой части книги, где обосновывал новый метод психотерапии без гипнотического усыпления больного. Сиюминутную случайную реакцию больной Фрейд принимал за свою личную победу, которой потом очень гордился. Но его пациенты никогда почему-то не выздоравливали; это касалось и фрау Эмми фон Н.

«В последней полученной от нее (летом 1893 года) записке, — пишет Фрейд, — она просила меня разрешить ей пройти курс гипноза у другого врача, поскольку она опять заболела и не может приехать в Вену. Поначалу я не понял, зачем ей требуется мое разрешение, но потом припомнил, что в 1990 году, по ее собственному желанию, поставил ей защиту от постороннего гипнотического воздействия… Теперь я письменно отказался от своих исключительных привилегий» [6, с.110 — 111]. До сих пор я изображал Фрейда коварным лгуном. Здесь мы видим его в роли наивного мальчика, который верит в колдовскую силу своего слова. Это трогательное заблуждение Фрейд сохранял до конца своих дней. Несомненно, наряду с сознательной ложью, отец-основатель обманывался неосознанно.

Присутствие на втором плане фрейдовского наставника отчетливо ощущается во всех пяти случаях, не исключая самого первого. Хотя правильнее говорить о шести случаях истерии, поскольку помимо названных пяти Фрейд рассказывал о симптомах болезни и методе лечения шестой истерички — Сесилии М. О ней он впервые упомянул во второй истории болезни, а в пятой отвел ей несколько страниц. Во второй истории, имея в виду фрау фон Н., он пишет: «Оба мы, доктор Брейер и я, знали ее довольно хорошо и довольно давно и всегда смеялись, сравнивая ее портрет с описанием истеричной психики, которое с давних пор кочует по книгам и находит поддержку среди врачей» [6, с. 129].

Далее автор говорит о Сесилии М. как о больной, у которой наблюдалась «истерия в наиболее тяжелой форме». В пятой истории болезни Фрейд написал: «Именно наблюдения за этой примечательной пациенткой [Сесилии М.] совместно с Брейером послужило непосредственным поводом для опубликования нашего "Предуведомления"» [6, с. 217], т.е. статьи 1893 года, которую мы детально изучим позже.

В первой истории Брейер фигурирует под безликим словосочетанием «врач-консультант». «Спустя дней десять после смерти отца [т.е. примерно 15 апреля 1881 г.], — пишет Фрейд по поводу Анны О., — к ней вызвали врача-консультанта, на которого она не обращала ровным счетом никакого внимания, как и на остальных незнакомцев, пока я демонстрировал ему все ее странности. "That's like an examination" ("Это похоже на экзамен"), — промолвила она со смехом, когда попросил ее перевести вслух французский текст на английский. Приглашенный врач мешал ей читать, старался обратить на себя внимание, но все тщетно… В конце концов, ему удалось прервать ее речь, пустив ей в лицо струю табачного дыма. Тут она неожиданно заметила незнакомца, кинулась к двери, принялась дергать ключ и без чувств повалилась на пол» [6, c. 45 – 46].

Обратите внимание на безличный словесный оборот «к ней вызвали». И кто же это решил его вызвать? Разве Брейер, светила медицины, мог бы выражаться подобным образом? Если бы писал именно он, то мы бы увидели фразу типа «я пригласил специалиста по психиатрии» или что-то в этом роде. Здесь и в других местах мы видим, что врач, лечивший Анну О. не вполне самостоятелен. Мы чувствуем, что описание первого, как и всех последующих случаев, сделано человеком, находящимся явно в подчинении других людей. Он не способен отдавать принципиальные команды в отношении своих пациенток. Данный отрывок прекрасно иллюстрирует тогдашнюю субординацию между Фрейдом и Брейером, которая оставалась примерно одной и той же и с фрау Эмми фон Н. и с пациенткой Анной О. Таким образом, по приведенному и другим подобным эпизодам без проведения лингвистической экспертизы мы можем заключить, что автором истории болезни Анны О. является не Брейер, а скорее всего сам Фрейд.

По его словам, Анна О. перестала говорить с ним на родном немецком языке и перешла на английский. Как известно из ее дневника, она делала это из вредности. В дневнике она написала: «Мы все знали, в чем была их проблема — они были мужчинами. Брейер думал, что все знает. Так же думал и этот наглый друг..., этот Фрейд, который потом писал обо мне так, будто понимал меня. Никто из них и близко не подошел к Анне. Она играла с ним [Фрейдом] в женские игры» [7, с. 118]. Анализ этой дневниковой записи приведен в Добавлении к моим книгам и статьям о Фрейде, сделанном на исходе 2006 года.

Описанный в «Исследованиях истерии» эпизод с забыванием родного немецкого языка и переход на английский говорит нам о том, что Берта не желала выполнять распоряжения Фрейда и демонстрировать «приглашенному» врачу свои языковые «заскоки». Указав на буйства Анны О. и желание ее броситься с четвертого этажа дома, где находилась ее комната, автор первого случая далее пишет: «По этой причине больную вопреки ее воле отправили в поместье неподалеку от Вены (7 июня 1881 г.). Лично я ни разу не грозился увезти ее из дома, хотя сама она втайне ожидала и опасалась отъезда, который внушал ей ужас» [6, c. 46 – 47].

После этих слов переводчик текста, Сергей Панков, сделал следующее примечание: «В действительности, именно Брейер распорядился отправить Берту Паппенхейм в поместье недалеко от санатория в Инцерсдорфе, где за ней могли присматривать тамошние врачи: Эмиль Фрис и Герман Бреслауер» [6, c. 428]. Отсюда видно, что Панков абсолютно не догадывается, кто истинный автор первого случая. Он не понимает, что переведенный им текст писал вовсе не Брейер, а Фрейд, лишенный права принимать какие-либо серьезные решения.

Из «Толкования сновидений» мы узнаем, что Брейер был недоволен ходом лечения Берты. Это следует из текста: «Такое положение вещей вытекает из мотивов сновидения. Оно последовало вскоре после того, как я услышал, что мой старший коллега [Брейер], мнение которого считается непогрешимым, высказался с возмущением и удивлением по поводу того, что одна из моих пациенток [Берта] пользуется моим психоаналитическим лечением вот уже пятый год подряд» [3, с. 383] (см. разъяснения этого места в главе 14 Друг-враг Брейер книги «Правда о Фрейде и психоанализе»). Итак, злопамятному и мстительному Фрейду Брейер изредка выказывал свое неудовольствие. Очевидно, время от времени он наведывался к пациентке и устраивал что-то наподобие «экзамена» как для нее, так и для ее «лечащего врача».

Что же касается клиники Инцерсдорф, где директором был Лейдесдорф — близкий друг Брейера и Флейшля, то в книге «Правда о Фрейде и психоанализе» уже рассказывалось о пребывании Берты в ней (см. главу 16 Попытки понять сон об Ирме). Она лечилась там еще в 1883, 1885 и 1887 гг., причем в 1885 г. в эту клинику устроился на время с 7 по 21 июня работать Фрейд. В «Правде...» цитируются слова Ирвинга Стоуна [4] о том, что Берта сбежала из Инцерсдорфа домой, «когда тамошний молодой врач влюбился в нее». И Джонс говорил об этом: «когда она находилась в санатории [Инцерсдорф], то воспламенила любовью к ней сердце лечащего ее психиатра» [1. c, 131]. Можно не сомневаться, что тем «тамошним молодым врачом» был ни кто иной, как Фрейд, который ради своей влюбленной носил в клинике парадную одежду, о чем сообщил Феррис [5].

Из описания сновидения об инъекции Ирме нам также известно, что в лечении Ирмы-Анны-Берты принимал участие Эрнст Флейшль. Как бы не искажал и не скрывал Фрейд реальные события того периода, однажды он все же не удержался и рассказал о своем сопернике. Так бывало и в «Толковании сновидений»: желание автора описать какую-то яркую, хорошо запомнившуюся ему сцену часто перевешивало его страх перед разоблачением. В одном из мест первой истории болезни мы обнаруживаем присутствие рядом с Анной О. ее возлюбленного и одновременно друга-врага Фрейда, профессора Флейшля.

Вот это место: «она смогла по достоинству оценить посещавшего ее врача, моего друга доктора Б., и привязалась к нему. Весьма благотворно подействовало на нее и общение с подаренным ей ньюфаундлендом, которого она страстно любила. Однажды на моих глазах разыгралась замечательная сцена: когда ее любимец накинулся на кошку, эта слабая девушка схватила левой рукой кнут и начала охаживать им огромного пса, чтобы спасти жертву… Пока меня не было, talking cure [лечение разговором] не проводилось, поскольку больная не соглашалась рассказывать о своих фантазиях никому, кроме меня, в том числе и доктору Б., хотя искренне к нему привязалась» [6, c. 50].

Хочу снова напомнить о вкусовых предпочтениях наших героев. Зная серьезные интересы Брейера, легко догадаться, что он никогда бы не стал описывать мало примечательную сцену с собакой и кошкой. Подобные «радости жизни» могли вдохновить на литературное творчество только влюбленного в Берту Фрейда. Речевой оборот «моего друга доктора» А., Б., В., … типичен для Фрейда; он пользовался им десятки раз, но мы нигде не найдем, чтобы подобные слова произносил Брейер. Это связано с той же навязчивой манерой отца-основателя поставить себя вровень со знаменитым врачом города Вены.

Теперь обратимся к «подаренному ей ньюфаундленду». Дело в том, что Флейшль, как многие богатые аристократы, вращающиеся в светских салонах, обожал делать дорогие подарки, что раздражало бедного студента Фрейда. Покупка породистого пса в то время ему была, конечно, не по карману. В этой связи процитируем любопытнейшее место из сновидения об инъекции Ирме.

«В тот вечер, — пишет Фрейд, — когда я писал историю болезни [Анны О.], моя жена [Марта] раскрыла бутылку ликера, на этикетке которой стояло название "Ананас". Слово "Ananas" очень странным образом напоминает имя моей пациентки Ирмы [Anna]. Ликер этот подарил нам коллега Отто [Флейшль]; у него была привычка делать подарки по всякому поводу. Вероятно, он будет от этого отучен когда-нибудь женой. В этом отношении сновидение не оказалось пророческим [намек на смерть Флейшля, который так и не женился на Берте]» [2, c. 125].

Напомним также, что в 1891 году, перед тем как добровольно лишить себя жизни Флейшль подарил Фрейду, которого он до конца дней считал своим другом, ценный бюст римского сенатора. Он знал, что его мучитель и убийца обожал различные археологические находки. Точно так же ему была известна любовь Берты к животным — лошадям, собакам, кошкам и т.д. Никто, кроме Флейшля, не догадался бы сделать ей такой роскошный презент.

– VI –

Итак, существует определенная вероятность того, что перед нами Флейшль, но нет никаких указаний на то, что данное описание болезни сделал врач-профессионал, каким был Брейер. Его манера письма, продемонстрированная в этой же книге, совершенно иная — сухая, академическая, богатая мыслями, а не чувственными переживаниями. Лауреат Гётовской премии пользовался сочными эпитетами, многократно усиливающими и без того яркие краски образов. Послушайте, как он начинает свое повествование об Анне О. Точно в такой же манере Фрейд начинает рассказ об Эмми фон Н., Доре и других пациентках. Его стиль характеризуется избыточным использованием прилагательных и наречий, будоражащих воображение читателей, и субъективным отношением к объекту его внимания, поскольку он не ученый, а литератор.

Характеризуя свою возлюбленную, Фрейд пишет: Анна О. «наделена недюжинным умом, поразительно развитой способностью сопоставлять факты и интуитивно предугадывать события; столь живой ум мог бы усвоить немало духовной пищи, в которой он и нуждался, но которую не получал с тех пор, как фрейлейн закончила школу. Она щедро одарена поэтическим талантом и воображением, которые подчинены весьма острому и придирчивому уму. Именно поэтому она совершенно не поддается внушению; голословные утверждения никогда не могли возыметь над ней действия, она доверяет только аргументам. На моей памяти она всегда была волевой, настойчивой и терпеливой; порой становилась упрямой и могла отказаться от своих намерений лишь по доброте душевной, ради другого человека.

К числу главных черт ее характера относилась способность к состраданию и сочувствию; забота о бедняках и уход за больными послужили на пользу ее здоровью во время болезни, поскольку тем самым она смогла удовлетворить свою сильную душевную потребность в сострадании. Настроение ее всегда бывало слегка взвинченным: слишком радостным или чересчур мрачным; отсюда и некоторая капризность. Как ни странно, сексуальное начало у нее было не развито; пациентка, жизнь которой я изучил так, как редко удается одному человеку изучить жизнь другого, никогда не была влюблена, и ни в одной из множества галлюцинаций, появлявшихся у нее за время болезни, этот элемент душевной жизни не выступал на поверхность» [6, c. 39].

Женская натура, подобная той, что здесь изображена, несомненно, умеет страстно любить. Однако Анна-Берта не любила Фрейда и терпела его подле себя только в силу своего доброго и сострадательного сердца. Возможно, фразы об асексуальности пациентки являются поздней вставкой автора, чтобы затем обвинить Брейера в его слепоте к «сексуальным элементам». Подобные слова мы находим в истории болезни фрау Эмми фон Н. «Мне бросилось в глаза, — пишет Фрейд, — что во всех сокровенных рассказах пациентки начисто отсутствовал сексуальный элемент, который, однако, как никакой другой элемент, служит поводом для травм» [6, с. 129]. Это — явная вставка периода 1908 г., сделанная в оправдание полного отсутствия сексуальных мотивов при анализе истерического заболевания до 1895 г.

Как бы там ни было, позже домашний врач интенсивно спекулировал на сексуальном элементе, который он не обнаружил у Анны О. Так, в письме к Стефану Цвейгу 1932 г. Фрейд писал: «На следующий день после того, как все ее симптомы были устранены, его [Брейера] вызвали к ней вечером, и когда он зашел к ней, она корчилась из-за судорог в нижней части живота. Когда он спросил ее, что с ней случилось, она ответила: "Сейчас родится ребенок от доктора Б.". В этот момент он получил ключ от обители Матерей, но не воспользовался им. При всех его талантах, в нем нет ничего от Фауста. Он попросту испугался и сбежал, перепоручив больную одному коллеге, который еще несколько месяцев боролся с ее недугом в санатории» [6, с. 429].

Приведенный метафорический и аллегорический текст выдержан в духе пса Сипиона — иронического персонажа, о котором рассказывалось в главе 8 Берта, Полина и Гизела книги «Правда...». Здесь Фрейд тайно подсмеивается над бедным Цвейгом, как когда-то, в юные годы он подсмеивался над Зильберштейном, рассказывая ему в одном из своих писем о замужестве Гизелы Флюс, которого в действительности не было. Слова «обитель Матерей» однажды сильно подведут любителя гётевских стихов, но об этом после.

В отношении Брейера Феррис и другие биографы Фрейда удивляются, как могло получиться, что почтенный и уважаемый в городе доктор стал ежедневно утром и вечером на протяжении двух лет заботливо навещать больную девушку у нее дома или в санатории, куда он ее отправил. В июне 1882 года в период обострения болезни он вдруг решает бросить ее, говоря окружающим нечто совершенно невразумительное. Почему-то никому в голову не пришло, что этот рассудительный и уравновешенный человек, любящий жену и своих шестерых детей, даже чисто психологически не мог вести себя подобным образом. Ни до, ни после этих странных двух лет ничего подобного с ним не случалось.

В главе 3 Не верю! «Правды...» уже назывались доводы, которые говорят против Брейера, но в пользу Фрейда. К этому списку легко добавить новые аргументы, например, такой. Историкам психоанализа известны туманные строки Фрейда, написанные в том же 1932 году: «Я был столь убежден в этой моей реконструкции [любви Берты к Брейеру], что я написал об этом где-то [где?!]. Самая младшая дочь Брейера [Дора] читала мною написанное и спросила своего отца об этом незадолго перед его смертью. Он подтвердил мою версию, и она сообщала мне об этом позже».

Ну, что за чушь?! Здесь нагорожены события, которые в реальной жизни никогда бы не могли встать в один ряд. Зачем бы дочь Брейера читала «где-то» написанное Фрейдом о совершенно незнакомой ей пациентке, потом, почему-то усомнившись, расспрашивала своего отца, далее передавала бы слова отца Фрейду, который порвал с ее отцом все отношения. Кто может поверить в этот бред, если он хоть немного знает психологию людей вообще и издевательский нрав Фрейда в частности? В своем «Автопортрете», написанном в 1925 г., отец-основатель психоанализа все еще говорит о некой «завесе мрака, которую Брейер никогда не приподнимал для меня». Всякий критически мыслящий исследователь обязан сто раз подумать, прежде чем принимать информацию, исходящую от солгавшего не единожды.

Джонс тоже писал, будто Фрейд рассказывал ему лично о его разговоре с Брейером по поводу ложной беременности и последующих событиях «более полно, чем описал в своих работах, об особенных обстоятельствах, заставивших Брейера расстаться со своей пациенткой. По всей видимости, — предположил биограф, — Брейер развил у себя то, что в наши дни называется сильным встречным контрпереносом к этой пациентке. Он так увлекся ее случаем, что вскоре его жена начала ревновать его к этой больной. Она не проявляла открыто своей ревности, но стала замкнутой и выглядела несчастной. Прошло немало времени, прежде чем Брейер разгадал подтекст такого ее поведения. Результатом явилось его решение завершить лечение. Вечером он объявил об этом Анне О., которая чувствовала себя теперь значительно лучше, и пожелал ей спокойной ночи. Но вскоре за ним прислали вновь, и он нашел ее в крайне возбужденном состоянии. Пациентка, которая, по его словам, представляла собой внесексуальное существо и у которой на всем протяжении лечения не возникало какого-либо намека на эту запретную тему, находилась теперь в родовых муках истерического рождения ребенка, локального завершения ложной истерической беременности, которая незаметно развивалась в ответ на оказание помощи Брейером. Хотя Брейер был сильнейшим образом шокирован, ему удалось успокоить пациентку, прибегнув к гипнозу. Он выбежал из дома в холодном поту. На следующий день он вместе с женой уехал в Венецию, чтобы провести там свой второй медовый месяц (именно там была зачата его дочь [Дора], которая почти 60 лет спустя покончила с собой в Нью-Йорке)» [1, с. 130].

Все эти события изложены в духе театральной пьесы, т.е. грандиозной аферы, осуществленной Фрейдом, и абсолютно противоречат реальному поведению Брейера. И потом, разве Джонс безупречный свидетель? Конечно же, нет! Следует еще и еще раз подчеркнуть двумя жирными линиями ту непреложную мысль, что единственным источником сексуальной версии был только основатель психоанализа, который к тому же выдвинул ее по прошествии нескольких десятилетий после произнесения знаменитой фразы, исходящей якобы от Берты: «Выходит ребенок доктора Брейера!» (ее написание варьирует).

По сновидению об инъекции Ирме мы помним, как Ирма-Анна-Берта вместе с Брейером искала органические причины своего заболевания, а Фрейд настаивал на психической этиологии. Ни о каких сексуальных чувствах Берты к Брейеру там и речи нет; Фрейд ревновал ее к Флейшлю, а не Брейеру. И в описании первой истории болезни тоже нет и намека на разговор о сексуальности. Так чего ж нам тогда раздумывать, над чем тут ломать голову? Неужели мы, разумные люди, не ослепленные божественным нимбом отца-основателя спекулятивного учения, не в состоянии выстроить причинно-следственную цепь нескольких четко обозначенных событий? Кому тут еще не понятна корыстно обусловленная и искусственно навязанная связь, наведенная родоначальником жульнической терапии?

– VII –

Личность Берты Паппенхейм была столь незаурядна, что описание ее характера не представляет большого труда для всякого психолога, и автор приведенных выше строк [6, c. 39] с ней тоже справился. В дальнейшем она действительно показала себя борцом за гражданские права, возглавив женское движение. Именно активная общественная деятельность, которой она занялась после переезда в 1888 г. во Франкфурт-на-Майне, окончательно вылечила ее от психического расстройства.

Ей было тогда уже 29 лет, и создавать собственную семью было уже поздно. Возможно, она продолжала любить Флейшля, который нередко бывал в Германии, возможно, она никогда не встречалась с ним, наконец, вполне возможно, что она возненавидела мужчин, как это чувствуется из приведенной дневниковой записи. О ее чувствах к нему сейчас судить сложно. Но ее социально-политическая деятельность известна довольно хорошо. Некоторые психоаналитики считают ее феминизм продолжением прежней истерии, выраженной, в том числе, и в ее фригидности. Все это, конечно, досужие домыслы фрейдистов, под которыми нет прочных оснований.

Известно, что в 1888 г. вышла первая книга Берты Паппенхейм «Рассказы для маленьких детей». В 1890 г. она сама готовила и раздавала спасительные супы для бежавших из Восточной Европы несчастных еврейских семей. С 1895 г. она вступила в Иудейский женский союз, заботящийся о воспитании и образовании сиротских девочек, и проработала в нем более десяти лет. В 1897 г. она приняла под свою личную ответственность три десятка девочек. В 1899 г. Берта перевела на немецкий язык книгу английской феминистки Мэри Уоллстонкрафт (1759–1797) «Защита прав женщин» (1792). В 1904 г. она основала Союз еврейских женщин Германии, объединивший множество разрозненных еврейских организаций, насчитывающий впоследствии около 50 тысяч женщин. В 1907 г. недалеко от Франкфурта она построила Дом призрения, где девушкам преподавались уроки ведения домашнего хозяйства, история искусств и религии. При воспитании подрастающего поколения она умело сочетала либеральный феминизм с ортодоксальным иудаизмом. В 1914 г. к этому Дому прибавился еще один – Дом для беременных и кормящих матерей. Позже в ее распоряжении находились пять зданий, где располагались созданные ее стараниями учреждения социальной помощи.

В течение трех первых десятилетий нового века Берта много путешествует: бывала в Америке и Палестине, конечно же, исколесила всю Европу. Особенно часто она бывала в Галиции, а также Польше, Румынии, два раза ездила в Россию (в 1912 г. и в 1926 г.). Она была там, где можно было перенять какой-то опыт или поправить ущемленные права еврейских женщин. Особое внимание Берта уделяла брошенным детям, заботилась о матерях-одиночках и вела непримиримую борьбу с проституцией. В отношении последнего нужно сказать отдельно.

Дело в том, что иммигрировавшие из Восточной Европы в Германию еврейские девушки часто оказывались на панели. Она ходила по борделям, чтобы вырвать их из грязных рук сутенеров, ходатайствовала перед местными властями за предоставление им жилья и денежных пособий, горячо спорила с возмущенными раввинами о безвыходном положении несчастных беженок. По итогам своей многолетней работы за права евреек Берта выпустила книгу в двух томах под названием «Сизифов труд» (1930), куда помимо ее докладов, прочитанных на различных конференциях, вошла обширная переписка с отдельными гражданами и целыми общественными организациями.

В целом, ее деятельность можно было только приветствовать, если бы она помогала всем нуждающимся женщинам, а не только еврейской национальности. Следует помнить, что расовое деление приводит к сильным напряжениям в обществе и войнам. Это обстоятельство косвенно повлияло на трагические события, случившиеся вскоре после ее смерти.

Она не была сторонницей национальной изоляции евреев. В политическом плане она активно выступала против сионистского движения, за культурное врастание еврейской общины в европейскую жизнь. Из этих соображений она сопротивлялась выезду евреев из Германии в Палестину или Америку. Но, к сожалению, такая позиция оказалась катастрофической для многих ее сподвижников и друзей.

Берта Паппенхейм (Анна О.) в разные годы своей жизни.

Берта умерла от рака 28 мая 1936 г., а миллионы ее соплеменниц, не успевших эмигрировать из воюющей Европы, погибли в концентрационных лагерях. Два десятка девушек из ее Дома призрения, приняв яда, совершили акт коллективного самоубийства (по другой версии они погибли в Освенциме). Во время массовых еврейских погромов, произошедших в нацистской Германии в ночь с 8 на 9 ноября 1938 г., все владения Берты Паппенхейм были разграблены и сожжены. Большинство людей, знавших ее близко, погибло, поэтому о личной жизни знаменитой феминистки мы знаем сегодня относительно немного.

Фрейд внимательно следит за общественной деятельностью Берты, хотя она жила в Германии, а он — в Австрии. В «Автопортрете», написанном в год смерти Брейера, он писал: «О своей первой пациентке, сделавшейся знаменитостью, Брейер говорил, что сексуальное начало было у нее поразительно не развито, Читая "Исследования истерии", трудно догадаться о том, какое значение имеет сексуальность для этиологии невроза» [8, с. 22 – 23]. Здесь 69-летний старик сделал ошибку, которую он допускал и в молодые годы. Для Брейера Берта Паппенхейм, конечно же, не была «первой пациенткой», а вот для него — да. Фрейд называл Берту «первой пациенткой» и без всякой связи с Брейером. Трудно уследить за всеми словами, которые ты говоришь в течение жизни, когда свою жизнь превратил в сплошной обман.

Чтобы выяснить, насколько развито сексуальное начало у девушки, нужно находиться с ней в интимных отношениях. Насколько сблизился Брейер с Бертой, чтобы сделать вывод о ее фригидности? Пусть даже он говорил с ней о сексе — предположим этот маловероятный случай, — но он никак не вяжется с нападками самого Фрейда на своего наставника за его невнимание к сексуальной стороне душевных недугов (об этом ниже будет сказано не двусмысленно). Объективно разрыв с Брейером произошел задолго до открытого интереса Фрейда к проблемам сексуальности. Значит, данная тема не могла стать причиной их ссоры. Тогда в чем же дело?

Говоря о «переходе от катарсиса к психоанализу», Фрейд в «Автопортрете» называет следующие причины: «Началом этого этапа явился отказ Брейера от дальнейшего сотрудничества; мне одному предстояло управлять его наследством. Разногласия существовали между нами с самого начала, но причиной разрыва они не становились. [Первая причина] В вопросе о том, с какого момента душевный процесс становится патогенным, т. е. отклоняется от нормы, Брейер отдавал предпочтение т.н. физиологической теории; он полагал, что отклонения от нормального развития зарождаются в исключительных — гипноидных — душевных состояниях. Это выдвигало новый вопрос — о происхождении таких гипноидов. Я же, напротив, держался того мнения, что все определяет игра сил, взаимодействие намерений и тенденций, которые наблюдаются в нормальной жизни. Так наметилось противостояние двух теорий — гипноидной истерии и защитного невроза.

Но едва ли это или другие подобные противоречия заставили бы Брейера отвернуться от нашего общего дела, если бы не вмешались еще более веские причины. [Вторая причина] Одна из них заключалась, конечно, в том, что Брейер был очень перегружен работой как специалист по внутренним болезням и как известный семейный врач и не мог, в отличие от меня, полностью отдавать свои силы разработке теории катарсиса. Кроме того, [третья причина] на него сильно повлияло неблагожелательное отношение к нашей книге в Вене и за ее пределами, в Германии. Чувство уверенности в себе и способность к сопротивлению обстоятельствам не стояли у Брейера на той же высоте, что и другие свойства, отличавшие его душевную организацию. Когда, например, на «Исследования» обрушил свою критику Штрюмпель, у меня его беспонятливые возражения вызвали только смех; Брейер же чувствовал себя оскорбленным и обезоруженным.

Но более всего решение его было вызвано тем, что мои собственные работы приняли к этому времени направление, с которым он при всем желании не мог примириться. [Четвертая причина] Теория, которую мы пытались выстроить в «Исследованиях», была весьма фрагментарной, особенно в отношении этиологии. Вопрос, на какой почве возникает патогенный процесс, был нами едва затронут. Но стремительно накапливавшийся опыт все больше убеждал меня в том, что причиной неврозов выступают не любые аффективные возбуждения, а, как правило, те из них, которые имеют сексуальную природу, — либо актуальные конфликты сексуального характера, либо последствия сексуальных переживании, испытанных в прошлом. Я и сам не ожидал этого вывода и не был к нему готов; приступив к изучению нервных заболеваний, я ничего подобного не подозревал. ... Не знал я тогда еще и того, что, связывая истерию с сексуальностью, я лишь подхватывал древнюю традицию медицинской науки, восходящую, в том числе и к Платону» [8, с. 23 – 24].

Первая названная здесь причина конфликта на почве спора о первичности физического и психического четко обозначилась в 1882 году, когда возникла кризисная ситуация с Бертой-Анной-Ирмой. В сновидении об Ирме описана та пропасть, которая разверзлась между Фрейдом и Брейером. Далее всё просто: если автор того или иного текстового фрагмента выступает за первичность физического, значит, им является Брейер; если психического — Фрейд. Нам нужно быть только внимательным, чтобы по этому предельно понятному признаку определить, кто и что написал в книге «Исследования истерии».

Вторая причина высосана Фрейдом из пальца. Почему-то «перегруженность работой» не помешала Брейеру круглосуточно сидеть у постели Берты в течение двух лет — так ведь по версии Фрейда обстояли дела. А вот третья причина действительно является важной. Мы еще увидим, как Фрейд изуродовал текст Брейера, пытаясь сделать из убежденного физиологиста недалекого психологиста, который к тому же был постоянно озабочен сексуальными вопросами. Какой нормальный автор смог бы выдержать эти издевательства? Любопытно было бы узнать, что сказал Адольф фон Штрюмпель, «немецкий невропатолог и терапевт, занимавшийся изучением системных заболеваний спинного мозга и описавший ряд неврологических симптомов и синдромов, которые носят его имя» [8, 232] и как отреагировал Брейер на его критику. Увы, сегодня всё, что связано с наставником Фрейда, надежно засекречено родственниками великого авантюриста.

К третьей причине тесно примыкает четвертая. Называя ее, Фрейд не скрывает, что его толкование образов сновидений и прочих психических знамений есть допотопная практика древних эскулапов. Скатывание рациональной науки, каковой должна быть истинная психология, к «древней традиции медицинской науки», Брейер стерпеть не мог. В двадцатом веке лечить больных по методике Платона, жившего две с половиной тысячи лет назад, — значит, совершить должностное преступление.

– VIII –

Период с 1876 по 1882 год в биографии Фрейда покрыт густым туманом. В «Автопортрете» сообщается, что будущий создатель теории сексуальности работал помощником у Брюкке и, собственно, всё [8, с. 10]. Однако из общей физиологии здоровых молодых людей неминуемо вытекает, что мужчина в возрасте 20 – 26 лет должен был найти себе подругу или хотя бы попытаться это сделать. Выяснением данного вопроса мы занимались в книге «Правда о Фрейде и психоанализе», где и привели аргументы в пользу Берты Паппенхейм.

Глубокое и полное описание ее личности, помещенное в истории болезни Анны О. [6, c. 39], сделано, конечно, Фрейдом. В 1895 году он еще не знал, что она будет «Помощницей человечества» — надпись на почтовой марке, выпущенной в честь нее в 1954 году. Но из его описания уже следовало, что Берте на роду написано быть сильной, умной и очаровательной женщиной, которая железной волей подчинит свою жизнь служению общему делу. Она проявила себя блестящим организатором, много выступала, пропагандируя, как сейчас говорят, здоровый образ жизни и немало написала повестей, пьес, сказок, памфлетов и агитационных листовок.

Мы уже знаем, что отец-основатель наблюдал за ее кипучей общественной деятельности, а она, в свою очередь, наблюдала за ним. О враждебном отношении Берты к психоанализу писала Анна Фрейд в «Эпизодах из жизни Берты Паппенхейм (Анны О.)». По словам биографа Берты, Доры Эдингер, первая пациентка Фрейда говорила о его учении так: «Психоанализ в руках врачей то же самое, что исповедь в руках католического священника; только от их личности и мастерства владения своим методом будет зависеть то, окажется ли их инструмент добром или обоюдоострым мечом». Эта мысль настолько же верна, насколько ее часто высказывают.

Никто не спорит, что слово может лечить, здесь важно, чтобы говорящий был умен и добр в отношении слушающего. Приведенный отрывок подтверждает и другую общеизвестную мысль: здравый и тактичный психоанализ — а психологический анализ не является прерогативой одних только фрейдистов — скорее искусство, чем наука. В руках Фрейда он превратился в «обоюдоострый меч», которым он пронзал психику своих пациентов. В его интерпретациях снов и поступков чувствуется презрение и ненависть к людям; он больше унижал и обижал больных, чем помогал им. Берта была первой пациенткой, которая испытала на себе все "прелести" его терапии.

Бесспорно, Берта рассуждала более здраво, чем Фрейд. Ее критический рационализм бесил и одновременно нравился ему. В частности, тот психологический портрет, который он написал в начале изложения первой истории болезни, передает теплые чувства симпатии и восхищения автора к объекту его исследования. Когда Берта под воздействием морфина, введенного ей безответственным студентом, рассказывала свои галлюцинации или вела себя неестественным образом, язык даровитого писателя становился еще более экспрессивным.

Вот как он описывает начало болезни: «В июле 1880 года отец пациентки слег в деревне из-за субплеврального абсцесса; Анна на пару с матерью ухаживала за ним. Как-то раз она всю ночь не сомкнула глаз, охваченная беспокойством за жизнь больного, которого сильно лихорадило, и с волнением ожидала прибытия из Вены хирурга для проведения операции. Мать ненадолго удалилась, между тем как Анна осталась сидеть возле постели больного, закинув правую руку за подлокотник кресла. Она стала грезить наяву, и ей привиделось, что по стене к больному подползает черная змея, готовая его укусить. (Весьма вероятно, что на лугу за домом и впрямь водились змеи, одна из которых однажды на пугала девушку, и это переживание легло в основу галлюцинации.) Она попыталась отогнать бестию, но ее словно парализовало; правая рука, которую она закинула за подлокотник, "затекла", онемела и не двигалась, и стоило ей взглянуть на свою ладонь, как пальцы обернулись змейками с черепами вместо голов (там, где были ногти), Скорее всего, она попыталась отогнать змею онемевшей правой рукой, и поэтому потеря чувствительности и паралич руки объединились в ее сознании с этой галлюцинацией. Когда галлюцинация исчезла, ей было так страшно, что она решила помолиться, но не смогла выдавить из себя ни слова до тех пор, пока не вспомнила на конец английский детский стишок, после чего стала изъясняться и молиться только на английском языке.

Свисток паровоза, который доставил долгожданного врача [какого врача – не Брейера ли?], окончательно развеял кошмарное видение. Когда на следующий день она потянулась за обручем, залетевшим в кусты во время игры, кривая ветка напомнила ей о вчерашней галлюцинации, в тот же миг правая рука у нее одеревенела. С тех пор подобное повторялось всякий раз, когда ей на глаза попадался предмет, более или менее похожий на змею, отчего возникала соответствующая галлюцинация. Впрочем, эти галлюцинации появлялись у нее только при кратковременных помрачениях сознания, которые после той ночи стали учащаться. (Стойкой контрактура стала лишь в декабре [точнее, 10 декабря 1880 г.], когда пациентка слегла и уже не вставала с постели.) Из-за другого происшествия, сведения о котором мне не удалось обнаружить в своих записях и которое я сейчас не могу припомнить, к контрактуре руки прибавилась и контрактура правой ноги» [6, с. 58–59].

Сначала хочется обратить внимание читателя на слова, приведенные в конце отрывка и выделенные курсивом. Они указывают на то лицо, которое вело дневник состояния больной. Из них следует, что все записи велись автором. Об этом сообщается и в другом месте: «Я не слишком сожалею о том, что мои тогдашние заметки не были достаточно подробными, и теперь невозможно почерпнуть из них сведения о том, что именно послужило поводом для развития каждого симптома истерии. Сама пациентка рассказала мне о происхождении всех симптомов за вычетом тех, о которых я упоминал выше, и, как уже отмечалось, все симптомы исчезали, стоило ей рассказать о том, из-за чего симптом возник впервые» [6, с. 61].

В самом деле, кто, как ни сам Фрейд, мог сделать следующие подсчеты: «Для того чтобы показать, насколько исчерпывающими и обстоятельными во всех отношениях бывали ее рассказы, я могу привести один пример. Пациентка обыкновенно не слышала того, кто к ней обращался. Эта мимолетная глухота дифференцировалась следующим образом:

А) Из-за рассеянности она порой не слышала, что кто-то вошел в комнату. Такое случалось 108 раз; она указала, кто заходил к ней в комнату и в каких обстоятельствах это происходило, а зачастую называла даже точную дату; все началось с того, что она не услышала, как к ней в комнату зашел отец.

Б) Она не могла разобрать слова, когда говорило разом несколько человек; такое случалось 27 раз; впервые это случилось опять-таки тогда, когда отец беседовал с одним своим знакомым.

В) Она не слышала того, кто обращался непосредственно к ней; такое случалось 50 раз; все началось с того, что отец как-то раз тщетно просил ее принести ему вино.

Г) У нее закладывало уши из-за сильной тряски (в экипаже и т. п.); случалось такое 15 раз; все началось с того, что младший брат начал трясти ее в пылу перебранки, когда застал ночью за подслушиванием у дверей отцовской комнаты.

Д) Она могла оглохнуть от страха, который вызывал у нее шум; происходило такое 37 раз; все началось после того, как у отца случился приступ удушья от того, что он поперхнулся.

Е) Она могла оглохнуть в моменты полного помрачения со знания; случалось такое 12 раз.

Ж) Она могла оглохнуть, если долго подслушивала, и когда к ней кто-нибудь обращался, ничего не слышала; случалось такое 54 раза» [6, с. 56–57].

– IX –

В книге «Психология познания. Удод» уже рассказывалось (см. главу 9 Толкование сновидений) о патологической склонности Фрейда каждый день делать дневниковые записи, фиксируя на бумаге все даже самые незначительные эпизоды своей жизни. Идиотские (другого слова они не заслуживают) подсчеты, приведенные только что, мог сделать только Фрейд, но никак не Брейер. Отец-основатель исписывал море бумаги самым досужим вымыслом, который случайно приходил ему в голову. Беседуя с пациентами, он тут же спешил излить на бумаге всё, что он слышал, говорил и думал, смешивая это со своими литературно-художественными фантазиями. У Брейера такой уникальной привычки к бумагомаранию не было. Он не вел протоколы наблюдения за больными. Ниже мы убедимся, что по поводу пациентов он много не распространялся; из всего увиденного он делал выводы общего характера.

Между тем, случай с Анной О. целиком построен на подробнейших протоколах ее психического состояния, которые велись автором практически каждый день, начиная с лета 1880 по лето 1882 года. Как должен был поступить Фрейд, принимая во внимание, что Брейер не вел дневник наблюдений за пациентами, которых у него было огромное количество? Сложная задача, но Фрейд справился с ней. Роль писаря он передал матери Анны О., решив, очевидно, что все равно та сидит возле больной без дела, пусть ради дочки и большой науки займется полезным трудом.

Можете ли вы поверить тому, чтобы убитая горем женщина скрупулезно записывала статистику причин временной потери слуха? О том, что дневник наблюдения за дочерью Анной О. вела именно ее мать, Фрейд говорит в двух местах. Ниже я приведу отрывок весьма любопытного содержания, идею которого мы обсудим позже. А пока попрошу читателя обратить внимание на формальную сторону дела, а именно, кто вел записи, легшие в основу истории болезни знаменитой пациентки.

Автор «Исследований истерии» пишет: «Тогда как раз исполнился год с того дня, как она разлучилась с отцом, заболела и слегла, и после этой годовщины в ее душевной жизни стала прослеживаться весьма странная система. Если прежде два состояния сознания у нее чередовались, причем с каждым днем, начиная с утра, помрачения учащались, то есть она все чаще погружалась в condition seconde [вторичное состояние], а под вечер пребывала уже только в этом состоянии, и различие между двумя этими состояниями заключалось лишь в том, что в одном состоянии она была нормальной, между тем как в другом состоянии – невменяемой, то теперь в одном состоянии она понимала, что на дворе стоит зима 1881–1882 гг., а в другом состоянии переживала заново события минувшей зимы 1880–1881 гг., совершенно позабыв обо всем, что произошло с той поры…

Переход из одного состояния в другое происходил самопроизвольно, однако его легко могло спровоцировать какое-нибудь впечатление, живо напоминавшее о событиях прошлого года. Стоило протянуть ей апельсин (во время болезни она питалась на первых порах главным образом апельсинами), как она мгновенно переносилась из 1882 года в 1881 год. При этом она не просто возвращалась в некое обобщенное прошлое, а день за днем переживала заново все, что происходило минувшей зимой.

Если бы она сама не рассказывала мне каждый вечер во время сеансов гипноза о том, что волновало ее в соответствующий день в 1881 году, и записи в тайном дневнике, который вела ее мать в 1881 году, не подтверждали то, что она с безупречной точностью воспроизводит все основные события той поры, я мог бы лишь догадываться об этом. Таким образом, она переживала заново все события минувшего года до тех пор, пока окончательно не выздоровела в июне 1882 года [в это время у нее наблюдался самый опасный период ее заболевания].

Любопытно было наблюдать за тем, как прежние чувства заново возникшие на фоне condition seconde, влияли на нее, когда она пребывала в нормальном состоянии. Однажды утром больная со смехом сказала, что почему-то злится на меня; из дневника [матери] мне было известно, почему она могла на меня злиться, и во время вечернего сеанса гипноза мое предположение подтвердилось. В этот день в 1881 году я сильно разозлил пациентку» [6, с. 52–53].

Фрейд был довольно небрежен в своем литературном творчестве и часто допускал неточности, неизбежные при его тактике тотального обмана. Он забывал о своей ранее принятой легенде, что существует дневник матери, и случайно проговаривался о ведении собственных записей. Легенду о дневнике он сочинил еще в 1892 г. при написании статьи, появившейся затем в книге 1895 г. Приведу соответствующее место из «Предуведомления», в котором говорится о том, что мать некой пациентки (по смыслу ясно, что пациенткой является Анна О.) вела дневник.

«Так, одна наша пациентка под гипнозом в течение полугода со всей яркостью галлюцинации день в день воспроизводила события, которые волновали ее годом ранее (в период острой истерии); безукоризненную точность воспроизведения этих событий подтверждали записи в дневнике ее матери, о существовании которого она не знала.

Другая пациентка под гипнозом и во время самопроизвольных припадков с живостью, свойственной галлюцинациям, заново переживала все события, связанные с истерическим психозом, перенесенным ею десять лет назад, о котором она вплоть до того момента, когда события эти вновь воскрешались у нее в памяти, ровным счетом ничего не помнила Отдельные события пятнадцати-двадцати пятилетней давности, имеющие немалое значение для этиологии заболевания, она тоже припоминала с поразительной точностью и эмоциональным накалом, и воспоминания эти вызывали у нее столь же сильный аффект, что и новые впечатления» [6, с. 23–24].

Фрейд писал, что к написанию «Предуведомления» его и Брейера подтолкнула якобы пациентка Сесилия М. [6, с. 217]. Возможно, именно из-за этого посыла Ж.-П. Сартр в своем киносценарии «Фрейд» сообщил Берте Паппенхейм псевдоним не Анны О., а Сесилии М., роль которой он хотел, чтобы сыграла Мэрилин Монро. Эта несчастная кинозвезда, покончившая жизнь самоубийством, между прочим, была пациенткой Анны Фрейд (тогда почти все знаменитые актрисы Голливуда посещали сеансы психоаналитиков).

Хочу предупредить читателя, что у французского писателя и философа относительно жизнеописания отца-основателя, сделавшегося в 60-х годах чрезвычайно модным, в киносценарии допущено множество неточностей. Например, в одной из первых встреч с Флиссом, которая почему-то происходила на мосту через Дунай, Фрейд увидел свою пациентку Дору, что исключено по хронологическим соображениям [9, с. 186]. Как бы там ни было в «Предуведомлении» 1893 года явным образом фигурирует именно Берта, поскольку там в точности описаны ее симптомы. Следующие слова подтверждают это.

Фрейд пишет: «Девушка, которая дежурит у постели больного [отца], испытывая мучительный страх [за его жизнь], погружается в сумеречное состояние, и пока рука ее, свисающая со спинки кресла, немеет, у нее возникает пугающая галлюцинация: в результате развивается парез этой руки, с контрактурой и потерей чувствительности. Девушка хочет помолиться, но не может вспомнить ни слова из молитвы; наконец ей удается произнести детскую молитву на английском языке. Позднее, когда у нее развивается истерия в тяжелой форме с множеством осложнений, она может говорить, писать и понимать только по-английски, между тем как на родном языке в течение полутора лет не понимает ни слова» [6, с. 18–19]. Вслед за этими истерическими симптомами, которыми страдала Анна-Берта, Фрейд называет симптомы, которые наблюдались у Эмми фон Н.: цоканье языком и пр. Описание же симптомов Сесилии М. в «Предуведомлении» мне обнаружить не удалось.

Цитируемая литература

1. Джонс Э. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда. — М.: Гуманитарий, 1997.
2. Фрейд З. Толкование сновидений. — Мн.: Попурри, 1997.
3. Masson, J.M. The complete letters of Sigmund Freud to Wilhelm Fliess, 1887-1904. Cambridge: Harvard University Press, 1985.
4. Стоун И. Страсти ума или Жизнь Фрейда. — М.: Мысль, 1994.
5. Феррис П. Зигмунд Фрейд. — Мн.: Попурри, 2001.
6. Фрейд З., Брейер Й. Исследования истерии // Собрание сочинений в 26 томах. Том. 1. — СПб.: ВЕИП, 2005.
7. Лейбин В.М. Зигмунд Фрейд: психоаналитический портрет. — М: МПСИ, 2006.
8. Фрейд З. Автопортрет // Собрание сочинений в 26 томах. Том. 2. — СПб.: ВЕИП, 2006.
9. Сартр Ж.-П. Фрейд. — М.: Новости, 1992.